ДАР. Глава 9

Мгновения любви, выпавшие на долю мерзавца,
придают смысл его жизни.

Из к/ф «Кровавый алмаз»

Свое 39-летие я отпраздновал широко. Одиночество больше меня не убивало. Я никого не любил, а значит, и страдать было не по кому. Этот женский «парад-але» у меня дома надоел настолько, что я вообще исключил его, как элемент своей жизни. Оказалось, что смотреть на мир глазами человека, который не зацикливается на взаимоотношениях полов, это все равно, что прозреть для слепого. Действительно, все видится в другом свете, сама жизнь становится куда как проще, а ее возможности несоразмеримо шире. Не могу сказать, что мне было очень весело, но зато точно – очень спокойно.
Накопленные деньги я разместил на счета в нескольких банках, оставив дома сумму, что называется, для поддержки штанов, и раз в три месяца мне на карточку приходили проценты, не очень большие, но составляющие приличный довесок к получке военного. Жил, по выведенной для себя формуле: не жалей и хватит, не транжирь и останется. По натуре никогда привередой не был, а потому мне хватало на все: на полюбившееся мне золото и камешки, на пополнение коллекции ножей, на периодические походы по кабакам, на подарки родным и близким, на понравившуюся одежду, само собой на повседневные нужды. Одним словом – на полноценную жизнь. Хотя, это три слова.
Такая жизнь сделала из меня законченного эгоиста. Склонный к самокопанию, я долго размышлял о природе этой характеристики человека, и пришел к такому выводу: абсолютно все люди – эгоисты. Не в том только смысле, что любят исключительно себя, а значительно шире – все свои поступки, дела homo sapiens  оценивает с точки зрения самолюбования. Не даром придумана поговорка «На миру и смерть красна». Чтобы не делал или не заставлял себя делать человек, делает он это, прежде всего для себя (исключаются, естественно, случаи насильственного принуждения). Даже жертва жизни говорит лишь о том, что именно таким образом он видит наилучший для себя выход: ведь это делается не просто так, а чтобы было лучше жить его детям, родным, близким, в коих свое продолжение видит. Здесь можно поспорить только насчет безымянного подвига, да и то, с натяжкой: для себя-то он все равно совершается из эгоизма.
А уж Бог так прямо и говорит: «Аз воздам!» То есть, чем ты более являешься приверженцем веры, тем более стремишься к небесной благодати. Боишься, суда Божьего, грехи замаливаешь, которые из себялюбия до этого совершаешь, за душу трясешься, веруешь из страха. Одним словом, из эгоизма.
Звучит все это довольно погано, но уж слишком долго я на эту тему размышлял (еще ребенком задумывался, но тогда неуемная детская энергия не давала сосредоточиться, а сейчас времени свободного было много), и теперь другую точку зрения лицемерием полагал. Хотя, подискутировать всегда был готов, да только достойных собеседников не находилось – люди почти всегда чем-то заняты, более, на их взгляд, полезным и нужным для них. Эгоисты!
Так вот, в соответствии с вышесказанным, я не осуждал себя за то, что делал или не делал. И вообще, принял как данность, что нет плохого и хорошего, есть то, что тебя огорчает или радует. Это, кстати, абсолютно всех касается.
Жил я спокойно, общался преимущественно с постоянным, но довольно многочисленным кругом людей, из которых как друга позиционировал только Диму. Меня довольно часто приглашали на дни рождения, праздники, банкеты, но я, в абсолютном большинстве случаев, отвечал отказом – не хотел лишний раз искушать себя, боясь сорваться в алкогольный штопор. Не прошли для меня терапевтические выпивоны после развода с Линой даром. Постепенно, приглашения стали реже, а потом и вовсе на нет сошли. Это меня вполне устраивало, ибо отказываться каждый раз было неудобно, а в случае, буде такая нужда появится, я мог обойтись и без приглашения для того чтобы явить свою персону.
В целом, быт был налажен, и такой привычный уклад жизни меня удовлетворял. Сюрпризы случались не часто, что было кстати – не любил я их, ни плохих, ни хороших. Нарушали они спокойствие, к которому я шел шесть послеразводных лет. Я не смог еще до конца отойти от этого, а потому каждый телефонный звонок, воспринимал, как потенциальную возможность получить плохое известие. Но звонили мне не часто, за исключением тех случаев, когда я ложился отдохнуть днем. Стоит мне на пару минут закрыть глаза, как моя значимость в мире резко увеличивается, я сразу становился нужен, причем абсолютно всем, даже номером ошибались именно во время моего сна.
