За линией фронта. Часть четвёртая -3

  Шагает по пыльной, разбитой дороге маленький человек. Его лохматые, не мытые и не чёсанные волосы свисают на лоб и плечи грязной соломой. На нём драная фуфайка, лапти с онучами, через плечо перекинута холщовая сума. Он идёт медленно, оглядываясь по сторонам к железнодорожной станции Псков-2. Рядом чернеют остовы сгоревших от бомбёжек домов, каркают над ними вороны и взлетают вверх чёрными тучами от резких звуков или выстрелов.
  Проходят по дороге немецкие машины, попадаются навстречу и пешие гитлеровцы. Никому из них и в голову не может прийти, что по дороге идёт партизан-разведчик. Он известен всем местным, как Никита-дурачок - брат Маши Раковой, что состоит на службе в абвергруппе 104 поваром.
  Выйдя к товарным вагонам на запасных путях, он нарочно засмотрелся на открытые двери вагонного депо и "не заметил", как наскочил на немецкого сержанта. Поднимая обронённую пилотку с пыльной тропинки и, отряхнув её, немец брезгливо поморщился.
- Дяденька! - заныл Никита. - Подайте, что-нибудь, дяденька!
  Сержант не оглядываясь, прошагал дальше, перескакивая через рельсы.
- Дяденька, а хлебца? - не унимался пацан и продолжал преследовать немца.
  Геллер, пройдя ещё немного вперёд, остановился:
- Ну, что тебе, заморыш? - нарочито грубо, спросил он у парнишки.
- А, вы это напрасно так... Ведь, там всё тихо! - и паренёк с довольной улыбкой, хохоча и гикая, стал быстро убегать в обратную сторону, спотыкаясь на шпалах и оглядываясь назад.
  Геллер свободно вздохнул после такого известия и вернулся в будку охраны к своему отделению.

  Поглядев в окно на пришедшего встречать свою сестру с работы Никиту, старший по столовой Потапов в очередной раз возмутился его видом:
- Что ты его не кормишь, что ли, Мария? Брата младшего своего, а? Что он, побирается у тебя, как нищий и голодный? Мне от людей уже стыдно... Все тычут пальцем, мол, работает в столовке Машка, а брат корки хлеба собирает, попрошайничает по дорогам ходит... Слышишь, Мария, что говорю-то?
  Мария строгим взглядом окинула Потапова и сама подошла к окошку. Над городом вечерело, над соседней полуобгоревшей крышей повис жёлтый кусок Луны, отбрасывая бледный свет на оконную раму.
- Ну, слышу!.. Чего ещё? Я ведь уж вам сто раз говорила и сто первый повторю - дурачок он, плохо соображает совсем. Сам не понимает, что творит... И не голодный вовсе, и кормлю его, а он всё ходит по людям, потому что, ему надо где-то быть и с кем-то постоянно разговаривать... Хоть так, когда просит хлеба!.. Ему это в радость, ну и пусть... - ответила она на возражения своего начальника.
- А меня из-за этих твоих "пусть", скоро с работы выгонят. Господа офицеры уже коситься стали, что стоит он тут по вечерам не чёсанный и немытый с грязной мордой - портит весь вид. Пусть хоть сюда не приходит, скажи ты ему!
- Ладно!.. - и Мария засобиралась домой, складывая остатки с офицерского стола себе домой на ужин.

  Всё притихло и утонуло в вечерних сумерках: и окраины, и окрестности, и сам город, превратившийся из статного былинного красавца в серое подобие разодранной шинели. Близился комендантский час и улицы пустели, шевелился и веселился лишь неугомонный центр города с его гостиницами и офицерскими казино, в одном из них, как раз в рабочую смену Анны Ивановны, было сегодня слишком весело. Праздновали день рождения одного из работников окружной комендатуры и подвыпившие гости хамили и буянили, громко пели, карабкаясь на стол, и били по пустякам в пылу раздоров посуду. Её осколки сейчас и пошла убирать в который раз хозяйка явочной квартиры.
