Трудно быть красивой Глава 1

               
                1
     Вовкина мама работала в библиотеке. И потому только ему одному из всего их пятого класса удалось прочитать «Трёх мушкетёров». А надо сказать, французская экранизация мушкетеров прошла по нашим экранам несколько позже, когда Вовка был уже восьмиклассником. Ну а родные отечественные мушкетеры с Михаилом Боярским появились и того позже. Конечно же, и другие ребята с удовольствием прочли бы «мушкетеров». Да где там! На ту книгу в библиотеке была очередь из взрослых читателей. И Вовкина мама строго-настрого запретила сыну давать книгу кому бы то ни было – зачитают. И торопила, поминая про очередь. А достать, купить… Да где там!
     Так с подачи Вовки Бурынды (такая смешная фамилия у него была – БурундА) весь класс «заболел» мушкетерами.
     Д,Артаньяном стал, конечно же, Мишка Иванов. А толстый флегматичный Вовка Бурында благоразумно рассудил и выбрал для себя роль благородного Бекингема. А что? Сама королева Анна Австрийская дарит тебе бриллиантовые подвески. Очень даже престижная роль. Да и делать ничего не надо: ни шпагой махать, ни скакать, очертя голову, неведомо куда.
     Женские роли распределились, исходя из того, кто кем стал из мальчишек. Потому наиболее завидная роль госпожи Буонасье досталась Люде Андреевой. Таня стала миледи, потому что Атосом был Генка Маслов. И хоть по характеру Таня вовсе не была коварной интриганкой, но осталась очень довольна подобной ролью. Ведь миледи – красавица.
     А Олька Попова осталась в стороне! Ни Арамис с Портосом, ни герцог Бекингем не пожелали избрать ее своей прекрасной дамой.
     О, что тут началось!
     - Да какая она госпожа Буонасье!? Опять влезла куда получше, - размахивая руками, возмущалась Олька. – Да она просто к Мишке подлизалась.
     Странно, вроде бы, активной и темпераментной Оле куда больше подошла бы роль миледи, но она претендовала именно на кроткую госпожу Буонасье.
     Казалось бы, о чем шуметь, за что копья ломать? Ведь это была всего лишь игра романтически настроенных подростков. Даже не спектакль, не любительская театральная постановка. Ну разве что на перемене между геометрией и географией мальчишки, бросив друг другу связанные мамами варежки, встав в позу, помахают друг перед другом воображаемыми рапирами. Однако ж, кипели страсти.
     Остальные роли, кардинала Ришелье, короля, Рошфора да жалкого господина Буонасье конкретно не распределялись. Бери, кто хочет.
     А еще в пятом классе вдруг оказалось, что многие мальчишки из их класса влюблены в Люду Андрееву. И потому Арамис, Портос и герцог Бекингем с удовольствием избрали бы ее своей госпожой д,Шеврез, прокуроршей и Анной Австрийской. Да разве с Мишкой поспоришь!
     Люде было очень приятно сознавать, что столько много мальчишек влюблены именно в нее. И как тут не зазнаться, когда все вокруг восхищаются твоей красотой. Но был один человек, никогда не восхищавшийся ею. Мама. Хорошо учишься – что ж тут
такого? Так и должно быть. При восклицании соседок «Какая у вас дочка красивая, черноглазенькая!» мама сурово молчала. Больше всего на свете Люда боялась огорчить маму. Больше всего старалась заслужить ее похвалы. Спустя много лет она оценила позицию своей строгой матери. Она не позволяла возгордиться. Спускала с небес. И она была права. Не твоя это заслуга – красота. Просто дар Божий. И потому не должно этим гордиться.

     Семья Андреевых и другие семьи наших мушкетеров проживали в военном городке Забайкальского Военного Округа, где служили их отцы. Танин папа был врачом в госпитале. Мишкин командовал ротой, чем Мишка очень гордился. Все ребята могли видеть, как он командует: «Р-рота! Напра-а-во! Р-раз, два!» Людин папа служил «на цикле». Что это такое – служить на цикле? -  никто не знал. Втайне Люда гордилась своим папой. Подумаешь, людей лечить! Тем более солдатами командовать. А вот служить на цикле… В этом была загадка. И такие завораживающе-волшебные слова, как «турбулентность» и особенно «фюзеляж», слышимые от папы в разговорах с сослуживцами – это вам не какие-то «ать-два». Но вслух она этого никому не говорила, даже подруге Тане. Просто знала про себя, и всё.
     Зимой в Забайкалье морозы доходили до сорока градусов. А летом - жара.
     Летом был лагерь. Прямо в тайге. В лагере, как и в школе, собрались все те же ребята. И воспитателями были те же учителя и пионервожатые, что и в школе.
