Страх внедрения. Главы 2 - 4

НАТАЛЬЯ МЕНЩИКОВА. СТРАХ ВНЕДРЕНИЯ

Глава 2

А бзик был. Самый настоящий. Роза. Чёрная. С золотой каемочкой. Можно заказать розу синюю, фиолетовую, зеленую. Говорят, голубых и чёрных роз в природе не существует, но среди искусственно созданных - их сколько хочешь. В каком-то одном месте на Востоке росли природные черные розы, но как оказалось, они были перезрело-бордовыми. Сделают и каемочку - любой толщины, какую закажешь. Чёрт его знает, что добавляют в цветы, гены жар-птицы или марсианина, но, скорее всего, поражают цветок черным юмором - и он начинает вырабатывать цветовые антитела. Именно такую розу Нелли все время заказывала в день смерти своего последнего неофициального мужа. И несла на кладбище. Одну. Непременно черную. С золотой каемочкой.
Она и приснилась, роза эта. Даже каемочка золотая, хотя весь сон был исполнен в черно-красном. Обычно Нелли снились цветные сны, иногда музыкальные, даже с запахами. В этот раз роза не пахла никак. Мутанты вообще мертвее всех мертвых, вот и не пахнут, у них запах гниения мутирует в не-запах.
В этот раз сон явно напоминал какие-то обрывки из отрывков реальной Неллиной жизни. Розу с золотой каёмочкой она несла на кладбище. Очень эта роза подходила к ее взрывоопасной рыжей шевелюре и распахивающемуся от ветра алому плащу, поверх которого был повязан дымчатый газовый шарф. Прямо «Красное и черное», пожалуйста вам, с золотой каемочкой!
Роза вдруг превратилась в сирень (неизвестно вовсе, почему именно сирень?). Один цветок на ветке этой сирени выделялся особенно: он был похож на махровый, семилепестковый притом, даже считать не пришлось: в его чашечке водрузилась капля росы, которая отливала в каждом лепестке цветами радуги. Сочинилась и аффирмация или даже молитва, весьма странная молитва про сирень, чувствующей духовное единение с барельефом, которую Нелли напевала в ритме блюза. Вероятно, такая причудливая молитва помогала грехи замаливать этой женщине и по смыслу сливалась именно с черной розой.
 
Сирень своим дыханьем лёгким
Тянулась долго к барельефу,
И в сумерки лиловые
Чрез семь лишь вёсен
Достигла его лика на стене.
Не потому она его желала,
Что рядом подрастала и цвела,
Но вжиться в нём и умереть стремилась,
Чтобы самой впечататься
В его суровый профиль,
Исполнив свой полночный
Блюз сирени.
Как карлик белый во Вселенной
Встречается с себе подобным
И вовсе не по внешним данным,
А также матерьяльному достатку,
Но потому что так судьба велела
Исполнить свой последний блюз,
Слиясь, взорваться -
И новую по качеству звезду родить
Богам на зависть.

Отдельные выжившие критики сказали бы, что так теперь стихи не пишут... Теперь вообще много чего не происходит. Теперь «делают» «тексты» "беллетристы" и «беллетристки», "блогеры" и «блогерки», в лучшем случае - "авторы" с «авторками», всякие скрипторы, никак себя не выражающие индивидуально, - кто угодно, только не "писатели" и "поэты" "сочиняют" свои "произведения". В истории такое периодически происходит и вполне лечится, опыт накоплен, но, как и всё в мире, пока мир существует, периодически возвращается на новый или один из старых витков действительности.