  Пройдя по залу, она обратила внимание на своих знакомых ребят, сидевших за столиком у лестницы вместе с соседкой Ирмой, поглядела вверх на второй этаж и кивнула головой Дёнитцу. Тут же к ним по деревянной лестнице сверху стали спускаться сержант Руммель вместе с Губертом, оба были заметно навеселе.
  Руммель, пошатнувшись и козырнув, с ухмылкой на губах быстро распрощался со всеми и с пьяну налетел на дверной косяк уже при выходе на открытых дверях, проталкивая вперёд подвыпившую Ирму, чем вызвал дикий хохот тех, кто находился рядом на ступеньках крыльца, покуривая и обсуждая последние новости. Сержант в ответ погрозил пальцем всем этим весельчакам и отправился догуливать остаток вечера к своей знакомой зазнобушке, а Губерт подошёл к столу, за которым сидели Дёнитц и его "невеста" со своим кузеном. Он отметил про себя, что сегодня они были что-то не веселы и настороженны. Девушка не в меру была очень капризна, глаза стояли на мокром месте и на любое слово, она отвечала дерзкими выпадами и замечаниями.
- Ну, что? - обращаясь к своим новым знакомым, начал Губерт, усаживаясь рядом с ними за стол. - Пощипали вам сегодня пёрышки у Райна?
- Заткнись! - зашумел на него Гросс.
- Что ты тут гавкаешь, думаешь - не понимаю? Понимаю и сочувствую даже, но, чем могу вас утешить? Только тем, что спрошу: вы там до конца отчитались за свои прошлые огрехи? - и Губерт довольно ухмыльнулся, потянувшись за выпивкой через весть стол.
  Установилось неловкое молчание, Ольга насупилась ещё больше.
- Вы шли с верху с этим Руммелем, - угрожающим тоном начала она разговор с подсевшим нахалом, - он что, живёт в этой гостинице?
- Нет, он тут пасёт своего агента, того русского. Они тут сегодня остановились на ночь... - и не успел Губерт ответить этой набалованной Гретте, как она тут же вскочила со своего места и в порыве уйти, задела стул Гросса.
- Ты что, сестрёнка? - участливо спросил он, вытирая свой пиджак рукой от пролитого бокала.
- Эта продажная тварь ещё здесь!.. А мы сидим тут, рядом с ним и не подозреваем этого. А он сегодня заставил меня вспомнить то, чего я долго не могла забыть, а потом с трудом старалась не вспоминать - своё унижение перед этими красными выродками, арестовавшими моего отца и пытавшимися сделать из него скотину...
- Перестань, забудь! - успокаивал её "брат" и попытался снова усадить за стол.
- Забудь?! Ты ли это мне говоришь? Ты, для которого мой отец сделал всё, которого отмазал от фронта - неблагодарный!.. Вы все, все неблагодарные твари, все!.. - кричала она и билась в истерике.
- Ну, началось! - воскликнул Дёнитц и кликнул официанта: - Милейший, рассчитайте нас побыстрее, пока мы господам офицерам не испортили их праздник.
  И он, доставая из кармана деньги, ухватил свою "невесту" крепко за локоть. Она вывернулась, отскочила от стола в сторону деревянной лестницы, ведущей на второй этаж и рыдая, что-то стала лепетать невнятное, указывая пальцем вверх. Дёнитц тут же подбежал к ней, обнял и прижал к себе. Гретта упала ему на плечо и в голос заплакала, как ребёнок. На них стали обращать внимание, но Губерт, хлопая глазами и оправдываясь, стал успокаивать собравшуюся публику:
- Просто у ребят был сегодня тяжёлый день и девочка переволновалась... Так бывает, не обращайте внимания! - говорил он, подходившим осведомиться офицерам, интересующимся, что же тут произошло.
- Конечно, она не могла выдержать такого унижения, - бесполезно успокаивая Гретту, говорил её "жених", - нужно время, а тут вы ещё с этим негодяем Руммелем!..
- Он выполнял свой долг... Какой он негодяй? Вы всё не так поняли, Дёнитц!
  Гретта продолжала биться в истерике и цепляться за деревянные перила лестницы.
