9. Защитники Парадайза

Так. Успокоиться... успокоиться.
Дэннер тяжело привалился к стене и, оглядевшись вокруг и убедившись, что никого поблизости нет, позволил себе по ней сползти.
Его всё ещё била дрожь, да в довершение ко всему, горло сдавили вдруг слёзы. Это ещё Морена или уже внеплановая истерика?.. отстранённо подумал Владимир, обхватив колени и уткнувшись в них носом. Перед глазами как живая стояла Софья – несчастный ребёнок, полностью лишённый семьи и защиты – которую систематически насиловали, калечили, варварски уродовали. Стояла и всё никак не хотела уходить. Сложнейший, совершеннейший, выверенный и отточенный миллионами лет эволюции, удивительный механизм – человеческое тело. И человеческий разум... Дэннеру каждый раз становилось мучительно больно. Каждый раз при виде насилия. Ведь это же чудо – человеческая жизнь! Удивительная, прекрасная, и такая хрупкая. Одно лёгкое движение – и нет чуда. Смерть на расстоянии выстрела...
Да, он убивал – на войне убивают, на то она и война. Но он принял решение повязать свою жизнь с войной отнюдь не затем, чтобы воевать. Он стал солдатом для того, чтобы никогда больше не было войны. Чтобы лично за этим проследить. Кто-то должен это делать, добровольно взвалить на совесть тяжкий груз, без которого оберегать хрупкий мир всё равно не получится. И если такова его цена – приходится её принимать. Пускай расплачиваться собственной жизнью, кошмарами, иглами в сердце и седыми волосами – оно того стоит, потому что не должно, не должно быть на Земле войны! Никогда. Каждый раз, спуская курок, нажимая кнопку запуска ракеты, он повторял себе: ты не убиваешь. Ты останавливаешь убийц. Спасаешь жизни. Жизнь за смерть – справедливая цена.
Но оттого не менее тяжёлая.
Шаги послышались совсем рядом – неверная, отяжелевшая от усталости поступь.
Она тихо опустилась рядышком. Сейчас, не видя её, Дэннер мог с уверенностью сказать, что от неё веет свежей сладостью жасмина и тёплым парным молоком. И, если не открывать глаза, можно легко её спутать с той, что уже никогда не вернётся.
— Я же сказал тебе: уходи.
Октябрина усмехнулась.
— Я друзей в беде не бросаю. А ты не обращай на меня внимания. Видишь, меня как будто бы и нет.
Дэннер улыбнулся и, распрямившись, смахнул слёзы рукавом.
— Но ты же здесь.
— Вовсе нет. Я тебе снюсь.
— Какой хороший сон, — засмеялся Дэннер. — Ладно, идём. Поистерить втихомолку, я так понял, мне всё равно сегодня не дадут.
— Группа захвата вот-вот соберётся, Сэд уже включает компьютер, Джейми привёз пленника, и все на позициях. Завтра будешь истерить сколько хочешь, но сейчас – нет времени.
— Да мне надо-то было пару минут всего! В себя прийти.
Октябрина серьёзно поглядела на него.
— У нас нет пары минут.
Дэннер только кивнул в ответ.
— Твоя правда.
И они направились дальше по коридору.
— Аретейни.
Она обернулась.
— Ты и имя моё знаешь?
— Это было нетрудно.
— Я отвыкла уже.
— А ты его не теряй.
Она улыбнулась.
— Постараюсь.
— Ты опять меня спасаешь, а я даже не поблагодарил.
— Неважно. Ты уж постарайся не умирать в ближайшее время, это будет лучшая благодарность.
— Обещаю. И ты постарайся.
— Обещаю, — эхом отозвалась Октябрина.

Что касается Сэд, то её от истерики спас Джейми, который ввалился в палату со всей её техникой, и быстро понял, что там не самое удачное место для службы. Таким образом, хакерше удалось хотя бы на время работы напроситься в ординаторскую, чтобы не лежать бревном. На вопросы о самочувствии Сэд твёрдо заявляла, что с ней всё в порядке, и почти не врала – при наличии грамотного медицинского ухода болезнь притихла.
Не без помощи фельдшера Сэд смонтировала на столе в ординаторской всю систему для спасения мира и с выражением неземного удовольствия на лице взялась за настройку аппаратуры и наладку связи.
— Я готов, господа, — по привычке в мужском роде объявила хакерша по завершении процесса.
Олега выпроводить не удалось, но он был так рад встрече с Локи, что на время оставил свою подругу в покое, и старался не мешать важному делу.
— Отлично. Мне потребуется ещё несколько минут, — отозвался Дэннер, оглядывая сосредоточенные, суровые лица. Тишина стояла такая, что в ушах звенело, все молча ждали последний инструктаж, а Дэннер всё медлил.
Его не оставляло ощущение, что он что-то упустил. Что-то важное. Ошибку необходимо было найти и устранить до того, как всё начнётся.
— Огонь на поражение не открывать. Многие из работников – такие же пленники, как и их подопытные, наша задача освободить их, а не убивать. Что касается самих преступников, мы передадим их в руки конфедератов, где они за всё ответят по закону.
Народу в столовой набилось порядочно, он даже не ожидал такого количества. Были тут и приглашённые военные, и их товарищи, а у некоторых – целые семьи. В случае малых народов, скорее, даже диаспоры – Дэннер очень быстро сообразил, что нет у него времени запоминать столько имён, и кто кому кем приходится, обращался по фамилиям. Среди собравшихся находились работники Парадайза, их родственники и друзья, в частности, у покойного мужа Октябрины оказалась большая семья, из которой явились хоть и пожилые, но по-прежнему крепкие и сильные, по-военному дисциплинированные заводчане, рабочие, инженеры и аграрники. Была даже одна учительница младших классов, и глядя на неё, Владимир готов был поклясться, что она запросто способна дать фору всем молодым.
Такова была оборонительная группа клиники. Почти все гражданские, но выбирать не приходилось.
— А ты сам-то кто такой? — неожиданно звонко разнёсся в тревожной тишине чей-то глубокий бас, и все обернулись к статному полуседому гражданину в синей форме уборщика. — Что-то я тебя в клинике не видал. — Речь у гражданина слегка припадала на открытые гласные, выдавая провинциальный диалект. Наверное, жил он вдали от Мегаполиса, а сюда, как и многие, приехал на заработки.
— И верно не видал, — согласился Владимир. — Потому что я не местный.
