Дом из красного кирпича

— Эй, парень! Не подскажешь, где тут дом Хлодкиных?

— Хлодкиных?

— Да-да, Хлодкиных!

Паренек в раздумье почесал свою коротко остриженную голову. Сощурившись, он внимательно разглядывал приезжего, стараясь понять, что тот из себя представляет. Решив что-то, улыбнулся и начал объяснять, при этом активно и эмоционально жестикулируя:

— Значит, так. Идете прямо, там колонка будет, а за ней поворот. Так вот, Вы туда не поворачивайте, — парнишка даже головой помотал, мол, не надо, — Вам на следующем перекрестке налево. Только не совсем налево, а туда, правее. Потом мимо заброшенных домов пройдёте, там недалеко. Увидите красный кирпичный дом, не промахнетесь. Там еще на крыльце бронзовый соловей сидит, как его до сих пор не утащили, не понимаю. Думаю, не заблудитесь.

— Спасибо большое! На вот, держи. Я сегодня щедрый, сам себе удивляюсь, — с этими словами приезжий вложил в руку купюру.

Тот, довольный, собрался уже было бежать по делам, но сразу остановился и, чтобы как-то поблагодарить человека, ухватил собеседника за рукав и торопливо проговорил:

— Там только это… не живет уже никто.

— Я знаю.

Приезжий поблагодарил парнишку еще раз и пошел вперед.

Это был человек высокого роста. Подтянутый, стройный, он являл собой настоящее воплощение интеллигентности. Черты лица строгие, но в них невольно проглядывала доброта и мягкосердечие. Темные волосы часто закрывали глаза, и приходилось поправлять их уже привычным жестом. Отдельного внимания заслуживали пальцы: гибкие, тонкие, они через легкое подрагивание выдавали волнение.

Вот осталась позади колонка, пройден поворот налево. Наконец пошли старые, заброшенные дома. Приезжего охватили воспоминания…

Да-да! Это ведь здесь они с Лилей впервые встретились! Сколько ей было? Лет десять, наверное. Она тогда раскачивалась на яблоне, пытаясь скинуть яркие плоды на землю. Что самое интересное, яблоня принадлежала Хлодкиным. Когда Лиля заметила, что ее вторжение не осталось незамеченным, спрыгнула с дерева и с виноватым видом остановилась. На землю покатились яблоки. Смущенная, покрасневшая, она тихонько сопела носом и теребила пальцами край курточки. Её щёки по цвету забавно перекликались с румяными боками яблок. Такое сочетание милого, детского чувства вины и уже девичей красоты заставило улыбнуться…

Надо же, столько лет прошло, а яблоки каким-то чудом еще растут! Он поднял одно, вдохнул сладкий, знакомый до боли аромат. Аромат воспоминаний и любимых яблок… Он вновь улыбнулся.

А вот в этот дом они часто забегали, уже чуть повзрослев. Еще при них он был заброшен, и в детском воображении дом быстро оброс разными тайнами, которые надо было раскрыть. Дети со свечами бродили по заброшенным комнатам, но в очередном походе Лиля подвернула ногу. Больше ее из дома не выпускали — а уже через месяц семья девочки вовсе переехала в город. Дети так и не смогли попрощаться…

* * *

Вот он — тот самый Дом из красного кирпича. Обветшалый, потемневший, но еще сохранивший былое великолепие. Даже бронзовый соловей на месте. Сидит, приветствует странника. Или хозяина?

Приезжий достал связку ключей и начал задумчиво перебирать. Наконец, он нашел то, что искал, — древний, потемневший от времени ключ с резьбой на ручке. Человек поднялся по ступенькам крыльца и отворил дверь.

Он опьянел от этого запаха. Запах старины, запах детства, запах… радости. Воспоминания захлестнули его, и он, покачнувшись, опустился по стене на пол.

Он долго не мог прийти в себя. Он не знал, сколько прошло времени: час, два? Сидел долго, наслаждаясь воспоминаниями о прошлом. Он вспомнил друзей, родителей, брата. Он все вспомнил. И, наконец, вспомнил, зачем он сюда пришел.

На что опирается дерево, пока растет? На корни, хоть и не видит их. На солнечный свет, хоть и не может его потрогать. На живительную влагу, ускользающую из рук. Так и человек — он помнит свою родину, помнит материнскую заботу и отцовский строгий взгляд. Но если он забудет или не получит что-то из этого, то будет метаться до тех пор, пока не найдет себя или не ударится в какую-нибудь крайность.

Сложно созидать что-то новое, не обретя внутренней уверенности, не найдя самого себя, не стоя на ногах достаточно твердо. Любой выплеск эмоций неизбежно ведет к разочарованию, к тоске, и вместо потока звуков и красок обнадеживающего будущего градом прижимают к земле камни нерешенных вопросов прошлого. И молодой человек уже не мог не искать себя в этом дожде. Ему нужен был дом, который его приютит и укроет от беспощадного потока вопросов, остающихся без ответа.

Жизнь никогда не давала ему шанса осесть на одном месте: он вечно переезжал. Деревня, город, второй город, третий, столица — вся эта лестница, ведущая наверх, уводила от чего-то родного и очень важного. Ее ступени не могли заменить собой опору человека, начинающего творца — он был композитором. Был им до тех пор, пока длилась эйфория нынешнего момента, и прекратил им быть, когда она прекратилась. Дальше можно было опираться лишь на переживания прошлого, на радость его существования и горечь его утраты — но что было вспоминать? Картина расплывается, фокус уходит, и уже нельзя вспомнить, что было тогда — любовь, счастье, горечь — пусто было в самом сердце. А что можно нарисовать кистью без краски?

И он отправился искать краски. Даже нет — не краски, а палитру для них.

Что приносит наивысшее удовлетворение? Эмоции — но они проходят. Чувства — но они остывают. Небытие — но это дорога в один конец.

Знание — вот что вечно. Оно не исчезает, не угасает, со временем оно лишь разрастается и крепчает, разгораясь ярким пламенем веры — в добро, в людей, в жизнь. Но если его нет — что осветит душу? Самовнушение? Конечно, нет.

Вот, что стало перед внутренним взором юноши. Нужно было найти себя в том, что никогда больше от тебя не уйдет — в знании своих истоков. В первых воспоминаниях. В первой горечи расставания… Вот оно, место, где все началось, где берут свои начала краски новоявленного художника, где начинают свое движение жизнь…

Из окна на простор полились звуки фортепиано. Инструмент был словно продолжением сознания человека, был текучим, как вода, а не жестким и деревянным. Музыка вела за собой, и не было желания уйти — наоборот, хотелось закрыть глаза и слушать, слушать, быть может, тихонько про себя подпевать…

Инструмент был старым, потрепанный временем, расстроенный, но он был способен передать глубокие человеческие эмоции… Волнение от тепла материнской руки и такого родного голоса отца. Волнение от звонкого смеха сестренки и от шепота старшего брата, зовущего утром на рыбалку. Волнение от радости пробуждения в стенах родного дома. Волнение от запаха яблок из родного сада. Волнение от смущения незнакомой красивой девочки, собирающей краснощекие яблоки.

Любовь, радость, неуверенность, страх одиночества, страх прожить век без прошлого… Человеческие чувства — это отдельный вид искусства. Они образуют причудливые узоры, разобраться в которых возможно порой только гению. Вы знаете, какое самое потрясающее чувство? Когда больше не надо метаться из стороны в сторону. Когда ты начинаешь светиться радостью — тихо, мерно, вечно…