Русский исход - продолжение главы 1

Салам, бача!

Литвин проснулся в обед, услышав любимый с детства стук колес и ощущая вагонную качку. В соседнем купе магнитофон еле тянул заезженную кассету: «Белые розы, белые розы…». Но не так радовала популярная мелодия, как ощущение свободы. На второй полке было хорошо. Андрей любил путешествовать именно наверху, где тебе никто не мешает. Вторые сутки езды в поезде «Москва — Душанбе» навевали мысли о прошлом. «Ту-ту-ту… Ту-ту-ту», — эти звуки, словно колыбельная, настраивали на хороший лад. Что может быть лучше, чем путешествие в железнодорожном вагоне на второй полке! Хорошо смотреть из окна на природу и мелькающие картины чужой жизни за стеклом. 

Почти каждый год Андрей с матерью ездил к бабушке в деревню, в поволжскую глубинку. Поэтому четверо суток из Душанбе с пересадкой в Волгограде или на станции Поворино были для него, мальчишки, настоящим приключением. Интересные знакомства, беседы до полуночи с соседями по купе, необычные пейзажи за окном. На обратной дороге было еще интереснее: еще вчера ты любовался зелеными просторами России, а сегодня уже видишь широкую степь Казахстана, где не только бегают верблюды, но и живут люди. «Как же им здесь, наверно, одиноко, — думал маленький любитель путешествий.— Вот тут всего три юрты. Где эти люди берут еду и воду? Здесь же поблизости нет ни водопровода, ни магазина. Интересно, есть ли у них телевизор… А дети, наверно, не учатся, как было при царе. Сколько едем на поезде, а школы поблизости не видно. У нас в Душанбе все-таки интересней: людей много, горы рядом. И вода вкусная. А сегодня проводник залил на станции в бак такую противную. Мама сказала, что эта вода с илом. Фу! Пить противно ее даже в жару. Уж лучше теплый лимонад».

Но детство прошло. «Пора вставать. Надо умыться хотя бы! Поесть чего-нибудь», — вспомнил дембель и лениво потянулся во всю полку.       

Юноша предвкушал, как скоро окунется в беззаботно-солнечный мир столицы Таджикистана. Сразу вспомнились большие душанбинские сладкие арбузы, медовые абрикосы, мармеладные сливы... А как журчит на соседней улице арык, от которого вечером веет долгожданной прохладой! Так и хочется прилечь на топчане и полениться, уплетая виноградины и озирая все вокруг, как персидский шах. Не жизнь, а малина в городе Понедельник… 

Благостный настрой развеял дружный гвалт дюжины земляков-дембелей. Там, где соберутся хотя бы два таджика, то для окружающих уже не будет покоя, – потомки древних персов будут спорить, обсуждать, доказывать истину «в последней инстанции» до драки. Ну, что тут поделаешь… Великий Омар Хайям пророчески подметил сущность человека в своем рубаи:

Загадок вечности не разумеем — ни ты, ни я,
Понять письмен неясных не умеем — ни ты, ни я.
Мы спорим перед некою завесой. Но в час, когда
Падет завеса, то не уцелеем — ни ты, ни я.

Впрочем, и сам поэт, видимо, постоянно с кем-то спорил. В стихах глашатай гедонизма находил истину в вине и любви, а в жизни грыз гранит науки в подвалах книгохранилищ. Но точно засвидетельствовал: таджики испокон веков полемизируют до хрипоты. Горячую кровь спорщика и язык без костей не спрячешь под тюбетейкой. Вот и сидят они перед этой завесой – ругаются, мирятся и пьют чай. У кого истина в вине, а у кого – в споре. Что там под каждой тюбетейкой — одному Аллаху известно. 

Однако Андрей заметил, что обычно словоохотливые земляки вели себя почему-то смирно. Что за неведомая сила удерживала от громких споров? Оказалось, в вагоне ехали высокие белобрысые парни. Литвин догадался, что это призывники.

— Куда направляемся? – спросил Андрей одного из них, стоявшего с полотенцем у туалета.

— На границу.

— А где сопровождающий?

— Да вон сидит во втором купе.

— Откуда, пацаны?

— Из Витебска.

— Понятно. Что-то вы смирные какие-то. Не шумите, не пьете. Мы, когда ехали в армию, гудели так, что окна в вагоне бились каждый день. Проводницы боялись заходить к нам – таджики один раз так окружили девчонок, что те, бедные, потом из своего купе не вылезали до Оренбурга… А вы где выходите?

— В Термезе.

— Ну, удачной вам службы!

— Спасибо!

Как только белорусы вышли на своей станции, таджики почувствовали себя хозяевами положения. Потомки древних персов стали вести себя вольготнее. Дембеля стали чаще  шмыгать взад-вперед, кричать в вагоне, чего в предыдущие три дня не наблюдалось. Доходило до ожесточенных споров. Все встало на свои места. Горячая кровь дала о себе знать.

Уже ближе к Душанбе вагон опустел на две трети, дембеля стали чаще обращать внимание на единственного в вагоне парня, который проходил мимо и чурался земляков. Литвин сразу сообразил, что без типичной уличной проверки не обойтись. Потомки древних персов стали чаще поглядывать, словно подавая сигналы опознавательной системы «свой-чужой», как у летчиков. А, как известно, чужие в небе не летают.

Андрей это прекрасно знал еще с малолетства – если ты зашел в чужой микрорайон или улицу, то тебя всегда встретят местные пацаны, которые после пары вопросов сразу начинают шмонать твои карманы, чтобы натырить мелочи. Выручают либо кулаки, либо ноги. Но лучше всего знать «пароль» — клички или имена местных пацанов. Когда тебя спросят типа «А ты знаешь Апку?» или «Ты с Лабасом знаком?», то от гоп-стопа спасет лишь положительный ответ.