Собравшиеся переглянулись.
— Ну, так, значит, тебе и не зазорно против полиции переть, — заключил уборщик. — Ты-то приехал и уехал, а у нас тут семьи.
— Тихо! — перекрыл Владимир поднявшийся шум. Затем легко вскочил на стол, возвысившись над толпой, чтобы его было лучше видно. — Точно подметил: у вас тут семьи. А у меня семьи нет. Потому что её убили! — На этой ноте вновь повисла тишина – гомон умолк, будто выключили. — Так что, свою семью я уже не смогу защитить, поздно. Но ещё могу хотя бы попытаться защитить ваши. Это могло бы унять и мою боль, коль уж родную дочь не уберёг, так в мире ещё детей-то много, и, что бы там кто ни говорил, а чужих детей не бывает. Так что, ежели сомневаешься в моей мотивации – не беспокойся, она у меня достаточно сильна. Ну, а что касается полиции… их всё равно меньше, и я пойду в авангарде. А дальше вы увидите: пристрелят меня – задние ряды перешагнут и продолжат идти. Они-то там засядут в броневичках, под защитой пулемётов, а вот, сколько у них патронов?.. Ну, сколько? Хватит на всех? — С шальной улыбкой Владимир обвёл взглядом своих слушателей. — На нас, на весь Парадайз? На весь народ? Да все оборонные заводы мира не способны сделать столько оружия, чтоб хватило весь народ остановить! Во все века так было! Народ шёл на баррикады. В народ стреляли, его травили газом, сметали сосредоточенным огнём кулеврин, и он падал, но неизменно – вставал. Горел заживо, задыхался в пороховом дыму, но – вставал, и шёл, потому что народ большой, его много, и весь не перебьёшь! И в конечном итоге переламывал ход истории. Так было всегда. Так было на моей Родине, долго вели войну, беспощадную и страшную. Но на семьдесят долгих лет установили диктатуру пролетариата. Сломали хребет фашизму! Самую могущественную армию мира победили! А вы думаете, я всё это уже не проходил?
До самой могущественной армии мира, а уж, тем более, до фашизма, Хейгель и корпорации явно не дотягивали, но ведь жизни-то человеческие стояли на кону всё равно самые, что ни на есть, настоящие.
— Разборки с полицией предоставьте мне. Ваша задача – не дать им отбить у нас Хейгеля с его сыном, и защитить Парадайз. Не пускать на порог. Если они войдут – и освободят преступников – их подручные, с развязанными тем самым руками, способны на что угодно. Убить заложников, запустить смертельный вирус в питьевую воду… на всё. Защищая себя, они ни перед чем не остановятся. Помните об этом.
— Стоило ли ворошить осиное гнездо?
Ещё один логичный вопрос из толпы, и Дэннер предпочёл не оборачиваться к вопрошающему, и не отвечать ему лично. В конце концов, у него и самого он вертелся бы на языке.
— Стоило ли не сидеть сложа руки, пока Хейгель испытывает бактериологическое оружие на ваших сотрудниках и потрошит на органы ваших детей? Ну, полагаю, да. Стоило. Вы видели съёмку.
Тут ему следовало бы употребить настоящее время: Сэд продолжала транслировать запись их «похода по зоопарку» через проектор, и поедание барыгой остатков тела доктора Полански очень иронично смотрелось над стойкой раздачи, где ещё стояли подносы с вишнёвым компотом и булочками. Обыкновенно на этом экране показывали рекламу, развлекательные передачи для пациентов, или больничные объявления. Сегодня репертуар сменился. Звук отключили, но, когда на видео Владимир прервал наконец мучения бедняги, все невольно вздрогнули, словно бы услышав автоматную очередь.
— Вопросы есть? Вопросов нет. А теперь – слушай инструктаж.
Дэннер говорил, отдавал распоряжения, а мысль при этом напряжённо работала. Он что-то упустил. Где-то ошибся...

— Ешь. — Октябрина пихала Хейгелю в рот ложку с кашей. — Вздумаешь заморить себя голодом – будешь через трубочку есть, как коматозник.
— А я смотрю, вам очень хочется сгноить меня на урановых рудниках.
Октябрина звякнула ложкой, изумлённо на него уставившись.
— Ты чего, совсем поехал? Я лишь хочу, чтобы вы тут не голодали. Уж я-то знаю, что такое голод, — прибавила она, усмехнувшись.
— Я же враг. — Доктор так удивился, что овсянку машинально проглотил, и Октябрина вздохнула с облегчением.
— Ну и что? Что ж мы, сами фашисты? Ешь, давай, достал.
— Слушай, — подал голос Артур. — Я знаю, что ты на связи. Что твой рыжий командир нас слышит. И обращаюсь к нему.
— Крайне заинтересован, — отозвался Дэннер.
— Я знаю, как вылечить вашу хакершу.
Октябрина вскочила, стукнув тарелкой об тумбу и гневно сверкнув глазами.
— Заткнись.
— Постой, — вмешался Дэннер. — Пусть говорит.
— Это не лечится! И так подло манипулировать...
— Не лечилось, — подчеркнул Артур. — Вы можете сколь угодно обзывать нас с отцом фашистами, садистами, и кем там ещё, но мы двигаем науку вперёд. Я докажу. Возьми мой ключ, я объясню, где лаборатории. Ты всё увидишь.
Октябрина замерла, напряжённо размышляя. Ей, разумеется, хотелось верить, что Артур действительно способен лечить неизлечимые заболевания. Но и звучали его слова как антинаучный бред. И, конечно, взамен он потребует их отпустить, но тогда он продолжит, и сколько ещё народу замучает?.. Она выдохнула.
— Если ты не врёшь – хорошо. Мы сами найдём лабораторию.
— И не сможете взломать компьютер.
— Правда?.. — улыбнулась Октябрина. — Сюда же мы как-то попали. Так что, — она подхватила тарелку, — ешь овсянку и не выпендривайся.

Сэд разумеется слышала этот разговор, но голос не подала, опасаясь потерять самоконтроль и тем самым сорвать операцию. Она знала, что неизлечимо больна, и уже почти смирилась с этим, но где-то в глубине её души теплился огонёк надежды. Что болезнь разожмёт свои руки у неё на горле, отпустит и позволит жить. Однако надежда надеждой, а наука твердила обратное.
И тут этот червь позволяет себе такое заявлять! Да если бы она была рядом, то тут же разорвала его на мелкие кусочки!
