Две жизни Миши Маргулиса. Жизнь вторая

         Девяностые пришли сразу, в одночасье, и по всей стране. От самого  Владивостока до Калининграда. От Востока до Запада. Нет, скорее, наоборот с Запада. Хотя, все относительно. И все-таки, из центра, поскольку мы, периферия, тащились за центром из года в год, из века в век, как всегда. Раз у них в столицах так, и у нас так  будет.   
     Кстати. Для тех, кто эти строчки случайно прочтет  через пятьдесят, а то и через сто лет, объясняю. В середине восьмидесятых, двадцатого века, или чуть раньше, рухнуло советское государство, по всем параметрам и регионам. И это стало, как ни банально звучит, трагедией для народа, которую этот самый народ осознал значительно позже. И народилась среди его части ностальгия, по потерянному времени. По безвозвратно ушедшим годам.
     Не могу не сказать, для ясности. Я всю сознательную жизнь любил страну, в которой родился, жил, вырос и живу до сих пор. А потом, когда подрос и более или менее научился думать, понял, что, государство и страна – две большие разницы. И моя страна, никак не стыковалась с государством, которое ее завоевало, и ни какого отношения не имело, ко всему тому, что мне было дорого.
     Нет, я не был диссидентом. И уж, конечно, не сидел в лагерях за попранную правду. Глуп и недалек  был, да и трусоват. Но и не шептался ночами на кухнях, о том, как нам хреново нынче живется. И надо срочно что-то делать. Надо что-то делать. Пошептались и разошлись, до следующей кухни. Под портвешок, гитарку, благо  было в те годы, что попеть, было на кого равняться. И так, из кухни в кухню. От портвешка, до портвешка. От гитарки,  до гитарки. Однако,  со временем, стал  понимать. Есть два мира.
     Для всех нас.
     И для иных.
     И вот. Для иных.
     Частный случай. Перевернувший во мне все то, во что я верил до сего часа.
     В нашем театре случился великий праздник. Присвоили звание народной артистки СССР старейшей  актрисе театра. Правда, праздник оказался  не для всех. Как и в любом театре случились недовольные, почему именно ей. Вроде, как, есть и более достойные. Но, все-таки, для большинства труппы это стало событием. Да еще каким. Все на ушах. Все на бровях. Все в угаре. Присвоение звания народной артистки Советского Союза, это – праздник почти что, планетарного масштаба. Ну, уж если не планетарного, это я, конечно, загнул, то для всего  театрального мира страны. Ну, если и не страны, то области, точно. Да, пожалуй, области. А область-то, у нас как три  Франции.  Вот так, вот.
     А какое большое событие без большого банкета.
     И, вот я, как член профкома, вы ж понимаете, что профком – это профком. Какой банкет без профкома. Надо же и деньги где-то брать. Ну, где же, как не в этой организации. Там и статья соответствующая имелась. На расходы подобного рода. Ну и виновница, понятно, внесла свою лепту. Вот и набралось.
     Так вот. Я, как новоизбранный член профкома, по культ- массовой работе. А. что вы смеетесь, я был таким же, как все. Так вот, я, как член этого самого профкома, по записочке, накорябаной  карандашиком, на кусочке бумаги в клеточку, от какого-то,  ну скажем, Иван Иваныча, своим карандашиком, открывающим все двери куда угодно, пришел в обкомовский закрытый буфет, а потом и на склад  буфета. И без проблем набил  по списочку, этой самой писульки, карандашикам накарябанной, два своих баула дефицитом с этого склада. Понятно, что все это для банкета только-только народившейся Народной артистки.
     Наверное, так и надо было, в те времена. Наверное, так и положено. Мы в этом мире жили. Что, его перечислять, этот дефицит. Те, кто жил в  восьмидесятых сами знают.
     Кстати, скажу по секрету, я и сам, для себя прикупил, тайком,  полкило охотничьих сосисок, которые пробовал в глубоком детстве, а последние тридцать лет, только слышал от стариков, мол когда-то были такие, тоненькие и копчененькие. Вкусные. Как ни странно, я помнил их удивительный вкус.
     Так вот. Пол кило охотничьих сосисок и несколько, почти легендарных по тем временам, бутылок чешского пива, не зная, ни названия, ни марки.
     - А чешское пиво, у вас есть? – Спросил я, донельзя обнаглев, и безо всякой надежды.
     И получил в ответ спокойное.
     - Какое вам? – И брякнул, то, которое было на слуху. А другого-то, по тем временам, и не знал.
     – «Старопрамен». – В ответ услышал.
     – Сколько?
      - Две. Нет, лучше три. А еще лучше четыре.
     -  Получите. – С легкой улыбкой на лице ответила  кладовщица. И я понял, что, она все поняла про меня. И так же поняла, что и я все про нее понял.
     Вот так я его впервые попробовал это самое чешское.
     Слаб человек.
     Спасибо, нашей актрисе. Если б не ее звание, бог его знает, сколько бы я не знал вкуса, этого «Старопрамена».
     - А знаете, - скажу я вам. Не понравилось мне оно тогда.  Парфюмерией отдавало. Наше «Жигулевское», куда привычнее. Особенно бочковое.
     Однако, повторю, слаб человек. Но, в тот день, я чуть-чуть прикоснулся к уровню жизни этих самых иных. Помните? Я вам о них говорил вначале.
     Смешно? Это сейчас смешно. А тогда было не до смеха.
     Но, слушайте дальше.
     А, вот теперь,  про то, что для всех нас.
     Несу я, значит, эти баулы по городу. С балычком, сыровяленой колбаской, консервами там разными. И прочим дефицитом. Одну бутылочку «Старопрамена», правда, не удержался, прямо там, в обкоме на лестнице замантулил из горла. Огромен соблазн был попробовать сразу. Я ж говорю, слаб человек. Благо склад в подвале был. И лестница пуста. Там и понял, что не мой это напиток, совсем не мой, однако, хмельной, зараза.
     Ну, вот.
     Вышел на волю.
     Иду по Горького, а на углу, в паре кварталов от обкома, рыбный магазин, на углу. И очередь. Человек пятьсот, как мне показалось. Прохожу мимо. Спрашиваю.
     - Зачем давимся? Отвечают;
     - Минтай обещали выкинуть на продажу. Будете стоять? Ваш номер триста пятидесятый.
     - Во, поперло.- думаю, - встать, что ли. А баулы, куда же?  Так и упустил удачу.
     А счастье было так близко, так возможно.
     Но, это видимо, «Старопрамен» загулял в голове.
     И, что ж вы хотите? При такой жизни должно было  в стране, или, если хотите в государстве, а, пожалуй, что, скорее, в государстве, что-то случиться.
     Вот и случились девяностые.
     Ох, как мы все ринулись  в них. С радостью, надеждами и восторгами. Обновленные. Ничего не боявшиеся. На все готовые. Слова в обиходе появились новые. Необычные, но такие притягательные.
     Плюрализм.
     И неотделимый от него,
     Ваучер.
     Что за блюдо, и с чем его едят? Мало, кто понимал в те годы. Во всяком случае, в моем окружении, толкового понимания не было. Демократия, в какой-то новой трактовке. А до того, быстро навязшая в зубах, Горбачевская перестройка и гласность.
     Сколько всего свалилось на Россию, а значит и на нас. Но, сколь интересны и волнующие были эти годы. До поры, до времени.
     До тех пор, пока уверенно в нашу жизнь не вошел беспредел. Не потому что, власти не хотели, не могли или внимания не обращали. Обращали. Да еще как обращали. Но на свой, своеобразный  лад.  Потому как, сами стали частью этого беспредела.
       Да. Сейчас, скажу прямо.
     Сегодня это, ой как легко, говорить, прямо. Без всякого опасения, что заберут на цугундер, ничем, не  рискуя, сказать народу, во всю глотку:       «ГРАЖДАНЕ! Да ведь вас всех обворовывали». - И тут же, на всякий случай, незаметно юркнуть в толпу этого самого народа. И быстренько затеряться. А, вдруг. А, если?
     Береженого, бог бережет.
     И, скажу я вам, опасения были не напрасны, потому как, тех, кто не вписывался в существующую схему, а еще хуже, пытался идти поперек, просто убирали из системы, а, значит и от кормушки. А особенно строптивых, и, вовсе, из жизни. И  это было, практически, нормой. Да, практически, нормой. И никого не удивляло. Люди перестали удивляться, быстро попривыкли и стали все воспринимать, как должное. Не знаю, как в столицах, а у нас, в глубинке, запросто можно было встретить за одним столом в ночном клубе, да, были  и у нас ночные клубы. А чем мы хуже столиц. Так, вот, встретить в ночном клубе, за одним столом, нашего уважаемого МЭРа, и Витька.
     Да. Просто Витька.
     Таким его все знали, даже на уровне правительства области. Тот контролировал со своим ОПГ в районе местный клуб  и, вообще, все коммерческие только поднимающие хвост, структуры района, включая, рынок.
     Ребята, рынок, это рынок. Глупость, кто говорит, что это только здание и прилавки. Хотя и этого, за глаза. А все остальное? Стоянки для автомобилей, сотни прилегающих магазинчиков, армянские шаурмы и лавашные и многие полулегальные погребки  и забегаловки для пива, паленой водки и непонятного жареного мяса. А также местный анклав гастарбайтеров, со всех бывших азиатских республик, нынче ставших самостоятельными государствами, которые шагу не могли ступить, без ведома того же Витька. Все это было под контролем, или, как тогда называли, под его «крышей». И это был – рынок. И все его обитатели отстегивали Витьку и его братве, долю малую.  А, если принять во внимание, что это был один из самых крупных рынков города, можно понять, сколько там денег вертелось. Тем более, что там отоваривалась добрая половин города, которой было плевать, под чьей «крышей» он находится. Главное тут, хоть на копейку, но, все было дешевле, чем в других местах. А уж за этим, я имею в виду, что б дешевле, бригада Витька следила неукоснительно, не давая задирать цены. Потому и шел, и до сих пор идет сюда народец. И будет валом валить и впредь, если, хотя бы на ту же копейку, товар дешевле будет продаваться.  Так уж мы устроены. Да, не только мы. Все.
     Моя соседка, старушка восьмидесяти лет, ездила туда через весь город, чтобы купить на полтора рубля дешевле, чем в магазине, что находился рядом с ее домом, килограмм костей для суп. набора. Раз в месяц, хотя  на дорогу тратила почти те же полтора рубля. Так, что мэр с Витьком славно находили общий язык. Находили  и не мешали друг другу, не толкаясь локтями, определив сферы влияния.
     И город жил. Когда я говорю, город жил, я не имею в виду Витьков и мэров, я не имею в виду тех с виду успешных бизнесменов и вумен тоже, я имею в виду простых обывателей, которые сумели приспособиться, к новой действительности. И, надо сказать, несмотря ни на что, неплохо приспособиться.
     Как-то народы, а в городе их было великое множество, различавшееся и по этническому признаку, и по конфессиональному, устраивались и, не жаловались, на неустроенность и нищету.
     Да. Девяностые. А девяностые – это деньги. Хот и обесценившиеся, но деньги. Из-за них все будто с ума посходили.  В головах, в одночасье, произошла переоценка ценностей. И деньги встали во главу угла. Большие деньги валялись под ногами. Конечно, не такие, как в столицах, но и, по нашим меркам, немалые. И только ленивый не поднимал их с пола.
     И, ведь, поднимали. Кто-то  делал это регулярно, найдя свою дойную корову, а кто-то  время от времени. Когда-то это получалось удачно, когда-то возникали проблемы. Но все решалось на уровне. На уровне  тех же самых 90-х. Забитые стрелки. Разборки. Реже стрельба. Еще реже  пострелянные, а то и застреленные. Но и это было, хотя редко. Весьма редко. Это только в «Бандитском Петербурге», де еще  в каком-нибудь подобном сериале трупы валились направо и налево пачками. У нас это была крайность. Все ценили своих. Хоть и пехоту, хоть и бригадиров. Да и чужих тоже. Понимали, ответить придется, как нынче принято говорить в верхах, зеркально. Так что, зеркальность это не изобретение нашего правительства. Еще в девяностые братки,  придерживались этого правила неукоснительно. А уж потом дошло до и верхов.
     Вот в эту чужую и незнакомую страну и вернулся наш Миша Маргулис, после полутора десятков лет отсидки, в «местах, не столь отдаленных».
     Но это только так говорится, «не столь отдаленные», эти места. На самом деле, север Томской области, в те времена - последняя точка железной дороги, за которой тянулись многие сотни километров тайги, за ними бесконечная тундра, а там  и вовсе Северный Ледовитый. И все это отдалено было от всяческих центров, даже областного масштаба, до самой невозможности. И называлась эта невозможность коротким именем: поселок «Асино». Истины ради, надобно сказать, что, опять-таки, в те времена, только начинала строиться железная  дорога от этого поселка до будущей станции Белого Яра, и дальше, на Севера. Так, что нынче  эта самая «отдаленная невозможность», значительно приблизилась к местам «не столь уж и отдаленным».