Каких только кличек ни давали в детстве авторитетам уличной шантрапы. И, естественно, не всегда «кликухи» были связаны с именем, фамилией. Нейтральные обозначения типа «Колян», «Диман» как пропуск действовали редко. Надо было уточнять – «Колян с Водонасосной», «Диман с мясокомбината» или «Мумин с Гипрозема». Знакомство с авторитетным пацаном будь то Лабас или Апка становилось соломинкой, которая спасала в 80-х от неприятных последствий в районе Якка-Чинара, Гулистона или в немецком поселке. 

Вот и в поезде Андрей подвергся такой жесткой проверке, что проводили мальчишки в Душанбе. Проходя мимо оравы таджикских молодцов, готовых разделаться с «белой вороной», что не хочет знакомиться с земляками, Литвин увидел перед собой вытянутую поперек ногу и остановился.

— Салам, бача! — начал испытание один из затейников.

— Салам! — спокойно ответил Андрей.

— Ту забони точики медони?

— Ха.   

— Инчо бьё. Шин!

Литвин свободно говорил на таджикском. Благо, в армии было много времени для общения с земляками, хотя ни в школе, ни в университете, кроме отдельных слов, ничего произнести не мог. Сказать фразу на фарси на уроке для него было не то, что трудно, а как-то стыдно из-за плохого знания предмета…В школе к каждому уроку таджикского языка надо было учить десять-двадцать слов, которые связать воедино мог не каждый. Да и зачем, когда все говорят на русском. Таджики всегда с большим уважением относились к тому, кто говорит на их родном наречии. Ну а в армии в их кругу как не заговорить, если общаешься с земляками. У Андрея даже интерес появился: прикольно, когда тебя при случае понимают только свои. И если ты знаешь пару фраз на фарси, то любой земляк в армии нальет тебе чай, разделит с тобой последний кусок лепешки, не говоря уже о присланных из дома восточных сладостях и сухофруктах (миндале, изюме, кураге) и прочем. Ты — свой. И это не обсуждается… 

Здесь же еще предстояло доказать, что ты настоящий земляк. Поэтому русский таджикистанец снисходительно посмотрел, присел и молчаливо направил взгляд на собеседников. Последовала череда дальнейших расспросов на фарси: как его зовут, где живет и т.д..

Поняв, что парень говорит на таджикском, проверяльщики решили показать, что они тоже не промах и неплохо владеют русским языком.

— Кого в Душанбе знаешь? — продолжал инициатор проверки.

— Икрома знаешь? — поддержал его другой.

— Нет.

— Рустама?

— Нет.

Далее последовали незнакомые Карим, Искандер, Джафар и еще дюжина славных мусульманских имен, которые ни о чем не говорили. «Допрашиваемый» начинал осознавать, что если не вспомнит никого из названных, то возвращение домой может оказаться не таким уж радостным. С дюжиной молодых парней одному не справиться, а из малочисленных пассажиров никто и не вступится, если начнется потасовка.
Но тут Литвин услышал знакомое имя короля душанбинских подворотен. 

— Султана? — переспросил Андрей.— Кто ж Файза не знает. Гм…Да я с ним служил в одной части.

Самый наглый из визави протянул Андрею руку:

— Ты с настоящим пацаном общался.

И тут как по мановению волшебной палочки, помутневшие, было, лица новых персов просветлели и земляки узнали в русском парне своего, поочередно протягивая руки в знак приветствия. Процесс инициации прошел без инцидента.

— Слущай, брат, — как-то виновато продолжал разговор заводила.— Мы тут все из районов. В кишлаки ми успеем. Хатели па Душанбе пагулят-мулят, пасматрет на горат. Мы у тибя сумки-чумаданы оставим? А?

— Без базара. Майли. — облегченно выдохнул испытуемый.

Земляки ударили по рукам и дружно начали собирать вещи — впереди столица. У Литвина с плеч свалился большой груз. «Значит, доеду до дома живым и здоровым», — подумал он.

Мать встретила Андрея радостно, но немного удивилась ватаге сопровождающих.

— Не беспокойся, мам, ребята только оставят у нас вещи на один день. Им надо умыться и чего-нибудь поесть.

Но в гости заглянули лишь двое из двенадцати спутников Литвина, которые уже через пятнадцать минут присоединились к ожидавшим у подъезда дембелям. Затем жители сельских районов отправились на прогулку по Душанбе. Им хотелось узнать больше о малознакомой жизни своей столицы.   

Вольная жизнь начинается

С приездом Андрея домой к Литвиным стали чаще заглядывать соседи, чтобы поздравить мать с возвращением сына из армии. К соседке Ленке стали чаще забегать повзрослевшие девчонки, чтобы посмотреть на возмужавшего парня или вызвать его на улицу на «пять минут». Им хотелось узнать, изменился, возмужал ли мальчишка, с которым еще вчера играли в казаков-разбойников, купались на Комсомольском озере, играли в карты на соседнем топчане, лазили за виноградом и ежевикой.

А в субботу у подъезда состоялось традиционное чаепитие на лавочке. Дастархан, собранный из табуреток, каждый сосед пополнял своим угощением. Мать Литвина, Евгения Петровна, принесла блины, соседи Хусейновы пришли с восточными сладостями, баба Маша — с домашними печеньями и карамелью, кореянка Люба — с морковкой ча. У первого подъезда пятиэтажки с открытой лестницей постепенно собралось немало народу.