Но... Что это? Почему она злится, но по щекам текут слёзы?
Дэннер же едва передатчик не выронил, подхватил уже у самого пола.
— Это возможно? — только и выговорил он.
— Нет, разумеется, — отозвался прерывающийся от волнения голос Октябрины. — Он врёт. Просто мне очень хочется ему верить...
Сэд замерла с рукой на клавиатуре, в осознании, что ещё немного, и её накроет полноценная истерика, приведёт к приступу и выведет тем самым из строя как минимум на двенадцать часов. Сейчас это было совершенно не к месту. Но слёзы тем временем продолжали течь, а бессильный гнев – полыхать, обжигая изнутри. Сэд откинулась назад и закрыла лицо рукой, размазывая слёзы по бледным щекам.
— Агата мертва? — раздался в эфире её охрипший и сдавленный голос, возвращая Дэннера в реальность.
— Она в своей палате, спит.
— Мы дали ей успокоительное, разум повреждён, она может навредить себе, — пояснила Октябрина, успевшая взять эмоции под контроль.
— Значит здесь мне никто не верит.
Сэд сняла очки и напряжённо провела ладонью по лицу, пытаясь унять набирающий обороты ураган внутри. Сейчас некогда было реветь и истерить, ведь от её собственной беды другие люди не должны лишиться жизни, но эта мотивация не удерживала позиций – какой уж тут альтруизм, когда все мысли в голове исключительно о скорой смерти. В таком состоянии даже любые сказанные слова ранят не хуже острого клинка.
Спустя примерно минуту безуспешных попыток успокоиться, Сэд сдалась, упала на стол и дала, наконец, волю слезам, правда, тихо, почти не слышно. Только слегка подрагивали плечи, а сама Сэд будто вздремнула, улёгшись на стол.
Ненависть и гнев, раздражение и пронзительная печаль стали привычными для Сэд за её недолгую жизнь, пропитывая всё естество: от самого себя не убежать. Довольно часто она срывалась и причиняла себе вред, недавно порезала руку осколками стекла, в бессильной ненависти к своему больному телу. А сейчас над ней ещё и издеваются, рассказывая о том, что её можно вылечить. Бред!
Сэд стукнула кулаком по столу, и боль её слегка отрезвила, достаточно, чтобы ясно соображать. Хотя и лезли упорно в голову заманчивые мысли про суицид, это, хотя бы, оставались просто мысли.
— Дэннер, мы готовы, — сообщила Октябрина.
— И мы, — сказал Джейми.
— Поехали, — сумрачно буркнула Элеонора.
Дэннер выдохнул, чувствуя нарастающее волнение.
— Первая группа, на позицию.
Разумеется, слова Артура – ложь. Попытка деморализации. Причём, своевременная попытка, и, судя по его состоянию, весьма эффективная.
Нет, он должен верить Октябрине. Верить своей команде. В конце концов, он ведь сам её создал.
Доктору надо отдать должное, Сэд уже была готова бросить всё и удариться в истерику, и это ещё до начала операции!
Знает, мразь, что больные люди всегда очень старательно цепляются за свою жизнь и за любую возможность излечения, что они крайне болезненно реагируют на подобные новости, и порой слишком эмоциональны... Ну и заодно ещё заморочил головы тем, кто был здоров, но связан с больным. Если не брать в расчёт несчастную Сэд, то теперь три здравомыслящих человека будут вместо операции думать о вранье Артура, который просто отчаянно пытается выторговать себе жизнь и свободу. Мерзость!
А ещё то, что Агата до сих пор жива, не давало хакерше покоя. Она не заслуживала вообще никакой жизни, даже психа, даже овоща, думалось Сэд, она должна была умереть и исчезнуть навсегда из этого мира.
В дурной голове родился очень плохой, но амбициозный план. Пока все заняты, и клиника стоит на ушах, хакерша могла тихонько пробраться в палату матери – ведь все повороты и двери Сэд хорошо запомнила – и убить её, например, передозировкой.
Сунув передатчик в карман, Сэд принялась обшаривать ординаторскую в поисках подходящего орудия тихого убийства, и к своему несчастью нашла в одном из ящиков ампулу препарата для понижения давления. Какое-то время хакерша держала лекарство на раскрытой ладони, пристально глядя на него поверх очков, но затем всё же успокоилась и вернула туда, где нашла. Нет. Нельзя мнить себя вселенским судьёй. И тем более огорчать тех, кто тобой хоть на грамм дорожит – это Сэд подумала об Октябрине, которая относилась к этим несчастным пациентам, как к детям. Она явно не переживёт, если у неё на глазах один пациент убьёт другого. Да и... Жизнь уже хорошо наказала непутёвую мамашу. Если Сэд сохранила рассудок, что, конечно, весьма спорное утверждение, то Агата навсегда его утратила, и обречена теперь на пожизненное заключение в палате, и в собственной пробитой голове.
Сэд ещё немного просидела так, сложив руки на коленях и опустив взгляд в пол, но затем всё же вернулась к своему рабочему месту и стала ждать указаний, прижимая пострадавшую руку к телу –видимо, из-за резких движений дёрнула швы, и теперь морщилась от неприятной пульсирующей боли.

— Началось, — прошептал Олег, крепче обнимая собаку. Тельма держала неприступную марку, правда, скованная поза и влажный блеск широко распахнутых серых глаз выдавали её истинные чувства.
Они сидели на нижнем ярусе гаража, спрятавшись за чьим-то пикапом после побега из приютского микроавтобуса. Их едва не увезли вместе с остальными, подальше из зоны предстоящих боевых действий.
— А ты зачем остался? — нервно поинтересовалась Тельма. Её тонкие руки тискали полу кофточки, и успели совсем её измять, но голос звучал на удивление спокойно.
— Защищать маму. А ты?
— А я хочу защитить Софью.
— Я тебе помогу. Где она?
— Я покажу.
Наверху загремели выстрелы. Локи насторожённо вскинул ухо и тихонько заскулил, нервно облизываясь.
— Я знаю, где Софья. Дэннер говорил про неё с мамой, а я подслушал. Случайно, — поспешил внести ясность Олег, когда Тельма испытующе прищурилась.
— Конечно, — заверила она. — Ты бы не стал подслушивать специально. Знаешь, что?
— Ну?
— Нам нужен пистолет.
Олег серьёзно кивнул.
— А Дэннер предлагал.
