Кое-что о математиках

Вот уж много не лет, а десятилетий все хочу понять науки. И если с биологией, химией, геонауками что-то получается, то с физико-математическими воз ни в какую не идет в гору, несмотря на то, что и в школе и оконченном мною техническом вузе я получал хорошие отметки. Потом я читал, и очень много, по этим дисциплинам научно-популярной и полуспециальной литературы (научно-биографические серии, широко издававшиеся в Советском Союзе),но понимать не получается до сих пор. Какие-то частности в голове остаются, а общие идеи ускользают. В отличие, скажем, от шахмат, где мне все понятно, хотя играю я средненько даже на бытовом уровне.
 
Конечно, все специалисты пишут плохо, туманно. Без ума и смысла засоряют свою речь терминами, словами повседневного обихода со значениями, отличными от общепринятых, уродуют текст формулами. Со всем тем словарный запас специалистов невелик, синтаксис беден и примитивен. Хотя заковыристых оборотов хоть отбавляй. Но это из-за перегруженности придаточными и (дее)причастными оборотами, которые плохо согласованы и увязанны между собой. А длинны из-за бесконечной тавтологии. То есть речь специалиста представляет собой типичную речь людей малообразованных, но с претензиями на "умность".
 
Особенно очевидно мне это стало, когда я попереводил текстов с иностранных языков и посоставлял для забугорных журналов разных summury и abstract'цов. И главное, что я обнаружил, так это то, что за терминологическим мусором специалисты скрывают свою растерянность перед науками, непонимание идей и принципов, на которых те строятся. И благодаря которым они грантуются и остепеняются.
 
Но ведь и историки и лингвисты пишут хрен поймешь. Однако для меня совершенно очевидно, чтО они хотят, но не умеют в них сказать. И я как редактор со стажем только смеюсь над их претенциозной навороченностью. С другой стороны, объявить математику и физику просто дрянью, учитывая практические результаты, достигнутые этими науками, как-то не получается. Словом, математики мне представляются не более, чем "дрессированными обезьянами", как их обозвал свой же брат математик и физик некто Паскаль.
 
1. Был у меня друг да сплыл по возрастному критерию. Очень хороший математик. Сужу так потому, что, во-первых, он постоянно печатался в разных ненаших журналах (а я ему помогал переводить), получал гранты оттуда (отсюда во все его гранты, как у нас водится, вписаны были ректор и его команда, так что ему от грантов выпадала только работа), и даже 1 раз в 2 года на полгода на полных харчах жил в Чехословакии, где у них, математиков всего мира в какой-то там области, связанной с топологией, был центр. А во-вторых, он мастерски играл в шахматы и карты. Мы частенько резались в преферанс или кинга, и он иногда к третьему ходу, чаще всего к четвертому, и в очень редких случаях к пятому, уже открывал своих карты, так как знал, что у кого на руках. "Ну а вдруг кто-нибудь ошибется, сделает неправильный ход?" -- "Но мы же взрослые люди, должны уважать друг друга и доверять, предполагая, что соперник обязательно сделает оптимальный ход. Что за чушь, строить свои расчеты на его ошибке".
 
На старости лет он много воевал с внучкой не на живот, а, как мы говорили в детстве, на пузо. У той никак не ладилось с математикой. Сколько ему седых волос добавило то, что он никак не мог объяснить ей различие между площадью и периметром. Его очень огорчало, что у него, такого великого математика, ни дети не пошли по его стопам, ни внуки не удались по матчасти. В конце концов сноха прекратила эти разборки: "Внучка плачет, вы нервничаете, у вас подскакивает давление, глотаете таблетки. Уж лучше я как-нибудь сама, со своим женским умом чего-нибудь там да разберусь".
 
-- Знаешь, -- признавался он мне. -- А я ведь сам не понимаю, как можно числами, выражающими линейные меры, оперировать с площадями или объемами. Вот ты говоришь, что у греков были де простые числа, а, кроме того, квадратные, треугольные, круглые. Я иногда думаю, что есть в этом какая-то сермяжная правда, которую мы утеряли. Запутались, понимаешь, в нулях.
 
-- Ну ты же 40 лет преподавал математику, учил других. Сам не понимая, где собака зарыта?
 
-- А зачем это нужно, понимать? Математику нужно выучить наизусть, как стихотворение. А вот потом ею заниматься. Когда ты ее знаешь всю, какое это наслаждение -- математика.
 
2. Сам он уже на пенсии. Часто устав от телевизора и походов по больницам, развлекается решением задач. Собрал все учебники, задачники, решебники, от школьных и вузовских до специальных аспирантских. Сядет в углу и решает подряд все задачи, редко прибегая к бумаге и авторучке, чаще в голове. А потом смотрит в ответ.
 
-- Сверяешься?
 
-- Да нет. Просто смешно, какие иногда курьезные и нелепые ответы там даются. А уж примеры решений… так это похлеще любого фельетона. Обхохочешься. Одна несуразица на другой.
 
-- Но ты ведь сам писал пособия. Ты что, дурачил людей?
 
Он задумался.
 
