Связь Заполярья и Ирана 41-го. Ч. II

Связь Заполярья и Ирана 41-го. Ч. II
 
Совместная операция Британии и Советского Союза, которая будет в дальнейшем названа «Согласие», до поры до времени считалась подзабытой, но стоило только про эту «подзабытость» намекнуть в Интернете, то выяснилось, что в Сети нашлось множество добротных работ на эту тему. Например, историк Александр Борисович Оришев опубликовал работу «Иранский узел. Схватка разведок», из которой привожу следующую цитату:

«Иранская операция началась 25 августа 1941 г., когда в Северный Иран со стороны Закавказья вступили войска 44-й и 47-й армий Закавказского фронта, а 27 августа со стороны Средней Азии войска 53-й Отдельной армии Среднеазиатского военного округа. С юга на Иран наступление начали британцы: 9-я танковая и 21-я пехотная бригады, к которым присоединились 5, 6, 8-я дивизии и 13-й уланский полк. На Южном фронте союзникам противостояли две иранские дивизии, на Северном – три дивизии. По разведданным ВВС Ирана к тому времени определялись в 300 самолетов, из них: 70 ближних бомбардировщиков, 65 самолетов-разведчиков, 165 истребителей. [ЦАМО: Ф. 209, Оп. 1089, Д. 13]».

Именно благодаря этой ссылки на «ЦАМО» я заимел, не вставая с дивана, «Отчет о боевых действиях ВВС Закавказского фронта в операции против Ирана в период с 25 августа по 31 августа 1941 г.», и чему выражаю особую благодарность профессору.
 
Но если Оришев А.Б. в своих трудах на тему «Иран во Второй мировой войне» вскрыл потаенные замыслы противостояния сторон в борьбе за влияние в юго-западной Азии, то моя цель более скромная –  напомнить потомкам о простых людях, которые по воле судеб оказались исполнителями чужой воли в перипетиях иранских событий 41-го, и то в пределах конкретных боевых частей, в которых выпала честь в дальнейшем служить моему отцу и отцам моих друзей, участникам тех далеких событий.  Эти простые советские люди с голубыми петлицами на гимнастерках тогда даже не предполагали в каких «замысловатых» комбинациях власть предержащих они участвовали и, главное, на их заключительных этапах!

Но прежде чем заново окунуться в август 1941 года, напомним ряд событий, которые произошли на кануне по воле их устроителей и которые оказались причинно-следственным толчком для продолжения дальнейшего повествования. Ощущение, что в параллельные потоки событий угодил, но как показывает история, они все равно сойдутся в одну точку. А для этого прибегну к «изложению», как одной из форм пересказа, которое было неотъемлемым процессом обучения советского школяра выражать усвояемое в рамках заранее предначертанного, прежде чем с него потребуют «сочинительства» на заданною тему. Думаю, что «изложение» состоявшегося, пусть даже оцененного через чей-то субъективизм, но того времени, более приемлемо ныне, чем чья-то текущая личностная точка зрения на те события, но теперь.

Предметом изложения сделаю главу пятнадцатую под названием «Кремль» из двухтомника Роберта Шервурда «Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца», изданного в далеком 1958 году. Тем более, что запись второй беседы Гопкинса со Сталиным составители XXIV тома «Документов внешней политики. 22 июня 1941 — 1 января1 942» от 2000 года вынуждены представлять в примечаниях, ибо в архивах Министерства иностранных дел Российской Федерации таковой не оказалось. Естественно, что ее привожу «слово в слово».
*****

Изложение Главы пятнадцатой «Кремль»

27 июля командир «Каталины-ПБИ» лейтенант авиации Маккинли со своим экипажем после нескольких недель тяжелого патрулирования северо-западных подступов между Шотландией и Исландией прибывал на берегу озера Лох-Ломонд для промывки самолета в пресной воде, а по ходу и для краткосрочного отдыха. Но отдых прервал неожиданный приказ немедленно вернуться на базу в Обане, а уже на следующий день они перелетели в Инвергордон, откуда был налажен к тому времени воздушный мост между Англией и северной Россией. Им предстояло доставить в Архангельск трех особо важных персон – американцев Гарри Гопкинса, генерала Джозефа Макнарни и лейтенанта Джона Элисона из авиации США. «Погода была плохая», но «из Лондона пришла телеграмма, что экипажу самолета приказано не обращать внимания на погоду и немедленно вылетать».