     В тот год из другой воинской части привезли новеньких. Двенадцать человек. И среди них – Лёня Гуревич, очень красивый мальчик. И все девчонки, конечно, в него перевлюблялись поголовно. У Лёни были красивые каштановые локоны, про которые тут же стали сочинять легенды. Уверяли, что кто-то из мальчишек видел, как Леня, послюнявив пальцы, закручивал на них волосы. С этим и засыпал, чтобы на утро встать кудрявым красавцем. Мальчишки, они тоже, оказывается, завидуют чужой красоте.
     Люде было не до красивого Лени Гуревича. Всюду, где бы она ни была, рядом оказывался Мишка Иванов. Кидался шишками, пугал лягушками, топил в речке понарошку. Где-то в сторонке вздыхал Вовка Бурунда-Бекингем. Писал и передавал через Таню записки. Предлагал дружить. Люда на записки не отвечала. Не знала, что ответить бедному Бекингему. Дружить – как это конкретно понимать? Ходить по лагерю, взявшись за ручки? Вот уж потешат Ольку Попову! Она тоже была в лагере, и бедный Леня Гуревич тяжко страдал от ее внимания. И вообще, люди начинают дружить спонтанно, без всяких предложений. И потом, он был толстым, этот Вовка. Люда очень сочувствовала ему. Зря он в нее влюбился.
     Боря Селиверстов, Арамис, тоже был в лагере. Тоже уделял Люде внимание. Но это было нормальное, приятное внимание. Приглашал танцевать, рассказывал смешные истории. Вообще его все любили, смешного, долговязого, возвышающегося над толпой, как жираф в саванне. Огорчало Люду только одно: то, что и с другими девочками он тоже шутил и танцевал. Но тут уж ничего не поделаешь.
     В конце смены был прощальный пионерский костер. О, это был целый ритуал, прекрасный ритуал нашего советского детства.
                Гори, костер подольше.
                Гори, не догорай.
                А завтра лагерю скажем:
                «Прощай, прощай, прощай!»
     Всем было грустно. И все равно хорошо. Вовка Бекингем отважился и пригласил Люду на медленный танец. Руки его дрожали от волнения. Люда очень боялась, что он заведет
разговор о дружбе, и ей придется отвечать прямо, да или нет. Не хотелось огорчать несчастного Бекингема.
     - Бедный Леня, - вдруг заговорил Вовка, - так и уедет, с тобой не познакомившись.
     Как?! Какого угодно разговора ожидала Люда от несчастного своего воздыхателя, только не этого. Леня?!
     - Да-да, - подтвердил Вовка неожиданное свое сообщение. – И
он – тоже. Тоже в тебя влюбился. Он мне все рассказывает. У нас койки рядом. И тумбочка одна.
     «И любовь тоже – одна», - должно быть добавил он про себя.
     Люду словно кипятком окатило. Она поискала взглядом Леню. Он сидел возле догорающего костра и палкой шевелил угли. И смотрел на нее.
     Значит, правда!
     Но завтра они уезжают. Завтра конец. Ах,  как жалко. Она чуть не заплакала от досады.
     В ту ночь она почти не спала. Как так получилось, что она ничего не знала, ничего не заметила? Потому и не заметила, что все их девчонки страдали по нему. А она не хотела вступать в соревнование, кому достанется красивый мальчик. И Вовка тоже хорош. Знал и молчал. Хотя чему тут удивляться, Леня – соперник. Понятно же, кого из них она выберет. Вот и молчал. И все же сказал. Это делает вам честь, герцог Бекингем. Но сам-то Леня! Мог бы на танец пригласить. Но на танцы он не ходил. Наверное, он танцевать не умеет. Ой, чего там уметь-то! Не мазурка ведь. И все равно он стеснялся. Ну конечно.
     «Милый, милый Лёнечка, ну как же так!» - плакала в подушку Люда.

     На завтрак он опоздал. Может, проспал? Может, тоже не спал ночью?
     Они сидели за разными столами, но не очень далеко и, по счастью, могли видеть друг друга. Он сел на свое место и сразу отыскал ее взглядом. Она растерялась и уткнулась глазами в тарелку. Потом поглядела снова. Так весь завтрак они проглядели
друг  на друга. Рисовая каша стыла в тарелках.
     Сразу после завтрака за ними приехал автобус. Баянист Василий Михайлович рванул меха баяна. «Прощание славянки». И вот они вышли, двенадцать человек. И среди них, в голубой клетчатой рубашке, с рюкзаком – он. Сердце Люды разрывалось от горя. Вот они поднялись в автобус. Вот показался в окне его легендарный чуб. Он смотрел на Люду. Люда смотрела на него.
     Автобус тронулся.

