Странная смерть Эдерманна. Продолжение 6

XII

Подавленный, инспектор тут же поехал в клинику. Там Ламбрехт как мог оправдывался и объяснял ему, что терапия велась в строгом соответствии с методикой лечения и прописанные препараты соответствовали медикаментозному курсу. Но должного эффекта эти меры не возымели. В последние недели обострения участились, не смотря на увеличенные дозы лекарств. Накануне ночью было одно из сильнейших. Пациентка билась в истерике, выкрикивая имена мужа и дочки. Особенно уделила внимание дочке Грете, которую всячески успокаивала и обещала, что в ближайшее время освободится и прибудет к ней. Санитары и врач всю ночь были рядом и следили за ее состоянием. На утро она успокоилась, затихла и, казалось, уснула. Уставшие за ночь караульные покинули больную на некоторое время, на пересменку. Этим она и воспользовалась. Как только оставили ее в покое, она достала заранее приготовленную и спрятанную самодельную веревку, связанную из лоскутов своей одежды, нижнего и постельного белья. Привязав ее к ножке изголовья кровати, она затянула петлю на шее и полулежа свесилась вниз. Это была одна из нескольких попыток покончить с собой: предыдущие завершались неуспехом, и медработники успевали вовремя их предотвратить. В этот раз она, увы, подготовилась лучше. Как ранее сообщил по телефону Ламбрехт, как только Ирму обнаружили в таком положении, ее тут же сняли с петли и провели реанимационные мероприятия, однако спасти пациентку так и не удалось. И вот, в состоянии полной потерянности, инспектор сидел в кабинете лечащего врача, слушая его утешающие речи. На месте были оформлены свидетельство о смерти и прочие необходимые бумаги с клиникой.

Позже Крафт набрал свое начальство и проинформировал его о несчастье, настигшем его, о том, что он ближайшие пару дней, по семейным обстоятельствам, не появится в департаменте. Велингер по телефону пожалел несчастного и объявил тому недельный отпуск для похоронных и сопутствующих мероприятий. Он пообещал похлопотать о покрытии части этих затрат, хотя инспектор в этом не нуждался. Инспектор сухо поблагодарил и завершил разговор.

Крафт затем направился в похоронное бюро, чтобы согласовать мероприятия по подготовке к погребению тела. Сотрудник бюро предоставил список документов, какие требуется собрать ему для начала процедуры, и предложил варианты захоронения. Крафт особо не вникал в суть предложенных, а потому быстро согласился на самый оптимальный. Ближе к вечеру, выйдя из бюро, он, разбитый и усталый, поехал домой.

Прощание и похороны состоялись на четвертый день. Необходимо было провести дополнительное вскрытие тела, взятие анализов на наличие в нем посторонних или повышенных доз медпрепаратов, что могли бы подействовать на психику и вызвать у пациентки такое угнетенное состояние, которое привело к летальному исходу. Наличие этих веществ говорило бы о халатности работников медперсонала психиатрической клиники. Но экспертиза не дала неожиданных результатов: вещества, обнаруженные в крови, соответствовали тем, что ей назначали, не превышая норму. Это говорило о том, что Ирма сама, осознанно пошла на этот шаг – это обстоятельство еще больше кольнуло Крафта.

На церемонию прощания в небольшом помещении, что было предоставлено похоронным бюро, пришло не много людей – родители Ирмы, пара ее подружек и несколько совместных со Стефаном знакомых. Приехал и отец Крафта (мать его давно умерла от рака). Он давно уже жил другой семьей в соседнем городе. Он хоть и редко общался с сыном после смерти супруги, но тем не менее оставил с ним теплые отцовские отношения: иногда навещал внучку Грету и оставался на семейный ужин. Смерть обоих была и для него ударом. Как и Стефан, он сильно переживал об этих утратах, а потому выглядел сейчас совсем неважно.

– Крепись, Стефи, сынок, после смерти Лауры я тоже был вне себя от горя, ты сам помнишь…

– Как же это не помнить, отец. Ты тогда нашел легкий способ пережить смерть матери, не расставаясь с бутылкой, отменно заливая и забывая свое горе.

– Ну у каждого свои слабости, сын. Я же не мог тогда пережить утрату без возможности забыться во хмелю. Это было моей ошибкой, что я бросил тебя один на один с ее смертью. Об этом я много раз каялся. Ну и ты не повторяй моей ошибки. Переживи и перетерпи эту боль, и она тебя со временем отпустит. Как отпустила смерть матери. Как смерть Греты. Ты же пережил и ее смерть, а время пощадило и подлатало твои раны. Время всегда все и всех отпускает. Вот и сейчас, ты не должен опускать руки и опускаться до того уровня, которого я достиг, после смерти твоей матери.