Очередной такой звонок разбудил меня в три часа дня, когда я отсыпался после суточного наряда. Звонил мой однокашник по высшему училищу, осевший в Москве, сообщал, что скоро собирается приехать в Питер. Я сонным голосом сообщил, что буду рад принять его на несколько дней у себя дома, и гостиницу ему снимать не обязательно. Он остался доволен, я – нет. Опять разбудили! Не дали досмотреть сон. Мне, как это нередко бывало, снилась Лина, не в той купеческой стати, которую она приобрела с годами, а в бестолковых кудряшках, которые носила в юности, и смешных полосатых брючках, зауженных снизу.
Умывшись и причесав голову, я оделся и отправился прогуляться. Заглянул в хорошо знакомую мне ювелирную мастерскую, где в гордом одиночестве должен был начальствовать мой знакомый, подгонявший мне выгодные варианты сделок с ювелирными изделиями и сам мастеривший их по моему заказу. Он исчез с полгода назад, не было его и сейчас.
Мы познакомились года четыре – пять назад: я заказал ему золотую цепочку из его материала и заплатил аванс в размере половины стоимости изделия. После этого он морочил мне голову месяцев пять – шесть, постоянно выдаивая из меня деньги, ссылаясь на инфляцию, удорожание золотого лома и, почему-то, на слабое здоровье. Я уже совсем было собрался с ним разобраться по своему, как умел, но он, то ли почувствовал, то ли дела пошли в гору, вдруг позвонил на сотовый и сообщил, что заказ готов. Цепь получилась на славу – семьдесят грамм плетения «Бисмарк», как мне и хотелось. Рассчитались. Потом были еще заказы, продажа готовых украшений из тех, что сдавали в ломбарды, доведенные до нищеты постоянным ростом цен на продукты, граждане, другие варианты. Что-то мне подходило, что-то нет, но связь я с этим пройдохой держал постоянно. Согласитесь, купить два каратных брюлика за полцены, продать один за почти туже цену, что отдал за оба, второй вставить в золотую оправу и получить прекрасный перстень практически даром – это очень неплохо. Лучше – только украсть.
Как раз полгода назад я заказал ему приличный изумруд – очень мне нравились эти зеленые камешки. Мастер, сославшись на ставшее его визитной карточкой безденежье, согласился, при условии стопроцентной оплаты вперед. Он, хоть и с большими задержками, но заказы исполнял, и не доверять ему у меня причин не было. Необходимая сумма была передана, после чего он и исчез бесследно. Через пару месяцев внезапно появился, попросил накинуть еще немного – дескать, не рассчитал. Болтал что-то про подработку на строительстве коттеджей, постоянную занятость и финансовую недобросовестность заказчиков (кто бы говорил!) Я подумал, что там, где заплачена сумма в двадцать раз большая, не стоит мелочиться, и оставил себе надежду на благоприятный исход, дав необходимые средства. После этого ювелир исчез совсем.
Сейчас, убедившись, что он так и не появился, и еще раз поговорив с продавцами и хозяевами соседних павильонов, у которых он тоже назанимал приличные суммы, я решил, что пора поставить точку в нашем сотрудничестве. Вернуть деньги вряд ли получится, но получить моральное удовлетворение я мог.
Обнаружить его было несложно, во всяком случае, для меня. Я несколько дней мысленно отслеживал его, и у меня сложилось стойкое впечатление, что если он и участвовал в строительстве коттеджа, то только своего собственного. Ходил, раздавал указания, ругался с прорабом, один раз надавал по морде рабочему-гастарбайтеру. Когда вечером строители уезжали на старенькой «Газели», он принимал каких-то теток в отстроенных комнатах, пил с ними, совокуплялся. В общем, в один прекрасный момент, когда он зачем-то полез на крышу, нога внезапно соскользнула с гладкой итальянской черепицы, и он шмякнулся с высоты третьего этажа. Дальше я досматривать это кино не стал – удовлетворение было получено. А деньги… Деньги – дело наживное.
