Карамурзень

1

Телефон Синего накрылся. Он справился в мастерской и, обалдев от цены ремонта, призадумался. Не на шутку призадумался. Точно богатырь у придорожного камня. И принял решение держаться подальше от ненужных трат и излучений. Сашка, приятель Синего, говорил, что у тех, кто держит телефонный прибор в кармане – от излучения прибор, что меж ног, виснет на полшестого. 

 - Эти приборы, тот и тот, - сказал Сашка, - антананисты. Так один ученый сказал.

- Антананисты? – это как спросил Синий.

- Ну друг против друга. Если с одним дружишь, то другому каюк.

- Может, антагонисты?   - спросил Синий. Он знал такое слово от своей же Вальки.  Она - как чуть ей не так, так провозглашала, что он ей антагонист.

- Ну может и антагонисты, - согласился Сашка, -  Какая разница? Главное, что ты уловил суть.  А суть в том, что от телефона человечеству грозит вымереть. А то не все это понимают. И еще очень важно - через телефон могут за тобой следить.

- Кто? Валька? - Синий мог допустить только, что за ним может следить Валька. Но она недавно ушла от Синего. Однако Сашка с серьезным лицом, молча, поднял палец вверх.

 - Так кто? – синий хотел уточнения, - Валька? Или эти?

- Кто подключится, тот и следит, - сказал Сашка, - Может, Валька, а может тайное всемирное правительство.

  - На кой я всемирному правительству сдался? – сказал Синий. 

 - А тут уж ты сам думай.  на кой ты Вальке сдался? На кой ты правительству сдался. Но по крайней мере, через телефон могут следить за каждым словом и каждым твоим перемещением.  Куда пошел, чего сказал, что выпил.

Синий задумался. Задумался еще серьезней, чем после того, как услышал от жены, что она от него уходит, и после того, как услышал цену ремонта мобилы.  А вдруг и правду за ним через телефон следят? Он что-то подобное и прежде слышал.  Так вроде, он ничего крамольного в адрес властей не произносил. И в митингах не участвовал. Только что в адрес подло бросившей его жены Вальки высказывался. Был грех, даже караулил в коридоре стоматологии. Хотел ее новому кавалеру рыло начистить.  Но пока ждал, когда этот гад из кабинета выползет, пока глядел, как к нему пациенты заходят и выходят, нахлынули сомнения, а стоит ли ради Вальки на мордобой размениваться. Потому что заметил Синий, что Валькиному стоматологу, заходят пациентки куда посмазливее Вальки. И подумал Синий с праведным злорадством, что Валька еще поплачет. Дантист ей не только зубы наставит, но и рогов. Умоется падла горючими слезами. И эти мысли удалили весь его первоначальный порыв, порвать стоматолога как, поганую шавку.

 Жаль только, что он за Валькой прежде не следил и во всем ей потакал. Хочешь кофточку – пожалуйста, хочешь зубы починить – пожалуйста. Он ремонт своих зубов откладывал на потом. в дальний ящик. А Валька следила за собой. За кожей, за фигурой, за губами. И за зубами. И за ним, мужем законным, следила. Но вовсе не так, как за собой. Как овчарка. Чтобы он домой с работы вовремя.  Обнюхивала. А когда его сократили, все время нудила: иди ищи работу. Даже с тем же Сашкой лишний раз встретиться не давала. Алкашом его называла.

 Однако, что касается   слежки, то Валька, настолько гнилой продукт, что от нее можно этого ждать даже после ее подлого ухода. За ней не станет тайно подключиться к его мобиле. Хотя обманутый муж и пройденный этап, а таких, как она, жаба давит.  Подключится, и все, что Синий ляпнул в сердцах, может записать куда -нибудь. А потом предъявит куда следует. В смысле - в суд. И тогда оттяпает у Синего последнее. 

Пока что она сбежала к своему дантисту и след простыл. Но в доме у нее агенты остались. И явные, и тайные. Например, Клавдия Ивановна соседка по лестничной площадке. Ее дверь как раз, напротив.  С Клавдией Ивановной Синий еще не разобрался окончательно. Или она подкупленный Валькин агент, или просто ему сочувствующая. По крайней мере, после Валькиного бегства он подозрительно часто стал встречать Клавдию Ивановну на лестничной площадке. И она тут же начинает причитать, что понимает его переживания. И тут же говорит, что нужно взять себя в руки, нельзя отчаиваться.  Она сама через круги ада прошла. И когда муж ее оставил с двумя детьми, и когда ее, с ее уникальным преподавательским стажем на пенсию выдавили. Через все она прошла. Но не отчаялась.  Нашла занятие и по душе и людям полезное. И ему нужно собраться духом. И заканчивала она, что «надежда в мрачном подземелье пробудит бодрость и веселье, придет желанная пора»

   Синий возражал что его четвертый этаж не подземелье. Клавдия Ивановна отвечала, что это она имеет в виду духовное подземелье. Выражается образно. Ну слово в слово Валькины выражения. Когда Валька ругала Синего, вечно добавляла про духовное подземелье. Так что с Клавдией Ивановной он еще не определился: просто сочувствует или втирается в доверие по Валькиному заданию. 

Но с Клавдией Ивановной проще – дверью хлоп и забыл о ней. А с мобилой сложнее. Вдруг тебя записывают.  И если Валька запишет, что Синий о ней говорил, да предъявит в суде, как бы квартиру не пришлось ей отдать. Со всех сторон телефон опасен. С одной стороны, мобила в кармане вредит половому вопросу. А Синий став свободным от цепей Гименея мужчиной, не завязал с половым вопросом. С другой стороны, подстерегает, как мина, очень заковыристый квартирный вопрос. Вот на фик Вальке хата?  С милым рай и в шалаше. Но видели ли дантиста, живущего в шалаше? Чай, во дворце с Валькой балдеет.  А Вот Синему, брошенному мужу, а ныне свободному мужчине, для создания новой социальной ячейки отдельная жилплощадь крайне необходима.

 Подумал Синий, подумал, и решил, что проживет без мобилы. Даже лучше. Спокойнее.  Все жизненно важное под рукой.  Магазин под боком.  Аптека – три минуты ходьбы.  Почта рядом. За квартиру дочка платит. Коммунизм. Что еще человеку нужно?  Даже пункт приема стеклотары две остановки троллейбусом.  Вокруг люди. Не звери. Сгинуть не дадут.

Вот недавно, мальчик Сеня из его же подъезда презентовал Синему свой старый кнопочный. Как Сеня сказал, первого поколения. Потому что самому Сене родители подарили поцивильнее. Другого поколения.  Синий, ясное дело, телефон первого поколения взял. Но в карман не положил. В руках держал. Сашка предупреждал, что допотопные телефоны наиболее активно подрывают мужскую силу. Именно поэтому американцы их нам решили сбагрить. Чтобы у нас население вымирало. А сами, гады, кайфуют с безопасными.


 Все они, империалисты хороши.  Японцы, говорят, ходят с индивидуальными дозиметрами. Радиацию на каждом шагу проверяют. И поэтому запрещено их пускать в наши засекреченные города.  Потому что засекут наши оборонные заводы. А они все, что мы ни изобретем, воруют. А евреи, еще хуже.  Едва успели выехать, и тут же стали палестинцев угнетать. А себе настроили бомбоубежищ.  И опять же, остальных евреев переманивают и заставляют их работать в военном комплексе. А американцы, так те – открытые вредители. Индейцев зараженными одеялами травили. Колорадского жука вывели. СПИД изобрели. Кнопочными телефонами нас забрасывают. 


Когда Синий это услышал, его чуть не вывернуло. Он не один год протаскал свой кнопочный телефон в кармане. А Валькины завышенные половые притязания, он по глупости, списывал на возраст и стресс. А вот как оказывается. У ЦРУ, оказывается, руки длиннее, чем он думал. И военными базами обложили и телефонами кнопочными.


А Валька, даром что русская, телом, а душонкой своей подлее американцев. Она пока с Синим жила постоянно ныла:


- Какой у тебя ограниченный круг интересов! Что за замкнутый цикл жизни! Завод – магазин - телевизор –диван. Давай съездим куда-нибудь, развеемся. В Барселону, например. Вон Борис Львович и Софья Марковна были и в Барселоне, и в Риме. И даже Сеню брали. Нам магнитики привезли. А мы чем хуже?


 Валька хороводилась с Софьей Марковной.  На чай к ней бегала.  А вдруг Валька проведала, что у него телефон накрылся. От той же самой Софьи Марковны. Может быть, Валька сама что-то там подложила, чтобы телефон накрылся.  Сашка говорит: накрылся телефон или нет, Вальке узнать - раз плюнуть. И с одной стороны, как узнала она, что у него телефон полетел, обрадовалась. Но с другой - проблема. Как же теперь бывшего супруга отследить и истребить? Телефон - то он не носит. Излучения его не губят. А загнулся бы -  квартира бы ей отошла. Вот и сговорилась с Софьей Марковной, чтобы она своему сынуле купила новый, а старый, вредный, сбагрили Синему. Чтобы через этот подарочек, нанести непоправимый ущерб его здоровью. За Валькой такое не заржавеет.


   Синий решил окончательно.  Телефон – не водка.  Это с водкой, как уйдешь в завязку, так пытка.  А с телефоном завязал и никаких нравственных терзаний. А так ли мобила необходима? Это даже не лампочка. Вон у него в холодильнике год, как лампочка не светит. И ничего.  А то поплавилась розетка, от которой холодильник. А у Синего руки до розетки не доходили. Он подключился через удлинитель. Так Валька орала, что спотыкается. Так и сбежала, не споткнулась.   Теперь дочка раз в неделю приезжает, продукты возит. Гуманитарку. Теперь дочка бесконечно талдычит:


- Почини розетку. Почини розетку?


Жил Синий с удлинителем еще при Вальке, ему не мешало, а без Вальки тем более.  Сашка правильно сказал: на то удлинители, чтобы удлинять. Некоторые всю жизнь с времянками и во времянках живут. И прекрасно жил, пока дочка мастера не наняла. А без лампочки в холодильнике он до сих пор живет. И прекрасно обходится.


Ну ладно, насчет розетки Синего можно обвинять.  А то, что в лифте месяцами темнотища, кого винить? А люди живут. И никого не винят. И живут счастливо. А на лестничной клетке – так он и не помнит, когда лампочка и светила. А на лестнице между третьим и четвертым этажами уже пару лет как вышибли стекло. Кто-то из соседей заколотил фанерой, и дом живет. Полноценной насыщенной жизнью.  Бьет ключом.  Население смотрит телевизор, спит, плодится, ходит на службу, в школу, в гости, даже в кино. Сеня Софьи Марковны, так тот на фортепиано играет.  Клавдия Ивановна цветочки в палисаднике выращивает.  Сами гостей принимают.  И даже скорая приезжает. И никто от темного лифта не шарахается. А как-то Худякову с седьмого этажа на носилках по лестнице спускали.  Потому что лифт не работал. А Худякова в теле. И ничего.
 
Люди радуются жизни и с неработающим лифтом. Войны-то нет. Соседи праздники отмечают.  Вон, в день Победы с ленточками ходят. И у Гончаренко на заднем стекле наклейка: «Если надо, повторим». На Новый год елки вверх таскают. После старого Нового года – вниз. Так что, темный лифт - это мелочи. Вот дочка ему перед Новым годом елку приперла. С крестом и игрушками. У Синего елочные игрушки вывелись как класс. Были, когда дочка еще в школу ходила. Он так и дочке сказал, что ему на Новый год не елка важна, и не «Шампанское». Ему главное - послушать речь президента, и понять, что обязательно все будет хорошо. Что мы прибавляем, с колен давно встали и идем семимильными шагами. А дочка талдычит:


-Новый год – праздник семейный. Мне важнее ты чем президент.

Явно зятек напел. Наверное, и подговорил купить ему елку. И с игрушками. Как в насмешку. И дочка не угомонилась, пока собственноручно игрушки не развесила. А Синий наблюдал и говорил, что ему не пять лет и ему эти игрушки до одного места. И так елка у него простояла, - за нее только цепляешься, - пока дочка игрушки собственноручно не сняла. Елку вынесла к контейнерам. Да еще и подмела упавшие иголки. И не только в квартире. Но и на лестничной клетке, и в лифте. Объяснила, такую активность, что, мол, положено чистоту соблюдать. И перед соседями не позориться. Чтобы не насмехались, не отследили по иголкам, кто же это елку так поздно выбрасывает. 


 А Сенину мобилу Синий сунул в тумбочку прямо рядышком со своей старой и с елочными игрушками.  Сунул, одолеваемый философским вопросом, на который не имел ответа.  Он не мог ответить себе, что при его тоске-печали, и полном разочаровании в жизни важнее: елочные игрушки или мобила?   Может быть и елочные игрушки. Они нужны один раз в году.  И даже тогда без них можно обойтись. А мобила и вовсе ни к чему.  Вот и искал он, кому бы свою старую и Сенину мобилы загнать. И его разочаровали: это кнопочное счастье никому даром не нужно.

А тут параллельное разочарование. Дочке муж отгрохал новогодний подарок: мобилу навороченную. А дочка Синему скинула свою бэушную.  Однако тоже не хилую.  Призналась: спецом новой прибарохлились, чтобы свою отцу дать и связь поддерживать. Конечно, врет она. Синий ее раскусил. Купила, чтобы не таскаться к отцу лишний раз в другой конец города. Видеть его на экране. Но новое разочарование: экран Синему оказался не по зубам.  Валька, когда злилась на него, повторяла, что у него не мозги, а килька в томатном соусе. И как накликала. Тщетно дочка пыталась обучить Синего, куда там, в ее телефоне, тыкать. Наконец, отчаявшись, сказала.

- Папа, пока ты не протрезвеешь, объяснять бесполезно.

- Что же я виноват, что ты приезжаешь как раз в те дни, когда у меня кризис наблюдается, - буркнул Синий.

- Я что ли виновата, что у тебя бесконечный кризис?

- Не ты, виновата, а твоя родная мать.  Жирует там у своего зубодера и ждет, когда я откинусь?  Небось и ты, а еще пуще, твой крендель, ждете? Только имей в виду, я вас не обрадую.


- И не надо меня радовать, живи себе, только брось пить, - сказала дочка.

- Знаю я вас. Жилплощадь вам нужна. А у меня сердце ночами давит, и дышу тяжело. И кому до этого дело?

- Так сходи к врачу, кто мешает? - дочка усталым голосом повторила заученную фразу, - Ну ладно, зубного ты боишься, но кардиолог тебя не съест.

 -  Никакого зубного я не боюсь, - сказал Синий, -   Только зубной платный. А я деньги не печатаю.

- Так прекрати пить и устройся на работу.

 - От работы кони дохнут. Я думал, что свое отработал. Заслуженной пенсии ждал. Вот-вот она родимая. Так родное правительство мне поднесло журавля в небе. В стиле твоей мамаши. А с родным правительством вести борьбу и бесполезно, и постыдно.  И что мне на два фронта драться? И с правительством, и с твоей мамусей. Сейчас одна моя задача - сохранить здоровье. Дотянуть до всеобщего благоденствия.

-  С водкой до всеобщего благоденствия не дотянешь, - сказала дочь.

 - Водка нужна для медитации! Индийские йоги практикуют. Полезная штука. Сидишь и убеждаешь себя, что у тебя все хорошо. Внушаешь себе хорошие мысли.

- Ну и как внушается? – усмехнулась дочка.
 
-   Внушается. Так вот ведь проблема. Только появится хорошая мысль, так сбивают. Но зато мысли -  бесплатно. Не то, что зубы.  Ни копейки не тратишь.  Все что нужно - время и терпение.

- Ну тогда терпи, - дочка недовольно выпятила губу.

- Вот я и терплю. А лечусь подручными народными средствами.

- Представляю себе, - печально произнесла дочка.

- Умную из себя строишь? Таких шибко умных у нас не любят. Умные, как раз, те, кто народной медицине доверяют, а не рожи корчит, - и Синий произнес торжественно.

- Воду заряжают? – спросила дочка с ехидной усмешкой.

- А хотя бы! Помнишь, в сказках была живая вода и мертвая. Секрет утерян. Медитация же – никаких секретов. Мудрость веков. В древности врачей не было. Заговорами лечились.

- Ну, так заговори себе зуб.

 - А я что делаю?! Вот прикинь. Зуб болит потому, что вредная бактерия нерв терзает. Что убивает бактерию? Полстакана водки, двенадцать капель уксуса и марганцовки до светло-розового цвета.  Пять минут во рту, и всех микробов в как ни бывало.

 - А потом проглотить?

- А что, в убыток переводить?

- Так проглотишь и микробов.

- Уже убитых.

- Иди в поликлинику, - сказала дочка.

- А вот как раз в поликлинике бациллу подцепить на раз.

- Не бойся. Люди ходят и не цепляют.

- Ты статистике доверяешь? Мне Сашка говорил, что по медицинским подсчетам, те, кто ходил в поликлинику, умирают чаще.

-  Удивил. Ясное дело.  В поликлинике больше концентрация больных. Здоровые туда не ходят. Не бойся ничего ты там не подцепишь.

- А ты не боишься, что я в поликлинике подцеплю какую-нибудь кралю пошибче твоей мамуси? – Синий кинул внимательный взгляд на дочку, - А! Зацепило? Не нравится?  Так учти, там они косяками ходят. Предложу ей руку и сердце.  Вот уж тогда вы зажужжите.

- Ты только для начала приведи себя в порядок, воздержись от водки. Чтобы перегаром не отпугнуть. И с мамой для порядка разведись

 Опять про развод!  Синий этого слова боялся. Тогда Валька его точно из квартиры турнет.  Он закрыл ладонями уши, словно его тошнит от дочкиных моралей. А дочка бросила на стол свой, как она его называла, гаджет, то есть, по-простому мобилу, и уехала, оставив отца при гаджете и меланхолии.

 
По всем приметам дочка на стороне изменницы-матери. Сашка, друган, - он Вальку не переваривал, а Валька его, -  как-то намекнул Синему, что за такие фокусы в старину женщин живьем в землю закапывали. Плохо, что теперь к ней не подобраться.  Но Юра то знал, что Валька сама кого хочешь закопает. И кол вобьет. К такой, при нашем хваленом равноправии, и пальцем не прикоснись.  Вот и остается лечить себя напитками, снимающими депрессию.


А мобила – антидепрессант? Наоборот, она в депрессию вгоняет.  Никак ее не одолеть. Синий в расстройстве потыкал-потыкал гаджет, не въехал, и отложил в сторону. Пусть просто украшает комнату. Если, например, посетит его дамочка, из поликлиники, увидит на столе телефон и почувствует, что находится в обществе человека с широким кругозором. А еще, подумал он, стоит на стол положить книгу. И всунуть для важности закладку. Словно на этом месте читал только вчера вечером. Но все книги он давно отдал Корниенко из второго подъезда. Тот, фраер, говорит, что от телевизора его тошнит, а от книг нет. А Синего почему-то, ровно наоборот. Но для визита дамы книга на столе не помешает.  Нужно поискать около мусорных контейнеров. Там иногда прямо стопками вкладывают.
 