— Глупый. Он пошутил, наверное.
— Сама ты глупая, — обиделся Олег. — Подожди. Оружие я нам достану, только дай мне минутку. Пошли.
И Олег, ухватив Тельму за руку, уверенно потащил её ко входу в бункер.

— Слишком много болтаешь, фашист, — процедила Октябрина, запихивая Артуру в зубы бутерброд, уже существенно грубее. Артур усмехнулся, проследив за её руками, прожевал хлеб и предложил:
— Ты хотя бы выслушай. Если не смогу тебя убедить – отправлюсь куда скажешь. Хоть под трибунал.
— Именно – под трибунал. — Октябрина взяла чашку с чаем. — Ладно, говори. Хоть посмеёмся над твоей глупостью.
— Ребята, — ввернул Дэннер, — не засоряйте эфир.
— Ты напиши, — сказала Октябрина, которая уже сообразила, что болтает пленник стратегически в решающий момент, отвлекая её друзей от задачи. — А то рот я тебе сейчас заткну.
— Заткните этого ублюдка, меня уже тошнит от его болтовни, — отозвалась Сэд так грубо и твёрдо, словно и не плакала вовсе. — Или я заставлю его убить его же собственные умные часы.
Сказано это было фигурально, разумеется, но, если как следует взяться, то гипотетически хакерша могла бы привести угрозу в исполнение – за свою отшельническую жизнь она успела разузнать много способов убийства на расстоянии, прикасаясь лишь к клавиатуре своего компьютера.
От клавиатуры её рука невольно потянулась к припрятанному в ящике пистолету. «Пристрелить бы этого гада, — пальцы крепко сжали холодную рукоять, нежно поглаживая спусковой крючок, — чтобы земля не носила на себе такого урода.»
Но Сэд понимала, что нельзя, даже если бы могла дотянуться до него и совершить возмездие собственными руками.
Пистолет, вместе со вновь вспыхнувшими эмоциями, отправился обратно в ящик. Нет, надо успокоиться. Успокоиться, хотя бы на пару часов, лучше до вечера, а потом уж хоть стекло грызи, только бы сейчас не подвести товарищей.
— Это с радостью. — Голос Октябрины прозвучал непривычно-сурово. — Командир, я иду к вам.

— Тереза, дорогая, — Владимир улыбнулся медсестре, — позвольте.
— Прошу. — Дежурная передала ему микрофон. — А можно потом ваш автограф?
— Всё, что пожелаете. Третья группа, на позицию. Первая, пошли!
Приказ подстегнул не хуже кнута. А Дэннер включил громкую связь для объявления сотрудникам.
— Кто-то полицаев вызвал, — сообщил Джейми.
— Полицаев я беру на себя. Продолжайте.
— О-о... — протянул Декстер при виде Октябрины с автоматом в руках. — Я думал, ты у нас представитель мирной профессии.
— Хочешь мира – готовься к войне, — напомнила Октябрина старую истину. — Моя мирная профессия в числе военнообязанных.
— Вы там без меня с пушками обнимаетесь? — вставила Сэд слишком бодрым для своего состояния тоном. — А я тоже умею! Только меня не взяли, — она засмеялась, нервным, вымученным смехом.
Дурачество помогало Сэд отвлекаться от происходящего в голове. Правда, сама хакерша до сих пор смутно осознавала свою роль в операции, что, впрочем, не мешало предельно внимательному, безупречному исполнению инструкций. Она всей душой стремилась быть полезной, не себе так другим, и старалась изо всех сил, и уже подключила запись экрана и системных звуков вместе с собственным микрофоном. Рука её по привычке потянулась к телефону, но Сэд вовремя остановила себя – некогда, да и неуважительно по отношению к друзьям, которые сейчас в буквальном смысле с автоматами наперевес собирались спасать мир. Ну, или его маленькую подыхающую часть.
— Я бы предпочёл обниматься с красивой женщиной, — сказал Дэннер. Тереза фыркнула. — И не здесь. Но труба зовёт... О, благодарю!
— Ты там делом занимаешься, — возмутился Декстер, — или собираешь у медперсонала телефончики?!
— Только у женской его части! — Дэннер со вздохом развернулся к дверям и сдвинул предохранитель. — И одно другому не мешает, так что, не нуди. Сэд, дорогая, ты не могла бы заглушить им связь?
— С удовольствием! — отозвалась хакерша и тут же бодро застучала по клавиатуре, правда, только одной рукой.
Через геолокационные данные было легко добраться до передатчиков потенциального противника, а уж вывести из строя и того проще, ведь Джейми привёз Сэд не просто компьютер. Один системный блок представлял собой инструмент, а второй – можно сказать, плантацию, на которой в изобилии произрастали различные вирусы, коды, алгоритмы взлома, утилиты, реальные и фальшивые, и ещё массу всего, что могло бы помочь в работе. Сейчас Сэд приоткрыла дверку в этот маленький бестиарий, чтобы выпустить оттуда вирусную программу, которая блокирует любые трансляторы и ретрансляторы в пределах одной сети. Хотелось ещё похулиганить, и не просто заглушить, а ещё и сделать эту связь слышимой для членов отряда по спасению мира, однако самовольничать было, кажется, себе дороже. Дэннер, во всяком случае, мог это не одобрить, а ссориться с ним Сэд совсем не хотела, как и с кем-либо ещё из своих новых друзей, если только можно было позволить себе назвать их так... Бедняжка теперь вообще не знала, как здесь кого называть.

— Расскажите ещё что-нибудь.
— Слушай, милая. Слушай... Почему ты в таком виде, Моника? Ты покрасила волосы?
— Бабушка, я не Моника. Я Софья.
— Кто там шумит?
— Не знаю. Мне страшно.
— Они скоро придут.
— Я их встречу.
— Откуда у тебя нож?
— Это скальпель, бабушка.
— Раньше его не было.
— Ко мне приходил дядя. Хороший дядя, добрый. Он прогнал Артура. Они дрались, и Артур потерял скальпель. Теперь я его встречу.
— Хочешь убить его?
— Обязательно убью. Он меня больше не тронет.
— Ты стала другая.
— Мне давно не давали таблеток.
— И мне. Что-то происходит. Там стреляют.
— Добрый дядя нас спасёт. Он обещал, и я ему верю.
— Никому нельзя верить.
— Ему можно. Расскажи историю, бабушка.
— Однажды одна маленькая девочка...