На вопрос пилота Оуэна — «А кто такой Гопкинс?», Маккинли ответил, что «Это очень важное лицо, и это все, что нам нужно знать».

Самолет Маккинли прибывал в своем обычном боевом состоянии, и полет на такой машине на большое расстояние, как правило, это весьма суровое испытание. Иногда на нем несли патрульную службу в течение 30 часов непрерывно.

В отчете о выполнении этого задания Маккинли писал: «…Серьезным упущением явилось то, что экипажу не сообщили о состоянии здоровья Гопкинса. Двадцатичетырехчасовой перелет в чрезвычайно скудно оборудованном военном самолете, к тому же перегруженном… — это далеко не идеальные условия для человека, здоровье которого находится в критическом состоянии».

Гопкинса усадили на вращающееся сиденье у пулемета, в хвостовой части самолета, и предложили по возможности выполнять роль наблюдателя» и возможно уже в шутку, если представится случай, то испытать себя воздушным стрелком. Однако «последнюю треть пути… он очень страдал от арктического холода», поэтому спать ему так и не пришлось. Самолет летел примерно в ста милях от побережья Норвегии на небольшой высоте и весьма медленно, и мог оказаться «пустяковой» добычей для немецких истребителей, если «Каталина» на них бы нарвалась, да и «видимость была неприятно хорошей» - в этих северных широтах в то время фактически не было ночи.

Курс держали на мыс Канин Нос у северо-восточной границы Белого моря, но из-за единственной ошибки штурмана Брайенда, который позже погибнет в бою, самолет отклонился от курса примерно на 150 миль к востоку, но к счастью услышали слабый сигнал радио Архангельска и прилетели наконец-то туда по этому маяку. Маккинли в своем докладе так описывает прибытие:
«По прибытии в Архангельск миссия была встречена представителями советских вооруженных сил. Сердечный прием был оказан всем, включая и экипаж самолета. Гопкинс выглядел очень усталым, хотя он настойчиво убеждал нас, что совершил приятное путешествие. …Уже в этом проявилась его решимость совершенно пренебрегать личными удобствами».

В Архангельске Гопкинса через привлекательную русскую переводчицу уведомили, что, к несчастью, перелет в Москву откладывается до четырех часов утра и «адмирал, стоявший во главе военного командования в Архангельске, пригласил его и американских офицеров на обед на борту своей яхты». Гопкинс в последствии так описал данное трапезное событие:

«Это было монументально. Обед продолжался почти четыре часа. В нем было что-то напоминающее стиль Айовы — свежие овощи, масло, сливки, зелень. Огурцы и редиска почему-то меня удивили. Они были выращены в хозяйствах, окружающих город. Так или иначе, обед был ошеломляющим, одно блюдо следовало за другим. Была неизбежная холодная рыба, икра и водка. Водка довольно внушительная штука. Непривычному человеку с ней не следует шутить. Выпейте ее так, как американец или англичанин пьет неразбавленное виски, и вас разорвет на части. Следует поступать так: намазать кусок хлеба (а хлеб был хороший) икрой, и пока вы глотаете это, глотайте и водку. Не шутите с водкой; когда вы ее пьете, ешьте что-нибудь, что послужило бы амортизатором».

Поспать Гопкинсу после 24-х часового перелета и 4-х часовой трапезы удалось лишь два часа.  Комфортабельный американский транспортный «Дуглас» пилотировался русскими. «Самолет с ревом пронесся по полю, качнул сначала одним крылом, затем другим, а после этого, как писал Гопкинс, «казалось, прыгнул вертикально вверх, а затем подскочил еще раз».  Эти летные приветственные пируэты для наиболее почитаемых гостей, скорей всего лишь до смерти напугали их.

«Полет занял четыре часа, и Гопкинс постепенно начал успокаиваться насчет будущности Советского Союза. Он смотрел вниз на сотни миль непрерывных лесов и думал, что Гитлер со всеми его танковыми дивизиями никогда не сможет преодолеть пространства такой страны».

В Москве Гопкинса встречали американский посол Лоуренс Штейнгардт и большая представительная комиссия. Он потом писал, что «в России я пожал столько рук, сколько я не пожимал никогда раньше»… Гопкинс был слишком возбужден приездом в Москву и он хотел истратить все время на то, чтобы наблюдать, слушать и запоминать. Во время продолжительной беседы с Штейнгардтом Гопкинс сказал, «что главная цель его приезда — определить, действительно ли положение столь катастрофично, как его рисуют в военном министерстве и в особенности как явствует из телеграмм военного атташе майора Айвена Итона».

