Трудно быть красивой Глава 4

                4
   
     - Андреева! Там твои мужики в цеху за тебя дерутся! – прямо с порога, не заходя в бюро, прокричала Нина Ивановна, кладовщица.
     - Какие мужики? Что за ерунда.
     Все повскакали из-за столов и высыпали в цех. На слесарном участке Левшин молотил фрезеровщика Кротова. Тот, отступая, прикрывал лицо руками. Мужики, побросав работу, с явным удовольствием наблюдали за происходящим.
     - Да разнимите вы их! – крикнул кто-то из женщин, - Он же его убьет.
     - Ничего, ничего. Есть за что, - посмеивались мужики, - сами разберутся.
     Наконец Левшин отпихнул от себя Кротова и, запыхавшись, процедил сквозь зубы:
     - Еще раз услышу – убью!
     Он так это сказал, что стало страшно не только Кротову.
     Люда едва ли не впервые с интересом смотрела на Левшина. Могучий, средних лет, мужик. Резкие черты лица. Подбородок с ямочкой. Шея и плечи, как у Геркулеса. Он все-таки взглянул на Люду, но взгляд его был каким-то сердитым.
     - А что? Из-за чего это они? – спрашивали женщины из бюро.
     - Из-за Людочки. Она, видать, ему отлуп дала, так он теперь на нее помои льет. Мало ему Левшин накостылял.
     - Теперь заткнется. А то как баба-сплетница. Тьфу!
     - Ну не скажи. Нет дыма без огня. Валерка – парень видный.
     - Ты хочешь, чтоб и тебя Левшин поколотил? Можно устроить.
     - Да ладно. Уж и сказать ничего нельзя.
     Все были взбудоражены. Не всегда в инструментальном цехе так бурно протекал трудовой день.
     Люду это происшествие совсем не обрадовало. Значит, ее предположения были не напрасны. Кротов мстил ей за отказ мерзкими сплетнями.
      И здесь, на этом заводе тоже, она считалась блатной. С чего вдруг ей дали одной целую комнату, а не просто место в общежитии. Наверняка чья-то любовница.
      А еще к ней ходил совсем молодой парень. И ночевать оставался!
     А еще недавно у проходной ее ждали синие «Жигули». И очень представительный мужчина сначала долго сигналил, а потом вышел, о чем-то жарко говорил ей. И в конце концов она села к нему в машину, и они уехали.
     Разумеется, после подобных событий Люда была в центре самого пристального внимания пламенных защитников высоких нравственных отношений.
     «Господи, скорей бы уж состариться, что ли! Чтобы публика потеряла интерес к моей персоне. Пожить спокойно.»
     Но Левшин… Всегда такой угрюмый. Да он и в ее сторону никогда не глядел. И вдруг такое. Нет, надо его все-таки как-то поблагодарить. Она специально вышла пораньше и подождала его на улице за проходной.
     - Спасибо вам, Борис. Значит, не перевелись еще мушкетеры.
     - Я не мушкетер, я – слесарь, - усмехнулся Левшин.
     - Просто, в моей жизни уже был подобный случай. В шестом классе. Подрались мальчишки, мушкетеры. И того мушкетера Арамиса тоже звали Борей.
     - Ну, я не Арамис, - пробурчал Левшин.
     Пошли молча. О чем еще с ним говорить?
     - Ну ладно, до свиданья. Мне сюда, на метро. Спасибо.
     - Угу, - кивнул Левшин.
     Электричка мчала по туннелю. Люда стояла в толпе пассажиров, держась за верхний поручень.
     «Это не Левшин, это Леший-нелюдим какой-то. Слова из него не вытянешь. Еще чего доброго, подумает, что я ему навязываюсь. Ладно, Бог с ним, с этим Левшиным. Сашу жалко. Мама победила. Надо с этим смириться. Ах, да ну их всех, этих мужиков! Одной лучше. Арнольд еще приезжал. Понятно, Ирка-балаболка быстро разнесла по заводу про нас с Сашей. «Зачем тебе этот слюнтяй?! Он тебя не достоин». Можно подумать, Арнольд кого-то и чего-то достоин! Да ну их всех!»

