Баррикады. Глава 33

Глава 33. Человек Раздольского


Следователь Усть-Ингульского райотдела полиции, младший лейтенант Мария Воронцова, качалась на старом деревянном стуле, просматривая распечатки публикаций журналистки интернет-издания «Баррикады» Вероники Калинковой. Во рту она держала карандаш, иногда его покусывая и делая им пометки на листках. Это было впервые в её практике, когда она вела дело о нападении без заявления пострадавшей и без наличия пострадавшей в принципе. Отец посоветовал ей рассматривать в качестве основных две версии: нападение с целью ограбления и нападение, связанное с журналисткой деятельностью.

Первую версию Мария вначале и вовсе отбросила: уж она-то как никто другой собаку съела на ограблениях женщин. Во-первых, девушка была одета довольно скромно и дорогих украшений не носила. Во-вторых, если местные «гопники» и грабили пассажиров такси, то, как правило, делали это возле банков, крупных офисов, элитных ресторанов или дорогих ночных клубов, но уж никак не в глухом тупике, ведущем к мелким торговцам и городскому телецентру. Да и зачем, если у них стояла цель ограбить Калинкову, им было делать это при таксисте, и бить ещё и самого таксиста? А если стояла цель напасть на таксиста, то вряд ли бы они первым делом начали избивать его пассажирку.

Так Воронцова стала рассматривать версию нападения, связанную с журналистской деятельностью потерпевшей. Тем более, что за несколько часов до инцидента девушка засветилась сразу в нескольких эпизодах, за которые ей действительно кто-то мог мстить. Например, в первой половине дня Калинкова была на встрече с уполномоченной по защите прав человека и проявила активность в обсуждении драки студентов-африканцев и местных жителей – членов молодёжного бойцовского клуба «Питбуль» (которых её отец, не церемонясь, называл «отморозками»). В ходе встречи прозвучало, что иностранцев выставили виновными с самого начала, без проведения какого-либо объективного расследования. Из публикаций в СМИ Воронцова узнала, что куратор иностранных студентов из АКУ заявила, что полиция нарочно выставила африканских студентов виновными в конфликте, словно кто-то из высших чинов в силовых структурах имел личною заинтересованность «отмазать» местных радикалов. И когда начальник городского управления полиции Данил Варфоломеевич Пастыко стал открещиваться от обвинений, именно Калинкова показала уполномоченной официальную рассылку их пресс-службы, где говорилось, что в момент драки одна из активных участниц инцидента – Габриэла Н’Тьямба – была пьяна и сама же её спровоцировала. Из ответов на вопросы других журналистов выяснилось, что медосвидетельствования на предмет наличия алкоголя в крови африканки не было.

Примерно через час после встречи с уполномоченной, Вероника Калинкова побывала в АКУ – Адмиральском кораблестроительном университете, и, находясь там, опубликовала у себя на странице пост о присвоении чужих изобретений некоторыми научными сотрудниками университета с целью продажи патентов иностранным фирмам. Позже эта же информация появилась на сайте «Баррикады», где работает журналистка.

Кроме того, Калинкова занималась журналистским расследованием ситуации на Первом судостроительном заводе, в ходе которого выяснила, что международная строительная корпорация «Сити-Индастриал», призванная заниматься модернизацией заводских цехов, на самом деле намеренно их разрушала как якобы не подлежащие восстановлению. Буквально две недели назад на «Баррикадах» вышел резонансный репортаж с кадрами разрушений на заводе, и для того, чтобы их сделать, журналистке надо было на завод как-то проникнуть. И сделано это было, скорее всего, незаконно, минуя охрану завода и сотрудников «Сити-Индастриал».

Воронцова перебрала все возможные версии – и у неё сформировался солидный список тех, у кого были мотивы проучить журналистку.

Лица, совершившие нападение на журналистку, установлены ещё не были. Но по всем признакам были похожи на радикалов, которые орудовали в Адмиральске и время от времени устраивали облавы на своих оппонентов. Мотив избить Калинкову у них был прямой, ведь именно она поставила под сомнение утверждение полиции, что африканские студенты напали на радикалов сами. Озвучивая на встрече свои сомнения, Калинкова (возможно, и сама того не ведая) посеяла отчётливое подозрение, что «отморозков» может покрывать полиция.

Не менее серьезный мотив был у сотрудников АКУ, которых Калинкова обвинила в краже изобретений, расписав при этом схему и указав конкретные фирмы, которые в ней задействованы. Могли быть затронуты интересы этих фирм. Сами мараться, скорее всего, они бы не стали и наняли бы для этих целей того, кто на такие дела «заточен». И опять круг замкнулся и ниточки вели всё к тем же радикалам, о которых давно ходили слухи, что за сдельную приличную оплату они могли оказать и подобного рода «услугу».

В конце концов, мотивы были и у «Сити-Индастриал», и у нового руководства завода, которое пришло после январского погрома (учинённого, кстати, теми же радикалами). Так что список потенциальных подозреваемых (заказчиков и исполнителей) у Воронцовой получился большой, и допросить ей предстояло широкий круг лиц, самого разного профиля деятельности.

Выбивался из этих всех версий лишь один очень странный момент. Ночью на «Баррикадах» была опубликована запись телефонного разговора, на которой один человек настоятельно просит другого отказать журналистке в госпитализации. Один из собеседников якобы является начмедом Первой городской больницы, куда и привезли Калинкову после нападения, голос же второго участника разговора очень похож на голос первого вице-мэра Владимира Крючкова. И в ходе разговора собеседник называет его по имени - «Владимир Петрович». В публикации утверждалось, что эту запись в редакцию прислал неизвестный.

Воронцова не понимала, зачем первому вице-мэру понадобилось бы настолько озадачиваться какой-то там журналисткой – довольно молодой и далеко не самой известной и влиятельной в Адмиральске, – чтобы лично звонить руководству больницы и требовать её туда не класть. Да и человек такого уровня наверняка поручил бы решение такого щепетильного (и откровенно непорядочного) вопроса кому-нибудь из своих приближённых. Впрочем, Машка допускала, что если человек наделён большой властью и при этом бесцеремонен и самолюбив (а, по слухам, Крючков был именно таким), он вполне мог совершить этот звонок и сам. Как говорится, чтоб уже наверняка. Но опять-таки – неопытная журналистка, отказ в госпитализации… Какой смысл? Зачем?