Штейнгардт уверил посланника президента, что вряд ли … немцы одержат легкую победу. Русские солдаты, когда «должны защищать свою родину, они замечательные бойцы — и их, несомненно, очень много»...

Наконец-то Гопкенс хорошо отдохнул за ночь и на следующий день колесил по Москве со Штейнгардтом, осматривая ее. В 18:30 они прибыли в Кремль для встречи со Сталиным.

ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР И.В. СТАЛИНА С ЛИЧНЫМ ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ ПРЕЗИДЕНТА США Г. ГОПКИНСОМ /30 июля 1941 г./

Гопкинса, прибывшего в сопровождении Штейигардта и 3-го секретаря американского посольства Рейнхардта, Сталин принял в присутствии Молотова.

После взаимного обмена приветствиями Гопкинс заявил, что Рузвельт просил его приехать из Лондона в СССР, чтобы информировать Сталина и Молотова о позиции президента в связи с создавшейся в Европе обстановкой.

Гопкинс пояснил, что он не является дипломатическим представителем или представителем какого-либо правительственного учреждения, а является личным другом Рузвельта, с которым он работает и проживает. Таким образом, визит Гопкинса в СССР не является каким-то специальным визитом правительственного характера, а является визитом по просьбе частного лица.

Рузвельт просил Гопкинса передать Сталину и Молотову, что он восхищен борьбой Советского Союза и успехами его армии. Рузвельт уверен в победе Советского Союза и готов сделать все, чтобы оказать СССР всяческую помощь.

Гопкинс пояснил, что он является лицом, которое уполномочено президентом регулировать и решать все вопросы, связанные со сдачей Соединенными Штатами взаймы или в аренду вооружения.

Далее Гопкинс заявил, что он хотел бы проинформировать Сталина и Молотова, с тем чтобы они знали точку зрения Рузвельта на современные события.

Во-первых, Рузвельт считает Гитлера врагом всего мира; во-вторых, Рузвельт в вопросе о предоставлении СССР всяческой помощи сдержит свое слово и готов немедленно предоставить СССР всяческую помощь без каких-либо оговорок. Все, что США могут предоставить в помощь СССР, не является вопросом дипломатической дискуссии. Когда США продают вооружение, то они не определяют этот деловой вопрос какими-либо соглашениями.

Однако эта немедленная помощь СССР, по мнению Гопкинса, разделяется на две части: на помощь, которую США смогут оказать уже в течение ближайших двух недель, и на помощь вооружением, которую США будут оказывать СССР в течение всей войны, до полной победы над Гитлером. Гопкинс заверил Сталина, что Рузвельт выполнит свое обещание.

Поскольку, заявил Гопкинс, он в ближайшее время собирается ехать обратно в Вашингтон, а также поскольку он в Лондоне встретится с Черчиллем, то он хотел бы как можно подробнее и быстрее обсудить и рассмотреть вопросы помощи, требующие немедленного решения, а также вопросы помощи, требующие более продолжительного периода времени. Если Сталин пожелает, то Гопкинс может вести детальные переговоры с другими представителями советского правительства. Гопкинс еще раз заявил, что он искренне желает победы Советского Союза над Гитлером и что СССР будет оказана всяческая помощь в той борьбе, которую он ведет.

Сталин заявил, что у советского правительства точка зрения на группу Гитлера та же, что и у Рузвельта. Точки зрения президента и советского правительства, очевидно, совпадают. Советское правительство считает группу Гитлера антисоциальным явлением. Существование этой группы в такой большой стране, как Германия, делает невозможным тесное сосуществование соседних государств. Гитлер и окружающие его лица готовы сегодня подписать один договор, завтра его нарушить, потом подписать другой договор и опять его нарушить. Если бы такая группировка оказалась у власти в ряде государств, то стало бы невозможным сотрудничество и кооперирование государств в соответствии с установленными законами. Группировка Гитлера, как антисоциальный элемент, должна быть уничтожена. Это, заявил Сталин, является точкой зрения советского правительства.