И только сама Моника знала, что единственное рукотворное изменение в её внешности – татуировки на лице, сделанные не так давно в типичном подростковом стремлении к эпатажу. Хакерша о них не жалела, более того, татуировки ей нравились, поскольку добавляли бледному лицу выразительности, делая его мистически-жутковатым, придавая сходство с мифологическим персонажем, шаманом, или духом. Хоть до недавнего времени и некому было интересоваться её внешним видом. Теперь всё изменилось, а уж врачам внешний вид пациента может о многом рассказать.
Хакерша думала о том, что спустя столько лет Агата вряд ли узнает свою дочь. Может, вспомнит цвет волос – иссиня-чёрный, чужой, а может, инвалидная коляска наведёт на какие-нибудь воспоминания... И что тогда? Если вдруг Агата всё-таки вспомнит? Что делать Сэд? И продолжит ли она так же сильно хотеть её убить? Слишком сложный вопрос с огромным количеством переменных, просчитать которые на одних прогнозах и домыслах было невозможно.

— Точно эта палата? — засомневалась Тельма, когда они затормозили возле двери.
— Неточно, — ответил Олег. — Откуда мне знать. Будем искать.
— Будем, — кивнула девочка и неуютно поёжилась.
Олег потянул за ручку, открывая дверь.
— Ого! Разве это палата?!
И Тельма нетерпеливо протиснулась вперёд, отпихнув Локи, который недовольно заворчал и последовал за ней, плотно прижав уши и нюхая воздух, напоённый запахами духов, лилий, ванили и корицы от засохших на столе булочек. Никого не было.
— Больше похоже на викторианский особняк, — со знанием дела кивнул Олег.
— Она точно была здесь! — Тельма, высунувшись из-под вышитого покрывала, помахала тетрадкой. — Её дневник!
— Была, — подчеркнул Олег. — Пошли уже дальше.
Следующая палата оказалась заперта на кодовый замок. За дверью грохотало, будто кто-то швырялся мебелью. Тельма вцепилась в Олега.
— Софья! — жалобно позвала она, всхлипнув. — Софья, ты там?..
Ответом было грозное рычание – жуткое, почти звериное. И следом за ним – тишина. Словно затишье перед бурей.
— Софья... — по бледным щекам Тельмы покатились слёзы, осторожно и медленно она прижалась ухом к двери.
— Это вряд ли, — пробормотал Олег. 
— Пойдём, — нервно проговорил он минуту спустя. — Нет там твоей подруги.
— Откуда ты знаешь?!
— Вижу.
Тельма распахнула глаза.
— Ка-ак видишь?
— А вот так. — Взгляд Олега расфокусировался, он смотрел, казалось, сквозь Тельму, и сквозь дверь, в одному ему ведомую точку. Выглядело это странно и пугающе. Впрочем, он быстро улыбнулся и поглядел уже осмысленно. Тельма поёжилась.
— Ты... Это... Ты точно нормальный?
— Не-а. — И Олег потянул её за рукав. — Все говорят, что нет. Пойдём.
Тельма поспешила следом.
— Правда? И тебе не обидно? У тебя есть друзья?
— У меня есть Сэд. И она не обзывается, — наставительно произнёс Олег.
— Верю, — успокаивающе сказала Тельма. Олег удивлял её всё больше и больше.
Следующая палата тоже оказалась заперта, но за дверью было тихо. Олег дёрнул ручку.
— Кто там? — донеслось с той стороны. — Выпустите меня.
— А ты кто? — осторожно спросила Тельма.
— Я Фрейя. Откройте дверь!
Локи коротко гавкнул, заставив их вздрогнуть. Тельма потерянно обернулась к Олегу – тот так и сиял.
— Ты чего?..
— Это моя сестра! Мы её нашли!

Дверь ординаторской тем временем распахнули ударом ноги, и в открывшийся проём ввалилась Элеонора – злая как инквизитор и мрачная аки эпоха Перестройки.
— Я тут, мать твою! Видала?! Этот рыжий полудурок отправил меня в тыл! — С этими словами уважаемый ведущий инженер Константы с грохотом швырнула в угол автомат и плюхнулась на диван, закинув на стол ноги в грязных сапогах. — Давай, значит, помогать буду.
Внезапное вторжение напугало Сэд до той степени, что она выхватила пистолет, но увидев Элеонору, а точнее, услышав про рыжего полудурка, успокоилась и глянула на вошедшую сначала через очки, а затем и поверх них, чтобы запомнить внезапную помощницу и в режиме пониженной чёткости. К слову, хакерша подметила, что с момента госпитализации зрение у неё ухудшилось ещё где-то на полдиоптрии.
— Ну... давай... те, — согласилась хакерша. Манера поведения Элеоноры её не смутила, она и сама вряд ли могла считаться примером для подражания, да и поругаться любила не меньше. — Только вот, с чем? Я, вроде бы, пока сама со всем справляюсь, — «сказала больная насмерть анорексичка в инвалидной коляске». Подобные мысли всегда проскальзывали неуловимо и мгновенно, как маленькие змейки, отравляя настроение и заставляя себя ненавидеть прямо здесь и прямо сейчас, хоть работа и шла в совсем другом месте и с другими людьми.
— А вот, если вдруг не справишься, — кивнула Элеонора, — то помогу.
Пока что она сварила две чашки кофе, причём, в свою вылила не меньше половины коньяка, и плюхнулась обратно на диванчик, от столь грубого обращения жалобно заскрипевший.
— Хотя, подозреваю, что этот мудила просто списал меня в запас, как и козёл Кондор. — Последнее вышло забавно, и насмешило даже саму Элеонору. Оставив чашку, она продолжила работу – бережно извлекла ресивер и принялась за настройки.
Кофе Сэд не очень любила – он сильно бил по и без того хрупкому организму серьёзным скачком давления, однако хлестать энергетики уже даже не банками, а целыми блоками было гораздо хуже, так что, бросив себе в чашку пару кубиков сахара, хакерша отвернулась было от Элеоноры, но почти сразу в ней проснулось любопытство.
— Что за крылатый козёл? Да и я... обычно не спрашиваю, кем являются мои клиенты, и для чего им нужна моя помощь, но так уж вышло, что в эту историю я влипла конкретно, и инкогнито моё аннулировали, так что в этой тайне больше нет смысла. С кем я связалась? Да и за что мы воюем в конце-то концов? Тем более, с полицией, которой уже лет тридцать как плевать на обычных людей, да и вообще на всё, кроме денег в любом их выражении.