— Какой сегодня праздник? — спросила на шутливой ноте Людмила, подруга Евгении Петровны.— А понятно… Андрей, это ты собрал весь двенадцатый микрорайон?

— Ну, это вы «немного» преувеличили, теть Люд, — отреагировал Литвин.    

— Да, ладно, ты, дембель. А где вино, водка, еще чего-нибудь покрепче? — спросила женщина, прекрасно зная, что обычно на этой лавочке пьют только чай.

— Мама, не разрешает, — хотел пошутить парень, глядя на Евгению Петровну.

— Жень, ты че? Ему уж жениться пора, а ты все возле своей юбки держишь? Петровна, прекращай!

— А я, что, ему запрещаю? — с ухмылкой ответила мать Андрея.

— Ну, я тогда пошел за вином, — продолжил шутить Литвин.

— Давай-давай, а то, понимаш, чаем захотели отделаться, — поддержала тетя Люда.— Вставай, а я посижу.

За шутливыми разговорами соседи сидели до глубокой ночи, пока ночная прохлада не позвала на боковую. Ложиться рано не было смысла. Во-первых, потому что после сорокаградусной жары в квартирах стояла духота, и редко кто из владельцев жилья, построенного из бетонных плит, имел кондиционер. А во-вторых, в воскресенье можно и отоспаться, если вас не разбудит ранним звонком в дверь босоногий таджичонок с мешком сухарей и словами «Сухой хлеб есть?».

Еще сладкий воскресный сон мог нарушить гудок молоковоза, останавливающегося в каждом дворе. Шофер-продавец выдувал из самодельного металлического рога что есть мочи призыв спешить за свежим товаром, словно маскаробоз, привлекающий зрителей своим карнаем на очередное представление. И ранним прохладным утром полусонные жители спешили с бидончиками и банками за настоящим молоком из ближайшего колхоза.

В одно из таких воскресений Андрей случайно встретил на остановке знакомую девушку, с которой ходил в народный театр и ездил поступать в Ленинграде «на артиста». 

— Элька, привет, это ты? Не узнал.

— Андрей, привет! Давно не виделись. Ты где был?

— Да я на днях из армии пришел. Забрили в рекруты после первого курса – я в наш универ на филфак поступил после Питера. Вот иду в Якка-Чинар, посмотреть, что там в кинотеатре Горького идет.

— А я ведь поступила…

— Как?!...— не поверил своим ушам парень. — Ты же не прошла второй тур у Владимирова.

— Я после Ленинграда в Москву ездила. Тоже не поступила. Потом работала в театре в Ярославле. Занималась с логопедом.

— А я-то смотрю, ты уже не картавишь. Как так? Я думал, взрослый человек уже не может избавиться от этого…

— Вот так… Надо только захотеть. И недавно поступила здесь на актерское отделение ВГИКа.

— Не понял? Шутишь?

— Нет. В Душанбе приезжал Михаил Глузский. Набирал курс таджикистанцев. 

— Ты же не таджичка.

— Не знаю. Может, мало было претендентов среди местных. У нас даже недобор. Вместо 15 студентов на курс набрали 12 человек. 

— Слушай, а я ведь читал о том, что Глузский набирает группу. Случайно попалась газета в армии, а там новость про его приезд в Таджикистан. Я так жалел, что меня нет в Душанбе… Может, попробовать, а? Раз у вас недобор…

— Не знаю…

— А куда можно обратиться? 

— В комитет по кинематографии.

— Там что надо читать?

— Ну, как обычно — басня, проза и так далее.

— Нет, ты все-таки молодец. Какая же ты….Да просто кремень… А я вот сдался.
После разговора с Элькой парень воспарял духом. Он восхищался упорством девушки, которая не отличалась красотой: полноватая, с неправильной речью, а поступила на актерский факультет аж во ВГИК. Он же, талантливый, «с задатками», как говорил режиссер в народном театре, оказался не готов к такому повороту судьбы. За два прошедших года девчонка сбросила лишние килограммы, избавилась от картавости и приобрела актерский опыт. «Я же потерял два года в армии…А вдруг и у меня получится? Чем черт не шутит! — думал в эйфории несостоявшийся актер. — Быть ли не быть?». Решил, что быть. 

На следующий день Литвин доехал на троллейбусе до кинотеатра «Ватан» и нашел таджикское отделение Союза кинематографистов. Встретившаяся ему темноволосая женщина в очках сразу же охладила пыл юноши, сказав, что набор в мастерскую известного артиста в республике завершен и больше на курс Михаила Глузского никого брать не будут.

Литвин уныло побрел на остановку, сожалея об упущенном в армии времени. «Эх, знать бы, что Глузский приедет в Душанбе… Чему быть – тому не миновать. Что ж, продолжим изучать языкознание, литературоведение и тэдэ, — подвел итог он последней скромной попытки стать артистом. — А кто-то с детства снимается в фильмах. Эх, не родись красивым, а родись счастливым…». Мечты сбываются и не сбываются.

И все же ощущение свободы перебороло в нем отчаяние. Яркое солнце, медленные троллейбусы, прохожие в тюбетейках, тюльпаны на клумбах — все это радовало глаз и отвлекало от грустного настроя.

Теперь каждый летний день не был похож на другой, и Андрей все чаще проводил время с друзьями на Комсомольском или Варзобском озере, ходил в кино, в гости. Даже воскресные походы с матерью на базар за продуктами не утомляли, как раньше, до армии. Он стал ценить эту простую гражданскую жизнь. Потому печальные мысли о несостоявшемся актерстве быстро растаяли, как мороженое на сорокоградусной жаре. Жизнь продолжалась.


Долгожданная встреча с университетом

После армии Андрею особенно хотелось учиться, а еще больше — познакомиться с новыми однокурсницами. Тем более что филфак — это факультет невест.