- Ну, успокойте её, наконец, отведите домой и уложите в постель! - властно произнесла подошедшая Анна Ивановна. - Вот вам ключ от квартиры, я приду сегодня не скоро, много работы, - и она протянула Гроссу из кармана свой медный ключ.
- Боюсь, что мы просто сегодня не дойдём до вашего дома, она к тому же ещё и выпила лишнего... Вон, почти бутылку шампанского! - и Людвиг указал Анне Ивановне на стол, где стояла пустая бутылка вина.
- Безобразие! Подпоили девчонку, а теперь и до дому её не возможно довести... Нахалы! - она замахнулась на Дёнитца полотенцем, который у неё висел через плечо.
  Он при этом отскочил в сторону и крикнул на неё: - Но, не очень-то!..
- Что-о?! Ты смеешь ещё мне тут указывать, мальчишка!.. Ладно, я сейчас попрошу своих служащих вам помочь, - уже тише добавила она и быстро поднялась по ступенькам на верх.
  Минуты через две оттуда спустился вместе с Анной низенький толстый человечек, который рассыпался в любезностях и приглашал господ офицеров подняться к нему на второй этаж.
- Да, Сергей Иванович, вы там им уж подберите, что-нибудь, чтобы девочка могла отдохнуть и прийти в себя, - попросила его Анна Ивановна и, сощурившись, хитро подмигнула Дёнитцу.
- Да, конечно, но свободных номеров у меня сегодня нет. Вот только мои комнаты могу вам предоставить, но там тихо и убрано, есть чистое бельё, я вам всё дам... Это моя рабочая комната, я в ней живу - прошу вас, - и он, забегая вперёд стал быстро подниматься по ступенькам вверх.
  Дёнитц подхватил на руки свою истеричную Гретту и в сопровождении её братца потащил девушку на верх, вслед за служащим ресторана. Губерт при этом с удивлением провожал их глазами, пока они все трое не скрылись за поворотами длинного коридора.
  Анна Ивановна после этого спокойно вернулась к своим обязанностям кухонного работника, по ходу объясняя любопытным, что же здесь произошло на самом деле.

  Показав молодёжи свою маленькую каморку и объяснив, что к чему, Сергей Иванович покинул ребят и... остановился у двери, прислушиваясь к тому, что за ней происходит. Предвидя такой его выпад, Дёнитц с шумом опрокинул на постель свою "невесту". Она какое-то время ещё демонстративно поныла в подушку, а потом глядя на Людвига, который стоя у дверей с прижатым к губам пальцем прислушивался и еле дышал, чуть не расхохоталась. Но во время зажала себе рот рукой. Дёнитц, вытянувшись как струна, сидел на краю постели и тоже чутко прислушивался, улавливая каждое движение за стеной и каждый шорох у двери.
- Всё, он ушёл! - заключил, наконец, Людвиг.
  И тут уже все трое спокойно расслабились. Ольга бросилась к графину с водой и, отпив из него половину, другую вылила себе на голову, охладив разгорячённый лоб. Её красные глаза от натужного плача при этом, были сильно воспалены.
- Ну вот, а в театре, между прочим, для этих целей белладонну капают! - произнесла она с некоторым укором, глядя на своих товарищей "по несчастью".

  Губерт сидел ещё за столом, когда через четверть часа к нему вниз спустился Гросс.
- Ну что, успокоили? - спросил он и оглядел уставшего Людвига.
- Да, с трудом... Пусть теперь как следует поспит, а то эта пытка в комендатуре нарушила все её сегодняшние планы на отдых.
  В этот момент их разговора к столику подошла молодая девушка с длинными русыми волосами, красиво уложенными в высокую причёску. Её стройность и худоба не могли быть скрыты, даже пышными складками её длинного сарафана с широкой накидкой по плечам. Маленькие бугорки грудей вздымались от волнения, и она, боясь, что ей откажут, робко пригласила Людвига на очередной танец.
- Иди, не сомневайся!.. - напутствовал его Губерт, грубо ухмыляясь и бесстыдно разглядывая эту подошедшую "тонконожку".
