La famiglia dannata. Книга 3. Глава 7

Глава 7. Возвращение.

Сколько это продолжалось? Казалось, прошла целая вечность! Пребывание в этой липкой черноте затянулось настолько, что я уже молила об адских муках, только бы выйти из этого вакуума!
И когда чернота ещё держала меня в своей власти, до меня вдруг начали доноситься какие-то звуки. Это было первое, что смогло увлечь мой ум, который уже, казалось, тоже канул в небытие. Душа моя возрадовалась, она ликовала. Надо мной смилостивились!
«Если я слышу – значит, я жива», - почему-то подумала я.
Времени я всё ещё не ощущала. Звуки радовали мою душу. Я их не разбирала, не могла различить, что доносилось до моего слуха – они звучали как сквозь подушку.
Спустя какое-то время среди шумов я стала различать голоса. Они звучали приглушённо, слов было не разобрать, но они радовали меня, как глоток свежего воздуха.
Прошло ещё какое-то время, которое после бесконечной пустоты, казалось мне мгновением, и чернота приобрела серый оттенок. Существование моё приобрело определённый смысл. Звуки я теперь слышала постоянно и постепенно – всё отчётливей. А теперь ещё и появились оттенки. Мгла больше не была кромешной, теперь она расползалась слабо подсвеченными пятнами.
Голоса стали явными, я уже могла разобрать каждое слово, а окружающее меня пространство стало раскрашиваться в разные цвета – это меня несказанно радовало.
И, наконец, солнечный свет смог пробиться тоненьким лучиком сквозь бесплотное пространство, которое меня окружало. Я уцепилась за него, видя в нём своё спасение.
Лучик из точки начал стремительно расти, и вдруг меня охватило светом, он словно наполнил меня, и я стала его частью.
Я не желала большего! Свет не только разнообразил моё существование, но и словно бы грел. Так было и легче, и веселее.
В ярком свете начали прорезаться очертания предметов. Теперь у меня уже не осталось сомнений в том, что я жива…
Открыв глаза, я увидела яркий свет, в котором проявились окружающие меня предметы. Моргая часто-часто, привыкая к тем ощущениям, которые я уже успела забыть, я попробовала вглядеться в то, что меня окружает.
Обстановку больничной палаты я знала хорошо, поэтому вопроса «где я?» у меня не возникло. Стандартный набор мебели, оборудование, зашторенное до середины окно и пустые стулья. И только возле своих ног, у самого края койки, я заметила тёмное пятно. Присмотревшись ослабленными глазами, я различила человека, стоявшего на полу на коленях, склонённого к моим ногам со сложенными в молитвенном жесте руками.
Я очень хотела увидеть, кто это, но лицо его было опущено (вероятно, местный священник?). Тогда я решила проверить, слушается ли меня моё тело. Я хотела пошевелить пальцами правой руки – но она лежала поверх покрывала неподвижно. Я могла лишь удивлённо наблюдать за ней.
Глубоко вздохнув (что тоже оказалось не так просто – похоже, этот навык я тоже уже забыла), я почувствовала, как сухо у меня во рту. Язык прилип к нёбу, а глотка сжалась судорогой, ожидая глотка, и очень мешала трубка в горле. Но я не ни могла пошевелиться, ни проговорить ни слова – мышцы мне не подчинялись, словно существовали независимо от меня.
Мои безрезультатные попытки борьбы с собой привели лишь к сдавленному хрипу, который смогли издать мои связки, поддавшись движению воздуха, выдавленного из лёгких тщетными потугами.
Человек у моих ног резко поднял голову и вперил свой взгляд в меня. Я встретилась с ним глазами, испугавшись, что нарушила его занятие своим беспомощным стоном.
Зато теперь я знала, кто это был. Я смотрела на него, не моргая и не веря тому, что вижу. А он смотрел на меня, не веря тому, что я очнулась.
Молящимся человеком оказался Григорий. Его внешний вид так разительно отличался от того, каким я видела его в последний раз, что мне стало даже страшно, не попала ли я в другое измерение или временную дыру. Его волосы были абсолютно белыми, а лицо – покрыто сеткой глубоких морщин. В глазах всё ещё был блеск, но теперь он напоминал скорее блеск слезы, нежели привычный победный огонь.