___________________________

В середине декабря к нам в отдел пришла новая сотрудница, двадцатисемилетняя стройная девушка с круглой улыбчивой физиономией и несколько зауженными глазами, выдававшими в ней уроженку Средней Азии. И хотя по паспорту она была русская, но даже имя ее как бы восставало против этого – Рамзеля. Ну, нельзя с таким именем и внешностью быть одной национальности с Ивановым, Петровым и Сидоровым.
Веселая, улыбчивая и смешливая, она сразу понравилась всем сотрудникам отдела. Было видно, что барышня несколько комплексует в новом коллективе, но ее звонкий голосок раздавался то в одной комнате, то в другой, то в третьей, и становился все увереннее и увереннее с каждым, даже не днем, – часом.
Меня, на тот момент ни чем серьезно не занимавшегося, и как единственного холостяка в отделе, прикрепили к ней в качестве этакого гида-экскурсовода по институту – все показать, где надо оформить соответствующие допуска, разрешения и документы, завести рабочие тетрадки, получить необходимый для работы инвентарь и канцелярские принадлежности, ну, и познакомить с сотрудниками управления и вспомогательных служб. Это было весьма приятное времяпрепровождение – ходить по бесконечным коридорам огромного здания с милой молодой женщиной, прекрасно сложенной и без умолку щебечущей всякую ерунду. Я думаю, многие хотели бы оказаться на моем месте. И хотя я прекрасно отдавал себе отчет, что разница в возрасте никогда не сделает нас больше чем коллегами по работе, но все равно было приятно.
В таком режиме мы «трудились» дня три, к концу последнего некоторые служащие стали называть нас «сладкой парочкой». Незаметно перешли на «ты». Официоз и держался-то на соплях, а тут и вовсе исчез. Эх, знал бы я, чем это кончится, перевелся бы в другой отдел или даже уволился к чертовой матери! Мне бы заглянуть вперед, но разве все предусмотришь. Жизнь не знает сослагательных наклонений, и что сделано, то сделано. Поздно жалеть.
Рамзелю посадили рядом со мной,  буквально метрах в трех – улыбка судьбы – в огромной комнате размером под сто двадцать квадратов. Да еще и отгородили нас от остального свободного пространства книжными и платяными шкафами, которые вкупе с естественными элементами внутренней конструкции стен, вообще делали расположение наших рабочих мест как бы этаким анклавом малюсенького масштаба – комнаткой в комнате. Семейное такое обиталище, даже со своей кухней посередине. Картина оказалась пророческой.
Не прошло и недели, как девушка, спрятавшись за железным сейфом, и зыркая оттуда раскосыми глазками, вдруг призналась:
– Саша, я хочу сказать, что отношусь к тебе больше, чем к коллеге, и даже больше, чем к просто парню.
В тот момент я пил кофе и чуть не подавился. Долго откашливался, скрывая реакцию замешательства и смущения на неожиданные слова девушки. Про парня даже польстило. «Sapienti sat»,– мелькнуло в голове, но вслух все-таки уточнил:
– Не пояснишь, что это может значить?
– Мне так неудобно… Ну, нравишься ты мне! Может и больше.
Девушка спряталась за сейфом целиком.
Ответ был ясен и без его озвучки, но хотелось убедиться точно. Сглотнул, в горле по-прежнему першило, и я допил остатки кофе. Право слово, что мне надо было ответить в свою очередь?
– Извини, Зеля, можно мне взять тайм-аут до завтра?
Она закрыла лицо руками и убежала к себе на место. Теперь я видел только стройные ноги в высоких кожаных сапогах на каблуке. Встал и вышел из отдела на улицу. Не смотря на то, что плац ежедневно чистили, снег за полдня наметал здоровенные сугробы – зима в том году была рекордно снежная. Я взял лопату у какого-то старлея  и стал разгребать подступы к нашему входу. Надо было проветрить мозги…
Вечером, сидя в кресле перед включенным телевизором и потягивая сладковатый дымок «Captain Black», я напряженно размышлял. Нравится ли мне Рамзеля – получалось, скорее нет. Она, конечно, молода, с прекрасной фигурой и заряжена оптимизмом до такой степени, что он передается окружающим и поднимает их настроение, но мне чисто внешне не импонировали круглолицые женщины. С другой стороны, мне шел сороковой год, и когда же еще жениться, если не сейчас – я уже не мужал, я уже подходил к рубежу старения. Правда, может ей вовсе не это нужно? С чего я взял, что она хочет за меня замуж? Так, поразвлечься, как говориться, не отходя от кассы – работаем-то вместе. Но тогда почему я? Найдется много желающих ребят в институте, моложе и здоровее меня, чтобы провести с ней ночь, да и не одну.
