Наша-Бригада. Сумки. Славка Михалыч. Часть седьмая

Наша-Бригада. Сумки. Славка Михалыч. Часть седьмая...
Дааааа! Славка.... Ярославль наш дорогой Михалыч!!! Или просто Михалыч, или Нисы-Михалыч, как величал его флагман басстрашных аферистов уже хмельной Вовка. Славка, это близорукая совесть Нашей-Бригады. Славка, это надёжнейшая затычка в любом традиционном прорыве производственных планов всея конторы. Если прорвёт, скажем, какую плотину, то зовите Михалыча, поплачьте про всё пропало, катастрофу, что сметы от фараона на строительство пирамид снова не те. Поплачьте и дело в шляпе. Он побухтит, побухтит, покряхтит, покряхтит, потопочет ночным ёжиком в недрах прорыва и плотине станет стыдно. А Славка в одиночестве, с извинениями залатает беду, весь вечно в краске по пояс. Откуда ни возьмись считать, Славка уже в краске. Потому-как, некогда ему, работать надо. Славка это тот человек от которого можно смело отворачиваться, ибо за тыл  уже волноваться не стоит. Славка там. А посмотришь вперёд, только хрюкнешь довольно, ибо Славка уже и там на подготовочке потрудился. Он хоть где. Хоть в посольстве каком-нить, Михалыч уже очаровал металлодетектор и шпионских референтов, хоть изразец экий древний выковыривает из стены в шторм, чтобы заменить его на самодельный, потому-что так гораздо лучше получилось. И даже официальные главы администраций сразу хотят с Нашей-Бригадой дальше сотрудничать, ибо есть в ней красно солнышко Михалыч и другому не бывать. Можно сразу ничего нам не давать больше и ножки свешивать, всё-равно Ярославль Михалыч выручит, зараза такая. А ещё, почему-то Славочку яростно любят разные генералы. У них при виде него даже жабры с погонами автоматически надуваются, глаза выкатываются и сержантская натура вылезает поорать, как в кино про инопланетных нелюдей. Такой Слава беззащитный агниц. Сам до безобразия по нестроевому сутулый, очёчки умножают всепонимание наступающей глупости, брови усугубляют вселенскую скорбь за несовершенство мира. А несовершенство с глупостью знай себе топочет, орёт. - Как так?! Почему весь объект опять делают полтора человека?! Этот и очки?!!! А кто будет во фрунт вставать?!!! Ну дураки же. Ну как это Михалыч будет во фрунт вставать? У него поясница, колени и руки болят наперегонки и вообще некогда ему. Работа стынет, а дополнительная нагрузка срочно ждёт своего агница. Слава везде, где ни нарисуется, под мышкой уже зажимает всякие просьбочки от близьмолящихся людей божьих. Как им отказать? Михалыч не умеет. Приказы генеральские тоже не умеет выполнять. Те лопаются по лампасам, подпрыгиавают в слюне и медалях, а Славка грустит и думает про аптеку. Он ведь сын фармацевтов. И никто кроме него не умеет делать коньяк бессмертия из даров ближайшего фармазаведения.Так и спасается по вечерам, обнимая, то гитару, то гармошку (он бы и пианино обнял, но тащить с собой неудобно, в машину не лезет). Вот и обнимает Ярославль Михалыч в зависимости от того, чего не успел запретить бригадир Серёжа. Серёжа постоянно переживает за покой соседей пока не выпьет. Потом соседи переживают уже сами, а Серёжа заказывает Славочке новый шлягер подушевнее, чтоб все поняли, как хорошо и спокойно они живут, если мы не переживаем очередного дегенерала. И вот однажды случилось.
     Накануне Славка, Серёжа и Евгений Александрович получили очередную областную премию за культурный труд и восстановление утраченного. Премия получилась хорошая. Аж Вовка расстроился, что и ему не досталось такой прелести. Вся контора почивает на лаврах. Бюджет в порядке, с работой пока разрядочка, а новые объекты только заряжаются. Тишь, гладь, лепота. И решило тогда родное начальство широким жестом послать нас подальше километров на семьсот с объездами, да по матушке Волге пониже, аж в Марий-Эл. За Суру реку, за Вятку реку, за Сумку реку в ссылку. В край горных марийцев, волжских пиратов и суровых священнослужителей. Оооо! - сказали мы. Оппа! - воскликнул расстроенный Вовка. Ага-ага - пробубнил в пивную бутылку Максимка, а Славка на премиальные купил ящик тушёнки и ящик водки "Зелёная марка". Я скатал трубочкой очередные эскизы на Сумкинский храм и засунул их глубоко в распахнутый зад командировочного автобуса, чем и сглазил всю экспедицию. И тронулись мы.