Далее Сталин добавил, что, как бы ни были отличны один от другого режимы соседних государств, эти государства все же должны жить одно возле другого и сотрудничать в хозяйственной и других областях. Для того чтобы при разности режимов можно было осуществить сотрудничество между соседними странами, необходим минимум морали, необходимо соблюдать святость подписанных между государствами договоров, регулирующих их отношения, на чем основаны их сотрудничество и их сосуществование. Без этих условий сосуществование государств немыслимо. Характерной же чертой Гитлера является отсутствие этого минимума морали, отсутствие минимума джентльменства.

Ввиду всего этого группировка Гитлера должна быть лишена власти и уничтожена.

Перейдя к вопросу о помощи, Сталин заявил, что он понимает, что, говоря о помощи СССР, Рузвельт намерен оказывать эту помощь не в силу какого-либо соглашения, а на основе закона сдачи взаймы или в аренду вооружения всем государствам, ведущим войну с Гитлером. Далее Сталин указал на основные типы вооружения, необходимые Советскому Союзу в первую очередь.

К ним Сталин отнес зенитки калибра от 20 до 37 мм, дающие от 120 до 180 выстрелов в минуту, крупнокалиберные пулеметы 12,7 мм калибра, винтовки калибра 7,62 мм и алюминий.

При обсуждении деталей вопроса о поставках указанного Сталиным вооружения Гопкинс заявил, что в настоящий момент миноносцы США эскортируют корабли до Исландии и что в сотрудничестве с советским Военно-Морским флотом корабли могли бы эскортироваться и охраняться на их пути вплоть до самого Архангельска. Гопкинс заявил, что обе стороны совместно могут разработать схему конвоя для обеспечения безопасности перевозок вооружения по пути из США в Архангельск.

Сталин заявил, что Советский Союз весьма приветствовал бы такое разрешение проблемы транспортировки вооружения из США в Советский Союз.

Перевозка товаров через Владивосток отнимает очень много времени, а Трансиранская дорога обладает малой пропускной способностью и не может удовлетворить потребности Советского Союза. Кроме того, не известно, как еще иранцы отнесутся к транспортировке через их территорию вооружения.

Гопкинс согласился с замечаниями Сталина и заявил, что он немедленно доложит Рузвельту об их беседе.

При обсуждении вопроса о поставках в Советский Союз самолетов Сталин пояснил Гопкинсу, что советское правительство желало бы получить из Америки истребители, а также бомбардировщики среднего радиуса действия порядка 600-1100 км. Сталин вкратце сообщил данные о самолетах, производимых в Советском Союзе, и о самолетах, используемых немцами в войне против СССР.

Гопкинс заявил, что вместе с ним приехал авиационный эксперт по американским самолетам Макнарни, который мог бы рассмотреть детально вопрос о поставках в СССР истребителей и бомбардировщиков.

В заключение беседы Гопкинс заявил, что если Сталин пожелает, то он может встретиться с кем-либо еще из представителей советского правительства для детального обсуждения поставок различного рода товаров и вооружения.

Приняв к сведению предложение Гопкинса, Сталин заявил, что он будет находиться в распоряжении Гопкинса ежедневно с б до 7 часов вечера.

В заключение Сталин выразил благодарность за то отношение, которое Рузвельт проявляет к Советскому Союзу, и за ту помощь, которую президент обещал оказать СССР в его борьбе против Германии.

Сталин обещал в тот же день вечером познакомить Гопкинса с представителем военных кругов, с которым он мог бы обсудить детали поставок необходимого Советскому Союзу вооружения.
*****
Во время приема И.В. Сталиным личного представителя президента США Г. Гопкинса последний вручил Председателю СНК СССР следующее послание Ф.Д. Рузвельта:

«Г-н Гопкинс находится в Москве по моей просьбе для того, чтобы обсудить с Вами лично или с другими официальными лицами, которых Вы, возможно, назначите, жизненно важный вопрос о том, как мы можем наиболее быстро и эффективно предоставить помощь, которую Соединенные Штаты способны оказать Вашей стране в ее великолепном сопротивлении вероломной агрессии гитлеровской Германии. Я уже уведомил Вашего посла г-на Уманского, что правительство Соединенных Штатов окажет всю возможную помощь в получении вооружения, снаряжения и других видов снабжения, необходимых для удовлетворения самых неотложных нужд и которые могут быть доставлены для реального использования в Вашей стране в ближайшие два месяца. Мы быстро урегулируем детали этих вопросов с находящейся сейчас в Вашингтоне миссией, возглавляемой генералом Голиковым. Поездка г-на Гопкинса в Москву в настоящее время будет, по моему мнению, исключительно ценной, так как в результате ее нам здесь, в Соединенных Штатах, станут ясны Ваши самые срочные нужды, мы сможем прийти к наиболее эффективным решениям о том, как упростить организацию поставок и ускорить их. В течение будущей зимы мы сможем произвести большее количество материалов, которые Ваше правительство хочет приобрести в нашей стране. Я думаю поэтому, что в первую очередь оба правительства должны сосредоточить внимание на тех видах материального снабжения, которые могут быть доставлены в Россию в ближайшие три месяца.

