В ночь на Осенины

Старый конь чуть не споткнулся об огромный комок жухлой, но из-за плотного давнего сплетения образовавший по центру каменную жёсткость, палой травы. Да в последний момент - выправился, заржал и даже прибавил хода. Вскоре конь вывернул с пригорка и, с не подгонявшим его всадником, бодро въехал в сонную, покрытую лёгкой пелеринкой тумана, долину.
- Ну, коняжка, умаялся…
Световит потрепал конягу сильной рукой по вспотевшей гнедой гриве, с лёгкими, кажущимися пока совсем неуместными редкими прядками седины.
- Видно заждались нас. Ну, да уже приехали.
Селение встретило всадника ожидающей внимательной тишиной.
Дела было много.
Световит спешился и ещё раз погладил своего когда-то безгранично могучего, но ещё весьма грозного коня. 
- Ну, старый, потерпи. Осенины в разгаре. Ещё ночь и день, а там до самого Карачуна всё время почти отдыхать будем. Давай-ка посмотрим, как они здесь праздник справляли, да к студёной поре готовились.
Деревня сразу понравилась.
Прямо в центре спящей, встретивших их благожелательным молчанием деревни, на небольшой, наряженной лентами и умело завязанными узорными платками площади, лежали яства оставленные специально для них: несколько огромных кусков полутораметрового медового пирога, витые слоёные финтифлюшки, бантики, да рогалики с маком и разным вареницем, знатные простые закуски, соленья, мочения и что-то совсем неимоверно затейливое, благоухающее ароматными травами, в маленьких расписных мисочках в центре стола. Коню особенно понравились мочёные яблочки и пироги с белым клевером и брусникой.
Всё вокруг сияло чистотой. Мало того, что все дворики, дорожки и задворочки были тщательнейше чисто выметены – ни на лавках, ни в прихожих, ни в горницах, спальнях и спаленках домов не было ни соринки. Казалось, сама Фекла Заревница прошлась с волшебным веником и озёрной тряпицей и прибрала весь сор и пылинки. Да, вон она обронила два волоска из своих соломенных лохм.
По всем дворам и улочкам старые листья ещё прошлым утром были собраны в огромные кучи и преданы огню. В огонь бросили все старые обиды, несовершённые потускневшие замыслы. Отпустили с миром в ясность пламени прошло-нынешние сожаления и лишние заботы.
Каждый, особенно малышня, посмотрели на огонь зажжённой свечи и загадали заветное желание. Многие, помолчав и собравшись с духом, выстроили лесенку задуманных в этот огневой миг шагов и свершений к будущей весне. Кто-то подвёл итоги. Кто-то просто с радостью встретил Новолетие.  Все, от как лунь седого, столетнего с небольшим гаком старичка Пахома до юркой, егозливой, озорнючей,  почти четырёхлетней Лексы перепрыгнули или были переброшены через высокое ясное пламя родового праздничного костра.
Веточки, с красно алыми и багровенькими ягодами, и листья рябины были развешаны и разложены рядом с окнами, помещены между оконными рамами, став надёжными солнечными оберегами. Другие малые обереги - развешены или спрятаны в тайных схронках в горницах и спаленках.
Не забыли провести даже старинный обряд захоронения мух, комаров, гнуса-мошки и тараканов – этих надоедливых обитателей знойного лета.
Всё старое, рваное, непоправимо сломанное, включая старые ветхие мысли, было изгнано, брошено в чёрный зев сырой щедрой земли или предано огню.
Для домовых и овинников оставлены плошечки с молоком и кусочки пышных пирогов с мясом, капустой, грибами, собранными в последний грибной день, с яблоками, грушами и сладкими ягодами.
Видишь, - снова обратился к коню довольный Световит, -  Здесь почти всё и без нас сделано. Ладная деревенька.
Он что-то пошептал, брызнул из расписного кисета радужными лучиками, проворно разбежавшимися во все стороны, и возгласил:
Пусть Зари* исполнятся!  И все, в ком затеплился осенний огонь хоть на малюсенькую искорку любви - обретут по весне её благодетельную силу и пламя!
Потом добавил ещё несколько слов на почти забытом людьми древнейшем языке. Оседлал коня. Потёр трудовые мозолистые ладони, приговаривая, - Ну, всё, старый. Пора в путь-дорожку. У нас ещё два селенья не охвачено. До утра впритык успеваем. Ну, с ветерком!!   
И был таков.
Над деревней сгустилась добрая, ласковая, неподвижная тишина.
Всё вновь замерло до прихода трепетного, ещё вдалеке спешащего, слегка неверного осеннего утра.
И только почти у самого леса, у дальней околицы старательно повторял, роняя в холодную пустоту ночи подслушанные ненароком новые вещие слова, выдавшийся в этом году особо дождливым и ненастным, тревожный месяц вересень.


Зари*      —     желания о любви.