– А ты думаешь время подлатало мои раны? Как бы не так, оно своим острием все больше расковыряло ее дыру. А сейчас оно стало просто гигантских размеров и никогда, я уж в этом уверен, более не заживет. Да перед кем мне теперь оправдываться? Перед кем? Все, кто мог бы меня сейчас пристыдить и остановить, ушли теперь от меня навсегда.

– Перед собой, сынок. Только перед собой. Они то ушли в лучшие миры, но ты то остался у себя. И они остались в твоей голове. Они тоже незримо, через тебя, через твою совесть, наблюдают за тобой. Перед собой и перед ними тебе будет стыдно, что ты так, как я со смертью твоей матери, как трус, решил убежать и заглушить свою вину в вине. Ты же до сих пор терзаешь и винишь себя за ту злосчастную аварию. Ведь так? Так что думай, что будешь делать. Тебе решать. Но на твоем месте, я бы с достоинством и человеческим лицом пережил скорбь потери близких.

– А ты считаешь есть какой-то смысл дальше жить и переживать эти страдания? С их смертью все теперь для меня потеряно. Абсолютно. Понимаешь? Так какой резон продолжать телодвижения?

– Не будь дураком, Стеф. Ты себя сейчас накручиваешь. Твоя жизнь дается тебе и проживаться должна лишь тобой. Она не дается для проживания чужими жизнями. Сейчас это тяжелый эмоциональный период, это правда, но далее будут новые дни, новые дела, новые заботы, которые даются тебе, чтобы именно ты их пережил и перечувствовал. А вот когда настанет час и тебе скажут: «все, ты отпахал свое, пора заканчивать», вот тогда и освободишь место.

– Спасибо, старик, подбодрил ты меня и утешил. Как бы я это понял без твоих запоздалых истин?

– Не надо язвить, сынок. Я тут старший, а потому, как твой отец, вправе дать тебе пару наставлений. Ладно, хватит препираться. Не все в нашей власти, сам прекрасно знаешь, а лишь то, что сами в силах выстоять и осилить. А ты, я знаю, у меня крепыш, – старик кивнул Стефану, хлопнул и потряс того по плечу. Крафт в ответ сделал вид, что понял и согласился с его доводами.

– А ты знаешь, отец, на днях я видел обоих моих девочек во сне, еще до смерти Ирмы. Они стояли и смотрели на меня издали. Хотели меня обнять да что-то мне сказать, но увы не успели. Их что-то позвало во мглу, они ушли и растворились (о Ландере он не упомянул). Позже, когда проснулся, я решил навестить по возможности их обоих: могилку Греточки и Ирму в клинике. Хотел с ними посидеть. Не обязательно говорить, просто помолчать. Просто побыть рядом. Но не успел. Понимаешь, пап? Я просто не успел – Ирма ушла в тот день вместе с Гретой во мглу, как в том проклятом сне, – глаза Стефана заблестели влагой.

– Понимаю, сынок, – глаза старика тоже прослезились, – я думаю, своим явлением во сне, они хотели сказать тебе, что больше уже встреч не ожидается, что они уходят в небытие. Туда, куда тебе пока нельзя. И решили, хотя бы так, попрощаться с тобой. Но ведь ты же будешь навещать их в тихом уголке городского кладбища. Будешь приходить, сидеть и тихо говорить с ними. И они придут, пожалеют и обнимут тебя. Я думаю, ты почувствуешь это. Еще успеешь побыть с ними рядом.

Сын не ответил отцу, лишь, снисходительно, едва улыбнулся в ответ. Затем они молча стояли у гроба, пока пришедшие подходили к покойнице, не спеша прощались с ней и расходились.

После полудня гроб с телом был предан земле. На погребение остались только родители Ирмы и отец Стефана. Мать похоронили рядом с дочкой, не разлучая их расстоянием. Место рядом для этого имелось. Здесь же присутствовал и представитель похоронного бюро. После опущения гроба и перед заполнением ямы землей, он подошел к Крафту и заверил того, что могилу его супруги и дочери в ближайшее время оформят в соответствии с выбранным дизайном. Заодно он напомнил о сроках уплаты оставшейся суммы за выполненную работу, что очень не понравилось Крафту.

– А можно об этом не сейчас. Ведь не место же…

– Извините, формальности. Но я ведь могу быть уверен, что у нас все идет согласно контрактным обязательствам?

– Уплата в срок и без задержек, по факту завершения работы, – повысил голос и уже начал сердиться Крафт.