Долгожданное Первое сентября наступило быстро. На пары он шел по длинному путепроводу, ведущему на «островок» (как называли студенты комплекс новых зданий университета между рекой и зоопарком), и не верил, что опять стал студентом. Он такой же, как и все, шедшие по мосту длинною почти в километр. Справа журчала мелководная река, веками точившая своим ходом и мелкие гладкие камни, и огромные серые валуны в грозной широкой пойме. Это могучий Варзоб, бурлящий весной своими горными водами, а летом дарящий свою прохладу городским жителям, которые прозвали его Душанбинкой.

А вот и показалась пожелтевшая за лето полянка с немногочисленными деревцами перед новыми корпусами Таджикского Государственного университета имени В.И.Ленина.   

Вереница студентов шла нескончаемым потоком. Будущие филологи, историки, врачи торопились на лекции. Первый корпус, который встречали на своем пути студенты, занимали гуманитарии. Увидев знакомое здание, Литвин заволновался, предвкушая предстоящие перипетии бурной студенческой жизни. Ведь на третьем этаже располагался его родной филфак — факультет русского языка и литературы.

Поднявшись по ступенькам, юноша почувствовал, что его сердце забилось еще сильнее в стенах родной альма-матер. 

Войдя в аудиторию, Литвин на мгновение растерялся. Аудитория была переполнена и гудела от избытка чувств молодой энергией. Десятки незнакомых однокурсниц рассказывали друг другу обо всем, что пережито за прошедшее лето, и мимолетно осматривали с ног до головы каждого из входящих, особенно юношей.

Оценивающие взгляды однокурсниц, изобилие красивых женских глаз, устремленных в его сторону, привело дембеля в некоторое замешательство. В глазах Андрея читалась растерянность. Увидев ребят, которых, как и его, забрали в армию после первого курса, Литвин с облегчением вздохнул.

— Андрей, иди сюда! — окликнул его Вячеслав Горбатовский, сын декана.— Здесь есть место. В тесноте, да не в обиде.

Литвин размашисто протянул руку старому приятелю. Тут же он по-дружески обнялся с Рамилем Хабибуллиным, также отслужившему в армии. Прозвенел звонок, и в помещение вошел преподаватель. Видя вполне естественное желание визави пообщаться, всегда уравновешенный Вячеслав опередил Андрея:

— На перемене поговорим! Давай после лекции.

Две пары промчались незаметно. На перерыве, длившемся полчаса, все парни факультета собирались покурить на широком балконе третьего этажа. Тут же приходили и девушки, приобщившиеся к табачному дыму или предпочитавшие мужскую компанию.

После долгого лета все пожимали друг другу руки, обнимались, целовали в щеки девушек-завсегдатаев балкона. Курильщики могли отвести душу и насладиться долгожданной дозой никотина. Завсегдатаи веселились, разыгрывали друг друга и вели светские беседы.

Андрей примкнул к разговору стоящих у перил Рамиля и Вячеслава, которые не курили, как и он.

— Ну что, дембеля, тащимся от свободы? — прервал тихую беседу Литвин.

— Да уж, столько девок на курсе… — первое что сказал Рамиль, которого все знакомые называли Ромкой.

— Слушайте, у меня такое ощущение, что нас не 75 человек на курсе,— поделился Андрей.

— Ха, — посмеялся Вячеслав, который как сын декана знал больше, чем другие студенты.— 87 не хочешь?!

— Ого, — удивился Литвин.

— У нас самый большой курс. И парней больше — 12, — уточнил Горбатовский.

— И девушки такие разные — и блонды, и чернявые, и рыженькие, — поддержал разговор Ромка.

Все дружно заулыбались, лелея тайные мысли о том, сколько же счастья и женского внимания им привалило.

— Где служили? — спросил Андрей у однокурсников.

— Я ракетчиком, — ответил Рамиль.

— Танкистом. А ты? — поинтересовался Вячеслав.

— Рядовой военный строитель запаса, — шутливо отчеканил Андрей.

— Ну и как? — продолжил Горбатовский.

— А-а, — махнул Литвин.— Какая это армия. Нам даже оружие не давали.

— Один парень из стройбата заменяет экскаватор, — ввернул словечко из армейских прибауток Рамиль.

— Во-во. У нас некоторые «экскаваторами» так два года и пахали.

— Се ля ви, как говорят хранцузы, — пошутил Хабибуллин. — А когда дембельнулся?

— Восьмого июля.

— И я тоже, — удивился Вячеслав.

— Ну, так мы же с тобой по гороскопу в один день родились. Значит, и на дембель должны были уйти в одно и то же время.

После небольшой паузы Рамиль произнес:

— Как лето провели?

— Нормально, — ответил как всегда спокойным тоном Вячеслав.— Позагорал, на Варзобское озеро пару раз смотался, в горы ездили с друзьями.

— А я после армии успел в деревню к родственникам в Поволжье заехал, — поделился Литвин.

— Ну и как там русская глубинка? — спросил Горбатовский.

— Нормально. Вы, братцы, жизни не нюхали. А я цельное лето, цельное лето… Утром покос, вечером – надои. То корова опоросилась, то куры понесли. А тут вишня взошла, свекла заколосилась. Пашешь, как трактор. А ежели дождь во время усушки?

— Что за контаминация? — спросил друга Вячеслав как потомственный лингвист.

— Да, че за хрень? — поддержал разговор Рамиль, всегда стремившийся к простоте и ясности в общении.— Где-то я это уже слышал…

— Да вы что? Мультфильм про блудного попугая не смотрели? — удивился Андрей.