Прямо какое-то наваждение! Не один десяток женщин оставались у меня дома с ночевкой, их возрастной диапазон был от шестнадцати до почти пятидесяти лет, и ни разу у меня не мелькнула мысль: нужно ли это мне, не аморально ли? А тут вдруг, на тебе, – задумался! Да, еще как крепко задумался! Надо отметить, что Рамзеля выглядела лет на пять – семь моложе, чем была, и будь она моей любовницей, это только укрепило бы мою мужскую состоятельность, а ее статус в качестве жены – мог и насмешить окружающих. Ясно было как день – такому браку долго не просуществовать.
В конце концов, все решил простой довод – я не могу не ответить на чувства девушки, на тринадцать лет меня младшей. Еще и трех лет не прошло со времени ее развода с первым мужем, и мне казалось, что она остро переживает свое одиночество, и если сейчас возрастной кавалер откажется от нее, не отразится ли это пагубно на ее психике? Я-то, не понаслышке знал, как плохо, когда от тебя отказываются. Да и что греха таить – откровенно льстило мне внимание молодой девушки. Короче, решил ответить ей взаимностью, а там как получится, будь что будет. Может, я слишком все усложняю.
Через день я сказал ей, что она мне тоже нравится, что было не совсем правдой, а утверждают, что это самая худшая ложь.
– Если бы ты не согласился встречаться со мной, я бы сразу уволилась,– призналась она в ответ.
– Значит, я сделал все правильно,– взрослый мужик больше успокаивал себя, чем ее.
«Никогда не обольщайся хорошему отношению, тебе найдут замену с такой скоростью, как будто тебя никогда и не было», – пришла откуда-то со стороны неприятная мысль.
Как бы там ни было, но Зеля стала моей девушкой, и хотя все, что я себя пока позволил, это чмокнуть ее в пухленькую щечку, но этим невинным поцелуем, так уж получилось, застолбил ее за собой на ближайшие несколько лет.
Сказать, что мы стали встречаться, было бы не совсем точно – мы по любому виделись на работе каждый день и так, но теперь я провожал ее до дома (благо жила она недалеко), по дороге забирая ее двух с половиной летнюю дочурку из садика. После окончания рабочего дня, мы вместе с Рамзелей выходили через КПП  и заснеженными улицами шли за Софой – так звали ее дочь. Забрав ее, направлялись к их дому, где у парадной я целовал Зелю, а когда за ними закрывалась входная дверь, шел на метро и ехал к себе домой. Где-то в глубине души плескалось чувство, которое я испытывал более двадцати лет назад, когда бежал домой после свидания с Линой в Куравицах. Вместе с этим чувством росла и привязанность к моей азиаточке. Это нельзя было назвать любовью, скорее каким-то конгломератом жалости и нежности, но душа пела, как в далекие годы моей бесшабашной юности. Впервые за последние без малого восемь лет, у меня появился кто-то, кому я мог не только дружески пожать крепкую руку и хлопнуть по крутому плечу, но и осторожно обняв, прижать к груди и поцеловать в шею или мочку уха. Я ехал в метро уставший, но бесконечно довольный, пот противными струйками скатывался по позвоночнику к пояснице, дрожали от усталости руки, но на лице блуждала блаженная улыбка. Те из пассажиров, кто в этот момент обращал на меня внимание, невольно тоже начинали улыбаться.
