Изерброк. Глава LVI

LVI

– Пора, – тяжеловесно промолвил Хранитель с головой быка.

Мамушка быстро поглядел на него, отступил на шаг от окна, но снова впился жадным взглядом в звёздную бездну – он всё ещё надеялся получить ответ, более ясный, чем двусмысленное подмигивание красной звезды.

Вскоре он отвернулся от окна и неуверенно куда-то пошёл, как слепой.
Хранители направили его на верную тропинку, по которой они пришли сюда. Они не успели далеко отойти от окна, как Мамушка остановил их. Он увидел на обочине горку изумрудов и огромный чистейшей слезы сапфир – синего цвета настолько глубокого, насколько вообще может быть синий. Сыщик вспомнил о просьбе Бадамбы: попросить у Хранителей сапфирового песку – и немедленно озвучил эту просьбу.

– Только сапфировый? – спросил Хранитель с головой быка. – Изумрудного не надо? Золотого?

– Нет. Просили только сапфировый.

Быкоголовый легко поднял с обочины сапфировый камень и направился обратно в сторону окна. Мамушка и два других Хранителя последовали за ним. Прошли мимо треугольника окна – Мамушка ещё раз заглянул в него – звёзды продолжали мерцать, медленного расползаясь от эпицентра взрыва – красные и золотые искры загорались и гасли.

Обошли большую кучу изумрудов. Мамушка увидел вблизи то громоздкое и тёмное, что не удалось ему разглядеть от окна – это была большая железная камнедробилка с рычагом-ручкой. Агрегат стоял на железных полозьях. Вся земля вокруг него была усыпана изумрудным, сапфировым, рубиновым гравием и песком.

Хранитель с головой быка бросил сапфировый камень в жерло дробилки и тут же взялся за ручку. Мышцы на его руках вздулись, бычьи глаза налились кровью, из ноздрей вырвались две струйки пара. Рычаг с натугой пошёл. Раздался страшный скрежет и затем – оглушительный хлопок треснувшего стекла. Затем ещё один. Сапфир с равномерным стеклянным скрежетом начал перемалываться. Свежий, сверкающе-синий, ещё тёплый сапфировый песок насыпали в заплечный мешок Мамушки. Помогли надеть лямки. Сыщик сразу же просел от взваленной на него тяжести. Немного песка пришлось убрать, чтобы Мамушка мог идти.

Возвращаться предстояло всё по тому же болоту, бескрайнему и туманному, что привело их сюда, но сыщик как-то не думал об  обратном пути. Он думал о птичке-демиурге, прячущейся в кроне Лотоса Последнего Предела на свежей зелёной и благоухающей его половине. Другая половина была чёрной, засохшей, в паутине, с копошащимися в ней насекомыми. Он думал о том, как корни Лотоса на глубине впитывают яд людской злобы, и дерево чахнет. Из чёрного озера людской злобы лезут мерзкие гады. Когда они прорвутся в город, и люди, гонимые страхом, побегут, куда глаза глядят, вопя и затаптывая друг друга, чёрное озеро, переполнившись, хлынет через край. Лотос Последнего Предела, не в силах противиться яду, засохнет полностью. Зелень опадёт, цветы исчезнут. Демиургу нечем будет питаться, он не сможет больше воссоздавать миры. Миры, созданные прежде, постепенно угаснут, и всё поглотит тьма.

Перед хрустальным мостом Мамушка попрощался с Хранителями. Он просто молча посмотрел на каждого из них: в мудрые глаза змеи, в зоркие глаза орла и в добрые глаза быка, – отвернулся и шагнул на мост.

На середине моста Мамушка обернулся и с высоты через облака поглядел на песчаный берег – там никого уже не было. А впереди его ждал Родя Мухомор. Он лежал на травке, подложив под голову мешок и покуривал трубочку. Завидев сыщика, спускающегося по мосту, Родя вскочил на ноги и замахал рукой.

Мамушка сделал последние несколько шагов по хрустальному полотну и сошёл на бренную землю. Родя внимательно оглядел его с ног до головы. Затем спросил:
– Ну что? Видели его?