     Приехав домой из лагеря, Люда очень страдала. Даже плакала иногда потихоньку. Но страдания ее, по счастью, украшали мечты. Мечтать она всегда любила. Сейчас она мечтала про Леню Гуревича. Ну например, его папу переводят служить в их военный городок. Она сидит на уроке. Вдруг открывается дверь, и Тамара Васильевна приводит в класс его. «Знакомьтесь, ребята, это наш новый ученик Леня Гуревич». Все ребята обрадовались: «Привет, Лёнька!» А он молчит и ищет глазами ее.
     Или такая вот мечта. Прошло много-много-много лет. Она взрослая. У нее появляется парень. Зовут его Леней. Они любят друг друга. И решили пожениться. Пошли в загс. А там ведь свою фамилию указать надо в документах. И вдруг оказывается…
     - Так это ты?! – ахает он.
     - Так это ты?! – ахает она.
     И ведь надо же, сбываются мечты! Еще и как сбываются. В дырочках почтового ящика белел конверт. Дрожащими руками не сразу попадая маленьким ключиком в маленький замочек, Люда открыла почтовый ящик, и письмо спланировало ей в руки. Мечты
сбываются. Он не предлагал дружбу, как Вовка, и не объяснялся в любви, как Мишка Иванов. Он писал про общих знакомых. Про то, что переписывается с Володей Бурындой, что сейчас читает «Всадника без головы» и посмотрел недавно фильм «Баллада о солдате». И что скоро школа. И он очень скучает по лагерю. Люда сразу поняла, что он таким образом признался, что скучает о ней.
     Откуда он узнал ее адрес? Наверное от Вовки или еще от кого-нибудь. Письмо от любимого, самого замечательного на свете мальчика, написанное красивым почерком и даже без ошибок! Уже ради одного этого стоит хорошо учиться, чтобы не осрамиться перед любимым человеком. Письмо можно перечитывать и выучить наизусть. Письмо можно сохранить на всю жизнь. А потом, перед смертью, сжечь, непременно в камине. Так в романах пишут. Письмо – это здорово!
     Люда ответила сразу. Она написала, что сейчас читает «Тома Сойера», что тоже недавно посмотрела «Балладу о солдате». И что тоже очень-очень скучает по лагерю.
     А через неделю было 1 сентября. Шестой класс. Тане она рассказала про письмо от Лени Гуревича, только попросила держать это в секрете.
     Как-то на физкультуре Мишка треснул Люду по спине мячом и, пробегая мимо, прокричал ехидно:
     - Передавай привет любимому Ленечке!
     Понятно, значит, об их переписке всё известно. Ну что ж, пусть знают. Никакого греха за собой Люда не чувствовала. Однако другие считали иначе.
     - Она Мишке изменила! – кричала Олька Попова. – Какое она имела право нашему мальчишке изменять?! А потом она и Родине изменит. Госпожа Буонасье, то же мне!
     Но хуже всех вел себя Мишка. Он повадился писать Люде записки. И в отличии от посланий Бекингема-Бурунды это не были предложения дружбы. Это были ехидные вопросики и пожелания любви с Ленечкой. Мало осведомленная в тонкостях взрослого разврата, Люда не всегда понимала смысла его посланий. Ясно было только то, что все это мерзость и  похабщина. Мало того, записки те передавались на уроках, через много рук. И не было гарантии, что их не читали другие. Чтоб Олька Попова да не прочла записки, адресованной Люде, да еще от Мишки! Весь класс и даже за его пределами были в курсе этой переписки. Конечно, Люда не отвечала. А потом стала демонстративно рвать их, не читая.
     Как-то на перемене завязалась настоящая бойня. Борька-Арамис жестоко колотил тщедушного Мишку.
     - Селиверстов, Иванов, прекратите! – бесполезно кричала Тамара Васильевна.
     Наконец их растащили, еле удерживая.
     - Что, завидки берут, что не тебе она пишет? – прошипел Борька, отдувая со лба прилипшую челку. – То же мне д,Артаньян! Гнида ты, а не д,Артаньян.
     - Вот именно, - буркнул, поддерживая Арамиса, Вовка Бурунда.
     - Да нужна она мне, жиряга! – проворчал Мишка, сплевывая розовую слюну.
     Жиряга! Одна беда не ходит. Дело в том, что за одно лето, за один лагерный сезон Люда растолстела. Сначала она даже рада была. Мама горевала, что она мало ест и потому плохо растет. «Смотри, тебя ветер в сопки унесет», - шутила мама. Вот теперь и не унесет. Однако радоваться было нечему. Вверх она выросла чуть-чуть, а вот вширь…
     А всё тетя Вера Селиванова, шеф-повар их пионерского лагеря. В военном городке для большинства мам не было работы. Тете Вере повезло. Когда-то в молодости она окончила какие-то кулинарные курсы. И теперь каждое лето она по праву занимала этот высокий пост. А уж работу свою тетя Вера самозабвенно любила. Нигде потом в своей жизни Люда не едала таких вкусных котлет и борщей, как в том пионерском лагере.