  Людвиг узнал её, это была та самая двушка, которая в первый день их появления в городе влюблёнными глазами разглядывала его, сидя за соседним столиком с пожилым мужчиной, когда он танцевал с Ирмой Золингер. Нужна она была им для дела или нет - но танцевать с ней ему всё же пришлось, чтобы как-то протянуть время и отвлечь внимание неугомонного Губерта от того, что сейчас будет происходить на втором этаже.
  А там Дёнитц уже открыл дверь в коридор и звал дежурного по этажу...

  Дёнитц в расстёгнутом кителе стоял в дверях свой комнаты, когда к нему подбежал парень лет двадцати с готовностью услужить. Он склонил голову:
- Я весь внимание, мой господин, - подобострастно начал он.
- Послушай, милейший, ты как дежурный, знаешь, что у вас тут на этаже сегодня остановился русский... С моей невестой истерика из-за него, и мне бы не хотелось, чтобы выйдя отсюда, она на него случайно опять наткнулась. Очень не любит она русских и, тем более, боится партизан. Проследи за этим, ладно?
- Не извольте беспокоиться, - кивнув головой, ответил парень, - он, этот человек, находится в дальней комнате в конце коридора. Там на повороте от шкафа - это единственная дверь, к тому же, у него надёжная охрана и он не выходит из своего номера без сопровождения, так что, вряд ли вы вообще с ним сегодня встретитесь. Но, объясните вашей невесте, что он теперь не опасен - он служит великой Германии, хоть и русский.
  Дёнитц довольно поцокал языком и, похлопав дежурного по плечу, медленно закрыл за собой дверь.
  У себя в комнате он быстро подскочил к Ольге и тихонько сказал ей на ухо, опасаясь, что с той стороны у двери их могут слушать.
- Я узнал где он находится... Давай, быстрее!.. Пока не вернулся этот Руммель.
- Если он и придёт раньше, чем мы рассчитали, то Людвиг его там внизу сможет задержать. Этот Руммель сильно пьян, - и Ольга стала на ходу приводить себя в порядок, накинула поверх своего нарядного платья тёмную незаметную кофточку, поправила волосы и, чуть приоткрыв дверь в коридор, выглянула наружу, чтобы оглядеться.

  Мокий Демьянович был у себя один, когда к нему в дверь еле слышно постучали. Всё существо его встрепенулось, он уже подсознательно знал, кто сейчас к нему войдёт, но всё же, немного растерялся, впуская Ольгу к себе в комнату. Она змейкой юркнула за дверь из коридора, а Дёнитц, взяв сигарету и зажав её в своих длинных пальцах, остановился возле лестничных перил и стал внимательно наблюдать по сторонам.
  Ольга встала за спинкой стула, на который опустился её собеседник. Он был бледен, как и сегодня утром в момент их первой и такой неожиданной для него встречи.
- У меня мало времени, Мокий Демьянович, - девушка ближе наклонилась к его лицу. - Как вы понимаете, мы здесь не случайно, ваша сестра долго искала вас, писала, но... всё безрезультатно. Она обратилась ко мне за помощью в вашем розыске, а мы с ней знакомы по нашим общим фронтовым делам...
- Настя, тоже на фронте воюет? - переспросил мужчина.
- А как вы думали, тоже! Сейчас она работает в госпитале санитаркой и очень надеется, что от вас будет ей какая-то весточка. И вот мы узнали, что вы тут... Вот, возьмите, прочтите это при мне, а потом - сожгите! - и Ольга протянула Никулину письмо от его кузины.
  Никулин, раскрыл его, потом бросил мгновенный взгляд на свою собеседницу и произнёс:
- Да, это Настин почерк... - он углубился в чтение.
  Надо было видеть его лицо, которое менялось с каждой секундой при чтении этого дорогого ему послания. Сперва мрачная маска сменилась некоторой детской восторженностью, лицо просияло, но потом серые оттенки у глаз снова вернулись и в конце - он побагровел, уголки губ отвисли, а на шее задёргалась и ожила тонкая жилка, которая толчками пульсируя, болью отдавалась под лопаткой. Он оторвал глаза от письма, потом протянул обратно Ольге этот листок. Девушка взяла его, чиркнула зажигалкой и поднесла к тонкому пламени. Письмо быстро обуглилось и просыпалось на пол чёрным пеплом к ногам Никулина. Он долго смотрел на этот сгоревший кусочек Родины, своего такого далёкого дома, а потом поднял на Ольгу свои влажные и горящие лихорадочным блеском глаза.