– Кого? – спросил сыщик.

– Ну… Бога. Кого еще.

– Демиурга. Да, – ответил сыщик.

Он положил на землю тяжёлый мешок с сапфировым песком и принялся растирать плечи.

– Ну и… какой он? – допытывался Родя. Глаза его светились любопытством.

– Он… не то, каким его все представляют, – лаконично ответил сыщик, раскладывая по карманам сюртука прежде выложенные вещи. Раскрыл портсигар, взял папиросу, подумал немного и вложил её обратно.

– Не то? А что же? Какой он? Вы можете сказать? Вы точно его видели? – Родя весь был в нетерпении.

– Видел. Бог – это птица. Точнее, небольшая птичка. Демиург, – на этих словах сыщик отвинтил крышку на фляжке, сделал глоток воды и завинтил крышку.

– Птичка? – изумлённо воскликнул Родя. – Почему птичка? Какая птичка? А это точно был он? Почему вы решили, что это Бог? Кто вам сказал?

– Хранители. И... я сам видел, как она сотворила миры.

– Миры?

– Да. Она… снесла яйцо. А из яйца родились звёзды и миры.

– Яйцо? Как? Но… А я так примерно его и представлял! Да, Бог – есть птица. Я так и думал! Рассказывайте, господин Мамушка. Как это всё было? Как вы её увидели?

– Я потом расскажу, Родя. Нам надо идти. Понесёшь пока этот мешок? Потом поменяемся.

Родя заглянул в мешок и присвистнул от восхищения – в глазах его заиграли синие отсветы. Он запустил руку в сапфировый песок, набрал горсть – песок утекал сквозь пальцы.

Сыщик помог Роде взгромоздить мешок на спину. Они взяли посохи, в последний раз полюбовались чудесным островом и пошли.

Преодолев стену тростника, кустарника и камыша (внутри зарослей было очень темно), они вышли в знакомое болото. Но теперь всё выглядело несколько иначе. По всей видимости наступала ночь. Низкое бугристое небо налилось тёмно-бурым, местами чёрным, цветом, но на горизонте полыхала ярко-красная полоса – багровый цвет поднимался от полосы выше по тёмным тучам, из-за чего тучи словно раскалялись, но чем дальше, тем становились холоднее и темнее. Всё болото теперь виделось в густом багровом свете. Над болотом стоял коричневый туман, пересечённым тёмно-красными тенями.

– Что это? – спросил Мамушка, озирая открывшееся в странном свете пространство.

– Там горит что-то?

– Не знаю, – ответил Родя, сам поражённый необыкновенным освещением. – Может, и не горит. Может, небо хочет проклюнуться.

– Что хочет сделать? – не понял сыщик.

– Ну… хочет пробиться… в просвет.

Они медленно пошли вперёд, то есть назад, к дому.

Ноги утопали в воде по середину голени, иногда до колен. Зелёная ряска в красном свете казалась коричневой.  Появилась заячья трава – тёмно-лиловые ирисы, торчащие из воды.

 Путники сделали небольшую остановку, попили воды, покурили, поменялись рюкзаками. Теперь тяжёлый мешок с сапфировым песком вновь нёс Мамушка.
Болото тихо булькало вокруг, вздыхало, жило. Вода под ногами журчала, заворачиваясь в мелкие водовороты. Они прокладывали в сплошном покрове ряски чёрную полосу, которая медленно затягивалась за ними. В воздухе звенел одинокий невидимый комар. Сухие кипарисы протягивали из тумана свои чёрные изломанные ветки. С веток свисали чёрные травяные гирлянды и мох.

Гнилой воздух внезапно двинулся, слабо, несмело – но этого хватило, чтоб туман над болтом заскользил, и всё болото, словно проснувшись, поднялось и пошло. У сыщика на мгновение закружилась голова, всё сместилось в его глазах, он остановился и опёрся на посох.

Вблизи них быстро пролетела какая-то птица, похожая на ворону. Она крикнула тревожно: «Ку-ик». Следом за ней пролетела ещё одна птица.
И с той стороны, откуда они прилетели, донёсся громкий, захлёбывающийся истеричный хохот.