    Снова через Россию, в микроавтобусе, пока дороги пускают. До самих Сумок дороги пускали плохо. Последние два километра до объекта я бежал вперёд несчастного Ниссана и легко обогнал беднягу, который по узкому перешейку пробирался на дикий Волжский мыс села Сумки между одноименной речкой, болотом и бронебойными майскими комарами от которых рыжел и мерцал пищащий воздух. Есть такой знаменитый фильм про уединённых северных монахов "Остров". Так вот в горной Марий-Эл есть свой остров. Это Сумки. И есть там свой святой, это батюшка Иоанн в своём храме Рождества Пресвятой Богородицы. Про святого, так это моё убеждение и не только моё. Само село в десяток домов теперь, это остаток ушедшего на дно Чебоксарского водохранилища, когда-то богатого, когда-то архиерейского села Сумки. Всё село ушло под воду. Остался взгорок с храмом, да несколько домов при нём.  Кусок суши метров четыреста, на четыреста. А над ним высоченные, в десятки метров, сочащиеся родниками обрывы с заболоченными подошвами. Волга поднялась водохранилищем и почти отрезала мыс от мира. Остаток глиняной суши очень мало проходим в сырую пору. А на глинах сырая пора живёт, пока солнышко не высушит кочки для досочек. Будет вода, досочки уплывут. Высохнет вода, досочки снова укладывают. А некоторые местные, почему-то доски ещё и прятали. Видимо, доя пущей отрешённости от суеты. Я сам такого краеведа-вредителя наблюдал. Парадокс. Но на сумкинском мысу всё пародокс и мистика. Гротескные комары, слегка разбавленные местным населением, с голоду не дохнут. Рыба до ужаса сама похожа на острова. Я видел. Рыбаки, переодически переквалифицируются в пиратов, отшельники замаливают грехи олигархов, а некоторые служители культа не выживают без водки. Община  там дружная и разношёрстная. Сердцевиной и молитвенником и спасателем сих мест остаётся батюшка Иоанн, которого беззаветно любит всё, что его знает. И актив монашествующих женщин и полукриминальные отшельники из мира сего и его разных зон. Любят батюшку и перевоспитуемые там блудные дети олигархов и несколько постсоветских селян и вся округа.
     Мы были там на Троицу. Большой оказывается праздник для тех блгославенных мест Троица. Начало июня Волга раскинулась на километры в ширь, природа ликует в жизни молодой и вечной, всё зеленеет, мельтешит, пищит, скворчит, с разливов ветер налетает и округа начинает белеть будто черёмухами. Это с разных мест и разными способами добираются не праздник селяне-партизане в празднично-белом и с берёзами наперевес. Троица, храм убрать берёзами надо. И насаждают внутри целую рощу и поют в ней молитвы вместе с комарами. У тех праздник жала! Аппетитный, чистонамытый народ в зелени и в белых рушничках. Восторг! А люди всё прибывают. Местный клир-актив в чёрном уже не виден совсем. Только батюшка старенький в полроста скрученный временем, в зелёных облачениях священнодействует. А к берегу причаливают моторки, стараются подойти суда на подводных крыльях. Не достают до суши. И с них по морпеховски десантируются старушки в белых одеждах и просветлённых лицах, плотными порядками выходят по грудь мокрые из пучин, лишь бы к батюшке попасть, успеть на службу. Слывёт он сильнейшим молитвенником средней Волги и крайне уважаем даже полуязыческм населением обоих Марийских народностей. И горными марийцами и луговыми. В этом лучше всего только Славка разобрался. Вовка чуваш схалявил с исследованиями, ибо ящик водки не отпускал от себя глубоко в этнографию. А вот Славка так тот самоотреченно бичевал себя крестными наложениями и взаимопроникался любовью к местным обстоятельствам, включая все службы, от которых кроме него Бригада убеждённо отлынивала.