Синий лег на диван и, заложив руки за голову, углубился в мечты. Привиделось, как лежит он в своей комнате, трезвый как стеклышко, но почему-то на полу.  А ведь без причины трезвые люди на полу не валяются. Лежит он на полу, а вокруг разбросаны книги. Словно по книжному шкафу Мамай прошел. Ради таких книг его Валька убивалась. Годами стопки старых газет в углу мариновала. Лежат книги на полу, а свободное пространство меж ними усеяно мобильники. Целый десяток. Что там десяток, сотня мобильников по полу разбросана. Картина! И мобильники звонят.  И вот он неторопливо поворачивает голову, глядит на экран ближайшего мобильника: Валюха звонит. И он игнорирует, отворачивается, и смотрит в потолок. И, наконец, распахивается дверь, и входит Валька. Вся фу ты, ну ты. В прикиде. Мало что с зубами последнего выпуска, завитая, намазанная, надушенная, с маникюром. В шапке и шубе, про которые она ему мозги выедала, в отдел мехов таскала, пальцем тыкала.  На улице тепло, но она явилась при шубе. Полюбовницы зубных врачей этим и форсят: зубами и мехами. А он перед ней на полу в одних трусах. Лежит не шевельнется. И хозяйство наружу. И хозяйство без реакции на ее прикиды.  Безлюдная пустыня. Красноречивее не бывает. Мы не ждали вас, а вы приперлися. А Валюха ему в лицо и не глядит. Разглядывает его достоинства словно, только сейчас разглядела окончательно и оценила. Осознала, чего лишилась.  Но близок локоть, да не укусишь. Синему ее укусы, как укусы блохи.  Даже не почешется. И тут она театрально со слезой произносит:

- Ты почему трубку не берешь, скотина?  - но слово скотина звучит без злобы, а скорее ласково, - Я иззвонилась. Что у тебя с сердцем?

- Нет у меня сердца! -  Синий несколько раз мысленно менял интонацию своего возможного ответа. Чтобы ее сильнее прошкарябало. 

 
- Мне Ирочка сказала, что у тебя зуб ноет.


- Тебе то что? Мой зуб, пусть ноет. Что хочу, то с ним и делаю, -  с достоинством произнесет Синий


- Брось выделываться, как кисейная барышня.  На обиженных воду возят. Я договорюсь с Гришей, и он тебе зуб сделает как конфетку. Просто изваяние Родена.


И тут картина воображаемая Синим, приближается к апофеозу.  Он представляет, как среди исключительного полового нешевеления, он привстанет на локте и пошлет Вальку. С ее Гришей и изваянием Родена. Пошлет прочувствованно и пафосно. И так далеко, что она, как ошпаренная, выпорхнет на лестничную площадку. За ней закроется дверь. А он некоторое время будет лежать среди гаджетов и книг. Отходить от случившегося. А потом, не вставая, возьмет книгу. И какая же книга ему попадется? Какие книги на памяти?  «Как закалялась сталь»? «Мертвые души»? Пусть это будут «Мертвые души». Очень название подходит. И конец фильма.

 Но мертвым душам людские несчастья безразличны. А его живой страдающей душе хочется души живой. Синий помнил фильм, где один школьник написал в сочинении о счастье, что счастье - это когда тебя понимают. А разве Валька его понимает? Понимала хоть, когда? Ну, конечно, по молодухе она вообще понималку не включала. У нее другой орган был включен в сеть. Но пожив с ним, должна была осознать, со сколь тонкой натурой ее судьба свела. Но, и для этого нужна голова. А у нее вместо головы, а все тот же орган, который из розетки не вынимается. Да еще, как оказалось, сразу к нескольким розеткам подключен. Так зачем он будет такой стерве, звонить? Без мобилы благодать. Никто тебя не трогает. Разве что дочка. Как заявится со своей гуманитаркой, так по нервам и елозит.


- Папа, когда ты за ум возьмешься, на работу устроишься? И приведи квартиру в порядок. Устроил тут последний день Помпеи.


-  Мне еще до последнего дня как до Луны, - говорит Синий.


 - Я про твой кавардак говорю.


-  Еще поплачешь если я возьму, да отпишу кавардак какому-нибудь…. – он задумывается, -  Музею-заповеднику.  Или Клавдии Ивановне. 


- Это за какие такие заслуги?

-  А-то нет? Погляди, как она газончик вылизала. Любо дорого. Вот и мне квартирку вылижет. Я вот возьму, да женюсь на ней. Мамка твоя локти еще будет кусать.

- В альфонсы подашься? Клавдия Ивановна тебя ого-го как старше. Ты ее махом в могилу загонишь.

 - И прекрасно. Она сама говорила, что мечтает, чтобы ее тут на газоне схоронили.  И места достаточно, и цветочки вокруг. А свою квартиру мне отпишет. Запирую на просторе. 

- Размечтался. У Клавдии Ивановны своих наследников полно. Ты сначала с мамой разведись. А потом уже планы строй. Посмотрим, с чем останешься.  Да тебе свататься в наших дворах противопоказано. Тут тебя все Синим зовут. Кто за Синего пойдет?

2

Действительно, как Синий он прославился. Это прозвище приклеилось к нему почти сразу после того, как жена упорхнула к зубному врачу. До измены жена звала его Юриком, Юрчиком, Юранчиком, друзья Юркой. Кто-то даже звал Юрием Игоревичем. А сбежав к стоматологу жена стала называть его исключительно по фамилии.  Ну а вскоре случилось то, из-за чего его стали звать Синим.  И тоже из-за нее, стервы, Вальки.

  Когда о Валькином коварстве узнал Сашка, он высказался категорично: так и думал, что этим кончится, и он Вальке никогда не верил, судя по гримасе, какую она корчила, стоило ему на пороге появиться. 

-  Вот так, - сказал Юра, тогда еще вовсе не Синий, - Полечилась стерва.

- За твой счет, - уточнил Сашка.

 - Вот именно. Планировал себе коронку на пятый зуб.

- Пятый? – удивился Сашка. Зубы у него были – не картинка. И с зубными врачами у него были отношения, как с идеологическим противником.

- Пятый это в глубине, - пояснил Юра, -  На пятых зубах коронок и не видно.  самую простую коронку хотел. Экономил. Оттягивал. А теперь ни жены, ни денег, ни коронки, ни здоровых зубов, ни здоровья вообще.

- Баб нужно держать в кулаке.  По остаточному принципу, - сказал Сашка, и пояснил, - раньше думай о родине, а потом о себе, а потом уже о бабе.  Прежде себе купил, а она подождет. Вздумает права качать –  в зубы. И никаких ей зубных врачей. Какие зубы останутся, пусть будет рада. Остаточный принцип, - Сашка криво усмехнулся, - А если без шуток, будь я президентом, издал бы указ, чтобы женщин только женщины лечили, а мужчин - только мужчины. А зубы тем более. Ты представляешь картину, как она там сидит в кресле. Сейчас говорят под наркозом зубы лечат.  Так она еще и под наркозом. А он над ней наклоняется…. Ей в рот лезет? – и усмехнувшись Саша добавил, - Неизвестно чем, - Юра помрачнел, а Сашка перенесся на другие места человеческого тела, - А уколы?! Если твоей жене уколы будет мужик колоть?

 - Так что? – удивился Юра, - Чтобы уколы делали женщинам только женщины?
 
-  Я за это. Расскажу случай. Я как-то не то принял много и отравился. Ночь промутило. Потопал по утру в больницу. Скрюченный. Врач, баба, меня щупала-щупала, щупала-щупала.  Другую позвала. Та опять меня щупать. Долго. Вроде они от этого кайф ловят. И вторая говорит: первым делом очистить ему кишечник. Я сразу не сообразил, как они чистить собрались. А когда сообразил, поздно было. Уже я в процедурной. Там кафель по стенам, кафель на полу. У стены лежанка. На лежанке клеенка. Все серьезно.  И сдают меня очередной бабе. Та дверь заперла: ну-ка штаны спускай и ложись на бок, колени подожми. На ты меня. Словно она старшина, а я рядовой. И когда я колени поджал, понял. Да поздно. Чувствую, как в меня пошел холод. Аж под ложечку подперло. Дышать невозможно. А напротив кушетки дверь. Догадался - в клозет. Я как почувствовал, что невмоготу, вскочил и к двери. Баба эта хвать меня за ногу, пробует меня удержать, орет, что полдозы не влилось. А я чувствую, что уделаюсь. Вырвался и к двери.  А дверь-то в туалет заперта. А она мне этак с насмешкой заявляет, что не видать мне туалета, пока у меня внутри все не разбодяжится. И если мало в меня влилось, то дольше ждать придется. Перспектива.  И указывает на свои сиськи.  Вижу в кармане на ее халате ключ просвечивает. Я по ее наглой улыбочке понял – от туалета ключ. И просвечивает не только ключ, а то, что под халатом у нее почти ничего.  А при этом сиськи навыкат. В другой бы обстановке, я бы живо ее оприходовал. А сейчас она вертит передо мной сиськами в халатике.  Провоцирует. Я стою, штаны натянуть боюсь, кишки бурлят, вот-вот из меня брызнет. Мне от нее нужен только ключ. А она, стерва, измывается: еще, мол, рано. Пришлось ключ силой извлекать.  Это не так просто. Если промахнулся где то, сама виновата.  Но извлек, дверь отпер и нырь туда.  Сижу, а она, сучка, дверью за мной хлоп, закрыла, и слышу, ключ в замке повернулся.  Тут я понял, какой промах. Нужно было ключ вынуть. Да мне не до того было.  Я не учел ее подлости. Запертый сижу. Ну мне пока не до ключа.  Из меня идет истечение. И вдруг дверь открывается. Ввалился охранник. Громила. Ну, из тех, что на входе в больницу дежурят. Воспользовался моей неспособностью противиться. Хвать меня за шкирку. Руку вывернул. Обученный, гад. И в таком беспомощном, заломленном состоянии, когда я даже ходить нормально из-за спущенных брюк не могу, он меня волочит по коридору на глазах у болеющего населения. Моя задача свободной рукой хоть чуть-чуть штаны придержать на приличном уровне. А рядом эта сучка, медсестра с оборванным халатиком. И там, где порвался у нее халатик, оттуда так и выпирает.  И тут же врачиха сбоку. Орет как резанная, что я маньяк, напал на медсестру. И сейчас меня препроводят в милицию. Тогда она еще милицией называлась. Но звери там такие же были. Вот тебе и бабы, еще худшее зверье.

- Ну и препроводили? - спросил Юра

- Усерутся препровождать. Я им доложил, что, между прочим, тружусь в оборонке. Щит родины кую. И во всех патриотических акциях принимаю участие. И меня так просто не возьмешь. Испугались.

 - Ну и чем кончилось?

- А ничем. Охранник меня довел туда, где скорые подъезжают. Исхитрялся гад еще коленом ткнуть, надругаться. Нарушили мое конституционное право на медицинское обслуживание. Даже очистить кишечник по-человечески не дали. И справки не дали, что я был у них. Как мне на работе оправдываться?  В автобусе снова скрутило. Еле дотерпел.

- Мученик, - посочувствовал Юра.

- Кажется, у мусульман, лечатся женщины - у женщин, мужчины – у мужчин.   

- А этот дантист, который зубы делал…   – начал Юра.

- Дантист? Знаем мы таких дантистов. Сионист он пархатый!  Дантисты - повально евреи.

- Да вроде бы он не еврей, - в сомнении покачал головой Юра.

- Ты ему в паспорт глядел? То-то. И пусть даже не еврей. Если он в их зубном сообществе и не еврей, это даже еще хуже.

Это было для Юры дополнительным ударом. Ударом, ниже пояса. Юра как-то о национальности Валькиного хахаля не задумывался.  Не рассматривал под таким углом. Теперь же Юра терзался и как обманутый муж, и как русский человек, обманутый евреем. Если русский человек – человек воспитанный, не жлоб, соблюдает правила поведения в цивилизованном обществе, он, обманутый, пусть даже евреем, не голосит: «бей жидов!», а ведет себя благопристойно. Единственно, чего он себе не может запретить, да и государство этого ему запретить не может, –  это пить. А, тем более, брошенному мужу кто пить запретит?  Президент? Горбачев уже не указ. Следующий тем более не указ. Сам потреблял.  Жены де факто уже нет. И она не запретит.  И брошенный муж пьет. Пьет, упуская, что этим, увы, загоняет себя в угол. Потому что от этого и евреи и неверные жены получают на руки дополнительные козыри. Теперь евреям раздолье обвинять русских в пьянстве. А неверным женам - в том, что они имели все основания гулять на стороне. 


3

И тут история переходит к той цепочке обстоятельств, из-за которой Юра стал Синим. В те блаженные дни, когда Валька еще не таскалась со стоматологом, а Юра ходил на работу, он пил в меру. Только с получки или по праздникам. А как Валька сбежала, сорвался в штопор.  Выбухал все, что имелось в квартире. Но тоска - кручина не унималась, сверлила сердце, хуже всякой бормашины, лишала сна.  А где же холодной ночью среди промерзших заснувших многоэтажек сыщешь что-либо для согрева души?

 Чтобы вычислить, где найти успокоительное, требуется серьезная концентрация мысли. И осенило!  В полуподвале соседнего подъезда приютился кельдымчик некоего охламона.  Соседка, Клавдия Ивановна, как-то сказала, что этот гражданин себя величал жрецом Аполлона. А Клавдия Ивановна знала, что так себя кличут художники.  Но она говорила: он жрец потому, что жрет водку. И странный.  Как – то идет, а в руке картина. Клавдия Ивановна полюбопытствовала, что же он там такое изобразил. Это говорит называется «Гимн страсти». А в этом гимне какие-то круги, квадраты, пятна. Мазня.  А он посмотрел на Клавдию Ивановну с усмешкой и заявил, что она живописи не разбирается.

- Интересно, - возразила тогда ему Клавдия Ивановна, - Как же я не разбираюсь, если я -учитель истории с тридцатилетним стажем?

- А можно быть даже министром культуры, - говорит, - И не разбираться.

С того момента Клавдия Ивановна затаила на жреца обиду. И твердила, что художник форменный бордель там развел. Она как-то поливала газон, напротив окон его кельдыма, глянула случайно к нему в окошко, а в окошке мелькнула баба. В чем мать родила!!  И причем так нагло, вызывающе зыркнула на Клавдию Ивановну, что у той чуть тяпка из рук не вывалилась. С такими наглыми зенками, с таким этим всем, как у той голой, у станка не стоят. А что до этих прелестей, так Клавдия Ивановна заявляла, что у нее в ее годы было получше. И все же, она нагишом по подвалам не бегала. И хоть баба только мелькнула, но Клавдия Ивановна божилась, что хорошо ее разглядела.  Как сфотографировала. И может даже пособить милиции составить фоторобот. 

Но этого мало. Клавдия Ивановна среди своих цветочков находила пустые бутылки из-под водки. И пустые эти самые. Аптечные изделия. Откуда такое добро? Понятное дело, от ночных оргий художника.  Именно такие к этому склонны. Вообще-то, по газонному вопросу напрашивались более резонные объяснения появлению бутылок.  Это добро могли элементарно с балкона бросить. Слава богу девять этажей. Есть кому. И проще выполняется. Шагнул на балкон и выбросил. А тащиться по пьяни из полуподвала на газон - много мороки. Но Клавдия Ивановна, держа зуб на художника, уверяла, что кто устраивает оргии, тот и сорит тарой. И надо бы заявить.

Юре случалось сталкиваться во дворе с этим жрецом Аполлона. Не Аполлон. Среднего роста. Худой.  Патлы нечёсаные. Вечно небритый.  И такое впечатление, что, как ни встретится, под легким бухом. 
 
И вот в тот момент, когда пить больше было нечего, Юра, выкрученный тоской, вспомнил, что рассказывала Клавдия Ивановна. А поминала она художника всякий раз, как мыла лестничную клетку. А мыла она часто.  Юра не раз ее заставал за этим занятием.  И, Валька, когда еще жила с Юрой, объясняла рвение Клавдии Ивановны к чистоте: одиночке в ее берлоге тоска. Дети взрослые. В другом городе.  На нее положили. Муж давно ушел к другой. Вот она, моя лестничную клетку, и получает возможность общения. А общаться с соседями можно лишь тогда, когда лифт поломается. А жди, когда он поломается.

  Иногда он, отказывал. Не ломался.  Между дверями лифта находили доску. Двери не закрываются и лифт не ходит. И грешили на мальчишек. Мол, хулиганят. Но Валька заметила закономерность. Как лифт не работает, так Клавдия Ивановна моет полы.   Казалось бы, именно тогда и не нужно мыть. Ходят. Натопчут. А она именно тогда и моет. И Валька подозревала, что лифт - дело рук Клавдии Ивановны. Для нее праздник, когда лифт не работает. Мимо люди ходят. А она моет лестничную площадку и, рассуждая о жизни, привлекает к себе внимание.

Юра не раз слышал, как Клавдия Ивановна, обращаясь, вроде бы, к своей половой тряпке, говорила, что понимает ее, бедную, как женщина женщину.  Была эта когда-то тряпка нарядным платьем. А потом списали за старостью. Теперь ерзает туда-сюда по полу. Собирает на себя всякую грязь. Вот такая теперь у этой тряпки половая жизнь. Или лежи одиноко в темном углу, или собирай грязь, и больше ничего. И когда ее выкручивают, плачет грязными слезами. Так плачет иная брошенная женщина. 

И вот сейчас в изводящий одиночеством поздний зимний вечер, вспомнились Юре слова Клавдии Ивановны. Не о женском одиночестве, а о том, что художник крутит оргии. И почему-то пришла мысль, что у художника могут храниться остатки, бухла.  А если оргии ночные, то вообще счастливое совпадение.  Ночь, оргия, бабы, выпивка – все удовольствия в одном флаконе.   
 
Увы! На двери кельдыма, то есть студии, висел амбарный замок. Юра, прослесаривший много лет, сразу приметил, замок держится на соплях. Сбегал домой и вернулся с элементарным инструментом. И спустя минуту вместе с поддетой петлей замок съехал вниз.  Свет он не включал. Запозднившиеся соседи могут проходить по двору. И свет в окнах студии способен навести их ненужные мысли. Света от редких еще не потушенных окон должно быть достаточно, чтобы бутылка блеснула. 

 Юра, первый раз оказался в мастерской художника. Как-то Валька тягала его в музеи. Но в музеях все было по ранжиру. Картины на стенах. Скульптура на отведенных местах. А тут черт ногу сломит.  И Юра мог бы сломать в таком кавардаке.  Он не стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте, как слепой, двинул на поиски, натыкаясь на непонятные предметы.  Где тут могут быть бутылки?  На полках, в шкафу?  И вдруг его как пронзило. Кто-то смотрел на него.  В упор.  Кто-тут? Он остановился, похолодев. Пригляделся.  С большого полотна в человеческий рост, стоявшего у стены на полу, прямо ему в глаза смотрели глаза. Взгляд прямой, пронизывающий, даже с вызовом.  Перед ним на полотне стояла во весь рост женщина.  Совершенно голая. Белое тело на темном синеватом, как показалось Юре в темноте, фоне. Участница оргий?  Может быть, та самая, которая мелькнула перед Клавдией Ивановной?  Все напоказ. Но недосуг Юре было разглядывать. Жажда изводила. 


 Вот и шкаф. Бутылок в нем море. Он открывал одну за другой и в нос шибало запахом растворителей. Какой-то синтетики. До синтетики Юра еще не пал.  Для систематизации поисков, он все обнюханное и отбракованное ставил на пол. Извлекал бутылку за бутылкой. Наконец что-то напомнило запах спирта. Пригубил – нормалек.  Крепостью послабее водки.  Но даренному коню в зубы не смотрят. И все, что было в бутылке, - чуть больше стакана, -  он опрокинул в надежде залить пылающую огнем отчаяния душу. До капельки.