Я прошу Вас относиться к г-ну Гопкинсу с таким же доверием, какое Вы испытывали бы, если бы говорили лично со мной. Он сообщит непосредственно мне о Ваших взглядах, которые Вы ему изложите, и расскажет мне о том, что Вы считаете самыми срочными отдельными проблемами, по которым мы можем оказать помощь.

Разрешите мне в заключение выразить общее для нас всех в Соединенных Штатах восхищение замечательной храбростью, проявленной русским народом в деле зашиты своей свободы, в борьбе за независимость России. Успех вашего народа и всех других народов в противодействии агрессии Гитлера и его планам завоевания мира ободряет американский народ».
***

Во время знакомства Гопкинса с Москвой случился немецкий воздушный налет. Посланника президента весьма впечатлило затемнение в столице и колоссальное сосредоточение зенитного огня в этот момент. В распоряжение Гопкинса было предоставлено бомбоубежище, и они там скоротали время налета со Штейнгардтом. «Гопкинс был поражен шампанским, икрой, шоколадом и папиросами, которыми было снабжено это бомбоубежище», и он искренне смеялся, когда Штейнгардт заметил ему, что в его распоряжение никогда не предоставлялось бомбоубежище и что сегодняшним убежищем он обязан его присутствию.

31 июля после полудня Гопкинс и Штейнгардт были приняты Молотовым в Кремле.

В беседе Гопкинс предложил затронуть два вопроса. «Рузвельт весьма заинтересован позицией Японии и теми действиями, которые она может предпринять».

Вторым был вопрос о Китае. Так как Чан Кайши очень сильно зависит от СССР, который   воюет с Германией и по логике развивающихся событий должен будет сократить свои военные поставки Китаю, поэтому по мнению Гопкинса, СССР и США должны найти путь для снабжения Китая вооружением.

Нарком Молотов охарактеризовал позицию Японии, как неопределенную, как и самих Соединенных Штатов. К тому же он заметил, «если бы японцы знали определенно, что США относятся небезразлично к возможности действий Японии против СССР на Дальнем Востоке, то это оказало бы серьезное сдерживающее влияние на Японию».

В отношении Китая нарком заявил, что «…мы в настоящий момент вынуждены вести войну против Германии, создает затруднения в оказании помощи Китаю, и <советская сторона> рассчитывает на то, что США это учтут и окажут Китаю соответствующую необходимую поддержку.

Гопкинс отметил, что простые американцы только недавно заметили, «что в течение долгого времени Советский Союз и США являлись соседями, у которых никогда не было никаких недоразумений и конфликтов». На что нарком ответил, что «если Япония будет знать, что имеет перед собой две страны, являющиеся хорошими соседями, желающими сохранения мира, то ей придется считаться с таким положением как с фактом большого значения. Это будет оказывать на Японию сдерживающее влияние».

Гопкинс сообщил, что 1 августа он улетает в Архангельск и несмотря на короткий визит, «он увидел, с каким воодушевлением, решимостью и с каким чувством все граждане СССР, начиная с рабочего в посольстве и кончая самим т. Сталиным, готовы защищать [страну] и победить врага, и поэтому считает, что «после установления мира все люди должны будут жить спокойно, свободно не только в экономическом, но и в духовном отношении».

В заключение беседы Гопкинс… спросил, «не будет ли т. Сталин иметь возражений против того, чтобы американский фотограф сфотографировал его вместе с Гопкинсом». Тов. Молотов обещал выполнить просьбу Гопкинса.

Вторая встреча Гопкинса с И.В. Сталиным состоялась 31 июля 1941 г. и продолжалась три часа. Записи этой беседы в Архивах Президента РФ и МИД РФ не обнаружено. Гопкинс с американской стороны на беседе с И.В. Сталиным был один.