     Да. Однако, все это нынче. А тогда… Тайга. Болото. Зона и деревянные тротуары на сваях, вбитых в болото, чтоб можно было, хоть как-то добираться конвою, и охране до этой самой зоны. Хотя, не думаю, что сегодня, что-то круто изменилось. Как валили ЗК лес в тайге, как пилили на доски, как обжигали кирпич на местном кирпичном, так и сегодня, похоже, все по-старому. А в те времена, и подавно, скучать, как говориться, не приходилось никому. Ни вольным, ни конвою, ни охране. А уж сидельцам и подавно. Понятно, что и Маргулису тоже.
     Ну, да ладно. Про жизни на всяческих многочисленных зонах в нашем государстве, в литературе написано всякого, великое множество. От «Одного дня Ивана Денисовича» до «Колымских рассказов». И это, скажу я Вам, лучшее  А, уж, шелухи-то, шелухи на эту тему и не счесть. Так что, не будем втискиваться в ряд, желающих познакомить читателя с этой стороной человеческой жизни «Государства Российского», и пойдем «своим путем».
     А «свой путь» у нас будет каким?
     А каким у нас будет свой путь?
     А черт его знает.
     Попробуем начать с того, что наш Маргулис вернулся в город, после пятнадцати лет отсидки. Вы только представьте себе : пятнадцать лет. Повторю, пятнадцать лет  тайги. Зоны, вохры с каждодневным ее конвоем. Чифирь в бытовке. Чифирь, на зоне. Чифирь в плановом конвое. Везде, где только можно было сделать любую передышку. И это, кстати, была роскошь, что могли себе позволить в те времена  сидельцы. Так, вот. Пару тройку глотков в скорый перерыв. И вновь на смену.
              Весь день на морозе,
          По пояс в снегу.
          Плевать на угрозы.
             От холода слезы.
          Мы валим березы.
          Шабаш.
          Не могу.
     Но, могли. Валили тайгу. Обжигали кирпич  на затерянном  среди болот и расхристанных дорог кирпичном заводике. По проселкам  на «Белорусах» с прицепами, вывозили этот  самый кирпич вольные, а то и бесконвойники, по району на коровники, свинофермы и новые, только нарождавшиеся тогда поселки на трассе Асино – Белый Яр.
     Ладно. Плюнуть и растереть.  Все это  вчерашний день. А нынче…
     Четверо суток  поездом. Две пересадки. И еще одна незапланированная в Ртищево. И вот платформа. Конец пути.
     Дома.   
     Ой, ребята. Если бы вы знали, что такое есть «дом» после пятнадцати лет отсутствия. Кто прожил, тот поймет.
     Я, вот три года не был, и то истосковался весь, до невозможности. А пять? А десять? А пятнадцать?
     Вот, то-то и оно.
     Пришел, Мишаня к порогу, а за порогом, чужие люди. Да, он и не ожидал другого. Знал, так будет, просто хотел убедиться, посмотреть своими глазами. Ну, вот, посмотрел, убедился, и пошел, не солоно, хлебавши.
     По улице. Между домов. По проселочным переулкам старого города. По нахоженным тропинкам своего детства, юности, да и взрослости тоже.
     В никуда…
     Но, правда, не совсем, в никуда. Было и куда. И к кому.
 
     - Ну, здравствуй, здравствуй, друг любезный. – Ашот Акопович, конечно,  постаревший, но, в целом, вовсе не изменившийся, мял в объятиях, Мишаню, своими толстыми армянскими руками целовал его и плакал. Плакал, зараза, настоящими, мужскими слезами, искренней радости.
     Смахнул нелепую слезу и Маргулис.
     Сели и начали разговор, затянувшийся задолго за полночь. А, пожалуй, и до рассвета. Под коньячок, под кофеек, прекрасной заварки, из старой армянской, той самой, кованой вручную, джезвы,
     Какая была ночь. Вы только представьте. Два, совсем немолодых. Далеко, не молодых человека. Одному, к сорока, второму, и вовсе к шестидесяти, словно сбросили тяжкий груз прожитых лет. Вернулись, в прежние времена. И вели себя как два, стригунка-жеребенка, взахлеб, вспоминая, все лучшее, что было, в те, такие далекие, и, навсегда ушедшие годы, их прожитой общей жизни.
     Однако, наступило утро.
     А с ним и проблемы. Как оказалось, не все так просто было у Ашота.
Я ведь, кажется, говорил раньше, или не говорил? Но вот, теперь скажу. Весь город, да, что там город, страна была поделена на зоны влияния. И всю ее контролировали, хоть и по столицам, хоть и по регионам, а хоть и от самых дальних границ, до самых ближних. В общем, тот же самый рынок Витька, со всеми его прибамбасами, только в  масштабах целой страны.
     Ашот Акопович, нужно отдать ему должное, крутился, как мог, умудряясь, не лечь ни под одну группировку. Будь то бандиты, менты, а то и власть. Как-то договаривался, как-то откупался, как-то улаживал сиюминутную текучку. Но все это было зыбко и, опять-таки, сиюминутно.
     - Ох, Ашот Ашот, - Мишаня отхлебнул остатки уже остывшего кофе из чашки тонкого «костяного» фарфора. – Мне бы твои заботы. Однако, поживем, увидим. А пока, пристрой меня, где-нибудь, в уголке, на диванчике. Сморила дорога. Я прямо с поезда. Домой заглянул на минутку. А дома… да ты и сам знаешь, что дома. 
     - Знаю, дарагой, все знаю. Но, только, зачем в уголке. - Ашот Акопович, всерьез обиделся. – Ко мне поедем. Гостем будешь. Живи, сколько хочешь. Ты, мне кто? Я тебе, кто? И не говори ни слова.
     - Ну, что ж, к тебе, так к тебе. Мне выбирать нынче не с руки.
     - Вот и славно. Вот и радостно. – Похоже, Ашот Акопович на самом деле был счастлив.
     Вот так начался у Маргулиса новый, совсем незнакомый ему период жизни.
    
     - Ну, вот, что, Скрипач, легкой жизни я тебе не обещаю, но, чем смогу, помогу. – Дядя Ваня громко отхлебнул из блюдца глоток чая, Потом, еще один, и еще. Поставил блюдце на стол, долил из чашки, но пить передумал. – Хорошие люди за тебя просили. А, как отказать хорошим людям. Ты не вор, не положенец, но в маляве сказано, что, ни разу не уронил авторитет за все годы,   Сидельцы о тебе говорят с уважением. А это дорогого стоит. Так, что соберемся с людьми. Тему перетрем, и решим, где будет твое место в обществе. Времена нынче не простые. Каждый, мало-мальский щенок, не успел губы оторвать от мамкиной сиськи, уже норовит отхватить кусок от общего пирога. И ведь, ни перед чем не останавливаются. Понятий, ни каких. Палят направо и налево. Нервируют народ. А с этим надо что-то решать. И решим, я так думаю. Кстати, - дядя Ваня, все-таки допил из блюдечка остатки чая, - тема горячая. Думаю, и тебя она не обойдет. Но, об этом позже. Пока, твое дело – сторона. – Дядя Ваня взял пустую чашку, перевернул ее кверху донышком и поставил на блюдце.
     - Ну, вот так, на сегодня.  А дальше, видно будет. - Маргулис встал. Пожал протянутую руку. Пошел к двери.
     – Я правильно понял, -  дядя Ваня догнал его фразой, - ты сейчас у Ашота обитаешь? – И в ответ на кивок Маргулиса, продолжил. – К тебе придут. Человек от меня придет. Скажет, что и как. А пока, обживайся.
     И Маргулис обживался. Три дня только спал и ел. И пил еще. Пил не много, но часто. Кураж не оставлял его, рисуя все новые и новые картины будущей жизни. А она у него, жизнь эта, была в то время, весьма и весьма туманна. Кураж.
     -  Что дальше? Как дальше? С кем дальше? - Одни вопросы. А ответов – ноль.
Ностальгия по джазу гуляла в его сердце. Гуляла и гуляла, а выхода - ноль. 
Понятно, Маргулис прожил, все эти пятнадцать лет совсем иной жизнью, отличной от той, к которой он привык на воле. Однако, от себя не уйдешь. Может, только музыка, а вернее одно из ее направлений -  джаз, спасал в первые годы  сидельца Маргулиса, потому, как неожиданно начинал звучать в голове у сидельца Маргулиса, хоть, на лесоповале, а хоть, и в бараке. И пусть это выглядит достаточно сентиментально…  кстати, знали бы Вы насколько сентиментальны бывают сидельцы. Знали бы Вы, насколько искренни и благородны бывают они в своих поступках. Не все, конечно, Об этих я и разговора не веду. Но, Люди хоть и “законники”, хоть и “мужики”, все имели свое сокровенное, которое хранили глубоко, в душе, не выставляя наружу. Вроде как “западло” считалось. Но, копни любого поглубже… да что там говорить, у каждого, ну, может быть, почти у каждого, имелся свой “скелет в шкафу”. И Маргулиса не трогали, когда он, замерев на месте, на секунду, словно, очнувшись, через, эту самую секунду, долбил кайлом мерзлую землю, или налегал на свою половину двуручки.

Однако, вернемся к нашим баранам. Чего дымить прошлым, коли вот уже полгода Маргулис дышит вольным воздухом. И, мало того, пытается, правда, без особого успеха, если можно так сказать, за эти короткие месяцы, поставить на ноги, ресторан Ашота Акоповича.
     Ну, что значит, поставить? Ресторан и так стоял на ногах, но был, как все в этом городе. Не лучше и не хуже. Стандартен. А Маргулису надо было, что-то особенное. Как тогда, пятнадцать лет назад. Не хватало самой малости – изюминки, которая все расставила бы на свои места
     Все изменилось в одночасье.
- Слушай, дарагой, - Ашот Акопович, как всегда зашел неожиданно. Маргулис обосновался в бывшей оркестровой комнате, которая нынче пустовала, поскольку, вся музыка сегодняшнего ресторана ограничивалась записями на магнитофонах, гремевшими во всю ивановскую в залах, а их было три: Славянский, Кавказский, и, вообще, непонятно какой. Где грохотали хиты последних лет. Вот и представьте себе, что это было, когда звуки лезгинки перемешивались с калинкой и Оззи Осборном.
     Мрак.
     - Тут один человек пришел. – Ашот пропустил вперед себя в дверь официантку с подносом. – Поставь, девонька, сюда на столик и ступай. – За пятнадцать лет,  что они не виделись с Маргулисом, Ашот научился говорить почти без акцента. И только, когда очень волновался, проскальзывала неповторимая армянская мелодика речи. Сегодня он был спокоен. – Ступай, девонька, мы тут сами. – Проводил он официантку. Сдернул с подноса салфетку. На подносе стояло блюдечко с тонко нарезанной бастурмой, хорошим козьим сыром и две хрустальные рюмки.
     Почему-то, из кармана своих необъятных, идеально отглаженных брюк, вынул необычной формы бутылку, безо всякой наклейки. А.черт его знает, почему из кармана. Такой он был этот Армянский Ашот. -  Это мне  прислали из дома. Попробуй. Ты такого не пил. Коньяк пятидесятилетней выдержки. – Своими толстыми пальцами свернул сургучную нашлепку или, что там, на горлышке была за печать, теми же пальцами бережно вытащил пробку, двумя руками держа бутылку, осторожно разлил по стаканам. – Отведай, не торопясь. – И первым сделал глоток. – Пей, не робей. - Глянул он на Маргулиса. Тот же вдыхал аромат напитка. Потом, пригубил. Сделал паузу и допил до конца. Помолчал. Заговорил:
     -  Мне трудно что-то сказать Ашот. Это вкусно. Но, ты ж понимаешь, за пятнадцать лет много воды утекло. Так что, не обессудь. Вряд ли я смогу оценить, твой напиток.
     - Ничего, дарагой, Придет время, оценишь. А это мы пока закроем и поставим в сторонке. До лучших времен. – Ашот вновь закупорил бутылку и отставил в сторону.
     - Да. Чего я к тебе приходил-то. А. Ну, вот, вспомнил. Уже, в который раз человек к тебе приходит, вернее сначала ко мне, но я ничего не понял, потом говорит, с тобой, гаварить хочет. – Ашот, почему-то разволновался. -  Я с ним гаварил, ничего не понял. Может, тебе интересно будет. Давай я его позову. Уж больно настырный. Ничего не боится. А, если не боится, или - дурак, или – совсем умный. Позвать?