Приехав домой, по дороге зайдя в магазин за продуктами, я готовил простенький ужин, и, утолив голод, садился отдыхать в кресло перед неизменным другом последних лет – телевизором. А уже через час звонила Рамзеля и начинала щебетать своим звонким голоском. Часто я даже не слушал, о чем она говорит, точнее, слушал, но не вдавался в смысл. Мне были просто приятны ее задорные монологи, рулады ее голоса обволакивали меня и – нет, не усыпляли – успокаивали. Все заботы отходили на задний план, чертов дар будто переставал существовать, переставал неподъемной массой давить на плечи, я уже не казался себе эгоистичным мерзавцем, и все, что со мной происходило до этого словно бы стиралось из памяти. Все это было в прошлой жизни, где я был совсем другим человеком. В новой же все будет не так, не будет ревности, ссор и ругани. Вообще, ничего плохого больше не будет. Новые чувства сделают из меня нового человека.
Иногда я клал трубку на стол и несколько секунд давал отдохнуть своим ушам, все равно Рамзеля ничего не замечала. Когда, вконец осоловев от этого нескончаемого словесного фейерверка, я обрывал его, ссылаясь на то, что устал и хочется спать, то был, опять же, не до конца честен. Я просто боялся, что Зеля слишком быстро истратит все свои новости и мысли, перегорит, выдохнется, и я лишусь возможности получать эту телефонную терапию души.
___________________________

Рамзеля наконец приехала ко мне в гости. Накрыли небольшой столик, я купил шампанского, морепродукты. Как ни странно, не смотря на то, что ее отец был в недалеком прошлом директором большого продуктового магазина, она никогда их раньше не ела. Зеля немного опьянела, и нерастраченная за последние годы сексуальность бешеным водопадом обрушилась на меня. Я повидал немало женщин за время холостяцкой жизни, и любовником считался хорошим, но тут страсть была такой сумасшедшей, что мне стало как-то не по себе. В целом не слишком умелая любовница-азиатка предавалась постельным утехам с таким жаром, что это с лихвой компенсировало всю ее неопытность. Она стонала, кричала, заламывала руки, даже сознание теряла, очнувшись, сконфуженно задавала вопросы о том, что она делала, но через некоторое время требовала еще и еще. Я сам не знаю, откуда у меня находились силы – не мальчик уж. Да я и в юности так не «пахал»!
Меня несколько озадачивало, то обстоятельство, что она просила научить ее всему, что я умел сам в плане любви. Озадачивало, потому что она уже была замужем, и любовников у нее до этого замужества было, судя по рассказам, не то чтобы много, но и не мало. Неужели я так разительно отличался от них в положительную сторону? Лично сам не видел в себе ничего выдающегося, кроме, разве, того обстоятельства, что в сексе не признавал каких-нибудь границ.
Когда мы допивали шампанское, ей на трубку позвонили. Оказались родители, потерявшие дочурку. Она сказала, что останется у меня до утра, к восьми приедет домой, соберет дочку и отведет в садик. Рамзеля долго выслушивала что-то по телефону, иногда пытаясь вставлять, впрочем, безуспешно, какие-то возражения. Отключившись, она зарыдала. Именно зарыдала – не заплакала. Это была настоящая истерика. Я как мог, пытался успокоить ее, проклиная и себя, и Зелю, и ее родителей, и сами обстоятельства, складывающиеся таким странным и неприятным образом. Ей, все-таки, было уже под тридцать лет, росла дочь, и времена, когда родители устанавливали правила поведения и время возвращения домой, давно прошли.
Раздался еще один звонок, на этот раз звучала мелодия Моцарта на моем телефоне.
– Алло,– отозвался я.
Кого угодно я готов был услышать в трубке – мать, отца, сына, брата, Димку, первую жену, президента Российской Федерации,– только не этот голос. Голос двоюродного брата Рамзели, который устроил ее на работу к нам в институт.
– Саша, – сухо проговорил он, не здороваясь,– Зеля у тебя?
– Да.
– Пусть немедленно едет домой, а с тобой мы поговорим на работе.
– Я ее не держу, пусть едет, а разговаривать нам не о чем. Ей не пятнадцать лет, сама разберется.
Отключил связь. Рамзеля несколько успокоившись после звонка матери, опять занервничала. Но я уже не собирался ее успокаивать.
– Твой родственник звонил, требовал возвращения домой. Собирайся, провожу тебя.
– Да что они лезут в мою жизнь! – Заистерила девушка. – Я люблю тебя и хочу быть с тобой!
Я тяжело вздохнул и стал натягивать рубашку.
– Разбирайся со своей родней сама. Мне такие гешефты ни к чему. Я готов жениться на тебе, но если твои будут против – свадьбы не будет.