     7 ноября в Ленинграде всегда плохая погода. Ветрище с залива. И снег. Да не такой, как в декабре бывает, мягкий, нежный. Ноябрьский снег – крупа. Сечет, как дробью. А чего и ждать-то от ноября да еще в Ленинградском климате! И вот при такой-то погоде надо идти на демонстрацию. Попробуй, не приди! Как минимум лишат премии. У всех этот день начинался с ворчанья   
и плохого настроения. Но вот, хочешь – не хочешь, народ собирался. Знакомые физиономии, считай, родные. И вот уже  слышалось крамольное позвякиванье. Да и греха в том не было – праздник и холодно к тому же.
     Люда шла с Ритой. Они очень сдружились за этот год. Столы их в бюро стояли рядом. Несла портрет Косыгина*. Неслучайно выбрала 

    *Косыгин Алексей Николаевич – председатель Совета Министров СССР ( 1964 – 1980 г.)
--------------------------------
этот портрет, так как уважала Косыгина. Колонна, периодически останавливаясь, двигалась в сторону Дворцовой площади.
     Вдруг кто-то выхватил у нее портрет и властно взял под руку, железно стиснув сильными пальцами. «Мужик!» - первое, что пришло в голову. Это был Левшин. И опять он не смотрел на нее, глядел прямо. Но лицо его было… словно вот сейчас ему под танк с гранатами бросаться. Ладно. Пошли дальше. Хорошо, что он забрал портрет. Признаться, Люда не рассчитала свои силы. Портрет был тяжелым, на длинной палке. Нести было трудно. А еще ветер.
     Но вот и Дворцовая площадь. Вот уж звучит название их завода. И даже скупое Ленинградское солнце выглянуло из-за туч. И бравурные лозунги, звучащие из микрофонов, воспринимаются с искренним энтузиазмом.
     - Ур-ра! – закричали вместе со всеми Люда с Левшиным и посмотрели друг на друга. И засмеялись. Оказывается, Левшин мог смеяться. От наивности этой мысли стало еще смешней, и она никак не могла остановиться. Он подхватил ее и закружил, оторвав от земли. Вместе с портретом Косыгина.

     - А я смотрю, ты вместо флажка или шарика портрет взяла. Зачем? Он же тяжелый.
     - Мне он не показался тяжелым.
     - Ну да, если его под мышкой нести, как лопату. А если поднять. А еще ветер. Я-то знаю. Мне при моей комплекции всегда потяжелей транспарант вручают. А сегодня отказался, решил от тебя Косыгина отнять. Я его тоже уважаю.
     Они уже сидели в пирожковой на Невском. Попасть в ресторан или кафе в те годы, тем более в праздник, было невозможно. Рады были пирожковой. По крайней мере тепло. И вкусно. Удалось даже занять столик в углу.
     - Я думала, ты такой угрюмый, неразговорчивый. Особенно в тот день, после драки. Я уж и не рада была, что с тобой заговорила.
     - Это я с перепугу.
     - Что, я такая страшная?
     - А тебя не только я, тебя все наши мужики боятся.
     - Во чудеса! Почему?
     - Что ж тут непонятного. Ты вон какая! У тебя, небось, такими, как мы, штабеля уложены. А еще и умная. Мужики умных боятся.
     - С чего вы решили, что я умная.
     - А разве нет? И серьезная очень.
     - Серьезная, это у меня защитная реакция.
     - Ну вот. Красивая, умная, серьезная. Просто так не подойдешь.
     - Хорошо, приму к сведению. Постараюсь поглупеть.
     - Ни в коем случае! Это отразится на твоей трудовой деятельности. Будешь ошибки делать. Отдадут мои матрицы пилить Лешке Селезневу, от чего пострадает родной цех и, главное, я лично. Матрицы, они дорого расцениваются. В результате не смогу тебя беляшами в пирожковой угощать.