Элеонора посерьёзнела и отложила ресивер. Коснулась пальцами висков, словно у неё сильно болела голова, и неожиданно печально поглядела на Сэд.
— Эта история очень длинная. Ты веришь в возможность путешествий во времени?
Касательно веры, или, напротив, неверия, хакерша в самом деле находилась одновременно по обе стороны баррикад – жизнь заставляла её постоянно балансировать на грани холодного скепсиса и отчаянной надежды.
— Ну... — Сэд замялась, потом сняла очки, будто без них видела больше, и ответила, облизнув сухие губы: — В моём положении не веришь уже ни во что, именно поэтому я и отвечу «да». Просто потому что мне уже всё равно.
— Разумная позиция, — кивнула Элеонора. — В общем... Мы все – я, Дэннер, Джейми – мы не из этого времени. А у нас дома, там, в прошлом, существует преступная группировка. Я не знаю, зачем им это нужно, да и никто не знает... Но они хотели сделать так, чтобы во Второй Мировой войне победил Рейх. Дэннер помешал их планам. Он тогда совсем юный был, ещё и шестнадцать не стукнуло. Так он и попал к нам в Константу.
Элеонора отхлебнула кофе, устроилась поудобнее и продолжила рассказ.
— Время не линейно, скорее оно – нулевая переменная. Это у нас на Земле прошли сотни лет, а в масштабах Вселенной, может, и минута не миновала.
Сэд заподозрила, кто именно причастен к созданию нуль-транспортировки, и сколько же Элеоноре лет на самом деле. Хотя, и выглядела она максимум на семьдесят.
— А потом они уничтожили Четыреста тринадцатую колонию, ты, наверное, слышала об этом. Но Дэннер и тут вмешался. Он получил приказ разрушить планету ядерными ударами – предотвратить угрозу распространения пандемии. Но пособники фашистов не желали терять с таким трудом очищенные территории с богатейшими ресурсами. Марков – руководитель группировки – потребовал не стрелять, и Дэннер его не послушал...
— Ты про фашистов рассказываешь, — прервал её суровый голос упомянутого Дэннера, — или про мои стратегические ошибки?
— Ничего я про тебя не говорю, командир. Уймись...
— Умница.
Элеонора тяжело вздохнула и махнула рукой.
— В общем, если опустить эпизод про нашего психованного друга, группировка выжила, расширилась и продолжает действовать. И, кажется, в этом даже замешаны власти – каждый хочет оттяпать свой кусок пирога по имени Земля. — Она встряхнула рукой, звякнув браслетами, и закурила. — А про себя мне скрывать нечего. Я родом из Советского Союза. Правда, — тут Элеонора хитро подмигнула, — мой папа был индейцем. Эмигрантом. Веришь?
— Верю, — спокойно ответила Сэд, смирившись с тем, что половину из услышанного она не понимает. Для полного осознания всей этой странной истории требовалось время. Хакершу больше забавлял даже не факт путешествий во времени, а упорного противостояния Дэннера с какими-то бандитами из очень далёкого прошлого, благоухающего направо и налево нафталином.
— На этой планете лет через десять жить станет вообще невозможно, — мрачно заявила Сэд после долгой паузы. — Уже когда я родилась, отовсюду трубили, что планета умирает. Все, кто мог, разлетелись по колониям, а здесь остались только такие, как мы – простые, беспомощные и брошенные... Не говорю слово «бедные», потому что у меня на счетах лежит, наверное, миллионов тридцать в общей сложности, да только... Смысл в этих деньгах, если лечения от моей болезни просто не существует?
Хакерша поспешно отвернулась к монитору, чтобы Элеонора не видела, как её глаза переполняются слезами. И было странно. Странно осознавать, что вот, прямо у них перед носом идёт война. И что от переговоров Дэннера, тщательно выверяющего сейчас каждый жест, каждое слово, зависят сотни человеческих жизней, и где-то совсем рядом стреляют. А здесь, в полутёмной ординаторской, спокойно. Мирно и сонно, и тишину нарушает только лёгкое жужжание системы охлаждения, негромкая беседа да уютно закипающий чайник. И оттого происходящее казалось неким странным сном. Хотя, если воспринимать происходящее, как сон, то Сэд, получается, спит всю жизнь: она всегда жила в изоляции, в каком-то своём мире, где всё вокруг кажется огромным, страшным и оттого лишь вызывает желание ещё больше отстраняться, зарываться вглубь норки и носа не высовывать. Иллюзия безопасности, зона комфорта... Хотя, может ей в самом деле было лучше всю жизнь проспать? Без боли, гнева, ненависти и тотального одиночества, без болезни, а если и с ней, то в полном незнании.
— И про индейца-эмигранта верю. Потому что мать у меня была блондинкой с синими глазами, да и отец такой же, а родилась в итоге я. Боюсь даже предположить, кем был тот мамочкин клиент, который стал мне биологическим отцом.
На сухих губах появилась горькая усмешка.
— Об этом твердили ещё когда я родилась, а родилась я в начале двадцатого столетия, — улыбнулась Элеонора. — Но мы продолжаем жить. Генетика, вообще, сложная штука. Вон, у Дэннера в роду кто только не затесался, но для нас он русский.
— Опять про меня?
— А ты у нас в каждой бочке затычка, потому что. Знаешь... Может, когда-нибудь люди и этому научатся. Хорошо бы только до этого дожить.

Группа захвата ввалилась и рассредоточилась по фойе – автоматы, силовые щиты, современная броня, любо-дорого глядеть. И против шестерых вооружённых людей улыбающийся Дэннер со стареньким АКМ выглядел, по меньшей мере, нелепо.
— Привет, ребята, — невозмутимо произнёс Владимир. — Как служба?
— Опустите оружие, — строго велел голос командира из динамика. — Здание окружено.
Дэннер невозмутимо закурил.
— Боюсь, возникло недоразумение. Видите ли, я не могу вас пропустить.
Повисла небольшая пауза, которую прервал всё тот же командир штурмовиков.
— Сопротивление бесполезно, — уже менее уверенно уведомил он. Поведение Дэннера частенько отдавало привкусом лёгкого безумия, подчас вводя окружающих в ступор.
— И снова недоразумение, — тряхнул Селиванов рыжей гривой. — Я взял эту операцию под юрисдикцию Константы.