     А обстоятельства нам достались аховые. Дело в том, что Сумки, для конторы был левый объект, для души. Возник довеском к удачной шабашке, как просьба о помощи. И контора, верная принципу Мальчикивыручат, отрядила счастливцев камикадзе исполнять священный долг отзывчивости. Вдруг опять всё получится? Какой-никакой проектик я накарябал. Ещё в зиму были выпнуты в ту таракань наши хмурые резчики, свободные по безделию. Резчиков переквалифицировали в лесостроителей и приволокли им доски с брусьями. Лес поставили местные марийские партизаны, клятвенно заверив, что сухой. И наши вечно смурные резчики насовсем закрыли бровями глаза от жестокого разочарования чувств. Привезённый лес смёрзся с землёй и сам с собой в общий монолит под сугробами вместе с хвоей и лесными обитателями. Весь сочный, как спелая дыня. Полный межгалактический словарь матного языка не вместил в себя арго наших парней, которые в мороз слепили из мёрзлого сырья это ужасное чудо-юдо с настилами. На момент, когда в начале лета мы вошли в ледник церковки, там только начинали оттаивать короеды, долгоносики и длинноусики. А чёрно-синяя плесень уже буйно зацвела по всем конструкциям. Традиционно храмы делятся на летние-холодные и зимние-тёплые. Соответственно летние, это те, которые размером большие и отапливать их зимой хлопотно. Потому и вовсе они без печей и прочего комфорта. Зимние же поменьше, поуютнее, даже если в одном здании соседствуют, то отделяются старательно друг от друга. Итак. В трапезной тёплой службу поют, старушки с веничками, а у нас в основном ледниковом кубе ужас мёрзнет. Славка посмотрел этак грустно. Выпустил парок от вздоха в атмосферы и вознёсся с подогрето-спиртным Володькой вверх, окна распахивать тёплому воздуху. Я вспомнил что материться в святом месте грех, закусл до крови первый же матюг и полез щупать мокрые стены. Но не долез. Это Славка полусвятой, это Вовка спиритус невесомый, а я человек с тяжёлым характером, образом мыслей и прочей анатомией. Подо мной сразу сломалась рассыхающаяся лестница. Резчики тоже с тяжёлым сердцем строили. Так и чувствовалось, как в двадцатиградусный мороз слали они всё и вся лесом и очень спешили в далёкий Ярославль из этих мистически-диких краёв. Соответственно и леса получились из сырья и разочарования. Все места на стенах под росписи перекрывали, перекрещивали доски, как привет от мученников-строителей. Чтоб приступить к работе на стенах надо было до них добраться, маленечко попилив и поперестроив конструкции. Бедный, бедный Славка. Не зря в конторе его назначили старшим экспедиции. А кому в такую безнадёгу прикажете рулить? Ну конечно авторитету Михалычу добавлял ящик водки и ящик тушёнки. Но я ценил Славку за другое, ибо пью коньяк, а не водку. Слава, бедолага сразу осознал всю безнадёгу предприятия. Но не впал в панику, ибо это место уже занял я. Он просто позвонил в легкомысленный Ярославль, где контора, то ли ногти красила, то ли на лаврах почивала, то ли в затылке скребла. Но на всякий случай рекомендовала нам не расстраиваться, постараться чего-нибудь сделать для заработка и выразила уверенность, что куда мы денемся без автобуса-то? Я решил развлечься средь досок и брусьев рок-н-роллом на бензопиле. А Славочка обратился к высшим силам в самой верхней точке храма возясь с окном и полупьяным, весёлым Володькой, оравшим НисыМихалыч. Видимо высшие силы , тоже услышали Володеньку и откликнувшись, оптимистично шарахнули грозой. Грозная масса наползла, пузато придавила водохранилище с тёмнофиолетовой водой, испуганными белыми барашками волн и заколотила ураганчик. Ветер рвал всё, что рвётся снаружи и внутри. Славка в зените покрепче держал одной рукой металлический каркас купола церкви, второй бесшабашно трепыхающегося Вовку и какою-то ещё молился. Я слышал, пока не шарахнуло.