— Я вообще не смотрю мультфильмы.

— А ну, да, прикольный мультик, — согласился Ромка. 
Радостно озирая вид с балкона, откуда виднелось такое же здание других факультетов, Андрей спросил друзей:

— Слушайте, я один такой или вы тоже не можете нормально изъясняться? У меня иногда наружу мат так и прет….

Оба визави кивнули, подтверждая сказанное.

— Я сам еле сдерживаюсь, — сказал Ромка.— Для связки слов так и выскакивают армейские «артикли». Кстати, ты на студенческий билет сфоткался?

— Нет еще. Собираюсь в «Садбарг» сходить.

— Нафига в дом быта-то?

— А мы там классом фоткались…Неплохо вышло. Слушайте, хорошо, что нам теперь на хлопок не надо.

— Чего ты так не хочешь на хлопковое поле? — вступил в разговор Вячеслав.— Там интересно в палатках было, как рассказывают старшекурсники. Жалко, что отменили. Девушки, песни под гитару…До декабря не жизнь, а малина.

— Ага, в декабре, пожалуй, в палатках холодновато.

— Ничего, в армии тяжелее было, — продолжал апологет физического труда. — Правда, Рамиль?

— Это точно. Но лучше учиться. А то потом наверстывай, по ночам не спи, зубри…

— Ну, спать ты все равно не будешь перед экзаменами.

— А я, как вспомню свою эпопею перед армией, так настроения поработать вместо крестьян-дехкан отпадает. Помните, мы два дня собирали? Я ж как замкомсорга ездил потом выбивать деньги, которые мы заработали на хлопке. Приехал в кишлак, там в поле одни женщины, старики и дети. Мужики пьют чай в конторе…

— Правильно, настоящее мужское дело - руководить, — пошутил Вячеслав.

— Да если бы… Ну вот. Нашел главного. Сидит там раис вот с таким пузом, — Литвин показал руками, — и пьет чай. «Садись,— говорит.— Угощайся!». А мне надо быстрей обратно на автобус. Искал он документы в сейфе – бесполезно. Или делал вид, что искал. Во второй приезд на меня смотрели уже как на врага — думали, не приеду. Но за дастархан усадили. Плов-млов, чай-пай, виноград-миноград и прочее… Так и не отдали эти злосчастные девяносто рублей. 

— Умаслили тебя? Эх, ты продался с потрохами, — подтрунил Горбатовский.— Мы с тобой на комсомольском собрании еще разберемся.

— Да, ладно, Славян, издеваться. Мне оно надо было, ездить в этот кишлак? Элька, комсорг факультета, поручила. Неудобно было отказаться. А на комсомольские собрания теперь вряд ли кого затащишь…
Первые учебные дни на факультете проходили ярко и незабываемо. Самый многочисленный курс, на котором вместо семидесяти пяти учились 87 студентов, оказался и самым активным, веселым. Может, еще и потому, что среди девчонок было аж (!) двенадцать парней. Андрея в своей группе сразу же выбрали старостой. Ребята после армии пользовались особым авторитетом.

Как-то после пар Литвин шел с однокурсниками. По дороге до остановки все шутили, да рассказывали разные истории. Ближе к остановке сформировалась компания из четырех человек. Вместе с Андреем шли Александр Воробьев, Наташа Казакова и Алсу Хождаева. Неожиданно Александр предложил:

— Как вы смотрите на то, чтобы погулять по городу и познакомиться поближе?

— Ну а что? Можно. Не все ж старославянский зубрить,— ответила Алсу. В карих глазах самой маленькой на факультете девушки с черными кудрями загорелся огонек, и она задорно улыбнулась, вопросительно поглядывая на Казакову, от которой зависело решение идти.   

— Ну, в принципе можно, — поддержала шуструю подругу меланхоличная Наташа.
Литвин посмотрел на девушку с каштановыми волосами, и в голове промелькнуло, что она ему начинает нравиться. Чем-то она напоминала Катрин Денев. Ну, конечно, не цветом волос, а тонкими чертами лица. Она была стройная, изящная, как известная француженка. И загадочная… Может, потому что всегда о чем-то грустила. Причину этой рефлексии Андрей узнал позже, когда ближе познакомился с Наташей Казаковой…

Они сели в автобус и отправились вверх, до Путовского базара, называвшегося по одноименному проспекту, на котором он находился. Выйдя на остановке, парни купили девушкам и себе мороженое, а затем пошли мимо ЦУМа в сторону центрального парка культуры и отдыха.

— Я что-то мяса захотел, — сказал Андрей, подходя к лотку с чебуреками и самбусой. — Никто не желает? Ну, как хотите. Я тогда только себе возьму. Сколько чебурек стоит?

— Двадцать, — ответил продавец.

— А самбуса?

— Пятнадцать.

Литвин достал пятнадцать копеек и довольный стал уплетать теплую самбусу.
В обед было очень жарко, и компания старалась идти задворками, по возможности в тени и подальше от назойливых глаз.

В парке решили покататься на каруселях. Потом сели на лавочку. Все курили, кроме Андрея.

— Интересно, раньше, до армии, у нас на факе курящих девушек Василич гонял с балкона. А сейчас его даже не боятся, — забросил тему Литвин, упомянув замдекана.

— Обнаглели, — выпалил насмешник Александр.

Все дружно загоготали.

— Ты еще не всех видел с сигаретами. Большинство девчонок за углом кучкуются, — продолжила Алсу.— На пятачке спокойнее. Преподов нет.   

— Ты на военную кафедру ходить будешь? — обратился Андрей к однокурснику.

— А что можно не ходить? Извини, я не был вчера — не в курсе.