- Она пишет тут - ...не позорь имени отца своего Демьяна! И не стань Иудой для своей Родины... Господи, а я им почти стал!..
  Он закрыл руками лицо и, покачиваясь в такт своим невесёлым мыслям, просидел так несколько секунд, но потом собрался, выпрямился на стуле, но слова не получались, Ольга начала первой.
- Как вы оказались в плену? - спросила она, садясь рядом с ним на уголочек койки.
- Я встретил войну в Вентспилсе, где служил в комендатуре 12 погранотряда. Наши пограничники были включены в состав 144-го стрелкового полка и участвовали в первых же стычках с фашистами, упорно дрались. Но нас буквально раздавили танками в первый же день, оттеснили к Риге, там меня ранили в руку и обе ноги. Надо сказать, что ранение было тяжёлым. Потом, когда отступали, я двигался в повозке. Но, плохо всё это помню, как в бреду... 9 июля нас задержала в лесу вооружённая банда латвийских националистов - айзсаргов. Я попал на допрос в жандармское управление города Риги, там назвался фамилией своего убитого попутчика Каращенко, который был начальником военно-хозяйственного довольствия 308 стрелкового батальона старшим лейтенантом. Имени его я тогда не помнил и сохранил своё. После того, как меня подлечили в лазарете Рижского лагеря военнопленных начались скитания по другим лагерям. В июле 1942 года я попал в лагерь строгого режима Саласпилс, его ещё "долиной смерти" называют...
- Да, наслышаны! - и Ольга, ещё раз окинула пристальным взглядом своего собеседника.
  Лицо его хоть и выражало некоторую растерянность сейчас, но было искренним, особенно во взгляде этих немного испуганных и забитых горем глаз. Он продолжал:
- Голод, издевательства, побои - через всё прошёл... Там из меня и вытряхнули всё, до последней нитки: и имя настоящее моё, и всё про то место, где служил, где жил... Но только, про Настеньку свою, я никогда и никому не рассказывал... Поэтому, очень поразился, когда её имя от вас услышал. Понял сразу, что меня ищут, и что для меня это шанс, как тогда в Саласпилсе...
- Что вы имеете в виду?
- Я узнал, что фашистская разведка вербует в лагере агентов и направляет их в шпионско-диверсионные школы, сообразил: вот путь избавления от верной гибели, а может, и путь возвращения на Родину, к своим. Но, потом возникли сомнения, а бумагу о сотрудничестве, я уже подписал...
- Сомнения, что вас простят?
- Именно, я и сейчас сомневаюсь... И один, я бы никогда не решился встать на этот путь! После долгих и мучительных раздумий, я понимал, что по существующим законам за совершение измены Родине, я могу быть сурово наказан, вплоть до расстрела... А тут вы?!
- И, что же вы решили, Мокий Демьянович? Что мне ответить вашей сестре при встрече?
  Никулин вскочил на ноги.
- Как вас зовут? - спросил он у Ольги. - Ваше настоящее имя, как?
- Зовите меня Греттой, так будет вернее и надёжнее...
- Хорошо, Гретта... Я решился, я явлюсь с повинной, но не с пустыми руками.
- Вот, это уже разговор! - и Ольга при этих словах поднялась со своего места и встала поближе к Никулину. - Куда вас пошлют на задание, вы знаете?
- Точно - нет, не могу знать, но сейчас всё внимание фашистов направлено к Ленинградскому фронту. А я обучался всю эту весну в разведывательных школах абвера в Валге и Стренчи.
- Замечательно, вам нужно вспомнить и собрать обстоятельные данные о руководящем и преподавательском составе школ, а главное - об агентах, подготовленных к заброске в расположение советских войск со шпионскими заданиями. Помните таких?