Я проводил Зелю до метро, и через полчаса она уже была дома – ветка прямая, там всего десяток остановок, а от метро ей три минуты ходу. А еще через час она позвонила мне и своим обычным звонким и веселым голосом сообщила, что поговорила по душам с матерью, и та не против наших отношений. Потом долго болтала о чем-то еще, и мне опять стало спокойно и хорошо. Пусть все идет своим чередом, я же сделаю то, что зависит от меня. Мне с Зелей хорошо.
– Картавуам куру бхавитавуам ка бхавату. – Напрягая память, по складам произнес я фразу на санскрите, в переводе означавшую: что должно делать делай и что должно быть пусть будет.
– Надо выбить на обручальном кольце.
Я лег спать.
На следующий день никаких разговоров с братом Рамзели не было, просто поздоровались, не сказав друг другу и слова о вечернем звонке. Сама Зеля уверяла меня, что у нее все в порядке, родители хоть и не в восторге от ее выбора, но препятствий нашим отношениям чинить не будут. Я покивал головой, сделав вид, что все понимаю. На самом деле я ничего не понимал. Почему они вообще влезли в личную жизнь взрослой дочери таким бесцеремонным образом? Ну, в восторге им быть, положим, не обязательно, но откуда такое холодное отношение ко мне, человеку которого они даже не видели, в принципе? Напрашивался только один вывод – им в уши напел Игорь, родственник Рамзели. А что особенного он мог им сообщить? Ну, развелся, ну, выпиваю иногда. Но так из шестидесяти миллионов мужчин в России больше половины делает тоже самое. Что во мне-то особенно плохого?
 Позже я узнал, что братец наплел матери Зели, что я выбил зубы своей предыдущей жене. Я так и не понял, откуда он это взял и зачем озвучил родителям девушки. Складывалось впечатление, что он тайно сам влюблен в свою не очень близкую родственницу, а рассказы Рамзи о том, что Игорь ко всем ее молодым людям всегда относился крайне недоброжелательно, не упускал случая зло подколоть их или даже унизить, только подтверждали такой вывод. Зелин бывший муж, довольно здоровый амбал, как-то даже не выдержал и набил ему физиономию за такое поведение, после чего Игорь больше не приходил к ним домой до самого развода Рамзели.
Одним словом, не пришелся я родственникам потенциальной невесты. А вот моим родителям Рамзя очень понравилась, и хотя они выражали сомнение в необходимости нашей женитьбы (из-за возрастной разницы), но мой выбор одобрили целиком и полностью. Папа с мамой никак не ожидали, что я приведу в дом такую милую девочку, зная, что к женщинам после развода, отношусь с крайней степенью недоверия, да и вообще, недолюбливаю их.
– Послушай,– говорил я матери,– ты все время твердишь, что мне надо жениться, я прихожу с молодой, красивой женщиной – моей невестой. И что? Теперь ты начинаешь сомневаться – а на той ли я женюсь!
– Да нет, Рамзеля хорошая девушка, только уж больно у нее дочка маленькая. Как у вас все сложится? Уж, и не знаю.
– Как-нибудь сложится. Я сам уже голову себе сломал, думая – как? Во всяком случае, ничего лучшего у меня не будет. Разберемся.
А Зеля читала мои стихи и ревела в три ручья – в них моя прошлая жизнь была как на ладони. Ей, похоже, было меня жалко, и она выказывала свою любовь, где и как только представлялась такая возможность, часто при посторонних, не считаясь с правилами приличия. При этом она хотела постоянно получить подтверждение, что и я пылаю такой же страсть, как она, и вопрос «Ты меня любишь?» звучал из ее уст так часто, что я, будучи оригиналом по природе своей, напечатал несколько десятков полосок с текстом «Зеля, я тебя люблю. Саша», и как только она собиралась об этом спросить, работал на опережение, вручая ей такую записку. Все время возиться с бумажками надоедало, и я пошел дальше: на листе формата А-4 набрал тот же самый текст и прикрепил его к дверце ее шкафа. Теперь, каждый раз, когда ей нужно было посмотреться в зеркало или что-нибудь переодеть, она имела возможность удостовериться в моем к ней чувстве. Но количество словесных вопросов сократилось не сильно.