Родя сразу же остановился и обернулся на этот крик. Лицо его было встревоженным.

– Кто это? – тихо спросил Мамушка.

– Не знаю. Похоже на зайцев. А может птица какая. Может, выпь, – ответил Родя. И сразу возобновил движение.

– Пойдёмте. Надо торопиться. Скоро стемнеет, – сказал он.

«Куда уж темнее», – подумал Мамушка и двинулся следом.

Ветерок затих так же внезапно, как и начался. Туман, чуть развеявшись, стал прозрачнее.

Они вышли к гигантским водяным лилиям. В этом месте они шли медленно, тщательно ощупывая шестами дно между громадных зелёных блюдец, лежащих на воде. Здесь вода была глубока, доходила до колен, а то и до бедра. Могли быть колодцы.

Вдруг слева от них по ходу движения толща воды засветилась изнутри красным светом, как будто кто-то на глубине зажёг яркий красный фонарь. Три листа лилий подсветились снизу, показав тёмные рёбра и прожилки на зеленом фоне. Треугольный водяной промежуток между листьями становился всё ярче и ярче, набухая красным светом – всё это происходило рядом, под самым носом у путников. И вот вода вспыхнула, заискрилась; что-то яркое, горящее, как уголь, подымалось из глубины – и наконец высунулось: лучезарный, горящий алым светом цветочный бутон поднялся из воды, вылез и тут же раскрылся – лепестки его разошлись и выпустили наружу  золотую пчелу в облачке золотой пыли. Полоски на брюшке у пчелы были пурпурными и золотыми, крылышки – серебряными, а глаза – цвета фуксии. Пчела, басовито жужжа, медленно повертелась на месте, сориентировалась и грузно полетела к цели, расположенной где-то в стороне от тропы за туманом. А цветок, снова закрывшись в коробочку, ушёл под воду. Родя хотел, было, его сорвать, бросился к нему, погрузил руку в воду на всю длину, но не успел. Цветок скрылся в глубинах. Свет в воде медленно угас.

– Пурпурный лотос! – воскликнул Родя, стряхивая с себя болотную тину. – Это же был пурпурный лотос, мать его!

Затем, спохватившись, он хрипло проговорил:
– Видели золотую пчелу? Он выпустил золотую пчелу! Значит, где-то рядом улей. А там – пурпурный мёд!

Родя буквально весь дрожал от возбуждения.

В этот момент оттуда, куда улетела пчела, снова послышался дикий визгливый истерический хохот и на этот раз уже гораздо ближе.

Сыщик содрогнулся от этого звука. Рука его помимо воли потянулась к револьверу. Мамушка никогда раньше не слышал ничего подобного: будто хохочет и одновременно рыдает некая бешеная тварь, опасный мутант, безумный и непредсказуемый.
Родя, как сомнамбула, сошёл с тропы и пошёл за пчелой. Он будто не слышал безумного хохота, во всяком случае не боялся.

– Родя, стой! – громко сказал Мамушка.

Но его уже, видно, было не остановить.

– Пурпурный мёд. Пурпурный мёд. Единственный шанс в жизни, – бормотал он себе под нос и всё дальше отходил от тропы.

Какое-то одурманенное запахом близкой добычи животное, возможно, медоед, утративший инстинкт самосохранения, но не разумный человек, удалялся сейчас от сыщика. Другие, гораздо более опасные животные притаились за стеной тумана. К ним, возможно, Родя и шёл, прямо в лапы. Сыщик не мог его вот так просто отпустить. Он тоже сошёл с тропы. Ноги под тяжестью рюкзака и собственного веса погрузились в мягкое дно. Мамушка с трудом догнал Родю, взял его за плечи, слегка потряс.

– Родя, очнись! Ты куда идёшь? Нам нельзя сходить с тропы.

 Небо над болотом сделалось похожим на расплавленный металл.