Многое вообще решается помимо твоего Я, помимо тебя. Такое впечатление, что космос, хоть и  безмерно огромен, напоминает бочку, в которой скопились души, как пресловутые сельди, живые и не очень, консервированные, маринованные, слабосолёные и с подкопченой репутацией– и чтО с ними делать – измотанный Всемирный Разум уже давно не знает. Время от времени Он, этот Разум, посылает души то в чистилище – этакий «буфер обмена», то в «корзину» для дальнейшего удаления, то делает перепост по какому-то своему разумению и проектам, - на то Он и Разум. А человек? Что может человек? – Только констатировать некий факт, как Диоген в бочке, правда, давно не пустой, а туго забитой пресловутыми душами-селёдками. Нелли чувствовала себя всё-таки пока Диогеном, а не рыбиной, а потому не была скована законами моды, она давала волю и своей памяти, и своей фантазии, уж тем более во сне.
Неллин сожитель Марк, он же Флегманозов, работал врачом в одной научно-исследовательской клинике, где лечили разные болезни какими-то засекреченными способами. Клиника была переполнена больными, а жаждущих и страждущих не убавлялось, поэтому очень быстро их с Флегманозовым московская крошечная квартирка превратилась в проходной двор, где ютились больные из разных городов и весей, кто с головой, кто с менее интеллектуальными органами, те, которым не хватило места в клинике. Дело доходило до того, что вместе, а потом и вместо больных в дом стали наезжать родные и близкие выздоравливающих и выздоровевших людей. По поводу каждого такого приезда Нелли решила сочинять эпитафии-дразнилки, чтобы трансформировать дискомфорт в нечто развлекательное. Она решила, что это могло бы быть прибыльным бизнесом, особенно в эпоху виртуальных кладбищ. Идеи Нелли продуцировала бесконечно, но заняться бизнесом по-настоящему она не хотела: не ее это было предназначение. Временами она практиковала как психолог, но часто подрабатывала написанием статей в журналах, диссертаций, книг для того, кто сам писать был не способен, а также редактированием учебников для вузов - полученные ею специальности позволяли ей это делать, а в условиях мужнего альтруизма нужно было как-то выживать. Это было чем угодно: сублимацией, развлечением, страстью, однако не серьезным зарабатыванием денег.
Однажды Нелли проснулась, вздрогнув от неожиданного голоса, который раздавался, как из рупора. «Должно быть, митинг опять устраивают или народное гуляние какое-то», - подумала Нелли сквозь не совсем еще рассеявшийся сон. – «Совсем оболдели, по ночам уже митингуют». Нелли встала попить воды, но, просочившись на кухню через распластанные повсюду тела больных людей, она увидела непонятно откуда взявшегося джигита. Сначала Нелли подумала, что он ругается с Флегманозовым, но оказалось, что он ведет с ним кухонную светскую беседу.  От такого раздающегося на все четыре стороны света голоса  встанут не только живые, но и мертвые с косами, серпами, молотами и прочими хирургическими инструментами – кому что приглянется.
Пришелец прибыл из далеких кыргызских степей, там, на границе с Китаем, в одном из селений возник какой-то страшный вирус - и требовалось его побороть всеми возможными и невозможными способами медицинской науки. Этот кыргыз приехал за Марком, только на лошади можно было пересечь границы, которые были закрыты по всему миру для другого транспорта из-за распространяющейся стремительно заразы.
- Вам надо записаться на командование парадом, Вас без всякой аппаратуры на всю Москву и область будет слышно.
Если какой симулянт и завалялся в кровати, то после Неллиных громовых раскатов уже все дрейфовали в район кухни.
- Ну зачем ты так грубо, котик? - с виноватым упреком произнес Марк.
- Я же не площадной бранью ругаюсь!
- Они так хорошо меня принимали прошлым летом. Ну помнишь, женщина из Таллинна, которую я лечил после отравления? Отравилась она каким-то восточным бальзамом. Да помнишь ты! Та, которая оставила журналистику и уехала в киргизский аул учительствовать? Это Батырбек, ее сын, – продолжал уговаривать Нелли Флегманозов. - Я тебе еще рассказывал, что у них в доме много разной живности, и по утрам на печке стоит варево для гусей и телят, а на столе - поваренная книга девятнадцатого века, где дается рецепт парфэ из фиалок...