– Еще раз мои соболезнования, господа, – удовлетворив любопытство и интерес, откланялся и быстро ретировался из вида похоронщик.

– Вот же ж бессовестный. И здесь, в этом месте не может без своих смет и счетов, – с возмущением пробурчал Крафт-старший, глядя на удаляющегося типа.

– Увы, отец, вся наша жизнь – это сметы и счета. Без исключения и наше погребение под землю. Жизнь довольно дорогая штука, как и смерть.

Затем ушли родители Ирмы. Им было невыносимо и тяжело здесь более находиться. Они, потерявшие сначала внучку, а теперь и дочь – обе свои надежды на будущее, во время прощания и погребения не сдерживали слез. Но, проходя мимо, они уже вытерли платками слезы и довольно скупо, молча отвесив поклоны головами, с плохо скрываемым презрением на лицах, попрощались со стариком и Стефаном, оставив их вдвоем.

– Что это с ними? – удивился отец, вопрошая у сына.

– Я думаю, до сих пор не могут простить меня за ту аварию. Ведь их внучка и дочь лежат теперь там внизу, а я, по сути виновный в их смерти, стою перед ними живой и целехонький. И, считаю, правильно делают, я бы тоже не простил.

Минут пять спустя они, попрощавшись с обоими усопшими, тоже покинули место захоронения. К освободившемуся месту подошли работники кладбища, стоявшие в стороне, с целью завершить земляные работы. На выходе из кладбища отец с сыном распрощались и разошлись. Крафт-старший хотел было зайти к сыну посидеть и поговорить еще с ним, но младший своим молчаливым отстраненным видом дал понять, что не расположен сейчас к беседе и хочет быть один, а потому промолчал.

Инспектор подъехал к своему дому, вышел из машины и посмотрел наверх, на окна своей квартиры. Как не хотелось ему сейчас подниматься туда. Он понимал, что эти квадратные метры на четвертом этаже в эти ближайшие дни морально просто убьют его. А потому, Крафт захлопнул дверь машины и ушел вглубь тоскливых осенних городских улочек, растворившись своим плащом в его серости.


XIII

Последующие два дня Крафт выпадает из нашего поля зрения. Говорят, он пропадал где-то в городе и его окрестностях, но это не точно. Некоторые якобы видели хмурого и не разговорчивого инспектора пьяным за барной стойкой в питейных заведениях. Какие-то коллеги по службе, явно большие его недоброжелатели, потом даже перешептывались и утверждали, наговаривая на него, что якобы «сидел он не за стойкой, а в дальних углах этих питейных заведений, не хмурый, а вполне даже навеселе, да еще и в компании каких-то ветреных девиц, а ведь и недели не прошло со смерти жены». А кое-какие очевидцы, наслаждавшиеся осенней природой пригорода, якобы видели, в этот же период времени, похожего человека, пьяно бродящего по окраинам дорог и забредавшего в окрестные поля и леса. Тот человек что-то одичало кричал в пустоту природы: толи кого-то ища и призывая, толи вообще кого-то проклиная – точных слов этого «безумца» не припоминали, так как, едва заслышав подобные дикие вопли и завидев человека его издающего, они в страхе покидали неспокойное место, вызвав сюда полицию. Однако, прибывавшие наряды, в те районы пригорода, где замечали данного «хулигана», никого на месте не обнаруживали. По-видимому, он знал, как скоро отреагирует местная полиция и скрывался с места. А вполне может быть, что стражи порядка знали нарушителя спокойствия, а потому не задерживали его и отпускали. В общем, данные разнятся, и мы не можем с точностью воссоздать полную картину этих дней. Но не будем укорять нашего героя и ворошить темные пятна его жизни. Это было «ему решать» как тогда поступить, как сказал его отец. И, значит, он так решил пережить свою боль.

На третий день он проснулся, как ни странно, у себя дома. Как добрался не помнил. Голова была чугунной, мало соображаемой. Предыдущие пару дней были как в тумане. Встал, начал приходить в себя и собираться с мыслями. На столе нашел неразобранную кипу бумаг: газет, счетов и квитанций. Пока перебирал этот ворох макулатуры, мозги нащупали колею и шестеренки медленно заработали. Большинство последовало в мусорное ведро. Среди бумаг наткнулся на договор с похоронным бюро, и вспомнил, что не оплатил полностью счет. Посмотрел на календарь, прикинул: «на днях выходить на службу, стоило бы закрыть счета, потом будет некогда заниматься этим».