     - Ну тогда придется пустить все на самотек. В конце концов я от твоих беляшей растолстею, подурнею и состарюсь.
     - Нет, ты не потолстеешь, не подурнеешь и не состаришься.
     Он посмотрел на нее, влюблено улыбаясь. Помолчал.
     - Ущипни меня. Я не верю, что все это правда.

     - Галка! Галка, поздравь меня!
     - Влюбилась?
     - Да. Как дура. На четвертом десятке.
     - В Левшина.
     - Фу, какая ты умная! Даже противно.
     - Сама такая. Ну ладно, рассказывай.
     - На демонстрации все случилось. Он от меня Косыгина отнял.
     - Алексея Николаича? Интригующее начало.
     - Портрет тяжелым оказался. Несу и уж не рада, что взяла. Вдруг чувствую, кто-то сзади подошел, портрет выхватил и меня под ручку, мертвой хваткой. Гляжу, он. И опять сердитый такой, на меня не смотрит. Зато потом… на Дворцовой площади, только-только от трибун отошли, он меня стал кружить, как маленькую.
     - Я за Алексея Николаича переживаю. Надеюсь, он не пострадал от ваших амурных манипуляций?
     - А он и Косыгина вместе со мной покружил.
     - Ну я рада за него. Жаль, что он не в курсе. Вот бы порадовался наш суровый премьер министр.
     - А потом мы сидели в пирожковой на Невском. Даже столик удалось занять. Просидели до темноты. Галка, он – мужик!
     - Исчерпывающая характеристика.
     - Вроде и рассказывать нечего. Так, языками чесали. Но все равно, Галка!
     - Да вижу. Сияешь, как мой новый чайник со свистком, который ты мне на свадьбу подарила.
     - Да, сияю, как твой чайник со свистком. От счастья сияю. Наконец-то мужик, а не маменькин сынок, не зануда, непьющий, некурящий – мужик. И рожать я буду только от него.
     - Вона как! У вас уже и до этого дошло?
     - Нет, что ты! Это мои планы на ближайшую пятилетку*. А вчера

   *Расхожая шутка тех времен. Экономика СССР была плановой, с расчетом на пять лет. О выполнении этих панов навязчиво вещалось по всем СМИ постоянно.
-----------------------------------
он проводил меня только до общаги. В гости я его не приглашаю пока. Он меня только обнял. Галка, у меня кости захрустели. И прорычал: «Я тебя люблю». Я думала, он меня в порошок сотрет.
     - Страстный товарищ. А сколько ему лет, твоему Левшину?
     - Постарше нас с тобой. Думаю, лет тридцать пять.
     - Как ты считаешь, может тридцатипятилетний мужик, от которого в восторге даже ты, закопавшаяся в поклонниках, может такой мужик быть нецелованным мальчиком?
     - Понимаю, куда ты клонишь. Сама ведь тоже за разведенного вышла.
     - Уже за разведенного. Подчеркиваю, уже. И бездетного. И все равно трудности были и есть. Как знать, а вдруг я хуже его первой окажусь.
     - Ты?! Да никогда, такая умница.
     - То то и оно. Мужики умных не любят.
     - Надо же! И мы с Левшиным как раз об этом тоже говорили. А ты дурой притворяйся.
     - Мудрый совет. Надо подумать над твоим предложением.  Ну а ты, что ты о нем знаешь?
     - Ничего не знаю.
     - Так и слышится: и знать не хочу.
     - Угадала. Пусть сам все решает. Так устала сама все разруливать. Воевать, разводиться, нянчиться, воевать с чужой мамашей. Устала. Хочу побыть слабой женщиной. Ну хотя бы помечтать побыть слабой. У меня теперь мужик есть. Вот пусть сам все решает. А уж я за ним – хоть в тундру.
     - Ох девка, любишь ты трудности, как я погляжу. Но все равно, я за тебя рада. Левшин – так Левшин. Тем более, вас сам Косыгин 
сосватал.