     - Зови Ашот
     - Проходи. парень.- Парень стоял в дверях и не шевелился. – Ну, чего застрял, - Маргулис поднял глаза, посмотрел на него. Тот был рыж и волосат. Длинный, под метр девяносто, может, чуть ниже. Худ, до безобразия, даже, костляв. Одет по последней моде с ног до головы  в джинсу, но выглядел смешно, а точнее сказать, нелепо. Джинса, болталась на нем, как на вешалке, и казалось, никакого тела внутри этой самой джинсы не было, и быть  не могло. Она, джинса эта, существовала сама по себе.
     - Ты кто? – улыбнулся Маргулис.
     - Кто я, неважно. Главное, с чем пришел. – Рыжий сделал ударение на слово «с чем», прошел на середину комнаты, джинса заколыхалась, сама по себе. подошел к столу, за которым сидел Маргулис и довольно нахально плюхнулся в, стоящее рядом с этим самым столом,  кресло. Положил оба локтя на столешницу и в упор глянул на Маргулиса, сквозь свисавшую до самых глаз и еще ниже, прядь волос. И замолчал.
     - Ну. и, – Маргулису стало забавно. – С чем же?
     - Да я уже устал объяснять вашему шефу.
     Тут вмешался Ашот Акопович.
     - Ты, парень, не суетись. – Он, как никогда, что было особенно странно, выглядел  неторопливым и рассудительным.  До поры, до времени. Все-таки долгие годы жизни в России, а до того в эСэСэРе отложили свой отпечаток на характер Ашота.. - Ничего страшного. – Продолжил он, - Расскажи еще раз.  Может, то, что мне непонятно, станет ясно Михаилу Петровичу.
     - Да, я, что. Я, пожалуйста. Хоть сотню раз могу повторить, ли ж бы толк был.   
     - Ну, ладно, парень. Сотню не нужно. Давай один раз. Но внятно и подробно.-  Маргулису, как ни странно, понравился этот парнишка. Своим нахальством, что ли. Да нет. Пожалуй, не только нахальством, там его вроде как, особенно и не было. Пожалуй, своей убежденностью, напором, проявившимся, буквально, в первые секунды разговора.  Ведь не мог не знать мальчонка, куда и к кому пришел. В городе . пожалуй, только ленивый не знал, что такое - этот ресторан.
     - Значит, так. Начну от печки. -  Парень убрал руки со стола.
     - Да. Ты уж, пожалуйста, от печки. – Улыбнулся Маргулис и, в свою очередь, положил на стол обе свои руки, сцепив ладони. – Не от крыльца, не с порога, а именно от печки. А для начала обзовись.
     - Не понял? Как это – обзовись? -  Парень заметно стушевался и рукой поправил упавшую на глаза рыжую прядь волос.
     - А, ну да. Конечно. – Маргулис поправился. – Ну, представься, что ли. Как обращаться к тебе? Меня ты уже знаешь. Ашот Акопович проинформировал. Не худо было бы и тебе назвать свое имя-отчество, всякое там, семейное положение, собственный статус и прочее, все такое, что положено между интеллигентными людьми, при первом знакомстве. А ты, как я понимаю, человек достаточно интеллигентный, в отличие от нас с Ашотом, так что, давай, валяй от самой, что ни на есть печки.
     «Во. загнул», - подумал про себя Маргулис, довольно, и глянул на Ашота.
     - Ну. да. Конечно. Как же, не без  этого   - Сергей. – Представился он. - Сергей Болдырев. Но все зовут просто – Рыжим. Я привык. Окончил консерваторию. Актерско - режиссерский факультет. Пытался создать свой театр. Не получилось.1
     - Почему не получилось? Маргулис внимательно глянул на Рыжего..
     - Да. нет. – Рыжий опять поправил прядь волос. – Вначале, все получилось. Ребята пришли. Кто-то с моего курса. Кто-то из театров города. И через год случился коллектив. А потом и театр варьете. Сняли помещение в клубе железнодорожников. Начали давать спектакли. Зритель пошел. Городские власти даже хотели присвоить статус муниципального. Но, хотелка  у властей закончилась. И про нас забыли.
     - Ну. ладно, парень. - Перебил его Маргулис. – От нас-то ты чего хочешь?
     - Работать хочу. – Рыжий глянул не Маргулиса открытыми глазами.
     - Ну, а мы, причем? – Удивился Маргулис. - Иди, работай.
     - Да, я у вас работать хочу. – Сергей разволновался. И начал заикаться. – У меня ведь готовый театр варьете. Профессиональные актеры. - Повторился он. - Из драм. театра, солисты из оперы, оперетты, девчонки из балета. И все они готовы работать.
     - Ну, так и пусть себе работают. – Маргулис начал раздражаться, потому как вначале не понял. Потом  врубился и сообразил. – Погоди. Ты хочешь, чтобы весь этот шалман работал у Ашота?
     - Наконец-то, дошло. А чего я тут битый час распинаюсь?- Рыжий облегченно вздохнул и откинулся в кресле.
     - Ну, ты парень, нахал. – Рассмеялся Маргулис. – А, на хрена это Ашоту нужно? А мне зачем? Смысл, какой?
     - Да, вы не понимаете. – Рыжий разочарованно глянул на Маргулиса. – Я-то думал… в каком веке живете? В стране, какой? Мне казалось, вы сразу врубитесь.
     - Стоп, парень. Не гони. – Маргулис хлопнул по столу ладошкой. – Нельзя, как ты выразился, врубиться, в то, о чем не имеешь ни малейшего представления. Давай-ка, сядь поудобнее и расскажи нам все, про то, что сам знаешь. Глядишь, и нам с Ашотом Акоповичем понятно станет. – И Маргулис откинулся в кресле, скрестил руки на груди и приготовился слушать. Ашот подтянул  свое кресло к столу, плюхнулся в него и с интересом глянул на Рыжего.
     - А, чего тут рассказывать. Сколько не говори – халва, во рту сладко не станет. Назначьте время. Я людей приведу. Сами все увидите. Программа - готова. Хоть завтра на зрителя выходи. – Рыжий замолчал. Глянул на собеседников. Потер переносицу. Поднял глаза. Продолжил. Уже не так убежденно. – Правда, есть одно «но». Кое-какие затраты предстоят. Ну, там, оборудование поставить, свет, звук. Ваш-то, звук ни к черту, не годится. Да и со светом проблемы. Спец. эффекты нужны. И еще. Это, пожалуй, главное, костюмы для актеров, обновить. А то и новые заказать.
     - Вот, с этого и надо было начинать, дарагой. – Фыркнул Ашот Акопович и с трудом поднял свое тело из кресла, упершись руками в  подлокотники.
     - Нет, работать мы сможем и на том, что есть. – Рыжий не дал продолжить Ашоту. – Сядьте, пожалуйста. И тот, послушно вернулся в кресло. - Но хотелось бы начать сразу так, чтобы выстрелило. Чтобы, в десятку. Чтобы, публика сразу повалила на наши представления. То есть, я хотел сказать, на ваши, а вернее на наши с вашими, то есть... - окончательно запутался Рыжий, но выкрутился, резко сменив тему. - Чтобы, за месяц вперед раскупали билеты. Чтобы, толпы стояли у входа, как когда-то на «Ласковый Май» или. как теперь, на «Нанайцев». Чтобы, конная милиция сдерживала желающих попасть на спектакль. И все это реально. Поверьте мне. – Рыжий выскочил из-за стола. Взволнованно подбежал к Ашоту, переломившись пополам, заглянул ему в глаза.– Да и деньги не такие уж большие. – Еще раз повторил он. - За месяц отобьем. Ведь у вас сегодня как? Три зала. И в каждом занято по три, ну в лучшем случае, по четыре столика за вечер. А иногда и вовсе, пусто. И что?
     - А, что? – Обиделся Ашот. – В других ресторанах и того меньше.
     - Ну, вот. А я, что говорю. «И того меньше». – Повторил он фразу Ашота. – А я могу сделать, чтобы у вас не как в других было, а, как у вас. И только у вас. Вернее у нас. - Поправился он. И Маргулису опять это понравилось.
     - Погоди, парень, - Он, все это время молчавший, заговорил. – Все-то у тебя легко и гладко. Вот оно - успех, слава, благополучие, наконец, здесь, рядом. Только руку протяни. А, что ж другие? Не захотели этого самого благополучия, которое ты им на блюдечке подносил, или у них с выручкой все в порядке? Или им деньги не нужны? Сегодня ведь, каждый выживает, как может.
     - Вот, то-то и оно. «Как может». А что они могут. Вы посмотрите вокруг. Что в городе делается. «Суши да Сашими» на каждом углу, куда не плюнь. А если не «Суши», то шест по середке зала, и на нем девчонки голыми сиськами трясут. Нахватали пенок с порнухи, и копируют, кто, во что горазд. Да, что там говорить, - Рыжий обреченно махнул рукой.- Чего я тут распинаюсь. Вы и сами все знаете.
     - А у тебя, что ж, голых сисек что ли нет? – Маргулису Рыжий все больше нравился.
     - Ну, отчего же. И у меня девочки танцуют топлес.
     - А это что такое, твой топлес. Скажи, дарагой? – Ашот Акопович удивленно поднял брови.
     - Ну, что уж ты, Ашот. – Улыбнулся Маргулис. – Даже я знаю про топлес.
     - Ну, ты знаешь, а я не знаю. Я старый армянин. Мне простительно. – Ашот надул свои толстые губы. Сверкнул глазами, потом неожиданно выпалил.-  Ты вот знаешь, как по-армянски будет девушка? - И ввинтил  в воздух над головой свой толстый указательный палец. Да, что там палец. Вся рука невообразимым образом ввинтилась вместе с пальцем.
     Маргулис улыбнулся и развел руками.
     – Вот так-то.– Ашот гоголем глянул на обоих. – Ты даже не знаешь, как девушка будет по-армянски. А от меня хочешь, чтобы я знал про всякие топлесы-моплесы.
     - Гого.- Подал голос Рыжий. – Гого, на армянском будет девушка.
     - Маладесь – Расхохотался Ашот. – Правильно. Только чуть-чуть неправильно. Нет такого слова у армян.  У грузин, - Ашот щелкнул пальцами, - у грузин есть. Чуть-чуть перепутал, дарагой. Гого - это по-грузински. Только больше, смотри не путай. Грузины, грузинами, а мы, армяне, сами по себе. Запомни. - Ашот поднял указательный палец и поводил им из стороны в сторону. – По нашему девушка будет - ахчик. – Вах. Ты, понял, дарагой, ахчик. Чувствуешь разницу? Больше не путай. И нахмурил брови.
     - Ну, ладно, ладно, Ашот. – Маргулис остановил, собравшегося развивать свою тему, Ашота. – Давай все-таки вернемся к нашим баранам.
     - Давай, ларагой, вернемся. – Легко согласился Ашот. – Так ты мне расскажешь про ваш топлес-моплес? Или я так и умру, ничего  не узнав?
     - Да вот, Рыжий тебе лучше расскажет. – Попытался перевести стрелки Маргулис.
     - Э, нет, Ты скажи. – Уперся Ашот. – Ты знаешь, вот и объясни мне.
     - Без проблем, - Маргулис не стал отнекиваться. -  Короче. Это те же голые сиськи, только на их языке. – И Маргулис ткнул пальцем в Рыжего. - Профессионалы, так сказать.
     - И всего-то. – Ашот откинулся в кресле. – А разговоров-то, разговоров… в общем, те же яйца, только вид сверху.
     - Ну, если хочешь. Только не сверху, а сбоку.
     - Что, сбоку? – Не понял Ашот.
    - Яйца сбоку.  – Маргулис улыбнулся. – Обычно говорят, те же яйца, только, вид сбоку.
     - Ну, это у тебя сбоку, а у меня, сверху.
     - Уважаемые, - взмолился Рыжий, - может мы все же сменим тему?
     - И, правда, Ашот. Давай пока яйца оставим в покое и вернемся к разговору. Так ты говоришь, - повернулся он к Рыжему, - можешь показать, на что способны твои артисты?
     - Не то слово. – Рыжий, аж захлебнулся перспективой. – Хоть завтра. Нет, погодите,  - прикрыл он свой фонтан. – завтра не смогу.   Не соберу всех. По театрам, надо урегулировать. Они ж еще  и на основной работе пашут. Но, через пару дней, гарантирую полноценный просмотр программы.
     - Ну что ж, через пару. Так через пару. – Маргулис резко закрыл тему.
 
     Прошло два дня. Рыжий, как и обещал, собрал артистов. После полуночи, когда последние посетители освободили столики и разъехались, кто куда, на сцену, где когда-то так прилично играли джаз, вышли артисты Рыжего.