Сказать честно, я вовсе не так уж и любил ее, во всяком случае, это было не похоже на то, что я испытывал в свое время к Лине. Да и в любовь Рамзели не верил: обжёгшись на молоке, на воду дуешь. Ну, дурит девка, давно мужика не было; я давал нашим отношениям от силы два с половиной – три года. Мне, как убежденному правдолюбу, было очень неловко и неприятно, что приходилось обманывать свою будущую жену в таком важном вопросе, но что было делать? Не мог же я сказать, что мне просто льстит, что в меня влюбилась такая красотуля. Надо было, ох, надо, но не мог.
С какой бы неприязнью не относились ко мне Зелины родители, и с каким бы равнодушием не относился к ним я, но познакомиться мы были должны. Случилось это можно сказать почти случайно. После того, как забрали маленькую Софью из садика, Рамзеля уговорила меня дождаться прихода матери, с тем, чтобы она могла передать дочку маме и поехать ко мне домой вместе. В тот период она уже проводила ночи со мной почти каждый день, только приезжала поздновато – надо было накормить Софу и сдать ее с рук на руки родителям. Забрать ее ко мне домой на постоянное проживание мы не могли, садик находился на Петроградской, переводить малышку в Купчино никто не собирался, да и родители были наотрез против, чтобы внучка уехала от них – просто не отдавали ее родной матери! Меня, впрочем, это устраивало.
Мама Рамзели пришла около половины восьмого вечера, я уже устал ждать и оделся на выход. Мы столкнулись с ней в дверях. Поздоровались. Была она старше меня лет на десять, у меня бывали такие любовницы, и эта могла бы быть, повстречайся мы с ней в другом месте и при других обстоятельствах.
– Ну, молодой человек, что вы скажете о сложившейся ситуации? – Спросила она.
Я, признаться, не вполне уяснил, какую она имеет ввиду ситуацию, но ответил в соответствии с моим пониманием:
– Я, как, по-видимому, и Вы, не совсем одобряю выбор Вашей дочери.
Хочу заметить, что моя манера излагать свои мысли, не всегда понятна собеседникам, часто приходится пояснять, что я хотел сказать той или иной фразой на более доступном для большинства людей языке. Вот и сейчас меня, похоже, не поняли, или поняли, но не так. Я хотел сказать, что Зеля могла бы найти на роль мужа кого-нибудь помоложе и побогаче, но получилось слишком туманно, во всяком случае, для моей собеседницы. Мама потребовала каких-то объяснений, причем тоном, исключающим мирное течение беседы. В голове у меня мгновенно сложился план вполне толерантных пояснений, но облечь их в словесную форму мне не дали. Рамзеля буквально выпихнула меня из квартиры.
– Потом, мама, потом. Саша торопится. – После чего обратилась ко мне.– Подожди меня на улице, я сейчас выйду.
Я спустился вниз. Знакомство прошло неудачно. Зря я понадеялся, что ее статус заслуженной учительницы, позволит оценить оригинальность моего ответа, надо было просто отвесить пару комплементов, да сказать, как мне повезло, что я встретил такую девушку, как ее дочь. В голове всплыла не вполне подходящая к ситуации, но очень точная по смыслу фраза, где-то мною вычитанная: никогда не шутите иначе как с умными людьми. Только какие тут, к черту, шутки.
___________________________

Между тем, подготовка к свадьбе шла полным ходом. Мы подали заявление в ЗАГС, по прошествии некоторого времени нашли небольшой ресторанчик недалеко от дома Рамзели, внесли предоплату, определились со свидетелями, транспортом. Родители Зели наотрез отказались участвовать в подготовке свадьбы, как инициативно, так и финансово. Уклонились они и от знакомства с моими родственниками. Это было некрасиво, непонятно и несколько обидно, но развязывало мне руки в организаторском плане – я не заморачивался на приглашение гостей со стороны невесты, кто захочет – пусть приходит, а специально звать никого не собирался. Оказалось, что у Рамзи в городе, кроме свидетельницы, и подруг-то нет, так что с количеством посадочных мест я сильно не боялся промахнуться.