     В цехе про них уже все всё знали. Даже больше, чем они сами про себя знали.
     - Огребла себе самого богатого мужика, - фыркала Катька Воронкова, сверловщица.
     - Конечно, такие деньжищи на своих прессформах заколачивает! Говорят, даже у Гущина оклад меньше, - соглашалась кладовщица Нина Ивановна.
     - Да ладно вам! При чем тут деньги, он ведь дрался за нее. И вообще мужик видный. Я ее очень даже понимаю, - возражала им контролерша Зоя.
     Мужики, почти все, стояли за любовь. И даже гордились, что свой человек, ну совсем такой, как и они, завоевал эдакую красавицу. Фрезеровщик Кротов благоразумно помалкивал, помня тяжелые кулаки.
     Женщины из бюро держали нейтралитет, ожидая дальнейшего развития событий. Только Рита безоговорочно поддерживала подругу.
     А они оба и не думали ничего скрывать. Да и вообще ни о чем не думали, кроме своей любви. И потому все время улыбались. Они уже вместе ходили в столовую в обеденный перерыв. И после работы тоже шли вместе, даже выйдя из проходной. Куда? Катька Воронкова с каким удовольствием проследила бы, куда это они ходят, но надо было забирать сына из садика. А потом готовить ужин, стирать. Да еще терпеть рядом этого полудурка мужа. Как тут не обзавидуешься на чужую любовь!
     И только утром эти голубки приходили на работу порознь.
     Катька знала на заводе всех. Знала она и Люську Горохову, нормировщицу из механического цеха, соседку этой столь ненавистной крали Левшина. И Люська поведала с великим удовольствием, что эта фря, действительно, проживает одна в комнате. Значит, любовница какого-то большого заводского начальника. Что к ней ходил молоденький мальчик ( ну просто ребенок! ), но она его бросила, как бесперспективного – конечно, Левшин побогаче будет. Что она строит глазки соседу Николаю и ее Вячеславу. Но Славик ее чарам не поддается, так как человек серьезный и знает, какими женщинами стоит дорожить.

     После работы он провожал ее только до метро. Так она сама установила. Близилась зима – не до прогулок. Зато в выходные они ходили в театры, в Эрмитаж, в Кировский театр на балеты, в кино и в рестораны. Говорили много и о чем угодно, только не о самом главном, что волновало обоих, о его семейном положении. Она боялась, что стоит лишь коснуться этого и всё рухнет. Потому говорили о другом.
     - Согласись, это даже невежливо было, Гущин знакомит меня с коллективом. Подводит меня к своему любимчику, гордости цеха, а гордость цеха пожимает руку начальнику, а меня даже взглядом не удостаивает. Мол, ходят тут всякие, от работы отвлекают.
     - Каюсь. Я не думал, что ты так это расценишь. А всё с перепугу.
     - С какого перепугу? Ты же меня до этого и не видел никогда.
     - Хм, очень даже видел. Мой верстак у самого окна стоит. Хороший наблюдательный пункт. Смотрю, Гущин идет. А рядом… И я – всё! Сразу копытами кверху. Понял, что пропал. Так что я знал, с
кем Гущин меня знакомил. А еще и расхваливать взялся. Неловко как-то. В краску вогнал.
     - И потом всё ходит, деловой такой. В голове только одни производственные задания. На меня не глядит.
     - Очень даже глядел. Специально приходил на работу пораньше. Занимал наблюдательный пункт. И ждал. И вот из-за угла литейки – появляешься. И я гляжу, гляжу! Впрок наглядываюсь. Да я каждую пуговицу на твоем синем пальто знаю.
     - Надо же. Ну ты конспиратор. А как ты узнал, что я не замужем?
     - Это совсем просто. Завод это ж большая деревня. И не хочешь, да узнаешь. А уж такая персона, как ты, всегда в центре внимания. Да про тебя народ знает куда больше, чем ты сама про себя знаешь.
     После «Шопенианы» с Ириной Колпаковой* он, как всегда провожал ее до общежития.