Инспектор привел себя в порядок, хлебнул горячего кофе с аспирином, собрался, захватив с собой необходимые бумаги, и выдвинулся по делам из квартиры. Он был рад, что сегодня нашлось то, чем можно было себя занять, и не оставаться одному в четырех стенах со своим горем и мрачными мыслями.

Сегодня солнце, до того радовавшее несколько дней жителей города, но не Крафта, своим не частым появлением из-за облаков, вновь скрылось за плотной пеленой. Погода вновь испортилась. К полудню синоптики обещали прибытие нового циклона и начало очередного продолжительного периода дождей. К этому времени инспектор успел пройтись по всем запланированным инстанциям, в конце закрыв счет и в похоронном бюро.

В бюро он встретил недовольный взгляд его представителя, который ему напомнил, что работу его учреждение завершило еще позавчера и, следовательно, срок уплаты, по факту завершения работы, истек тогда же. Он неоднократно пытался сообщить Крафту об этом своими настойчивыми звонками, но тот, по неясным причинам, не брал трубку. Но инспектору было глубоко положить на эти дотошные претензии. В итоге, зная ситуацию своего клиента и видя не лучшее его состояние, представитель все же пошел на встречу. Приняв к оплате оставшуюся сумму, представитель закрыл запоздалый счет, не выдвигая встречных претензий.

Выйдя из бюро, Крафт удовлетворился тем, что с запланированными делами было на сегодня покончено и затянулся сигаретой. Он обдумывал дальнейшее применение своей личности в многоуровневой конструкции социальной среды. С неба начал покрапывать слабый дождь, но это не смутило его. Была проигнорирована машина, с целью в ней укрыться. В своих поисках он побрел вдоль городских улочек и застроек.

Самовольно блуждающие ноги вывели к старому городскому парку. Он залюбовался красотой и вычурностью его старинной ограды, и столь же изящно выполненными входными воротами. Любование с искусственной конструкции ограждения парка перешло на естественную конструкцию его древесной флоры. Давно он не был в нем (вспомнил, что выходил когда-то гулять сюда еще вместе с женой и дочуркой в свои нечастые выходные дни) и стало интересно, как именно тот изменился за несколько лет. Его любопытство (может его воспоминания или какой иной интерес), а также размеренный дождь, который перешел к тому моменту в средний, повернули его с маршрута и повели в глубь старых аллей, укрывая от непогоды и заполняя потребность.

В парке Крафт не встретил почти не единой души; пасмурная погода отбила с утра желание у многих прогуляться на свежем воздухе, а начавшийся дождь разогнал и не многих вышедших. На пути он встретил лишь молодую влюбленную парочку, спешащую поскорее убраться восвояси от вероятности намокнуть, да пожилого, бурчащего под своим зонтом, одинокого бюргера, медленно бредущего по тропе своих воспоминаний. Не спеша шел и инспектор по аллее, тоже тоскуя о былых, всплывающих в памяти, временах.

Взгляд любовался высокими стволами местных старинных дубов, кленов и ясеней. Усилившийся ветер кружил листву в причудливых танцах осеннего листопада, соединяя воедино охапки срываемой и поднимаемой пожухшей опавшей. Оголяемые осенью и ветром, ветви то похлестывали, то поглаживали друг друга, наказывая и тут же жалея себя об утрате потерянного позолоченного одеяния. Широкие, плотные листвой, кроны деревьев, некогда укрывавшие от дождя, теперь поредели, и небесная влага интенсивно просачивалась сквозь образованные щели.

Инспектор встрепенулся от внезапной дрожи. Защищаясь от пронизывающего ветра и капель дождя, пониже натянул свою шляпу. Он прикрыл поднятым воротом плаща открытую шею и шел его придерживая. Прошел так больше половины пути, в поисках чего-то неизвестного. Остановился, пристально глядя вперед, но не нашел далее ничего значимого, кроме той же идущей в даль пустой аллеи, обрамленной по краям поросшим взъерошенным кустарником. «И здесь ничего» – промелькнуло в голове. Он развернулся в обратный путь, прочь от ностальгических воспоминаний.

На обратном пути Крафт шел, уткнув глаза под ноги. Ни на что более не обращал внимание, ничего больше его не интересовало. На полпути к выходу из парка его внезапно остановил голос, который обратился к нему из-за ближайшего к дороге дерева. Крафт резко остановился и бросил взгляд в ту сторону.

– Уже уходите, инспектор? Не дождались меня? Или вы приходили прогуляться по парку без какого-либо ожидания? Я вам сейчас помешал? Если так, то простите, не задерживаю, – некто стоял возле старого дуба и с невозмутимым видом смотрел на него.