Теперь можно насладиться живописью, вернуться к полотну. Теперь он привык к темноте. Баба на картине - супер. Валька отдыхает. Во-первых, баба гораздо моложе.  Моложе его Ирочки.  И тут Юра проникся чувством глубокого удовлетворения, осознав, какое БУ досталось стоматологу с его Валькой. Стоматологи знают толк в зубах. Да конечно сейчас могут рот сделать как молодому. А Сашка говорил, хотя Юра не очень верил, что сейчас могут что-то наподобие ну не зубов, а чего-то такого, что будет очень приятно, вставить и еще кое-куда. Конечно, это уже не стоматологи, а специальные врачи, названия которым Сашка не знал. Но за это некоторые бабы платят большие деньги.  И после такой операции на этих баб мужики летят как мухи на мед.   Может быть и эта баба с портрета такая? Судя по тому, что может дать себя голой рисовать, такая. Художники, получше стоматологов, разбираются, что там у баб.  Говорят, что глаз у них наметан. Бабе даже и раздеваться не нужно, даже пальто снимать не нужно, а художник уже, как рентген, видит, что там у нее под одеждой. А Валькин стоматолог путь довольствуется тем, что он ей зубы хорошие сварганил. Хотя денег у него, наверное, столько, что он может оплатить, и чтобы Вальке грудь поднять и жир убрать.  И будет Валька ходить и радоваться, и радовать своего стоматолога.  А Юре остается только на картины смотреть. На картине, конечно, баба - просто загляденье. Прямо за сердце берет. Но только для рассмотрения. 
Юра не успел прийти к выводу, как стало его мутить. Да так сильно, что не налюбовался он картиной.  Пришлось спешно ретироваться.

   Едва успел вернуться домой, его всего вывернуло. От Вальки есть польза – залежи активированного угля. Ими Юра спасался в критические дни. Юру крутило, а Валька приговаривала:
- Вот она твоя получка тебе боком выходит. Угля десять таблеток и воды сколько организм вместит.

И Юра повиновался Вальке. И помогало. Правда летело из него потом пару дней все черное.  И поэтому, несмотря на то, что Валька оказалась змеей, он сейчас поступил согласно ее рецептам. Пока впихивал в себя воду, замутило голову. Заглотнул пачку и увалился.  Живот не давал заснуть. Только под утро стал придремывать и снова явилась ему баба с картины.  Словно тут она, у его кровати.

  Проснулся с чугунной башкой. И услышал какой-то шум во дворе. Или мерещится? Спустился полюбопытствовать. Тут его и повязали. Оказывается, жреца Аполлона принесло в это утро в студию. Увидел разгром, поднял хай, вызвал ментов. Собака след не взяла.  Ей нюх от химикатов отшибло. Пока менты пальчики снимали, замеры делали, злоумышленник сам нарисовался. Улики на лице. Оказывается, Юра той ночью глотнул какой-то краситель на спиртовой основе. И при этом умудрился перемазаться.  И следы краски на месте распития оставил.  Там пятна синие и все вокруг его рта синее. В таком виде его и повязали.  И увезли. Даже умыться не дали.
 
В солнечном сплетении давило и жгло. Тут он и вспомнил Сашку, опытного в ментовских делах. Прав был Сашка: у ментов нет сердца. И менталитет ментовский. День Юра промучился. А им хоть бы хны. Вечером его препроводили в кабинет, где мужик с погонами старлея прощупал его живот, поглядел язык, спросил, какого цвета кал, какого цвета рвота и выдал заключение: холод, голод и покой.


  А через день Юра, измучанный, подмахнул, не глядя какие-то бумаги, услышал от ментов, что, если оклемается, ему корячится проникновение в чужое жилище и порча имущества. И на этом был он отпущен. Так как менты повязали его без копейки, пришлось ехать домой зайцем. В мороз в домашних трениках. И по тому, как поглядывали на него в автобусе, понял, что дочка была права: страдания других не вызывают в людях жалости, а только брезгливость. Вокруг Юры сформировалась пустота.  И тут Юра задумался, кто больше разбирается в людях Иришка, дочка, или Сашка, друган.  Сашка лет на десять старше Иришки, но жизнь у них совсем разная. Иришка постоянно твердила Юре, что, если что плохое с человеком приключилось, так виной всему он сам. А Сашка считал, что виной всем бедам человека, по крайней мере, лично его, безжалостные менты. Которые так и стерегут его, едва он выпьет.  А ментовка человека не красит. И сейчас юра на собственном опыте убедился, что Сашка был прав. Ментовка его не красила.

4

Дверь квартиры оказалась заперта. В то окаянное утро он выскочил во двор всего на минуту. И дверь не запер.  Пришлось теперь стучаться за ключами к Клавдии Ивановне. 

 Запасные ключи от их квартиры Клавдии Ивановне были вручены еще при Вальке.  До того, как Валька сбежала, Юра ключей не терял. Уходя от него, Валька, подлюка, последний кульбит выкинула, чтобы его сильнее унизить. Ключ от квартиры демонстративно оставила и нахально глядя Юре в глаза, заявила, что ключи де ей больше не понадобятся. И точно этим порчу навела. Поскольку Юра ходил как мешком огретый, вскоре посеял свой ключ. Тогда выручила Клавдия Ивановна. Дала свой дубликат. Но Юра, понимая, что его депрессия – штука коварная, как гроссмейстер, просчитал все ходы вперед.  Взял себе Валькин ключ с брелочком подковкой. Потому что ключ с брелочком ощущается сквозь карман бедром.  А дубликат тогда же вернул Клавдии Ивановне.  И как в воду глядел. Настал судный день. Если не касающийся судей, так ментов.  Клавдия Ивановна, увидев его, вернувшимся, запричитала:

 - С лица спал, бедненький.

Она поведала ему то, чего не знал увезенный в отделение Юра.  Менты к нему наведывались.  Дверь то его была не заперта. Правда, чтобы по закону, ее брали свидетельницей. Искали, что он у художника мог похитить. Но как увидели его обиталище, поняли, что тут искать - пустое дело. Заперли квартиру его ключом с Валькиным брелочком подковкой, который лежал на столе.  И ушли. А того не знали, что притаился дубликат у Клавдии Ивановны. Она конечно, потом пошла и убрала за ними тот Армагеддон, что они оставили. Бумажку, что милиция на дверь наклеила, она оторвала. Потому что она Юру знает. Не бандит он. И нечего соседей зазря милицейской бумажкой смущать. Клавдия Ивановна отдала Юре свой дубликат, да еще травки от желудка. Заваривать и пить. 

Он открыл дверь и увидел, что за время его заточения побывала дочка. Своим ключом открывала. В холодильнике прибавилось. А на столе лежала записка с сообщением, что она безмерно рада, что он, наконец, взялся за ум, убрал дома. Так держать. Это важно и для него, и для нее. Потому что Андрей, то есть тот самый крендель, Юрин зять, уезжает в командировку, и теперь Славик, Юрин внук, полностью на дочке. И на следующей неделе она не придет. А, вероятнее всего, и через неделю не придет. Юра понял, что дочка о его злоключениях ничего не знает. И от этого стало жалко самого себя. Никто, кроме Клавдии Ивановны не пожалеет. И еще больше жгла злость на Вальку. Синева вокруг рта смывалась с трудом и наводила на грустные мысли.  Если у рта такая картина, то что внутри, что с бедной слизистой? Правда, кал оставался черным, не синим.

 На колбасу, творог и прочее, чем наполнила дочка холодильник, он глядеть не мог. Вот когда пожалел, что не освоил мобилу. Теперь в квартире, как в тюрьме. Никакой с внешним миром. Лишь Клавдия Ивановна и телевизор. Он лег на диван, включил телевизор и приготовился к переходу в мир иной. Но не умиралось. Когда умираешь ангелы прилетают?  А тут вместо ангелов по телевизору говорили о бедных жителях Донбасса.  Жалели. И это Юру злило.  У него живот крутило, но ни единой души, кто бы пожалел. Почему их жалко, а его не жалко? Он заварил травку Клавдии Ивановны, пил потихоньку, убавил звук в телевизоре и только прикрыл глаза, как живая перед ним встала баба с картины. Эта обнаженная заместила в его дремах Вальку, укутанную в шубу.

Сколько он так пролежал?  Сколько лежал, столько эта баба стояла у его изголовья. Он потерял счет времени. Открыл глаза, а вместо бабы Сашка. Сказал, что свет слухами полнится. Пришел удостовериться, что кореш еще жив.

-  Хорошо тебя отходокали, – покачал головой Сашка, - Дело -капут, нужно звать Ларку.

И ушел.  Юра глядел в потолок и с тревогой думал, что же такого Сашка увидел, чтобы звать Лариску.  Эту его сожительницу.  Он знал за ней одну диковину. Как-то Юра удивился, что у Сашки в хате конфеты не переводятся. Сам-то Сашка конфеты не жаловал. И Сашка растолковал, что это Ларкин улов. Она подвизается в частной конторе по досмотру доходяг. И платят, и еще старики мелкие подарочки делают, то денежку, то шоколадку. А то еще безделушку.  Безделушка, брошечка, например, им без дела.  На тот свет не заберешь. А на этом свете они не задерживаются.  А к тому же Лариска ни одних поминок не пропустит.  И поест и с собой прихватит, и котлет, и конфет, и пирожков.  Дешево и сердито. Такая она баба, Лариска, и для чего ее звать?  Живот у Юры крутит не настолько, чтобы по нему печь пирожки. Какие пирожки, если мерещится голая баба? 

К вечеру появилась Лариска с Мурзиком на руках. И сразу приземлив Мурзика к нему на одеяло, заверила, что ее кот – уникальнейшее создание. Лечебный кот. Его бы Кашпировским, а не Мурзиком звать. Она и прежде кота нахваливала. Но Юра не верил. Как это грязно – серая мохнатина, да еще с подратым веком, может что-то там лечить? Но Лариса снова пошла повторять, что ее Мурзик уникум. Ему подсказывать не надо. С сам определяет больное место. Она на нем могла бы бешеные бабки зашибать. Да боится, сглазят. Хождения по чужим кроватям губят.  Зато сама она и Сашка котом лечатся. Как Саша возьмет слишком много на грудь, мигом Мурзика к себе на живот. От его мурлыканий лечебные частоты внутрь проникают. Так что они с Сашей на лекарства не разоряются.  И действительно, пока Лариска толкала Мурзику рекламу, тот, словно в доказательство, растянулся вплотную с Юрой и пошел урчать. И блаженное тепло, стало обволакивать страдающий Юрин кишечник. И боль стала стихать.

 Биография Мурзика терялась во мраке подворотен. Туманна, как биографии многих народных любимцев. Одно несомненно - кот не голубых кровей. Без генеалогического древа. Без медалей и выставок.  Предки неизвестны. По полученной от Сашки мутной информации Лариска, до того, как с Сашкой сошлась, жила с каким-то сомнительным фраером у черта на куличках, в частном доме. То ли она там заделалась кошатницей, то ли еще раньше. Неизвестно. Потому что ее биография была тоже туманной. Сашка о ней мало знал. А тем более про Мурзика. Короче, когда она к Сашке внедрилась, приволокла и Мурзика. То ли прежний фраер ее с Мурзиком выставил, то ли она от него ушла. История туманная.  Кот Сашке ободрал угол дивана, провонял коридор. Сашка его не раз выгонял.  И отдельно от Лариски и с Лариской вместе. А они возвращались. Лариска стучалась в дверь и клялась в непорочности и верности. А кот аккомпанировал, мяукая под дверью еще жалостливее, чем Лариска.  Сашка помариновав их под дверью, принимал обратно на условиях полного их подчинения. Есть определенные удобства. Лариску ставишь сначала к плите, а потом в какую другую позу. Но при этом оставался нерешенным вопрос состава семьи. Лариска говорила, что уникальный кот - член семьи. А Сашка сомневался. И насчет кота сомневался. И еще больше насчет Лариски. Кота он терпел в доме по причине его медицинского эффекта.  Зачем он терпит Лариску? Ради плиты или чего другого?  Так никакого особого прибытка от этого нет.

И вот теперь Ларискина кулинария проходила проверку на Юре. Кот, кажется, уже дал эффект. А эффект от Лариски будет виден потом. Что она там наварит? Она тем временем звякала посудой на Юриной кухне. Приготовила рисового отвара вперемешку с кашей геркулес, в виде подозрительной трясины непонятного цвета. И стала убеждать, что этим она Сашку не раз выхаживала. Напоследок посмотрела внимательно на лежащего с котом Юру, проинформировала, что на кухне стоит пачка кошачьего корма, и сказала:

-  Он умный, когда свои дела захочет сделать, он к двери подойдет и мяукнет. Выпустишь его. Он вернется и будет мяукать - впустишь. А если ты вдруг станет хуже, загибаться начнешь, так открой дверь, выпусти Мурзика и скажи, чтобы бежал ко мне. Он все понимает. Он к нам прибежит. Тогда уже я прискачу.

  Мурзик вел себя так, как предсказывала Лариска.  Лежал рядом с Юрой и мурлыкал. Ел свой корм на кухне. Просился на улицу. Возвращался. Но через два дня не вернулся. Юра ждал и удивлялся. Он кота ничем не обидел. И загибаться он не собирался. Да, живот еще крутило. Но имелся и явный признак выздоровления: просто одолела баба с картины. Про Вальку он и не вспоминал. Только голую бабу и видел, чуть прикроет глаза. И это тоже приносило своего рода лечебный эффект. 

Он лежал на диване, прикрыв глаза, когда почувствовал, что кто-то в доме. Призрак голой бабы материализовался?  Открыл глаза. Около дивана стояла Лариска. И опять с Мурзиком. Он прибежал к ним. И поэтому она вернулась. Испугалась. Вдруг уже пора пирожки печь.

Юра печально вздохнул так, словно кишечник связало смертельным узлом. Лариска посмотрела на него внимательно

 - Ну проверим? – она подсела на край дивана, деловито, интенсивно растерла одну ладонь одну о другую, отбросила одеяло и наложила теплую ладонь Юре на живот. И замерла. Губы ее чуть шевелились.  Что она делала?  Считала?  Как врач считает пульс?  Но не на животе пульс считают. Или она выпала в астрал и узнает у высших сил, сколько ему еще небо коптить? Лариска улыбнулась, выдохнула облегченно и заявила, что быть ему живее всех живых.

- Интересно, как ты это узнала? – с недоверием спросил Юра, предпочитавший, чтобы его пожалели, - Тебе, что, через пальцы мое состояние передается?

- Еще как передается.  Скоро будешь еще баб в постель таскать. Кашу мою ешь?

 - Ем, - сказал Юра.

- Вот и ешь. Я туда китайские травы кладу. Мертвого поднимут.

 Она наварила еще немного каши и ушла.   
 
 Хотя к Ларискиным манипуляциям Юра относился скептически, между ним и Лариской установился вполне терпимый контакт.  Как между врачом и пациентом. До этого Юра с Лариской не шибко общался.  Кто она? Каким ветром ее, еще молодую, но, как видно, потасканную особу, к Сашке прибило?   Лариска жила с Сашкой года полтора.  А Юра, остерегался сомнительных знакомств.  Не шибко часто появлялся он у Сашки. А когда появлялся, мужики обычно   квасили на кухне, а Лариска торчала в комнате. Юру к ней не тянуло. Ничем таким, чтобы хотелось ее рассматривать, она похвастать не могла. Но сейчас, когда она, принося с кухни и ставя на стул у дивана тарелку с обволакивающей кашей, обволакивала его мягкой улыбкой, Юру накрывало то, чего ему так долго не доставало: сочувствие. Вряд ли это было сочувствие к нему как обманутому мужу, страдающему от одиночества. Скорее сочувствие к отравленному, страдающему от колик.
 
Другое дело Сашка.  С Сашкой дошло до чуть ли не разрыва. Тот приперся с бутылкой, не учитывая, что Юра не то, что пить, глядеть в ту сторону не мог.  Сашку это взбесило. Он обвинил Юру в предательстве и притворстве. Почему он, Сашка, сколько его ни выворачивало, от водки не отвернулся?  И до сих пор как огурчик.

-  Разве можно сравнивать?  - сказал Юра, - Ты краску пил? Вот выпил бы, тогда бы понял. Лариска говорила, что она тебя тоже кашей лечила.

- Мало ли она чего говорила.  Ты ей дуре не верь. Она тебе еще расскажет, что она английская королева. Водка – от всех болезней первое дело. Не будешь? Ну ничего!  Тебя за предательство еще бог покарает. Зачтется тебе. Поплачешь. Тебя во дворе уже Синим кличут. За то, что ты синей краски выпил.  Ничего, не бойся.  Синяя краска не вредная. У нас в селе одна бабка была, так она каким-то синим камнем лечилась.  И других лечила. Ее так у нас и звали синим камнем. 

Неприятно Юре было узнать, как его прозвали.  И вдвойне неприятно, что Сашка произнес это как-то с вывертом. Как будто его это забавляло.   

- Не голубым же, - усмехнулся. Юра
 
Нет голубым он точно не был, раз голая баба навещала его в дремах. И Юра поведал Сашке о картине, которую видел в ту ночь у художника.  Подробно рассказал, как экскурсовод в музее.  Баба, как живая.  Кажется, что прямо пощупать можно.

- А отыметь? – с недоверчивой усмешкой спросил Сашка, -  Если отыметь нельзя – не считается. Это на тебя так действует, потому, что Валька сбежала. Не дрейфь, баба - дело простое.  Бабу мы тебе прямо по адресу бандеролью доставим.   

С этими обещаниями Сашка выпивал ровно полбутылки и уходил, оставив, как честный человек, половину для друга. Но Юра не притрагивался. Дверь он не запирал.  Вдруг приспичит Сашке допить остальное – дверь всегда открыта. Все по-честному. А запирать нет надобности, воровать в квартире нечего.  Все свои цацки Валька забрала. А что там у Юры? Оказалось, что почти ничего.  Пролетариату нечего терять кроме своих цепей. А у него даже цепи Гименея были чистой фикцией.

5

 Прошла почти неделя.  Юра, лежа на диване, смотрел телевизор.  Мурзик вдруг соскочил с дивана и пошел к двери.  И Юра увидел Лариску. 

- Ты какого глаза наквацала?  -  спросил Юра.

- Это в качестве проверки. Раз заметил, значит скоро встанешь. А потом, - она жеманно повела плечами, - Я все-таки, женщина.  В приличном обществе вращаюсь, -   она взяла кота на руки и спросила, глядя ему в глаза, -  Ну как наш больной?  - приникла к коту ухом, словно его урчание это и есть доклад о Юрином самочувствии, и сказала, – Мурзик, сообщает, что пошел на поправку. Кашу ел?

- А куда деваться, - сказал Юра.

- Куда ему деваться? Туда и деваться, чтобы не на водку, а на кашу налегать. Сашка к тебе не заглядывал?

- Не заглядывал.
- Вот и прекрасно. Нечего ему тут делать. Раз ты не пьешь теперь, так и не начинай. Я вот тебе бутылочку принесла воды. Это из храма, что на ключах. Там вода целебная. Я тут одного старичка досматриваю, так ему оттуда, из Ключей, родня привезла целую канистру. И канистра представь цептеровская. Знаешь, какая? В ней вода не портится. Так я для тебя немножко отлила. Тот мужичок не обеднеет, - Лариска, выставила бутылку из сумки. Потом, как в прошлый раз, присела на край дивана, растерла ладони и положив ладонь на живет на минуту ушла в астрал, потом немного надавила ему на живот, -  Тут не болит?  А тут?  -– Ларискина ладонь съехала ниже, туда где на старинных картинах рисовали фиговый листок. Посмотрела на Юру как учительница на отличника, выучившего урок, улыбнулась и сказала, -  Ни фига себе! Возьмешь в руки – маешь вещь. Тут все функционирует. Готов к труду и обороне, –  и не убирая руку, как будто, так и надо, продолжала, -   У нас был один такой дедуля. Уже еле вставал, всего трясет, а все просил: Ларисунчик дай прикоснуться. Я тебе шоколадку дам. А мне не жалко. А то просит, прикоснись ко мне.  Я тебе денежку дам, - Лариска минуту промолчала, словно вспоминая этого деда, - Там у него могила. А у тебя – прямо марш энтузиастов.  А ты спрашивал, передается ли информация через пальцы. Вот она и передается. Чувствуешь?