Машка «перемотала» у себя в голове события до того момента, как на Калинкову напали неизвестные в масках – и тут один из паззлов сложился. Если предположить, что нападавшие каким-то образом связаны с Крючковым, то вполне можно было допустить, что госпитализация Калинковой могла бы им навредить. Госпитализация является доказательством нарушения здоровья. И если человек, ставший жертвой такого нападения, попадает в больницу, все его телесные повреждения, как правило, сразу же и фиксируются. Если всё было именно так, то дело расследовалось бы уже как разбой и покушение на убийство, а это, как говорится, уже совсем другой подход. А раз нет серьёзных травм, не будет и серьёзного расследования. И преступникам можно отделаться грабежом, а при хорошем адвокате — хулиганством.

– Пап, – вздохнув, обратилась к Воронцову Машка. – А может ли быть такое, что эта журналистка каким-то образом насолила Крючкову?

– Чего? – вздёрнул брови Воронцов, оторвавшись от своих раздумий.

Машка включила у себя в телефоне запись – и кабинет наполнился двумя мужскими голосами.


– Здравствуйте, Михаил Анатольевич.

– Здравствуйте, Владимир Петрович.

– Что же вы меня так огорчаете? Так город подставляете…

– В смысле?

– Ну, к вам девушку привезли с Тупика Тральщиков. Авантюристку. Симулянтку. А вы с ней возитесь, в стационар её класть собираетесь…

– Простите, я не совсем понимаю, о ком речь. К нам ведь за сутки полсотни привозят. Я сейчас уточню у дежурного, что там за случай…


– Правда я не уверена, что голос принадлежит ему, – остановив запись размышляла Машка – Да и в самой публикации пишут, что «голос, похожий…».

– Ну, они бы и не утверждали, что это он, – вдумчиво произнёс Воронцов, затягиваясь сигаретой. – Так ведь и на иск нарваться можно. А ну, что там дальше они говорят?

Машка снова нажала кнопку воспроизведения.


– Очень плохо, что вы не знаете, что происходит у вас в больнице. А я прекрасно знаю эту провокаторшу. И хотел бы, чтобы вы адекватно оценивали все те, с позволения сказать, «симптомы», с которыми она к вам обращается и, наверное, ещё неоднократно будет обращаться. Вам рассказать, что она сегодня вытворила в мэрии, какой цирк устроила перед уполномоченной по правам человека? Выгораживала иностранку, которая в пьяном угаре напала на наших ребят из бойцовского клуба. Ещё эта хамка позволила себе оскорбления в адрес начальника городской полиции, чуть ли не соучастником преступлений его выставила. Учинила скандал, опозорила весь наш город! А когда осознала последствия своих действий, так сразу инсценировала нападение на себя. Видите ли, плохо ей. Видите ли, задыхается… Она потом и вас обвинит – скажет, что не так лечили, не так с ней обращались…

– Владимир Петрович, поймите нас правильно: «скорая» приезжает ко всем, и бывают действительно ложные вызовы. Но если бригадой, а потом ещё и сменой в приёмном отделении принято решение о госпитализации пациента, значит, привезли его не просто так, и на это есть показания.

– Да какие показания, о чём вы? Сама надышалась какой-то дрянью, а теперь рассказывает, как её отравить пытались… Вы что, не знаете, как искусно некоторые прохиндеи могут всё обставить? Я за годы своей службы сталкивался с разными провокаторами, и знаю, о чём говорю, уж поверьте. Актёрского мастерства им не занимать. Сейчас она изображает умирающую у вас на койке, а через полчаса начнёт выкладывать в интернет, как плохо вы её здесь лечите… Сегодня в мэрии она повела себя некорректно, бестактно, опозорила весь наш город перед высокими гостями из столицы. А когда осознала последствия своих действий, так давай рассказывать, как на неё напали и как она пострадала за правду.

– Так а мы здесь при чём? Сама она надышалась, не сама… Нам знаете, сколько суицидников привозят, которые сами надышались и наглотались. Наше дело – её откачать, поставить на ноги, а дальше пусть уже полиция разбирается…


Машка снова поставила запись на паузу, раздумывая над тем, что бы это всё могло значить.

– Да нет, это не монтаж. Это как раз Владимир Петрович, – вздохнул Воронцов, усевшись напротив дочки. – Уж я-то помню его интонации.

Воронцов прекрасно знал Владимира Крючкова по делу службы, так как ещё сравнительно недавно тот возглавлял городское управление ДГБ, а потом зачем-то перешёл работать в мэрию.

– Да, Машка, ты права. Чем-то эта пигалица ему насолила, – вдумчиво произнёс начальник Усть-Ингульского райотдела. – Теперь понятно, почему на месте нападения толклись дэгэбисты и не дали нашим ребятам даже с ней пообщаться. Включай дальше…


– Михаил Анатольевич, дорогой. Вы не понимаете меры ВАШЕЙ ответственности. Тем, что вы положите её в больницу, вы посодействуете в легализации её вранья. Дадите повод ей потом утверждать, что раз её госпитализировали, значит, у неё действительно были травмы и она действительно пострадала… Вы бы почитали, какой поклёп она опубликовала на наш вуз, выпускающий лучших специалистов судостроительной отрасли. Такая ересь, что ни какую голову не натянешь!

– Я не знаю, что она пишет. У нас здесь нет времени заниматься этим.

– Правильно! Поэтому занимайтесь тем, чем вы и должны заниматься – приёмом больных. Больница финансируется из городского бюджета. Каждая палата – на вес золота. Лечение у вас должны получать те, кто действительно в этом нуждается. К вам привозят тяжёлых больных, людей с серьёзными травмами. И что же, вместо того, чтобы их лечить, мы будем отнимать у них место ради каких-то симулянток, авантюристок?


