Трудно быть красивой Глава 2

 
                2
     С тех пор, как Арнольд привел в их дом эту фифу, в душе Нонны поселилась постоянная тревога.
     Она не нравилась ей всегда. И весь год до самой свадьбы, пока Арнольд встречался с Людмилой, Нонна надеялась на чудо. Что та уйдет к какому-нибудь зажиточному старикану, большому партийному чиновнику или знаменитому писателю, художнику. Что, в конце концов, привязалась она к их Нолику?! Хоть бы он поймал ее на измене, что ли…
     А Аркадий все не делал предложения, хотя Нонне было уже двадцать пять и один аборт за плечами. Всё тянул, уходил от решения вопроса. Жить же гражданским браком в благополучные застойные семидесятые годы в пуританском Советском Союзе было неприлично. Тем более дочери директора одного из крупнейших заводов Ленинграда.
     Еще до свадьбы брата, когда тот стал частенько приводить невесту на всякие семейные торжества, Нонна всяческими правдами и неправдами старалась не допустить встречи Аркадия с этой фифой. Но не могла же она не пригласить его на свадьбу брата! Она сразу отметила, как масляно заблестели глаза Аркадия, и он, вырвав букет у Нонны, бросился целовать невесте ручку.
     - Но я же по-родственному, по-отечески, - оправдывался он потом.
     «А ты разве родственник?» - хотела упрекнуть его Нонна, но в который раз смолчала, боясь осложнить и без того шаткие отношения.
     И вот въехала в их квартиру! Со своим жалким скарбом из студенческой общаги. Разномастные чашки, дурацкий плед на
диван. Учебники с конспектами. Она готовилась к защите диплома и потому бОльшее время сидела в своей (то бишь Ноликиной!) комнате.
     Недели через две-три с момента ее проживания как-то в пятницу вечером позвонила Нина, много лет прибиравшая по пятницам в их квартире. И с обидой и слезами в голосе спросила, чем же она не угодила, за что ее так неожиданно уволили. Выяснилось, что в середине дня она как обычно отперла своим ключом дверь в их квартиру и уж взялась было за пылесос, как из комнаты Арнольда вышла новая хозяйка и доложила, что уже все прибрала сама. И вправду все было чисто. Нине ничего не оставалось делать, как уйти. Деньги, что как всегда ей оставляли на столе на кухне, она как честный человек, не взяла.
     - А мне за квартиру платить, - всхлипнула она в трубку.
     - Погоди, Ниночка, разберемся. Никто тебя не увольнял, - пыталась успокоить ее Нонна.
     - Что, что случилось? – переживала мама.
     - Случилось! Хозяйкой себя возомнила!
     Она бесцеремонно, без стука распахнула дверь в комнату Нолика. Людмила повернула голову от своих чертежей.
     - Что, хозяйкой себя провозгласила!?
     - В чем дело?
     - Ты за что человека обидела? – кипела негодованием Нонна.
     - Кого обидела? Никого я не обижала.
     - Ладно дурой-то притворяться! Женщине детей кормить нечем, а она «Я уже все прибрала», - передразнила Нонна. – Она столько
лет у нас работает. Копейки, булавки из квартиры не унесла, а ты…
     - Да я, да я… - заоправдывалась Людмила. – Я хотела хоть чем-нибудь помочь в доме. Что ж я тут сижу, как нахлебница. Ну ладно. Не надо, так не надо. Могу и не убирать.
     - Ах-ах, Крошечка-Хаврошечка, - съязвила Нонна и захлопнула дверь.
     - Что? В чем дело? – приставала мама.
     - Она нашу Нину уволила, стерва.
     - Как, как уволила?
     - Вот так. Сказала, что сама все убрала. И в ее услугах никто не нуждается.
    - Так и сказала?
     - Ну может, не совсем так. Но бедная Нина сейчас рыдала мне в телефон.
     - Да, нехорошо. Нет, Нину мы увольнять не будем. Попробуй потом найти хорошую уборщицу. Главное, честную. Для нас деньги небольшие. А ей подмога. Ладно, ты не переживай, она как лучше хотела, Люда.
     - Ой, мама! Спустись с облаков! Ты как всегда слишком хорошо о людях думаешь. Скоро она тут всех к рукам приберет. Про Нолика молчу, ему, как молодожену, прощается. Но папочка наш тоже сияет, как самовар. Так что смотри…
     - Что ты имеешь в виду?
     - Да пока ничего. Но вот только на свадьбе Аркадию она глазки свои карие строила. И не только Аркадию.
      Тревога закралась в душу Анны Михайловны. Действительно, муж, раздражительный, малоразговорчивый, вечно озабоченный служебными делами, в последнее время повеселел и даже словно помолодел. И даже меньше стал задерживаться на совещаниях. Ну еще бы! Молодая невестка да еще и красавица черноглазая. К тому же, и пухленькая, и стройная одновременно. Еще и ножки ого-го! Как раз то, что мужики любят.

     То, что Нонна ее ненавидит, Люда поняла задолго до свадьбы. Она давно уже безошибочно определяла женщин, закипавших ненавистью при ее появлении. Хорошо, хоть не все таковыми были. Давно прошли те времена, когда она переживала и думала, что не умеет дружить, что она, наверное, плохая, раз девочки не хотят с ней играть. Всё дело было в  бабьей зависти, в боязни, что она отобьет от них драгоценных их мужичков. И как только она поняла это, а произошло это в шестнадцать лет, ей сразу стало легче жить. Мало того, ей даже понравилось «дразнить гусей». Нет, она никого не отбивала, не говорила им гадостей (хотя они ей говорили), она лишь смотрела с ухмылочкой, словно желая сказать «Что, боишься   меня, замухрышка? Держи крепче своего Васю, Петю, Колю».
     С Нонной было сложней. Она была сестрой ее парня. Она уже была посвящена Арнольдом в ее печальную историю. Знала о злосчастном Аркадии, не желающем жениться.
     - Она ведь неглупая. И собой недурна. Что она на нем зациклилась? – сочувствовала Люда. – Она угробит на него полжизни. А потом он ее бросит. Банальная история. Ты бы хоть как-то повлиял на нее.
     - Любовь, - вздыхал Арнольд. – Я ее понимаю.
     В тот вечер, вечер конфликта из-за Нины, Люда с волнением ждала мужа с работы. Как всегда она сидела в своей комнате, не слишком надежном, но все-таки убежище на вражеской территории. Словно в окопе. При таком положении дел Нонна первой накинется на брата и подаст информацию со своей точки зрения. Хотелось надеяться, что он примет все-таки сторону Люды.
     И правда, только хлопнула входная дверь, как возмущенные возгласы Нонны послышались в холле.
     - Погоди. Ты что-то не так поняла. Сейчас все выясним.
     - Что стряслось? -  спросил он, входя в комнату.
     - А что стряслось? Преступление я совершила. В квартире решила прибраться.
     - А с Ниной что?
     - Ничего. Просто сказала, что я уже все перемыла.
     - И всё?
     - Всё.
     - А насчет того, что в ее услугах больше не нуждаются?
     - Нет, конечно. Помочь хотела, дура!  Только и всего.
     - Так и знал! – хлопнул себя по коленям Арнольд. – Вечно эта Нонка выдумает. Паникерша.