 Передача информации шла в обоих направлениях. Если Лариска прощупала пальцами марш энтузиастов, то Юра слышал в себе иную музыку. Сомнения перекрывали марш. Кто ее знает эту Лариску. Скользкая она.  Может, она чего-то выгадывает. Или просто на понт берет. 

 Но, чего не утаишь, подведенные макияжем глаза ее горели огнями, как маяки.  Подведенные глаза могут подвести под монастырь. Лариса подвинулась ближе. Произвела несколько быстрых движений как гимнастка на ковре. И Юра не успел слова сказать, как она с ловкостью ковбоя, оседлала его, задрала свою кофтенку, завела руку за спину. Отстегнула защелки.  И этим отстегнула себя всецело. Принялась выписывать вензеля. Юра автоматически нашел ритмично подскакивающую Ларискину грудь, отметив, что у Вальки-то размер больше, и попутно резонно заметив для себя, что изюминка вовсе не в размере. А тем более, Валька последнее время изображала недотрогу.  Непонятую и неоцененную. Конечно, Юра как тонкий ценитель прекрасного в женщинах, сравнивал Лариску не только с Валькой, но и с бабой с картины. Та вне конкуренции. У той грудь -  загляденье.  Но на загляденье можно только поглядеть. А тут, на диване, все ощутимо. Так что, раз дают, бери, что дают. 

  Наконец, Лариска, чуть откинувшись назад, затихла, закрыла глаза. А спустя минуту, подхватилась и понеслась в ванную. Потом вышла и сказала, что это пробный шар, что ей пора, заскочила на минутку. Только чтобы окончательно убедиться, что он пошел на поправку. Ну и проведать его и Мурзика.  Чтобы они в мужской компании не заскучали. Добавила, что все, что было, конечно должно остаться между ними. И что она заскочит завтра в это же время. чмокнула его в губы и упорхнула.

И завтра она заскочила. И все повторилось.  Но теперь после того, как Лариска выскочила из ванной, она не убежала сразу, а прилегла рядом с ним.  И лежа рядом с ним, мешая глядеть телевизор, стала нудно расставлять все по полочкам.  Полочек у нее оказалось немало. Первым делом она призналась, что Юра ей давно нравился. Юра же, теперь трезвый, как стеклышко, имел возможность анализировать. И поэтому не поверил. Да, Сашка по сравнению с ним шыбздик. На голову ниже. Но Юра ведь старше Сашки лет на десять с гаком.  А Лариска так ему просто в дочки годится.  Его Ирке ровесница.

 Лариска увидела недоверие в его глазах и выложила новый козырь. Сашка – импотент испитый, а Юра еще в норме. Для его лет.  Юра и этому не поверил. Мало ли что Лариска лопочет. Валька, например, бесконечно Юре пеняла, что его пора списать как мужчину.  И кому из них верить? Лариске, которая неизвестно кто, и соврет – недорого возьмет, или Вальке, которая серьезный человек, и ушла к любовнику?  А что до Сашки, так даже если убрать половину из того, что он заливал о своих похождениях, то все равно получалось, что он еще ого-го и кидается на все, что шевелится. Лариса выложила следующий козырь. Она, сошедшись с Юрой, этим мстит Сашке за свои унижения. Он над ней издевается, слова доброго не скажет, а она терпит. А сколько же можно терпеть?  Он свое напрочь пропивает, а живут они на ее деньги. А она имеет собственное достоинство. 

Наверное, Лариска ждала от него сочувствия. Но Юра слушал молча.  Тогда была брошена на кон очередная карта. Лариса заявила, что она еще живая, молодая. И за ней некоторые приударяли.  Она последнее время всех отшивала из-за Сашки. А теперь убедилась, что напрасно. Почему она должна сидеть затворницей? С Сашкой она то и дело пролетает как фанера. Остается при своих интересах. Он напьется и спит. А такой расклад ее, как женщину, не устраивает. 

Юра слушал и сравнивал. У Вальки Никакой тонкости ни в фигуре, ни в натуре.  Язык как жало.  Последние годы только на него шипела.  А ведь ласковое слово и кошке приятно. А Лариска к нему и душой, и телом. Хотя, нужно думать, душой ничуть не лучше.  Мурзика ласкает, а на Сашку бочку катит. Юра вздохнул. Если Лариске через руки приходят сигналы из его организма, так должна прочувствовать, что агитировать его за советскую власть - пустое. Он заранее и безоговорочно согласен на прелюбодеяние. Согласен, если уж по правде, с того самого мига, как Лариска еще первый раз прощупывала его живот. А уж когда дала волю своей руке,  - тут у матросов нет вопросов.

 Но Лариска, кажется сомневалась, что ее доводы убедительны.  И она выложила козырного туза. Юрина Валька -  сучка поганая. Ушла от такого фартового мужика. Юре, если завяжет окончательно, цены не будет. И конечно, Ларисе Юру, бесприютного, брошенного, по-женски было жаль. Такой мужик, с тонкой конституцией, не должен долго оставаться без ласки.
 
Юра слушал и вновь приходил к мысли, что не найти в мире идеала.  Даже баба с картины – не идеал. Красива и молчалива.  Предназначена исключительно для разглядывания и для сожаления, что в мире всегда чего-то недостает.  Лариска не картинка, но живая. Но коли лежит сейчас голой под его одеялом, значит, она - изменница, не лучше Вальки.  В конце концов Юра заключил, что он ей и Сашке не судья, его дело сторона. Зачем ему с Сашкой ссориться?  Достаточно, если Лариска будет находить периодически утешение на его диване. Он погладил Лариску по ее несвежим волосам, и подумал, что так отец гладит дочку.   
 
 - А чем же Саша тебе не подходит?  Мужик все же в доме. И меня моложе, -  спросил Юра.

-  Толку от него. Его бог и покарал. Меньше чужие подушки нужно протирать. 

 Если чисто теоретически, расклад вырисовывался – лучше не придумаешь.  Жена о себе слуху не подает, ее место теперь займет баба помоложе.   А ее сожитель, бывший друг, тоже сошел со сцены.  И все же, такой расклад Юру тревожил.  Лариску он знал плохо. Мало ли что она может Сашке ляпнуть в обиде. 

- Я ему сказала, что ты болен. Аллергия у тебя. На нюх спиртное не воспринимаешь. Так он, говорит, потерял к тебе взаимный интерес. – произнесла Лариска с улыбкой заговорщика. Но Юра не ответил ей улыбкой. Неприятно себя чувствовал от того, что приходится обманывать друга, даже потерявшего к нему интерес.
 
 Юра понимал, что так непорядочно, нечестно. Он извинял себя тем, что Сашка сам виноват.  Во-первых, сам отказался от его компании.  Во-вторых, обижает Лариску. Но, подумал Юра, соседи, так или иначе Лариску засекут. Ну, засекут, и ладно. Если дойдет до Вальки, даже хорошо, – пусть покусает локти.  А вот если до Сашки дойдет? Стоит ли ссоры с другом Лариска? И тут Юра признался себе, что Лариска уже стала немного отягощать. Да и Мурзик уже провонял всю квартиру. И Юра понес его по старому адресу. Заодно проведать друга и понять, насколько тот в курсе событий.   


Сашка обрадовался и тут же на столе в кухне выросли стаканы и бутылка.

- Он завязал, -  решительно произнесла Лариска, и добавила, -  Не то, что некоторые,

- А ты что за него язык подсовываешь?  Ты откуда знаешь, дура? Твое какое дело? – крикнул Сашка.
 
Юра обычно пропускал мимо ушей их частую ругань. Заканчивалось тем, что Сашка, разозлившись, выпихивал Лариску из кухни и возвращался к столу.

- Баба у стола, все равно что баба на корабле, - подводил он итог, -  А два мужика – это серьезный разговор.

Но в это раз Юра решил не ждать, когда дойдет до серьезного разговора и сказал, что уходит. 


- Сиди! Ты к другу пришел. Не хочешь пить, не пей. 

И увидев, что Юру не переломить, Сашка вздохнул.

- Да-а.  Дела твои мрак. К бабке тебя нужно сводить. Есть такая. Хочешь? Свожу. Она заговаривает. Снимает сглаз.  Это у тебя от Ларки сглаз, - Сашка ударил кулаком по столу так, что стакан подскочил.

- А может от кота? – усмехнулся Юра.

 - От кота быть не может. Кот у меня как Кашпировский. Только что не говорит, а все понимает. Это все Ларка, гадюка. Вылечила стерва!  Мозги запарафинила! Дура! Ничего не понимает. Ты ее спроси, кто сейчас во Франции президент – не скажет. Пустое место. Бесполезный член общества. Такой к тебе в мозги вползет, а потом, глядишь, и в постель. Выгнать бы ее, гадюку. Да Мурзика жалко.    

Сашка скоро закунял прямо на кухне, на табуретке.  Юра встал тихо и заглянув в комнату показал молча бесполезному члену общества, что клиент готов. Вдвоем они перекантовали клиента до кровати.  Придерживали они Сашку с разных сторон. Но Лариска исхитрялась изогнуться, подобно кошке, притиснуться то плечом, то бедром. Юра понял – заиграл марш энтузиастов.   По возвращении на кухню у плиты состоялась небольшая увертюра. Лариска придвинулась вплотную.  Проверила рукой Юрино созревание и отметила: будь готов – всегда готов. И пошлепала в ванну. Юра вновь замер как богатырь на распутье. Трезвость сбивала -  остерегала: а имеет ли смысл затеваться.  В сказке богатырь. остановившийся на распутье, не вдается в рассуждения, а предоставляет свободу коню выбрать путь, доверяя его звериному инстинкту. Юра, как тот богатырь, решил довериться своему звериному инстинкту. Он досчитал до десяти и двинул в ванную.  И нашел Лариску в боевой готовности. 

 Какой-нибудь эстет скривится.  Осудит и мотивацию, и место, и позу. Заявит, что это осквернение великого таинства. А где же ложе с лепестками роз? Где Луна и звезды? Где «шепот, робкое дыханье, трели соловья»? Где Камасутра, наконец? Вместо ложа с лепестками роз треснутый кафель на маленькой площадке между раковиной, ванной и унитазом. Вместо соловьиных трелей журчание воды в канализационном стояке. Вместо Луны - грязное зеркало. Вместо вечерней зари на небе грязный потолок с потеками. Но молчаливые свидетели этого таинства: кафель, ванна, раковина, унитаз, ершик, полотенца, мыло, тюбик с зубной пастой и две зубные щетки в граненном стакане, и дверь, закрытая на шпингалет -   являлись художественным фоном к таинству.   

   Но таинство ли? Юра услышал сзади, за дверью мяуканье и царапанье.  Ясно, Мурзик, словно назло, подобрав самый неподходящий момент, запросился в ванную. Перебьешься, мысленно послал его Юра. Разве можно любовь, страсть, всплеск эмоций разменивать на любовь к животным.  Просто так Мурзика не запустишь. Чтобы открыть, а потом еще и закрыть шпингалет, нужно оторваться от Лариски. Но Мурзик своим громким настырным мяуканьем отвлекал, сбивал кайф. И тем отдалял миг катарсиса. 

 - Карамурзень, - полустоном- полушепотом произнесла Лариса.

- Что?

- Так Сашка Мурзика зовет.

  А ведь не зря мудрая поговорка советует никогда не откладывать на потом то, что можно сделать сейчас.  Мог Юра впустить Мурзика. Но отложил.  И просчитался.  Дверь в ванную заходила ходуном.

- Ларка, открой, - послышался из-за двери сдавленный голос.

- Погоди, занято, - откликнулась Лариска.

- Открывай, сука!

Стук сменился дерганьем, никелированный шпингалет затрепетал, килькой на крючке.  Пропал, подумал Юра. Сашка забушует, обнаружив измену. Но одновременно Юра прочувствовал, что ощущение нахождения у края пропасти, ощущение возможного полета в пропасть, только заводит Лариску. Однако, ее упоение в бою, Юру, человека, не любящего риск, только угнетало. Он, списанный Валькой в старперы, мог еще тряхнуть стариной и оприходовать Лариску, даже в ванной.  Но чтобы в ванной все было тихо и благопристойно. Без отвлекающих эффектов. А дверь, ходящая ходуном, сбивала настроение. Наблюдая за судорогами шпингалета, Юра отвлекся от основной задачи, от Ларисы. Говоря языком вульгарного материализма, выскользнул. И теперь он горел единственным желанием незаметно выскользнуть и из ванной. Лариска поняла, что возврата не будет, выпрямилась, одернула халат и, наконец, вернувшись на землю, оценивающе посмотрела на шпингалет.  Так, наверное, смотрит командир крепости, на стены во время ее штурма. 

Участники преступного совокупления обменялись взглядами: открывать – или не открывать? Они, как запертые в осажденной крепости понимали: чем дольше осада, тем хуже. Удары в дверь словно отсчитывали время. Шпингалет не выдерживал натиска. И сдался. Сашка ворвался с полуспущенными штанами и первый его взгляд был на унитаз.  Он метнулся к унитазу, и этим позволил Юре, немного прикрытым Ларисой, выскочить молнией. Лестница, двор,  улица. Все пролетело быстро.

Позорное бегство?  Юра немного успокоился и подумал: это еще как сказать, позорное ли оно.  Что заметил Сашка?  Вроде бы, ничего и не заметил. Ему было не до того. А как его уход оценит Лариса?  Да чихать, в конце концов, что Сашка видел, и как Лариска оценит. Суета сует. Все что ни происходит, все к лучшему.
 
   Первые сто метров Юра шел быстро, постоянно оглядываясь, напряженный, как Штирлиц, готовый к тому, что вдруг выскочит Сашка и затеет потасовку. Но никто за ним не гнался. И тогда Юра сбавил темп и снова стал взвешивать, насколько бегство позорное.   В смысле Лариски. Опозорился или нет?  Это было ему важно для самооценки. Он залег в своей квартире, как мышка в норке. Раз за разом прокручивал в голове ситуацию. Проблема в том, что истинной ситуации он не знал.  Что о нем и его бегстве подумала Лариска? Может быть, она после этого на нем крест поставит? Заметил ли его Сашка?  А вдруг заявится морду бить? А может быть, он только на Лариске злобу выместил.  Может быть, удавил и закопал, как он часто ее предупреждал? А Юра знал Сашку как человека принципов.  А принципы Сашка формулировал четко.  Обычно он перечислял их всем списком до середины первой бутылки, когда еще мог перечень принципов держать в голове.

Я социальная ячейка, - провозглашал Сашка, и поднимал палец, как проповедник, - Раньше думай о Родине, а потом о себе.  И вот, поскольку я раньше думаю о Родине, то с утра я обязан быть как стеклышко. Чтобы служить Родине, и чтобы с работы не поперли. В обед можно бы и пропустить по маленькой. Но у нас не одобряют. Тем более, что даже после работы я должен ориентироваться в политической обстановке. Мне ехать с пересадкой, двумя автобусами. И в международной политике нужно разбираться.  А уже потом, вечером, по выходным и праздникам я имею право думать и о себе. В последнюю очередь.

А обо мне ты думаешь? – в момент Сашкиных откровений вставляла Лариска.

  - Пошла вон! – вспыхивал Сашка, и продолжал развивать прерванную Лариской мысль. Для понимающих суть, то есть, для Юры, - Ну и выпить имею право.  Ощутить полет - это неотъемлемое конституционное право.

Но по мере принятого на грудь все перемешивалось: и права, и обязанности.  Судя по тому, как Сашка ломился в дверь, он о том, для чего предназначен туалет не забыл. А это значило, что не окончательно он отключился. И мог все понять. Поживем – увидим, решил Юра.

7

Неделя, даже больше, прошли тихо.  За окном уже капель. Телевизор сообщил не только о погоде, но и о том, что на дворе Восьмое марта. Международный женский день. а где же женщины в Юриной жизни?  Валька? Перебьется. Ирочка? А как ее поздравить? Лариска? И она не появляется. Увидеть бы кого из живых женщин. Не экранных мумий Матвиенко с Терешковой.  Праздник утекал, песком сквозь пальцы. Вот теперь он почувствовал опустошение. Захмелел бы, не было бы так печально.  А ведь он трезв.  И напрасно во дворе его прозвали Синим. Стоило раз оступиться - сразу Синий. Никакой он не Синий. Он Юрий Игоревич. Вполне нормальный гражданин.

Дело шло к вечеру. За окнами принаряженные граждане несли сумки. В них угадывались разносолы к праздничному столу. Когда-то и Юра носил по праздникам авоськи с консервами-дефицитами. Еще маленькую Иринку оставляли с Валькиными предками, а сами завеивались к друзьям. Где теперь те друзья?   Разнесло по стране?  а вот и нет. почти все в городе. Да как-то недосуг им с Юрой повидаться. 

Вот один мужик шпилит гоголем с картонной коробкой с ручками. Определенно коньяк. Такого, чтобы из коробки, подарочного, Юра и не пивал. И в руках не держал. А для иной общественной прослойки это рядовое питье.  Юра даже содрогнулся от сознания, сколько им даже не опробовано!  Сколько счастья прошло мимо. Ну и пусть.  Прочь искушение. Он в завязке.    А женщины?! Какие женщины прошли мимо?! Теперь, в женский день ему остается только вспоминать и сожалеть, сколько он упустил в жизни.  Но насчет женщин он пока не в завязке. Но к Лариске то не пойдешь.

Юра спустился во двор. Хотя бы воздухом праздника подышать. Набрать в легкие.  И тут увидел, что у соседнего подъезда стоит художник. Тот, у которого он испил когда-то синей отравы. Выглядел художник столь затрапезно, словно для него женский день не праздник. С недельной щетиной. Юра и то по такому случаю, правда, неизвестно для кого, но побрился. Лосьоном прошелся. А этот заросший, как черт. А ведь тот, кто голых баб малюет, обязан в женский день побриться: нелестно подумал Юра о художнике. И по душе растеклось сладкое чувство превосходства бритого мужчины над небритым.  И еще, подумал Юра, к правилам уважения к дамам относится и не напиваться в этот день. И Юра был трезв. Трезв и печален.

Юра с того времени, как он писал показания ментам, знал, что художника зовут Виктором Степановичем. Юра, нужно сказать, был благодарен художнику. Оценил, что тот -  не жаждал кровопусканий. И Юра тогда отделался легким испугом и пожженными внутренностями. Юра кивнул художнику, даже поздоровался. Тот ответил кивком и улыбнулся. Бывает, что ограбленный не держат зла на грабителя.  Перекинулись парой слов. Потом еще парой. Художник стоял у подъезда, словно ждал чего. Чего?   если он не побрился, может он так же одинок, и так же вдыхает воздух праздника? И Юра подошел. Он приближался с некоторой опаской. Как приближается беспризорный бобик к стоящему во дворе человеку. Мало ли чего ждать. Вдруг топнет ногой, скажет брысь.
 
Но одинокий, как бобик, гражданин реагирует на любой приветливый взгляд. Даже к небритому жрецу Аполлона подойдет. О чем Юра мог говорить с художником? О Врубеле! Валька, когда злилась на Юру, так звала его Врубелем. Почему Врубелем? С чем-то, наверное, у нее это ассоциировалось. Юра знал, что это художник. Он даже знал, что художник крепко зашибал. Потому, наверное, и малевал всяких демонов. Да такими непотребными, что видно, что он зашибал.   И тут Юре захотелось выяснить у Виктора, насчет той картины, которую довелось ему видеть ночью. Но он не решался. Заметив, что разговор не клеится, художник справился о Юрином здоровье. Как желудок после выпитой краски? И пока Юра рассказывал, из подъезда вышла женщина. Подошла и поздоровалась. Юра на автомате поздравил ее с праздником, и сам себе удивился. Он поздравил незнакомую женщину, словно так и надо. Это несомненный признак возвращения в социальную среду. Он в прошлые годы только жену и дочку с женским праздником и поздравлял. А тут на незнакомку замахнулся. 

