Глава 8. Две беседы в кабинете Соловьева

(воскресенье, 11:00)

— А я уж было подумал, будто наши доблестные силовики на всякий случай и тебя замели! — сказал Глава новоиспеченному главному редактору «Зари коммунизма», забежавшему в его кабинет сразу после ухода трех полковников, — пропал куда-то, даже на сотовый не отвечаешь.
— Оставил вчера телефон на столе у Бабушкина, — развел руками Артем, — и только сегодня утром вспомнил о нем!
— Не у Бабушкина, — строгим голосом сказал Соловьев, — а у Ракитина! Не путай больше, пожалуйста.
Артем поспешно закивал, признавая свою ошибку. Он был весь непривычно взъерошенный, помятый, с опухшими красными глазами, словно всю ночь не спал. Евгений Васильевич, первый раз увидев Ракитина в таком облике, подумал, что его собеседник очень хорошо вчера отметил вступление в новую должность. Но, зная Артема как предельно ответственного и исполнительного работника, Соловьев не стал делать ему замечаний, тем более он сам вчера разрешил Ракитину отдохнуть.
— Слушай меня очень внимательно и запоминай! — сказал Глава. — Я тебе сейчас расскажу, что произошло вчера в городе. Иван Иванович сильно обиделся на Бабушкина, за одну глупую статью в «Заре коммунизма», и во вторник отправил двух членов партии в гости к редактору, чтобы постращать его. Но Андрей Николаевич заранее узнал об их визите и устроил инсценировку собственного убийства, свалив свою смерть на антиваксеров. Поэтому, когда в среду ты зашел в квартиру редактора и обнаружил там труп, это был совсем не Бабушкин. На самом деле Андрей Николаевич заранее отыскал похожего на себя человека, а после визита людей Лопатина застрелил несчастного двойника. Он таким образом хотел прославиться и стать героем Дня вакцинации. Но я скрыл его смерть, чтобы не портить людям праздник. И тогда он написал мне то самое дурацкое письмо счастья, вынуждая меня под угрозой теракта отменить все мероприятия на Площади торжеств.
Артем, открыв рот, изумленно смотрел на Евгения Васильевича, а тот невозмутимо продолжал.
— Узнав о смерти Андрея Николаевича, Лопатин испугался обвинения в его убийстве и решил замести следы. Он не придумал ничего лучшего, чем собрать бомбу, вручить ее несчастному Олегу Кузнецову, отправить его на Площадь торжеств и там взорвать. Таким хитрым способом секретарь хотел переложить вину в убийстве редактора на Кузнецова. Но бомба Ивана Ивановича чудесным образом оказалась в квартире Бабушкина и убила его. Теперь уже по-настоящему.
Ракитин молча смотрел на Соловьева, не понимая, шутит тот или говорит серьезно. А Глава продолжал.
— Но в деле оказалась замешана еще одна бомба. Ее подложили в кубок на монументе первым вакцинаторам. А кто и зачем, я тебе даже говорить не буду, меньше знаешь, крепче спишь. И эта бомба убила незадачливого Троцкого, который полез вешать флаг на памятник, и тяжело ранила Олега, бросившегося ему на помощь.
— Ничего себе, — ошарашенно проговорил Артем, не веря своим ушам, — да разве же Андрей Николаевич и Иван Иванович на такое способны?
— Как видишь, оказались способны, — развел руками Соловьев.
— Людям нельзя говорить об этом, — отрезал Ракитин, — нужно придумать другое объяснение случившемуся.
— Конечно нельзя, — согласился Глава, — поэтому слушай официальную версию событий.
И он повторил свой рассказ, полчаса назад озвученный силовикам. Новый редактор Зари задал мэру несколько уточняющих вопросов и осведомился о дальнейшей судьбе Ивана Ивановича, не получив, впрочем, определенного ответа. А потом сказал, что очень скоро версия Соловьева станет в глазах горожан единственно верной и непреложной истиной. Собеседники обсудили еще пару технических моментов по поводу дальнейшего выпуска «Зари коммунизма», а потом Ракитин спросил:
— Евгений Васильевич, а можно мне своими глазами увидеть место гибели Бабушкина? Я хочу художественно описать его в газете.