     - Она меня ненавидит, - говорила Люда мужу в постели в тот вечер.
     - Не выдумывай. С чего ей тебя ненавидеть?
     - Она боится, что я Аркадия от нее отобью.
     - Ну теперь ты сочиняешь. Вот женщины!
     - Арик, ты не понимаешь женской души, ее тревоги. Она так трясется за своего Аркашеньку, что в любой молодой женщине видит соперницу.
     - Ты что, собираешься его отбивать? – он засмеялся.
     - Нет, конечно. Но я ее раздражаю. Даже не раздражаю – бешу. Ты внимательней-то приглядись. Не там встала. Не туда положила. Я из нашей комнаты лишний раз в туалет боюсь выйти. Сижу здесь, как в блиндаже.
     - Нет, ты сгущаешь краски.
     - Я думала, может, ей не нравится, что я ничего по дому не делаю. Вот, попробовала. Сделала. Опять плохо. Скорей бы уж диплом защитить да на работу выйти.
     - Ну женщины! Как же у вас все сложно.
     - Слушай, ты на своем заводе не последний человек. Я уж не говорю про Леонида Андреевича – директор. Может, тебе похлопотать насчет общежития. Когда еще очередь на квартиру подойдет! Я не доживу.
     - Ты что! Общага. Общий туалет. Придумала тоже.
     В октябре готовились отпраздновать день рождения свекрови. Дата не круглая. Потому решили отметить тихо, по-домашнему.
     Люда ходила по магазинам. Что подарить женщине в возрасте, у которой всё есть? Блата у торговых работников Люда не имела. А в те годы купить что-нибудь подходящее без связей было проблематично. И все-таки долгие поиски привели к успеху. В
 букинистике на верхней полке, где стояло самое дорогое, Люда углядела роскошную книгу по цветоводству. Мелованная бумага, цветные фотографии. Розы, гладиолусы, пионы. Тем более, что Анна Михайловна была восторженным цветоводом и про свои любимые дачные цветочки могла рассказывать часами. Она знала их всех по именам.
     Накануне Люда испекла небольшой торт. Она не была великим кулинаром, но простенький и очень вкусный сметанник она давно освоила. По утрам в квартире она оставалась одна. И потому торт удалось сделать тайно. Она раздобыла у знакомых кондитерский шприц. Но розы, как ни старалась Люда, не получались – не хватало опыта. Но не беда, торт все равно получился красивым и живописным. Краски – клюква, зелёнка, какао. Хорошо, что из их комнаты был выход на балкон, и Люда определила свое творение там, чтобы другие домочадцы не увидели. Похвасталась только мужу.
     - Рано купила. Не просрочен?
     - Почему купила? Испекла. Сегодня.
     - А это – цветочки, завитушки?
     - Шприц взяла у Оксаниной мамы.
     - Сама, что ли?
     - Сама.
     - Надо же. Повезло мне с женой.

     И вот настал торжественный момент. Леонид Андреевич уже  поздравил жену еще в спальне. Нонна тоже уже чмокала маму,
вручая красивую коробочку. Вышли из своей комнаты Арнольд с букетом и Люда с книгой большого формата, на которой красовался торт.
     - Мамочка, любимая, мы тебя поздравляем.
     - А это вам, Анна Михайловна, как большой любительнице цветов – цветы натуральные, цветы книжные и цветы съедобные.
     - Сама делала. Сама пекла и украшала, - подчеркнул Арнольд.
     - Как! Сама? Такую красоту?! – восхищенно заахала Анна Михайловна.
     Дело было в субботу. Пришли Семеновы, друзья семьи, пожилая пара. Явился Аркадий с букетом. Нонна, с нетерпением переждав его поздравления имениннице, увела его к себе. И они не выходили из ее комнаты до начала торжества.
     Торжество, действительно, было сугубо домашним. Даже Леонида Андреевича супруга еле упросила сменить домашнюю одежду на что-то поприличней. Нонна же, напротив, сегодня была особенно эффектна. В зеленом импортном платье и на каблуках и потому ступала только по ковру, остерегаясь испортить паркет.
     Весь вечер Люда упорно старалась не встречаться взглядом с Аркадием.
     После обычных в таких случаях тостов, комплиментов, воспоминаний и поедания закусок дело дошло, наконец, до чая.
     - А это Людочкино произведение, - торжественно преподнесла Анна Михайловна Людмилин торт.
     Пожилая свекровьина подружка всплеснула ладошками. Аркадий присвистнул. Нонна что-то тут же шепнула ему на ухо.
     - Сейчас отведаем, - потирал руки Леонид Андреевич.
     На вкус торт тоже оказался вкусным.
     - А давайте выпьем, - встал Аркадий, - за прекрасного автора этого прекрасного произведения. А еще за то, чтобы все женщины, сидящие за этим столом, тоже овладели этим кулинарным искусством.
     - И все женщины Советского Союза тоже, - пьяненько добавил Леонид Андреевич.
     - Не возражаю, - согласился Аркадий.
     - Да она его купила! – выкрикнула Нонна. – Я вчера в «Севере» точно такой же видела. С этими самыми цветочками.
     Арнольд вскочил и через минуту поставил на стол две чашки.
     - Вот. Здесь остатки крема. Это основной, это шоколадный. Не выкидывать же добро. Или это тоже из «Севера»? – обратился он к сестре. Не знал я, Ноннка, что ты на такое способна.
     - А ты, ты… То же мне брат называется!
     И она бросилась в свою комнату, стуча каблуками по паркету.

     - Арик, я не хочу перессориться со всей твоей семьей. А она этого добьется.
     - Брось. Каким же образом?
     - Больше всего на свете я бы хотела ошибиться в этих своих предположениях. Но ты же сам уже убедился, что она меня ненавидит.
     - Да, не ожидал я от Ноннки.
     - Самое странное, если б я была кулёмой, дурой, неумехой, уродиной (самое главное – уродиной!), она куда бы спокойней ко мне относилась. Да, не любила бы, но и ненавидела бы. С удовольствием посмеивалась бы, упиваясь своим превосходством.
     - Шекспир отдыхает! Пожалуй, ты сгущаешь краски.
     - Так обычно свекрови себя ведут. Ревнуют любимого сыночка к молодой жене. Хоть тут повезло, твоя мама разумная женщина. Но и ее она может настроить против меня. Самое разумное – нам с  тобой переехать.

     Неизвестно, как бы долго Людмиле пришлось убеждать мужа, если б в этом не помогла сама Нонна. Она стала уговаривать отца выделить от завода если уж не квартиру, то хотя бы комнату для молодоженов.
     - Через пару лет сдадут дом. Арнольд получит квартиру по очереди, по закону. Я, знаешь ли, не фокусник, квартиры из рукава доставать.
     - Но общежитие же у вас есть!
     - Есть. Даже места есть. А вот комнат нет. Ты хочешь, чтобы я их по разным комнатам расселил: его к мужикам, ее к бабам, так что ли?
     - Не поверю, что ты ничего не можешь сделать. Какой же ты директор, в таком случае?
     - Не понимаю, чем тебе Люда не угодила? – вздыхал Леонид Андреевич. – Ну ладно, может тогда снять им квартиру.
     - Еще чего! Деньжищи какие – квартира в Ленинграде! Тогда уж лучше мне ее снимите.
     - И что ты к ней привязалась? – пожимал плечами Леонид Андреевич.
     Наконец он сдался на дочкины уговоры.