-- Ну надо было писать, я и писал. А больше рассчитывал на живое общение. Видишь ли. Думают, будто математики приходят к выводам чисто логическим путем, следуя каким-то там строгим доказательствам. Чушь все это. Вот я посмотрел на задачу, и ответ у меня уже в голове. А как я к нему пришел, я и сам не знаю. Конечно, в этих задачниках все эти задачи дрянь, яйца выеденного не стоят. Но и когда занимался серьезной математикой, ответ так же приходил сам собой. Порой аж голова пухнет, думаешь, вертишь задачу и так и этак, психуешь, бросаешь. Потом принимаешься вновь. И вдруг раз: ответ готов. Иногда неправильный. И тебя вроде шило какое подкалывает: "Не то ты нарешал, не то". А самое трудное мне было потом писать обоснование, ход рассуждений, как я якобы достиг результата. Иногда такие выкладки помогали. Вдруг видел ошибку, которую пропустил, или там теорему, доказательства которой не знаешь. Доказательство оно ведь тоже как наитие: раз и готово. А иногда вроде и верная мысль, а нет доказательства, и чувствуешь себя как будто нажрался какой-то дряни.
 
3. На старости лет он одно время, очевидно, чувствуя свою обезьянью дрессированность, взялся было за изучение истории. Накупил книг, брал у меня (я люблю историю, не ту советскую, где авторы пишут не о событиях и людях, а шпарят категориями и абстрактными рассуждениями, а настоящую). И только психовал.
 
-- Какая дрянь. Ничего понять нельзя.
 
Я хотел ему помочь разобраться. Но никак не мог уяснить, ну чего там можно было не понять. Тогда-то произошло то то. Такой-то был таким-то. Захочешь не понять и не сможешь. А он как дите малое, только ругается, но ничего членораздельного выдать на гора не может.
 
Как-то я рассказал ему, что вот Макларен, хотя и был математиком, но участвовал в войне, организовывал оборону Эдинбурга от якобитов. А потом написал очень интересные мемуары, не потерявшие исторической ценности до сих пор.
 
-- А что этот Макларен жил давно?
 
-- ?! И это ты меня спрашиваешь? Да ты ведь целый семестр читал спецкурс по рядам Макларена. Ты что не знаешь, когда он жил?
 
Приятель аж психанул не на шутку. И нечленораздельно с обилием звуков и напором охаманил тех, которые де все знают о математиках, и кто когда жил, и когда женился, и в каких битвах участвовал. А сами даже простейшей функции не сумеют разложить в ряд Макларена.

На том наши диспуты об истории и закончились.

4.  У математиков есть странная, странная для меня способность, к т .н. абстрактному мышлению.  В частности, к способности оперировать, да притом отвлеченно, цифрами, которые ничего не выражают. Допустим, я тоже увлечен числами, за что мои домашние прозвали меня в детстве математиком, а жена обзывает логистиком.

Я легко запоминаю даты, хронология была и остается моей страстью. Также увлеченно изучал футбольную статистику, особенно кто сколько забил голов в разных турнирах и провел матчей.

Потом выстраивал таблицы, сравнивал между собой разные показатели, кто больше, а кто меньше в среднем забивал за сезон, за матч. Придумывал разные коэффициенты значимости турниров и матчей. Люблю изучать биографию писателей, ученых, сравнивая между собой, кто во сколько лет чего достиг, и как это соотносится с исторической эпохой. Много любопытного открываешь при этом.

Но увлекаться цифирью самой по себе, безотносительно к тому, что за ней стоит -- просто не лезет мне в голову. Как это вообще может кому-нибудь быть интересным? Ну а уж цифры, подмененные буквами, я не только понимаю с трудом, но не понимаю от слова совсем, как это может быть интересно, хотя и абстрактно представляю, насколько это полезно.

Ну а математики с их способностью к абстрактному мышлению представляются мне обделенными природой людьми. Убогими что ли из-за их их неспособности видеть за цифрами и формулами реальных вещей.

Как редактору издательства, много работавшего над электронными изданиями, мне много приходилось иметь дела с математиками. Точнее сказать с программистами, которые так уж сложилось, в нашем университете все были одновременно и математиками. Их тупость при все их уме поражает, не оставляя меня удивлением до сих пор.

Как-то получили мы интересный грант на распараллеливание иностранных текстов. Ну там чтобы фразе на иностранном языке соответствовала фразе на русском. Пока дело шло в сканировании, распознавании текста, как они работали пальчики оближешь. Но как только дошло до собственно распарелливания, тут они впали в полный ступор, из какого так и не выбрались.

Им хотелось оформить текст в виде таблицы, так чтобы абзацу иностранного текста в левой колонке соответствовал абзац а правой. Пока дело ограничивалось стихами, все было о'кей. Но вот дойдя до прозы к их изумлению вдруг обнаружилось, что деление на абзацы в прозаическом, а еще хуже в драматическом текстах не совпадает.

Тогда они придумали запузырить в электронные мозги англо-русский словарь. Программа должна была по первому слову абзаца на иностранном языке находить это же слово на русском, и так делить текст.

И тут я поднял форменный бунт. Я пытался объяснить им, что структура предложений в разных языках разная, что слова изменяются по падежам, лицам и числам и просто по словарю искать соответствия слов в разных языках невозможно (до такой мелочи как стилистика, мы даже не дошли. Впрочем, наши русские переводчики здесь тоже не копенгагены, так что одни других стоят).

И несмотря на многочисленные примеры, которые буквально валились с первой же страницы и которые могли бы и корову, умей она выражаться человечьим языком, убедить, так ничего я им доказать и не смог. Деньги за грант мы получили, ограничившись поэтическими текстами.

Я увлекшись идей, все же довел программу (вернее набор макросов) до ума сам. При этом я брал начало абзаца в иностранном тексте, ставил там крестик, потом находил начало абзаца в русском. Нажимал клавишу -- хор-хоп и английский абзац точно соответствовал русскому. Конечно, трудов было немало. Каждый абзац требовал индивидуального подхода. Но за неделю работы я распаралелливаю толстенный роман с "Войну и мир".

Тем не менее, кроме насмешек, над кривобокостью своей программы, иного признания от коллег я не получил.