     Честно говоря, программа оказалась так себе. Но, по тем временам, сравнивать ни Ашоту, ни Маргулису было не с чем. Ничего подобного ни тот, ни другой не видели. И, естественно, впечатлились,  донельзя. Ашот, вначале увидев, так близко и откровенно, на людях обнаженную девичью грудь, смущенно отвернулся и прикрыл глаза ладошкой. Вот таким он был целомудренным, наш Ашот. Но, потом довольно быстро освоился  и с интересом стал следить за происходящим на сцене.
     Однако, Рыжему надо отдать должное. Он сумел собрать воедино отдельные номера и сотворить из них, казалось бы, совершенно разрозненных, нечто цельное, сумев завязать их, эти самые номера, общим сюжетом. И получилось действо, которое можно было назвать неким подобием музыкального спектакля, хотя и, чего уж греха таить, с большой натяжкой. Пусть еще не совершенным, во многом требующим большой доработки, но, все-таки, спектаклем. С перспективой стать многожанровым, потому как в нем были заняты  и артисты балета, и певцы, и ведущие, связывающие воедино все это действо с претензией, как я уже сказал раньше, с большой претензией на спектакль, который, в результате, мог стать весьма интересным для посетителей ресторана.
     Все это, выше сказанное, так или примерно так, выложил Рыжему Маргулис. Все-таки давнишний опыт работы в театре миниатюр не прошел даром. И закончил он свой монолог на оптимистической нотке.
     - Пожалуй, как я уже сказал, из этого может получиться, нечто путное. Ну, мюзикл, не мюзикл, но что-то музыкальное. Только до  этого пока, как пешком до Парижа. Так что, парень, все от тебя зависит. Сумеешь довести до ума, считай - выиграл. Не сумеешь - не обессудь. Однако, я бы, на твоем месте попробовал. Когда еще такая возможность появится. Где ты, таких дураков найдешь, для своих авантюрных идей. А ты, чего молчишь? – Повернул он голову к Ашоту. – Скажи чего-нибудь. Деньги тебе платить. Как считаешь, дадим ребенку шанс?
     - Я, что. Я не против, - смешался армянин. Но тут же собрался и решительно заявил. – Но денег у меня  мало. Совсем мало. Даже и не знаю, чем смогу помочь. Разве только, по мелочи.
     - Ну, ладно, ладно. Не прибедняйся. – Маргулис встал за спину Ашота, положил обе руки ему на плечи. – Ради такого случая поскребешь по сусекам.
 
     Давайте мы с вами пропустим детали внутренней кухни работы Рыжего. Одно скажу. Каждую ночь, начиная с полуночи и до самого утра, в ресторане кипела жизнь. Да еще какая. Актеры репетировали до изнеможения. Но были счастливы, потому как получалось то, ради чего они выматывались из последних сил. И это было здорово.
     Рыжий, вот уж тут, нечего сказать, кроме того, что он сам себя не жалея, работал также, на износ. Репетировал, пытаясь найти все новые и новые варианты будущего спектакля, так еще после окончания репетиций и прогонов, оставался монтировать световое оборудование и звук, потому, как не жидился Ашот,  денег, все-таки, наскреб, «по сусекам». Хоть и с большим скрипом и причитаниями, все-таки приобрел приличную аппаратуру и по свету, и по звуку.
     Через месяц, когда Маргулис пришел на просмотр, а надобно сказать, что время от времени, он заглядывал потихоньку на репетиции и, довольный, шепотом, уходил из зала, каждый раз увидев, что-то новое. И это радовало и вселяло надежду, что деньги потрачены не зря.
     На улице, перед главным входом стояла старая  рекламная тумба. Ее срочно привели в порядок, оклеили свежими афишами, где огромными буквами нахально, кричала надпись.
                СКОРО!
           ОТКРЫТИЕ НОВОГО ТЕАТРА-ВАРЬЕТЕ.
                «ЗОЛОТОЙ АПЕЛЬСИН»
 А в самом низу. Буквами поменьше.
                Билеты продаются в ресторане.
     И все на фоне красиво сфотографированных  артистов и артисток, в заново сшитых эффектных костюмах.
     И это, наконец, произошло   
     Не могу сказать, что на премьеру ломились, как на группу. «НА-НА». Так что, вызывать конную милицию не понадобилось. Но свободных столиков не было. Все места быстро раскупили. И это радовало. А уж, Ашота, сами понимаете, больше всех.
     Хотите вы, или не хотите, но начало было положено. И положено ярко, красочно и эффектно. Город заговорил о новом театре-варьете. На открытие спектакля приехала бригада телевидения, отснявшая сюжет.
     Надобно сказать, что это случилось благодаря исключительно стараниям  Ашота. Как уж он сумел завлечь телевизионщиков, каких денег ему это стоило, знает только он. Но сюжет был снят. И, главное,  появился в эфире, буквально, на следующий вечер, в новостях. А потом, повторился неоднократно по разным кабельным каналам, местного розлива. И, это сыграло свою роль. Билеты раскупили на две недели вперед. Рыжий был в эйфории. Ашот ходил гоголем. Да и Маргулис был горд за содеянное, а гордиться было чем, однако, иногда мрачнел, казалось бы, без причины.
     - Ну, ты чего, парень, куксишься? – Ашот незаметно подошел  сзади и, основательно, хлопнул друга своей тяжелой рукой по плечу. От неожиданности. тот прогнулся и чуть не съездил Ашота по уху. Но, слава богу, во время узнал друга.   
     - Ты, вот что. Ты так больше не делай. Нервы не к черту. Могу и врезать. – Маргулис приобнял  Ашота за плечи и завел в кабинет.- Скажи там, чтобы позвали нашего Товстоногова. Разговор есть.
     - Ты про кого, - не понял Ашот. – Какого, такого, Толстоногова? Нет у нас таких.
     - Да Рыжего, Рыжего, пусть кликнут. Рыжего знаешь? Про него и говорю.
     - Знаешь, дарагой. – Ашот, как всегда, с ходу решил обидеться. – Говоришь про Рыжего, так и говори, «Рыжего» позови. Меня не путай. А не какого-то, там Толстоногова. Тем более, что фамилия у Рыжего - Болдырев. Я сам его заявление на работу подписывал. Так что, хорошо помню.- Ашот нажал на кнопку селектора. – Марь Сергеевна, скажи, пусть Рыжий ко мне зайдет.
     Рыжий ворвался, будто струя из брандспойта.
     - Вот он, я. Быстро. И кратко. У меня занавес через пять минут. Зрителей полный зал.
     - Сядь. Охолонись, на секунду. – Ашот попытался успокоить парня.  – Да, куда там. Тот, чуть ли не по потолку бегал. – Ребята. – Это они-то,  ребята. – Некогда мне. Начинать нужно. Вот-вот занавес поднимут. А я тут.
     - Сядь, сказал.  Еще раз говорю, сядь. – Ашот никогда так не говорил  с Болдыревым,  резко и строго. Тот прижух и плюхнулся на стул.   
     -  Ой, как некстати. – Рыжий поднял свою кадыкастую шею, вытянув подбородок к потолку  и возопил. – Ну, что не так?
     И тут вмешался в разговор Маргулис.
     - Успокойся, парень. Все путем. Сегодня, все путем. И завтра, похоже, все путем будет. А через месяц? А через год? Что будет? Ты думал об этом?
     И Рыжий сдулся, как шарик. Потом глянул на обоих тоскливым и каким-то пещерным взглядом и произнес.
     - Ну, мужики, вы нашли время. Совсем, некстати этот разговор. Хорошо, что подняли тему, но, честное слово, не сейчас.  Я и сам об этом думал. Не один раз. Думал, думал и придумал. Только давайте чуть позже. Ну, завтра что ли? Назначьте время. Поговорим. Подумаем. Мне без вас этот вопрос не решить. Есть мысли.  Есть планы. Но, обсудить надо не наспех. Серьезно и обстоятельно. Может вам и не по нраву будет, все, что  предложу. А может..?  Да, что тут гадать. Назначьте время. А сейчас, мне недосуг. Надо спектакль начинать. – И так же брандспойтовой струей вылетел из кабинета.
     - Я его уволю. – Вскипел Ашот. - Пацан. Краев не видит. Выкину, к чертям собачьим.
     - Ну, ну. Угомонись. – Маргулис налил из чайника крепкого чая.
     Чифирить он перестал уже в поезде, когда откинулся, в смысле, освободился. Заварили у проводника с братвой по последнему разу «Индийского». Пачку чая на кружку кипятка. Прокипятили. Сделали по паре глотков, и на том закончили зековский период своей жизни. Скинулись, кто, сколько бросил на общак. Взяли в вагоне ресторане литр водки и тихонько под скудный зековский паек и под «Таганку» почти шепотом, чтобы не  разбудить соседей по вагону, распрощались  со своей прежней жизнью.
     Но, чай Маргулис уважал. Как сказали бы его соседи, если бы таковые были: «чай Маргулис уважал». Только хороший, свежезаваренный и, непременно, очень крепкий. Так что, соседи непременно сказали бы, чай Маргулис уважал и пил его в больших количествах.
     - Марь Сергеевна, – Ашот нажал на кнопку недавно приобретенного селектора. Вызови мне Рыжего на завтра. На двенадцать.
     Кстати. А может и не совсем, кстати, но не могу не рассказать о Марь Сергевна. Появилась она в ресторане почти одновременно с установкой селектора в кабинете директора. До этого дня, Ашот сам выскакивал в коридор и, по цепочке, от ближайшего сотрудника до самого дальнего зазывал в кабинет нужного человека. Потом решил, пора приобщаться к благам цивилизации. И, несмотря на, скупость, он, правда, называл это бережливостью и рациональным использованием средств, дал объявление  в газету «От А до Я», мол, требуется секретарша, для директора, в приличный ресторан. И название ресторана озвучил.
     Весь город знал, что такое - «Золотой Апельсин». И народ пошел косяком. Да, какое там, косяком. Нескончаемым потоком.
     Ашот потел, кряхтел, стонал, но находил в себе силы отказывать нескончаемым старлеткам в мини или же молодым людям с подведенными ресницами. Негоже, считал он, солидному ресторатору, да к тому же отцу семейства, иметь легкомысленный персонал. Особенно у себя  в приемной. Хотя, каждый отказ, ну если и не каждый, то через одного, стоил ему огромного напряжения, всей имеющейся у него силы-воли. Уж, больно хороши были девчонки. А для армянина… да еще «в самом расцвете сил», ну вы сами понимаете - дорогого стоило.
     Так, вот.
     Когда он, уже было,  совсем отчаялся и готов был сдаться на милость любой, первой попавшейся герлы, к концу то ли пятого, то ли шестого дня, нескончаемой  пытки, в порядке очереди, вошла  Марь Сергевна.
     Вошла. Прошла к столу. Положила сверху  бумаги. Села, молча, на стул. Закинула ногу на ногу. Одернула узкую черную юбку. И, только потом, заговорила.
     - Добрый день. Здесь мое резюме. Можете его прочесть. Я подожду. А можете сразу задать вопросы. Готова, на каждый ответить.
     Вот тут, я хотел бы, немного подробнее, рассказать о Марь Сергевне.
     Проработала она в районной администрации, где-то около  пяти лет, на должности управделами главы, этой самой администрации.
     Но, ни что не вечно под луной. И главу поперли с треском. Правда, треск был слышен только в отдельных кабинетах власти. Там, наверху. Но, все-таки, с треском. Но, попоперли.
     А, что же дальше?
     Пришла новая метла. Естественно, со своей командой. И Марь Сергевна, оказалась не у дел. И, как ни странно, практически, без средств к существованию. Да. Бывает. Хотя и редко.
     Но, чудны дела твои, Господи.
     Тот, попертый глава района, через полгода выплыл, все тем же главою, только уже в другом районе города. А, ведь дело собирались завести на чиновника, и в суд передать. И уж, конечно, про Марь Сергевну, новоиспеченный начальник, решительно не вспомнил. Все мосты прошлого, безжалостно сожжены. Впереди - новая жизнь.
     Да. Господь великодушен, ко всем своим чадам. Или не ко всем?
     Так, вот.
     Уже третий месяц, Марь Сергевна обивала пороги всяческих бюджетных, и, всевозможных, коммерческих организаций, с надеждой найти работу. Но, бюджетники хорошо знали предыдущего главу. И опасались, хоть кого-то брать из его команды. А, вдруг? А, если? Да не дай Бог.
     Ну, а коммерсы? Да, кто их поймет. Тоже отказывали.
     Вот так, Марь Сергевна, оказалась в приемной у Ашота, без всякой надежды, хоть на какую-то перспективу…
     - Добрый день. Здесь мое резюме. Можете прочесть. Я подожду. А можете сразу задать вопросы. Готова, на каждый ответить.
     Ашот «надул щеки». Никто из претенденток за все эти пять или шесть дней, не навязывали ему свои правила, как себя вести. Кокетничали. Да. Предлагали всякие «непонятки». Хотя, какие там, «непонятки», очень даже «понятки». Одна, на колени пыталась взгромоздиться. Но, чтоб, вот так? «Вот, мое резюме.  Посмотрите… , ну и т.д.» . Не было ни разу.