А потом, когда уши расслышались снова. То поискривающийся Вовочка сообщил, что им с Михалычем молния осталась не понятна, как суть природного катаклизма, но вполне достаточна на первый раз. Он почти протрезвел и почти не дымится. Неожиданно, как-то вышло. И снова выручили Славкины ящики. Стресс запили, заели и обсудили в жилой каменной келье, где отволгали наши вещи и постели. На обед не пошли, ибо щи из крапивы уже достали. А самих нас потряхивало и сыпало всякими очень живыми образными выражениями, где НисыМихалыч относились к приличным. Ситуация набухала безысходностью. Спасти предприятие могло только чудо. Ршили чудить в ужин.
      Монастырскообразное меню нам не пришлось по вкусу. А ящик тушёнки, собственные запасы и терпение пока не кончились. Слава решил устроить выход наличной силы за пределы села, пошаманить по бригадомонстровски, посидеть без свидетелей с костром и послегрозовой благостной Волгой. Свежий ветерок сдувал комаров, которые и без того кашляли в жарком и едком дыму. Настал тихий вечер с бурными раздумьями, про ситуациб, что мол не то чего-то. Потому, что мокрые стены шелушились и не могли принять на себя живопись. Мы приехали впустую. Храм надо сушить ещё месяц, а мужская клятва Бригадира Серёжи приехать и разрулить ситуацию равнялась клятве дон-Жуана непременно жениться поутру. Бросили Михалыча. А тут ещё молнии эти, сырая келья, слабое питание. Тихо зрел бунт. Надо было проявлять волю. Или, или.  И Слава решил  Будем сами собой решил слава и наполнил по первой. Я заваривал траву в копчёном котелке. Макс заливал пиво в водку, чтоб срочно выпасть из пародокса в стабильное состояние бревна и уплыть по Волге-матушке к каким-нибудь цивилизованным отзывчивым девам, коих не нашлось среди суровых сумских Манеф, Агафий и Елизавет. Молодые коллеги просто смотрели в огне всякие картинки вместо телефоновых фильмов. Интернета-то тут отродясь не водилось. А Слава уговаривал Володю не частить. Володя, как всегда слепил себе свежие уши из местного нестойкого молодого монашка. Монашек наслаждался общением с мирскими, запахами тушёнки, водки и сигарет с большой земли. Ему было хорошо, как при проповеди. Мы проповедовали за соблазны, он за силу воли. Впоследствии противоречий и повторов его сильно качало. Но больше качало Макса, который орал - Слава, не топись и купаться холодно!- Ещё было - Я спасу тебя, Михалыч! Завершались призывы отчаянным буль.- Это макс мимо одумавшегося Михалыча промахнулся в Волгу. Видимо Славка сильно двоился в расшатанной системе координат самоотверженного Максимки. Мы его дружно выволокли, развесили у костра. Макс стал дымиться и бубнить, про то что Михалыч человек. А Слава затянул песнь. Коллективом подхватили сначала, что-то про Галю молодую, потом про Синюю птицу, потом каждый про своё но дружно. Монашек тоже пел, срываясь иногда на тропари, но мы не поддерживали не правильно, а в нём слезилась совесть, угрызения и усталость. В результате он канул в ночь. А песня крепла и дружнела. Я проголосил про коня над рекой, который хочет пить. Вова сразу нацедил лошадинных доз всем из редеющих Славкиных запасов. Максу наскучило дожариваться и он опять загрустил по девам. Молодёжь суровела и проникалась. Наша реставрационная молодёжь в лице серьёзного Лёши от такого и слышу и пришабашившегося Глеба из христианской семьи друзей Бригады. Эти парни раньше всех поняли, что заработок обломился, а интернета здесь нет. Лёша забил на перспективы, христианский Глеб забил на службы, под предлогом, что знает всё наизусть и родителей рядом нет, а дядя Славпа добрый.  