На «Баррикадах», помимо виджета с аудиозаписью, была и полная расшифровка этого разговора.

– А ну-ка, распечатай мне это дело, – попросил Воронцов. – Уж больно красноречивые фразочки.

Машка со знанием дела включила принтер (пожалуй, единственный прибор в комнате Воронцова, возраст которого не исчислялся годами), подключила к нему свой гаджет – и со специфическим гудением он начал засасывать листки и выдавать их уже с распечатанным текстом. Воронцов взял распечатки из рук свой дочери и стал тщательно их изучать, затягиваясь сигаретой и «прожёвывая» в своей голове каждую прочитанную фразу.

– Тут бы ещё с врачами пообщаться, – вдумчиво выдала Машка. – Узнать хотя бы, с чем её привезли.

– А по-хорошему, не мешало бы и дело открыть. Сразу по двум статьям: «Лишение медицинской помощи» и «Превышение должностных полномочий», – тут же проявил Воронцов наработанную годами милицейскую хватку. – Как раз на основании этой записи. Чую, что и документы о её поступлении там знатно сфабрикованы.

– Да, но как ты это докажешь, если самой пациентки нет?..

У Машки сформировались ещё две версии, связанные уже с возможной причастностью самого Крючкова – либо журналистка действительно когда-то перешла ему дорогу, и он теперь ей мстит, либо он покрывает нападавших, и эти нападавшие как-то с ним связаны. Была и третья версия – возможно, речь шла не о конкретной журналистке, а обо всём издании – «Баррикады», которое не раз позволяло себе в публикациях колкости в адрес городской власти, в том числе и в адрес Крючкова. Если это так, то он убивал сразу двух зайцев: с одной стороны – мог наказать зарвавшуюся журналистку, именем которой были подписаны последние скандальные материалы, с другой – указать на место и её главному редактору Александру Громову, о котором тоже в последнее время начали ходить слухи, что он суёт в свой нос в дела, куда другие журналисты подчас предпочитают не лезть.

Начальник Усть-Ингульского райотдела полиции Степан Воронцов сидел в своём кресле и наблюдал за взрослой дочерью, которая, качаясь на стуле, изучала материалы нового дела. Отец в этот момент любовался ею, поражаясь, как Машка сейчас похожа на него в молодости. Даже привычка «сосать карандаш», как когда-то шутливо говорили коллеги, была точь-в-точь как у него.

Закончив с распечатками, Воронцова снова достала смартфон и зашла на страницу Калинковой в соцсети и начала листать фотографии. Наивная девчонка с огромными зелёными глазами. Одета скромно, футболки и джинсы, куртки в стиле милитари – прикид без всякого намёка на женственность и волосы ярко-малинового цвета, как вызов. Мария пыталась понять, какое впечатление вызывала эта девушка у уполномоченной, в мэрии, у работников вуза. Она попутно пытаясь понять, за что её мог ненавидеть Крючков. Выглядит она как маргиналка, а такие обычно за словом в карман не полезут и могут иной раз ляпнуть такое, о чём другой человек предпочёл бы смолчать. И не затронь она на встрече с уполномоченной определённые скользкие нюансы, на них, очевидно, никто и не обратил бы внимания. Так что думать, что она молода и никому из влиятельных лиц до неё уж совсем не может быть дела, исходя из этого обстоятельства было бы глупо.

К тому же, при всей нелепости внешнего вида Калинковой, кому-то же из АКУ пришло в голову «слить» именно ей внутреннюю информацию по поводу патентов. При этом, человек должен был быть уверен, что она её правильно подаст и не перекрутит. А значит, либо он в принципе был с ней знаком, либо… этот пост писала не она.

Машка внимательно изучила не только сам пост, но и комментарии под ним. Внушительная их часть содержала оскорбления в адрес автора публикации, сомнение в её умственных способностях и профессиональной компетенции, угрозы пожаловаться в редакцию. Но были и те, кто журналистку защищал. Объединяла их одна особенность – почти у всех были иностранные имена и фамилии, некоторые даже на их экзотических языках, а на аватарках – африканские и азиатские лица. «Местных» защитников журналистки можно было пересчитать по пальцам, и среди них Воронцова выделила Эллу Магниеву (судя по информации и фотографиям на странице – научный сотрудник и преподаватель АКУ), Владислава Федорца (местом работы было указано предприятие «Беларусьлифтмашпроект», о котором Воронцова ранее не слышала, а местом учёбы – всё тот же АКУ) и некоего «Ловца Квантов», который не только вступил в горячую полемику с хейтерами Калинковой, но и выложил в сеть скриншоты каких-то чертежей. Перейдя на страницу «Ловца Квантов», Воронцова увидела на аватаре фото человека в балахоне, держащего в руках тонкий металлический стержень, от верхнего края которого бежали синие молнии. На других фотографиях человек такого же роста и комплекции то проводил опыты в защитном костюме, то что-то варил в сварочной маске. Интуиция подсказывала Воронцовой, что это не «фотошоп» и не картинка, взятая из интернета, а реальное фото автора комментариев. Прочитав несколько постов со страницы Ловца Квантов, Мария сделала предположение, что его стиль изложения очень похож на стилистику того поста, который появился на странице Калинковой под её именем.

Самым верхним постом на странице «Ловца квантов» была карикатура на какого-то седовласого старца с бородой и надпись: «Ворую чужие изобретения». Однако под ним был репост скандального поста со страницы Калинковой, где речь как раз шла о краже изобретений. Репост сопровождался надписью: «Народ, поддержите девчонку. Пострадала из-за меня». Под постом шла масса комментариев с сердечками и плюсиками и комментарии, в которых пользователи выражали готовность помочь и спрашивали, как это сделать. Почти у всех – африканские и азиатские лица на аватарках. Вскоре многие из тех, кто ставил здесь плюсики, засветились в положительных комментариях на странице Калинковой.