- А фиалки можно заказать из Ниццы.
-  Ну Нельчонок, имей такт, иначе, что люди подумает о москвичах?
- Пусть люди думают, что москвичи - вообще-то тоже такие же люди, что у них тоже личная жизнь есть, со своим ритмом и привычками. И слабые воспоминания о сексе у них еще теплются. Не только в анекдотах.  И с работы москвичей еще не всех прогнали. Они ей дорожат, между прочим, им перед работой выспаться надо. Нас твоя учительница тоже варевом для телят обязуется кормить, когда мы работу потеряем?
У Нелли пересохло в горле. Она вытащила из холодильника банку с клюквой, насыпала ее в чашку, растолкла деревянным пестиком, как подабает человеку, придерживающемуся здорового образа жизни, добавив немного мёда, налила воды, и с удовольствием сделала несколько глотков. Гнев понемногу отступал:
- И вообще, я хотела закончить статью. О больших формах и мечтать не приходится, никаких условий!
- Нет, есть большой форма! – произнес джигит. – Я привез вам большой форма!!! –  он достал из своего чемодана действительно огромный малахай ручного производства и протянул его Нелли. – С такой большой форма вас в степи ветер не продует!
- А вы что, намекаете, что пора  в степь уходить? В ту, надо полагать?!
- Не намекаю, предупреждаю. Наш шаман сказал: страшный время начинается, очень страшный. Все люди разобщен будет, все друг друг бояться будет и каждый по своим формам сидеть будет. Может, талантливый врачи помогут...
Так что Флегманозов нужен был не в качестве свадебного генерала.
После семейного скандала Флегманозов всё-таки уехал с киргизом.
Марк работал раньше в институте микробиологии с разными вирусами: Эбола, Марбург, Венесуэльский энцефаломиелит лошадей... Он был влюблён в своё дело. Понятно, что он рванулся исследовать знакомые ему  научные проблемы, просто не мог удержаться, к тому же, хотелось помочь людям, вытащить их из новой беды, масштабы которой ещё не были известны.
Марк звонил Нелли несколько раз на дню  из какого-то засекреченного места какой-то закрытой лаборатории, - и всё было хорошо: крыс он в руки не брал, они могли укусить. Работал в основном с морскими свинками, кроликами и обезьянами - макакой резус, гамадрилами, с зелёными мартышками.
Нелли старалась не допускать дурных мыслей, чтобы они не могли материализоваться. Но когда приказываешь себе  - не думай о зелёной обезьяне! - Она обязательно приходит на ум! Вдруг подопытная зараженная обезьяна убежит, упрыгает куда-нибудь по шкафам и воздуховодам - попробуй, поймай её! А ребята в спецкостюмах, движения скованы...
В один из дней, когда Нелли смотрела в окно, она снова подумала об этой самой зелёной обезьяне. Зазвонил смартфон.
Марк с молодой ассистенткой забирали кровь у белой свинки. Волонтёров, приходивших обучаться в "грязную зону", как правило, было совсем мало и они были неопытны. Ассистентка неловко проколола иглой и зараженное животное, и резиновую перчатку Марка. Врач с ассистенткой быстро прошли дезобработку и вышли в "чистую" зону, откуда Марк и звонил жене.
- Не беспокойся, - сказал он Нелли - движения поршня шприца не было, полученная доза совсем крохотная, всё в порядке.
Но  через четыре дня у Марка появились признаки заболевания, поднялась температура. Вся команда врачей приложила силы для выздоровления Марка - и чудо случилось: Марк стал выздоравливать.
- Как я могу сгинуть в этих степях, Нельчонок? – звонил он Нелли. – У меня есть большой форма! Ну ООООчень большой форма!!!!!
Но, видимо, судьба всё-таки была сгинуть Марку в «тех» степях. Налетел сильнейший ураган, пострадало здание научного института. Марк в числе нескольких сотрудников оказался под руинами и погиб. Малахай Батырбека от такого ветра не спас.