    * И.Колпакова – в те времена прима-балерина Кировского театра.
---------------------------
     - Может, все-таки пригласишь меня на чашечку чая? Холодно.
     - Ну пошли.
     Он вошел, и сразу комнатка ее словно сжалась, уменьшилась в размерах. Казалось, он занял всю ее кубатуру. Стул жалобно пискнул под сильным телом. Люда взяла чайник. Он выдернул из рук ее чайник. Отставил в сторону и прихлопнул ладонью. Давая понять, что сюда он пришел не чай пить.
     На другой день была суббота. Впереди два выходных. До Нового года оставалось четыре дня.
     - И тут она входит, Наташа моя. Веселая такая, - он вздохнул и
замолчал надолго. – С меня весь хмель как рукой сняло. А Наташа, поверишь ли, моментально словно постарела на глазах. Поглядела так на меня, ничего не сказала. И ушла. Даже дверью не хлопнула. И черт мне эту Райку подсунул! Я даже не помню, как с ней в койке оказался. И никогда так сильно и не пил вроде, как в тот вечер злополучный.
     Он закурил. Открыл форточку.
     - Ты прости, я понимаю, последнее дело – жену грязью поливать. Живем, хлеб жуем. Вот квартиру от завода получили. Сережку мне родила. Четырнадцать лет уже, самый трудный возраст. Недавно застукал его. Курит. А что тут скажешь, сам курю.
     - А с Наташей помириться не пробовал?
    - Конечно, пробовал. В тот же день побежал. Она ко мне даже не вышла. С братом разговаривал. Брат и вещи ее забирал потом. Сказал, отстань от нее, а то ребра переломаю. Ну это еще вопрос, кто кому ребра бы переломал. Драться мы тоже умеем. Но тут я, конечно, в бутылку лезть не стал. Попытался договориться. Мол,  пойми меня, как мужик мужика, так получилось. От дурак, лучше б ничего не говорил! А он мне, знаешь, что ответил? Я бы, говорит, тебя понял, как мужик мужика, если б на ее месте была другая какая баба. А тут – сестра! И за нее пасть порву. Правильно сказал. Я ее с работы поджидал, поговорить пробовал. Она только молчит. А потом к ее брату друг приехал. Тоже лейтенант. И вскоре они все втроем из Луги уехали. На Дальний Восток куда-то. Она замуж вышла за того друга. Разводились заочно. Я, конечно, был против. Да что толку, развели. Тем более детей у нас не было. Ну и дай Бог ей счастья. «Как, дай вам Бог, любимой быть другим». Так что вот, за плечами у меня уже два брака. Биография богатая.
     - Да уж. Галка, моя любимая подруга, тебя точно определила. Вряд ли, говорит, твой Левшин мальчик нецелованный.
     - С юмором твоя подруга.
     - За то и люблю. Тебе она наверняка понравится. У меня тоже приключений хватало.
     - Представляю. Ты вон и цех наш весь переколобродила. Это при том, что ходишь, глазки вниз, сама серьезность. Между прочим, знай, наши бабы тебя не любят. За всех не ручаюсь, но Катька с кладовщицей прямо зубами скрипят.
     - Да знаю. Я их всех за версту чую. Это я в детстве сильно переживала, что со мной девочки играть не хотят. Думала, я наверное плохая, дружить не умею. А когда поняла, что все дело в зависти, мне сразу жить легче стало. И потом, не все ведь женщины ко мне плохо относятся. У меня подруг предостаточно. Мы с Таней, школьной своей подружкой, в шестом классе расстались, до сих пор переписываемся. И какой дурак придумал, что не бывает женской дружбы? Женской дружбы не бывает у плохих женщин.