– Да, да, нельзя, – казалось, Родя пришёл в себя. – Слышите, как тихо? Там никого нет. Они ушли. А улей золотой пчелы – рядом. Я чувствую. Тут два шага. Я потом никогда себе не прощу, если сейчас пройду мимо. Испугался и прошёл мимо. И всё. Испугался. Единственный раз в жизни. Такого больше не повторится.

Сыщик вглядывался в нервное, измождённое, но крайне воодушевленное лицо Роди, в его воспалённые глаза, напоминающие два тёмных раскалённых шара. Примерно такие же глаза были у Дава Смеющегося Безумца, когда он протянул окровавленную руку к фляжке с ромом.

– Я не могу тебя отпустить, – сказал Мамушка. Голос его прозвучал не так твёрдо, как ему бы хотелось.

– Я придумал. Давайте сделаем так. Тропа нас защищает. И я не потеряю с ней связь. У нас где-то была верёвка. Вы оставайтесь на тропе и держите верёвку, а я привяжу её к себе. Точно. Так и надо! Как я раньше не додумался?

– Верёвка? – изумился сыщик. – Она защитит?

– Да. Верёвки всегда помогают.

Родя уже рылся в своём вещмешке. В мешке сыщика, до верха наполненном сапфировым песком, не было ничего, кроме песка. Родя нашёл моток верёвки – она оказалась тонкой (скорее шнурок, чем верёвка) и достаточно длинной, может, метров десять или пятнадцать. Родя извлёк конец из мотка, обвязал себя вокруг талии и завязал узлом – моток отдал сыщику. Так же он отдал сыщику фляжки с водой, остатки провизии.  Нумидийский кинжал взял в руку, а пустой мешок закинул за спину – в него он собирался погрузить пурпурный мёд. Кинжалом намеревался извлечь его из улья.

– Разматывайте постепенно, – сказал он. – Если что, тяните назад.

С этими словами Родя ступил в туман. Сыщик, как ему было велено, остался стоять на тропе. Он держал верёвку и постепенно отпускал её виток за витком.
– Только не вздумайте стрелять. Еще в меня попадёте, – уже из тумана произнёс Родя. – И не тяните так, мне идти неудобно.

Сыщик чуть отпустил,  верёвка провисла, потом дёрнулась, заколебалась. Мамушка вглядывался в туман (туман теперь был розового оттенка), но ничего не видел, кроме верёвки, уходящей в него и исчезающей.

Тяжесть заплечного мешка тянула назад; веревочная лямка врезалась в плечо и давила. Мамушка попробовал поправить её – для этого перехватил моток верёвки в одну руку… Дальше он услышал странный звук, тонкое и протяжное "иу-иу-иу-иии". И опять: "Иу-иу-иу-иии". Это напоминало, как баюкают ребёнка, и голос был похож на человеческий, ласковый и навевающий сон.

 Верёвка в руке сильно натянулась; сыщик чуть не выпустил её, схватился обеими руками – одной рукой держал сам моток, а второй – верёвку; при этом он чуть не опрокинулся на спину, сильно покачнулся, но устоял. Верёвка сразу ослабилась и провисла.

И вновь странный звук: "Иу-иу-иу-иии".  Причем, совсем рядом, из того места, куда уходила верёвка.

– Родя! – осторожно, но достаточно громко позвал сыщик. – Родя!

Родя не подавал голоса. Однако по натяжению верёвки можно было заключить, что он по-прежнему идёт вперёд; по крайней мере, стоит.

– Родя!

И снова в ответ: "Иу-иу-иу-иии".

И вдруг до сыщика дошло, что это не человеческий голос. Кто-то кого-то баюкал, но это был не человек. Почему сыщик так решил, он бы объяснить не смог. По тону, по высоте и тембру – это был вполне человеческий, женский, или, скорее, мальчишеский голос.

– Родя!

Верёвка сильно натянулась, завибрировала, как тетива. Сыщик вцепился в неё и упёрся каблуками в землю, чтобы его не стащили с тропы.

– Родя! Ответь! – крикнул сыщик.