Рамзеля продолжала жить на два дома: на Петроградке с родителями и дочерью, в Купчино – со мной. Изредка, на выходных, Зеля привозила дочку, но она была слишком мала, пугалась и не отходила от матери, они даже спали вместе. А когда отходила, то норовила что-нибудь схватить, я боялся, что разобьет или поранится. Меня это все напрягало, уж слишком привык к одиночеству и порядку. И слишком отвык от маленьких детей.
Мне было жаль Рамзю, но я не видел, как исправить положение, вообще не понимал, каким образом мы можем быть – нет, не мужем и женой, здесь все просто, – семьей! Я делился с девушкой своими сомнениями, даже отговаривал ее от свадьбы, говорил о низкой получке военнослужащих, но она и слушать ничего не хотела.
– Я еще молодая, – ей казалось, что она к тому же и рассудительна,– поженимся, я найду высокооплачиваемую работу, и все наладится.
– Что наладится? – Я прекрасно понимал, какую чушь несет моя невеста.– На этой работе тебя отпускают по любой твоей просьбе, хоть на два часа, хоть на два дня, а в коммерческой организации всем по фиг, что у тебя трехлетняя дочь. Там пахать надо.
– Мне помогут родители и бабушка, я с ними уже говорила.
– У тебя мать домой приходит в восемь вечера, а бабушке за семьдесят, и живет она в другом конце города.
– Ничего, ничего. Все образуется.
Я вздыхал и переставал спорить. Что тут сделаешь, да и надо ли? Меня устраивало присутствие в моем доме молодой красивой женщины, причем присутствие не постоянное, что для человека, привыкшего и полюбившего одиночество, было просто замечательной находкой. Я понимал, что это рано или поздно кончится, и кончится, скорее всего, нехорошо, но до этого было далеко. Точнее, я не знал, сколько до этого было, а такое незнание подразумевает под собой вечность. К тому же, раз я не влюблен, то и расставание, когда того захочет Рамзеля (себя в роли инициатора этого я не рассматривал), будет для меня не столь мучительно, как развод с Линой. И потом, мне так хотелось утереть нос моей первой женушке – ведь они теперь работали вместе, в одном здании, моя бывшая и моя будущая. И будущая в настоящем времени была явно выигрышнее! Сейчас мне хотелось поблагодарить Лину за то, что восемь лет назад она ушла от меня.
Свадьба состоялась в июне. Пришли мои товарищи по школе, по Нахимовскому и высшему военно-морскому училищам, были ребята из Куравиц, с работы, друзья по школе. Наконец-то познакомились наши родители, точнее мои родители и ее мама и бабушка, отец Рамзели не пришел, сославшись на занятость, но накануне вручил ей неплохую сумму денег.
Прошло все весело и хорошо. Нельзя было не улыбнуться, когда в ЗАГСе ведущая мероприятия сказала в отрепетированной постановочной речи, обращаясь к родителям, что их дети, наконец, выросли. Потом были пожелания, высказанные не столь гладкими фразами, зато от души, произнесенные в ресторанчике за столом в виде тостов. Были хорошие подарки, танцы, опять тосты, невесту украли, в общем, нормальная свадьба. На какое-то время мне стало казаться, что я напрасно волнуюсь за наше будущее, потом выпил еще, и мне стало абсолютно все «по-кайфу». Зелю вытошнило в туалете, но она быстро пришла в себя.
Поздно вечером, мы, собрав некоторые нетронутые блюда и бутылки со спиртным, погрузились в машину и вместе с моим однокашником по училищу, приехавшим на свадьбу из Екатеринбурга, поехали ко мне домой. В машине пели песни, и пили коньяк из горлышка, пока друг моего брата, любезно согласившийся поработать нашим водителем, не забрал его у нас от греха подальше. Была ли у нас первая брачная ночь, точно не помню, но если Зеля взяла это в свои руки – была точно.
На следующий день продолжили праздник. Помню, как я в форме капитана второго ранга опустился на улице на колени перед своей теперь уже женой, и поцеловал ей пальчики ног. Проходившие мимо люди улыбались, некоторые аплодировали. И даже сейчас, на краю крыши, мне не кажется это ни пошлым, ни глупым.
Потихоньку все улеглось. Все было выпито и съедено, подарки рассортированы, деньги посчитаны, отгулы, полученные на свадебные празднования, подошли к концу. Началась наша семейная жизнь, и у меня и у Рамзели уже вторая.