На нём была надета чёрная рубашка с воротником-стойкой, в руках застыли чётки. Он смотрел на меня, почти не моргая и не шелохнувшись, словно боясь спугнуть чудо (или поверить в него).
Быстро подойдя ко мне, он сжал мою руку (но я этого не почувствовала – только увидела). И вдруг он почти упал, словно желая спрятаться в моей ладони. Спина его судорожно задрожала, а когда он снова поднял на меня свои глаза, они были полны слёз.
Подняв лицо к небу, его губы прошептали что-то, затем он перекрестился и, поцеловав мою руку, стремительно вышел.
Вернулся он вместе с врачом (Фридельманом, родным Фридельманом!) и несколькими медсёстрами. Гриша остался на пороге и молча наблюдал за происходящим.
Что-то проверив, меня отключили от части аппаратов (в том числе, вынули эту ужасную трубку), на какое-то мгновение я перестала дышать.
- Всё хорошо, дышите, - Натан положил руку мне на грудь и смотрел мне в глаза. Его спокойствие передалось мне, и я смогла восстановить дыхание. – Вот так, молодец.
- Вот теперь, добрый вечер, - он мягко улыбнулся и сел рядом с моей койкой. – Как Вы себя чувствуете?
Я попыталась раскрыть рот, но он лишь слегка приоткрылся. Язык меня не слушался – снова получился сдавленный стон. Меня это огорчило и разволновало – дыхание участилось, а глаза судорожно моргали.
- Доктор, Вы же сказали, что позвоночник цел, - Гриша шагнул к нам.
Фридельман жестом руки его остановил.
- Не волнуйтесь, - он взял мою руку и (судя по жесту) нащупал пульс, глядя на свои часы. – Это бывает. Это очень часто бывает. Вы были в коме больше года, мышцы не сразу вспомнят свои функции. Это пройдёт. Всё будет зависеть от того, как мы будем их разрабатывать. Скажите, у Вас что-нибудь болит? Вы хоть что-нибудь чувствуете? 1 раз – да, 2 – нет.
Я моргнула 2 раза.
- Понятно. А Вы помните, что с Вами произошло?
Я моргнула один раз.
- Да, Вы попали в аварию. Навстречу Вашему автомобилю вынесло фуру. Она буквально смяла Вашу машину. Врачи несколько суток боролись за Вашу жизнь. Потом Вы впали в кому, - рассказал врач.
Я закрыла глаза на несколько секунд в знак благодарности.
- А сейчас, коль Вы проснулись, мы проведём некоторые анализы. И если всё будет хорошо – а я в этом уверен – Вам предстоит немалая работа. Полагаю, Вы достаточно отдохнули, - он улыбнулся и встал. – Вы готовы вернуться к полноценной жизни?
Я моргнула один раз.
- Наши врачи будут Вам помогать. Но Вы должны понимать, что основную работу Вы должны будете делать сами. Я очень рад, что у Вас есть поддержка близких, - он посмотрел на Гришу. – Это очень важно. Могу я сообщить Вашим родным?
Я снова моргнула один раз.
- Уверен, они будут рады. Я составлю для Вас расписание. График будет плотным и напряжённым, - Натан снова улыбнулся. – Начнём с завтрашнего дня. А сегодня Вы должны свыкнуться с действительностью. Я вас оставлю, - он вышел.
Я встретилась глазами с Гришей.
- Я так счастлив! – тихо сказал он, подойдя ко мне и присев рядом. – Господь услышал мои молитвы!
Он снова поцеловал мою безжизненную руку.