«Это что, получается, девчонке вломили из-за этого человека?», – дёрнулась Воронцова. Однако пост был опубликован за пять часов до того, как на Калинкову напали. Появление этого поста никак не могло быть связано с самим нападением. Что означала фраза «пострадала из-за меня», Воронцова не знала. Да и люди, причастные к какому-либо преступлению и даже в нём раскаивающиеся, так открыто у себя на страницах это не выкладывают. Но Мария предположила, что под словом «пострадала» могут подразумеваться комментарии хейтеров, навалившихся на Калинкову. Значит, тот, из-за кого она пострадала, мог иметь какое-то отношение к этому посту, вызвавшему такой шквал негативных комментариев. Либо это тот, кто дал ей эту информацию, либо тот, кто сам же его написал.

Воронцова зашла в раздел «Друзья» и начала анализировать список пользователей. Выяснилось, что все те, кто защищал Калинкову, находятся в друзьях у этого «Ловца Квантов». Воронцова проделала то же самое на странице у Калинковой и сортировала огромный список друзей по хронологии их добавления. Выяснилось, что восемь человек к ней добавились в друзья вчера – как раз в день нападения. Первой высветилась Элла Магниева, второй – Габриэла Н’Тьямба – та самая негритянка, которую выставили зачинщиком пьяной драки с местными радикалами. И ещё несколько человек, имена которых были написаны на каких-то непонятных для неё языках. Но был момент, которых всех этих людей объединял – у всех на странице местом работы или учёбы был указан Адмиральский кораблестроительный университет. Последним в этом списке был всё тот же «Ловец Квантов», но, в отличие от остальных, добавлен он был уже после нападения.

– Пап, мне бы в АКУ съездить, со студентами поговорить, – подала голос Машка, оторвавшись от просмотра страницы Калинковой в соцсети.

Взгляд у неё был не скучающий, какой обычно доводилось видеть её отцу, когда его дочь расследовала очередную «бытовуху». Сейчас в этом взгляде читалась какая-то озадаченность, даже заинтересованность.

– Мотивируй, – Воронцов вытянул из пачки сигарету и закурил, внимательно глядя на дочку.

– Хоть поначалу и кажется, что это какая-то месть фашистов или запугивание со стороны владельца строительной корпорации, на самом деле всё вертится вокруг АКУ, – Мария говорила громко и с придыханием. – Вот смотри. Откуда была избитая негритянка и её компания? Из АКУ. Материал Калинковой о присвоении чужих патентов – тоже был про АКУ. Кроме того, я тут кое-что поискала в интернете: первый цех судостроительного завода, про который она пишет в своих ранних публикациях, изначально должны были передать АКУ для размещения там опытной лаборатории. Ректор озвучивал этот вопрос на депутатских комиссиях и заручился поддержкой местной власти. Но когда всё пошло выше, получил отказ на уровне Министерства Обороны. А потом сюда и вовсе завели эту фирму. И произошло это через месяц после того, как Крючков сменил свою должность, уйдя с многолетнего насиженного места начальника ДГБ первым замом в мэрию.

Воронцов вдыхал табачный дым, внимательно слушая дочку. Машка и раньше любила вот так рассесться на стуле и, покачиваясь туда-сюда, выдвигать гипотезы и делиться своими размышлизмами. Обычно отец за такое её страшно ругал: «У тебя свидетели не опрошены, осмотр места преступления не произведён. Какие нахрен гипотезы?». После чего Машка переставала раскачиваться, принимала позу школьника и, опустив потухшие глаза, кивала головой и шла опрашивать и осматривать, напрочь теряя интерес к делу.

И вот сейчас он открыл рот, чтобы как обычно сказать свою коронную фразу про осмотр места происшествия, но дочка его перебила.

– И да, пап, на Тупик Тральщиков я сейчас не поеду. Там дэгэбэшники всё без меня осмотрели и затоптали. А вот в АКУ я бы съездила и со студентами поговорила. В частности, с той самой негритянкой, на которую наш горотдел повесил пьяную драку. И, если честно, для меня пьющая негритянка выглядит как большая экзотика. Вот если бы травку курила – это другое…

Воронцов слушал и удивлялся. Ему обычно нравился ход мыслей дочери. Но иногда ему казалось, что в своих измышлениях она взлетает «в облака» и пытается искать «высокие мотивы» там, где они достаточно приземлены и носят самый что ни на есть бытовой характер – то, что больше всего ненавидела в любых делах его дочь.

– Для начала родителей опроси, – настаивал отец.

– Родители никуда не денутся, – парировала дочка. – А вот к студентам надо бы по горячим следам. И дело тут не только в негритянке. Меня больше заинтересовал пост про кражу изобретений у неё на странице. Во-первых, сколько она могла пробыть в АКУ? Учитывая встречу с уполномоченной перед этим – максимум полдня. Откуда у неё за такой короткий промежуток времени могло появиться столько информации? Не думаю, что за какие-то несколько часов она выяснила это всё сама. Даже для меня это как минимум несколько дней плотной оперативной работы. А во-вторых, в комментариях за неё заступился один пользователь. Я зашла к нему на страницу и начала читать другие посты. Так вот, пост Калинковой очень похож на его риторику.

– И что же это за человек? Работник вуза?

– Понятия не имею. – Мария снова прикусила карандаш, который держала в руке. – Имя вымышленное. На фотографиях он везде то в балахоне с капюшоном, то в защитном костюме или сварочной маске… Короче, я хочу поговорить в АКУ с этой негритянкой. А ещё у студентов выяснить, что это за загадочный тип прячется под ником «Ловец Квантов».

Мария показала отцу комментарии с чертежами. Степан Воронцов вгляделся в текст, почесал затылок и, бегло глянув на чертежи, в которых он абсолютно ничего не понимал, вернул телефон дочери.

– Машка, а с чего ты взяла, что он вообще имеет к АКУ хоть какое-то отношение?

– Ну, по фотографиям и по постам же видно, что он технарь.

– Слушай, этот технарь может быть с любой точки планеты. Его привязки к АКУ я вообще не вижу.