-  Знакомься, Тамара, - сказал художник - Рекомендую, Юрий Игоревич, великий специалист по краскам.   

 Казалось бы, вокруг художника должны крутиться Афродиты. Но вышедшая из подъезда женщина была не молода, за сорок, и красотой не выделялась. Зато общительная. Спросила Юру, не был ли он на последней выставке в картинной галерее. Юра изобразил задумчивость. И тут увидел, что по двору шагает Лариска. Живая и невредимая. Лариска заметила Юру и подошла. Художник поздравил Лариску. Произнес пару дежурных комплиментов, и Лариска расцвела. И с шаловливым блеском в глазах пожаловалась, что раз Сашка в отключке, а душа просит праздника, она и пошла к Юре. Разве женщина в свой праздник хотя бы такой мелочи не заслуживает? 

- Еще как заслуживает, -  охотно согласился художник.

- Ну пошли, - Юра неожиданно быстро обрадовался стихийно складывающейся компании, и обратился к художнику с его знакомой, -   Вы как? Поддержите коллектив?

  А почему он не мог пригласить художника. Чем он хуже? Он выбрит, трезв. После того как оказался в вынужденной завязке и последние дни боялся выходить привел в порядок квартиру. Так, что не стыдно людей позвать. Художник молнией сгонял в свой кельдым, притащил бутылку сухого. Юрины припасы в холодильнике на праздничный стол не тянули. Зато Лариска пришла не с пустыми руками. Прихватила из дому конфет и банку сайры.

-  Ну, что бог послал, -  сказал Виктор, оглядывая пиршество, -   За знакомство.

-  Славно сидим, - поддержала Тамара.

Быстро перешли на ты. У Юры от сладкого зуб ныл. Сухого капелюшечку он себе позволил. Разговор перескакивал от одного к другому.  А Юра все хотел спросить художника о той голой бабе. Хотя бы намек подпустить.  Он конечно видел музейные картины с голыми женщинами. Но чтобы вот так, рядом с тобой, в полном интиме, один на один. И наконец решился. Сначала Виктор не понял о какой картине, о какой женщине, речь идет. А когда понял расхохотался.

- Так вот модель перед тобой, – и указал на Тамару, и объяснил ей, - Ню в синих тонах.

Рассмеялась и Тамара и задорным запальчивым взглядом поглядела на Юру.

- Так там совсем молодая, -  с недоверием выдавил Юра.

- А разве я старая? – Тамара в притворной обиде надула губки.

- Ну все-таки, - смутился Юра.

- Э, брат, какой ты скептик, - покачал головой Виктор, -  Прямо Фома неверующий. Сейчас такие - редкость.  Сейчас в ходу доверчивые. Впрочем, еще Вийон писал, «я сомневаюсь в явном, верю чуду».   

- В каком смысле? – не понял художника Юра

 - Сейчас, как в средневековье. Покажут икону, и заявят, это бог.  И все разом подхватят: бог. бог.  А тех, кто нашего бога не признает, мочить в сортире.   Так сейчас. А ты как Фома неверующий, словам не веришь. Это в наши времена редкое явление, - художник посмотрел в глаза Юре, запутавшемуся в его словах, -   Хотя, это должно быть, простой сумеречный эффект.

-  Какой эффект? – Юра подумал, что художник ввернул свой профессиональный термин. 

- Эффект сумерек. Картину видел в темноте, а натуру не узнал. В сумерки, когда черты нечеткие, воображение приукрашивает реальность. И человек воображает себе идеал, который уже сидит у него в голове.

- А ты не допускаешь, что сам художник склонен приукрашивать действительность? - спросила у Виктора Тамара.

- Допускаю. Но не в твоем случае. В твоем случае я ничего не приукрашивал, - сказал Виктор и снова обратился к Юре, -  Тебе не случалось разве сталкиваться с таким явлением: увидишь в темноте женщину, и представляешь, что она красива и молода. Приблизишься, разглядишь: полное разочарование.

- Да случалось, - согласился Юра.

-  Ну вот, это сумеречный эффект.

- Дьявол заложен в деталях, - добавила Тамара.

- Ничего не понятно.  Какой дьявол? – произнесла немного раздраженно Лариса, - Я положим не видела картины, о какой вы говорите.

- Начнем от печки, -   сказал Виктор, - Когда-то люди думали, что Солнце и звезды вращаются вокруг Земли. Все очевидно. Никаких вопросов. Солнце над головой ходит? Ходит. Звезды над головой перемещаются? Перемещаются.  Тех, кто говорил, что это не так, на кострах жгли. А потом оказалось, что сумерки были в головах. И пока прояснится туман в головах, много крови утекает.

- А при чем тут картина? – спросила Лариса

 -   Соответствие картины на полотне и картине в голове подчиняется тому же закону: при нечетком видении человек склонен идеализировать. При плохом освещении воображение рисует идеальные образы. А они далеки от   реальности.  У По есть такой рассказ…

- Упо? –  переспросил Юра.

- У Эдгара По.  Писатель такой американский. У него есть рассказ, как один молодой человек умудрился влюбиться в собственную бабушку.

- Извращенец, - резко заявила Лариса, - Вот они американцы.

 - Не извращенец, - возразил Виктор, - Так получилось, что он со своей бабушкой в детстве не встречался. А, встретив, не знал, что это его бабушка. Она знала, что это ее внук, но ему никто про нее не сказал. А у него зрение было плохим.  А очки тогда были не у каждого. Он разглядеть не мог, что перед ним старуха. Так она подарила ему очки. И тут он ее разглядел. А она его и дополнительно огорошила, что она его бабушка. Такие вот дела.

- Жуть какая! – воскликнула Лариса, - Американцы еще не то напридумывают!

- Почему жуть? – пожала плечами Тамара, - «Доктор Айболит» - не жуть, а это жуть? 

- Вы что американцев читаете? –  Лариса поглядела на нее настороженно.

- А что? Это преступление? Вы разве не читали? – спросила Тамара.

-  Я извращенцев не читаю, - заявила Лариса.

- Вот как? И Джек Лондон, и Марк Твен - извращенцы?

-  Мне ваши Лондоны без надобности, я женщина порядочная, - отбрила собеседницу Лариса.

- Уверен, что вы читали, - покачал головой Виктор, - Просто, может быть, не обращали внимания на имя автора.   

- Американцы сплошные извращенцы, -   повторила Лариса свое заклинание.

- Да-а, - протянул Виктор, - Молодой человек у По, хотя бы очки не отказался одеть. А то бы на собственной бабушке женился. А у нашей поросли есть возможность вернуться во времена своих предков.

-  Хотя, - сказала Тамара, - Можно понять. Как ночью кажется все гладко так мир для, - она запнулась, подыскивая слово, -  для наивных совершен. При сумерках в голове проще жить.  Все очевидно. Небо крутится над головой. К небу бог прибил светила. Человек создан по образу и подобию.

- А что скажете от обезьяны?  - вспыхнула Лариса, - Вы считаете, что вы от обезьяны?  Может кто и от обезьяны, - она пронзила Тамару надменным взглядом, -  А я – по образу и подобию.

 -  Уверяю вас, что жизнь куда более многогранна, чем ваша схема, - Тамара ответила со спокойной улыбкой и Юра отметил, что Ларисина колкость пролетела мимо гостьи.

-  Кстати о комплексах, - Виктор повернулся к Юре, - Не веришь, что я писал Тамару? Айда в студию. Картина еще там. Посмотришь и сравнишь.
   
Юра не мог противиться искушению еще раз увидеть ту, что являлась к нему ночами. Он встал, готовый идти.

- А я не пойду, -  насупилась Лариса, - Я на безобразия смотреть не желаю.

- Да нет там никаких безобразий, - сказала Тамара, - Увидите творческую лабораторию художника.

- Глядишь, я и вас нарисую, - улыбнулся ей Виктор.   

- И нечего глядеть. Я честная женщина.

 -  Ваши слова подтверждают, что каждый думает в меру своей развратности. Я ведь вам не сказал, что намерен рисовать вас голой.  Рисуют и одетых.  Для некоторых в одежде самое важное. Вон, Леонида Ильича при всех орденах рисовали. 

- Да знаем мы вас, - сказала Лариса, -  Сначала одетой, потом и не заметишь, а ты уже голая.

- Вообще-то, для многих иметь свой портрет – это даже престижно, - заметила Тамара, - На стенки вешают. Фамильными портретами королевские дворцы увешаны, замки. Это вам не фотография.

- Не хотите? –  развел руками Виктор, - Не буду. У нас демократия.  Неприятно на картины смотреть – не смотрите.

- Лариса, честное слово, вас там никто не укусит, - Тамара обратилась к ней, как к маленькой девочке. И Ларису это задело.  Сделала вид, что дала себя уговорить. Спустились.

- Кстати, - Юра поводил вперед-назад дверь кельдыма и сказал тоном специалиста, - Если у вас тут картины и краски, и прочее, так разве навесной замок защита? Он гвоздем открывается. И дужка ножом поддевается. Давайте я вам по-дружески врежу нормальный.  Более-менее надежный. Вы в магазине спросите понадежнее. А я вам врежу. И потом сейчас продаются недорогие приборы против грабителей. Самому легко установить.

-  Договорились, - согласился Виктор и включил свет

Лариса заходила в студию, точно во врата ада, озираясь, словно сейчас на нее набросятся извращенцы. Краем глаза глянула на картину, насупилась и отошла. Виктор тоже не стал задерживаться у холста. А Тамара, так та стояла у картины, давая возможность Юре сравнить. Но   приталенный красный пиджачок из плотного материала формировал фигуру по портновским лекалам.  Оставалось сравнивать лицо. И даже с лицом не клеилось. Художник так изобразил свою красавицу так, что ни теней, ни румян не видно.  Все естественно.  Вот и сравнивай с Тамарой, которая макияжа на себя не жалела.   

- Ну как? Убедились? –  Тамара подарила Юре улыбку, загадочную и насмешливую. Вот и пойми, шутит она, или у нее сдвиг по фазе. Мания. И она серьезно считает себя похожей на девушку с картины.

 Своим вопросом с подковыркой она поставила Юру в проблемную ситуацию. Далеко не всякая женщина и признается, что позировала в чем мать родила. А Тамара даже настаивает, напрашивается. Хотя не похожа. Зачем ей? Или она с приветом или безбашенная, и просто дурачится, эпатирует? Разыгрывает? Ну, если хочет, зачем отказывать ей в этом удовольствии?

- Похожа, -  выдавил Юра.

- Вы видите лицо. А насчет всего остального, - Тамара провела руками по бокам от талии к груди, - Вам придется поверить.

- И снова мы вторгаемся в истоптанную пилигримами область веры, - послышался голос Виктора. Он стоял с Лариской в другом углу студии, - Уверяю вас что через пару месяцев вы перестанете даже задумываться и сомневаться. Будете убеждены, что это Тамара на картине. Такова природа веры.  Утверждение, которое кажется парадоксальным и противоестественным, через время становится привычным и естественным.    
 
  Пока Юра сравнивал Тамару с тем, что видел на картине, Виктор успел набросать Лариску карандашом.  Только голову.  Нарисовал красивее, чем на самом деле.  Лариске так польстил, что она чуть не в пляс пошла. А еще больше ей польстило, что Виктор этот небольшой рисунок карандашом на картоне преподнес ей, как подарок на женский день.

- Забыла, когда подарки получала, - растрогалась Лариса.
 
 Во дворе распрощались.  Виктор с Тамарой собирались дернуть куда-то в город. А Лариска вместе со своим портретом, решила нырнуть к Юре. Добирать праздника по полной программе.

- Слушай, я оставлю рисунок у тебя? – предложила Лариска, уходя, - А то, кто его знает, что на Сашку наедет. Он же непредсказуемый.

Юра не возражал.  На рисунке Лариска смотрелась королевой. И не скажешь, что эта женщина с гордым взглядом - сто раз обруганная и побитая сожительница непредсказуемого Сашки. Юра по такому случаю сбегал в фотомагазин и подобрал для картинки рамку. Повесил на стену. Дочка обнову немедленно запеленговала.  Где-то она видела эту женщину. Не припомнит только, где. Вот это Юре было совсем не нужно. И он придумал прозаическое объяснение: это художник подарил, у которого студия в соседнем подъезде.

- Пьете вместе? –  хмуро спросила дочка.  Она уже была досконально посвящена в Юрины художества той ночи, когда он превратился в Синего.

- Я с тех пор как раз и не пью, - заверил Юра, - Я ему на днях рамок врезал. А он рассчитался.  Произведением искусства. А я подумал, неплохо бы квартиру украсить. А тебе и это не нравится.

-  Мне нравится. Украшай. Вот ты бы еще на работу устроился. Была бы полная красота.
 
8

  С того дня, с посещения кельдыма, Юра подумал, что имеет право приветствовать Виктора, встречая во дворе, как знакомого. Не часто это, но случалось Юре перекинуться с художником парой слов. И как-то раз Юра сообщил Виктору, что он в поисках работы. Со старой уволили по сокращению. А пойди новую найди в его предпенсионном.  Через пару недель Виктор постучался к Юре. Принес номер телефона. Есть у него приятель.  Нужен ночной сторож в офис.

 Юру взяли. Даже провели краткий курс по пользованию дочкиным телефоном. Сторожу связь необходима.  А вдруг что? Работа не пыльная. Ночью дежуришь, кантуешься на кушетке в комнатке при входе. Офис на третьем этаже четырехэтажного здания. Окна зарешеченные. Дверь в офис стальная. Закрыта на два замка. Сторожу даже не дают ключей оттуда.  Если заподозрит неладное внутри, жми красную клавишу. На всех этажах различные мелкие конторы. Дверь в подъезд на ночь запирается. От этой двери Юре ключи выдали. Правда, защитник офиса ты липовый. Бейсбольная бита – все оружие. Но есть видеокамеры. Враг не пройдет! Один минус, что самому охраннику от камер не спрятаться.  Не поспишь нормально.  Да и ладно.  Всех забот - раз в два часа нажимать специальную тайную зеленую клавишу. От нее куда-то идет сообщение, что все в порядке.  Зачем при клавишах, видеокамерах, замках и запорах еще сторож? Что там воровать? Разве что компьютеры. Но если хотят, чтобы сторожили, и за это платят – какой дурак откажется?  Платили ему за двенадцатичасовое дежурство неплохо.   А если дежуришь в выходные – так прилично доплачивают.

Жизнь налаживалась.  Изредка, может быть, раз в неделю -две, заскакивала Лариска.  Отвести душу и тело. После того, как Юра по водке ушел в отказ, Сашка, наоборот пошел в разнос. Потреблял каждый вечер. Ларису стал изводить. Подозревать. И что она ему изменяет. И что деньги от него прячет.  А ведь он, жаловалась Лариска, свое почти в прах пропивает. Живут на ее немногое. Но Юра чем ей мог помочь? С Сашкой поговорить? Так ведь если тот, непредсказуемый, поймет, что Лариска нажаловалась, вконец озвереет.

- Так уйди от него? - предложил Юра.

- А куда? Некуда мне уйти.  Родных нет. Вот ты меня возьмешь? Я к тебе уйду.

- Так я тебя насколько старше!

- А это неважно, - Лариса посмотрела на него взглядом смотрящего в пропасть, и Юра увидел: она сама понимает, что этот перехлест ничего хорошего не сулит.

- Важно, - сказал Юра, с тяжелым вздохом повидавшего свет мудреца, - Да я ведь женат. И половина квартиры за Валькой. А она, стерва, узнает, что я без нее не страдаю, так еще не знаю, что может учудить.

 И больше тема переезда не поднималась. И проявилась веская причина, чтобы этот вопрос снять с повестки дня.  Это поначалу озон новизны возбуждал Юру.  А сейчас первоначальный запал угасал, как угли без кислорода. Снижение качества привело к снижению количества.  И Лариса теперь приходила не так часто.  А если заглядывала ненадолго, скорее полюбоваться на собственный портрет и пожаловаться на судьбу.  А кому охота слушать жалобы?   

Познай сам себя, говорили древние.  Юра сам для себя являлся непознаваемой загадкой. Трезвым он не сильно задавался вопросом почему он думает так, а не иначе. В меру выпившим – задавался.  После превышения меры эта задача его не беспокоила.  Но теперь, в завязке, вопросы самопознания стали ломиться в дверь и ставить в тупик.  Почему он видит мир таким, а не иным?  Вот пример: видит он картину с обнаженной женщиной. Первая реакция понятна и естественна. Но проходят дни, недели. Он, уже остывший от первой реакции, нежданно знакомится с женщиной, послужившей, якобы, натурой для картины. И хотя это крайне сомнительно, потому что реальная женщина не похожа на женщину с картины. И хотя женщина с картины по всем параметрам лучше. А все равно, что-то в мозгу щелкнуло. И не просто щелкнуло, защелкнулось. И не отщелкивается. Так и тянет снова увидеть вовсе не картину, а Тамару. Зачем?

Юра признавал многоступенчатость жизни.  Вот, например, жил ты спокойно - это первая ступень. Увидел картину и в голове щелкнуло - вторая ступень. Третья ступень –  понемногу отошел от первоначального опьянения, только некоторые детали картины засели в голове и не вытравливаются. Четвертая ступень -  увидел ту, с которой рисовали картину, и не поверил, засомневался. Даже разочаровался.  Реальная женщина куда хуже той, что на картине. Пятая ступень -   перестал сомневаться, что именно Тамара послужила моделью. И теперь Тамара, а не картина, не выходит из головы.  И почему не выходит из головы, не понятно. 

Жизнь вообще циклична. Юра прошел через всякие циклы жизни. С той же Валькой было столько ступеней, что Юра и насчитать не мог. И последние ступени – вниз и вниз. С Лариской особой ступенчатости не замечалось.   С ней все обстояло просто. Употребляя слова той же Вальки, просто, как собачий вальс.

И с водкой он прошел многоступенчатый и бурный этап большого пути.  Первая ступень -  не пил.  Вторая ступень -   стал попивать. Третья ступень – получил от Вальки сюрприз и запил.  Четвертая – завязал. Да так, что бутылку мертвым узлом готов связать, и старых друзей, с кем квасил, опасаешься. Пятая -  ты смотришь на предыдущие ступени философски, и приходишь к пониманию, что дорога жизни терниста. Гибель за углом. Шаг в сторону – рана, два шага в сторону - смерть. Но   на незваязавших смотришь надменно. Усилием воли заслужил такое право. И все же понимаешь, что беззаботной жизни тебе не будет. Вычеркнуть старую жизнь из памяти не получится.

Заскочила Лариска. Последнее время нечастая гостья. Пришла печальной, напряженной.  По привычке, глянула на свой портрет на стене, и грустно улыбнулась.

- Слушай, я могу у тебя оставить кое-что? Ничего особенного. Мне от одного старичка перепало. Он вчера меня одарил. Так я дома держать боюсь. Сашка все спустит.