Штурмовики принялись переглядываться.
— Да это ж Маэстро! — сказал кто-то, и Дэннер улыбнулся шире.
— Точно. Прошу прощения если сорвал вам всю операцию.
— Ещё вас тут не хватало! — возмутился по-прежнему невидимый командир. — Опять ваши конфедеративные игры?!
— Это ваши игры, — Дэннер подчеркнул местоимение интонацией, — я лишь делаю свою работу.
— Так делайте её разумно!
— Э-э, брат, это уж не ко мне. Я и разум – понятия несовместимые.
— Уйдите с дороги! И я вам не брат!
— Ну, ладно, сестра, — покладисто согласился Дэннер, и тут же обрадовался хихиканью Октябрины из наушников. А дальше в груди вдруг поднялась тёплая волна, придавая уверенности и сил, и руки крепче сжали оружие. Зелёные глаза опасно сузились, предостерегая.
— Я не уйду. Можете меня пристрелить, но я не уйду.
Сэд тоже слушала всё это и смеялась, и, если бы она ещё и понимала, что тут происходит, и кто с кем воюет, ей, наверное, было бы ещё смешнее. Но, с другой стороны, зачем ей знать? Если влезать в каждую проблему, в которой собираешься что-то взламывать, чокнешься, потому как человеческий мозг не в состоянии удерживать столько информации в лёгком доступе и приемлемом качестве. У Сэд была надёжная память, особенно зрительная, соображала она весьма неплохо, чего вполне хватало для работы. Узнавать о тяготах мира сего хакерша не стремилась, хватало и своих проблем, и так легче работать. Не зная врага, не воспринимаешь его как человека, не сочувствуешь ему, не мучаешься угрызениями совести, с ним легко сражаться. Недаром военные агитационные плакаты всегда изображали врага гипертрофированно и даже гротескно, но при этом обезличено. При такой установке в душе не рождается ничего, кроме праведного гнева. У Сэд он был, но в отношении конкретных людей, в текущее время для мести недосягаемых, а работа отвлекала её, помогая не зацикливаться на гневе, и прочих разрушительных для организма чувствах.
Некоторое время царила напряжённая тишина. Все участники сцены замерли, ожидая дальнейших действий друг от друга. И когда тишина, казалось, зазвенела перетянутой струной, голос из динамика произнёс сквозь прерывающийся шум помех:
— Опустить оружие.
Полицейские выполнили приказ – как показалось Дэннеру, не без некоторого облегчения.
— Вот и замечательно, — резюмировал он и тоже опустил автомат.
— Мы можем с вами поговорить?
— Разумеется. Я этого ждал.
Расспрашивать про полицейских, конфедерацию и «игры» Сэд собралась позже, сейчас влезать в эфир – только мешаться. Так что хакерша, которая уже успела не без помощи Джейми, подключиться к локальной сети, решила зачем-то проверить камеры. И, как выяснилось, не зря: в бункере она обнаружила Олега с Тельмой и Локи, и, видимо, цель у них была одна – выпустить тех, кто там заперт.
— У нас проблемы, — немного потерянно выдала Сэд в эфир. — Дети как-то умудрились пробраться в бункер! Я могу попробовать их остановить... Да и что они вообще там делают?! — с каждой фразой росло негодование. Хакерша в упор не понимала, как можно было просто бросить этих двоих без присмотра? Они ведь могли столько дров наломать... А если они выпустят Фрейю? Что будет тогда?
Первым делом Сэд заблокировала все замки на дверях палат. Как бы жестоко это ни казалось детям, по-другому пока что она поступить не могла.
— Какие дети? — упавшим голосом уточнила Октябрина, хотя и так всё было ясно. Дэннер по обыкновению беспокойства не выдал.
— Джейми, отлови диверсантов, пока диверсию не учинили.
— Есть. — Было слышно, как фельдшер передаёт кому-то приказ.
— А мы с вами всё-таки поговорим. Прошу, — Владимир вежливо посторонился, будто полицейский стоял вместе с ним за стойкой регистратуры, а не на улице.
— Если вы закончили, — вмешалась Октябрина, которая, оказывается, всё это время с интересом слушала не только переговоры Дэннера с полицией, но и рассказ Элеоноры, — то сообщаю вам, что мы с Джейми нашли очень любопытную дверь. Но на ней электронный замок. Я отправлю вам дрона с данными.
— Замок? — Сэд как ото сна очнулась, и даже головой дёрнула в нервном жесте. — Давайте, мы посмотрим. Если что, у меня и инструменты есть. Найдём способ расковырять.
— Добро. Мы пока разведаем обстановку. — И Октябрина отправила «стрижа» в ординаторскую. Сердце колотилось так, словно вознамерилось переломать ей рёбра и улететь в тёплые края. Ох, как желала она, чтобы слова Артура – нелепые, абсурдные, провокационные слова! – оказались хотя бы чуточку правдивы. Как мечтала в них убедиться! Ведь это означало, что они могли бы вылечить Сэд, и много других людей, чью жизнь исковеркала дрянная генетическая ошибка, чья иммунная система атакует собственные здоровые клетки... Разум напряжённо трудился, отчаянно выискивая подтверждение, обоснование, искал и – не находил. Руки крепко стискивали оружие, так, что давно ломило пальцы, но Октябрина не чувствовала боли. А потом вдруг в глазах потемнело, в ушах поднялся шум, а голова взорвалась болью.
— Ты чего?.. — затормозил Джейми и едва успел подхватить её – вовремя, Октябрина упала не на пол, а ему на руки. — Ребята, у нас минус один.
— Ты о чём?.. — Дэннер ощутил, как сердце ухнуло куда-то вниз, и там на мгновение остановилось. — Что с ней?!
— Приступ. — Декстер бережно устроил подругу возле стенки, подложив под голову свою куртку. — Похоже, перетрудилась-таки.
Дэннер судорожно ухватился за стойку и усилием воли заставил себя хотя бы внешне успокоиться. Правда, внутри у него при этом вовсю бушевал маленький, но невыносимо-мощный ураганчик, а в голове тревожной строкой бежала одна-единственная мысль: «знал, что так будет, знал, знал...»
— Чего это вы так побледнели? — с кровожадной учтивостью осведомился подошедший капитан полиции. — Вам нехорошо?
— Я много бухаю, — мрачно отозвался Владимир. — Однако моё самочувствие не должно вас отвлекать. Продолжим.