– А чертежи со штампами АКУ? Откуда бы они взялись у рандомного технаря «с любой точки планеты»? А друзья, треть из которых – студенты АКУ? И плюс его «чистосердечное признание», что именно он подставил Калинкову.

Машка передала отцу смартфон, на экране которого был репост Ловца Квантов со страницы Калинковой и слова о том, что пострадала она из-за него.

– Возможно, целью нападавших было не столько «навалять» Калинковой, сколько запугать её информатора, который, судя по всему, имеет непосредственное отношение к Адмиральскому кораблестроительному университету. Это всего лишь одна из версий.

– Ну, остальные версии это не исключает. – Воронцов раздавил докуренную сигарету о пепельницу.

– Я понимаю, – убеждала Мария. – Но как минимум кто-то же слил ей инфу про патенты. И опубликовала она её как раз во время своего нахождения в АКУ. Из чего я делаю вывод, что именно в университете есть некто, кто осведомлён о скрытой деятельности работников вуза и кому было выгодно действовать именно через эту журналистку. – Девушка глубоко вздохнула, откинувшись на спинку стула. – Все события, в которых засветилась журналистка в течение суток перед нападением, связаны с АКУ. И развязывать этот клубок надо именно оттуда.

– Хорошо, – кивнул отец, – съездишь в АКУ. Но сначала – родители.

– Пап, а зачем? Ну приеду я сейчас, такая крутая, к родителям Калинковой – о чём я их буду спрашивать? Знают ли они, что ей отказали в госпитализации? Какими делами она занималась? Родители вряд ли будут в курсе того, что нас интересует. Она и дома-то после работы не была.

– Машка! Ну ты же знаешь стандартную процедуру. Родители, коллеги… Парень, если он у неё есть…

– А что этот парень до того, что мы сейчас расследуем? Что он может сказать?

– Господи, ну самое элементарное! Круг знакомств, круг интересов. С кем общается, кто друзья, где вообще бывает?..

– Она уже взрослый человек, папа! Она, может, и дома не ночует. Они что, всё должны о ней знать?

– Ну и что, что взрослый? Ты у меня тоже взрослая, и тоже часто дома не ночуешь. И тем не менее, от меня ни на шаг. Работаешь в управлении под моим началом. Я про твоих хахалей-трахалей знаю всё, от и до – начиная от того, в каких труселях они с тобой в постель ложатся и заканчивая тем, с какими шлюхами ездят по заграницам. Хотя казалось бы – ты взрослая, самостоятельная, дома не ночуешь, мне ничего не рассказываешь.

Машка круто развернулась и обиженно произнесла:

– Пап, я тебя не понимаю. У нас такое серьёзное дело, столько странных обстоятельств. А ты от меня формальностей хочешь? «С кем дружила, с кем общалась». Вместо того, чтобы начинать этот клубок разматывать оттуда, где он и начал запутываться, я уже провести ряд каких-то формальных допросов.

Отец подошёл к ней ближе и строго посмотрел ей в лицо.

– Вот как раз потому, что это дело настолько запутано, и нужно начинать с основного, – строго сказал он ей. – К родителям она ехать не хочет, а к каким-то студентам, к которым пострадавшая и отношения не имеет, прям рвётся. Откуда ты знаешь – может, родители знают больше, чем кто бы то ни было! А вот если родители тебе скажут, что она общалась с кем-то из АКУ и ты укажешь это в протоколе, тогда у тебя будут все основания ехать в АКУ.

– Да какие основания, пап? – недоумевала дочка. – Перед нападением она была в АКУ, кто-то ей там слил информацию о незаконной деятельности некоторых научных сотрудников… Это что, не прямое основание нанести туда визит?

– Нанесёшь. Но сначала – родители, больница и коллеги этой Калинковой. Всё чётко по этой схеме! – сурово говорил отец, ударяя пальцем о край стола на каждом слове. – И ни к какому Крючкову ты без меня не едешь. Поняла? А то намылишься, уж я-то тебя знаю. Записывай адрес родителей: улица Правды, дом 14, квартира 35.

В этот момент старый рабочий телефон на его столе ожил и стал издавать характерные звуки. Звонили из дежурной части.

– Степан Макарович, у нас тут вооружённое нападение на начальника казначейства в собственной квартире, – раздался голос дежурного в трубке. – Туда уже направлены два наряда, но не мешало бы следственно-оперативную группу.

– Адрес! – Воронцов быстрым движением перевернул страницу блокнота и достал лежащий за правым ухом огрызок карандаша.

– Улица Правды, дом 14, квартира 36.

– Что? – переспросил начальник райотдела.

Воронцов тут же достал мобильный.

– Шукин, готовь группу на выезд. И пусть Алексеев берёт автозак.

Он посмотрел на Машку. Толкать свою дочь на допрос родителей Калинковой, учитывая, что сейчас в соседней квартире происходит вооружённое нападение, он не собирался. Поэтому сделал второй звонок.

– Саныч, готовь бобик, сейчас Машку повезёшь в АКУ…

– Андреев, помоги Щукину в оружейке. Сегодня я поеду с вами. Это ж надо – средь бела дня, на казначейшу…

Мария несколько раз хотела открыть рот, пока отец совершал серию быстрых звонков, ходя из угла в угол.

– Пап, всё в порядке? – во взгляде Марии читалась обеспокоенность. 

Воронцов резко остановился напротив неё и потрепал по голове, рассеянно глядя куда-то в потолок.

– Как обычно, Машка. Ограбления, бандиты, гопота… – Он думал о чём-то своём. – Езжай в АКУ, как ты и хотела. Я уже с Санычем договорился, он тебя подвезёт. А мы сегодня по старинке – на автозаке.

Он подошёл к вешалке, снимая свою фуражку.

– Маш, я побежал, захлопнешь дверь, – раздалось уже из коридора.