Подробной информации об этом Нелли не сообщили, потому что исследования, в которых Марк участвовал, имели не только медицинское, но и оборонное значение. Прах с урной Нелли прислали позже. И поскольку она не видела, как всё произошло, Марк так и остался для неё куда-то надолго уехавшим, туда, где изучался страшный вирус, грозивший человечеству исчезновением, туда, где он обязательно найдет способ спасти человеческие души, хоть их, этих душ, как сельдей во вселенской бочке. А когда Марк откроет это спасительное средство – подмигнет Нелли из секретного места Вселенной какой-нибудь яркой звёздочкой.
 Нелли вспоминала каждую свою оплошность, каждую обиду, которую неосторожно сделала когда-либо Марку, каждый свой укол. И уже безучастно смотрела в окно, ни одна звёздочка не подмигивала. В переулке всё так же передвигались люди, живые люди, правда, их было теперь очень мало и они были облачены в маски - вирус распространялся по миру с ураганной скоростью, объявили пандемию, мир погружался в тьму карантина.
Нелли взялась за написание своих сочинений, теперь ей никто не мешал и бзик с розой придумала. Захотелось необычного цветка,  не просто фиалок из Ниццы, которые можно спокойно заказать по Интернету. А Розарий на могиле Марка праздновала именно с черной розой.
Когда Афродита бежала к своему раненому вепрем возлюбленному, то уколола ногу о шипы розы, и белая роза покраснела от крови. В Неллином сне, когда она стала отрывать лепестки розы и бросать их на могилу своего возлюбленного, как во время древнеримского праздника, роза нечаянно зацепила своим колючим стеблем туфлю и, шипом прорвав колготки, уколола ногу. Брызнула кровь, окропив и могилу и разбросанные лепестки. Кровь мгновенно сделалась запекшейся, чёрной.
У Нелли сильно заныла нога, отчего она проснулась, не успев добежать в ночном измерении до своего Марка. А он бы стал исцелять, ее вечный врач! Марк уже давно, наверное, все простил, как он это делал всегда.
Нога, накануне ушибленная при падении, уже реальном, на той самой ледяной дорожке в переулке, ныла. И душа тоже: ей предстояла встреча со следователем. Все мы немножко подопытные белые свинки, все мы оборачиваемся, когда чувствуем, что что-то не так. - Непреложная истина. Нелли снова улыбнулась.

Снова пришлось объяснять следователю все с самого начала, что никакого Синепузова она не знает. И что в доме рядом с Оранжевой дачей в Кузьминках она оказалась по делам, собирала материал для своего очередного опуса о тайном обществе «уходистов» или «приходистов», может, «туда-сюдаистов», в философской подоплеке которого ей еще предстояло разобраться. Однако она могла послать все надолго и предаться спокойной жизни без писания, философии и прочих нелепостей, отравляющей ей этот покой. Там же, в этом «надолго», определить местечко надоедливому следователю с его дурацкими вопросами: «Вас в этом доме часто видели!». Ну и что? «Вы являетесь членом этого общества?». Ну сам бы подумал, как она, такая вся штучная, такая отдельная, может стать каким-то членом какой-то тусовки? Даже если бы Неллин очередной каприз и сделал ее итым членом энного общества, то какое это имеет отношение к убиенному Синепузову, хоть бы объяснили!
Выходя из кабинета следователя, Нелли столкнулась в дверях с женщиной, только что к нему направляющейся. Где-то она уже видела этот профиль, эту спадающую на нежную щёчку русую прядку...  Женщина тоже приостановилась и даже хотела что-то спросить, но потом раздумала, засуетилась, дернула дверную ручку слегка подрагивающей рукой, и взгляды их разъединились плоскостью закрывающейся двери.


Глава 3

Нелли по привычке смотрела в окно, в переулок, это было ее упражнение перед тем, как начать что-то делать, особенно писать, отслеживание хищницей обстановки перед прыжком. И для медитации обычному городскому жителю это занятие вполне годилось.