     Он поднял тяжелую голову. Глянул, как ему показалось, грозно и проницательно, на женщину. И щеки, сами собой, опали.
     Ну, что ж бывает.
     Вроде, ничего особенного.  Женщина, как женщина. Ни тебе, яркой внешности, ни, каких бы то, ни было, выдающихся форм. А, вот, случилось. С первого взгляда, Да, какого там взгляда. С первого мгновения, он понял. Этого человека он и ждал все эти дни.
     - Какие бумаги, дорогая …
     - Мария Сергеевна. – Прервала она  Ашота. – Меня зовут, Мария Сергеевна. Но, ни как не дорогая.- И еще раз повторила. – Мария Сергеевна.
     Ашот с ходу обиделся. Как это так. Какая-то, не знаю кто, пытается ставить ему условия. Хотел вновь, «надуть щеки», но глянул на нее, и передумал. Улыбнулся широкой армянской улыбкой.
     - Ай, вай. -  Ну, что ты, уважаемая,- Ашот запнулся. потом добавил. – Марь Сергевна. -  Какие бумаги. Иди  на третий этаж. Скажи там, чтобы оформили, как положено. Я позвоню.
     И тут случилось, то, что случилось. Наш Ашот  этого ни как не ожидал.
     Марь Сергевна, вдруг расквасилась. И не то, чтобы просто захлюпала носом. А, неудержимо, зарыдала, да так что Ашоту и не снилось..
     И, вот теперь, он и вовсе сел в лужу. Вернее в кресло, слава богу, оно оказалось в том месте, где и должно было быть. Но, все-таки, в лужу. Растерялся, армянский мужчина. Потом сообразил, вскочил, кинулся к шкафу.
     А вот тут, надобно сказать, что в кабинете у Ашота, шкаф был самым главным предметом мебели. Там и свежие рубашки висели, когда висели, и коньячок стоял на верхней полке.  Естественно, армянский. Ну и прочая, мелочевка, шурум-бурум, типа накладных, всяческой рекламы и так далее.
     Это уж потом, в процессе работы, Марь Сергевна, настояла,  поставить в кабинете бар. А, тогда – только шкаф.
     И сегодня, вот он  он, родимый.
     Так Ашот не летал по кабинету, лет, пятьдесят. В два прыжка, хотя, прыжками это было трудно назвать Трудно, и невозможно, назвать эти зкзерсисы прыжками, да и ни к чему. Но, Ашот, как ему показалось, элегантно, продвинул свои сто шестнадцать килограмм, прямиком к цели. Рванул дверцу шкафа. Из заветной бутылки плеснул изрядную толику, приличного армянского коньяка, и, вроде, как по воздуху, подлетел к Марь Сергевное.
     - Глоток успокоительного. –  Почти, по Голливудски, голосом Де Ниро, правда, с армянским акцентом, произнес Ашот, элегантно, насколько позволяло приличное брюхо, склонился и протянул, тонкого хрусталя,  наполненный бокал. Он и сам не ожидал от себя такой прыти. Но, как оказалось, «жив еще Курилка. И есть порох в пороховницах».
     Марь Сергевна , не глядя, схватила посуду и залпом проглотила все, что было налито.
     Ну, вы понимаете, что было дальше. Скажу только, что минуты полторы, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. А когда, все-таки, с трудом задышала, хватая ртом воздух, Ашот и сам облегченно вздохнул.
     - Ну, ты меня напугала, дорогая…
     - Марь… Марь.. , - хватая ртом воздух, пыталась что-то произнести женщина.
     - Да, понял я, понял. Марь Сергевна. И никак иначе. – Ашот принял у нее из рук пустой бокал.
     Кстати, потом, так и повелось. Все в коллективе стали называть ее, сокращенно – Марь Сергевна. Она привыкла и не обижалась.
     А в тот момент, несколько раз глубоко вздохнув, громко сказала: «фу». Открыла  сумочку.  Достала пудреницу, и пуховкой , как ни в чем не бывало, припудрила носик. Захлопнула. Положила пудреницу на место. Резко встала.
     Так я пошла. – Произнесла она и качнулась из стороны  в сторону, но удержалась. – Куда вы сказали? На третий этаж? – Резко повернулась на каблуках. Прошла к двери. Правда, прежде чем отворить ее, рукой ухватилась за косяк.
     - Да, и скажи… - на всякий случай, - он добавил  - те. –  Скажи-те там, в приемной.  На  сегодня, все. Да, и на завтра, тоже. И вообще – навсегда..  И услышал из-за двери голос Марь Сергевны.
     - Все, дети мои, расходимся. Кина не будет. Кинщик заболел.
     - Годится. - Довольно улыбнулся Ашот. Откинулся в кресле. Плеснул из бутылки коньяка. Вдохнул аромат и отставил бокал в сторону. Еще раз улыбнулся. И еще раз произнес. – Годится.
 
     - Марь Сергеевна, – Ашот нажал на кнопку недавно приобретенного селектора. Вызови мне Рыжего на завтра. На двенадцать.
    
     Назавтра, ровно без пятнадцати двенадцать, Рыжий открыл дверь в приемную.
     - Здрасьте,  Марь Сергевна. Вот он, я. Готов, к труду и обороне. – Приложил руку к виску и вытянулся по стойке «смирно». широко улыбаясь, грустными и усталыми глазами.
     - Сядь, дружочек, передохни. – Остановила его Марь Сергевна . Она сразу поняла состояние Рыжего. Да и по поведению обоих шефов, так же вывод сделала. Похоже, разговор не простым будет. А, потому и остудила мальчишку. -  Время еще есть. Давай, я тебе кофейку плесну. Отдышись. Перекури. Кофе выпей. Думаю, там, - Марь Сергевна рукой показала на кабинет, – тебе вряд ли предложат. Уж, больно, активные они оба.
     - Да, не пугайте вы меня, Марь Сергевна, Я и сам боюсь. Хотя, чего там. - Рыжий заметно занервничал, в два глотка выпил кофе.  Трижды затянулся сигаретой. Затушил ее в той же чашке из-под кофе, хотя рядом стояла пепельница. И решительно рванул к двери. Глубоко вдохнул, прежде чем открыть ее. И не открыл,  распахнул. И, как ему показалось, рявкнул, с порога. Но горло перехватило, и он едва пискнул.
     - Так! Говорить буду я! – Понял, не произошло.  Звук  потерялся, где-то по дороге. Выскочил, назад, в приемную. Марь Сергевна  растерянно  глянула на него. Он махнул рукой, мол, все в порядке. Закрыл дверь. Откашлялся. Сказал «Ха» и, вновь,  стремительно вернулся назад.
     - Так. Говорить буду я. – Повторил он. – А вы, уж сделайте милость, слушайте. Голос его, на этот раз заиграл всеми полутонами, обертонами  и, всяческими, оттенками, о которых Рыжий до сего момента даже и не подозревал.
     В кабинете опешили. Потом пришли в себя. И оба, что Ашот, что Маргулис, расхохотались, в полный голос. И это продолжалось, довольно долго.
     - Валяй. Говори. – Маргулис сквозь хохот, едва смог произнести эти звуки.
     Ашот тоже хотел добавить, но, только замахал руками, - давай, мол. – Не в силах остановить неизвестно откуда, взявшуюся, икоту.
     - Ну, вот. – Проговорил Рыжий, не ожидавший такой реакции обоих шефов. И замолчал. Растерялся. А, поскольку оба главных не переставали хохотать, и Рыжий заулыбался, и спросил. – Могу я сесть? Мне позволено? Или, как?.
     - Не валяй, дурака. – Маргулис резко сменил атмосферу, одной лишь фразой. - Садись. Разговор долгим будет. Ты говорить хотел. Ну и говори. – Маргулис шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее.
     Ашот добавил. Он сегодня с утра был добр, наш Ашот. И, почти, сибаритствовал, несмотря на  неизвестность предстоящего разговора.
     - На самом деле, дарагой. Давай уже. Расскажи, что у тебя на душе. На сердце. На завтрашнем дне. - Ну, право слово, будто не Ашот Акопович, а цыган какой. Вернее, цыганка.
     - Ну, тогда не обессудьте. - Рыжий плюхнулся в кресло, предварительно, отодвинув его подальше от стола,  и продолжил, глянув не обоих шефов.
     - Значит, так. Говорю я, вы слушаете.  Если, что-то, не понравится, не перебивайте. Записывайте на бумажке. Потом, отвечу. А не понравится вам многое, а может и все, что я скажу.
     Первым не выдержал «цыган».
     - Не тяни резину, дарагой, говори, если есть что сказать. А нет. Прекращай балаган.
     - Ладно. Говорю. - Рыжий встал. Сел. Опять встал и  заговорил.
     - В ресторане три зала. Кавказский, Славянский, и вообще, неизвестно какой. Ну. в нем, сегодня мы работаем. Зал полон. Даже мест не хватает. А остальные?  В каждом по два – три столика занято, за весь вечер. Я уже говорил вам об этом.
     - Падажди, дарагой. – Ашот  вставил свою фразу.-  В других ресторанах и того меньше. Я тебе тоже об этом говорил.  Но Рыжий прервал его, резко махнув рукой .
     - Бросьте вы равняться на другие рестораны, - внезапно заорал он. Голос вновь прорезался. Но уже на высоких тонах. – Нет других. Есть только «Золотой апельсин». Остальные - говно. И об этом я вам тоже рассказывал.
     - Стоп, парень. Чего орать. По делу говори. – Маргулис, до сего момента не вмешивался в разговор, А тут, резко. прервал Рыжего. Так можно и до вечера тереть. Дела не вижу. Конкретных предложений не вижу. Перспективы, не вижу.
     Рыжий, остановился. Передохнул.
     - Будет вам перспектива. – Плюхнулся в кресло. Сложил руки на груди, неожиданно, заговорил тихим, почти менторским тоном.
     - Вы, что, слепые? У вас три тысячи метров площадей.  А работает, в лучшем случае, одна треть. Остальные, как я и говорил, простаивают без дела.
     - Ну, и…- Маргулис нахмурил брови. – Ваши предложения, уважаемый.
     - А предложения такие. – Рыжий, практически, успокоился, и монотонно, начал вещать. – Закрываем оба зала, кроме, моего. То- есть я хотел сказать, нашего, того, где варьете.
     - Вах. – Только и успел произнести Ашот, прежде чем Маргулис, остановил его.
     - Ну, допустим. Закрыли. Дальше?
     - А дальше, так -  Рыжий закусил удила. Понял, сейчас, или никогда. – В кавказском зале ставим пять бильярдных столов. Настоящих. На камне. Я хочу сказать, на каменной плите. В городе таких нет. Есть всякое барахло. На дерево-плите, на дюрале. В общем, самоделки. А тут -  фирма. И весь город наш. Я просчитал. Уместятся все пять. И еще останется место для бара. В каждом зале должен быть свой бар. Столы возьмем, в смысле, купим, в Минске. Они вплотную работают с английской фирмой «Британия». Один стол стоит. – Рыжий  замолчал, потом глянул на обоих мужчин и, на выдохе произнес шепотом. Семь тысяч.
     - Семь тысяч чего, дарагой? – Ласково спросил Ашот, почему-то, шепотом.
     - Долларов. – Так же шепотом, ответил Рыжий.
     - Ты..! Я,,! Ты, что? Смерти моей хочешь?  - Ашот схватился за горло рукой, и, почти, умер.
     Но, выжил.
     Маргулис налил ему в стакан воды из графина.
     - Выпей, дружище. Охолонись. – И повернулся к Рыжему. – Ну, с этим понятно. А, что у тебя в  другом рукаве, дарагой? - Спросил Маргулис, на манер Ашота. – Давай. Добивай. Чего мучить.
     Рыжий  упал на амбразуру.
     - Ладно. Помирать, так, - он хотел сказать «с музыкой», но, почему-то произнес, - так помирать. Дальше слушайте.
     -  Славянский зал, наверху. Достаточно, изолированный.  Убираем все лишнее. Перестраиваем. Закупаем в Свердловске  игровые столы. Две «рулетки», два « Блэк Джека» и два «покера».  Там же, в зале, оформляем кассу, и «став», комнату отдыха для крупье.  Из Свердловска берем инструкторов, обучаем бригаду крупье и кассиров. Этих набираем по объявлению, из местных. И запускаем казино. Начинаем работать на полную катушку. Варьете. Ресторан. Бильярдная. Казино.
     -  Фу. Что хотел сказать, сказал. –  Все это Рыжий выпалил на одном дыхании, откинулся на спинку кресла и обессилено сбросил руки-плети, вдоль туловища, почти достав ими до пола. И, устало произнес.  – А теперь, стреляйте. Но, только, в сердце.