От такой новости и у Сэд сердце пропустило один удар. Она судорожно сглотнула ком в горле, запила его остатками кофе и от комментариев воздержалась – там было не до неё. В конце концов, в ординаторской очень быстро появился пущенный Октябриной дрон, и Сэд поймала его, как золотой мячик из старой сказки.
— Глянь, — вполголоса сказала хакерша спустя некоторое время, поманив Элеонору пальцем. — Судя по всему, мы имеем дело с электромеханическим замком. Дистанционно его не взломаешь, нужно на месте ковыряться, потому как он с механикой – зачем иначе замочная скважина. Единственное, что я могу сделать отсюда, так это его обесточить, но взламывать нужно старым проверенным способом. Джейми, у вас там есть отмычки? И как там Октябрина?
В кейсе у Сэд был примитивный набор для вскрытия замков, но особого навыка в этом деле у хакерши по понятным причинам не имелось.
— Отмычки есть, попробую вскрыть, — голос фельдшера прерывался от волнения. — Я ввёл лекарство, но долго она не протянет, нужен врач. Угроза инсульта...
Дэннер наградил ударом ни в чём не повинную стойку и отвёл душу при помощи цветистой матерной тирады – мысленно.
Если она умрёт... Умрёт по твоей вине, безжалостно уточнил внутренний голос. Если она умрёт – ему тоже не жить.
Он тряхнул головой, изо всех сил отгоняя мрачные мысли и стараясь успокоиться. У него же микрофон в руках.
— Джейми, сможешь доставить её в нормальную часть клиники?
— Да. Через пять минут в кардиологии.
— Я займусь, — сказала Тереза. — При всём уважении, это моя работа.
— Я вам верю, — согласился Дэннер и быстро пожал её пальцы под столом. — Прошу... спасите её.
Медсестра прищурилась, многозначительно хмыкнула, но ничего не сказала.
 — Ну вот, — печально проговорила Сэд мимо эфира, только для Элеоноры. — И теперь мне чувствовать себя виноватой за чью-то смерть. Я не безгрешна, даже наоборот, но... Больно ощущать себя причиной вот такого, — хакерша указала рукой на монитор в обобщающем жесте. Она не могла выразить свои чувства нормальными словами, то, как ненавидела, когда о ней пеклись в ущерб себе, как не переносила, когда кто-то ради неё жертвовал собой или какой-то частью себя. Такую ненависть к альтруизму в ней поселил Марк своей всепоглощающей заботой, которая в итоге его и сгубила – он погиб вместе со всеми пациентами, потому что был слишком добр, и очень многое поставил на кон в желании спасти тех, кому ещё можно было помочь, и облегчить страдания безнадёжных. Жертва зачастую не приводит ни к чему хорошему – так считала Сэд. Хотя и бывали в её жизни исключения.
— У неё ведь больше не было причин не спать ночами кроме меня. Я инвалид, но не слепая и не глухая, и всё ещё соображаю. Ненавижу, когда вот так...
Голос у Сэд дрогнул, и она устало закрыла лицо рукой.
— Не желаю быть в стороне, но не могу взять в руки оружие и встать рядом. Ненавижу себя...
— Ты не виновата, — покачала головой Элеонора. Потом, дотянувшись, положила ей руку на плечо. — Тут Хейгель постарался, гонял её неделями без отдыха...
— Ребята, — слабо проговорила Октябрина. — Простите, я вас подвела... Прошу, найдите в больнице Полански. Найду Полански, она офтальмолог. Скажите ей, что она может забрать сына.
— Тихо ты, — одёрнул Джейми. — Не вставай.
— И возьмите у меня в сейфе лекарство для Сэд. Капать три раза в сутки, и ещё...
— Заткнись, — процедил Дэннер. — Не смей мне тут помирать, слышишь?! Не смей...
— Я на всякий случай...
— Не будет никакого случая, ясно?! Я не допущу! Я тебе помереть не позволю!
— Владимир...
— Тридцать пять лет как Владимир, и заткнись!
— Хорош орать, — буркнула Элеонора.
Под весь этот шум раздражённых голосов, каждый из которых бил по натянутым нервам, как топор по дереву, Сэд второй раз за сутки уронила голову на стол и беззвучно заплакала. На самом деле ей хотелось выть и кричать, что есть мочи. Она уже не желала слышать ни про какое лекарство, про офтальмолога, да про что угодно: всё происходящее давило на неё так сильно, что нервы, истрёпанные годами в полном одиночестве и страхе, опять не выдержали. Сэд виделась самой себе балластом, её присутствие постоянно порождало только беды и ничего больше, ей казалось, что все эти голоса орут исключительно на неё, а не друг на друга.
«И почему я не умерла тогда, в больнице?..»
А ведь все мучения могли закончиться ещё очень давно, пятнадцать лет назад, когда маленькая Моника оказалась в больнице с переломом позвоночника. Её отправили на экстренную операцию, поскольку спинной мозг в результате перелома не пострадал, и маленькая пациентка могла ещё вернуться к полноценной жизни, но ровно через сутки был обнаружен страшный диагноз, и в анализах, и наяву – организм с аномально сильным иммунитетом стал отторгать только что установленный имплантат. Воспаление, боль, гипертермия, причитание матери, пьяный отец, трясущий за грудки хирурга с требованием немедленно вылечить его любимую дочь... Ещё час – и девочки бы не стало. Не стало бы и её болезни, проблем, исчезли бы отвратительные родители, жестокие одноклассники, любимая игрушка, ничего бы не осталось от несчастного ребёнка, с которым, кажется, жестоко не обходился только ветер в поле.
Но она осталась жива. Имплантат удалили, назначили терапию, месяц держали на койке, затем пересадили в инвалидную коляску. К этому времени болезнь стала пожирать пострадавшие нервы, начав с самого безобидного – пальцев ног. Казалось, что это незначительно, что ещё неделя уколов – и всё наладится, но с каждым днём становилось только хуже. Уже приглашённый Марком врач постановил, что его подопечная не доживёт и до тридцати. И с каждым днём состояние всё усугублялось...
— Довели мне девочку, — проворчала Элеонора, обнимая Сэд за плечи. — Так, ты там не истерии, щас тебя подлечат. А вы займитесь уже своими делами.
— У вас-то что? — тревожно осведомился Дэннер.
— У нас перерыв, — отрезала Элеонора. — А вы продолжайте.