     - Райка моя ревнивая – жуть! По дури. Обычно безосновательно. Но что касательно тебя, то я просто диву даюсь. Она тебя нюхом чует.  С первого дня, как я тебя увидел. И то правда. Я в тот день лет на двадцать сразу помолодел. Домой пришел. Всё как всегда. Сели ужинать. А она подозрительно так смотрит, «Влюбился, что ли?». Я аж подавился. А седьмого ноября она мне такое закатила! Сразу все поняла. Ты, говорит, с ней был. Если б был с мужиками, пьяный бы пришел. Я и отпираться не стал. И понеслось! Не дом, а поле Куликово. А по мне сейчас, чем хуже, тем лучше. Что делать будем?
     - А вот ты и решай. Не могу же я сказать тебе, бросай свою жену. Не дождешься. Я чужих мужей еще никогда не уводила. А если и
получится, то мне это как-то не по себе. Короче, решай сам.
     - Да кабы не Сережка, то и решать было бы нечего. Задачка для первоклассника. А, все равно! Замуж за алиментщика пойдешь?
     - Да куда ж я денусь? – счастливо уткнулась она носом в его плечо.
     Да куда ж она денется от него. Ни с кем не было так хорошо, так просто и надежно. И весело.
     - Ага, попалась! Теперь-то я тебе за все отомщу! – говорил он злодейским голосом, распластав ее по тахте.
     - Это за что же? Я невинна, как младенец.
     - А балеты! Разве ж можно над мужиком так издеваться?!
     - Балеты? Ой, не могу, помру со смеху. Ну сказал бы.
     - Да, скажешь тебе. А ты возьмешь и бросишь меня, дубину неотесанную. Вот и приходилось эстетом притворяться.
     Они засыпали только под утро. И много смеялись, уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить соседей. А какая у него была спина! Широкая, как шкаф, и вся в буграх мускулов. Как здорово было гладить эту спину. А он мурчал при этом, изображая мартовского кота. Вот спроси ее, какая спина была у Арнольда. Ничего бы не сказала. Сроду не задумывалась. У Саши спина была гладкая и нежная, как у девушки. Сашу всегда хотелось пожалеть. Других мужских спин Люда не знала.
               
     Зина с Николаем и Аленкой уехали в деревню к родителям. Гороховы тоже куда-то отправились встречать Новый год. Марья
Васильевна тихо сидела в своей комнате. Кухня была в полном распоряжении Люды. Любимый торт, палочка-выручалочка, сметанник был готов. Не забыть завтра угостить Марью Васильевну. Традиционный советский салат с французским именем стоял на столе в комнате. Оставалось последнее и главное – пожарить мясо.
     Оказывается, как это здорово – кормить мужика! Смотреть, как будет уплетать он это мясо, подцепив на вилку сразу целый кусок. Никогда прежде не испытывала она этой радости ни с Арнольдом, ни с Сашей, ни даже с Олегом. С тем были студенческие вечеринки с разлитым по разномастным чашкам и даже по пол-литровым банкам портвейном. Закусывали плавлеными сырками да чьим-нибудь привезенным от мамы из деревни салом. Было весело, но это было совсем другое.
     А сейчас впереди у Люды был самый счастливый Новый год. Маленькая синтетическая ёлочка стояла на тумбочке. Светилась разноцветными лампочками. Левшин хотел принести настоящую елку, но Люда отговорила. В их комнатке и так не пошевелиться. Ничего, в тесноте не в обиде. С милым рай и в шалаше. С Левшиным рай и в 12-метровой служебной комнатушке.
     Она включила телевизор. Единственная ценная вещь, которую она забрала при разводе. Тем более, это был подарок ей от семьи Сафроновых на 25-летие. Переносной маленький телевизор «Samsung» Леонид Андреевич привез из Японии. «О, да ты богатая невеста», сказал Левшин, увидев эту заморскую технику. По телевизору показывали «Иронию судьбы». Это уже стало доброй традицией.
     Одиннадцать часов. Что-то он задерживается. Ладно. Пока есть время. Шампанское из-за окна доставать рано. Вот, чем придется заняться в ближайшее время – приобрести холодильник. Это одна   
она и без холодильника обходилась. Сейчас совсем другое дело.