     Разумеется, дело было не столько в тетивериных котлетах, сколько в том, что детство Люды осталось позади. Она становилась взрослой девушкой. И откуда-то прорезался зверский аппетит. Доходило до смешного. Таня, соседка по парте, как-то на перемене не доела пирожок и сунула его прямо в парту. Прозвенел звонок. Люде было не до урока. Из Таниного недоеденного пирожка прямо в пыльную парту сползало повидло. Он был такой вкусный, этот школьный жареный пирожок с повидлом! Свой Люда проглотила
на перемене. И только большим усилием воли, понимая, как дико это будет выглядеть, Люда сдержала себя и не слопала этот Танин недоеденный пирожок прямо на уроке.
     С Мишкиной подачи и другие ребята (хорошо хоть не все) стали дразнить Люду жиртрестом и жирягой. Это после прежних-то восхищений…
     Олька Попова где-то разузнала, а скорей всего просто выдумала, что папа Лени Гуревича командир части, генерал. Конечно, выдумала.
     - Она генеральшей стать захотела. Она за генеральские погоны продалась. А в лагере, там такое было… она к нему ночью бегала. Я сама видела.
     Так в двенадцать лет, имея весьма скудные познания о взрослом разврате, Люда прослыла продажной женщиной.
     Писем от Лени больше не было.
     Шестой класс стал тяжелым испытанием для Люды. Но самое тяжкое было впереди. Отъезд. Шестидесятые годы ХХ века. Хрущев сокращал армию. Из их военного городка кое-кто уже уехал. Кто-то собирал чемоданы. Никто из взрослых не желал оставаться в Забайкалье, в суровом климате. Оставались в Чернигове, Брянске, в Ленинграде и Москве. На обжитых местах. Повезло, их детям не нужно было расставаться с друзьями, привыкать к новым школам и учителям. Люда плакала по ночам украдкой, чтобы не расстраивать родителей.
     Семья Андреевых уезжала в конце января.
     К крыльцу подкатил военный ГАЗик, с непременным солдатом за рулем. Последняя предоставляемая воинской частью услуга
майору, уволенному в запас. Стали носить чемоданы.
     Группа соседей и друзей провожали. Хлопали по спине отца, обнимались с мамой. Промокали глаза платочками. Таня хлюпала распухшим от слез носом.
     - Ну ладно. Не на фронт провожаем. Люди в Европу едут, в новую жизнь. Радоваться надо.
     Поехали. Сквозь пелену слез Люда прощалась с родным военным городком. Вот проехали Дом Офицеров, где совсем недавно (всего-то на прошлой неделе!) смотрели «Хождение за три моря с Олегом Стриженовым. Вот папин «цикл», госпиталь. Школа..
     На перроне, попрыгивая на морозе, их ждали трое: верный молчаливый вздыхатель герцог Бурунда, Борька-Арамис и Мишка Иванов.
     Два дня назад Люда помирилась с Мишкой. На большой перемене он подсел к ней за парту и пробурчал:
     - Я все равно тебя люблю. Хоть ты мне и изменила. И я тебя прощаю.
     От неожиданности Люда растерялась и не знала, как реагировать. Только пожала плечами и улыбнулась. Но улыбка получилась какой-то виноватой.
     Много лет спустя, вспоминая это «примирение», она горько улыбнулась над своей детской наивностью. Он, отравивший ей полгода жизни, настраивающий ребят против нее, он ее прощал! Это она должна была его прощать. А лучше не прощать.
     - Ладно, иди к своим кавалерам. Попрощайся, - похлопал папа Люду по плечу.
     - Ребята, вы пришли, - заулыбалась Люда, подходя к мальчишкам.
     - На кого ж ты нас покидаешь, госпожа Буонасье?! – притворно захлюпал носом Борька-Арамис.
     - Как это на кого? – подхватила шутку Люда. – На Олю Попову. Она давно мечтала занять мое место.
     Все дружно загоготали.
     - А я не согласный, - топнул валенком Мишка. – Я верен только одной госпоже Буонасье. Хоть она мне изменила.
     Но все пропустили мимо ушей очередной Мишкин упрек.
     - Не, Ольку надо в кардиналы Ришелье произвести. Тем более место вакантно. Интриги, заговоры – это как раз для нее, - пред ложил Арамис.
     - Люда, мы это… - подал голос Бурунда, - от нас на память. Хотели «Трех мушкетеров» подарить, но вот не получилось.
     И он протянул Люде книгу. «РВС». Аркадий Гайдар.
     - Спасибо, ребята. – Губы ее жалко задрожали. – Я вас так люблю. Не хочу уезжать!
     Арамис приобнял всех своими длинными руками. Они уткнулись лбами друг в друга.
     Поезд подходил к станции.