Платочек, извлеченный Лариской из кармана, был завязан по-простецки, диагональными концами, стянутыми в узелки. В платочке лежали пять тысячерублевых купюр и немного украшений. В украшениях Юра не смыслил. И Лариска мало смыслила. Но сказала, что со слов того старичка, который ей это дал, украшения дорогие. Она даже боится их одевать. Сашка тут же отберет. И пропьет. А ей нужен загашник на всякий пожарный. Юре же она верит. Он не пропьет. И польщенный доверием Юра согласился взять на хранения ее сокровища.  Он забыл, когда последний раз прятал дома ценности. Ценностей не было. Вся ценность заключалась в Ирочке. Но Ирочка давно живет своей жизнью. А потом ценность переместилась на Вальку. Но Валька ушла, прихватив с собой все свои ценности. И после ее ухода прятать в доме стало нечего. И вдруг на тебе – ему доверяют на хранение ценности. Юра долго обдумывал, куда бы их припрятать. И наконец нашел им такое место, что сам Мегре не найдет.

  Он теперь дверь незапертой не держал.  И сам зарплату получал. А тратил мало. Только что на еду. Так что, накопилось кое-что. Ритм жизни у него изменился. После работы отсыпался.  И это было удобно в смысле безопасности, потому что, если Лариска и забежит вдруг, то как раз в то время, когда Сашка на работе. А с Сашкой Юрины контакты свелись практически к нулю.  Юра перестал переживать по этому поводу. Лариска передавала, что он как вспомнит о Юре, так без мата не обходится: предателей мочат в сортире. Юра сначала подумал, что Сашка догадался о нем и Лариске. Но она успокоила.  Куда ему.  У него свои тараканы в голове. У него сейчас вокруг одни предатели.

Юра и не ждал, но вдруг Сашка заявился собственной персоной. И вовсе без бутылки.

 - Лариска у тебя не появлялась?

- Нет не появлялась, а что, - Юра произнес, не моргнув. Ни одна жилка не дрогнула. Лариски действительно уже пару недель как не было.

- А это что такое? – Сашка уставился на Ларискин портрет на стене.

- А это в магазине, где фотки продают увидел и купил. На Лариску похожа.  Правда? Вот и купил.

-  Как с нее, дуры, рисовали. 

- Хочешь взять? – спросил Юра. Ларискин портрет для него не представлял ценности.

 -  Нужен он. Она меня и живая достала. А ты на кой купил? Тебе зачем? Молиться на нее, дуру стоеросовую?

- Просто хотел себе чего-нибудь повесить.  Картинку или что. А тут увидел. Дешевка. И на стену можно повесить.

-  Вот именно, что дешевка. И повесить ее мало, - хмуро произнес Сашка, - Значит, не заходила? А может ты слышал о ней что?

- От кого?  Только что от тебя. Я работаю, как пристегнутый, с вечера да утра. Автобус – работа- автобус дом.  Дома отоспишься и снова на работу. А что случилось?

-  Три дня как нет.

- А вещи? Вещи ее на месте?  В шкафу? Трусики всякие, платья? Если вещей нет – значит, сбежала. А если вещи остались, топай в милицию. После трех дней имеешь право заявление написать.

- А вещи я и не проверил. Нужно проверить.  А заявлять о ней много чести.   Обойдется, – сказал Сашка, двинув на выход, -  Шляется небось где-нибудь шалава. Ничего, объявится, так я ей хвоста накручу.

 Дверь за Сашкой закрылась.  Юра вздохнул с облегчением. Хорошо, что Сашка не стал копать с рисунком, выяснять, в каком магазине купил, и почему это рисунок, а не печать. Только о Лариске подумал с печалью, что это закономерный финал.  Советовал он Лариске уйти от Сашки, она тянула, а в конце концов пришла именно к тому, что он советовал.  Только время зря потратила. Нашла, возможно, вариант на стороне. У нее же там есть выбор, люди крутятся, то старички, то поминки. Жизнь кипит, не то, что у него: запертая дверь офиса – автобус – диван – автобус- запертая дверь офиса.   

Прошло несколько дней.  Юра услышал мяуканья за дверью. Мурзик. После того, как Мурзик перебил ему уединение с Лариской в ванной, Юра Мурзика не видел. И не видел бы никогда.  Но, не выгонять же животину, впустил. Подумал, что, наверное, Мурзик не пришелся в новом Ларискином пристанище. Вот и отпустила она кота на все четыре. Возможно, Мурзик, как положено, поначалу к Сашке сунулся. Да тот его конечно, вытурил. Он и прибежал к Юре. На запасной аэродром.

9

Юра возвращался со своего дежурства, ежась от утреннего осеннего холодка.  Но все его планы отогреться, отоспаться были разом оборваны.  Остановили менты. И началась карусель. Снова шманали квартиру. Икали непонятно что. Искали плохо тайника с Ларискиными ценностями не нашли.  Долго, сняв со стены, рассматривали крутили в руках Ларискин портрет. И Юра сказал, что это подарок от художника за то, что врезал ему замок в дверь.  Менты и так и этак выспрашивали, что за женщина на портрете. Юра не хотел пристегивать к милиции Лариску и сказал, что с женщиной незнаком. Наверное, какая-то знакомая художника. Потом привязались: кто его просил врезать замок художнику. Юра ответил, что сам художник и попросил.  А как часто он виделся с художником после врезки?  - Вообще не виделся.  Потом привязались, где он был прошлым вечером в девять тридцать. Не объясняли, зачем это им. И увезли в отделение. И портрет забрали. И там он писал свои объяснения. У Юры, слава богу, было железное алиби: он дежурил, под присмотром видеокамеры. В восемь и десять нажимал кнопку отчетности. Чист как юный пионер. И пока менты катали пальчики, пока перезванивали ему на работу, пока он повторно писал более подробные показания, время шло. К пяти вечера голодного и не выспавшегося с ночного дежурства отпустили. Ларискин портрет ему вернули. Юра и тому был рад.

Клавдия Ивановна все ему рассказала. Художника вчера вечером пырнули ножом. Прямо около двери его кельдыма.  Вот менты и копают. Художник, говорят, жив. В больнице.  Конечно, он, художник, стерва. Бутылки на газон бросал. И на нее глядел косо. Но все же пырнуть человека ножом – это полный отпад.  До измученного Юры рассуждения Клавдии Ивановны не доходили. Он жутко хотел спать. Оставался час ему на отдух.  И снова на дежурство.  Ночью под камерами сильно не покемаришь. 

Ночью на дежурстве вспомнил он про Виктора.  Странно.  Кому нужно пырять художника?  Не Врубель же. Не Рафаэль.  Его картинам грош цена.  Тогда что? Политика?  Сейчас противоречия в стране так обострились! А Виктор говорил, что на стороне Навального.  Нет, не похоже, чтобы из-за политики. Он не Навальный.  Что тогда?  Ревность?  Все-таки рисует голых.  Ревность к кому?  К Тамаре?  Юра от Виктора уже знал, что Тамара ему не жена, а так серединка на половинку. Даже на четвертинку. Скорее можно назвать это чем-то типа творческого союза. 

Он отсыпался, когда позвонили в дверь. Тамара. Только из больницы. От Виктора.

- Ух ты кошечка у вас появилась, - улыбнулась Тамара, увидев Мурзика.

- Это кот, - уточнил Юра, - Ларискин. Помните с нами сидела на Восьмое марта? Она от своего сожителя ушла.  Видать, ей кота деть некуда. Вот он ко мне сам прибежал.
 
Тамара посмотрела на возвращенный на стену Ларискин портрет работы Виктора.
 -  Лариска к себе брать побоялась, - объяснил Юра, - Сказала от Сашки всего можно ждать. Он придурок.  И рисунок порвет и Лариску. Сашка как-то зашел ко мне, как увидел, так его аж закрорежило.  Так пришлось ему сказать, что я картинку в фотомагазине купил. Потому что на Лариску похожа. Сказал: ну и молись на нее. 

-  А я думала, что она ваша подруга, -   усмехнулась Тамара
 
-  Я одинокий путник на планете по имени Земля, - произнес с грустной улыбкой Юра, - Лариска тогда просто в гости приходила.

- А мне сдается, что она нередко во дворе вашем бывает, - сказала Тамара.

- Да я не припомню, когда ее видел. А вам она зачем?  Вы как с Сашкой сговорились.  И тот, когда приходил, как раз Лариску искал.   Спрашивал, давно ли я ее видел. А то ушла и поминай как звали.
 
- Женщина так просто не уйдет, – сказала Тамара, - Видно довел. 

- Женщину довел, а кот пострадал, остался бесхозным. Сам ко мне пришел. Он кстати лечебный. Я после того, как выпил краски, им лечился. Он впритирочку со мной несколько дней лежал.  И был эффект. Так что, могу сдать в аренду Виктору.

- Спасибо, -  улыбнулась Тамара, - Может быть попозже. Ему пока нужна стерильность. Его проштопали.   

- Ну как он?

- Уже лучше. Даже вставать разрешают. Он одного не понимает, и я тоже - за что. Кому он дорогу перешел?   - Тамара посмотрела пристально на Юру, словно ему известен ответ. Но Юра только пожал плечами, -  Но тот, кто напал, - продолжила Тамара - определенно поджидал.  Виктор говорит, выскочил из темного угла, когда он закрывал дверь, пырнул ножом и шмыг в студию. Что ему там? – Тамара хитро улыбнулась, -   Но не учел, что Виктор недавно установил прибор охраны с сиреной.   Знаете, как работает? Перед тем, как закрыть дверь, он уже поставил помещение на охрану. И, если снова откроешь, нужно сигнал быстро отключить. Короче, через минуту сирена заревела. И этот самый выскочил из студии, и наутек. Еще споткнулся об Виктора и упал. Вскочил и нет его. Виктор лежал у двери, так что видел кое-что.  Виктору повезло.  Соседи на сирену вышли. Милиция быстро приехала. И скорая. Меня милиция затерзала вопросами. А мне и сказать нечего.

- Может быть из-за ревности? – предположил Юра. Ему казалось, что это Тамара, женщина, позволявшая себе так позировать, должна догадываться о возможных причинах.

- К кому? – удивилась Тамара.

- Да хотя бы к вам. Кто-то к вам приревновал.

-  Ко мне? Ух, ты! Да я бы гордиться стала, чтобы ко мне кто-то приревновал. Но прочему Виктора? – Тамара увидела в глазах Юры удивление, -  Нет, - сказала она, - Я не имею в виду, что могли ранить другого моего друга. Я имею в виду, почему, если ревность, не меня.  Убили, как вы помните, Кармен, а не тореадора, - она улыбнулась, - И вокруг меня, как это ни печально, испанские страсти не вьются. И почему тогда этот товарищ рванул в студию? Что он там искал? У Виктора в студии не такие шедевры, чтобы из-за них поножовщину устраивать.  Законченных картин практически нет. Он не Иванов, чтобы за его этюд, серьезные деньги платили. Может быть из-за политики? Как вы думаете?

- А при чем тут политика? – спросил Юра.

- Ну, Виктор не жалует власть. И этого не скрывает. Повсюду откровенно это говорит.

- Да кто же у нас из-за политики убивает?   Не такая он знаменитость, чтобы власть разозлить. - удивился Юра.

- Ох, вашими бы словами да мед пить. Политика – дама безжалостная и непредсказуемая.
Тамара печально улыбнулась. И слово непредсказуемая зацепило Юру. Так говорила Лариска о Сашке.  Но Сашка тут при чем? Где Сашка и где Виктор?  В разных мирах,

  -  Виктор говорит, у двери было темно, - продолжила Тамара, - А нападавший еще и медицинскую маску нацепил   Но Виктор кое-что набросал. Поглядите, - Тамара протянула листок.

  - Не знаю. Только лоб и глаза. Этого мало, - покрутив листок в руках, Юра вернул ей. Но слово «непредсказуемый» твердо засело. Похож Сашкин толоконный лоб на нарисованный Виктором. Все лбы практически одинаковы. А глаза? -   Что-то напоминает. Но вы ведь знаете, что у меня с этим плохо.  Вот я никак не думал, что это вас Виктор рисовал.  Ну, тогда. 

 -  Да это он вас разыгрывал, - усмехнулась Тамара, - Виктор говорит, что ему эти глаза кого-то напоминают.

- Ну, он художник, взгляд наметанный. Может быть, вспомнит, -  сказал Юра.

Спустя пару недель после этого разговора Юра увидел Виктора во дворе. Похудевший, и опять небритый. Улыбнулся Юре. 

- Ну как вы?  - спросил Юра

 - Вашими молитвами. Вот уж воистину вашими. После вашего визита того, первого и после второго тем более, когда вы с Ларисой приходили, я установил себе прибор охраны с сиреной. И как в воду глядел.  Он меня и спас. А как вы?

- А что я?  Охраняю. Тоже вашими молитвами.  Правда, после того, как на вас напали, менты меня по старой памяти, мотали.  Ларискин портрет брали в отделение. Фотографировали зачем-то. потом мне вернули. 

-  Вот как?  - нахмурился Виктор, - Ну, а как Лариса?

-  Больше месяца не видел. Она же от своего придурка ушла. Вот теперь ее Мурзик ко мне приблудился, - Юра усмехнулся, -   Мурзик меня лечил, когда у меня с желудком были проблемы.

- Тамара рассказывала.

 - А так Мурзик с Лариской был неразлучно. Лечебный. Я, кстати, Тамаре предлагал.  Можете его взять или ко мне приходить на бесплатные сеансы. Я днем отсыпаюсь. А вы можете лечиться.   

- Как это приблудился? -  удивился Виктор, -  Если вы говорите, что он с ней долго живет… Кот просто так хозяйку не бросит.

 - Да он сам ко мне пришел мяукал. Я и взял его, - объяснил Юра.
 
- И значит, Ларису вы не видели?

- Что это она вам всем сдалась. Ну я понимаю, Сашке. А Тамаре она зачем? Она тоже про нее спрашивала. А вам?
   
Виктор замолчал, надолго задумался, глядя на то место на газоне, где обычно Клавдия Ивановна находила пустые бутылки и использованные резиновые изделия.

-  Я, знаете ли, думал, что грешен перед только вами.  Думал, что Лариса ваша подружка.  А оказывается перед вашим приятелем. Дело в том…- он помолчал, -  что я ее рисовал. Она позировала. Вы не подумайте ничего такого.


- Представляю, - усмехнулся Юра, ощутив легкий укол ревности, не больнее, чем укол лекарства в ягодицу.  Пора окончательно излечиться от иллюзий насчет Ларисы. Все они сучки, - Я давно ее не видел, - сказал он, - Я ей не сторож.  Вот вы говорите, что думали у вас передо мной грех. А перед Тамарой?

-  У нас с Тамарой договор о свободе. Так вот, тот, кто меня подрезал вытащил у меня картину с Лариской. Не оконченную. А когда убегал, споткнулся, упал и картину выронил. Так что картина, - она еще краем в крови моей запачкалась, - фигурирует в деле. И когда опрашивали Тамару, про картину тоже спрашивали. Кто на ней, да почему, - Виктор помолчал, - А вы не считаете странным, что кот к вам прибежал? Странное стечение обстоятельств. Картину с Ларисой пытаются унести.  А Лариса исчезла. И  вдобавок Мурзика бросила. Вам не кажется странным? – он сделал еще одну паузу, - Я картину не окончил.  Могу, конечно, и без нее завершить.  Но вот что странно: я ей должен за позирование. Это же работа. она вырывалась от своей основной работы. Я с ней окончательно не рассчитался. А вы видите, какой она зашмыганной ходит, для нее деньги - не лишнее. А она исчезла. И вестей о себе не подает.
 
Ночью на дежурстве времени у Юры хоть отбавляй. Попробовал свести концы с концами. А не сводилось.  Первое и самое обидное, Ларискины намеки о переезде к нему о том, что заживут они как голубки, оказались стопроцентным враньем. Он выискивал аргументы, почему ей не стоит переезжать к нему. А она и не думала.  Юра даже удивился собственной наивности.   Что ни баба, то обманщица.  Значит, Лариска последние разы приходила к нему после сеанса у Виктора? Или наоборот, перед сеансом? Конечно, ее извиняет, что любовь с Юрой прошла. Увяли помидоры.  И хоть он сам ее отшил, все равно обидно. На два фронта работала. Ладно, сердце красавицы склонно к измене. Его она имела   право бросить.  Сашку бросить имела право бросить. Про Виктора она могла забыть.  Но не про Мурзика. И не про деньги, которые хранил Юра. И которые ей должен Виктор. Так что Виктор не напрасно удивляется. Все это странно. Допустим, она надыбала хату, где ей все на блюдечке.  И деньги сейчас не нужны. Тогда бы Мурзика не выбрасывала. А то Мурзика скинула, а за деньгами не приходит.  Не вяжется. Так Юра размышлял несколько ночей, вплоть до выходных. А перед выходными попросил подменить его сменщиком. Дела, мол, есть.

10
   
Взял он Мурзина и попилил к Сашке. Дверь открыла потасканная молодуха, явно не проспавшаяся, в кое-как наброшенном истрепанном халате, и, но при таких сиськах, что крестик на тоненькой цепочке в ложбинку никак не мог нырнуть.  Крестик очень знакомый. Лариска его, это уж обязательно снимала перед тем, как лечь с ним.  Аккуратно наматывала цепочку на бретельку бюстгальтера, чтобы потом не забыть снова одеть. И при этом приговаривала, что православные всегда перед этим делом крестики снимают. 



- Грех это! – говорила она, - Потому что мы с тобой не венчаны.

 - То есть, если бы были венчаны, ты бы не снимала бы?

- Мне-то ладно, отвечала на это Лариска, - Я женщина свободная. Но ложусь с женатым мужчиной. На тебе креста нет. Так хоть я сниму, и свой грех этим смою и твой.

     Крестик на грудях у молодухи был копией Ларискиного. Юра тот крестик запомнил.

 - Че надо?  - спросила молодуха.

- Мне Александра Сергеевича, -  на такой хамский вопрос, ответ - подчеркнуто официальный тон.

- На кухне он, - молодуха отошла в сторону, пропуская Юру. 

Сашка сидел у кухонного стола.  На столе бутылка, стакан, разделочная доска с нарезанными хлебом и варенкой.  Второго стакана не было. Квасил в одиночку.

- О, кто пришел! -  ядовито улыбнулся Сашка, - Политическая проститутка явилась. Че надо?

- Мурзика тебе возвращаю.

- А он мне на фик не нужен. Жалею, я заодно и его, скотину, не утопил, скотину.  Кормил бы раков. Карамурзень хренова.

 - Чего, чего? – переспросил Юра.

- Карамурзень. Чего не знаешь, есть иноагент такой. Карамурзой называется. Вроде как мужик, а имя, как у бабы.  Не иначе, голубой.  Вот ему и кликуху такую дали. Так вот посадили этого Карамурзу наконец. И правильно.  В России с такой кличкой только в тюрьме и место. А Лариска кота Мурзиком назвала. Почти Карамурза.

 Но Юру Карамурза не интересовал. Его интересовали раки.

- Я про раков, - прервал Юра Сашкины излияния, -   Что значит заодно не утопил? Заодно с кем еще? Ты говорил, что Лариска от тебя ушла.

- Ушла куда глаза глядят. Мурзик в одну сторону, а она в другую, - Сашка поднял голову посмотрел чистыми ангельскими глазами на возвышающего над ним Юру.

-  Где Лариска?  - строго спросил Юра.

- Где-где? В Караганде, - усмехнулся криво и добавил, -  В Карамрузе.

- Ну ладно, пусть в Караганде, - тяжело вздохнул Юра и помолчав произнес, - Пусть Караганда ей пухом будет.

- Пухом не будет, - скривил губы Сашка, словно вспоминает известный ему пейзаж. Там не пух, а грязища непролазная. Река - не река, а чистое болото.

- Это где же? – спросил Юра.

- Много будешь знать, скоро состаришься.

 - Все у тебя загадки, как в сказке. Река не река, болото не болото, скоро состаришься, - вздохнул Юра, - Небось, сам по пьянке и не помнишь. А ведь место там действительно сказочное, заводи, камыш.