- Ты, наверное, удивлена, что я здесь. Мы так расстались… - он опустил голову. - Это было так жестоко и глупо! Мне было очень обидно и больно. Я старался сделать всё, чтобы оградить тебя от своих проблем. Я не хотел посвящать тебя и вовлекать в эти дрязги. И так надеялся, что ты меня поймёшь. Но я был так жесток с тобой. Не подумай, я не ищу оправданий. Я осознал все свои зверства, всю бесчеловечность. И ты была тысячу раз права, когда говорила, что я не мужчина. Я понял это. Но понял слишком поздно. Мне было досадно, что ты так быстро вышла замуж. Я надеялся решить проблему брака с Анной быстро и обоюдно и вернуться к тебе. Но ты уехала слишком быстро. Это меня разозлило. Я был уверен, что вы проживёте вместе недолго, что ты быстро убедишься, что Габриелло – не твой тип, что в сравнении с ним я покажусь тебе незаменимым и несравненным! – он горько усмехнулся. – Каким нарциссом я был! Каким самовлюблённым эгоистом! А когда ты родила ему двойняшек, я просто взбесился. Чем он смог тебя обворожить?! Что в нём такого, чего нет во мне?! Почему он, а не я?! Разве я понимал всю твою боль и вполне заслуженную обиду на меня? Разве я замечал когда-нибудь твои чувства? Разве думал о тебе по-настоящему? Как поздно я всё понял! – он опустил голову и спрятал лицо в ладонях. – Как я раскаиваюсь! Как я молю Бога о прощении, как я благодарен ему за прозрение! Но даже его прощение не будет ничего для меня стоить, если я не смогу вымолить его у тебя.
Он помолчал немного и продолжил.
- Я догадываюсь, что ты меньше всего хочешь сейчас меня видеть и уж тем более слушать это всё. Прости, что пользуюсь твоим положением и снова выставляю свои эгоистические цели на первый план. Но я больше не могу молчать о том, что должен был сказать уже давно. Каждая новая минута добавляет мне страданий.
Помолчав ещё немного, он заговорил снова.
- После рождения детей, ты пошла работать, вернулась на сцену – твоя жизнь была успешной и счастливой. Мне стало обидно и досадно. Ведь мне казалось, что всё, что я делаю – только для наших детей и их будущего, что ты не хочешь этого понять и желаешь мне только отомстить, показав, что счастлива, когда меня нет рядом. Я готов был убить Анну (прости, Господи мне мои помыслы), - он перекрестился. – Она не смогла бы понять, что наш с ней брак – лишь формальность, необходимая нашим отцам и обществу. Она хотела полноценной семьи,  хотела, чтобы я её любил. А я лишь злился. Мне не нужна ни одна другая женщина, кроме тебя! Осознав это с такой болезненностью, я поставил себе цель вернуть тебя, наплевав на общество, его мнение, даже на желание и угрозы отца. Однако ты дала мне понять, что не вернёшься. Никогда. Я долго не мог понять этого и тем более – поверить. Я перепробовал все способы. Но когда я понял, что ты скорее останешься одна, и пусть весь мир от тебя отвернётся – ты и тогда не вернёшься ко мне – тогда я окончательно потерял голову. Я решил: уж коль ты не будешь со мной, так и не доставайся же ты никому! Мне так хотелось тебя проучить, заставить страдать, как страдал я сам. И я разрушил всё, что у тебя было. И в это же самое время у меня самого разрушилось всё: бедняжка Анна сломала шею, упав с лошади. А половина общества обвинила в её смерти меня. Мол, что я посягнул на её титул и состояние, зная, что она единственная наследница. Эти сплетни обвили меня и начали душить. Я вынужден был отбиваться и доказывать свою непричастность к казалось бы очевидному несчастному случаю. И тут меня постигает новое горе: мой тяжелобольной отец покидает наш мир. На меня легло слишком много всего. Весь мир обрушился на мои плечи. Понимая, что будущее моей семьи зависит теперь только от меня, я задумался о том, для кого оно? Только для наших детей! Весь смысл моей жизни – только в них! И тут я совершил очередную подлость – я забрал их у тебя, свято веря, что делаю это для их блага и их будущего. Я не видел смысла для них в жизни в Италии. Мне казалось, что там их жизнь просто растрачивается впустую. Добавилась моя обида на тебя. Забрав детей, я начал налаживать жизнь в Лондоне. Мне очень многое надо было менять, ко многому перестраиваться, а многое просто ломать и строить заново. Я был занят своими проблемами, уйдя в них с головой, желая спрятаться от личных переживаний. И в какой-то мере мне это удалось. И тут до меня доносится сплетня о том, что ты сошлась с Ференцем. И самым ужасным оказалось то, что это была чистая правда. Конечно, я мог бы этого ожидать, но всегда надеялся, что у вас ничего серьёзного не было и не могло быть, а тут… Не успела ты уехать из Италии, как сразу же… Одним словом, я был растерян и раздавлен. Эта новость меня окончательно убила. Мне хотелось убить вас обоих. Остановило только то, что от вас отвернулись все, даже твоя семья. Я злорадствовал: что ж, мол, помучайся, как я. И я попробовал насильно тебя забыть, заставил себя всеми силами выбросить тебя из своего сердца и ума. Я взял себе за правило: ничего о тебе не узнавать и уходить от любого намёка в твой адрес. Так я потерял тебя из виду, - Гриша замолчал.