     Свободных комнат в общежитии не было. Но был красный уголок. Стоял телевизор, стулья. В начале семидесятых годов далеко не всякая семья имела телевизор. Что уж говорить про общаговскую молодежь. На футбол, хоккей, фигурное катание народу набивалось в красном уголке – не продохнуть. Однако, нужна была комната. Телевизор перенесли в холл первого этажа, к великой радости вахтеров. И хоть по площади новое помещение было даже немного больше, но было как-то неуютно. Из входной двери дуло по ногам. Дребезжал телефон на вахте. Да и сама вахтерша, а точнее, одна из них, тетя Зина, повергала в уныние.
     А для Люды началась настоящая семейная жизнь. Целая комната! И только они вдвоем с Арнольдом. И хоть, понятно, это было временным пристанищем, она с энтузиазмом взялась наводить красоту и уют. Решила переклеить обои. Покупала тюль и материал на шторы. Никогда прежде не ходила она с таким удовольствием по магазинам. Часть мебели была перевезена из комнаты Арнольда. Пригодилось и казенное имущество, предложенное комендантшей. Временно сгодятся и казенные тумбочки со стульями.
     Защита диплома была позади. Свободный месяц до начала работы и пришелся на эти приятные хлопоты. Вот только Арнольд ходил, понурив голову. Не проявлял энтузиазма. Ничего,
успокаивала себя Люда, мужчины более безразличны к домашнему комфорту. Но она ошибалась. Именно комфорта и не хватало мужу. При первом посещении общежитьинского туалета он пришел в ужас и горько пожалел, что поддался на уговоры жены. А еще предстояло ходить умываться и чистить зубы в общую умывалку. В комнате не было даже крана с раковиной. Про душ, которым он привык пользоваться ежедневно, и речи не было. И радостная хлопотливость жены стала раздражать. Чему, собственно, радоваться, загаженным унитазам? В конце концов, тут и заразу подхватить ничего не стоит.
     - Ничего, это временно. Мы ведь скоро получим квартиру, - успокаивала Люда, - я ходила, смотрела наш дом. Уже второй этаж строят. Зато здесь сами себе хозяева.
      Вот уж где он был хозяином, так это в квартире родителей, хотел бы возразить Арнольд, но взглянув на милую довольную  мордашку жены, сдержался.
     До выхода на работу оставалась неделя. В пятницу Арнольд явился с работы и увидел в их комнате стремянку, ведро с обойным клеем, кипу старых газет и сдвинутый в один угол весь их нехитрый скарб. Жена обдирала старые обои.
      - Вон там на столе ужин. Я специально винегрет сделала, чтобы не разогревать, время не тратить. Колбаса в холодильнике. Чай сам организуешь. И будешь мне помогать.
     - А что, нанять кого-нибудь нельзя было?
    - Зачем? Это совсем не сложно. Я уже делала ремонты в квартире у  родителей. Даже интересно. Смотреть, как преображается твоя комнатка. Погляди, какие обои славные. Тебе же они тоже понравились.
     - Зачем вообще надо было это затевать? Мы здесь временно, - вяло отговаривался он, тыча вилкой в винегрет.
     Люда уже поняла, что нормальной помощи от мужа она не получит. Главное, сдержаться, не допустить скандала. Для начала поручить самое несложное, оклейку газетами. А там, глядишь, втянется. Мазать клеем газетные листы и лепить их на стены и вправду было несложно. Но обнаружилось, что Арнольд боится высоты. Ладно, Люда сама взбиралась на стремянку под потолок. Но как она ни старалась, за один вечер удалась оклеить стены только газетами. Ремонт затягивался на все выходные.
     В субботу утром, возвратясь из общаговского туалета, Арнольд кипел негодованием.
     - Что за свиньи!
 - Ну ладно, ладно, - гладила Люда супруга по плечу. – Это все временно. Зато будешь знать, как живут простые люди.
     - Свиньи, а не люди. Я сегодня к своим схожу. Помоюсь по-человечески.
     - Да, конечно. Только давай закончим с обоями. И помоемся. Хорошо?
     - Я уже чешусь весь. Скоро коростой обрасту.
     И пока Люда отлучалась, чтобы развести клей, он ушел. Было обидно. Он, отслуживший в армии на границе; он, не струсивший перед хулиганами, когда они ночью возвращались домой. Ее Арнольд, которого она считала и провозглашала своей Китайской стеной, он сник при первом же ерундовом ремонте. Впал в уныние от общественного туалета. Хотелось тоже все бросить и уйти куда-нибудь. Может, в гости к Галке, подружке по институту. Но идти
одной, без Арнольда… Начнутся расспросы, сочувствия, советы. Нет, пока не стоит выносить сор из избы. И потом, времени свободного совсем мало осталось. Через неделю на работу. Хотя в воспитательных целях лучше одной ремонт не делать. А то так дальше и пойдет. Ладно, вот только старые обои на помойку отнести. А там, гори всё синим пламенем.
     - Привет, новая соседка, - окликнули ее, когда она сваливала утрамбованную кипу старых обоев в мусорные баки.
     Это были две девушки ее возраста.
     - Здравствуйте.
     - Столько уже живете, а в гости не приглашаете.
     - Ремонт. Так что не до гостей.
     - Понятно. Помощь не требуется?
     - Неудобно как-то, - пожала плечами Люда. Они уже подходили к их комнате.
     - Поглядеть-то можно?
     - Заходите конечно.
     - Да, бывший наш красный уголок, - с сожалением вздохнула одна из соседок.
     - Да? Я не знала. – Люда почувствовала себя виноватой. – А где же сейчас?..
     - Сейчас в фойе телевизор смотрим.
     - В сенях, - засмеялась другая девушка. – Да ладно, ты не тушуйся. Дело понятное – сын директора.
     - Тебя как зовут-то?
     - Люда.
     - А я Катя.
     - Алёна. Мы из Всеволожска.
     - Через стенку живем. Так что ближайшие соседи. Может помочь?
     - Не знаю. Неудобно как-то.
     - Неудобно на потолке спать – одеяло падает. А обои, это как раз по нашей специальности. Мы в строительном цеху работаем.
     - Я тоже через неделю на работу выхожу. В отдел главного технолога.
     - О, инженер, значит, - уважительно протянула Алена.
     К вечеру комната красовалась новыми обоями. Девчонки все делали так быстро, ловко, что хозяйке оставалось только  подержать да поднести что-то. Сама бы она, даже на пару с Арнольдом, чухалась бы с этими обоями до понедельника, если не дольше.
     - А муж-то где? – задала Катя по-видимому давно интересовавший вопрос.
     - К родителям пошел. Помыться. Здесь душа нет.
     - Понятно. Между прочим, здесь недалеко очень хорошая баня есть.  Даже с бассейном. А что, мы после ремонта. Да и суббота – банный день. Пошли в баню!
     - А пошли! – согласилась Люда.
     После бани решено было отпраздновать новоселье, обмыть обои.
     Веселые, распаренные, с бутылкой молдавского вина, тортиком и прочими вкусностями они втроем ввалились в комнату.
     Арнольд, скрестив руки на груди, молча стоял, прислонившись к шкафу.
     - Здравствуйте, - робко поздоровались девушки.
     - Здрасте, - процедил Арнольд.
     - Ладно, Людочка, мы пойдем.
     - Погодите. А новоселье?
     - Нет. Мы пойдем. Заходи, если надо.
     Расстроенная, Люда раздевалась, разбирала банные принадлежности.
     - И где ты была?
    - В бане была. Мне тоже помыться надо было.
    - А это кто?
    - Соседки наши. С ремонтом мне помогли, как видишь. Хотели посидеть, отметить.
     - Отмечают на троих под забором.
     - Что?! – Люда задохнулась от негодования. – А ты… ты!
     Она схватила сумку с продуктами и бутылкой. И ушла к новым подружкам отмечать новоселье.
     Арнольд дулся несколько дней. Ложился спать пораньше и
 делал вид, что засыпал под телевизор. Часов в одиннадцать она тихонько укладавалась рядом, стараясь не прикасаться к нему. Она тоже решила выдержать характер. Наконец, он сдался и, как только она легла рядом, положил ей руку на плечо и притянул к себе.

     В ОГТ молодого специалиста Сафронову Людмилу встречали только что не с фанфарами. Еще бы! Невестка директора. Жена другого молодого специалиста Арнольда Леонидовича Сафронова. Да еще, как гласила молва, исходившая от обитателей общежития, весьма хороша собой. Ну понятно, блатная красоточка. Под тем или иным предлогом в бюро ОГТ заходили любопытные поглазеть на новенькую. И потом еще долго, зайдя в какой-нибудь цех, или просто проходя по заводской территории, Люда замечала, как некий работяга тыкал приятеля локтем в бок и шептал на ухо, глядя на нее.
     Конечно, к повышенному вниманию ей было не привыкать. И по опыту она знала, что это влекло как приятные так и неприятные последствия. Но здесь это внимание усугублялось еще и родством с директором. Надо было стараться соответствовать.
     Непосредственный начальник Семен Михайлович повел ее в штамповочный цех знакомить с производством, подготовкой которого ей предстояло заниматься. В огромном заводском корпусе находилось несколько цехов, никак не отгороженных друг от друга.
     - Это заготовительный цех, - объяснял Семен Михайлович. – А это механический. А вот и наша с вами штамповка.
     Боже мой, какой грохот! В двух предыдущих цехах было потише. И за прессами работали только женщины.
     Семен Михайлович знакомил ее с начальником цеха и еще с какими-то людьми, рассказывал о производстве, размахивая руками. Людмила отупело кивала, ничего не слыша и не понимая толком. Как она это всё поймет и запомнит?
     Было страшно.
     Зато в общежитии она все больше чувствовала себя, как рыба в воде, вспоминая с содраганием пребывание в родительской квартире мужа. И общаговский туалет казался сущей ерундой по сравнению с презрительной физиономией Нонны. Круг ее знакомых благодаря Кате и Алене с каждым днем увеличивался. Да и сама она знакомилась на кухне с соседками. Одалживала им  то фен для волос, то миксер, то пылесос. И, о чудо! Пока она не чувствовала здесь ни от кого так знакомой ей бабской зависти.
     Одно огорчало. Она понимала, что Арнольда здесь не любят. Может, он просто чувствует себя не в своей тарелке? Ведь они поселились на женской половине, пыталась понять мужа Люда. Это как раз его хорошо характеризует. Другой бы на его месте цвел бы, как в малиннике, несмотря на молодую жену. А может, люди стараются держаться от него подальше, потому что он сын директора? И все-таки, чувствуя, что мужу это может не понравиться, она тайком давала соседкам кофемолку или фен. И те, не сговариваясь возвращали вещи хозяйке только на кухне или в коридоре. А если кто и отваживался заглядывать к ним в комнату, то только в полной уверенности отсутствия хозяина.
     Но это фен можно было пронести под полой халата или в кармане, а потом незаметно положить в тумбочку. С пылесосом этого не получалось. И потому пылесосу пришлось несколько дней пребывать на чужой территории, пока не подвернулся подходящий момент.
     Дела на работе помаленьку налаживались. Уже не так страшен был штамповочный цех. Все меньше встречалось заводчан, перешептывающихся при встрече с Людой, всё больше здоровающихся. Вот только Арнольд становился все мрачней и раздражительней. Люда уповала на квартиру. Вот переедут, обживутся, будет свой чистый туалет, ванна – и всё наладится. Но до сдачи дома было еще далеко.
     И тут вдруг – задержка. Конечно, они собирались рожать детей. И Арнольд был не против. Только планировалось это, когда будет своя квартира. Но что поделать, жизнь диктовала своё.
     - Сдурела! Какой ребенок? Сопли, пеленки, какашки! Аборт, только аборт! – стучал Арнольд по столу обеими кулаками.
     - Арик, ну что ты, Арик, - пыталась она успокоить мужа. – Да не кричи ты! Сам подумай, первый аборт – это так опасно. Потом вообще может не быть детей.
     - И прекрасно! Наилучший вариант.
     - Но как же? Ты же хотел детей.
     - Да никогда не хотел! В угоду бабским твоим инстинктам врал.
     - Вот оно как. Бабские инстинкты. Может, ты вообще против детей?
     - Нет, ну лет через пять – десять. Мы же договаривались, что не сразу.
     - Ну раз так получилось…
     - Нет, нет, нет! – Он схватился за голову. – Как ты это представляешь? В этих условиях – Он повел руками по сторонам.
     - Согласна. В этих условиях не очень комфортно будет с         
ребенком. Но можно квартиру снять. И родители помогут. Да мне мама твоя все уши прожужжала про внуков.
     Тревога, по счастью, оказалась ложной. С беременностью на этот раз пронесло. Но реакция Арнольда заставляла призадуматься. Вряд ли он обрадуется появлению ребенка даже тогда, когда они будут жить в своей квартире. И потом, ярость. Никогда Люда не предполагала, что он может быть таким бешеным. Интеллигентный молодой человек из хорошей семьи. Шахматы, фотография. Милая доброжелательная мама, уважаемый отец. То, что судьба бросила ее от хохмача Олега Шубина под покровительство Арнольда, она считала удачей. Да и все вокруг так считали. Сама Люда не любила вспоминать ту горькую страницу своей биографии. Получалось, что плохо она знала своего положительного мужа. И был ли для нее удачей ее Арнольд?
     Больше всего теперь она боялась забеременеть. В Советском Союзе с контроцептивами была тогда проблема.