Столь резкая смена решения отца её удивила, но не так, чтоб совсем. Она этому дала другое объяснение. Сейчас, очевидно, её отец будет занят какой-то стычкой с гопотой. И когда она ему привезёт протокол допроса, ему будет абсолютно некогда его вычитывать. Несмотря на грубость, мужиковатость и порою резкие ответы, со всем, что касалось документов, Воронцов был крайне педантичен. Было несколько вещей, которые, по мнению Воронцова, должны быть выполнены безукоризненно – осмотр места происшествия, а также допрос родных и близких. И сколько Воронцова себя ни помнила, за проколы в оформлении этих документов он чехвостил всех и сразу.

А ещё у него была ещё одна фишка: если его подчинённые чего-то не понимали и начинали откровенно «тупить», в разговоре с ними он легко мог перейти на блатной жаргон. «А на каком языке с тобой говорить, если ты нормального языка, на котором говорят полицейские, не понимаешь. Буду с тобой говорить на языке гопоты». Удивительно, но после такого его подчинённые действительно начинали соображать быстрее. Фраза «Ты чё, в натуре, рамсы попутал?» была одной из его коронных. Молодняк его за это любил и часто пародировал. Многие его «блатные» высказывания стали крылатыми не только в Усть-Ингульском райотделе, но и среди полицейских всего Адмиральска.


* * *


Капитан департамента госбезопасности Кирилл Егоров рассматривал в руках толстую папочку со сметами на оборудование, с ухмылкой глядя на растерянную чиновницу, которая сжимала кулаки от гнева и злости. Эту человеческую эмоцию он особенно любил, когда сильные мира сего испытывали перед их конторой своё бессилие. В эти минуты он торжествовал, ощущая своё могущество и свою власть над их эмоциями. Стоит сейчас сказать пару нужных фраз, как он вгонит эту Верховцеву в лютый страх, а захочет – доведёт до бешенства. Вот только осталось определить, в каком из состояний с ней лучше работать. Интерес вызывала и сама папочка. В ней находились прошения о выделении средств из городского бюджета на капитальный ремонт кровли трёх цехов Первого судостроительного завода. Там же находились сметы и проектная документация.

Если бы речь шла о каком-либо другом объекте, и Стешкину, и Верховцевой можно было бы запросто пришить коррупцию. О любом другом, но только не в хлам убитом первом судостроительном заводе, про который уже по городу начали ходить байки, что работники меняют перегоревшие лампочки за свой счёт, а скоро, глядишь, будут на завод известь и краску приносить, чтобы побелить стены и привести в порядок плинтуса и перила. Не хочет министерство Обороны выделять денег на «допотопный» судостроительный завод, не считает целесообразным, а оно то тут прохудилось, то там пришло в негодность.

Егоров не раз видел, как на митингах в защиту судостроительного завода горожане кидали деньги в своеобразную копилку – шестилитровую пластиковую баклажку с отверстием, прорезанным в крышке, которую приносил бывший начальник заводского профсоюза Николай Архипов, а теперь носит Агата Мичман. И на каждом следующем собрании они давали подробный отчёт о потраченных средствах горожан. Для Егорова, как для жителя города, было вполне неудивительно, что какой-то чиновник высокого ранга, используя своё служебное положение, просит начальника казначейства об услуге – выделении средств на ремонт именно Первого судостроительного. Тем более, речь в документах шла о специальном фонде городского бюджета, в котором к концу года всегда оставались какие-то средства, и их нужно было как-то освоить. Однако понимал Егоров и другое. Делает это Стешкин не только из альтруистических побуждений, но и по личной просьбе своей бывшей любовницы Агаты Мичман. Более того, он обратил внимание, что под всеми документами стоит подпись Семёна Караваева – бывшего директора судостроительного завода, а ныне ректора АКУ. Именно того Караваева, которого ДГБ обыскивало этой ночью и которого подозревает в причастности к истории с прибором.

– Маргарита Геннадьевна, разрешите поинтересоваться, это что такое? – Егоров ткнул пальцем в подпись под ходатайством о выделении средств. – Почему здесь подпись бывшего директора, а не нынешнего?

– Потому что этому вопросу уже несколько лет, – сдерживая свой гнев, объясняла Верховцева. – В момент отправки этого обращения он был полноправным директором. И сейчас его увольнение оспаривается в верховном суде как незаконное.

– А что мешало его рассмотреть уже с участием нынешнего директора?

– Как минимум его постоянное отсутствие на рабочем месте, – жёстким голосом произнесла чиновница. – Его уже много раз приглашали на заседание нашей планово-бюджетной комиссии. Он со своего Причерноморска носа не покажет. Сильный царь! И замы у него же такие же. Вот что значит назначать не местных.

Егоров, не спавший ночь, испытал ощущение дежавю. В какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит председатель заводского профсоюза Агата Мичман. Это была полностью её риторика.

Но быстро успокоил себя тем, что начальник казначейства, возможно, сама общалась с руководительницей заводского профсоюза и просто использует её фразы.

«Значит, они в одной упряжке», – подумал Егоров в секундной полупрострации. Проделав над собой усилие, чтобы снова привести себя в чувства, Егоров продолжил.

– Завод у нас в чьей собственности?

– В государственной. Вам ли не знать? – резко ответила Верховцева.

– В таком случае, объясните мне, ЧТО ЭТО ТАКОЕ? – Егоров указал на строчки, где говорилось об источнике средств. – Вы всерьёз собирались рассматривать вопрос о выделении денег на восстановление завода из городского бюджета? – Дэгэбист изобразил удивление. – Вам не кажется, что это попахивает нецелевым использованием средств? Завод – государственный, а деньги – городские…

– А то, что там работают наши люди, жители нашего города, которые налоги платят в городской бюджет, это ничего? И то, что они вынуждены из своего кармана тратить на покупку лампочек и инструмента – по-вашему, тоже нормально? – возмущалась Верховцева. – Может, им ещё и текущие крыши государственного предприятия за свой счёт ремонтировать?

– Про лампочки и инструмент – это вам рабочие так сказали? – усмехнулся Егоров, наслаждаясь состоянием чиновницы. – Убедительно.

