Умереть за Партию!

Я не хочу жить. Не хочу жить, товарищи! Я хочу умереть! Потому что нет ничего лучше смерти, когда умираешь за Партию! Я хочу умереть за Партию! Два года я обиваю пороги высоких кабинетов. Но Партия не хочет, чтобы я за нее умирал. Партия хочет, чтобы я за нее жил и гнул спину на консервном заводе. Да, я работаю на консервном заводе. Работаю за Партию!
День за днем я смотрю, как стальные листы превращаются в блестящие банки. Порою я сам кладу голову под пресс, прося Витьку зажать кнопку на стене. Я громко и конкретно повторяю партийные лозунги, пока надо мной гудит чудовищная машина. Я кричу: «Перевыполним план!», «Пятилетку за три года!», - и, когда становится совсем страшно: «Партия – наше счастье!»
Витька всегда пугается моего вопля и пускается бежать. Пресс замирает. Медленно втягивается обратно. Тогда я кричу уже на Витьку, называя его тщедушным кроликом, недостойным дышать во имя Партии. Я кладу его голову под пресс и заставляю выкрикивать партийные лозунги, пока над ним гудит механизм.
«Перепланируем выплан! – кричит Витька в слезах. – Пятилетку за десять лет!» - и, когда у него начинают стучать друг о друга коленки: «Партия – наше несчастье!»
На его вопли сбегаются другие работники. Они смеются, пока Витька плачет, потому что Витька – такой дурак! Не может ничего запомнить! Ему ведь и кнопку трогать не позволяют и к работе никакой не подпускают. На заводе он обычно забивается в угол и смотрит, чтобы производство не стояло, а шло. По крайней мере, на бумаге. Но Витька – слепой, как крот. Порою мы надеваем ему на голову жестяное ведро и стучим по нему гаечным ключом.
Все мы по очереди кладем головы под пресс, повторяя партийные лозунги, и заставляем Витьку жать на кнопку, убеждая его, что это нужно для общего дела. Мы хотим умереть, товарищи. Умереть за Партию! Мы не хотим за нее жить! Но на прошлой неделе Витька пропал. Совершенно пропал, товарищи! Ходили слухи, он упал на рельсы. Но недавно я встретил Витьку. Живого, товарищи! Я уговаривал его прийти на завод и нажать на кнопку, потому что он уже ни черта не слышит, а это значит, что мы могли бы наконец умереть. Но Витька глухой, как червяк. Совершенно глухой, товарищи! Он только и делает, что бубнит партийные лозунги, постоянно коверкая слова: «Партилетку за десятетку!»
Порою мне кажется, что не стоило так сильно бить по ведру, потому что Витька то и дело пускает слюни на свой дорогой пиджак. Я наблюдал за ним весь день. Весь день, товарищи! К груди он без конца прижимает портфель. Левая сторона вся изжеванная, потому что Витька то и дело сует его в рот. Зовут Витьку не иначе, как Виктор Павлович. Виктор Павлович работает в Партии. Да-да, товарищи! В Партии! Бровь у него никак не заживет, потому что они то и дело сталкиваются лбами: они там все слепые, как кроты! Совершенно слепые, товарищи! Да и не соображают ни черта! Не далее, как в прошлую субботу, я смотрел, как они выступают в здании Советов, поочередно хлопая губами в микрофон, будто малые дети. Виктор Павлович справляется с работой не хуже других, хотя у него с головой беда. Совершенная беда, товарищи! Когда он подходит к трибуне в своем синем слюнявчике, вся рубашка у него уже мокрая. Он мычит, ковыряясь в носу, и бормочет какую-то несуразицу, пока его коллеги громко аплодируют. Иногда Виктор Павлович пытается микрофон разгрызть, но у него совершенно не осталось зубов, и он лишь оглушительно чавкает, как будто жует портфель. Так продолжается минут десять, пока партийные поднимаются со своих мест с воодушевленными криками, величая его с гордостью самыми нечленораздельными звуками.
На новой работе Виктора Павловича очень полюбили. Хотели даже отправить в Москву. В Москву, товарищи! Говорили, заведовать он будет целым министерством! Но я не особенно в это верил. Совсем не верил, товарищи! Потому что в Москве все лежат. Лежат парализованные! А Виктор Павлович ходит. Ходит на своих ногах!
Так вот, не далее, как прошлым вечером, бросился Виктор Павлович под поезд и теперь может выступать только плашмя. Так он и лежит, совершенно парализованный, пока его везут в столицу.
Товарищи, я больше не хочу жить после увиденного. Я хочу умереть! Иногда я надеваю на голову жестяное ведро и прошу коллег стучать по нему гаечными ключами. Один глаз уже не видит ни черта. Да и соображаю я с трудом. Пускаю слюни на стройные коленки молодой девице, с которой мы рядом ездим в трамвае. Она говорит, что я похож на партийного. На партийного, товарищи!
Приглашали меня уже в городской совет!
Сегодня я купил новый ключ – вдвое тяжелее старого. Я всегда был усердным. Очень усердным, товарищи! Я уверен, товарищи, совершенно уверен, что и сам сумею дослужиться до министра!