     В штамповочном цехе шел брак по одной детали. Люда надела синий сатиновый халат и отправилась на штамповку, разбираться, в чем дело. Мастер Носков уже ждал ее возле неработающего пресса.
     - Я просила тебя дать мне кулачки, а не это! – кричала на него, перекрывая грохот цеха, женщина-штамповщица. – А, еще одна явилась! – окинула она Люду ненавистным взглядом.
     - Ну, что тут?
     - Скорей всего дело в штампе, - почесал штангенциркулем в затылке Носков. – Или  в инструментальном напортачили, или конструктор ошибся. Сейчас придет.
     По цеху шел молодой человек. Люда его уже знала наглядно. Он работал в бюро оснастки, на одной с ней этаже. И был в нее влюблен. Завидев Люду, он приостановился в нерешительности, потом все-таки подошел, багровый от волнения.
     - А где Русаков? – удивился Носков.
     - Он сказал, твой штамп, ты и разбирайся.
     - Тоже верно.
     - Вон сколько вас на наши головы! И все на окладах, - бурчала тетка.
     Дело, действительно, оказалось в ошибке того самого конструктора. Его звали Сашей. Люде от души было жаль его, безнадежно влюбленного да к тому же опростоволосившегося со своим злополучным штампом.
     Вечером за ужином Арнольд вдруг заявил.
     - Видел тебя сегодня. Цвела и пахла в окружении кавалеров.
     - На штамповке, что ли?
     - На штамповке.
     - Ничего себе, кавалеры. Мастер цеха и конструктор, из-за которого брак шел.
     - Ага, брак шел. Видел, как они на тебя пялились. Прямо млели от любви.
     - Не пори ерунды.
     Они все чаще стали ссориться. Все реже просто разговаривать. И тем не менее Люда понимала, что ничего особенно ужасного нет в их семейных отношениях. Что надо притираться друг к другу. Что
любовь – это долгая, терпеливая работа. И что вообще есть мужья куда хуже ее Арнольда.
     По выходным он стал под предлогом помыться по-человечески уходить к родителям. Не желая встречаться с Нонной, Люда только передавала всем привет. В его отсутствии она ходила в Эрмитаж, в театры, на выставки. Лишь изредка удавалось сходить куда-нибудь в театр вдвоем. И то только потому, что билеты часто распространяли на работе, и было неудобно приобретать один билет, а не два. Так, по крайней мере, она объясняла мужу.
     Хочешь, не хочешь, но помимо воли вспоминался всегда жизнерадостный Олег Шубин, или как он про себя говорил, да какой я Шубин – я Пальтишкин-Курточкин. Уж он не стал бы делать трагедию из общаговского туалета. Не стал бы ходить букой, не здороваясь с соседями. Да он передружился бы тут со всеми. И все девчонки перевлюблялись бы в него. Зря она тогда не простила ему Лариски. Зря. Сама держала его в черном теле, не допуская близости. Вот он и сорвался. Странно только, что произошло это сразу после похорон его матери. Вот что особенно тогда ее возмутило. Вообще странно он тогда себя вел. Очень странно. Не характерно для себя. Или это она просто придумала для себя этого Олега, симпатягу-обаяшечку? Как потом придумала Арнольда.
     Однажды супруг пришел с работы особенно раздраженным. Завелся с самого порога.
     - Не кажется ли тебе, моя дорогая, что тебе поменьше надо хвостом вертеть?
     - Я и не верчу.
     - Расскажи-ка ты мне про своего Анисимова.
     - Расскажу конечно. Как на духу. Я не знаю, кто такой Анисимов.
     - А почему же он тебя знает?
     - Вот у него и спроси.
     - Хватит дурой-то притворяться!
     - А тебе хватит идиотом быть!
     Подобные сцены стали повторяться все чаще. А однажды, выходя из проходной завода после рабочего дня, окруженная сослуживцами, боковым зрением она вдруг заметила Арнольда, стоявшего за большим деревом. Люда ожидала, что вот сейчас он выйдет к ней, чтобы вместе отправиться домой. Но этого не последовало. Первым порывом было самой подойти к нему. Мало ли, он просто не заметил ее. Но даже если Арнольд не заметил ее, не мог же он не заметить их всех, ее сослуживцев, которых он прекрасно знал в лицо. Что-то тут не так. Либо он ждет кого-то другого и прячется за деревом от жены. Либо, что всего вероятнее, он следит за ней.
     Господи, да что же дальше-то будет?!
     И действительно, дежурства его за деревом стали время от времени повторяться. Это заметила и Ася, подруга и сослуживица Люды. А у нее ( даже удивительно! ) не было даже поклонников среди сослуживцев. Разве что Саша из бюро оснастки по-прежнему был молчаливо и верно влюблен.
     Как знать, возможно и подслушивающие устройства уже гнездятся где-то в их комнате. Что ж, в таком случае его ждет большое разочарование в связи с отсутствием криминала.
     Всё. Всё… Хватит. Притираться характерами, уступать?.. Любовь – долгая  терпеливая работа? Нет, это не тот случай. И доказывать, оправдываться тоже ни к чему. Ничего ему не докажешь. Надо
разбегаться  по сторонам. Только бы не забеременеть. Скоро сдадут дом. Люда решила не осложнять ему ситуацию. Пусть получит он эту двухкомнатную свою квартиру, как человек семейный. Но она останется здесь, в этой комнате. Она работник завода, так что имеет на это право. А потом – развод.
     А пока ничего не предпринимать. Перетерпеть. Два, три, четыре месяца. Сколько там остается до сдачи дома?
     Она по-прежнему готовила еду (что попроще), стирала, убирала. Но перестала разговаривать. Нет, это не был бойкот. На обыденные бытовые вопросы она односложно отвечала. На провокационные разговоры, а они возникала всё чаще, только усмехалась и говорила: «Тебе видней».  И это ужасно его бесило. То, что она не возмущается, не оправдывается, не старается его переубедить. 
      Особенно туго приходилось, когда из-за боязни забеременеть в определенные дни она отказывала ему в близости. Со дня на день, того и гляди, могло дойти до кулаков. И было страшно.
     И вот в одну из таких ночей, задыхаясь от ярости он вдруг выпалил.
     - Что ты из себя корчишь?! Ты же продажная женщина. Да-да. И я тебя купил.
     - О, это что-то новенькое в твоем репертуаре.
     - Да, я тебя купил. Знай это. У твоего Шубина. Купил.
     - А поподробней.
     - Напрасно шутишь.
     Он сидел на кровати, спустив босые ноги. И Люда видела в темноте, как мелкой дрожью дрожит все его тело. И пот  струйкой
бежит по спине между лопаток. На секунду ей стало жаль его.
     - У него мать тогда болела. Сердце, ну ты знаешь. И как-то мы с ним столкнулись, разговорились. На докторов он жаловался, что все только отмахиваются, посылают к другим докторам, а толку нет. И я ему предложил… - Он вздохнул глубоко и замолчал на некоторое время. – Я ему предложил устроить его мать в хорошую клинику, так как у моего отца есть связи и возможности. Но за это, за это он должен уступить мне тебя. Да, тебя! – Он повернулся к ней лицом. Глаза его горели, мокрые волосы прилипли ко лбу. Он был страшен. – Потому, что я любил тебя с первого взгляда. Четыре года. Безответно. Еще в абитуриентках тебя заметил и Бога молил, чтобы поступила. Да если б и не поступила, все равно бы нашел. И не отпустил.
     Он опять замолчал надолго.
     - Тогда он меня послал подальше, Шубин твой. А ночью у матери его снова приступ. И вот гляжу, стоит, родимый, меня поджидает. И я понял, ты будешь моей! – Он лег, накрылся одеялом и, глядя в потолок, продолжал. – Думаешь, легко мне это было, устраивать его мамашу? Сначала отца уломать, убедить. Потом отцу договариваться. Но получилось. Значит, судьба. А когда мать его все-таки умерла, он схватил меня за грудки, мол, наш договор расторгнут. А я ему резонно возразил, что претензии не ко мне и даже не к врачам. К Всевышнему. А я свои условия выполнил.
     - А Лариску? Может, ты и Лариску ему устроил?
     - А что Лариска. Кто же знал, что она такая проворная. Я только сказал, что у человека горе, а ты от него нос воротишь.
     - Вот! Вот это куда бОльшая подлость, чем тот ваш договор. И я от него нос не воротила. Он сам сказал, что хочет побыть один,
когда его мать положили в больницу. А потом стал лекции прогуливать. Выходит он сам от меня отстранился, мама его жива еще была. Он честно выполнял условия договора. – Она зарыдала, уткнувшись в подушку. – Ну что ж, если он и продал меня, то за очень дорогую цену.
     Они долго молчали. Но ясно было, что до утра не уснуть обоим.
     - А ведь ты и про Лариску мне рассказал тогда не случайно. Стратег! Кутузов! Что она с ним… прямо после поминок осталась. Я только тогда и узнала, что он мать схоронил. Телефонов-то не было в его коммуналке.
     - Правду и рассказал. Чтобы тебе легче было с ним порвать.
     - Меня, стало быть, пожалел. Спасибо. Да если б ты мне тогда об этом не поведал, я бы и знать не знала бы об этой Лариске. Так, проскочило бы грешком его, слабостью минутной, и всё. И все бы у нас наладилось. Но ты сказал. Чтобы я знала. Что он такой чурбан безнравственный, мало того, что мне изменил, так еще и чуть ли не на поминках матери.
     - Не чуть ли, а на поминках.
     - Ах, да все я прекрасно представляю. Пришла, ах, ох, бедненький, несчастненький, давай пожалею, давай помогу. Салатики нарезать, на стол собрать. А потом посуду помыть, прибрать все. А потом, ах как поздно, транспорт не ходит. Придется остаться. А он несчастный, пьяненький. Горе, да не одно, два. Второе, это со мной сложности. А тут живая душа. Пожалела. Да и собой не дурна, чего уж там. Слабость это была, слабость! А не безнравственность, не разврат.
     - Так можно что угодно оправдать.
     - Ты мне, как бабка на завалинке, про эту Лариску рассказал. Нет, я не к нему пошла отношения выяснять. Как же, я гордая! А зря. И Лариске волосья драть я тоже не собиралась. Я только посмотрела на нее издали. А она – на меня. И все стало ясно из ее взгляда   торжествующего. Мол, что, съела? Увела я твоего Шубина на раз плюнуть.
     - Все-таки он женился. Значит, серьезно это у них получилось.
     - Да потому что человек он порядочный. Она ему набрехала, что беременная. Девчонки рассказывали. «Ой, Олежек, что делать будем?» а он: «Рожай, конечно. (Не то, что некоторые!) Поженимся». А потом выяснилось, что беременности-то и не было.  Старый проверенный подлобабский прием для простофилей-мужичков. Ну теперь-то она закрепила свое положение – двое сыновей. Здровая советская семья. Она в выигрыше. Ленинград, хоть и коммуналка. Она же откуда-то из провинции. Да и муж, - губы Люды задрожали, - хороший человек.
     Она снова заплакала.
     - А в продажные женщины меня еще в шестом классе записали. Одна завистливая девчонка и один влюбленный мальчишка-дурак. За то, что я не его любила. Так что мне не привыкать к этому статусу.