— Ну да. Кто в армии служил, могут отказаться. Надо заяву написать.

— А звание не дадут?

— Если будешь ходить – дадут «лейтенанта».

— Ну, я подумаю, посоветуюсь с отцом.

— Ой, мальчишки, хорошо. У вас время свободное появится. А нас от медицины не освободят… — посетовала Алсу.

— Красной Армии нужны санинструкторы, — серьезным тоном произнес Шурик, все вновь засмеялись.   

— Слушайте, мы на военной кафедре обсуждали какую-то летающую тарелку. Что на самом деле была? — поинтересовался Андрей.

— Ну, да, — живо откликнулся Шурик. — Ты что не видел?.. Почти полчаса торчала над городом…

— Да, и лучи какие-то были…— поддержала разговор Наталья.

— Один красный, другой синий, третий, кажется, желтый,— добавила Алсу.

— И что дальше было?

— Да ничего, повисела и дальше полетела, — невозмущенным голосом ответил Александр. — Взяли пробы, облучили нас и улетели.

— Ну, ты юморист, Сань, — продолжил тему Андрей.— А ты в тарелке не был?

— Нет, я только координировал действия инопланетян.

Все дружно залились смехом и начали продолжительно потешаться над гримасами, которые строил Воробьев, показывая, как он давал «указания» пришельцам.

— Саш, прекрати смешить! — пыталась угомонить юмориста Алсу. — Я уже не могу – у меня живот болит.

— А солененького не хочется? — продолжал свой кураж юноша.
Девушка ударила маленькой ручонкой высокого насмешника, который выронил сигарету изо рта и сам закатился от смеха.   

Потом все замолчали. Смеяться уже было, действительно невозможно. Тут Андрей поинтересовался:

— Вы старославянский как сдавать будете? 

— Мы не будем, — в один голос ответили девушки.

— А, ну вы ж в армии не были, у вас «хвостов» нет.

— «Хвостов» у них точно нет, — вновь начал было шутить Шурик и опять получил подзатыльник от Алсу.

— Молча, — продолжил отвечать Александр, вытирая слезы после веселой пятиминутки. — Нам, кстати, надо должок сдать до сессии. Мы ж поступали три года назад. А теперь новая программа. Нужно зачет сдать.

— Елки-палки, — раздосадовался Литвин.— Я уже забыл эти еры, аористы, перфекты, плюсквамперфекты. А… еще палатализацию.

— А чего тут сложного? — удивился Воробьев, смакуя очередную затяжку сигареты. — Запомни: первая палатализация «г», «к», «х» переходят в «ж», «ч», «щ», третья – в «з», «ц», «с».

— Примеры: «рука» — «ручка», «круг» - «кружок», — со знанием дела, невозмутимо добавила Алсу.— Вторая палатализация: «рука» переходит в «руце»…

— Нет, это, кажется, третья, — перебила подругу Наталья.

— Да? Может быть. Что-то я перепутала, — засомневалась Алсу. — Ну, короче, выучишь…

Все опять дружно захохотали, привлекая взгляды прохожих.

— Иди-иди! Чего надо? — произнесла Алсу, нахмурив брови.

— Ты кому говоришь? — спросил Шурик.

— Да вон тому в тюбетейке.

Метрах в тридцати стоял молодой таджик (по всей видимости, из сельской местности)  и около минуты смотрел осуждающим взглядом на компанию, а затем пошел восвояси. Недоброжелательный взгляд прохожего был неслучаен. Многие таджики неодобрительно относились к соплеменницам или мусульманкам, которые допускали вольности, что позволяют себе приезжие девушки, — носить европейскую одежду, курить и тем более вести себя неподобающе в компании мужчин. Само общение мусульманки с лицами противоположного пола должно быть исключено или находиться под присмотром отца, старшего брата. Непорочная репутация девушки — это верный шанс сохранить честь семьи, чтобы жених дал за невесту солидный калым. 

Так как татарочка (по матери) Алсу, у который отец был узбек, походила на таджичку, то смуглянка часто ловила на себе эти осуждающие взгляды. Для любого мужчины, придерживающегося вековых традиций, идеальной женщиной всегда считалась таджичка, носящая национальные штаны и платье в цветастых тонах. На голове восточной красавицы, имеющей сорок косичек, должна сиять вышитая парчой тюбетейка. И чем раньше луноликую барышню выдадут замуж, тем лучше для нее. За невесту с дипломом калым дают меньше. Кому нужна жена умнее мужа? В доме требуется не ходячая советская энциклопедия, а покорная женщина, которая будет рожать, ублажать своего мужчину и заниматься домашними делами.

Ну а среднестатистический таджик при этом должен содержать свою семью. Лучше, если мужчина зарабатывает на жизнь почетным и распространенным в Средней Азии ремеслом — торговлей. Сам пророк занимался продажей. В почете и мужчины-повара. Ведь с кухни всегда можно урвать кусок-другой мяса или кулек риса для своего многочисленного потомства. Потому-то у азиатов испокон веков самыми хлебными считались профессии продавца и повара.      


Когда мамы нету дома…

Дружная четверка вновь после учебы шла вместе на остановку. Андрей предложил провести вечеринку:

— Слушайте, давайте ко мне в пятницу. У меня мать в отпуске. В деревню уехала.

— О-оо…Замечательно, — произнес потирая руки Шурик.— Чего ж ты раньше молчал?! Есть идея. Надеюсь, в твоем доме есть масло, яйцо, мука.

— А ключи от квартиры тебе не нужны?

— Давай. Шучу, конечно, — парировал юморист.

— Санек, ты че готовить собрался? — удивленно спросил Андрей. 

— Ну, ты «догадливый».