Беседу переводил М.М. Литвинов. Свой отчет об этой беседе Гопкинс разделил на три части. Копии первых двух частей Гопкинс направил президенту, государственному секретарю, военному и морскому министрам. Третья часть отчета была сделана Гопкинсом только в одном экземпляре с надписью: «Только для президента». Все три части записи беседы Сталина с Гопкинсом опубликованы Государственным департаментом США. Последняя была переведена и издана в Москве в 1958 г. Робертом Шервудом в книге «Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца». В книге говорится, что «причиной такой секретности, а это касается третьей части, было то, что Сталин откровенно говорил о желательности вступления США в войну против Германии». Ниже приводится полный текст записи беседы И.В. Сталина с Гопкинсом.

«Часть 1.

Я сказал Сталину, что президент весьма желает получить его, Сталина, оценку и анализ войны между Германией и Россией. Сталин охарактеризовал положение следующим образом.

Он заявил, что, по его мнению, германская армия имела в начале войны 175 дивизий на русском фронте и что с начала войны их число увеличилось до 232; он считает, что Германия может мобилизовать 300 дивизий.

Он сказал, что к началу войны Россия имела 80 дивизий, но многие из них находились далеко от линии боев и не могли быть быстро отмобилизованы. Поэтому, когда немцы напали, было невозможно оказать достаточное сопротивление. Ныне удерживаемая линия фронта гораздо более благоприятна, чем та, более продвинутая вперед линия, которую они могли бы занимать, если бы их дивизии были подготовлены.

Однако сейчас уже дивизии размещены на надлежащих позициях, и в настоящее время, как он полагает, Россия имеет на несколько дивизий больше, чем Германия. По его словам, Россия имеет 240 дивизий на фронте и 20 — в резерве. Сталин сказал, что около 1/3 этих дивизий еще не участвовало в боях.

Сталин заявил, что он может мобилизовать 350 дивизий и будет иметь это число под ружьем к началу весенней кампании в мае 1942 г.

Он стремится к тому, чтобы максимальное число его дивизий вошло в соприкосновение с противником, потому что тогда войска узнают, что немцев можно бить и что они не сверхчеловеки. Это дает его дивизиям такую же уверенность, какую приобретает летчик после первого воздушного боя. Сталин сказал, что «ничто в войне не может заменить настоящих боевых действий». Он хочет иметь как можно больше закаленных войск для большой кампании, которая начнется будущей весной. Он заявил, что немецкие войска кажутся усталыми и что офицеры и солдаты, взятые в плен, говорили, что им «надоела война».

Немецкие резервы находятся на расстоянии 400 км от фронта, и поддержание связи между резервами и фронтом — исключительно трудное дело. Для охраны и защиты этих линий снабжения от налетов русских требуются тысячи немецких солдат.

Он сказал, что в происходящих ныне боях многие русские и немецкие войска сражаются далеко впереди своей линии фронта ввиду быстрого продвижения механизированных войск обеих сторон. Сталин сказал, что его солдаты не считают сражение проигранным только потому, что немецким механизированным войскам удалось прорваться в том или другом пункте. Русские механизированные силы атакуют в другом пункте, зачастую продвигаясь на много миль в тыл немцев. Один тот факт, что немецкие войска прорывают фронт русских, не означает, что русские проиграли битву.

Они сражаются в тылу немцев, хорошо пользуются прикрытием и пробивают себе путь ночью. Он сказал далее, что даже немецкие танки могут остаться без горючего.

Все это представляет собой просто одну из форм современной войны, чем и объясняется тот факт, что ни с той, ни с другой стороны не было массовых капитуляций войск.

Русские создали многочисленные «партизанские» отряды, действующие за так называемой линией фронта Германии. Они постоянно нападают на немецкие аэродромы и коммуникации. Русские лучше, чем немцы, знакомы с местностью и лучше знают, как пользоваться естественными прикрытиями. Эти «партизанские» войска стали серьезной угрозой для немецкого наступления.

Он считает, что Германия недооценила силу русской армии и теперь не имеет на всем фронте достаточно войск, чтобы вести успешную наступательную войну и одновременно охранять растянувшиеся коммуникации. Он несколько раз подчеркнул тот факт, что Германия вынуждена использовать для этой цели большие людские силы, и он считает, что немцам самим придется перейти к обороне. Имеются серьезные данные о том. что они это уже делают. Они зарывают тяжелые танки в землю для оборонительных целей. Русские уже обнаружили 50 таких оборонительных точек.

