Караоке

Луг попался. Еще ранним утром, когда он прятался в лесополосе, примыкающей к этому поселку, его вдруг остро кольнуло в подбородок и пришло некое ощущение предчувствия. Он тогда еще понял, что конец его желанной свободе. Не то, чтобы он устал скрываться, ему было даже интересно, а что-то изменилось на небе, звезды повернулись к нему другой стороной и Луг усмехнулся. Он совсем не хотел обратно в тюрьму.

- Ну что? - спросил местный пьяница Каша у своего дальнего родственника, главы местной администрации, который давно запер Луга в маленьком сарае, принадлежавшем турку-месхитинцу, державшему в поселке магазин сельскохозяйственных товаров.

Тот недовольно поморщился.

- Что? Поет, собака.

Луг любил петь громко и долго, но со слухом у него, если и были проблемы, то лично его они не касались. Ему нравилось. А сейчас и вовсе было на все плевать. Мужики прислушались, но не смогли понять - какую именно песню сейчас поет Луг. Знали только, что она была невероятно громкая и била по мозгам, как на трезвое утро после недельного запоя. Не только они это знали, но и весь поселок знал. Никто в поселке не спал. Все ругались.

- Так он теперь до утра так будет петь? - Каше, собственно, было все равно. Наверное, единственному в поселке. Родственник давал ему порою на опохмелку, поэтому выгодно было проявить сейчас участие. Да и поговорить хотелось. Каша уже принял свои сто пятьдесят и хотел еще.

- А бес его знает. - Родственник выругался. - Может устанет собака, заснет.
- Так завяжи ему рот и все дела!

Родственник покачал головой.

- Мы пробовали. Он кусается. Да и задохнется еще, потом отвечай за него.
 
- Хочешь я с ним поговорю?

- Что ты ему скажешь? Он вообще тупой, слов не понимает.

Каша, тем не менее, пошел к сараю. Он был когда-то серьезным мужиком, но подрастерял сноровку с тех пор, как вынужден был вернуться в родной поселок. Да и кто будет уважать алкаша?

- Эй! - Каша заглянул вглубь сарая, откуда неслась неувядающая горловая песня о какой-то победе наших над врагами. - Ты заткнешься когда-нибудь?
Луг как будто его не слышал.

Покричав так пару минут, Каша решил, что нужно идти другим путем.

- Ты думаешь, что ты Патрик Свэзи, а я Вупи Голдберг? - спросил он его самым своим наглым тоном. - И я не смогу спать, пока ты поешь? Да мне плевать!
Последняя фраза была правдой, но лучше бы Каша этого не говорил.

Луг, судя по всему, хорошо помнил содержание фильма "Привидение", потому что из сарая вдруг впервые громко и четко донеслось:

- Песнь первая! Генрих Восьмой!

Вряд ли Луг помнил, что там именно связано с Генрихом Восьмым, потому что дальше вновь полилась та самая убойная залихватская песня, которую уже несколько часов слушал весь поселок. Но теперь Луг периодически объявлял следующую песню, перечисляя неизвестных ему Генрихов. Он мог и не знать, что не существует еще Генриха Двадцатого и Генриха Сорок Четвертого. Петь он стал еще громче и Каша забеспокоился, потому что его теперь запросто могли обвинить в соучастии.

Ближе к полуночи мужики собрались у дома главы администрации и потребовали, чтобы тот заставил Луга замолчать. До рассвета было еще далеко, а везти Луга в райцентр нужно было по единственной существовавшей дороге, которую уже пятьдесят лет не ремонтировали. Именно поэтому нужно было дожидаться утра.

Ругались долго, но в конце-концов глава администрации сдался.

- Ладно, - сказал он. - Выпускайте его. И, выдав длинную матерную тираду, ушел в дом, хлопнув дверью.

Среди ночи Луг почему-то оказался на свободе. Но он нисколько не удивился, потому что понял, что теперь он знает - как сохранить эту свободу навсегда.