Взгляд Нелли скользнул по солнечному блику на доме. Солнечный луч дотронулся до дома и рассыпался в охапку разноцветных тонких лучиков, Нелли сфотографировала эту красоту смартфоном.  Компанию созерцающей Нелли составлял кот Рыбик. Серьезная форма его имени была Рыбо, что означало аббревиатуру от более сложного, состоящего из двух слов - Рыжая Бородка. Кот имел трехшерстный бело-рыже-камышовый окрас, а лицо (ни в коем случае не морда!) дразнило магической асимметричностью, являя миру одну половину белую, другую – камышовую. Борода же выделялась огненно-рыжим интеллектом, в чем ни хозяйка, ни кот не сомневались.
Такими сонаправленными взглядами Нелли с Рыбиком пронзали переулок, не обращая внимания на прохожих, не замечая в этот раз, оборачиваются ли они и какой общий цветовой фон создают, потому что сложное чувство нахлынувших воспоминаний и размышлений занимало беспокойные головы женщины и кота.
Сбрасывали снег с дома напротив. Это был старинный трехэтажный особняк, когда-то принадлежащий, как утверждают отдельные москвоведы, Сухово-Кобылину, драматургу и прозаику XIX века, личности весьма загадочной.
 Много лет назад по неизвестной причине дом этот загорелся. Горела кровля. Мгновенно она выгорела дотла вместе со старыми деревянными перекрытиями. Пожар быстро потушили, однако крышу пришлось восстанавливать. Ее покрыли чем-то вызывающе блестящим, но дешевый блеск покрытия страшно диссонировал с унылым обликом благородного старца-дома. Возможно, Сухово-Кобылин жил здесь, когда его обвиняли в убийстве любовницы француженки Луизы Симон Деманш.  Следствие не могло доказать виновность Сухово-Кобылина. Убийцу тоже не нашли. Однако сплетни вокруг этого происшествия терзали писателя до конца дней его. Как без них? Переживания стимулировали его к литературным занятиям. Даже литературная деятельность этого своеобразного человека из знатной дворянской семьи, по преданию, кровно связанной с царской династией Романовых, сопровождалась событиями мистическими и драматическими. Его пьесы, вскрывающие язвы общества, запрещались десятилетиями.
Потом на заново покрытой крыше вдруг стал вырастать какой-то радостный домик, почти весь стеклянный на все четыре стороны, болтали, предназначавшийся в качестве художественной мастерской одному мастеру, раскрашивающему старые черно-белые фотографии и фильмы, черно-белую жизнь во все цвета радуги. Только Карлсон бы и не постеснялся жить в таком домике, потому что домик весь просвечивал, а Карлсон уже давно перестал комплексовать по всем поводам и без. Однако домик так и остался пустым. Видимо, прежнему хозяину нижних этажей такое соседство не могло понравиться, Карлсон испугался привидения, которое оказалось похлеще «лучшего в мире привидения», то бишь его, и улетел в теплые края, как перелетная птица. Блики прощального солнца появлялись то в одной точке этого всеми брошенного жилища, то в другой. Нелли с Рыбиком буквально замерли в предзакатной медитации.
На розу, стоявшую на подоконнике, села муха. И откуда только появляются мухи зимой? А ведь не к добру это, примета плохая. Муха зимой – к покойнику. Улетай, муха, вслед за Карлсоном, на юг! Не хочу! В нашем доме только я и Рыбик! Помирать здесь некому и незачем. Всё! – Нелли разнервничалась не на шутку, совсем неоригинально раздувая из мухи слона. Муха, видно, почувствовала, что Нелли купила розу для покойника. Это верно: завтра Нелли пойдет на могилу к Флегманозову.