— Да ради бога, — пожал плечами Соловьев, — догони Котова, если он еще не уехал, и скажи ему, что я разрешил.
Артем кивнул, попрощался с мэром и убежал, а в кабинет тут-же зашел Вилен Егорович Смирнитский.
Друзья поздоровались, и Глава вновь рассказал Смирнитскому официальную версию вчерашних событий, уже третий раз за сегодня.
— А своих оборотней в погонах ты похоже решил простить, — улыбнулся тот, внимательно выслушав мэра.
— А ты откуда знаешь? — удивился Соловьев.
— Да видел их, когда они из здания администрации выходили, — объяснил Вилен Егорович, — и у них так физиономии сияли, будто ты им по ордену дал.
— Только по коньяку, — сказал Евгений Васильевич, и вспомнил, что тот был проспоренный, и принадлежал Смирнитскому.
— Я тебе ещё куплю, не переживай, — буркнул Глава и добавил, — да, я решил их простить. Пусть работают, если их не напнет в отставку собственное начальство.
— А руководство может их и не помиловать, — согласился Вилен Егорович, — ну Беккер-то по любому выпутается, тут я даже не сомневаюсь. Тем более, он всего лишь надзорный орган. Ведь ни одна живая душа не знает, что именно прокурор и заварил всю эту кашу со взрывом монумента. А вот Котову может сильно влететь. Он ведь непосредственно отвечал за безопасность во время праздника, однако позволил Троцкому затащить бомбу на памятник. Но хуже всего будет, конечно, Бритвину. Я даже не представляю, как он выкрутится из ситуации с гибелью сотрудника.
— Это все их проблемы, — махнул рукой Соловьев, —я им ничем помочь не смогу, даже если и захочу. У них есть свои начальники, и меня никто слушать не станет, начни я с какого-то перепугу защищать Котова и Бритвина.
— Но если захочешь их снять, то послушают ведь? — рассмеялся Смирнитский.
— Конечно, — усмехнулся и Глава, — но эта система работает только в одну сторону. Да и бог с ними всеми. Я тебя позвал не для того, чтобы судьбу наших оборотней обсуждать.
Вилен Егорович кивнул. Он понимал, им с Соловьевым необходимо срочно обсудить ряд важных вопросов, в том числе и самый насущный из них — кто займет ставшие вакантными должности главы и секретаря партии? Троцкий трагически погиб, а Лопатин оказался в застенках ФСБ, которых он всегда так сильно боялся. Но оставлять антиваксеров без руководства нельзя даже на один день, иначе кто знает, в чьих руках окажется власть в партии, и каким непредсказуемым образом начнут развиваться дальнейшие события. Однако и отпускать секретаря на свободу тоже нельзя. Если только мэр под угрозой тюрьмы не заставит его работать на себя. Все эти мысли кружились в голове Смирнитского, и ему стало очень интересно — как поступит в такой щекотливой ситуации Евгений Васильевич?
— Иван Иванович на время исчезнет, — Соловьев словно прочитал мысли своего агента, — а значит остро встанет вопрос о кандидатуре нового главы и секретаря антиваксеров. А в сложившихся условиях будет логично объединить две эти должности в одном человеке.
— Как понять «исчезнет», — переспросил Смирнитский, — сядет в тюрьму?
— Вы с Беккером будто сговорились, — сказал Глава, — За что его в тюрьму? Он никаких преступлений не совершил, если придерживаться официальной версии. Но и оставлять Лопатина на свободе тоже нельзя. Ведь если бы не твой блестящий трюк с газетами, его взрывное устройство могло наделать столько шума в городе, что нам вовек потом не расхлебать! Поэтому Иван Иванович в любом случае должен ответить за свои деяния.
Ничего не понимающий Вилен Егорович удивленно смотрел на собеседника, а тот невозмутимо продолжал:
— Лопатин исчезнет на время. А может и навсегда.
— И кто станет новым секретарем и главой партии? — спросил хранитель.
— А новым главой, и по совместительству секретарем партии антиваксеров станет известный тебе Вилен Егорович Смирнитский, — ответил Соловьев.