     Дом сдали в эксплуатацию в марте.
     Арнольд, радостный, влетел в комнату. Не раздеваясь, хлопнул ордером по столу.
     - Двухкомнатная, третий этаж, двойная лоджия! Заживем,  Людка!
     - Точно? Это твоя квартира, официально?
     - Да. Конечно. Ты что, сомневаешься?
     - Я рада за тебя. Что двухкомнатная, а не однокомнатная у тебя будет.
     - Не понимаю. Что за разговоры?
     - Я рада. Что ты наконец переедешь в свою квартиру. Только я останусь здесь. Я работник завода, так что имею право на общежитие. Я подаю на развод.
     Он стоял, не понимая.
     - Ты что? Наконец-то все хорошо. Заживем по-человечески.
     - Да, заживем по-человечески. Каждый сам по себе, как считает нужным.
     - Это ты из-за того нашего дурацкого спора с Шубиным? Так это ж ерунда несусветная. И когда это было?
     - Не только из-за этого. Я еще до того, как все это узнала, решила, что уйду от тебя. Я тянула время, чтобы ты спокойно получил свою квартиру долгожданную без всяких заморочек, которые могли бы возникнуть из-за развода. Ведь ты, как человек несемейный мог бы претендовать только на однокомнатную.
     - Что ты говоришь? Что ты говоришь! Люда, я умру без тебя!
     Не раздеваясь, прямо в пальто, он рухнул на кровать и зарыдал.
     Люда стояла, не зная, что делать.

     Грузчики носили мебель на третий этаж. Арнольд тоже таскал
коробки и узлы. Пальто нараспашку, мохеровый шарф мотался на потной шее, рискуя соскользнуть под ноги. Люда указывала, где что ставить, следила, чтоб ничего не побили и не поцарапали. Но радости не было в ее душе. И счастливое возбуждение мужа, столь не свойственное его характеру, искреннее желание угодить ей, не радовало, а скорей раздражало. А раздражение приходилось сдерживать. Простила – значит простила. Вот уж поистине, семейная жизнь трудная работа.
     Стали жить дальше.
     Они словно поменялись ролями. При обустройстве комнаты в общежитии Люда оживленно бегала по магазинам в поисках обоев и прочих хозяйственных атрибутов, старалась навести уют. На сей раз Арнольд мотался по мебельным магазинам Ленинграда. Звонил кому-то. Записался на  югославскую стенку. Ездил отмечаться в очереди на эту стенку, ночуя в «Жигулях» возле мебельных салонов. Люда оставалась безучастной. Вяло соглашалась со всеми предложениями мужа. Возразила только раз, когда он пожелал переклеить не понравившиеся обои в спальне*.
     - Да пусть так. Чистенькие – и ладно. Переклеим лет через пять, когда потускнеют и загрязнятся.
     - Да? Ну смотри. Можно и так оставить, - согласился он.

     Шел четвертый год их супружества. Медовый месяц остался в прошлом, убеждала себя Люда. От добра добра не ищут. Надо
жить дальше. По-прежнему она боялась забеременеть. Это была
 *   В СССР сдававшиеся в эксплуатацию квартиры были отделаны под ключ.