– Послушайте, я вас не пойму. В этом ли городе вы живёте? У меня такое чувство, что не в этом. Вы и вправду выступаете против того, чтобы мы отремонтировали наш завод? Мы собирались на это задействовать деньги из специального фонда, которые в конце года, если мы их не используем, мы обязаны будем вернуть государству. – И, повысив голос громогласно произнесла: – Вы совершенно не знаете бюджетного законодательства! Ни малейшего понятия! На кой ляд тогда лезете?!


* * *


В этот момент в квартиру Верховцевой вбежали четверо полицейских. Двое из них держали наизготове винтовки.

– Всем стоять! Руки за голову! – закричал один из ворвавшихся, направляя оружие на находящихся в квартире.

Вслед за вооруженными полицейскими вошёл лысый мужчина в форме полковника.

Оперативники департамента госбезопасности развернулись и направили автоматы на вошедших, чем и вовсе обескуражили начальника Усть-Ингульского райотдела полиции Степана Макаровича Воронцова.

– Э, ребята, поосторожнее. Мы из полиции, – мягко проговорил Воронцов, опуская табельный пистолет и озираясь вокруг.

Вот начальник отдела по борьбе с терроризмом и экстремизмом Кирилл Егоров. Поодаль на диванчике расположился сержант Самокуров. С ним Воронцов несколько раз пересекался по делам, проводимым в рамках совместной антикоррупционной кампании. Рядом с Егоровым стояла какая-то смазливая шатенка в форме лейтенанта, её Воронцов не знал.

– Мы что, с вами по одному адресу работаем? – удивился начальник Усть-Ингульского райотдела.

– На каком основании вы здесь находитесь? Здесь место проведения следственных действий! – тут же заявила бойкая шатенка, глядя на лысого полицейского сверху вниз.

– Это ты мне говоришь? – изумился Воронцов, глядя на девушку в синей форме ДГБ. – Вообще-то, нам на пульт полиции поступило сообщение, что вооруженные люди вторглись в квартиру к начальнику городского казначейства. Так что у нас тут тоже свои следственные действия. Но вы, я смотрю, уже справились. Оперативненько, однако, молодцы. Кого хоть поймали-то?

В этот момент инициативу перехватила Верховцева. Выдернув серую папку из рук у капитана Егорова, пребывающего в легком замешательстве, она отошла с ней за спину Воронцова. 

– Это они – мошенники! – Верховцева указала на Егорова и его напарницу. – Они мне ордера не предъявили, своих удостоверений не показали! Ворвались в мою квартиру, размахивая оружием! Сломали дверь в комнату дочери и её мужа! А теперь ещё и ручонки свои немытые тянут к важным финансовым документам!

Слушая Верховцеву, Воронцов менялся в лице. Доставая пачку сигарет из кармана кителя, он перевёл насмешливый взгляд на Егорова и шатенку.

– Что-то я не понял. Кирилл, вы что, и есть та самая «вооруженная банда»? – засмеялся Воронцов. – И что, вправду без ордера? Она же потом всё это обжалует.

– Ордер есть, – нарочито низким голосом произнесла шатенка.

Она открыла свою папку, достала оттуда распечатанный листок, ткнула его перед носом Воронцова и тут же убрала обратно в папку. Эта особа в синей форме дэгэбистов сразу вызвала у Воронцова неприязнь. Мало того, что баба, так ещё и спесью несёт за версту.

– Ты чё мне как фаеру тычешь? Нормально покажи, чтоб я прочитать смог, – пошёл он сразу вразнос. – Давно в органах работаешь? Документы предъявлять не научилась? Распустил вас Дыня, я смотрю. Совсем уже нюх потеряли.

Такого резкого перехода с любезностей на «наезд» девушка в форме явно не ожидала.

– Я не обязана вам ничего давать, – подчеркнуто-пренебрежительно произнесла шатенка. – Вы забываетесь. Я такой же работник органов, как и вы.

– Такой же? – скривился начальник Усть-Ингульского райотдела. – А вы, простите, кто?  Что-то раньше среди оперативников я вас не видел. Назовитесь, пожалуйста, девушка.

– Специалист отдела по связям с общественностью управления департамента государственной безопасности, лейтенант Бэлла Артамонова! – обиженно проговорила та.

– Связям с общественностью? – переспросил Воронцов. – А каким боком этот отдел к оперативно-следственной деятельности? – И, обращаясь к стоящему рядом Егорову, поддел уже его: – Кирюш, у вашей пресс-службы появились новые функции? Они у вас уже обыски проводят?

Бэлла с раздражением полезла в папку и достала еще один документ – распоряжение заместителя начальника ДГБ Павла Дыни, которым была произведена замена Анастасии Викторовны Артамоновой на Бэллу Викторовну в связи с резким ухудшением здоровья и необходимостью прохождения курса лечения.

– Мм. Сестричка, значит? Ну, так бы сразу и сказали, что с вас спрос невелик. А то я уж грешным делом подумал, что у вас в управлении сменилась кадровая политика. Внутренние органы заменили наружными, – съязвил Воронцов, бросив лукавый взгляд уже не только на Бэллу, но и на специфического вида барышень, привлечённых к обыску в качестве понятых.

– Вас я бы тоже в причастности к полиции не заподозрила, – решила взбрыкнуть в ответ на колкости Воронцова Бэлла Артамонова, но голос звучал обиженно. – И что за лексикон такой – «фраер», «нюх»?

– А это чтобы вам понятно было. Или вы с таким контингентом уже брезгуете работать? – вновь подколол дэгэбистку начальник райотдела, после чего обратился к Егорову, который стоял неподалёку и не знал, что говорить. – Кирюш, что ж ты, бывший КВНщик, так хреново проводишь работу с подчинёнными? Они ж у тебя вообще юмора не понимают.

Сказав это, Воронцов даже сам не сразу понял, что зацепил из биографии Егорова тот факт, который капитан ДГБ предпочитал спрятать поглубже, а то и вовсе забыть. Окончательно деморализовавшись, Егоров был не в силах вступать с Воронцовым в какой-либо спор. Он вышел из комнаты Верховцевой и направился в комнату архитектора Нилова и его жены.