Раздалось "иу-иу-иу-иии", но на этот раз немного в стороне. Подул лёгкий ветерок. Туман сдвинулся, как кулиса, обнажив перед сыщиком следующую картину: на небольшом ровном пространстве, окружённом корягами, кочками и кривыми кипарисами в центре стояла фигура Роди – он опустил руки и повесил на грудь голову. Вокруг него кольцом, как в хороводе, стояли небольшие зверьки –  ростом Роде по пояс. Их было штук 10-12-ть.

«Болотные зайцы», – сразу же решил сыщик. И потянулся к карману за револьвером. Потом понял, что может попасть в Родю и остановил руку.

На первый взгляд они на зайцев совсем не походили. Голые, то есть без шерсти, как собачки-мутанты, они стояли по-человечьи на двух задних лапах – передние, оснащённые длинными серповидными когтями, держали перед собой. Мордочки у них были отвратительны: немного похожи на крысиные, но приплюснутые; из пасти торчат клыки и большие передние резцы сверху, как у бобров. Если приглядеться, а сыщику с некоторого расстояния это непросто было сделать, то можно было увидеть, что это мордочки именно заячьи – морды зайцев-мутантов, но не крыс и не собак. У них были длинные стоячие кожаные (тоже происхождением заячьи) уши, которыми они вертели в разные стороны, улавливая звуки. Также у них были выпуклые глаза по бокам мордочки, но не глупые, как у нормальных зайцев, а умные, злые и озорные.
На самом деле они не стояли вокруг Роди, а медленно двигались в плавном танце; действительно как будто водили некий ритуальный хоровод.

Один из них плавно, подобно дирижёру, взмахивал своими когтями и пел: "Иу-иу-иу-иии". И зайцы двигались в странном  медленном балете. Они словно скользили по поверхности болота – не было похоже, что они погружены в воду и им трудно двигаться.

А Родя как будто спал.
Туман так же резко, как и раскрылся, захлопнулся. Кулиса задвинулась. В зоне видимости осталась только уныло повисшая верёвка.

У сыщика пересохло во рту. Он понимал, что нужно немедленно что-то предпринять. Но что? Стрелять? Нет. С большой вероятностью он попадёт в Родю, а вот в этих тварей скорей всего – нет. Кинуть в них сапфировым песком? Неизвестно, поможет ли… Действовать надо наверняка.

Сыщик решил вытянуть Родю за верёвку, дёрнуть и потянуть. Пусть он упадёт навзничь, это даже лучше. Несколько метров его можно протащить, а дальше надо рвануться вперёд, схватить его и затащить на тропу. Может быть, сделать пару выстрелов в воздух? Отпугнёт это зайцев? Или разозлит? Неизвестно. Родя говорил, они непредсказуемы.

Сыщик почувствовал, что у него спина вся мокрая от холодного пота, и ладони стали липкими. Он к своему удивлению почувствовал, что боится этих существ, которые ростом с половину человека. Что в них так испугало его? Когти и клыки? Он уже и подлиннее видел. Мордочки у них в целом какие-то нелепые и даже забавные, благодаря бобровьим зубам, заползающим на подбородок. И уши стоят торчком, как лопухи. А ведь и правда – зайцы. Но при всём при этом, у них дикие разумные глаза. И непонятность намерений. Вот это пугало. Сыщик не знал, чего от них ожидать, и в целом вообще ничего о них не знал (да и никто не знал), кроме того, что они крайне опасны.

Ещё раз прозвучало из тумана: "Иу-иу-иу-иии". Затем что-то хлопнуло и раздался дикий душераздирающий хохот сразу нескольких зайцев. Верёвка в ладони сыщика задрожала; он почувствавал её биение, будто крупная рыба попалась на крючок.
Мамушка потянул верёвку на себя. Сначала она не поддавалась, потом пошла. Зайцы звонко хохотали, взвизгивали; слышались плеск и шлепки.