Сталин заявил, что, по его мнению, Гитлер обеспокоен тем, что русский фронт отвлекает слишком много людей. Этим можно объяснить, что немцы подготавливают оборонительные позиции, с тем чтобы несколько немецких дивизий вернуть в занятые немцами районы Западной Европы, где уже происходят или могут происходить военные действия.

Он полагает, что немцы имеют сейчас на его фронте около 70 танковых и моторизованных дивизий. Он заявляет также, что русско-германская война уже изменила характер организации дивизий; что немцы раздробили свои крупные бронетанковые дивизии и рассредоточили их снаряжение по тем соединениям, которые Сталин называет танковыми и моторизованными дивизиями. Сталин заявил, что война уже показала, что пехотные дивизии должны включать большее число механизированных частей. Хотя Россия имеет большое число танковых и моторизованных дивизий, ни одна из них не может сравниться с немецкой танковой дивизией. Однако они гораздо сильнее, чем другие немецкие дивизии. Поэтому немецкие пехотные дивизии подверглись сильному давлению, чем и вызвано рассредоточение немецких бронетанковых сил по всему фронту.

Сталин полагает, что Германия к началу войны с Россией имела 30 тыс. танков. Сама Россия имела 24 тыс. танков, сведенных в 60 танковых дивизиях, примерно от 350 до 400 танков в каждой. В каждой пехотной дивизии они всегда имели около 50 танков. Сталин считает, что немецкий штаб раздробляет крупные дивизии и что в ходе войны численность людей в дивизиях будет уменьшаться в обеих армиях.

Он заявил, что давление на его армию за последние десять дней значительно уменьшилось. Единственной причиной этого он считает неспособность Германии доставить достаточно горючего для механизированных дивизий и воздушных сил. Он подчеркнул большие затруднения, с которыми встретились немецкие армии при переброске огромного количества горючего на фронт. Он полагает, что эти трудности возрастут. Он думает, что это вызывается не тем, что у Германии не хватает горючего, а скорее транспортными затруднениями, отсутствием хороших дорог и в особенности серьезным нарушением немецких коммуникаций русскими.

Сталин говорит, что, хотя война продолжается только шесть недель, его войска встречают на фронте совершенно новые дивизии, а некоторые из первоначально находившихся там дивизий, видимо, сняты. Он полагает, что моральное состояние его собственных войск исключительно высоко, и понимает, что это частично вызвано тем, что они сражаются за свои домашние очаги и на своей, знакомой им территории.

Он сказал, что Германия уже поняла, что «продвижение механизированных войск по России весьма отличается от продвижения их по бульварам Бельгии и Франции».

Сталин сказал, что русской армии пришлось иметь дело с внезапным нападением; лично он считал, что Гитлер не выступит, но принял все возможные предосторожности для мобилизации своей армии. Гитлер не предъявлял требований к России, и поэтому они были вынуждены организовать оборонительный боевой фронт. Теперь русские контратакуют во многих местах.

Он сказал, что русская армия встречала мало 70-тонных немецких танков, но что это, вероятно, результат того, что русские мосты не выдерживают этих танков. Он считает, что характер местности слишком затрудняет маневрирование этих гигантских танков. Там, где встречались 70-тонные танки, их пробивали русские 75-миллиметровые пушки. Он не думает, что очень большой немецкий танк будет играть важную роль в войне с Россией, хотя на Южном фронте имеются районы, где эти танки могут маневрировать. Дороги очень плохи для действия крупных танков.

Он полагает, что его самые крупные танки лучше, чем другие немецкие танки, и что до сих пор они неоднократно доказывали свое превосходство в боях. Он заявил, что два крупнейших русских танка весят, соответственно 48 и 52 т, имеют броню в 75 мм и вооружены 85-миллиметровыми орудиями. В настоящее время они имеют приблизительно 4 тыс. таких танков. Русский средний танк имеет вес немногим больше 30 т, 45-миллиметровую броню и 75-миллиметровые орудия. Пехотный танк весит 13 т, имеет броню 37 мм и 45-миллиметровые орудия. Сейчас у них есть приблизительно 8 тыс. средних (30-тонных) и 12 тыс. легких (13-тонных) танков. Он заявил, что сейчас они производит тысячу танков в месяц. Это количество делится поровну между средними и тяжелыми танками, с одной стороны, и легкими танками — с другой.