Тяжело вздохнув, он встал и отошёл к окну. Отодвинув штору, он смотрел какое-то время на пустой двор клиники.
- Прости меня за эту исповедь, - вдруг тихо заговорил он, не меняя позы. – Не думаю, что ты хочешь всё это знать. Но мне больше некому излить свою душу. Не подумай, что я ищу понимания. Мне нужно твоё прощение, и я сделаю всё, чтобы его заслужить.
Он был прав – я не хотела этого слушать, но выхода у меня не было.
- Я утомил тебя, уже поздно, - он отошёл к двери. – Ещё раз прости. До завтра, - он быстро подошёл ко мне и, поцеловав в лоб, вышел.

Со следующего дня за меня взялись крепко и вплотную. Почти 12 часов меня разрабатывали массажем, гипнозом, чем-то кололи и т.д. и т.п. Лишь на несколько часов в день меня «оставляли в покое», давая возможность моим родственникам навестить меня.
В первый день меня навестил Женя с семьёй. Позже приехали Шурик, Тристан, даже Бет с Вильгельмом, Чарли и даже Альберт. Только три человека ко мне не приехали: Изольда, Бергонци и Ференц.
К концу первой недели я начала чувствовать лицевые мышцы. Организм словно лениво просыпался. Я уже могла слабо улыбаться и немного говорить (не очень внятно, правда).
Самым неожиданным визитом для меня стало появление Магды. Уже очень взрослая, молодая женщина, не так давно вышедшая замуж за своего партнёра баритона из Аргентины.
Я была так искренне рада её видеть!
- Мама, прости меня! – после общих приветствий и формальных улыбок она разрыдалась. – Я была такой дурой! А ведь всё, что я имею – только благодаря тебе! Я ничего не ценила и не понимала! А ты любила всех нас одинаково, не различая. Прости меня! – какое-то время она плакала молча.
- Я так раскаялась! Я так молила Бога только об одном: чтобы успела получить твоё прощение. Я же не смогу без этого жить!
- Не надо, - прошептала я. – Всё хорошо.
Она покачала головой:
- Нет, я была очень жестока. Я ведь только теперь это поняла. Сколько боли я тебе причинила! И всё потому, что кто-то нашептал мне, что это ты убила моего биологического отца. Я же не стала разбираться. Я была глупой, взбалмошной девчонкой, которой очень хотелось вырваться на свободу, и которая не понимала, что нет ничего дороже семьи. Теперь-то я знаю, что произошло на самом деле. Не мне судить, что там было между моими биологическими родителями – этого я уже не узнаю. То, как умер мой отец – это трагический несчастный случай. Передо мной было только одно будущее: детский дом, приют, где меня бы изуродовали, искалечили, закомплексовали, сломали и откуда я бы вышла моральной уродкой, последней оторвой, необразованной дурой, воровкой и наркоманкой. Ты оградила меня от всего этого, дала образование и воспитание, дала мне полноценную семью. А я жестоко наплевала на тебя, вытерла ноги! Я ужасная дочь и стерва! – она плакала ещё долго.
Ей удалось удалить тот неприятный осадок, который остался у меня на душе после её предательского ухода. Даже у меня на глазах проступили слёзы. Стало намного легче.

Активные занятия давали свои результаты: к концу первого месяца я уже начала полноценно говорить и двигать пальцами рук. Тогда же мне предстояло объяснить с Гришей. Это следовало сделать.