гарантия на расставание с Арнольдом. Гарантия на свободу. Он тоже не заговаривал о детях. И покорно соглашался на отсутствие близости в определенные дни. По-прежнему этот вопрос волновал только  свекровь. Да родители Люды в письмах и телефонных разговорах интересовались этим. По счастью, Нонна наконец вышла замуж ( не за Аркадия ) и родила девочку. Анна Михайловна была в неописуемой радости и заботах. И на время оставила в покое сына с невесткой.
     Со временем подобострастное желание угодить жене у Арнольда сошло на нет. Вернулись хроническая угрюмость и недовольство всем и вся. Неожиданно для Люды в нем обнаружилось трепетное отношение к вещам. Ни в родительском доме, ни тем более в общежитии не наблюдалось, чтобы так он дрожал над вещами. Здесь же случайно пролитый на ковер чай  или ( о ужас! ) царапина на югославской стенке приводили в ярость.
     «Жигули» им подарили на свадьбу родители как со стороны жениха, так и со стороны невесты, с равным вложением денег. Хотя хлопоты по покупке и оформлению  легли, разумеется, на плечи свекра. Ему, как директору Ленинградского завода осуществить это было гораздо проще, нежели прочим гражданам Советского Союза. Так что «Жигулями» Арнольд владел только по доверенности. Но отец и не претендовал на тот автомобиль. Ему хватало служебной черной «Волги» с личным шофером. Леонид Андреевич и о гараже позаботился. Зная заранее, где будет проживать его сын с семьей, он «выбил» и гараж в ближайшем гаражном кооперативе, поблизости от строящегося дома. Хорошо иметь папу-директора. Однако Арнольд практически не пользовался своим автомобилем. Из общежития на работу они ходили пешком, так как завод был в двух шагах. Но и после переезда в новую квартиру он упорно избегал поездок, предпочитая метро.
     - У тебя же не будет опыта вождения. Ты забудешь все, чему выучился на водительских курсах, - пыталась вразумить его Люда.
     Но он упорно стоял на своем. А чего и не гонять на своем авто по Ленинграду в 70 – 80-ые годы! Никаких тебе пробок. То ли он боялся самостоятельной езды, то ли берег дорогое имущество. Возможно, и то, и другое. В результате, когда и случались поездки, Люда побаивалась ездить в тех «Жигулях». Муж, как водитель, не внушал ей доверия. Тем не менее едва ли не через день он  ходил в гараж. Проверяя, все ли в порядке.
     Он не пил, не курил, не ходил на рыбалку. Мечта, а не муж, по мнению многих. Терпеть не мог кошек и собак. У него не было друзей-мужчин.
     Он уже был начальником производственного отдела. Считалось, что он мог задерживаться после работы, и потому уже не принято было ждать друг друга у проходной. И снова время от времени Люда  стала замечать его прячущимся то в телефонной будке возле проходной, то за афишной тумбой возле метро. И даже в дощатой избушке на детской площадке возле их дома. Он опять следил за ней. Ну что ж, надо же человеку чем-то заниматься в свободное время, мысленно усмехалась Люда. Пока ничем больше не проявлялась его ревность, ревность к мужчинам. А вот к подругам… Тут он расходился не на шутку. Особенно доставалось соседкам по общежитию.
     - Не могу понять, что у тебя с ними может быть общего? – возмущался он, когда она отправлялась к кому-нибудь на свадьбу или день рождения. Сам он, разумеется, оставался дома в гордом одиночестве.
     «А вот Олег бы пошел, - всякий раз приходила в голову одна
мысль, - и был бы на той вечеринке гвоздем программы».
     Особенно его раздражала Галка, самая близкая, самая любимая Людмилина подруга по студенческим временам, по студенческому  общежитию, свидетельница на их свадьбе.
      Давно было понятно, Арнольд никчемный ворчливый зануда. Жизнь их семейная все больше напоминала затянувшийся ноябрьский дождь. Не дождь даже – морось, что еще противней. Внешне они были благополучной парой. Материально, по тем временам – куда уж лучше. Но серая тоска прочно угнездилась в душе Люды. Тоска и беспокойство. Нужно что-то делать. Не за горами тридцать лет. Что она так прозябает? А что делать? Уходить от мужа? Но на первый взгляд все сносно, жить можно.
      Надо было тогда от него уходить. Оставаться в общежитии. А там, глядишь, жизнь сама бы подсказала дальнейшую судьбу. Пожалела. Поняла, что он слишком сильно ее любит. Побоялась сломать ему жизнь. Уж лучше бы он не любил ее столь страстно. Как цепями приковал. А теперь… Момент упущен. Даже с жильем будут  невообразимые трудности, надумай она разводиться.

     Позвонила Галка.
     - Ну подруга, собирайся. Шей платья, подбивай каблуки. Грядет пятилетие.
     - Погоди, какие каблуки?
     - Мы когда с тобой институт окончили, дипломы получили? Вот и посчитай.
     - Точно!
     - Наши многие собираются. Сейчас обзваниваю всех, чьи телефоны есть. Геха из Ржева приедет, Наташка – из Пскова. Можно со своими половинами.
     - Вряд ли мой Арнольд согласится.
     - Вот уж никто не заплачет. Между прочим, Пальтишкин твой будет. Он, кстати говоря, инициатор этого нашего юбилея. Он и ресторан обещал организовать. У него знакомые есть. Ну ты знаешь, у него везде друзья. Я вообще думаю, он из-за тебя все это затеял. А тут как раз юбилей. Пять лет. Но Лариска его тоже конечно заявится, мужа пасти. Чего молчишь-то?
     - Я не молчу. Пойду. Хочется всей увидеть.
     - Вот и прекрасно.

     - Ностальгия! Боже, как трогательно – Арнольд закатил глаза в потолок, -  Встреча друзей-однокашников.
     - Да встреча! Да хочу всех увидеть. Ничего в этом нет плохого. Это ты никого видеть не хочешь. А я хочу!
     - Скажи уж честно, по Олегу своему соскучилась. Он-то будет?
     - Откуда я знаю, - благоразумно соврала Люда, - может, и будет. Ты-то пойдешь?
     - Это с чего это? Я как-никак не из вашей группы. Даже не с вашего курса.
     - Приглашают с мужьями.
     - Больно надо, ваши ностальгические сопли слушать. Про то, как на картошку ездили да в общаге водку от коменданта в чайнике
прятали.
      - Ну и сиди дома. А я пойду.
     - Наверняка Галка все это замутила. Эту встречу выпускников. Лучше б мужа себе нашла, дура.
     - Эта дура месяц назад защитила кандидатскую. А не замужем, потому что не желает выходить за кого попало. А ты ворчишь, как баба на завалинке.
     Они давно уже разговаривали друг с другом в подобном тоне.