— Ща дошутишься…

— Ну, ладно, дяденька, не бей… Да. Будем готовить осетинские пироги. Нужны еще кефир, мясо или сыр с зеленью.

— А дрожжи?

— Нет. Поэтому я сказал: нужен кефир. Там тесто бездрожжевое, и печется все это на сковороде.

— Ой, обожаю мужчин, которые умеют готовить, — игриво отреагировала на диалог двух парней Алсу.

— А ты можешь готовить? — обратилась Наталья к Андрею.

— Да. Жарить яичницу и картошку, — иронично сказал он, высоко задрав голову.

Все заулыбались. Но автор репризы понял, что импровизация не совсем удалась и продолжил: 

— Один раз приготовил суп. Есть-то что-то надо — на одном чае ноги протянешь. Но что-то первое блюдо получилось невкусное. Мамин супчик посъедобнее будет.
Компания дружно захохотала.

В пятницу, как и договаривались, доехав на автобусе 18-го маршрута до дворца профсоюзов, друзья пошли в сторону многочисленных пятиэтажек 12-го микрорайона.

— Это кажется, «армянские» дома? — спросил Шурик, указывая на двенадцатиэтажки.

— Точно.

— А почему их так назвали?

— Да, кто их знает. Вроде как проект — армянский. Вообще у нас кругом одни новостройки. Лепят и лепят.

— Слушай, тут столько одинаковых домов пятиэтажных настроили. Можно заблудиться.

— Я первое время тоже привыкнуть не мог. Вот этот, самый длинный дом, — наш. Заходите. Я живу на первом этаже.

У подъезда немногочисленные соседи подозрительно посматривали на то, как парень-сосед привел компанию.

— Андрей, смотри, не хулигань! — поучительно произнесла соседка баба Маня. — Мне мать за тобой присматривать велела.

— Хорошо, баб Маш.

Едва зайдя в дом, Шурик начал доставать из сумки продукты и спросил.

— Куда можно выложить провиант? Ага, вот кухня, вижу. Так, пока мне нужны яйца и мука. Кефир я взял. Андрей, будешь резать колбасу и сыр.

Энергия Шурика при приготовлении осетинских пирогов зашкаливала.

— Давай мне помогать будешь,— обратился Воробьев к хозяину.— Займи чем-нибудь девушек. Девчонки, вы тут развлекайтесь, а мы на кухне будем. Если понадобиться помощь – позовем. Где открывалка? Надо шпроты открыть. Будем делать из них, колбасы, яиц и сыра начинку. Четыре вида. Та-аак… Добавляем в муку яйцо и кефир и мешаем. Потом надо раскатать тесто тонко... Свари пока яйца. Штук шесть.

Андрей молча стоял и удивлялся кулинарным способностям друга и понял, что в свои двадцать отстал от него в практичности и самостоятельности.

Минут через сорок Шурик уже раскатывал тесто и укладывал начинку, поочередно нашпиговывая пироги колбасой, яйцами, шпротами и сыром. По всему было видно, что делал он это не в первый раз.

— Так, зелень здесь не помешает, — радостно и деловито продолжал «шеф-повар».

— Ты откуда научился этому? — спросил Андрей.

— У нас отец хорошо готовит. А предки с Кавказа и там осетинские пироги научились готовить.

— Не похож ты на кавказца.

— Гм.. Да ты не понял. Они русские, но… молокане. Не слышал?

— Нет.

— Ну, короче, прадеды еще при царе туда уехали… Потом расскажу. Давай сковородки! Еще есть хлопковое масло?

— Да, бутылка.

— Лей масло. Больше-больше.

Через несколько минут кулинары положили свернутое тесто в горящее масло.

— Ждем, пока не поджарится, а потом переворачиваем, — пояснил «шеф-повар».

— А прожарится? — спросил Андрей, еще сомневаясь в кулинарных способностях однокурсника.

— Обижаешь. Конечно. Тесто тонкое, а начинку прожаривать не надо.

Девушки зашли на кухню.

— Мальчишки, как идут дела? — поинтересовалась Алсу.

— Скоро будет готово.

Через час все уселись за стол, накрытый в просторном зале.

— Ух, ты какие пироги! — с восторгом произнесла Алсу. – А можно я разные попробую?

— Нужно! – не без гордости произнес шеф-повар. – Ой, чуть не забыл. Это дело надо обмыть. Хозяин, у тебя есть графин?

— Найдем, — ответил Андрей и быстро отправился с другом на кухню.

Там Шурик достал баночку из под майонеза.

— Медицинский спирт, — пояснил Александр.

— Откуда?

— Неважно….. Ну, в общем, у матери взял. Она у меня врач… Надо водой разбавить.

— Не мало на четверых?

— Проверено. Пошли на кухню. Ну, в крайнем случае, воспользуемся твоим самогоном.. Хи-хи. Если не хватит. Ты ж говорил, что мантушницей мать нагнала для лекарства, — хитро посмотрел на реакцию хозяина Шурик.

— У меня вино есть.

— О-оо. Хорошо. Давай для девчонок! И ты это… Тебе Наташка нравится? — спросил Воробьев.

Андрей выдержал паузу:

— А что?

— Да ничего. Действуй! Флаг тебе в руки. Садись рядом и активнее будь.

— Тоже мне донжуан. Сам-то че с Алсу тянешь?

Шурик смущенно заулыбался, опустив голову.   

За столом все предвкушали дегустацию. Хотелось есть. От пирогов исходило тепло и запах жаренного на хлопковом масле теста, картошки, сыра и мяса. Все заворожено смотрели на румяный наряд пирогов. 

Шурик как галантный кавалер наполнил вином бокалы девушек, а Андрей налил в стопки заменитель водки.