- Да, я всё подробно вспомню и смогу описать... Из Латвии меня перевели сюда под Псков на конспиративную квартиру, а потом отправили в район станции Сиверская на переправочный пункт абвера в распоряжение капитана Фиша. И, если бы не вы, то есть, если бы, мне не нужно было тут никого опознавать, я бы не приехал обратно в Псков. Меня привезли сюда, буквально на один день, а потом будут готовить к заброске в июле в район Новгорода или Ораниенбаума, туда готовится выброска агентуры с целью собрать сведения о Волховском и Ленинградском фронтах.
- Понятно! Значит, на этом переправочном пункте продолжайте собирать сведения о деятельности немецко-фашисткой разведки и её агентах. Всё запоминайте , а будет возможность, проситесь с заданием на Ленинградский фронт. Как только вас переправят, явитесь в распоряжение Приморской оперативной группы, спросите майора Деева или майора Бойкиню. Я всех предупрежу, и вас там будут ждать, сколько бы не пришлось... Но, я должна быть для этого уверена в вашей надёжности и честности. и ещё - этот ваш приход туда, будет для вас последним шансом, что-то исправить в своей жизни. Понятно вам это?
  Никулин за всё время разговора впервые улыбнулся и лицо его просветлело.
- Я этот шанс не упущу, будьте уверены и сестре скажите, что я... не опозорю имени своего отца. Ей не придётся отворачиваться при встречах со знакомыми и не прятать лицо, как сестре предателя и труса.
  Ольга в ответ кивнула головой и, отдав Никулину-Каращенко последние распоряжения, вышла в коридор, где в конце нервно маячила одинокая фигура Дёнитца.

  Комендант Райн и начальник управления кадрами абверкоманды 104 Шейкман встретились на природе за городом, чтобы обсудить предстоящую переброску агента в Лужский партизанский отряд. Легенда готовилась давно, агент казался надёжным и ловким, но нужен был, как всегда в таком щекотливом деле, дублёр. Вот о нём-то и зашла речь в этом непростом для Райна разговоре.
- Вы всё время уходите от прямого ответа, - укорял его Шейкман, - а мне нужен этот ваш Фангер. Это очень подходящая для нашего дела фигура. Он готов выполнить наше задание, или опять, как в прошлый раз?
- Как в прошлый... - откашлявшись, не глядя собеседнику в глаза, ответил Райн.
- Что ещё за новости? - Шейкман остановился на зелёной поляне возле небольшого круглого озерка и пробуравил глазами Райна.
- То же самое, эта русская девка не даёт ему никакого покоя. Он сомневается, что выйдет сухим из воды, сомневается, что сможет разыграть из себя патриота. Думаю, эта она крутит им, как захочет... Мы за ней установили слежку, пока всё чисто, но у меня есть подозрения, что она как-то связана с Псковским подпольем.
- Опять эта Мария на нашем пути... Вот что, если уж Фангер так пришит к ней, что не хочет отсюда без неё никуда уходить, и именно она его держит и не даёт свободно вздохнуть, то решите этот вопрос кардинально. Отшейте его, наконец... Только так, чтобы он ничего не заподозрил, поняли?
  Райн раскраснелся, отрицательно замотал головой:
- Я думаю, что она нам может ещё как-то пригодиться? - с сомнениями в голосе ответил он.
- Как пригодиться, ну, как? Она лишь создаёт помехи... Вот что, сделайте, как я распорядился, но... только пусть это всё выглядит, как несчастный случай. Чтобы сам Фангер был в этом уверен, поняли, наконец?
  Шейкман недовольно повёл плечом и медленно пошёл вдоль озерка, любуясь его зеркальной гладью. Райн, опустив голову следовал за ним, а когда они стали спускаться в низинку, поросшую мхом и крапивой, проговорил:
- Хорошо, кому прикажете это поручить?
- Что у вас нет надёжных людей? Тот же Губерт не откажется... всегда желает выслужиться, по крайней мере, я его всегда таким помню.
- Да, это так!..
- Вот ему и поручите.
  Они скрылись за поворотом и надвинувшиеся тучи стали источать свою преддождевую прохладу на этот душистый и помрачневший лес, который словно затаился в предчувствии чего-то грозного и неизбежного.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.