Перечитал На дне Горькова

Естественно, с возрастом более выпукло воспринимается то, что сам Горький никуда не прятал. Скорее, стыдливо прятали школьные учителя литературы. Горький как певец люмпен-пролетарского образа жизни. В На дне четко прослеживается негативное отношение к рабочим, к семье, к детям как явлению, сковывающему свободно выпивающую и живущую без постоянного места работы личность. Жил бы он в 60-е годы на Западе, так благотворил бы хиппи. Всё бы ничего, но свободная жизнь по Горькому хороша лет до тридцати, да и то, если сил немерянно или папа с мамой до 18-20 лет вложили немало в образование сына или в занятия спортом.

Вот и получается, что Горького с его философией можно сравнивать с христианскими традициями люмпен-пролетарского, бездетного существования разных святых и странников, а можно сравнивать с хиппи, которые тоже были придуманы английскими изобретателями социумов по старым, христианским лекалом - секс, наркотики, рок-н-ролл вместо молитвы. Правда, босяки Горького пока молоды могут за себя постоять и в морду дать, а хиппи и святые могут только по морде получать и рассуждать о себе как о воплощении революции духа.

В итоге за способность дать в морду Горькому раскрыли объятия большевики, а православные брезгливо отвернулись. Хотя сам Горький в своё время вместе с рядом других большевиков занялся богоискательством, то есть пытался соединить Маркса с Христом, способность дать в морду со способностью подставить щеку под удар. Христиане не поняли, Ленин жестко одернул, и обе стороны были правы. Дилемма в реальной жизни может быть решена исключительно через лицемерие - провозглашаем одно, делаем иное. Лицемерие же требует только одно конечное решение проблемы - завоевание власти. Вечно лицемерить и не стремиться к власти трудно - всё равно, если слаб, споткнешься, а тебя разоблачат и в морду дадут.

Ранний творческий кризис у Горького прямо вытекал из его босяцкой философии. Когда молод, полон сил, то есть искушение вообразить, будто жизнь должна существовать только для молодых и здоровых, а смерть тем более стать прерогативой молодых. "Умри молодым" как лозунг хиппи вполне подходит для их босяцкой логики. Сам же Горький умирать не собирался, поэтому ему оставалось не столько творить, сколько пропагандировать. Пропаганда и лицемерие отлично сочитаются.

Мы знаем иной путь - рост консервативного начала в мировоззрении человека. На этом пути Горькому трудно было что-то искать. Был пророком - стал обывателем. Путь хорош, когда общество не меняется слишком быстро. Хорошо было хиппи во времена британского застоя 60-ых - 70-ых. Россия же не просто шла к революции, консерватизм уже вызывал патологическую ненависть. А лезть в философские ниши, которые успешно заняли Толстой и Достоевский, было поздновато.

В остатке мы имеем люмпен-пролетарскую ненависть к рабочим и крестьянам, которую советская власть тщательно стремилась скрыть от себя самой. Сменилась люмпен-пролетарская ненависть на буржуазную - кончился социализм. Внутренний завод исчез, исчезла потребность лицемерить и боятся разоблачения. В принципе понятно, что возрастная градация философии босяков или хиппи имеет два выхода - или умри молодым, или стань хозяином притона для тех же люмпенов или хиппи. Остальные виды деятельности слишком сложны и неподъемны для босяков, а главное, душу сильнее калечат. Став хозяином притона, остаешься в своем мире с привычной логикой межчеловеческих отношений, а стать рабочим и обрести свой угол всё равно, что выйти в чуждый мир и обрубить себе концы к возврату в ночлежку, возненавидеть ночлежку, сопротивляться морали ночлежки и т.д.

Мечты Актера о возвращении на сцену или Васьки Пепла о жизни с Наташкой не предполагают ничего нового. Ну, ушел бы Пепел с новой подругой жить, да воровать в более приятное общество. Или Актер сменил бы примитивную компанию ночлежки на более изысканную компанию актеров-люмпенов. Если бы они мечтали о чем-то более практичным, они не были бы нужны Горькому, поскольку ставили бы под сомнение ореол свободы вокруг философии босяцкой морали. Дальнейшее развитие личности Горького живой пример того, что жизнь по босяцкой морали до тридцати лет общедоступна, а комфортная босяцкая жизнь до старости стоит больших денег. Сам Горький был вынужден вернуться в СССР - кончились деньги, а надо было кормить жену, любовницу, сына и разную прислугу.  Иначе ему на Западе пришлось бы остепениться, ужаться в расходах, выгодно вложить деньги и идти работать. Стал он хозяином ночлежки под название Союз Писателей СССР и логично завершил своё развитие как босяка.