— Так, выпьем. Ну, за нашего кулинара и его творение! — предложил Литвин.
Воробьев не ел и ждал реакции товарищей.

— Ну как, вкусные? — нерешительно спросил Шурик.

— Ага, — одновременно произнесли девчонки и довольно заулыбались.

— Хрусталь не побейте, а то меня мать убьет, — шутливо предупредил хозяин, чокаясь с гостями.

— Ой, какая вкуснотища, — отметила Наташа.

— Да, Санек, тебя можно «выдавать замуж», — похвалила повара Алсу.

Все захохотали, радостно уплетая пироги.

— Вы что, думаете, я вас просто так кормлю? — неожиданно произнес Шурик.

Девушки призадумались и на секунду остановили процесс пережевывания… Сомневаться в порядочности мальчишек не приходилось. Но возникли разные мысли...

Кулинар полез в сумку и достал оттуда какую-то рукопись.

— За приготовленную сдобу будете слушать мой рассказ. Вчера написал.

Девушки продолжили жевать. Андрей покачал головой:

— Ну и шутки у тебя, Сань. Подавиться можно.

Шурик изобразил маску заговорщика с далеко идущими планами. Не зная его добродушный характер, посторонние могли считать это выражение лица ехидным. Оно появлялось тогда, когда заходила речь о новых рассказах, написанных накануне ночью. Как правило, сюжет был взят из надежного источника — очередной амурной исповеди, которой почему-то делилась с Воробьевым та или иная однокурсница.

Любовную историю начинающий литератор всегда живописал во всех красках, смакуя альковные подробности и акцентируя внимание читателя на деталях. Воробьев-писатель считал себя последователем западноевропейского маньеризма, с его перегруженной композицией и причудливыми манерами.      

— А почерк-то какой витиеватый. Наверно, и рассказ такой же, — решил подтрунить над другом Андрей.

Улыбка с лица сочинителя слетела моментально.

— Если вам не интересно…

— Нет-нет, очень интересно, — поддержала писателя Алсу.

Все закивали в знак согласия.

— Не обижайся! Просто у меня почерк плохой – завидую, — отметил Литвин.
Посмотрев на каждого, довольный Шурик продолжил:

— Ну, в общем, слушайте.

Автор читал рассказ выразительно. О чем было сочинение? О своем коротком жизненном опыте. Конечно, о первых робких взаимоотношениях юношей и девушек. Он любит ее, а она не обращает никакого внимания. Тогда он находит утешение с другой, но потом все-таки покоряет свою первую пассию. И их встреча происходит у него дома, в романтической обстановке.

Через полчаса автор завершил повествование.

Во время чтения Андрей особо не вникал во все перипетии сюжета, а то и дело посматривал на Наталью. Она была так рядом. Вглядываясь в ее длинные каштановые волосы, юноша испытывал такое умиление, которого не могло быть при виде любой другой, даже самой красивой девушки. Элегантная челка, прикрывающая правую часть ее точеного лица, и улыбка Джоконды будоражили воображение. «О чем она думает? — постоянно задавал себе вопрос Андрей, пытаясь запечатлеть реакцию девушки, слушающей повествование однокурсника. — Какая она… Похожа на такую маленькую девочку — так по-детски реагирует на рассказ Воробьева. Зачем она курит? Все курильщицы такие грубые… А Ната замечательная. Нежная и добрая…».   

Понимая, что Андрей смотрит на нее чаще, чем на других собеседников, Наталья застенчиво опускала глаза, отчего еще больше нравилась соседу. Лишь явно выраженное смущение заставляло его поворачивать голову в сторону рассказчика, который явно заканчивал чтение. 

— Ну, как вам? — спросил в завершении Александр.

— Я чуть не уснул, — вызывающе ответил Андрей.— Шучу. Ты эстет, конечно. Нет, Мопассан. Нельзя было без чудачеств? Зачем эти часовые прелюдии, смакование  развязывания ее бантов? И потом: нельзя было по-русски написать? Зачем эти заморские словечки «комильфо», «променад», «мон плезир», «мон ами». Ты что Толстого начитался? Наши люди так не говорят.

— Наши люди и в булочную на такси не ездят. Ничего ты не понимаешь, — пояснил «знаток» женской натуры. — В этом вся прелесть и кайф. Скажите девчонки! А слова из французского – это стилистика такая. А вообще-то, у нас на факе и не такое услышишь… 

Девушки сначала засмущались, а затем высказали свое мнение. Новоявленный писатель жадно впитывал каждое замечание и наслаждался тем, как обсуждают его творение.

— Так, а теперь выслушайте настоящего рецензента, — не унимался Андрей, пытаясь раззадорить начинающего писателя.— Где в произведении кульминация? Где развитие действия? Рассказ заканчивается как-то непонятно. Где точка, завершение?

— Ну, слушай, это все-таки не роман, а рассказ. Больше похож на эссе, — начал серьезно парировать Воробьев.— Ну и не обязательно ставить точку, а можно и многоточие. Как в «Весне на Заречной улице». И вообще, у нас не литературоведение сейчас, а застолье…

— Да, успокойся, ты, Сань! Шучу. Впрочем, как автор имеешь право. Пусть читатель додумывает, что у них там будет дальше. 

…Через неделю после литературных чтений и пирушки приехала мать. Она была в шоке от увиденного. Пустой холодильник ее не так удивил, как масляные пятна на стене у газовой плиты и на буфете – последствия недавней работы «поваров». На кухонном столе стоял большой чайник с отколотым носом. Андрей признался, что приглашал в гости однокурсников. Ну что тут такого?! Нагоняй был жуткий.