Сначала инспектор был не в понимании, чего от него хочет этот гражданин – он был в сетях своих мрачных мыслей, и так просто они его не отпускали. Но ставшее уже знакомым лицо и монотонный голос тут же осветили его память нужными вводными.

– На сей раз, надеюсь, без угроз, тихий мирный разговор?

– А это вы, Ландер. Как вы неожиданно. Нет, угроз не будет. Ни к чему они теперь. И сам разговор с вами меня уже не интересует. Больше ничего, что связано с вами. Зря явились вы на свиданку. И вообще, я здесь случайно. Проходил мимо, решил заглянуть – подышать природой. А как вы разузнали, что я именно сегодня буду здесь?

– Я вам говорил тогда, что заранее буду знать о времени вашего прибытия. А как я об этом узнал, вы об этом, увы для вас, не узнаете. Ибо сами сейчас заявили, что разговор со мной вас не интересует. Из него вы бы все узнали и все вам стало бы ясно. Стали бы ясны причины и обстоятельства смерти профессора. Да и вообще, некоторые аспекты вашей жизни и жизни всех прочих обитающих этого мира стали бы видеться значительно иначе. Но вам же это не интересно. Хотя ваше «случайное» появление здесь, после того, как я сказал вам, что обычно здесь прогуливаюсь, уже о многом говорит. Как вам все – «не интересно». Ну давайте, возразите мне, что это чистое совпадение, что не было у вас в мыслях и намерений таких…

– Именно, чистое совпадение. Так получилось, что сегодня я случайно забрел в этот парк, размышляя и прогуливаясь по городу. (Каждый раз, как начиналась их беседа, Ландер приводил инспектора в ступор от некоторых обращенных к нему реплик; тот заминался, словно ему приходилось перед ним за что-то оправдываться. Заранее, на шаг или несколько вперед, этот ученый будто бы знал намерения и действия представителя правопорядка. Это очень настораживало Крафта.)

– Если ваше сознание так думает, то хорошо, но, думаю, подсознание говорило вам совсем иное, раз оно вас сюда привело. Оно хотело знать правду. Но раз вы утверждаете, что это чистое совпадение и случайность, то, по-видимому, я действительно зря явился. Значит, если мы больше друг другу не нужны и не можем быть полезны, мы с вами, как я понимаю, окончательно расходимся? Без претензий?

– Без. Вы, Ландер, можете быть полезны Займлеру и Кнопфу, тем парням из военного и спецотделов, что за вами охотятся, но не мне. С меня этого хватит.

– Ладно, я вас понял, инспектор. Все, ухожу, – Ландер уже собрался уходить, напоследок обернувшись и произнеся, – послушайте, а вы не хотите вернуть те времена, когда были счастливы со своей семьей. Я бы мог помочь.

– Что вы опять несете? Как можно вернуть те времена?

– Установка профессора. Помните о такой? Его труп, который мумифицировался, что в принципе невозможно за такое короткое время. Понимаете, о чем я?

– Вы думаете я поверю в эту чушь про установку профессора, как о некоей машине времени? Нет, вы реально какой-то псих.

– Я бы не давал этому аппарату столь громкое имя, но ваша мысль идет в правильном направлении. Да, вполне возможно я псих. И сочиняю весь этот бред прямо сейчас, на ходу, чтобы привлечь ваше внимание. Но этот псих, прошу заметить, знает принцип действия этой установки. Так что подумайте, инспектор, можем ли мы быть полезны друг другу?

Как бы ни хотелось Крафту сейчас уйти и не слушать его, но в глубине души он чувствовал, что этот прохвост многое знает и что-то затеял. И, в то же время, на сотую долю он надеялся, что Ландер говорит правду.

– Хорошо, у меня сейчас время позволяет, и я, чисто из любопытства, послушаю вашу бредятину. Надеюсь, затем вы от меня, наконец, отстанете и мы навсегда разбежимся разными дорогами. Однако, погодка не очень, может где-нибудь укроемся от дождя?

– Здесь недалеко, в глубине парка, есть одно место, – и тут Ландер указал Крафту на расположенную в ста метрах от дорожки аллеи старую круглую каменную беседку, – там можно укрыться и спокойно поговорить.

Беседка уютно расположилась в гущи древесных стволов, возле входа в которую был разбит уже опустевший цветник. Боковые и задняя части беседки были обложены сплошной стеной и защищали от ветра и косого дождя – хорошее место для неспешной беседы. Так быстро и к месту нашлось это укрытие, словно Ландер заранее в точности знал, что Крафт согласится его выслушать. Вновь инспектор насторожился, согласившись проследовать к месту предстоящей беседы.

Продолжение следует...