Страна же, созданная и контролируемая люмпенами по духу, естественно, продолжала своё развитие. Правящий слой из босяков всё больше хотел стать официальными хозяевами ночлежки. Перестройку мы можем рассматривать как торжество люмпен-пролетарского духа. Всё, что было слишком сложным для люмпенов, срочно было объявлено избыточным. Словно груз с души свалился - ну, их, всякие высокие технологии, сложные профессии, тонкости управления, ответственность, даешь трубу с нефтью да недвигу в Москве и иных регионах! Если мы внимательно послушаем речь Сатина с его знаменитым - всё для человека, всё для блага человека! - то можем задать себе вопрос - о каком, собственно, человеке идет речь?

У нас традиционно этот вопрос затушевывается. Человек вообще, человек как всё человечество и т.д. Даже знаменитый анекдот про чукчу, который вернулся из Москвы со съезда и говорит: всё для человека, всё для блага человека, чукча видел этого человека! - это увод в сторону. Это наше традиционное мышление - то ли царь это наше всё, а народ никто, то ли наоборот. Нет, человек Сатина это человек ночлежки. Там, в ночлежке, этот карточный шулер блюдет понятия - он не будет выигрывать слишком много у своих. Выиграл на стакан водки для опохмела, так душа горит. Потом он выйдет в окружающий мир, надует кого-нибудь на куда большую сумму и вернет свой выигрыш, угостит друзей. В ночлежке у своих не воруют, в ночлежке надо меру знать в мордобое, за внешней грубоватостью скрывать уважение к окружающим и т.д. Всё для человека! - это для людей, близких по духу и образу жизни, для свободного человека. Вне человека остаются неисправившиеся, то есть лохи. Они не избранные. Избранные это вор Пепел, врун Лука, начинающий шулер Барон, мечтательная проститутка Настя, даже помощник околоточного Медведев в чем-то свой. Актер повесился - жаль, доказал свою неспособность быть человеком. Быть избранным это искусство ценить себя выше всяких мечтаний. Надул в карты - избранный, не надул - всё равно избранный, берут на сцену - избранный, не берут за пьянство - всё равно избранный.

Избранность человека заложена в босяцкой морали. Иначе все станут босяками и умрут от голода. Любое ворьё это отлично чувствует. Вор рассуждает об общечеловеческом, а деление на своих, то есть людей, и низших, то есть работников, у него никуда никогда не денется. Иначе он просто потеряет свой кураж и не сможет идти воровать или надувать в карты. Зато обыватель, когда слушает вора, часто принимает его слова и позу за чистую монету. Вот ведь какой Горький умница! Через воровскую среду показал нам нечто общечеловеческое! В общем, это и есть самый великий прием в искусстве - сделать так, чтобы каждый, не напрягаясь, понимал всё в меру своей испорченности или глупости. Тогда можно нравиться всем, и произведение продается. Если вы так не можете, вы заставите читателя думать, напрягаться и осознавать собственное несовершенство. Искусство становится невольным унижением воспринимающей стороны.

Именно потому, что Горький имел свой босяцкий талант, он в пьесе На дне как раз оказался понятным каждому на свой лад. Пьеса понравилась самым разным слоям населения. А потом у нас литературоведы стали играть в непонятки - почему Горький оказался вместе с большевиками? На самом деле, человек пришел к массе других матерых человечищ по головам людей, которых никто из этих матерых человечищ к собственной люмпенской массе причислять не собирался. Наложите эту ситуацию на современность и вы поймете, что эта пьеса по содержанию актуальна по сей день. Изменилось только одно - время. Прежний авторский прием не срабатывает. Или вы понимаете пьесу определенным образом, или вы вынуждены недоуменно жать плечами в силу собственной глупости. А истинный талант как раз дает шанс глупцам легко и непринужденно врать самим себе и уходить с чувством, что они всё легко поняли.

Вот эта проблема времени давлеет над искусством и заставляет его меняться. Все понимают, что дуракам нужно врать по-новому, но не понимают, как это сделать красиво и доходно, и одновременно сказать хоть что-то умное для умного читателя или зрителя. Действительно, как возвысить люмпенский дух ездока с мигалкой до общечеловеческого? Американцы для обладателей толстых кошельков ввели вертолетный транспорт. Это спасло Голливуд, но не спасло американскую литературу. И никогда не спасет, поскольку мы или они не понимаем, что Сатин одинаково хорош для понимания кремлевского мечтателя Ленина, современной России или современных США. У нас типичное отупение от безвременья. В кино богатые люмпены, в литературе богатые люмпены, и никто не может выдать себя за всё остальное человечество. Сатина на сцену!