     Половина двенадцатого. Может, он такси ловит? Ну да, он же с вещами. Конечно, такси. Она подошла к окну. Улицы огромного города были пусты. Одинокий бедолага переминался с ноги на ногу на автобусной остановке. Она достала шампанское, стоявшее между рамами. Где же он?
     По телевизору куранты били двенадцать. Шампанское, словно символ одиночества стояло нераспечатанным. На сметаннике подсыхали мандариновые цветочки.
     А что ж ты хотела? Вот он удел любовницы – праздновать вдвоем с телевизором. А он будет годами метаться между тобой и семьей, так ничего и не предприняв. Мужик! Да, самый что ни на есть типичный русский мужик. И все-таки, что произошло? Раиса валяется в истерике? Или, как Сашина мама, придумала криз гипертонический? Или сын кинулся на шею «Папа, не уходи!»? Или подрался с отцом, и теперь он, ее Левшин, лежит в беспамятстве с проломленной головой? Ах, да просто он решил остаться с семьей!
    В дверь тихо постучали.
     - Людочка, к тебе можно? – На пороге стояла Марья Васильевна с тортиком на тарелочке. – С Новым годом тебя, с новым счастьем.
     И тут Люда не выдержала. Слезы ливанули по щекам. Она кинулась к Марье Васильевне и зарыдала у нее на груди.
     - Ну что ты, что ты? – гладила по спине ее Марья Васильевна. – Все обойдется. Все будет хорошо. Как там у Толстого нянька Левину говорит: «Все наладится, было бы здоровье да совесть чиста».
     Часа в два Марья Васильевна ушла к себе. Они так и не вспомнили про шампанское. Надо было тоже укладываться спать.
По телевизору транслировали «Голубой огонек».
                И под ливнем, и под градом
                Лишь бы быть с тобою рядом! –
пела Пугачева, размахивая хитоном, словно крыльями бабочки.
     И тут в дверь снова робко постучали. Нет, Левшин стучал бы не так, и все же… Она кинулась к дверям. На пороге, виновато улыбаясь, стоял Саша.
     - С Новым годом, Людочка. Ты прости, я хотел пораньше, до курантов…
     - Саша, Сашенька, это ты.
     Слезы опять сами собой потекли по щекам.
     - Ну что ты, что ты, не плачь, - переживал Саша. – Ты прости, что я так долго не приходил. С мамой, действительно, было очень плохо. Ее парализовало.
     - Я знаю. Виктор Сергеевич мне все рассказал. Как она сейчас?
     - Сейчас получше. Самое главное, по квартире ходит. Я даже на работу вышел. А то приходилось домой брать задания. Хорошо, пошли мне навстречу. А то хоть увольняйся. А жить на что? Вот я и подумал тогда, не могу же я и на тебя все это тоже взвалить. Но так скучал!
     - Сашенька, милый, - она гладила его по щеке, верного своего наивного Сашу. Вот уж кто будет любить до гроба.
     - Мы с мамой Новый год встретили. И она заснула. И так я тебя захотел увидеть! Я шампанское взял и коробку конфет. Ты прости, она уже распечатана, мама две конфетки съела.
     Люда улыбалась, слушая его оправдания.
     - И пошел. А транспорт-то не ходит.
     - Это ты с Петроградской так пешедралом и топал?
     - Нет, я потом все-таки машину поймал. Но пешком тоже, конечно. Упал один раз. Скользко. Хорошо, хоть бутылку не разбил.
     - Ну тогда открывай свое шампанское. Будем веселиться.
     - А я всё шел и боялся, а вдруг ты уже спишь.

     Она проснулась от того, что Саша заворочался и сел. На пороге, держа в руках дорожную сумку и рюкзак, стоял Левшин. Все трое молча застыли на бесконечно долгое мгновение.
     - С новым счастьем, ребята, - задыхаясь, сказал наконец Левшин и грохнул дверью.
    Синтетическая елочка упала на пол.
     Серенький замученный рассвет робко вползал сквозь шторы в комнату.