- А ты откуда знаешь? Следил? Что-то я не припомню, чтобы кто рядом был.
   
- Плохо смотрел, - сказал Юра, -  Ну да ладно. А какого же ты Лариску разыскивал?

- А как же! -  улыбнулся Сашка, -  Ты думаешь я совсем дурак?  Знаю, как нужно. вы все у меня вот где, - Сашка поднял сжатый кулак, - У тебя ее морда на стене. А ты мне заливаешь: в магазине купил.  В каком магазине? Друг тоже. Кого покрываешь? Эту дуру? Это же не человек, а насекомое. Прихлопнешь – мокрого места не останется.

- Как раз наоборот, - усмехнулся Юра, - Место там мокрое. И, нужно сказать, красивое. Туда рыбаки приходят.

- Какие рыбаки?! – засмеялся Сашка, - Там только раки, да лягушки.

- Ошибаешься, там рыбачки червей копают. Вот и докопались. 

 Юра импровизировал, чтобы у Сашки не пропадало ощущение, что все его тайны ему известны.

-  Докопались? Мало ли до чего они докопались. Поди докажи.  А ей, падле, так и нужно было. Заработала.  А ты еще пришел под меня копать? Ты с кем? Ты мне друг или кто? Ты меня хотел обмануть. Друзья так не поступают. Друзья на стенку таких сук не вешают. Таких сук на первом суку нужно вешать.  Ну ладно, кто старое помянет… Выпьешь?
 
Ну ладно, - примирительно вздохнул Юра, - Что было, то было, прошедшего не вернешь. По-христиански полагается выпить за усопших. За упокой.

 - Вот и кружка, -  Сашка, подвинув к центру стола пустую кружку с коричневыми ободами от чая, взялся за бутылку.

-  Нет из грязной кружки за упокой не пьют, - заявил Юра.

- За упокой ее, скотины, и стакана жалко. Заслужила свое. Таскалась к своему художнику. Вот и дотаскалась. Отрывалась прямо у тебя под носом, - Сашка в раздражении помахал кулаком с кусочком хлеба, словно булавой, -  Я в цеху безвылазно. У меня работа стра – те -гическая, требующая сос –ре –до-точения. Некогда за ней смотреть. А, ты, охранник хренов, куда смотрел?  Не будешь из кружки?  Не пей.  Больше останется. Другой тары нет, - Сашка отпил из своего стакана, задумался, -  Ладно бы, эта падла позорная к тебе бегала. Я бы мог допустить. Ты мой друг. Мы бы с тобой по-свойски разобрались бы, - Сашка усмехнулся, -  Хотя я поначалу думал, что она под тебя подстилается.   А потом смотрю, нет, что-то не похоже. Красочкам она попахивает, -  Сашка глотнул снова, прищурил глаза, вспоминая, - А вся эта петрушка началась именно с того, как ты завязал. Вот что значит сменить привычный образ жизни. Коллектив распался.  Завязал, а то, что другу жизнь испортил, начихать. На фронте дезертиров расстреливали. А художник, еврейская морда, тут же подсуетился

- С чего ты взял, что тот еврей? – удивился Юра. После Валькиного бегства еврейский вопрос Юру травмировал. Например, Клавдия Ивановна звала Виктора Степановича чуркой.

- А кто же? Художники все евреи.

- Вот ты говоришь, выпьем за упокой, - усмехнулся Юра, - А разве можно православному пить за упокой еврея?

- Так он же жив, скотина недобитая. Выжил, гадюка. Хитрый оказался. Гуделка его весь дом подняла.

Юра хмыкнул, значит, его подозрения были верны. Значит, те глаза над медицинской маской, что нарисовал Виктор –Сашкины глаза.

- Мало того, что, жив, - строго произнес Юра, - Он тебя для ментов нарисовал. И соседи тебя видели.  Ты, оказывается, во дворе ошивался. Засветился ты, брат.

- Засветился?  Да уж куда там?  Хрен засветишь!  Это еще кто кому засветил. Я маску что зря носил?

- Толку от твоей маски.  Пальчики твои у художника в студии и на картине, которую ты выронил.

-  Да как они, тупые, додуют, что это именно мои? Мало ли там пальчиков!  – усмехнулся Сашка.

- Додуют.  Живешь ты не в Караганде. Походят по дворам. Поспрашивают. Вычислить тебя - пустяк.

Юра блефовал. Про действия милиции он ничего не знал. Но главное было разговорить Сашку. Теперь оставалось пугнуть Сашку и наблюдать за его реакцией. 

- Заморятся вычислять. Что он там нарисовал? Что он там видел?!  Там темень была. И что он через маску заметил?  Или ты, как иуда, пойдешь друга сдавать.  Все как в лучших домах. Лариску никто искать не станет. У нее никакой родни. А твой художник кому нужен? Таких тысячами в сортире мочат.

- Зря ты так думаешь, - сказал Юра, - Меня опрашивали.  Я тогда не знал, кто. А если теперь спросят?

- А ты молчи. Ты же мне друг.

- Друг-то друг, но не думал я, что мой друг бандит, -  сказал Юра.

 - Сам ты бандит – выпалил Сашка, - Политическая проститутка! Кто друзей предает?  Вот теперь я понял, почему Лариска, скотина, все тебя в пример ставила. Пужала меня, что к тебе уйдет, уходилка хренова - Сашка усмехнулся и отхлебнул из стакана, -  Вот рассуди, я ведь как джентльмен. Я разве до твоей Вальки, когда лез? Мне твоя корова даром не нужна была. А я мужик востребованный. Она на меня глазки вострила.

- На тебя?! – усмехнулся Юра. Сашкины слова были неприятны. Но это маловероятно. Валька наоборот, Юру постоянно ругала за общение с Сашкой, - Нужен ты ей. она тебя вонючим питекантропом называла.
 - Это тебе она глаза замазывала. Представь, когда бы твоя Валька меня тебе в пример ставила, что бы ты тогда думал? Уж точно подумал бы, что мы с ней трахаемся. А она меня тебе в пример не ставила. Понял!?  и я на нее клал с высокой колокольни. Как настоящий друг. Так друг должен себя вести, – Сашка печально вздохнул,  - Я во всем тебе помогал. Наизнанку выворачивался. Валька ушла – я тебе пообещал, что бабу тебе найдем. И нашел бы, а ты краски наглотался. А я Лариску к тебе с котом прислал. А ведь кот мог от тебя размагнититься.  Кот тебя грел своим телом. А может, и Лариска.  Она такая. Отогревальщица. Ходила ведь она к тебе? Ходила!  А я не возражал.  А ты как после этого с другом поступаешь?
 
- И не постеснялся ее крестик дать твоей шалаве? – спросил Юра.

- Мало ли крестиков! Крестики - нолики. Так вот, учти, если пойдешь закладывать, ты слова к делу не пришьешь. Скажу, что ничего тебе не говорил. Кто тебе, охламону, который краску пьет, поверит? Я краску не пью. Я на хорошем счету. Я скажу, что это ты на меня наговариваешь. И докажи. На твое слово, мое слово.  И оно тебе надо - друга топить?

- Негодяй ты? - сказал Юра.

 - Я негодяй?  Это ты негодяй.  С работы поперли? Поперли. Жена от тебя ушла?  Ушла.  А я человек заслуженный, на ответственной работе, на хорошем счету, я активист, я забронированный со всех сторон, у меня доступ к военной тайне, я в оборонке работаю. У меня грамоты. Понял? Так что нет у тебя на меня приемчика?

- Так ты же, дружище, только что сам себе налялякал на приемчик, - усмехнулся Юра.  Пока Сашка рассуждал о том, что предавать друзей некрасиво, Юра вспомнил, что как-то ему рассказывал продвинутый соседский мальчик Сеня. Про чипы и про всякие шпионские прибамбасы. Юра мало понял, но понял одно – чипы всесильны.

 - Все, что нужно, уже записано, - сказал Юра, - Ты что думаешь я просто так к тебе пошел? Не подстраховался? Ошибаешься. Имеются нужные знакомства. Мурзику перед моим приходом специальный чип вкололи. Слышал про такое?

- Ну! – растерянно буркнул Сашка.

 - Баранки гну! В коте чип. Ты говоришь. А все фиксируется. Пишется. И теперь подумай, кто раков будет кормить, и где они зимуют.

Сашка недобро поглядел на Юру, а тот наблюдал, как он закипает.

 - Не выйдешь отсюда, - Сашка протянул руку к ножу, лежавшему рядом с колбасой. Но Юра кулаком так засадил его в лоб, что Сашка рухнул на пол.

- Галка!! –  истошно закричал Сашка, - Убивают!

В коридоре появилась молодуха. Опытная. Заранее вооруженная табуреткой. Впрочем, она была Юре по грудь и не представляла серьезной опасности. Одно плохо, Юре пришлось держать в поле зрения сразу два фланга.

- Что смотришь? Мочи его, - закричал Сашка. Но молодуха побаивалась вступать в схватку.

-  Учти, - твердо пообещал ей Юра, - Я цацкаться не буду. Вмажу – ласты склеишь. Толку от твоей табуретки.

- Сука ты, - взвыл Саша, -  Предатель. Евреям продался. Друг называется. Не тронут меня. Я патриот. Я в оборонке от звонка до звонка.

 Пока Юра отслеживал, чтобы Галка не примочила его табуреткой, Сашка, нащупал на столешнице свой стакан и бросил в Юру. Сидя на полу не набросаешься.  Стакан, не нанеся Юре никакого вреда, разбился.  Но Юра отвлекся. И этот момент использовала Галка. Ринулась в атаку. Увы, махать табуреткой, как булавой, ей было не по силам. Она, держа свое оружие, как таран, попыталась ударить Юру.  Удар в голову был слаб.  Юра Бросил на нее Мурзика, как бомбу, и кот приземлился прямо ей на грудь. Это помешало развитию атаки и освободило Юре руки. Он, первым делом, ухватил ножку табуретки, рванул так, что ядреное тело молодухи оказалось в его жесткой хватке. В другую минуту это называлось бы объятиями и взволновало бы. Но сейчас он заломил даме руку. Та, видно тертая, готовая к драке, через плечо умудрилась прыснуть что-то Юре в лицо. Глаза зажгло. Юра зажмурил глаза. Но услышал Сашкины движения за спиной, мигом развернулся, и развернул грудастую так, что та оказалась между ним и Сашкой. Пихнув ее на Сашку, Юра, скорее по памяти, проскочил в коридор и ринулся наутек. За собой услышал вскрик, стон. Значит, все-таки не померещилось: держал Сашка в руке нож. Сейчас Юра видел плоховато. Побежал вниз по лестнице. Услышав шум, даже грохот обернулся.  Матюгающийся и стонущий Сашка лежал на ступеньках.  А на площадке прямо перед Юрой поблескивал нож. Видать, Сашка выронил.  Юра поднял окровавленный вещдок. И в этот момент почувствовал, как ног коснулось что-то мягкое.  У ног трется Мурзик.

- Мурзень падла, под ноги, утопить бы раньше, - простонал Сашка.   И Юра догадался, что Сашка упал, споткнувшись о Мурзика

- Нет, это ты и есть падла, - сказал Юра, и поднял Мурзика на руки, - Падла тот, кто всех хочет утопить.  А теперь тебе большая карамурзень.

- Это мы еще посмотрим, кому карамурзень, - простонал Сашка. 

 Встревоженные соседи, открыв двери наблюдали из своих коридорчиков финал драмы: поверженного стонущего Сашку и Юру, стоящего рядом, с Мурзиком и ножом в руках. 

- Ну что? -  сказал Юра, обращаясь к соседям, - Вызываем скорую и милицию.


11

- Ну что? Доигрался? – спросила Валька. 

Юра перевел взгляд от серой столешницы стола, привинченного к полу, на Валькины, серые, как столешница, глаза и прочитал в них целую гамму чувств: горечь и разочарование, удивление и осуждение. Должно быть радуется? Теперь квартира ей отойдет. А она изменилась. Брюнеткой заделалась.  Похудела. Похорошела. Небось на диете сидит.

Валька смотрела на Юру. Изменился. Похудел и совсем не похорошел. Следователь ей обрисовал его не радужные перспективы. Был обвиняемый в гостях у приятеля, которого она прекрасно знает. Что-то не поделили. Завязалась драка. Соседи приятеля видели его гостя на лестничной клетке с окровавленным ножом в руке, стоящим над потерпевшим, который лежал на ступеньках. А сожительницу потерпевшего этим ножом пырнули. Так что Юре срок. А вот ей хорошие перспективы.  Квартира может за не остаться.

И вот теперь беглая жена сидела перед Юрой. Когда бы еще увидел? Объясняться, доказывать Вальке, что он не верблюд, Юра не собирался. Он и без того уже потратил на это уйму сил и времени. Казалось бы, факты лежат на поверхности. А все как в песок. Следователь бубнит: считаю, что ваши слова не имеют отношения к делу. Упорно не хочет слушать.

У следователя своя версия, то есть, это то, что Сашка напел. Юра пришел к Сашке, собутыльнику. Согласно делу, Юра – обвиняемый, а Сашка –  не собутыльник, а пострадавший. Соседи Сашки, то есть, пострадавшего, показали, что и прежде видели Юру. А в этот раз, по версии следователя, Юра пришел и позарился на Сашкину бабенку. Тоже пострадавшую. Попробовал осуществить действия развратного характера.   Но Сашка стал на защиту. Разгорелась ссора.  Обычная пьяная драка. Просто из-за бабы. Закончилось поножовщиной. Юра схватил на кухне нож, и на Сашку, промахнулся и попал в его бабенку. Хозяин квартиры спасался бегством, а Юра догнал на лестнице, толкнул, тот споткнулся и сломал ребра. И теперь Юре за это светит срок. А то, что Юра рассказывает про какую-то там табуретку и флакончик в глаза, про какую-то неизвестную Лариску, какой-то крестик, какого-то художника, - так это все химины куры, фантазии подследственного, когда он старается запутать следствие. Нет никаких доказательств, что пострадавший напал на Юру. Да куда ему нападать, если он в другой весовой категории. Нет никаких доказательств, что пострадавший, то есть Сашка, когда-либо нападал на какого-то неизвестного ему художника.  С какой стати Сашке на художника нападать? И следователь считает, что это сказки подследственного. И проверять его бредни не стоит. Александру Сергеевичу, то есть пострадавшему, дали прекрасную характеристику на работе. Дисциплинированный, исполнительный, пользуется уважением в коллективе. А работает он на таком серьезном предприятии, в таком проверенном коллективе, где уважение нужно еще заслужить, куда с улицы не берут. Там тщательнейший отбор. Короче все факты против Юры.

 И адвокат советует Юре пойти на сотрудничество со следствием. Меньше дадут. Женщина ранена легко. Тяжких телесных нет. Обычная пьяная драка. С кем не бывает. Тем более, если Юра домогался женщины, - ну мужик, чего не бывает, - то можно доказать, что драку затеял не он. Домогающемуся нужна баба, а не драка. Логично? Драку затевает тот, кому ситуация не нравится. А ситуация не нравилась потерпевшему. Ну а когда пошла такая пляска – там кто раньше за нож ухватится, тот и король. Так что оба виноваты. Если выразить раскаяние, сказать, что нож сам подвернулся под руку, суд учтет. И дадут сущую чепуху. Он, если уйдет в несознанку, дольше в следственном изоляторе будет гнить, чем получит.

И сколько Юра ни пытался объяснить, адвокат только сочувственно головой кивал и больше ничего.  Куда ни кинь всюду клин. Такая веселая картина.
 
Единственное, что Юра попросил у Вальки –  связаться с Виктором Степановичем, художником и попросить его, чтобы постарался, подыскал нормального адвоката.  Такого, чтобы не топил заодно со следователем, а защищал. Виктор Степанович в курсе всех Юриных дел. Они с Юрой все успели обсудить, прямо перед тем, как Юра пошел к Сашке. 

 Так и было. Юру взяли только на второй день после визита к Сашке.  И он успел спуститься к художнику и рассказать, что произошло и почему произошло. Рассказал, что ходил он к Сашке из-за нападения на Виктора и исчезновения Ларисы. И о том, что те глаза нападавшего на него, которые набросал Виктор, очень похожи на Сашкины глазенки. Виктор слушал очень внимательно. Так Виктор может адвокату все предварительно объяснить даже без Юры.


  Юру вели коридором в ту же комнату, где не так давно проходило свидание с женой.  На стуле, на котором еще недавно сидела Валька, теперь сидел молодой мужчина. Объяснил, что Виктор попросил заняться Юриным делом. Новый адвокат? Значит, Валька не такая стерва. Быстро выполнила его просьбу. Но вот поможет ли адвокат? Толку то, что он при галстуке и с запонками.  Юра уже никому и ничему не верил. Но какой выход? 

 - Вы еще должны оформить некоторые формальности вашей защиты, - сказал адвокат, - Но это потом. Виктор Степанович мне сказал, что он с вами разговаривал прямо перед вашим арестом. И он мне обрисовал картину. Так что я в курсе дела. Теперь я хочу услышать то же самое, только от вас. И как можно подробнее. 

Долго Юра говорил с адвокатом. Тот приходил каждый день.  За это время Юру пару раз вызывал следователь. Первый раз давил, угрожал. А на следующем допросе Юра заметил, что тон следователя изменился. Что-то в лесу сдохло?

  - Хорошо, - устало вздохнул следователь, - Ваш новый адвокат настаивает на очной ставке.  Вообще, очная ставка - это моя прерогатива. Но, если настаиваете, будет вам очная ставка. Только я вас предупреждаю, могут выявиться такие подробности, что переквалифицируют вам обвинение в умышленное покушение на убийство.

- Да уж куда больше, - сказал Юра.
 
- Ладно.  Если вам неймется, будет вам очная ставка с пострадавшим в присутствии адвоката.

  Сколько раз Сашка хвастал Юре, что ментов знает, как облупленных, что он в отделениях дверь ногой открывает. Но в этот раз Сашка выглядел понуро. Глаза бегали. Вопросы задавал следователь. И Сашка упорно твердил, что Юра домогался Галки, прямо лез к ней. Руки совал куда не положено. А когда Сашка встал на защиту дамы, Юра напал на него, так в лоб засветил, что Сашка скопытился. А Юра нож со стола и стал кидаться. А Галка подлезла, стала, защищаться табуреткой. И он в результате пропорол Галку. А Сашка, понял, что пахнет смертоубийством и успел прошмыгнуть, и выскочить на лестницу. Обвиняемый же погнался, догнал и нанес увечья посредством толчка в спину и последовавшего Сашкиного падения ребрами на бетонные ступеньки.   Звучало, как заученная песня.

-  На очной ставке, - обратился адвокат к следователю, пострадавший и обвиняемый могут задавать вопросы и отвечать.

-  Да уже какие тут вопросы, - ухмыльнулся следователь, - И так все ясно.

- Как же ясно, если у пострадавшего и подследственного разные описания эпизода? Ведь все под протокол идет, следователь обязан устранить несоответствия.

 - А вы мне не указывайте, - нахмурился следователь, - Но если хотите, какие там вопросы у вашего клиента?

- У моего подзащитного ряд вопросов, - адвокат обратился к Сашке, - Вы готовы отвечать для пояснения сути дела?

- Запросто, -  нагло ухмыльнулся осмелевший Сашка.

- Только я вас хочу предупредить заранее, - что вы в отличие от подследственного несете уголовную ответственность за дачу ложных показаний. Вас следователь об этом предупреждал?

Сашка кинул настороженный взгляд в сторону следователя.

- Не волнуйтесь, - сказал следователь.    Отвечайте, так как говорили мне,

  - Задавать вопросы мой подзащитный уполномочил меня, - сказал адвокат.