Итак молодые коллеги ускоренно сатанели в отшельничестве от цивилизации, но песню поддерживали и в келью мокнуть не спешили. Комары-то караулили в ближайших бурьянах. Всю группу им запинать труднее, чем отдельно отбившихся. Вобщем, вечер удался. И на утро мы уже строили первые, робкие планы бегства. Однако появившийся за похмельем молодой монашек взывал к нашей совести. А поправившись полустаканом, вообще стал уговаривать не уезжать. Грубо льстил, сообщая, на наш вопрос, не мешало ли издали пение-то? Что всё в порядке. Мол пели вы негромко и даже красиво, как все сказали. Всей деревне понравилось. Вся деревня решила, что пели не громко. Мы оттаяли душой и пошли договариваться со стенами.
     Но не сразу. Для начала Михалыч повёл всех купать Володю в святой родник, ибо в храм похмельного не пустит. Из под горок били родники и на одном были устроены навесики под взятие воды и купель для погружений. Всё пригодилось. И сухость прошла и жажда жизни появилась. Шутка ли - Святая Вода?! Температура четыре градуса. Пришли мы в рабочее неистовство и опять на штурм безнадёги и законов физики. Законы проявили стабильную устойчивость, стены отказались сохнуть без шелушения и посыпались белыми хлопьями на чёрную плесень. Тогда хитрый Вовка придумал этнографическую экспедицию на лесное кладбище. Ниже по течению в узкой полосе прибрежного леса, за языческими кереметями. Это священные перекрученные деревья марийцев. Старинное, заброшенное кладбище мрачнело кованными навесами, склепами и каменными крестами, густо перевитое ветвями и паутиной. Готической романтики добавили ржавые кандалы, которые нашёл, конечно же несусветный Вовка. Я с кладбища смылся и собирал по реке керамику да кованные гвозди от старой хозяйственной жизни утонувшего села. Молодёжь напрасно искала интернет, а Славка выход из ситуации. Макс искал пиво. Командировка подходила к логическому и грустному завершению. Осталось только сходить в баню-кочегарку прятавшуюся за гигантскими в два роста круглыми поленицами.
      После бани мы столкнулись ещё с серией Сумских парадоксов. Для начала к нашему чинному чаепитию подсела приличного вида неместная тётенька и заговорила на чисто ярославском, мол что землячка она наша. И вообще культурный работник в паломничестве (видно от троицкого десанта отбилась). А работает она в Ярославле в библиотеке. Но библиотека нынче на ремонте, так, как её затопили из вышерасположенной квартиры. А имя библиотеке Лермонтовская. Тут Михалыч опять принял удар на себя, ибо сообразил всех быстрее, что с совестью не шутят. А тётя эта ищет нашего Игоря. Игоря здесь нет. Он как затопил библиотеку, так  и остался ремонт в квартире делать и отбрехиваться от нижних соседей. А библиотечная совесть случайно дотянулсь за семьсот километров с объездами до нас после кладбища и бани! И мистический холодок прошёл по спинам. Мне захотелось коньяку, остальные уменьшили остатки "Зелёной марки". После укоряющей землячки, появился отец Василий и задыхающимся голосом сообщил, что без водки он помрёт и что марийские женщины лучшие на свете. И он отец Василий срочно может устроить всем счастье с лучшими марийками ближайших холмов, вот только руки перестанут дрожать. А то что мы языка не знаем, так это он сейчас научит всему. И на разводящегося Славу посматривает просящим глазом. Главное, уговаривает добрый батюшка, выучить заветное марийское ключ-слово Пу. Что означает дай. И будешь как сыр в масле кататься. Видимо с отцом Василием что-то не сработало. Но Михалыч тактично заткнул всем сомневающимся рты, разлив