     Повисла тишина. Никто, не спешил выстрелить. Тишина  висела и висела. И, когда она стала совсем уж невыносимой…
     - А мне нравится. – Маргулис прервал эту затянувшуюся тишину. – Я готов вписаться. И в бильярдную, и, уж, само собой, в казино. Посчитать надо. Во что это выльется.
     И тут Ашот неожиданно для всех выдал текст.
     - Нравится, не нравится, спи моя красавица. Я устал спать. Проснуться хочу. – Он приподнялся в кресле. Вновь сел. Нажал кнопку селектора. – Марь Сергевна, три кофе. Ну и все остальное. - Глянул на всех задумчиво. Продолжил.
     -  Устал я, сидеть в болоте. Ты, Миша пришел, жизнь затеплилась. Рыжий пришел, жизнь заиграла. Сейчас начнем, жизни забурлит. Я хочу этого. Я старый армянин, но я хочу этого. – Он с нажимом повторил фразу, боясь, что его неправильно поймут – Я хочу этого. Готов. И буду.
     И, вновь, тишина.
• Однако, - Ашот откинулся в кресле и, хитро, глянул  на
Рыжего, - Откуда такие познания? Бильярд. Казино. Минск. Свердловск. Откуда все это в твоей голове? Скажи, дарагой.
• Да, что уж вы, ребята. - Это они-то ребята. - В какое время
живем. Информации море. Вот я и воспользовался этой информацией. А, уж, просчитать, было делом техники.
- Уважаю. - Ащот,  удовлетворенно скрестил руки на своем огромном животе. - А? Что скажешь, Миша?
- Поживем, увидим. - Но было видно, что и Маргулис был весьма доволен, всем услышанным.
     Вы, че? Согласны, что ли. Или решили поиздеваться? – Рыжий всплеснул руками. Понял, все на полном серьезе, но не поверил -  Да, ладно вам.  Правда? Смеетесь что ли? – Выпрыгнул из кресла. Хотел куда-то бежать. Но был вовремя остановлен Маргулисом.
     - Не пыли, парень. Сядь на место. Еще не все решено. А вернее, ничего не решено. Только сейчас основная работа  и начнется. Так, что, приготовься. 
     - Да, я. Да, вы. Да… - Рыжий потерял дар речи. - Ребята. - Это они-то, ребята. Зашелся в кашле и. неожиданно, заплакал. Слезы. нескончаемым потоком полились из глаз. Нос раздули огромные пузыри. Он громко дунул в ладошку. – Извините. – Пытался найти в кармане платок. Не нашел. Рукавом вытер глаза и нос, о джинсы вытер  руку. – Еще раз извините. Но не это главное. Вы меня поняли – это главное. И рассмеялся, сквозь слезы.. Раскатисто и заразительно. Рассмеялись и Ашот с Маргулисом.

     - Марь Сергевна, как всегда, интеллигентно постучавшись, внесла поднос с тремя чашками кофе. Там же стояла бутылка коньяка и три рюмки, нарезанный лимон и блюдечко с орешками. Все это поставила на стол, и, молча, направилась к двери, на секунду повернула голову, незаметно подмигнув, Рыжему.  Тот конечно, заметил, но не подал вида, потому как, похоже, был потрясен, только что услышанным.
     - На-ка, парень, глотни коньячку. – Ашот наполнил рюмки. Все-таки, он был очень чуток, наш Ашот, и к чужому горю, и к радости. и, вообще, ко всякому искреннему проявлению чувств. – Вот и, умница. – Забрал он рюмку из рук Рыжего. -  А теперь, кофейку. Марь Сергевна отличный кофе варит. Выпей, дарагой. Тебе понравится.
     Маргулис с удовольствием наблюдал всю эту картину, улыбался и, сквозь улыбку, неторопливо потягивал Марь Сергевнин кофе. Потом резко отставил чашку.
     - Ну, хватит соплей. Делом займемся. Или вы оба не представляете, что нам предстоит?

- Ну, что я тебе скажу, Скрипач. - Дядя Ваня сидел во главе стола, а рядом устроились на стульях трое таких же серьезных людей, приехавших из разных городов, чтобы определиться, где и когда собрать общую сходку для разговора. -  Настало время. решить, как покончить с беспределом, вновь народившихся  группировок, наплевавших на все законы, хоть ментовские, хоть  и воровские. Творится, бог знает что в  Поволжье. От Астрахани, до Ульяновска. И выше, по Волге. И с этим власти ничего поделать не могут. Потому как, сами по уши завязли в этом беспределе. И мы, законннки, решили взять всю эту непонятку. под свой контроль. - И замолчал. Отхлебнул из блюдечка чайку. Повторил.
 - Ну, что я тебе скажу, Скрипач. -  Дядя Ваня был серьезен. Нет, он всегда был серьезен, но, сегодня, что-то особенно. - Широко ты шагнул - Он в упор глянул на Скрипача. - И это радует. Общество не в претензии. Регулярно доносишь долю малую, на грев и на общак. Как заведено. Но собрались мы тут не за этим. И сидишь ты, как равный с нами. Однако, поверь, это дорогого стоит. Значит уважает тебя общество. И у общества, есть к тебе просьба. Сразу скажу, - дядя Ваня охлебнул чаю из блюдечка, - Отказываться, не  торопись. Как говорят нынче, альтернативы нету. Да и у тебя  хлопот не особо прибавится. Краями пройдешь. - Дядя Ваня отодвинул чашку, как всегда, перевернув ее на блюдце донышком вверх, глянул на Скрипача и произнес. - Говори. Если есть, что сказать.
Все присутствующие, повернули головы в его сторону, так же, отодвинув чашки с чаем.
• О чем речь, уважаемые. -  Скрипач, также
отодвинул свою посудину. - Не знаю, чего вы от меня ждете и что я должен сделать, но, заранее скажу. Спасибо за доверие. Однако, верно заметил дядя Ваня. Я не в масти. И на явный криминал не пойду. За мной люди стоят, от криминала далекие. Их жизнь от меня зависит. Я о них думать должен. И вот они, действительно,  краями должны пройти. Озвучьте тему.  Я знать должен. От начала и до конца.. Что? Куда? Как? В темную играть не буду.
• Не спеши, парень. - Человек слева от дяди Вани положил
 обе   руки на стол. - Мы тут собрались не для того, чтобы тебя в непонятку задвинуть. А для того, чтобы проблему решить. Эта проблема - общая. Кстати, и твоя тоже. Потому и расчет на тебя имеется. Дядя Ваня подписался за тебя… И еще кое-какие авторитетные люди свое слово сказали. Потому мы здесь. Потому и разговор ведем. Кстати. Давай знакомиться. - Человек встал из-за стола и протянул Скрипачу руку. - Это раньше нужно было сделать. Однако, промашка вышла.
• Мирон. - объявился он. - Я из Нижнего. Остальные
сами за себя скажут.
Скрипач встал. Обеими руками, выказав уважение, на правах хозяина, пожал протянутую руку Мирона.
Мирон.  Скрипач  и представить себе не мог, что, когда-нибудь, поручкается  с ним. Легенда лагерей. Законник по жизни, которому  прислушивались и старики, и новые авторитеты. Все большие разборки мимо Мирона не проходили Мало того, они все к нему стекались. И он, третейским судьей, ставил все точки над I. Несмотря на отдаленность зон, разбросанных по всему СИБЛАГУ, слово Мирона было последним и решающим. Вот таким он был - Мирон.
 И у Скрипача, почти забывшего,  хотя и не в масть, всколыхнулось далекое, к этой новой жизни отношение не имеющее. воспоминание.
- Вы, люди, гости сегодня у меня. И я к вам с полным уважением. Дядя Ваня сказал, прими достойно. Чем богаты. От чистого сердца. А все остальное, если захотите, сами скажете. А нет, то и толковать не об чем. Я условий не ставлю, но и в темную не пойду. Кое-что знаю. Вроде как, большая сходка у меня, в ресторане. Опять, говорю, не примите за наглость, но, знать я должен все. Дядя Ваня  скажет за меня. Если что, отвечу сам. Назначьте время. Я все, от меня зависящее, сделаю. Но, от меня, как я понимаю, зависит немногое.
• Захар. - Человек справа от Мирона поднялся со стула и
протянул Скрпачу огромную  и тяжелую руку. Казалось, рука  эта досталась ему по ошибке.  Видно, когда Бог лепил человеков, что-то перепутал или не доглядел. Потому как, хоть и был он роста невероятного, под два метра, а то и поболее, однако, худой и тощий, и рука его была по размеру, вровень с туловищем. И  она, рука эта совсем для него  не годилась. Но, рубленое, будто топором, лицо нескладного человека,  было светлым и искренним.
Принял ладошку Скрипача. Утопил  в своей. Чуть прижал. Тот  съежился. Человек улыбнулся и ослабил хватку. - Не боись, Скрипач, - Произнес он почти шепотом. - Все хлопоты мы возьмем на себя.  За охрану ответит  Суворов. Ему не привыкать воевать.  Кстати, познакомься. - он повернул голову в сторону третьего. - Пора и тебе слово сказать. Обзовись. Парень. Прояви  уважение.
Из-за стола встал небольшого роста, худенький, средних лет мужиченка, с вихрастым, ну прямо Суворовским, чубчиком на голове. Улыбнулся широкой улыбкой. Представился.
• Суворов. Как сказано. - И с удовольствием
тряхнул протянутую руку Скрипача. - Мы с тобой пересекались на Оренбургской пересылке. Ты тогда еще щеглом был. Да и я в босяках ходил. Однако, помню твою упертость. Казенную ложку не взял. Дождался, когда с воли свою перекинули. А до того не ел четверо суток.
• Может и было. Не упомню. Сколько лет прошло. - Маргулис
отпустил ладошку Суворова. - Ну, да, бог с ней, с пересылкой. Когда было. Поговорим о делах, наших нынешних.
• Поговорим. Отчего же, не поговорить. Для того
собрались -  Дядя Ваня оглянулся по сторонам. Увидел официанта.
• Сынок. - Позвал он негромко - Принеси-ка ты нам еще
чайку. Да  так же хорошо завари, как прежний. И, не дожидаясь ответа официанта, обернулся к Маргулису. - Ты, Скрипач, послушай людей. Поговорите. Каждую мелочь. От этого многое будет зависеть. Что касается ментов. - дядя Ваня перевернул чашку и пододвинул ее под струю свежего  чая. - С ментами я все решил. Но, чем черт не шутит. Сегодня с ними решено, завтра поменялось. Но и это, моя забота. А все остальное Суворов сделает. Как было сказано, ему не привыкать, воевать. Кстати, уж, не обессудь. Твоих орлов мы снимем. Суворов свою охрану  поставит. А ты,  распорядись о досуге. Это, Скрипач, на твоих плечах. А также, по ресторану, сам понимаешь. Тебе и карты в руки. Люди будут серьезные. Постарайся. Чайку завари, хорошего. Чтоб самому не стыдно было. Чего я тебя учу. Ты в теме. Да. вот, хоть, как сегодня. Не плох чаек. - И он до краев наполнил блюдечко.
И этот день пришел. Вернее глубокий вечер. Еще днем перекрыли верхний и нижний подъезды к ресторану двумя “Камазами”.
А, надобно сказать, что ресторан расположен был так. что к нему напрямую подъехать было, ну никак невозможно. трамвайная насыпь перекрывала основную дорогу. И добраться до подъезда можно было только справа, или слева, по перекресткам. Вот там-то и поставили на  дорогу “Камазы”. Вроде, как блок посты, на манер тех, что в армии практиковали в Кавказском варианте. Суворов свое дело знал, поставив  на грузовиках по паре пулеметов. С черного хода так же стояли его люди. В случае чего, можно было спокойно отойти к припаркованным заранее в переулке автомобилям. Но, никакого “в случае чего” не предвиделось. Ни одного мента в радиусе пары километров, не наблюдалось. Дядя Ваня и в этот раз не ошибся
Однако, Маргулис этого не видел. Не до того было. Хлопот привалило, выше головы.  Ну, во-первых -  встреча гостей. Хоть пришлые люди и взяли хлопоты на себя, однако, присутствие Маргулиса на встрече было обязательным.
Похоже, последние веяния коснулись и законников. А, чего греха таить. Если уж говорить откровенно, то на сходку только законники и были приглашены.
Может так испокон веков заведено было. Что, вряд ли. Никогда авторитеты не выставляли на показ свое благосостояиие. Наоборот. Старались не выделяться. Но, скорее всего, последние заокеанские веяния сказались и на Российской воровской верхушке.