 Бух! Кот Рыбик одним стремительным лаповым ударом атаковал розу. Упала и разбилась старинная китайская ваза с золоченными птицами на ветках цветущей сливы, полетели в разные стороны черные крылья розы с каемочкой из золота. Зажужжала в предсмертной агонии муха, зажатая на полу ловкой и безжалостной лапой Рыбо. Можно считать, что примета сбылась. В тесном обществе Нелли с Рыбиком муха оказалась лишней. Теперь ее нет.
Нелли подняла с полу остатки розового бутона. Да, конечно, так и вышло, что роза предназначалась мухе, - теперь муха мертва. Мертвая роза для мертвой мухи. Примета сбылась. Глупости.
Глупости отвлекали Нелли от тяжёлых мыслей. Она взяла щетку и смахнула с края ковра оторвавшиеся лепестки с рваными следами кошачьих когтей, замела их вместе с осколками вазы в совок и бросила все это в урну с мусором.
Да, да. Роза, урна, кладбище, женщина с прядью на нежной румяной щёчке...  Где-то она это все уже видела... Да, женщина эта самая... Она... Та, которую Нелли встретила сегодня в дверях кабинета следователя. И этот же профиль с прядкой... Кладбище... Несколько лет назад... И еще раньше... По какому-то другому поводу... И не на кладбище...
Нелли вдруг все стало отчетливо вспоминаться. Так бывает в фильмах: какая-то деталь крупным планом - и разворачивается целая история.
Несколько лет тому Нелли пришла со своим розовым бзиком на могилу, где давно покоились, присыпанные бугорком, расцвеченные незабудками и ландышами, ее с Флегманозовым страсти. Она была так увлечена этим своим бзиком, что не сразу почувствовала присутствие кого-то еще, позади себя, справа, неподалеку. Когда она повернула голову, то увидела скорбный профиль женщины библейской красоты. Легкий шелковый платок плотно покрывал голову женщины, концы которого перекрещивались спереди под подбородком, огибали шею и связывались в узел сзади. Из-под черного платка выбивалась эта русая прядка волос. Прядка выглядела какой-то нелепой, хотя и казалась  продуманным элементом прически, чем-то вроде локона, что ли. Она, эта прядка, всем своим нахальством острого завитка топорщилась сама по себе, как будто ей хотелось воздуха, а под платком было душно, тесно и прижато.
 В скорби своей женщина не заметила Нелли. Она стояла у семейного могильника. Одна могила была свежей. Нелли тогда еще подумала, что ведь на Новодевичьем кладбище теперь хоронят лишь знаменитостей, – чья же это жена? В том, что это жена, а не мать, не сестра, и тем более, не любовница, не сожительница, не знакомая и тем более не туристка, - почему-то не было сомнений: уж очень добродетельным был весь облик женщины.
- Мам, пойдем! – послышался сзади девичий голос.
Женщина, не отрывая взгляда от могилы, у которой стояла, молча сделала несколько шагов, а потом взяла дочь под руку, и они пошли. Девица всеми чертами лица была похожа на мать, и столь же на нее не похожа, пропал этот библейский флер, и если мать без сомнений можно было назвать красавицей, то дочь временами казалась даже дурнушкой – настолько природа не любит повторений.


Глава 4

Нелли позвонила подруга.
- А пойдем завтра на презентацию книги о Сухово-Кобылине, тебя ведь интересовала эта историческая фигура!
- Ксеня, я бы с удовольствием послушала лекцию о соседе, но не могу. Завтра устраиваю очередной Розарий.
- К Марку на могилу что ли пойдешь?
- Ну конечно.
- Презентация вечером!
- Да я к этому времени только проснусь! Устала, выспаться бы хотелось!
- И пойдешь на кладбище?
- Самое время.
- Сумасшедшая! На кладбище после захода солнца не ходят!
- Это еще почему?
- Не знаю. Примета такая.
- Да ладно! Я призраков стараюсь не тревожить ни в это время суток, ни в другое. Да они и сами лишний раз не выйдут из могил.