- Мы должны объясниться, - я выступила инициатором беседы. – Мне уже намного лучше, и я могу говорить без проблем и дискомфорта.
- Я просто счастлив! Но боюсь сглазить, - он мягко улыбнулся.
- Почему ты здесь? – в лоб спросила я.
- Я рассказал тебе всё, что произошло со мной до этой ужасной аварии. О самой аварии я узнал далеко не сразу. Она произошла далеко за Уралом, тебя привезли в районную больницу (и даже не нашего района – откуда я ещё мог бы получить сведения). Информация никуда не попала. И хотя при тебе были документы, в общественность эта новость не вышла (вероятно, благодаря твоему брату). Первым сообщили Евгению. Операции длились несколько суток. Он успел приехать к их окончанию. Состояние твоё было очень тяжёлым, но угроза для жизни миновала. Как только врачи разрешили, он привёз тебя сюда, в Москву. Здесь уже были сделаны все дополнительные операции (по пересадке тканей, по вживлению титановых пластин и проч), после которых твой организм провалился в летаргию. Кто-то считал, что ты умерла, но врачам удалось подтвердить факт летаргического сна, и они подключили тебя к аппаратам жизнедеятельности, не давая при этом никаких гарантий. В Москве сложно что-то скрыть от журналистов, ты же знаешь, - он улыбнулся. – Они пустили слух о том, что ты умерла. Западные их коллеги этот слух подхватили и начали мусолить, придумывая всё новые и новые обстоятельства. Это уже не могло пройти мимо меня. Сначала я подумал, что это просто очередная «жёлтая» сплетня, вызванная тем, что о тебе давно не было никаких новостей. Но я не смог остаться равнодушным и поднял свои каналы. Тогда я узнал, что произошло на самом деле. Несколько дней я пытался переосмыслить произошедшее. Я пытался убедить себя, что мне это не интересно, что меня это не касается, что ты навсегда ушла из моей жизни. Но я не смог себя перебороть, - он опустил голову. – Одна эта мысль, что ты НАВСЕГДА УШЛА, могла свести меня с ума. С каждым днём новость о твоей аварии всё глубже въедалась в моё сердце, словно червь. Я потерял голову, перестал спать – все мои мысли были заняты тобой. Я не мог не приехать. Увидев тебя, подключённую к многочисленным аппаратам жизнедеятельности и услышав неутешительный прогноз врачей, я сам словно умер в ту минуту. Моё сердце на миг остановилось, сжавшись в комок, а пред глазами, как диафильм, прокрутилась вся наша с тобой жизнь. И я увидел все свои зверства, и только в ту минуту я понял, насколько хрупка жизнь, и насколько я был жесток. Вероятно, только увидев тебя в шаге от смерти, я осознал, что ты не просто смертный человек (как и мы все), а слабая, беззащитная женщина, которая очень долго самоотверженно боролась за счастье своей семьи, стойко перенося все мои издевательства. Любая другая не то, что ушла бы, она бы просто не пережила. Мне же всегда казалось, что твои упрёки преувеличены. Ты всегда была такой сильной, крепкой, стойкой – любой мужчина мог бы тебе позавидовать. И тут я, наконец, понял, что всё это – только сила твоего духа. Тело же твоё хрупкое, как хрусталь. Я переговорил с врачами и узнал всю картину. Вот тогда пелена окончательно спала с моих глаз. Мало того, что всё твое тело было буквально сшито из кусочков, почти все кости переломаны, мне пришлось подтвердить наличие старых переломов и травм. Я понял, что всё, о чём ты мне говорила – было на самом деле и я, действительно, чуть не убил тебя. Значит, и выкидыш действительно был спровоцирован мной! – его голос сорвался. Он отвернулся, борясь со своими эмоциями. Через минуту он смог восстановить дыхание и продолжил. – Да, мне казалось, что это не мой ребёнок, меня злили слухи о твоей неверности. Но я клянусь тебе своими детьми, никогда в жизни я не хотел смерти этого ребёнка! Я не хотел верить, что стал причиной его гибели. Я был слеп и глух. Ещё и зол, что ты сама его не сберегла, а обвинила меня. Разве мог я допустить даже мысль, что виноват я сам. Разве мог признаться в этом хотя бы себе самому? – он не смотрел мне в глаза. – Я тогда озверел в конец. Ко всему добавились проблемы в Лондоне. Я превратился в тупое животное. А ты была чертовски права! – он горько усмехнулся. – Эта деревня выбила из меня мозги и чувства, превратив в примитивное существо и первобытными инстинктами. Не надо, - он увидел, что я хочу что-то сказать. – Я не оправдываюсь. Вернее… Да, оправдываюсь, но не ищу жалости. И даже не надеюсь на понимание. Именно потому, что сознаю всю бесчеловечность своего поведения, - он замолчал.