“Крестный отец” тогда уже шел по всем экранам в видео салонах. И потому, к парадному подъезду припарковывались автомобили, коих Маргулис видел только на касетах  западных боевиков. А, последние два лимузина, и вовсе его доконали. Правда, виду он не подал. Вроде, обычное дело. Такие каравеллы, метров по десять, а то и больше, вроде как, ежедневно причаливали к его крыльцу. Однако, подъезжали и скромные, “Волги”, в основном, черного цвета. И этих гостей встречали с неменьшим почтением.
Гости чувствовали себя вольготно, Разбрелись по всем этажам. Кто - шары покатать  на бильярде, кто - на рулетке ставку сделать, кто карту метнуть на “Блэк Джеке”, или на “Покере” испытать счастье.
 Никто не позволил себе ничего лишнего. Прием проходил на уровне Кремля а если быть точнее, то уж никак не ниже Собрания Государственной Думы. Хотя. чего там Дума. Тоже мне авторитет. В общем, серьезные люди  и вели себя, по серьезному.
Если бы я, вращался в кругах нашей профессорской элиты, хотя в те года, от нее почти ничего не осталось, или в обществе нынешних политиков, самого высшего звена, черт его знает, кто бы в этой партии выиграл. Те, кто, там, на своей стороне шахматной доски играли белыми, или те, кто сегодня собрался у Ашота. Люди приехали знатные. Известные миру. Именно миру. Правда, определенному миру. И уважением пользовались по стране, пожалуй, даже больше, чем президенты, Их тогда, я имею в виду президентов. менялось в большом количестве. Только привыкнешь к одному, а тут, на тебе, другой на троне. В этом же мире было все стабильно. С начала той самой республики, за которую боролись, начиная, с семнадцатого года, и легко пустили на распыл, под звуки нового гимна. Но, это только мое мнение. А чего оно стоит? Так, номинал. Однако, беспредела хватало в эти годы, на всех уровнях. Особенно, в низах. Хотя, что я лопочу. Какие низы? Так - семечки. Петушки на палочках. Уж, как там, во всяких “думах”, “советах федерации”  и прочих “следственных комитетах” обделывались дела, естественно, для благосостояния народа, только Богу известно.
Но, и бог нам ничего не скажет.
Да. Так вот о беспределе.
Туфта. Она и есть - туфта. Ради этого и собрались люди сегодня в ресторане у Ашота, отодвинув, до времени,  все свои дела.
Беспредел.
 Он был во все времена и везде. Начиная от Адама, и заканчивая сегодняшним днем. Хоть и во власти, хоть и в воровском мире. Однако, похоже, я погорячился. Скорее всего, во времена Адама такой расклад еще не народился. Но, предпосылки, наверняка, были. Не могло не быть. Возьмите того же Каина. Должны же были откуда-то, изначально, ноги вырасти. Вот они и выросли, до такой степени, что настало время, срочно их укоротить.
Но не могло не быть его, этого самого беспредела. даже в приличных заведениях. Хотя, где они -  приличные? Где они - достойные? Уровень заведения, равнялся и уровню беспредела. Только в такие заведения не совались разные “шавки”.  У них свои “шинки” были.
У Ашота, с первого дня все было на уровне. Ну, уж ежели не с первого, то со второго. Стрельнули пару раз. Попали. Правда не до смерти, подстрелили двоих беспредельщиков. И на этом тема  кому, что и как, закончилась. А, до того, нарывались, уж как, нарывались. И Ашоту грозили всеми карами небесными. Мол, ты че, парень, две жизни имеешь? Так мы их укоротим. Ох, как трудно, в те времена приходилось Ашоту. Но, времена меняются. Приходят люди.  Вот и Маргулис пришел  А с ним и жизнь другая началась у ресторана. Ну, да я об этом уже говорил. А уж сегодня... глупо было бы, если б сегодня было по другому...
Да и не мудрено. По нынешним  временам ночной клуб Ашота выглядел шикарно и очень стильно.  Нет, наверняка, где-нибудь в Европах и были ночные клубы и покруче. Но. у Ашота по нашим меркам, и в нашем городе был ой, как крут.
Ежели казино - все в меру. Полумрак. Ничего лишнего. Рассеянный свет на столы, чтобы ничто не отвлекало от игры. И в воздухе, непонятно откуда, чуть слышно, фоном спокойная ненавязчивая музыка, создающая определенное настроение. И уж, конечно, строгие, вышколенные крупье - молодые девчонки и парни, четко понимающие, кто они, и для чего здесь находяться.
          Однако, не могу не сказать.
 Германия. Висбаден. Мой друг и одноклассник, уже шестнадцать лет, всей своей огромной еврейской семьей, живущий в Констанце, привез нас с женой в Висбаден, И, так случилось, что мы ездили, ездили по городу, по пригороду Висбадена. по улочкам и закоулкам, почти заблудились. Наткнулись на православное кладбище, где упокоились поручики, штабс-капитаны, и есаулы, когда-то спасшиеся от советов. Постояли. Поглазели. Почитали полуистлевшие надписи. Зашли в православный храм. Помолились. А, потом выехали на улицу, где рядком стояли особняки, виллы, или пожалуй даже дворцы. Ну, может не совсем, дворцы. Но, очень близко к тому, что у нас дворцами сегодня в России зовется. Виллы всех  Великих Князей, каких-то статс-дам и всяческих княгинь из России.
И начали плутать дальше. Ехали мы ехали, и приехали на какую-то площадь и оказались возле бюста Федора Михайловича. Ну. как было не остановиться. Я его сразу узнал. Удивился. с чего это он тут, вдруг? А потом понял. Ну, где ж стоять ему, этому бюсту, если не тут, рядом с красивейшим зданием, века девятнадцатого, а то и постарше. Он ведь, и сам оттуда, из того века. И здание это служило игровым заведением…
Нет. Так нельзя. Это вам ни какой-то катран средней руки. Это одно из лучших казино Европы, на протяжении нескольких веков. То самое казино, где он, наш Федор Михайлович проигрался в пух и прах Да, разве мог я оттуда уехать, не заглянув  внутрь.
- Вовейка, - Сказал я своему другу, - Уже почти
немцу. - Мы с тобой сюда зайдем обязательно. Иначе, я останусь на этом крыльце и помру, пока не побываю внутри н ие увижу все, что видел Достоевский.
И мы, пошли.
Нас не пустили.
Вначале.
Костюмчики не соответствовали.
Но, потом выдали казенные пиджаки из казенного гардероба, взамен наших.
Так вот.
Про нас с Вовейкой. Вошли мы, значит, в казино.
  Да, кстати, про Вовейку, не удивляйтесь. Так мы его звали еще в школе, классе в девятом, поскольку он был пониже  всех нас недорослей, вымахавших, уже под метр девяносто. Вовейка был пониже. Но, как он играл в баскетбол. Это надо было видеть. Как-то ненароком, почти между ног у противников, уж, как он их обводил, только богу известно,  Юркий и быстрый, прорывался под щит. И закладывал мяч в корзину.
Но, это так, лирическое отступление, как говаривала наша училка  по литературе.
 А тогда, в Висбадене, скажу я вам, друзья мои, я играл. А почему бы, нет? Вошел, как в храм. Ну, ей, богу в храм. Куда я мог еще войти, где проводил ночи Федор Михайлович.
Ну и дурак. Это я, дурак. Развеялась лишняя одухотворенность. как только мы вошли с Вовейкой в игровой зал. А, надобно сказать, что коридоры были достаточно длинными до игрового зала. Во всяком случае, мне так показалось. А зал?  Красив. Ну, что. Роскошен. Люстры, Полумрак. И в смокингах мужчины. с набриолиненными вихрамии, похоже. они и спали в своих смокингах. Похоже, стоя. А может, дворецкие их с утра наряжали. А, может, мне это только привиделось. И, на самом деле, там только немецкий пролетариат и присутствовал. И уж, конечно, немецкие бабы. А, как без них? Простите, я хотел сказать, фрау. Да. нет. Фрау. тут не бывали. Они были замурованы в стенах тремя К. Киндер. Кюхля. Кирха. Но, женщины, не фрау, конечно, были, роскошны. Почти все в вечерних туалетах. Так что, мы, с Вовейкой, в каких-то фильдеперсовых пиджаках, выданных нам на вешалке, что я, что он, два клоуна на фоне высочайшего приема. Ха-Ха! ХО-ХО. Терпели нас и окружающие. Поняли. Россияне, что с них взять.
Однако, атмосферу этого заведения, друзья мои, словами  не передать. Это надо ощутить, прочувствовать. Окунуться в нее, эту самую атмосферу. Спокойствие, неторопливость и чопорность. Чопорность во всем. Вот, мы какие. Мы тут играем. А у подъезда стоят наши “Ролс Ройсы”, “Ягуары” и прочие автомобильные игрушки, это к слову о пролетариате. И все это не спеша, от стола к столу с непомерным достоинством, чтобы не потерять авторитет тех машинок, на которых приехали. . Мы, кстати, тоже, не пальцем деланные, на “мерсе”, приехали. Правда на 220 - м. И, все-таки.
Да. не могу не отметить, что за время нашего присутствия, в этом самом казино, не один из проигравшихся, не застрелился после проигрыша, или, просто, от отчаяния.
 “Ах, Герман, Герман.”
А я, скажу вам, выиграл. Немного, но выиграл. Фортуна была ко мне благосклонна. И мы эти марки прокутили с Вовейкой, Аллой, его женой, и  моей женой Розой, на очередном ночном празднике в Висбадене, то ли по случаю пива, то ли еще по какому-то.
Но прежде, чем уехать из казино, я подошел к бюсту Федора Михайловича, поклонился.
• Отомстил я за вас, господин Достоевский. Хоть, немного
хоть чуть-чуть, но, все-таки отомстил. - Произнес я. И горд  этим безмерно.

  И, все-таки, хочу сказать, у нас в России временами было много круче. Хотя  бы в нашем городе. А уж по столицам, я представляю, как оно, все это, происходило.
В казино приходили “пацаны” с огромными полиэтиленовыми пакетами, вроде тех, с которыми ездили в Китай, или в Польшу, народы, челноками, набивая их барахлом из-под небесной или “вшистко едной”. Но, сегодня.  их  набивали  деньгами. Хоть и деревянными, но нашими. Играли минут сорок, потом бросали на пол пустые пакеты и уезжали. Часа через полтора возвращались, и все начиналось сначала. Потом снимали перстни с “брюликами”, “ролексы”, стоимостью, по тем временам не менее однокомнатной квартиры, с теми же “брюликами” по циферблату, схема не давала сбоя. “ Пацанов” было не удержать.
 Потом. Под слово “пацана”, оставляли ключи от иномарок. Документы на машину и, если в течение трех дней не возвращали проигрыш, без разговоров - карточный долг - “святое” , “по всем понятиям”, автомобиль переоформляли  на другого собственника.
А тогда, да и сейчас, через тридцать лет, ничего не изменилось. И свято место, будет всегда заполнено , до тех пор, пока на земле существует ИГРА. 
Но мы же все в Европу. Все там. Но, ни Европа, ни Азия, ни, другие континенты. ничего, на изменяит. ИГРА, есть ИГРА.
Издревле. Когда-то играли в камушки,  где-то на костях животных, где-то в раковины, просто. ничего другого не было под рукой. Играли на ореховых скорлупках, Кидали отточеные  в кубики кости, складывая их, в стаканчик.
И уж, конечно, века подарили нам карты. Через много, много игр, разного калибра, карты прошли сквозь всю нашу жизнь. Одна из самых первых игр - тарок. Затем, длиннющий список забытых и полузабытых карточных игр. И, наконец. наши современные. Штосс. Покер. Винт. Преферанс. Да просто и в дурака срезаться..
Это уж, последние выдумки. А до того, сколько их было. Не перечислить. Играли. Играли. Играли. Не переиграть.
Ну, и, друзья мои, конечно же -  шахматы. Уж, это ли не игра?. А чем не игра на деньги? Какие там камушки. Кто эти камушки  нынче помнит? Раковинки, или бараньи косточки?
Однако, вернемся к нашим баранам. В клуб Маргулиса. Да, что там, Маргулис свое дело знал. А в этот проект он,  и вовсе, вложил всю свою душу.
Бильярдная - в классическом стиле. Как в лучших домах ЛондОна и Парижа.
Ну, это так, для красного словца.
А вообще-то, все было оформлено по Московскому стандарту. А чего велосипед изобретать.
Зал.
У нас в России были и покруче.  Правда, с ориентацией… прошу не путать, одну ориентацию, с другой. Так, вот с ориентацией на местный колорит, который, надо сказать, только добавил шарма, и, в результате, уюта всей бильярдной.
А, что уж, говорить об основном зале, где были накрыты столы для собравшихся на сходку гостей. С него, с этого самого зала, все начиналось, изначально, как вы помните. Тут, как говориться, комментарии излишни.