     Стоял май. И во всех скверах и парках Ленинграда буйно кипела сирень. И от ее запаха Люда все последние дни ходила словно пьяная в предчувствии чего-то нового и замечательного в ее жизни.
     Чтобы не гневить мужа, она не пошла в парикмахерскую. Сама накрасила ногти. Сама сделала себе прическу, завила плойкой локоны-трубочки. Она стояла перед зеркалом в своем любимом красном платье. Никогда не кичилась она своей красотой. Спокойно, как к должному, относилась к восторгам, комплиментам в свой адрес. Но сегодня, глядя на свое отражение, подумала радостно: «А все же как это здорово, быть красивой. И все ахнут, и все головы повернутся в мою сторону. И там будет Олег».
     Арнольд молча наблюдал за ее приготовлениями. И как ни говорил он себе, что она уже не так хороша, как прежде, глаза его упрямо переубеждали в обратном. Да, она изменилась с тех пор, как он увидел ее впервые в толпе абитуриентов. Они, старшекурсники, специально пришли поглазеть на абитуриенток. Они стояли на лестнице, а толпа новичков бурлила внизу перед  аудиториями. Он сразу заметил ее. Она, видимо, чувствуя взгляд,
 тоже поглядела на него и спокойно, без эмоций, опустила глаза вниз, в учебник. Какая хорошая девочка, подумал он. Именно так он подумал, хотя конечно же, и красоту ее заметил. И глаза, похожие на перезрелые вишенки, и темные, с антрацитовым блеском, волосы. Но именно с этим определением, словно званием – «хорошая девочка» - она и поселилась в его душе. Узкие плечики и тонкая детская шейка были такими трогательными, что хотелось защитить ее от чугунной тяжести и грубости окружающего мира. И одновременно возник страх, а вдруг она не поступит. Что тогда? Где искать? Она не ленинградка. Почему-то в этом он был уверен. Он стал ежедневно бывать в институте, хотя в этом не было необходимости. И молился за нее, за каждый ее экзамен, истово, хотя в Бога не верил. Камень свалился с души, когда он увидел ее прыгающей и обнимающейся с какой-то девчонкой в толпе перед списком поступивших.
     И вот теперь она, та самая хорошая девочка, единственная, первая и последняя любовь его, любовь с первого взгляда, она его жена. Так почему же так трудно, и он не чувствует себя счастливым? Потому что она не любит его так же сильно и страстно, как он ее. Если бы она любила его так же, как он ее, он был бы счастлив. И потому тоска грызла его душу.
     Тем временем она заколола свои черные локоны на одну сторону, обнажив плечо и шею. «У тебя плечи, как у Эллен Безуховой», говорил он ей когда они были молодоженами. Сегодня ее красное креп-сатиновое платье, хоть и шло к лицу, все же не вполне соответствовало ее красоте. Требовались бархат, меха и бриллианты. Да, она изменилась с тех пор, как он впервые увидел ее. Из наивной девочки с пухлыми щечками, восхищенно взирающей на красоты прекрасного города, она превратилась в красавицу, женщину-загадку, красотой которой мог любоваться
 каждый, не только он. Вот сейчас она поедет в тот ресторан. И все
будут  пялиться на ее тело с легкой женственной полнотой, но при так называемой узкой кости, все равно стройное, и потому чем-то напоминающее гладенькую блистающую рыбку. Воображать себе всякие мерзости про нее.  Пригласят танцевать, начнут лапать. И еще, там будет этот, ее Олег.
     - Знаешь, а я, пожалуй, тоже пойду на вашу встречу.
     - Тогда собирайся, - пожала она плечиком.
     Ресторан, в котором встречались бывшие институтские друзья, находился на берегу залива, за городом. Еще издали Люда заметила группу знакомых у входа и замахала руками.
     - Привет, Андреева!
     - Людочка, как всегда хороша, - окружили их  со всех сторон.
     - А что не заходите? Не пускают?
     - Шубин ритуал придумал. Каждого торжественно представляют.
     - И туш играют.
     Из дверей выглянула Галка.
     - Ну что вы застряли? Заходите по одному.
     - А вот и краса нашего курса, звезда прекрасного города Ленинграда обворожительная Людмила Андреева! – голосом циркового шпрехшталмейстера провозгласил Олег.
     - С супругом, - добавил он не менее торжественно.
     Грянул туш.
     Банкетный зал находился на открытой террасе. Невдалеке 
 плескались волны. Теплый вечер спускался на землю. Столики на четыре персоны располагались по кругу. Галка и Геха Каблуков,
приехавший из Ржева, сели за стол к Людмиле с Арнольдом. Стол, за которым сидели Олег с Лариской, располагался напротив и потому оказался довольно далеко.
     В основном зале ресторана, отделенного от банкетного кадками с пальмами, звучала музыка, танцевали пары. Наши однокашники поначалу были заняты только воспоминаниями и разговорами, кто и как устроился в жизни. Но постепенно и они потянулись в общий зал потанцевать. Каблуков пригласил Галку. Люда видела, как Лариска потащила Олега из-за стола.
     - Да, везет же твоему Шубину на красивых женщин, - усмехнулся Арнольд.
     Действительно, Лариска сегодня была неотразима. Вообще, удивительные создания – рыжие женщины. В детстве они обычно конопатые дурнушки, которых все дразнят. Но наступает вдруг момент, они начинают красить свои белесые реснички, сводят веснушки, или же гримируют их косметикой, завивают локоны. И, о чудо! – в одночасье превращаются в златокудрых красавиц. И уж тогда держитесь, мужики! А также и соперницы женщины. Лариска была из этих самых рыжих бестий.
     Арнольд танцевать не любил. Однако, боясь, что жену начнут приглашать другие, и даже Шубин, он вынужден был сегодня проявлять активность.
     - Галка, выручай. Пригласи ты моего Арнольда, - шепнула Люда подруге.
     Каблуков пригласил Люду. Но не успели они сделать и шага, как она почувствовала, что ее локоть властно сжала чья-то рука.
     - Геха, прости, - сказал Олег Каблукову.
     - Понятно, - улыбнулся тот, отходя в сторону.
                Эти глаза напротив,
                Калейдоскоп огней… -
пел, безуспешно подражая Ободзинскому, ресторанный солист. Но песня все равно была хороша и любима публикой.
     Минуты две они просто стояли, обнявшись. И молчали. Потом стали медленно танцевать.
     - Люда, Людочка моя, - прошептал он, зарывшись носом в ее локоны.
     Она закусила губу, боясь расплакаться.
     - Ты прости, прости меня дурака. Как глупо все получилось. И вся жизнь наперекосяк.
     - Да, глупо, - всхлипнула она. – Надо было поговорить тогда.
     - Надо было. И сейчас даже надо. У меня грех на душе, - он вздохнул. – У нас с ним, ну с Арнольдом, был договор.
     - Знаю, знаю. Не продолжай! Он  мне рассказал. Но самое подлое, это он к тебе Лариску послал. Рассказал, что у тебя горе, а я от тебя отвернулась.
     - Да? Вот это для меня новость.
     -  А мне сообщил про тебя с Лариской. Чтобы окончательно… - она заплакала, уткнувшись в его рубашку.
     - Ну не надо, не плачь, - гладил он ее по волосам.
     Песня давно кончилась. А они все стояли. Хорошо, что народу в
ресторане было много, и не расходились в ожидании нового танца.
     - Людмила, нам пора уходить.
     Перед ними стоял Арнольд.
     Люда оттолкнула его руку и, закрыв лицо ладонями, убежала в туалет. Как хорошо, что ресницы не накрашены. И вообще, кроме губ, ничего не накрашено. Как нарочно по случаю лета, вода из крана была недостаточно холодной.
    - Вот она где, красавица!
     В туалет ворвалась Лариска.
     - Что, на старую любовь потянуло?!
     - Отстань, -  вяло отмахнулась от нее Люда.
     - Девчонки, вы что?! – появилась в этот момент Галка. – не хватает нам еще бабской драки.
     - Все нормально, Галя, - улыбнулась Людмила, - я чужих мужей уводить не собираюсь.
     Ишь, не собирается она! – заводилась Лариска. – А то давай, поменяемся мужьями. Я к твоему Арнольду в вашу квартирку. И с Жигулями. А ты – в мою коммуналку. Давай, я не против!
     - А детей ты тоже Арнольду предложишь? Или в коммуналке оставишь?
    - Ладно, девчонки, кончайте. Пошли дальше праздновать, - уговаривала Галка, гладя обеих по головкам.

     До дома в такси они ехали молча. И дома в тот вечер ни слова не
проронили. И еще несколько дней они практически не разговаривали. После перенесенного волнения Людой овладела вялость. На всё всё равно. Не оставалось сил на эмоции. Арнольд, как то ни странно, скандалов не устраивал. Вел себя тихо.
     Наступила ночь, когда он получил отказ. И в этом не было ничего удивительного и вызывающего в их отношениях по давно установившейся договоренности.
     - А не пора ли нам?.. А то надоело за бездетность платить, - неуклюже пошутил он.
     - Че-во?!
     В этом ее «че-во» крылось столько презрения, что сам собой напрашивался подтекст: «только не с тобой».
     Ах так! Терпение его в конце концов лопнуло. Она, столько времени так садистки-молча изводившая его, она, нагло, на глазах у всех флиртующая со своим Шубиным – она еще смеет издеваться над ним! Он схватил ее, распластал по кровати. Завязалась настоящая борьба.
     - Ненавижу, - шипела она.
     Утром, бреясь перед зеркалом, он обнаружил следы ее ногтей на лице. Он ворвался в спальню, загремел ящиками ее туалетного столика. Ножницы, щеточки, губная помада, лак для ногтей. Что ж у нее с косметикой-то так скупо! Наконец отыскался тюбик с надписью «Балет», ( крем тональный ). Но с загримированными царапинами было еще хуже. Он был в отчаяньи.
     В это же самое время Люда быстро кидала из шкафа в большую пляжную сумку самое необходимое на первые дни. Она твердо решила не возвращаться сегодня после работы домой. Пока у
Галки перекантуется. А там видно будет.
     Галка жила в коммуналке. Сама себе хозяйка. Конечно, она приняла подругу на постой.
      - Что думаешь делать?
     - Ой не знаю. Но знаю точно, к нему не вернусь. Надо было мне тогда с ним разводиться, чтобы остаться в общежитии. А с другой стороны, тогда я еще не выпила чашу до дна. Может, потом и жалела бы, что ушла от него. Зато теперь – всё.
     - Ох, подруга, боюсь, что и теперь у тебя еще с ним не все. Нет, мне твой Арик-Нолик никогда не нравился, ты знаешь. Но думаю, многие женщины посчитают, что ты с жиру бесишься. И они будут правы. Полагаю, твой супруг далеко не худший вариант.
     - Ага, не пьет, не курит. Но на этом его достоинства и заканчиваются. Кстати, мое жизненное наблюдение: русский мужик, непьющий, некурящий – обычно эгоист и зануда.
     - Печальное наблюдение.
     - Да, к сожалению. В меру пьющих не так уж много. Либо пьяницы, либо такие вот Нолики. Между прочим, он этим очень гордится, что не пьет и не курит. Больше-то гордиться нечем. А нет, вру. Еще мной он гордится. Жена-красавица, не то что у Иванова- Петрова-Сидорова. Слушай, мне только сейчас это в голову пришло. В двенадцать лет на день рождения родители подарили ему «Зенит», фотоаппарат. Самый навороченный и дорогой. Согласись, родители были в трудном положении. Что подарить ребенку, у которого в с ё  есть. Велосипед, настоящие финские лыжи и фотоаппарат тоже был, только попроще, «Смена». Мотоцикл или автомобиль – это еще рано ребенку. Подарили «Зенит». Пришлось Нолику записаться в кружок фотолюбителей. А
там даже у самого наставника не было такого крутого «Зенита», только «Зоркий». Так что Нолик был на высоте. Кстати сказать, фотографировать он не любит, да пожалуй, и не умеет толком. Ну а потом «Жигули», квартира. Сколько б мы за той квартирой в очереди стояли, если б не папа-директор. Вот только меня сам добыл. Хотя, опять-таки не без папиной помощи. Это ж он мать Олега в больницу устроил. Так что вот, подруга, я в этом списке лучших жизненных приобретений Арнольда Сафронова вместе с финскими лыжами, «Зенитом» и «Жигулями».
     - Жаль только, что ненадежным оказалось приобретение.
     - Да, «Жигули» надежней. Тем более если учесть, что он на них не ездит. В гараже стоят.