- И что же изменилось? – спокойно спросила я.
- Изменилось? – переспросил он. – Всё! Всё перевернулось в моём сознании в тот миг, когда я всё осознал. Чем я мог помочь тебе? Уже ничем. Твои родные сделали уже всё возможное. Но когда я понял, что может произойти так, что я не смогу тебе всего объяснить и не успею попросить прощения, я словно обезумел. Я метался, как загнанный зверь, не видя выхода. Единственное, что мне оставалось – вера. Я пришёл к Богу. Принёс ему на алтарь свою душу. Я покаялся. Я молился и просил забрать мою душу вместо твоей, бросить меня в ад, подвергнуть самым жестоким пыткам, только вернуть тебя к жизни. Я молился и не перестану этого делать.
Я смотрела на него серьёзным глубоким взглядом. Да, он знал, что вся наша семья – атеисты. Но в его голосе была та интонация, которая свойственна лишь безнадёжным людям. Не то, чтобы я поверила его словам, я поверила его голосу. Я поверила, что он пережил полное перерождение. И мне стало даже немного приятно, что эта ужасная авария с её последствиями привели его душу к очищению, осмыслению и покаянию.
Если даже за всю свою жизнь я не сделала ничего действительно стоящего, то уже за одно это можно было бы сказать, что жила я не напрасно. Если хоть одного человека смогла заставить переоценить своё существование.
- Я за тебя совершенно искренне рада, - тихо проговорила я. – Ты обрёл себя.
- Но какою ценой! – тихо воскликнул Гриша, закрыв лицо рукой.
- Не столь огромной, - возразила я.
- Ты права. Я не изведал боли или лишений. Моя жизнь абсолютно стабильна…
- Тем ценнее твоё просветление, - перебила я. – Только не гневи Бога своим уничижением.
- Для меня вся его благодать не будет ничего стоить, если я не вымолю твоего прощения, - он подошёл и степенно опустился на колени возле меня.
- Я не в праве ни судить, ни прощать. Я не держала на тебя ни зла, ни обиды. Значит, и прощать мне тебя не за что. Я рада, что ты нашёл себя, - /а ведь я лукавила!/
Гриша ещё долго стоял возле меня на коленях, прижимая мою руку к своим губам. Он не проронил в тот день больше ни слова. Равно как и я.

Моя реабилитация проходила долго. Но и спешить нам было некуда. Меня постоянно навещали дети, родственники, даже некоторые коллеги. Только одного человека ждало моё сердце. Мне хотелось сбросить этот последний груз, эту последнюю неопределённость. Но он не пришёл…
Гриша не отходил от меня ни на шаг, не переходя при этом черту навязчивости. Он помогал мне всем, чем только возможно. И даже делал массаж, как тогда, после обморожения. И первым, что почувствовали мои ноги, стали его руки. Его помощь не была формальной, он действительно вкладывал и душу, и все чувства.
Невольно я продолжала дистанцироваться от него, не до конца веря в преображение и в то, что человек на 6-м десятке может в корне измениться.
Медленными, но уверенными шагами я шла на поправку. Чувствительность и подвижность возвращались. Я уже не раз проходила длительные реабилитации, и потому не торопила события, честно разрабатывая свои мышцы.
Через полгода я уже могла ходить и писать. Короче, вести почти полноценный образ жизни, разве что быстро уставала. Меня отпустили домой.

продолжение: http://proza.ru/2022/10/09/789