Ой, ребята. Я там был и все видел. Видел я рестораны за “бугром”. И не один раз, и не в одной стране. Скажу, не покривив душой, у Ашота было не хуже. А в чем-то, может и получше.
Кстати. Из города сегодня, вольных было всего трое. Хотя, как поставить вопрос. Пожалуй. посторонним был только я. И то, относительно. Вторым был, пожалуй,  Виктор Астафьевич - кошелек Общества. Он не был ни законником, ни авторитетом. Проходил по “масти” как “барыга” Но Общество доверило ему “общак”. Было и такое в девяностых. Каких чудес в девяностые не было. И он, Астафич, крутил деньги  “общака”, преумножая их на сделках. Естественно, оставлял  долю малую для себя, с одобрения того же Общества. Но это был еще тот бизнес. При любой неудаче, с него спросили бы по полной. И, не дай бог…
Третьим же, но, о третьем, пожалуй, я умолчу. Назовем его просто, человеком  со стороны. Кстати. Похоже, это его стараниями, естественно, с подачи дяди Вани, ментов в округе и вовсе не наблюдалось.
Вот такая, в общем и в целом, сложилась картинка Необычная, но интересная.
Однако, все это, как бы поточнее сказать, было только прелюдией, что ли, к основному блюду. Основное же действо началось, чуть позже. Гости в одночасье. бросили игрища и собрались за столом, внизу, в старом зале. И вот тут, за столом,  решались,  и, похоже решились.  проблемы, из-за которых все и собрались. Никого лишнего. Только Скрипач, из городских, сидел на равных и, на равных же, имел право высказать все, что  хотел. Но, однако, он не спешил этим правом воспользоваться. Люди знали дело. И по делу говорили.
Человек со стороны, в начале, чуть даже подрастерялся. Ну, никак не ожидал такой глубинной проработки вопроса. Однако, не на долго. Тут же собрался с мыслями и так же вошел в тему. Профессионал, однако.
Хочу сказать. За столом все спиртное, а оно только появилось на нашем рынке в том ассортименте, который был предложен Ашотом. Всякие виски, джины, кампари, “Пины-колады, и, прочие, французские коньяки.  До этого в продаже был в, основном. на всех уровнях, пресловутый бельгийский “Рояль”, который продавали во всех вариантах. кто с “колой”, а  хоть и, просто, с соком, а еще чаще, примитивно, водой разведенный, Причем в разной пропорции. Все зависело от уровня шинка.. 
Ну, так вот. Все эти новинки Российского алкогольного рынка, не были тронуты ни с одной посудины. Чай пили. Десерт употребляли. Бутерброды. Но чтобы спиртного - никто… Даже когда  кончилась, как бы это  сказать, официальная часть, что ли, никто из гостей не “вмазал”, как говорят обычно.
 Девчонки, которых Ашот, на всякий случай, ангажировал  на вечер, ну вы понимаете, о ком я говорю, также остались не у дел. И гости разъехались глубокой ночью, без приключений и всяческих заморочек. И  никто в городе им не препятствовал. Ни в аэропорту, ни на жд. вокзале, хотя с вокзала, похоже, никто не уехал.. А уж автомобили, прошли все пункты ГАИ, безо всяких проблем. Вот такая была организация.
 Однако, польза от сходки, как потом говорили люди, была весьма ощутимой. Похоже, проблему все же решили. И в Поволжье порядок более, менее установили. Кого-то стрельнули, кого-то властям сдали. кого-то…  ну да ладно. Во всяком случае, беспредела стало значительно меньше. И молодые ОПГ- шки заметно поутихли, получив свою малую долю от  общего пирога.
Кстати. Витек, со своей командой, ну, вы помните. Я о нем вначале упоминал, вышел из этой ситуации с наименьшими потерями, сохранив свое влияние почти на все коммерческие структуры района, включая и рынок. Голова у парня была.
Однако, счастья это ему не принесло. Однажды прошили его очередью из АК-эма, от левого плеча, до правого бедра. И только мастерство хирургов местного военного госпиталя, прошедших серьезную практику в Афгане военно полевой хирургии, помогло ему в результате встать на ноги. Но, это были уже совсем не те ноги.
Вот такая жизнь, складывалась у Маргулиса в те времена.
А времена были благостными. Молва. Она и есть молва. Все, от мала, до велика, прознали, что и как, было у Ашота. И на каком уровне. Сарафанное радио, эффектнее всех теле, и всяческих радио передач. Народы и так косяком шли на спектакли театра варьете.
А теперь и в бильядной не было отбоя от желающих. И весь город собирался, и люди столы заказывали за день, а то и за сутки, чтобы поиграть вволю.
В казино тоже было не протолкнуться. Шли. Шли, и шли. Приходили. Уходили. Возвращались вновь. И снова уходили. Вернее уезжали. Если было на чем уезжать. И, все-таки через два, три дня, возвращались вновь. И снова, играли.
Выигрывали. Проигрывали.
• Но, жизнь кипела,- как говорила
вахтерша, сидевшая на входе, рядом с охраной.
И кипела бы и до сего дня, если бы…
А, вот это, “если бы”, и поставило все точки над “I”, в перспективе, дальнейшей жизни и Ашота, и Маргулиса.
Ну. где еще, в каких Европах, так было не стабильно, как в бизнесе, который  дарило народу, наше государство.  А, ведь вы помните, это оно, и только оно, позволяло и давало “добро”, или “добра” не давало, ежели, что-то, ему, государству не нравилось. И, опять-таки , от самого верха, до самого низа. Потому что в самом низу, и там было “государство”. Хоть и на уровне района, а, хоть и поселковой администрации. Не даром, в мои армейские  времена говаривали: “ Чего, тебе, служивому генерал? Бойся ефрейтора. Если захочет, небо с овчинку покажется.” Вот и тут. Ефрейторы куражились, как могли.
Проверки. Проверки. Проверки. Хоть, от общества анонимных алкоголиков, хоть и от комиссии по защите животных Мадагаскара. И всем дай. Хоть немного, но дай. А как не дать
Я помню, въехал в стольный город Краснодар. Номера иногородние. ГАИшник палочкой машет. Ты куда, мол.-  Да, вот сюда, - отвечаю,- направо. Там знак поворот.
 - А, а я думал, ты прямо. Прямо нельзя.
 - Да нет, я на право.
 - Ну, ладно, -  это мне ГАИшник, опять - дай хоть, полтинник, что ли. Зря я тут стою, или как.- Не дал я полтинника. Расстроился ГАИшник. Поводил меня бранью. А я ему палец показал, сквозь боковое стекло.
Вот так мы и жили. да и сегодня, примерно так живем.
Ну, да ладно. Не та тема пошла. Все меня заворачивает куда-то, не туда. Я ведь о Маргулисе начинал рассказывать.
А с ним-то, что же?  Ну. нет, чтобы уж совсем  обреспектабился. Но приобрел вес. Скрылась дистрофическая сущность, под  свежей пеленой благополучия. Джинса оттуда, из “ВРАНГЛЕРА”,  Если кроссовки, то понятно, “АДИДАСЫ”. Даже бельишко, и то, “НЕДЕЛЬКА”. А что, мог себе позволить. И позволял регулярно. Красиво жить не запретишь. Если все вокруг так красиво. Тем более, Вся красота, тобою самим и создана, как говаривал, когда-то, теперь уже в древние времена, уважаемый господин Достоевский.
Однако, только Федор Михайлович, со свойственным ему оптимизмом, мог утверждать, что “красота, спасет мир”. Красота, красотою. А мир, миром. И уж в нашем мире, красота проявлялась совсем не в тех понятиях, которые представлял для себя господин Достоевский.
Главное. Жизнь бурлила. Жизнь кипела. Жизнь из последних сил визжала, а то и хрипела, задыхаясь. Но, кого это трогало. По барабану было всем. Я уже говорил. От ефрейторов, до генералов. От генералов, ну и выше. Понятно, от чего хрипела, задыхаясь, наша жизнь.
И, все-таки. Выживать надо было всем. От пресловутых ефрейторов, и… так далее, по восходящей линии. И выживали все. Каждый на свой манер. Кто-то спотыкался и летел в тартарары, а кто-то, помудрее, прижухнув, дожидался своего часа, и, уж потом, разворачивался по-полной, ничего не боясь, потому как вокруг все было куплено, им же. А, если и не куплено, то запугано, до седьмого колена того бедолаги, и всех его родных и близких.
Главное. - Как я уже сказал - Жизнь бурлила. Жизнь кипела - И это было прекрасно.
Для кого? А для всех. Не знаю, как уже там совсем наверху, но на наших уровнях всех устраивало от А до Я. Копейка текла в ручейки, ручейки сливались в речушки. а речушки потоками растекались в нужных направлениях. И, уж, конечно, и к нашим рукам прилипала малая толика. Это была система.  И удобнее всего надо было постараться вписаться в эту систему. Так проще. Ну, и богаче.
Когда на казино Государство положило 90% налогов от прибыли, проще было отдать наличкой 40% процентов властям, и тебя никто не тронет, на ближайшие два месяцо. И проверки от “общества анонимных алкоголиков”, а то и от “комиссии по защиты животных Мадагаскара”, как-то прекращались сами  собой. До следующего раза. И это всех устраивало.
И наших, и ваших. Вернее, ихних. А уж, ежели, совсем по-русски, то, не ихних, а “их”.
Вот так и топтали свой жизненный путь тех времен Ашот с Маргулисом. И топтали бы, видимо до сего дня, не распорядись судьба с ними по иному. Вернее не с ними обоими, а с Мишаней Маргулисом. А, ежели точнее, со Скрипачом. К тому времени, в нем мало что осталось от Мишани. Да и фамилии его никто толком не помнил. Если, только в каких-нибудь специальных ведомостях значилась его фамилия, имя и отчество, со всеми вытекающими отсюда подробностями. Но эти ведомости, или, как там они называются, как я понимаю, были исключительно, для служебного пользования.
И время этих ведомостей, как видно пришло. Пришло это время.
Но, как пришло, так неожиданно и закончилось, не начавшись.

   
Не могу сказать, что  он тут же решил, как дальше существовать ему - Маргулису Михаил Петровичу. Но, однако, что-то сломалось в его голове, а может и наоборот, возникло, родилось. Да ведь, евреи, они какие. Чем больше их судьба полощет, тем больше они мужают. Может, мужают, а может, и слабеют. Вот и Маргулис, мужал, мужал и домужался, до сегодняшнего дня. Однако, это радости особой не принесло. Зато появилась  нескончаемая тоска  по вчерашней, и, конечно же, позавчерашней жизни. Перестал спать. Затосковал. А потом,  напрямую, без обиняков, как-то, задал вопрос Ашоту.
- Слушай, друг. - И замолчал надолго. Потом решился. - Глянул,  куда-то в сторону. Выдавил через силу. - Конечно, смешно об этом говорить, через столько лет. Но, все-таки. А, вдруг. - Громко выдохнул. Поднял глаза. - Скрипка моя цела? -
Ашот был готов к этому вопросу, глянул на товарища и, не слова не говоря, подошел к  необъятному шкафу, открыл левую створку, долго копался в закромах, откуда-то из необъятных недр этого бездонного хранилища с трудом выволок скрипичный футляр, весь заросший паутиной и толстым слоем пыли. Обтер его своим рукавом белоснежной рубашки. Помогло мало. Рукав стал черным, а футляр, как был, так и остался прежним и неприглядным. Молча протянул Маргулису.
 Справедливости ради, надобно сказать, что со скрипочкой у Мишани, там, на зоне, окончился всяческий альянс. Но, это я так, поверхностно. На самом деле все было довольно,  сложнее. То-есть, я хочу сказать, однажды, в  самом начале срока, он понял, что смысл его жизни потерян. И потерян навечно. Что есть его жизнь без скрипки? И что есть он, без своей скрипки. Однако, лагерь быстро расставил все по своим местам. Какая, к черту, скрипка, когда надо было элементарно выжить. И Маргулис выживал. И выжил. Поначалу, с трудом, позже, появился авторитет, стало проще, но не легче…
… Маргулис принял футляр бережно, даже с какой-то опаской. Смахнул невидимые пылинки, повернулся, молча, и вышел прочь. Зашел в оркестровую. Накинул на дверь крючок. Пожалуй, это был единственный крючок на единственной двери во всем хозяйстве Ашота. Все остальные запирались на современные английские, а то и цифровые замки. Потом подумал. Освободил душку, сбросив ее с петли.  Даже дверь приоткрыл. Прошел в дальний угол, сел на табуретку на стыке двух стен, положил на колени закрытый футляр, откинул голову, закрыл глаза и, надолго, замер.
Когда Ашот зашел в оркестровую, он увидел Мишаню в обнимку со скрипкой. На лице  его была улыбка. По щеке медленно сползала слеза, глаза были чисты и открыты, а вот,  сердце не билось.