горькое разочарование по кружкам. Нам ещё с местными пиратами надо договариваться было об эвакуации. С древних времён в этих местах водился водный разбой. Как там при Степане Тимофеевиче Разине было, мы не спрашивали. А вот в обозримой перспективе мариские лихие рыбаки частенько баржи на ходу разгружали. Догонят на моторочках, глянут зверовато на команду, поздороваются привычно и затариваются. А потом в леса и на горы заброшенные цивилизацией. В Сумках жил адепт пиратства вольный художник Вадим. Вадим хотел уйти от страстей мира в духовность. Поселился в Сумках в отдельном домике и от всей своей дикой души помогал руками и пиратскими связями общине. Он и наших парней возил через водохранилище за пивом и ништяками цивилизации в крупное село Юрино. Он  от скуки брал с собой чертёжный тубус, выходил на фарватер и стоя в моторке в положении тубу на плечо приветствовал паникующих туристов с белых теплоходов, в надежде на откуп. Правда, правда. Загадочна и парадоксальна русская душа горного марица пирата Вадика. Слава пригласил Вдима к застолью на переговоры, чтоб договориться об эвакуации страдающей крушением планов экспедиции. Ибо ярославский микроавтобус ближе чем на шесть километров к Сумкам приближаться зарёкся после прошлого заезда, когда его трактором тащили. Еле колёса из грязи сумел забрать. А мы гружёные рабочим барахлом и Вовкиными кандалами. Он как призрак замка Морисвилль погромвыхивал ими о край стола и очень гордился находкой. Все задвигая версию, что это от старинных беглых. Он-то знает, ибо чуваш и сосед марийцев. Мариец Вадим тут же выдвинул условие. Ему надо сколько-то рублей сейчас, ещё чтобы вызывающий симпатию оболтус Вовка написал святого пиратов на липовой доске. А осободоверенный Макс реализовал за баснословную цену у ярославских антикваров обломок пиратской шашки в плохом состоянии. Все ударили стаканом по рукам и благодаря Славекной многоходовке обрели надежду на возвращение в мир. Пират Вадик не обманул нас. Местные Манефы, Агафьи и Елизаветы приняли на ответственное хранение вёдра краски и обещали проветривать храм. Отец Василий сглотнул слезу с последними каплями водки. Краевед-вредитель опять спрятал доски между кочками. А батюшка Иоанн озарил нас неземным светом всепрощающего взора и благославил на счастливый путь. Комары толкали пиратский рыдван до границ поселения. Мы возвращались в обыденность из заколдованных в прошлом Сумок. Так Славка возил часть Нашей-Бригады в Сумскую экспедицию. Пршло десять лет. Краска смёрзлась и испортилась. Вовка и Макс не сдержали пиратских клятв. Храм по сию пору не расписан. А батюшка Иоанн, слава Богу, всё ещё светит неземным светом над СреднеВолжьем. Так хочется расписать храм. Может....
А марийские женщины удивительны, тихи и доброжелательно-уютны сельской душевностью в белых платочках.

Здесь холмы-берега,
Здесь кудрявы леса,
А в лесах родники,
В них вода, как слеза.

Здесь волшебный закат
Затопил горизонт,
Здесь без края, без дна
Речка Волга течёт.

А в реке там живёт
Рыба-Сом, слрвно кит.
На спине у кита
Бела церковь стоит.

А на том острову,
У заката в свету
За весь молится свет
Старый дед, как в скиту.

И уходит земля,
И вода достаёт.
До дверей, до крыльца-
Захлестнёт да зальёт.

Но седой человек
На колени встаёт.
Зажигает свечу
Да молитву поёт.

За что молишься ты
На свои образа?
Аль не видят твои
Просветлённы глаза?

Говоришь, что конец,
Час последний придёт.
Отчего же к тебе
Притекает народ?

Аль не видят глаза,
Что дворов многих нет,
Что приходит вода,
Что уже спасу нет?

Да не сводишь ты глаз
Со святого венца
И молитвою взял
Рыбу-Кит под узца.

И как остров Буян
На спине кит несёт
Храм, в котором покров,
Над которым восход,

Где любовь над землёй
Выше сводов летит.
Речка Волга течёт.
Село сумки стоит.