- Это с какой стати, у него что, своего языка нет? - Сашка вновь с тревогой посмотрел на следователя.

-  Подследственный имеет такое право, - сказал адвокат

И адвокат начал задавать вопросы. Простенькие.  Спросил Сашку, знает ли он, кого – нибудь из жителей дома, в котором живет Юра. Сашка сказал, что никого не знает. А как он думает, жители дома его знают в качестве Юриного приятеля? Сашка оторопел. Вопрос его испугал. Ждал подвоха. Еще вопрос - а на какую сторону дома, во двор или на улицу выходит Юрин балкон?  Сашка сказал, что во двор. А случалось ли ему стоять на балконе?  Случалось?  А если так, как он думает, видел ли кто-то из Юриных соседей его, стоящего у Юры на балконе?

 -  Понятия не имею. А какое это отношение к делу имеет?  - спросил Сашка уже испуганным голосом, ища подсказки в глазах у следователя. От неожиданных переключений от одной темы к другой, непонимания, куда клонит адвокат он совсем растерялся.

-  Вот так и отвечайте, что не знаете. Не волнуйтесь, - попробовал ободрить его следователь.

- Помните вы, паркуют ли жители дома, свои машины во дворе? - задал вопрос адвокат.

- Не помню, - сказал Сашка. 

- Тогда почему, когда сработала сирена, вы не подумали, что это противоугонное устройство на машине сработало?

- Да оно же прямо внутри заревело, как оглашенное, - сказал Сашка.

- Какое устройство? – вмешался следователь, - Это не фигурирует в деле.

-  Зато фигурирует в словах потерпевшего. Значит вы испугались устройства. Почему? ну загудело, и ладно.

- А вы бы не испугались?  Поставил бандуру, только о себе думает. До смерти можно испугаться. Весь подъезд перебудит.

 -  То есть, вы не знали, что там устройство?

- Ясное дело, не знал.
 
- Что побудило вас туда войти?  – спросил адвокат.

-  Побудило? Я просто шел мимо. По двору. Поздно было. Чувствую, в подъезде вроде   что-то копошится. Ну дай думаю, зайду. А вдруг чего.  Захожу в подъезд. Вижу - дверь. Потянул. Она открылась. Зашел. Свет врубил. А там просто… черт голову сломит.

- Что значит, черт голову сломит?

- Ну картины, всякая дрянь разбросана. Только я осмотрелся, тут сирена давай выть.  Прямо над ухом. Я думаю, сейчас меня повяжут, и назад. Выбегаю в коридор.

-  вы ничего у художника не забыли?

- а чего мне забывать. Я мимо шел. Подарков ему не нес.

- А нож не забыли? На нем отпечатки пальцев. А ничего с собой из мастерской не прихватили?

- Ничего.

 - А в коридоре, когда раненного художника обнаружили, рядом с ним лежала картина. Им написанная.

- Ну да, вспоминаю.  Это случайно вышло. Я как раз эту картину в руках держал, когда сирена сработала. Вместе с ней и побежал. Автоматически получилось.  картина мне даром не нужна. А когда в коридоре за художника споткнулся, - там темнотища, -  выронил. При падении.

- А почему вы решили, что споткнулись именно за художника? Может быть, там лежал бухгалтер, или мешок с картошкой?

- Что я слепой. Вижу, что человек.

- А почему вы решили, что споткнулись за художника? Ведь вы говорили, что никого в этом доме кроме обвиняемого не знаете.

Сашка замолчал на некоторое время. Затем сказал
- Не помню, мне кто-то говорил, что тут у художника мастерская.

- То есть, раз вам кто-то сказал про мастерскую художника, и вы это запомнили, то вы знали, что это дверь в мастерскую? А только что вы описали события так, словно случайно проходили мимо.

- Вы меня не путайте. Я проходил мимо. В мастерскую попал случайно.

- Шел в комнату, попал в другую. И картину случайно взяли?

- Да, случайно.

- Каким образом вы споткнулись?

-  Простым. Ногами. Он у двери лежал.

- А когда заходили, не лежал?

- Не обратил внимания. Короче, сирена загудела, я на выход, там темно, споткнулся, упал, поднялся и побежал.

- Вы бежали вдоль дома?

- Через двор. Поперек.
 
- Мимо машин?

- Не помню. Мимо детской площадки.

- Еще раз спрашиваю вас, были ли прикаркованы машины? 

- Какое мне дело до машин? Что я их запоминал?

- Вам до них дела нет, -  усмехнулся адвокат, - А жильцам, которые во дворе паркуют машины, не безразлично, когда работает сирена.  Некоторые и на балкон выходят. А молодежь вечерами на детских площадках сидит. И видят много интересного. Вы меня понимаете?

- Вы запугиваете потерпевшего, - сказал следователь, - Задавайте вопросы или я прекращу очную ставку.
 
- Я просто лишний раз предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний. Я читал показания потерпевшего, - адвокат повернулся к Сашке, -  То есть ваши. Прежде вы утверждали, что не знаете, практически никогда не бывали у моего подзащитного. Я поспрашивал его соседей. И выяснилось, что многие помнят вас. А теперь выясняется, что вы знаете, где в этом же доме находится студия художника.  Мало того. Вы были внутри, знаете, что внутри беспорядок.

- Забыл.

- Так что за картину вы выронили в коридоре?

- Какая-то картина.

- Какая-то картина?  Это портрет женщины. Вам знакома эта женщина?

- Мало ли у него женщин там нарисовано. Я взял в руки первую попавшуюся.

- Когда вы споткнулись в темноте, картина упала на пол. А на полу была кровь художника. И кровь попала на картину. Потом картину художнику вернули.  Предварительно сняли отпечатки пальцев. Как вы думаете найдут там ваши?

- А я и не отрицаю, что держал картину.

-  Художник картину дал мне, чтобы я с ней походил по квартирам в вашем доме, - продолжил адвокат, -  И все ваши соседи опознали на ней некую Ларису, которая с вами жила. А вы ее на картине не узнали?

- Не узнал. Мне некогда было рассматривать.

- Странное совпадение, не правда ли? Волшебным образом, совершенно случайно вы оказываетесь в мастерской неизвестного вам художника. И странным образом в этой мастерской оказывается картина, на которой нарисована ваша сожительница. И странным образом вы выбираете из всех картин именно эту. И странным образом вы, как вы утверждаете, на картине свою сожительницу не узнаете. И странным образом именно в это время художник выходил из мастерской и был ранен. А вы странным образом художника, заходя, даже не заметили, но выбегая споткнувшись, точно определили его профессию.

- Мало ли чего случается, - сказал Сашка, - Может быть, художник и Ларку рисовал. Она мне про это не докладывала.  Я про картину не знал. И не знал, что на картине Ларка. Не успел разглядеть. Сирена завыла, мне разбираться времени не было.


- Странно, - сказал адвокат, - Соседи узнали ее по картине. А человек, который с женщиной живет, не узнал. Так вот, некоторое время назад Лариса исчезла.  Что вы на это скажете?

- Понятия не имею.

 - Как де не имеете, когда все соседи это подтверждают, что с некоторых пор не видели ее. И мой подзащитный говорит, что вы приходили к нему и сами говорили, что она исчезла.  Жила у вас, потом исчезла. А вы понятия не имеете?

- А вдруг она к какому дружку перебежала? Кто ее знает.

- По словам ваших соседей, исчезла ваша сожительница почти одновременно с тем, как напали на художника. Что вы на это скажите?

- Ничего не скажу. Ничего вы мне не пришьете. Лариска сама от меня ушла. Бросила.  Она все время грозила, что к Юрке перебежит. Вот я ее и искал там. он сам может сказать, что я приходил, про нее спрашивал. Может быть она к художнику этому и переметнулась. А он ее утопил. Он же извращенец. А теперь на меня сворачивает. А я ему за Лариску мстил.

- Мстили? Каким образом?

 Сашка увидел, что запутался. Помолчал. Потом произнес.

- Хотел картину с ней покромсать.
- Так вы же только что сказали, что не узнали ее на картине, - сказал адвокат, _ Раз не узнали, то и кромсать нечего. А вы картину с собой взяли.

-     Что вы меня ловите? Я ее случайно взял. Сразу не узнал. Увидел, что баба смахивает на Ларку.

- Вы мстили художнику за то, что она переметнулась, или за то, что он утопил?

-  За то, что утопил, - сказал Сашка, - Я думал, что он ее утопил.  Увидел картину с Ларкой. Или с похожей. Ну думаю, прихвачу и раздербаню.

- А почему вы подумали, что он ее утопил?

- Это я к примеру. Может, удушил, а потом закопал. Не знаю. вы лучше художника поспрашивайте, как он ее укокошил. А мне вы ничего не пришьете, не старайтесь.

-   Говорите, к примеру, утопил. Когда к примеру - не мстят. Мстят, когда точно знают. Вы в детстве жили в Константиново?

 -  А вам то что? Ну в Константиново.

- А то, что, если вы семнадцать лет прожили в Константиново, рядом с городом, так окрестности города знаете хорошо.
 
- Ну знаю.

- И речку в тех местах знаете? И плавни?

- Вот вы куда гнете, - сказал Сашка, - Ищите не найдете. Хоть все дно избороздите. Не такой я дурак, чтобы в своем же поселке…

- Это не допрос, - перебил Сашку следователь. -  Допрос имею право вести только я.

-   Каждый из участников очной ставки имеет право задавать вопросы другом участнику. Я задаю вопросы вместо моего подзащитного, – сказал адвокат и вновь повернулся к Сашке - Вы поразительно догадливы! Я еще ничего не сказал, а вы уже угадали, куда я гну.  Вы знаете, в тех местах дно такое, что рыбаки себе червей копают.

-   Копайте. Не докопаетесь. Рыбаки ваши, максимум, по колено заходят.  Так что, ничего у вас со мной не прокатит.

- То есть вы мне даете сами подсказку, что искать нужно глубже?

- Ничего я вам не даю. И говорить с вами не буду.

-  Напрасно, - сказал адвокат, - Даже если вы не будете говорить, подождем.  В окрестностях города периодически вылавливают утопленников.  Милиция уже портрет имеет.

 - Ждите, не дождетесь, - усмехнулся Сашка, - Не всплывет. 

- Почему вы так уверены? – спросил адвокат.

Сашка только молча потер подбородок.

- Послушайте, - перебил следователь, обращаясь к Сашке, - Отвечайте только на вопросы. Никому не нужны ваши рассуждения всплывет или не всплывет. Не знаете, не рассуждайте, а говорите – не знаю.

  - А вы знаете такого кота по имени Мурзик? – спросил адвокат.

- Нет, не знаю, - теперь Сашка, по совету следователя, избрал тактику тотального отрицания.

- А вот ваши соседи утверждают, что был у вас такой кот. И что вы говорили соседям, что кот лечит от всех болезней.

- Ну был. Васькой звали, а не Мурзиком.

- А соседи говорили -Мурзиком. Даже говорили, что вы его зовете Карамурзенью.

 -  Мало ли как его соседи звали.  Может и Карамурзенью. Я его Васькой звал. Был он и сплыл.  Убежал. Без Ларки не хотел жить.  Великое дело. Вон сколько котов по мусоркам бегает.

- В тот день, когда вы дрались с моим подзащитным, кот был рядом?

- Не помню, - понуро произнес Сашка, - За котами не слежу.

- А вот ваша сожительница показала, что мой подзащитный бросил на нее кота, когда она зашла на кухню.  Кот находился на руках у него во время вашего разговора на кухне.

- Ну, положим, - выдавил Сашка, - Я еще про кота должен запоминать?

-  Но если кот находился на руках у моего подзащитного, как же он с котом на руках умудрился приставать к вашей сожительнице?

- Да что я помню? – сказал Сашка, - Там все перемешалось.
 
- Если вы не помните, кот запомнил, - сказал адвокат, -   Он присутствовал при вашем разговоре с моим подзащитным.

- Кот?  - рассмеялся Сашка, - Ну-ну. Интересно,  как вы его опрашивали, что он вам наплел. Идет направо песнь заводит, налево - сказки говорит?

- Вы по профессии слесарь?

 -Ну, слесарь

 - Вы знаете, что такое чип?

- Ну знаю, у нас станки с чипами.
 
- Должен вам сообщить, что перед тем как мой подзащитный к вам пошел на разговор, Мурзика чипировали?  Вот документ, - адвокат извлек из своих бумаг какой-то листок с печатью.

- Как станок, что ли? – удивленно округлил глаза Сашка.

- Приблизительно. Если чип в станке помнит последовательность операций, что когда станку нужно делать, то чип под кожей у кота слышит и транслирует на записывающее устройство, что говорят стоящие рядом.  И мой подзащитный находился у вас с уже чипированным животным.  Так что, сами должны сделать вывод.

- А я не понимаю ваших выводов, -   хмуро произнес Сашка.
 
- Это ваши проблемы. Я вас еще раз предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний.

  Сашка уже не смотрел на следователя. Смотрел в пол. 

- Напрасно вы из штанов выпрыгиваете, - сказал следователь адвокату, - Вы ведь понимаете, что все не имеющее отношения к делу, к делу приобщено не будет,

- Доживем до суда, - ответил адвокат, - а сейчас я вам помогаю, хочу прояснить картину преступления, -  и адвокат снова повернулся к Сашке, -  Мой подзащитный говорил на вашей кухне с вами о нападении на художника? Что вы ему сказали?

-   Мало ли что мог нагородить по пьяни. Не помню. Художника вы мне не пришьете.  Это вы еще докажите. У меня нет причин его пырять. 
   
- Вы же сами сказали, что мстили за Ларису.

- Когда? Ничего я не говорил. Это я чисто теоретически сказал.

 - Хорошо, допустим, - А где ваша сожительница, Галина Петровна Кузьменко? Что-то она с вами не живет. последние дни. Тоже утопилась?

- А кто ее знает?  Не знаю. Мало ли где ее, шалаву, носит.

- Так вот вы не знаете, где ее носит, а я ее разыскал. И поговорил с ней. И она мне кое-что рассказала. Она под большим впечатлением от ваших способностей хвататься за нож.  И поэтому она съехала от вас, от греха подальше.  Так вот, у нее, оказывается, слух превосходный. Слышала из комнаты, о чем вы говорили. 

 Сашку передернуло. Глаза загорелись от ненависти.

-  Вот сука! Мало ли что ей в комнате с кухни послышалось.

-  Опять не клеится.  Вы на кухне разговаривали с моим подзащитным. А сожительница была в это время, как вы говорите, в комнате. А как же подзащитный умудрился к ней приставать?  Через стенку?
 
Сашка понуро замолчал, сжав руки.  Следователь не вмешивался. Казалось, ему, как зрителю на спектакле, стало даже интересно, как же Сашка вывернется.

-  Вам лучше все рассказать, – посоветовал наконец  адвокат.
 
- Убью гада, - Сашка вскочил и кинулся к адвокату. Юра заметил, как быстрым, резким движением головы адвокат боднул Сашку и тот застонал и скрючился.

- Я этого так не оставлю. Нападение на потерпевшего.  Ребра еще не зажили. Я уважаемый человек, а ты меня бить. Это так не пройдет.

12
 - Да тут вроде бы висела моя работа, -  Виктор только вошел к Юре первым делом посмотрел на стену.

-  Да пока сидел у них, многого недосчитался. Мурзик, пока меня не было, у Клавдии Ивановны, соседки напротив, прижился. И она привыкла к нему, просила, чтобы он остался. Ну я и согласился.  И работу вашу как корова языком. 

-  Не беда, -   Виктор нагнулся к своему чемоданчику и достал листы, -  Это эскизы с Ларисой.  Я сворачиваюсь. Так сказать, рублю концы. С собой это не возьмешь. А выбрасывать, отдавать в чужие руки не хочется. И еще оставлю тебе ее портрет. Я его дописал по памяти. Картина, может быть, не ахти. Но ценна историей, тем, что кровью повязана, -   и он вынул картину.

  Стоял и наблюдал, как Юра разглядывал портрет. Портрет Юру не впечатлил. Лариска снова вышла красивее, чем в жизни. Портрет по плечи.  Обнаженная грудь только верхом попала на холст. 

 - Возьми себе, - сказал Виктор, - Повесишь на место старой работы.  Ты знаешь, я справлялся о ней, Ларисе, периодически. Так ее и не обнаружили. Видать умело наш герой ее упрятал. Профессионально. Со знанием дела, - Виктор усмехнулся печально, - Вот прошла по жизни словно и не было. Ни детей, ни плетей, ни следа.  И могилы нет, и родни не сыскать.  Остался ее портрет. С собой не возьму. Так хочу, чтобы память о ней сохранилась.

- Она у меня некоторые свои вещи оставляла: деньги небольшие и украшения, - сказал Юра, - - Боялась, что Сашка пропьет. Так и лежат до сих пор. Ей старичок какой-то дал, за которым она досматривала. За всякие услуги. Лариска, когда мне это оставляла, говорила, старичок божился, что все ценное. И что с ними делать, не знаю.

- А ну покажи! – сказал Виктор, - Я все-таки заодно и ювелир.

- Да, старичок не обманывал, вещи ценные, - подтвердил Виктор Степанович закончив осмотр того, что выложил Юра из своего тайника.

- Ну и что теперь с этим делать?  - спросил Юра, - Чужое. На себя потратить не могу, рука не поднимается.

- Не знаю. Это тебе решать. Мог бы я, конечно, это своим знакомым ювелирам сосватать. Да уже перед расставанием с родиной связываться с этим опасно. Я у них в черном списке.  Кто их знает, каким боком это может обернуться. Им только дай упечь. А особенно за то, что не связано с политикой. Упекут и будут радоваться: ничего личного. Так что я пас.  Сам решай. А как там, кстати, наш благородный мститель, рыцарь ножа, сожитель ее?  Не посадили за все хорошее?

- Не знаю, не интересовался, - ответил Юра, - Я б ему за все хорошее морду начистил, да боюсь, чувствую, блат у него в ментовке.

-  Не только не посадили, даже дела не завели, - покачал головой Виктор, - А ведь больше месяца, как тебя выпустили. А если бы завели на него, так и меня и тебя вызывали бы.

- Кто их мутных знает, - проговорил Юра.

- Да уж будь уверен, если бы закрутилась государственная машина, мы бы ее лязг услышали.  Чудны дела твои, о господи. Странно! Этот красавчик столько натворил, и ни слуху, ни духу, ни шевеленья. Хотя бы извиниться пришел. Ну этого от него не дождешься. Так появился бы довершить свою месть. И этого нет. Хотя если уж юстиция не в состоянии, нужно было бы, по всем правилам хорошего тона, ему морду начистить.

- Нужно, - согласился Юра.
 
- И хочется, и колется, и мама не велит.  Для меня теперь уголовный кодекс – как устав. Даже правила уличного движения нарушить не рискну. Сплю и вижу покинуть любимую родину без приключений.

 - А я вот пойду, да узнаю, что там с ним. Как его земля носит. Даже любопытно, - сказал Юра.

- Только без мордобития. 


 Спустя несколько дней Юра зашел по  известному адресу. Никто не открывал. В окнах света не было. Зашел через день – та же картина. Спустя неделю – та же картина. Наконец, справился у Сашкиных соседей. И те рассказали, что менты после всех Сашкиных излияний все-таки сели его обложили. А он сообразил, что дело пахнет керосином, и живехонько завербовался. Контракт подписал. Они знают, потому что он своеобразное прощание делал, типа поляны. Ходил по квартирам раздаривал безделушки на память о нем, рабе господнем.  И Сашкины соседи показали маленький крестик. И что с Сашкой в настоящее время: может быть воюет, может быть, в плену, может быть, убили, -   одному богу известно.