     По заводу поползли слухи, что у Сафронова-младшего нелады в семье. С чего бы вдруг, не предупредив накануне ближайших подчиненных, он укатил в командировку на неделю. Еще интересней получилось, когда он из той командировки вернулся. Ибо следы от женских ногтей оставляют по себе слишком долгий след, трудно поддающийся тональному крему «Балет». Тут если и уезжать в командировку, то и месяца не хватит. А если учесть, что начальника производства Сафронова подчиненные не любили, то обсуждая предполагаемые подробности, даже мужчины принимали сторону жены. Так ему и надо. Значит, заслужил.
     Люда, как ни в чем не бывало, ходила на работу. Спокойная, деловая. Как будто ничего и не произошло. Ее пока не расспрашивали. Но это внешне она оставалась спокойной. Мысли, как быть дальше, и главное, где жить после развода, тревожно теснились в ее голове. Согласится ли он разменять квартиру? А
если и согласится, то попробуй ее разменяй*. Это съехаться легко,
   *В Советском Союзе полученную от государства квартиру продать было нельзя. Можно было только обменять.
разъехаться куда сложнее. Даже с доплатой вряд ли удасться сделать две однокомнатные. Коммуналки – вот реальный результат. Но Арнольд в коммуналку не поедет. Попросить место в общежитии у свекра? Но идти на поклон после того, что произошло… Нет уж.
     - Коли ты хочешь довольствоваться всего лишь местом в общежитии, то тебе не обязательно идти к свекру. Это ты можешь себе устроить на любом другом предприятии, -  советовала Галка, -  Опыт работы у тебя есть. Заводов в Ленинграде полно. Только в двадцать восемь лет довольствоваться койкой в общежитии – это как-то уж совсем уныло.
     - А что делать? Еще вариант: возвращаться к родителям в Реченск. Но там только молокозавод и швейная фабрика.
     - Другая на твоем месте осталась бы в вашей квартире. Все-таки две комнаты. Можно врезать замок.
     - О, нет-нет! Это исключено.
     - Да это я так предложила. Знаю, что не согласишься. Я бы на его месте тебе бы квартиру оставила. Папа ему новую организует.
      - Не знаю. Это если только его родители уговорят. Вобщем-то они хорошо ко мне относились. Но сейчас… после того, как я ему морду расцарапала. Не в себе была. Нет, не получится. Ноннка костьми ляжет, чтоб только мне ничего не досталось. Представляю, как она сейчас торжествует. «Я вам говорила! Я предпреждала!»
А  Анна Михайловна будет только кивать в ответ.

     Дней десять спустя после их размолвки Арнольд позвонил Люде на работу.
     - Что будем делать?
     - Я подаю на развод.
     - Может, подумаешь?
     - Нет.
     Через день Люду вызвал к себе директор.
     Конечно, она волновалась, входя в кабинет свекра. Он кивнул в сторону стула, предлагая сесть. Помолчал, барабаня пальцами по столу, подвигал какие-то папки.
     - Ну что, значит, не желаешь возвращаться?
     Люда молчала.
     - Тогда пиши заявление об уходе. Две недели отработаешь, как полагается. Потом можешь устроиться на завод ( он назвал, какой ). Там есть для тебя вакансия технолога в инструментальный цех. Это близко к твоей специальности. Думаю, втянешься, освоишь. Я тебя рекомендовал как хорошего специалиста. Самое главное, там тебе дадут  комнату. Я подчеркиваю, комнату – не место, в семейном общежитии. Рекомендательное письмо отдашь в отделе кадров.
     Он протянул конверт и встал, давая понять, что разговор окончен.
     Люда шла по заводской территории в ступоре, не понимая толком обижаться или радоваться. Фактически, ее выгоняли, а с
другой стороны, у нее будет комната. Комната! Ну даже если и служебная, все равно комната! Сама себе хозяйка. И никаких мужей! А она даже не поблагодарила Леонида Андреевича. Онемела, как дура. Сроду так, соображает, когда дверь захлопнулась. А вообще-то и правильно, что не поблагодарила. А то как-то по-лакейски бы это выглядело. А, да все равно!
     Через две недели она прощалась с коллективом.
     - Так и уйдешь? Все ему оставишь? – переживала Ася, с которой они крепко сдружились. – И «Жигули»?
     - Насмешила. Зачем мне его «Жигули»? Я и водить не умею.
     - Продала бы. Деньги же и твои родители на машину давали.
     - Если сам не предложит, настаивать не стану.
     - Дура! Ох и дура!
     В обеденный перерыв последнего своего рабочего дня она устроила прощальное чаепитие. Купила торт.
     - Такого сотрудника теряем!
     - Поначалу мы при тебе боялись лишнее сболтнуть. А вдруг донесешь.
     - А я сразу обрадовался. Мне красота всегда в радость, даже если б и стукачкой оказалась.
     - Ну не оказалась ведь! Так что не пори чушь.
     - Маргарита Васильевна, вы как всегда иронии не улавливаете.
     - Людочка, мы тебе желаем всего, всего, всего. И главное, счастья в личной жизни. Жалко, что уходишь от нас.
     Мужчины конспиративно разливали по чашкам что-то тоже похожее на чай.
     Зашла Люда попрощаться с коллегами и в бюро оснастки. Все уже знали, что она уходит. Окружили гурьбой. Только Саша продолжал стоять столбом возле своего кульмана, держа в руке циркуль-балеринку. Собственно, ради него она и зашла в это бюро, попрощаться с верным своим молчаливым поклонником. Она улыбнулась ему. И его словно окатило кипятком, так он мгновенно и сильно покраснел. Люда испугалась, что он сейчас заплачет, и поспешила уйти.
     Она шла по заводской территории. Стоял теплый летний день, нежаркий, ласковый. Анютины глазки на клумбах, казалось, улыбались и приветливо кивали головками. Директор Леонид Андреевич любил свой завод и облагораживал территорию. Пять лет жизни Люды пролетели тут. Казалось, она знала едва ли не каждого, кто здесь работал. А ее уж точно знали все. Хотелось плакать.
     В отделе кадров ей выдали трудовую книжку и сказали, что ее хотел видеть директор. Что еще? К  тревожным волнениям сегодняшнего дня прибавлялся еще и этот визит.
     Леонид Андреевич выдвинул ящик письменного стола, достал завернутый в газету сверток. Положил перед Людой.
     - Это за «Жигули». Ну и не только. Думаю, тебе так даже удобней будет. Надеюсь, не пропьешь, - попытался пошутить он.

     Месяц спустя Люда с Арнольдом быстро и молча развелись.