Вскоре Мамушка вытянул из тумана нечто привязанное к верёвке, какой-то тёмный комок. Он приподнял его над водой и увидел, что это голова Роди с ошмётками плоти на шее и частью позвоночника. Голова, перевязанная верёвкой поперёк прямо по глазам вся была в грязи и в крови. На небольшом чистом участке на виске пульсировала вена. Нет, это из-под кожи пыталась выбраться бабочка – секунду спустя из шишки вышел полупрозрачный кокон, а из него – бледная недоразвитая бабочка – бабочка ужаса и боли.

Мамушка аккуратно двумя пальцами взял её за еще влажные крылышки, снял шляпу и бережно поместил бабочку за ленту на тулье. Надел шляпу обратно, поправил, прикоснувшись к медной пряжке. Вынул револьвер и принялся без разбора палить в туман, туда, где по его мнению находились зайцы. Они заверещали, завизжали и снова захохотали. Туман наполовину разошёлся. На сцене в разных вычурных позах застыли зайцы. Кто-то приподняв ногу, кто-то вытянув руки-лапы в разные стороны. У многих мордочки и лапы до локтей были в крови. У одного зайца между ног торчал длинный красный эрегированный член.

На корягах и кипарисах, как гирлянды, висели останки Роди: кишки, фрагменты тела, куски кожи с мясом и обрывки одежды. С останков капала кровь.

 На большой кочке, как на пьедестале, в победной позе стоял крупный окровавленный заяц. Он, салютуя, воздел над головой кровавый нумидийский кинжал, зажатый в лапе, задрал мордочку, раскрыл зубастую пасть и торжественно запищал, возвещая небу свою непостижимую неприкаянность. На голове его между оттопыренных ушей была надета панама Роди.

Сыщик прицелился в этого зайца и выстрелил – он только задел край его уха и сбил панамку. Заяц взвизгнул, увидел сыщика и захохотал. Точнее, теперь это больше походило на кудахтанье. Все зайцы обернули мордочки к Мамушке. И медленно, плавно, в ужасном бредовом балете начали двигаться в его сторону. Заяц с простреленным ухом вновь ласково запел: "Иу-иу-иу-иии".

Мамушка непослушными пальцами начал вставлять в барабан новую обойму патронов. Сыщик не понимал, почему двигается так медленно, и веки его слипаются, и всё вокруг стало медленным и вязким. Глаза зайцев были уже рядом: со всех сторон они пронзали сыщика. Он увидел, что у всех зайцев глаза ярко-голубые, только у того, которому он простелил ухо, зелёные.

«Почему я всё еще не могу зарядить барабан?» – с трудом подумал Мамушка, перестал двигаться, чтобы передохнуть, закрыл глаза, опустил руку, вздохнул, – обойма с патронами выскользнула из его руки и булькнула в воду.

Звук выстрела, визги и плеск разбудили сыщика. Открыв глаза, он огляделся. Туман висел клочьями и в прорехи было видно, как зайцы разбегаются в разные стороны. Грохнул ещё один выстрел. Сыщик посмотрел на свой уныло висящий в руке револьвер.

«Кто это стреляет?» – вяло подумал он, поднял голову и увидел высокого человека, скользящего по поверхности болота. В руках человека было длинное ружьё, которое он теперь, по всей видимости, перезаряжал. Но больше выстрелов не понадобилось.

 Зайцы разбежались. И если высокий человек кого-то и ранил из них, они прихватили его с собой. На пару секунд человека скрыло туманом. Потом он очутился близко, Мамушка смог его рассмотреть. Это был бородатый старик в шапке-ушанке (одно ухо оттопырено), ватной безрукавке поверх рубахи и в полосатых штанах. Он оказался не таким уж и высоким, как привиделось в начале. Он стоял в центре лодки-плоскодонки, которая как будто сама скользила по воде. Мамушка вспомнил, как тогда в логове у Роди он видел похожего человека через подзорную трубу: тот, тоже в шапке-ушанке, полосатых штанах и душегрейке, сидел на кочке и курил трубку. Тот это человек или не тот, Мамушка не мог однозначно решить. В общем, похожи. Возможно, и тот. Но, может быть, тогда ему что-то померещилось? Или сейчас мерещится? По крайней мере, в данный момент это не имеет значения.