– А теперь объясняю тебе популярно. Из этой квартиры поступил вызов, что сюда ворвалась группа вооруженных бандитов. Так что здесь я нахожусь на законных основаниях. И я должен убедиться, что основания для вашего здесь нахождения не менее законны, – как ни в чём не бывало продолжал Воронцов, обращаясь уже к Артамоновой. – Так что ты мне, девочка, не дерзи. А выполняй то, что я у тебя прошу. Иначе у меня есть все основания доставить тебя в райотдел, – сразу же, не церемонясь, поставил Артамонову на место Воронцов.

Сгорая от злости, шатенка снова достала из папки документ и протянула его Воронцову.

– Так-так-так. Ордер на проведение следственных действий, – начал читать Воронцов. Но в какой-то момент запнулся и начал оглядываться по сторонам. – Подождите. Это какой номер квартиры?

– 36-й, – сказал ему кто-то из стоящих рядом полицейских.

– А здесь что написано? – Воронцов вновь удивлённо уставился в бумажку и ткнул Артамоновой в то место, где была указана 35-я квартира. – Где ордер на проведение следственных действий в 36-й квартире?

– Будет. На подписи, – закрыто выговорила Бэлла и её щёки начали наливаться густым бордовым оттенком.

– Я не понял. Что значит на подписи? Вы хозяйке квартиры его должны были предъявить перед началом обыска. Ордер является основанием для его проведения. – Воронцов подошёл к ней ещё ближе и смотрел на неё хитрым пронизывающим взглядом. – Вы реально вломились сюда без ордера? Вы чё, совсем уже оборзели?

– Были основания считать, что здесь прячут подозреваемую, – надув губы, процедила Артамонова.

– А почему вы тогда в 37-ю квартиру не вторглись, в 38-ю, 40-ю? В мою квартиру почему не ворвались? С этим же самым ордером. Почему нет? Может быть, я её прячу.

Артамонова надменно отвернулась с высоко задранным носом. Чувствовалось, что ей было крайне неуютно.

В ордере, который показала ему эта шатенка, гонор которой совершенно не соответствовал разуму, Воронцов увидел фамилию Калинковой, но в беседе с этой глупенькой дэгэбисткой намеренно не привлекал внимания к фамилии подозреваемой. То, что дело о нападении на журналистку расследует его дочь, дэгэбисты, по всей видимости, ещё не знали. Но Воронцов уже примерно догадался, что в квартире у Маргариты Верховцевой Егоров и его гоп-компания искали именно её, Калинкову. Почему они её ищут, он знал из ночного разговора с таксистом, который подвозил журналистку к телецентру и которого «сбагрил» ему замначальника управления ДГБ Павел Дыня, когда таксисты начали штурмовать их управление. Непонятно только было, почему они решили, что журналистка может прятаться именно здесь.

– Где Егоров? – спросил Воронцов. – Пошёл в уборную сгорать от стыда?

– Он в соседней комнате. Нилова допрашивает.

– Кого-кого? – Воронцов, казалось, даже не сразу поверил в услышанное.

Он зашёл в комнату, куда перед этим ретировался Егоров. В комнате он увидел, как капитан ДГБ задаёт вопросы бородатому мужчине, стоящему за кульманом, делая при этом вид, что Воронцова не замечает. А со стола, на котором были беспорядочно разбросаны различные художественные предметы, стирает пятна разноцветной краски молодая перепуганная девушка – очевидно, его жена.

Вышел из комнаты Воронцов с расширенными глазами. И тут же растерянно обратился к Бэллочке:

– Вы что, его в чём-то обвиняете?

– Пока ни в чём. Берём пояснения. Пытаемся установить местонахождение подозреваемой.

– То есть, вы вторглись в квартиру начальника казначейства без ордера, чтобы взять у Нилова пояснения? – Воронцов был уже не просто удивлён, а ошарашен.

– Не только у него. Просто он в этот момент оказался в квартире. И повёл себя неадекватно.

Воронцов подошёл к Бэлле, обнял её за шею и вывел в коридор. И там более тихим голосом продолжил:

– Вы чё, с катушек съехали? Вы вообще знаете, кто это?

– С его слов, зять Маргариты Верховцевой.

– Человек Раздольского. Его личный архитектор, – тут же объяснил несмышлёной дэгэбистке начальник Усть-Ингульского райотдела. – Он ему все объекты спроектировал. Рестораны, кафешки, фазенды. Надеюсь, тебе не надо объяснять, кто такой Юрий Раздольский?

– Ну, я знаю. Бизнесмен.

– Не просто бизнесмен, а криминальный авторитет. Или, как о таких говорят, дабы не нарваться на иск и неприятную встречу вечерком под домом – «предприниматель с сомнительным прошлым». А вы мало того что впёрлись в дом к его личному архитектору и его тёще-казначейше с нарушением всех процедур, так ещё и без чётко сформулированных обвинений? Знаете, как это называется на языке криминала? «По беспределу». Вам чё, жить надоело? Захотелось острых ощущений?

– А я ещё удивилась, почему он такой спокойный. – Голос Бэллочки, которая вела себя до этого очень нагло и бесцеремонно, зазвучал теперь куда более взволнованно.

– А кого ему бояться? Вас? Бэллочка, попуститесь. Вы слишком много о себе возомнили. Сейчас он позвонит своему Юрию Алексеевичу, а завтра Дыня будет сношать вас обоих, тебя и Егорова, у себя на ковре, в самых неудобных позах.

Воронцов снова вышел в зал и обратился к Верховцевой, которая как раз прятала спасённую от дэгэбистов папку в кожаный чемоданчик.

– Маргарита Геннадьевна, вы заявление писать будете?

– Конечно, буду! – решительно ответила чиновница. – И не просто подам заявление, а до суда доведу! И взыщу с них и за сломанные двери, и за краски моей дочери, привезённые из Италии, и за испорченный этими красками стол!

Повернувшись к Бэлле, Воронцов лукаво произнёс:

– Так что? Дыне сами доложите, в какую вы задницу влезли? Или мне позвонить?..