- Ты в этом уверена?
- Почти что. Они боятся, что их место займут живые, если они могилы оставят.
- Ну ладно. Я чувствую, у тебя чёрный юморок пошел.
- Говорю же, не выспалась. Позвонишь потом, расскажешь, что новенького.
Нелли взяла своего Рыбика, важно возлежащего на смартфоне, на руки и ткнула пальцем в телефон на номер старого друга семьи.
Он сразу ответил. Нелли представила, как Борис Борисович поднес трубку к своей  аккуратно постриженной бородке и произнес довольным голосом с аристократическими бархатными переливами:
- Слушаю Вас, сударыня.
- Борисыч, - почему-то он любил, чтобы его именно так называли, вероятно, не видел смысла повторения одного и того же имени дважды, но фамильную традицию подчеркнуть хотелось, притом в народно-усеченном варианте. - Не знаешь, почему на кладбище ходить после заката солнца – плохая примета?
- Знаю.
- Почему?
- Ночь. Девушка идет по кладбищу. Тихо. Ее догоняет молодой человек. Она оборачивается. Парень смотрит на девушку. Луна освещает его глаза. Они пустые. Девушка растерялась и спрашивает парня: «А вы не боитесь привидений?» «Когда жив был, – боялся». Так ей парень ответил.
- Ну ты все со своими студенческими байками!
- Это о Лефортовском кладбище говорили. О немецком, там умерших в эпидемию чумы хоронили. А вариант этой байки, знаешь какой?
- Мой вариант будет завтра.
- А мой сегодня. Парень ответил девушке: «А чего нас бояться? Мы уже никого не изнасилуем!»
- Ну, тогда не буду вас бояться, уговорил. До встречи у Люцифера!
На следующий день Нелли купила розу с разноцветными лепестками, потому что черную с золотой каемочкой уже не успела заказать. Символически разноцветная роза вполне заменяла черную, потому что черный вбирает в себя все волны цветового спектра и в некотором смысле представляет собой разноцветие.
 Когда проходила мимо могилы, где видела женщину, то обратила внимание на надпись на памятнике черного мрамора в виде раскрытой книги: «Синепузов Р.Р.». Так это он здесь похоронен! Эта библейская красавица – его жена! И с ней я виделась у следователя! – подумала Нелли. – Мои вчерашние воспоминания не обманули.
Всепоглощающее холодное брюхо могилы Синепузова целиком было утыкано унылыми искусственными цветами, которые Нелли терпеть не могла. Она ринулась к могиле своего мужа, прильнула к приютившей его колыбели щекой разноцветной розы и, как всегда, стала делиться новостями с Марком. На этот раз новости были тревожными. Нелли попросила Марка проявить инициативу и выяснить, с кем тот теперь живет, кто этот Синепузов и почему был Синепузовым при жизни. И каким боком этот с синим пузом касается ее, Нелли.
Но потом Нелли опомнилась: и при жизни от милого, доброго Марка ничего серьезного было не добиться. Приятно общаться с таким человеком, который всегда смотрит на мир чистым детским взором, но жить с ним тяжело. И всю эту тяжесть сама волоки, на своих плечах, он будет только растерянно смотреть и неловко улыбаться, как беспомощное дитя. Впрочем, за это Нелли его и полюбила, за это и ненавидела порой. На прощание она все же ласково и снисходительно улыбнулась, на том и оставила лежать своего не-ангела и не-хранителя.
Нелли снова прошла мимо могилы Синепузова, теперь уже обратив внимание на детали, на дату рождения и смерти. "Молодой", - подумала Нелли.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Полный текст романа читайте в книге:

ISBN 978-5-4477-3617-0; УДК 82-8; ББК 84 (2 Рос=Рус); М50. Менщикова Н.В. Страх внедрения: аллегорический детектив. - М.: Издательство РСП, 2022. - 180 с. 16+

(С)Фото Натальи Менщиковой