Он сказал, что они будут испытывать недостаток в стали для производства танков, и настаивал на немедленном размещении заказов на сталь. Позже он сказал, что было бы гораздо лучше, если бы его танки могли производиться в Соединенных Штатах.

Он желает также закупить как можно больше наших танков, чтобы быть готовым к весенней кампании. Сталин сказал, что самое важное — выпуск танков в течение зимы.

Потери обеих сторон в танках были очень велики, но Германия может этой зимой выпускать больше танков в месяц, чем Россия. Поэтому необходима помощь Соединенных Штатов в снабжении сталью и танками. Он хотел бы послать специалиста по танкам в Соединенные Штаты. Он сказал, что передаст Соединенным Штатам чертежи советских танков.

Он подчеркнул тот факт, что Германия располагает мощными воздушными силами и что теперь она производит, вероятно, 2500 истребителей и бомбардировщиков в месяц, но не более 3 тыс. Германия имеет больше самолетов на фронте, чем русские в настоящее время, но качество многих немецких самолетов не первоклассное — это грубые простые машины, на которых летают пилоты, не имеющие необходимой подготовки.

Некоторые взятые в плен летчики сообщили, что их обучение было кратковременным и состояло только из «практического курса». Он понимает, что Германия перебросила на русский фронт очень много самолетов тех типов, которые больше не производятся на немецких заводах. Он полагает, что Германия недооценила русские воздушные силы и предполагала, что эти второсортные самолеты могут успешно действовать против них. Русские не испытывали затруднений в уничтожении этих самолетов. Самолет «Хейнкель» быстроходнее, чем новый «Мессершмит». В целом самым полезным самолетом для немцев в боях против русских оказался «Юнкерс-88», который не хуже или даже лучше, чем русские самолеты этого типа.

Он заявил, что немцы ставят на своих истребителях 20-миллиметровые пушки, а на некоторых установлены 12-миллиметровые пулеметы. Сталин сказал, что в современной войне все истребители должны иметь пушки. Русские вооружили все свои истребители пушками или крупнокалиберными пулеметами. Он заявил, что русские не намерены иметь истребители без пушек или крупнокалиберных пулеметов.

Русские послали на фронт свои старые истребители, обладающие скоростью только 440 км в час, но они оказались очень полезными и успешно действовали против многих из самолетов, посланных немцами на Западный фронт России. У них этих истребителей старого типа от 7 до 8 тыс.

Новые истребители разделяются на три типа. На фронте имеется около 2 тыс. этих самолетов, и выпуск их достигает 1200 в месяц. Самый быстроходный из этих новейших одномоторных истребителей — «МИГ-3» с тяжелой броней и пушкой, он обладает скоростью 650 км в час. Второй истребитель — «ЛАГ-3», вооруженный пушкой, тяжелыми пулеметами, имеет скорость 590 км в час. Третий — «ЯК-1». Этот истребитель вооружен пушкой, скорость его равна 590 км в час.

Сталин сказал, что у русских имеются на вооружении три новых типа средних бомбардировщиков. Первый — одномоторный бомбардировщик ближнего действия со скоростью 510 км в час. Второй — двухмоторный пикирующий бомбардировщик дальностью полета 800 км со скоростью 540 км в час. Третий бомбардировщик, который только что передан в серийное производство, — двухмоторный пикирующий, обладающий дальностью полета 2200 км и скоростью 610 км в час. Он берет одну тонну бомб при максимальной дальности полета, но вдвое больше, если дальность полета будет составлять половину максимальной. Он вооружен семью тяжелыми пулеметами, Сталин отозвался о нем как об «очень хорошем бомбардировщике». Он сказал, что у них есть три типа бомбардировщиков дальнего действия. Один из них — двухмоторный бомбардировщик с очень небольшой скоростью — 440 км в час и дальностью полета 3000 км. Второй — двухмоторный бомбардировщик с дизель-мотором — только что передан в производство; дальность действия — 5 тыс. км, бомбовый груз — 1 т или 2 т при дальности полета в 4 тыс. км, скорость — 500 км в час. Третий — четырехмоторный бомбардировщик, передаваемый сейчас в производство. Его дальность действия 3500 км, и он поднимает 3 т бомб. Он сказал, что в настоящее время у них есть около 600 тяжелых бомбардировщиков дальнего действия.

Он сказал, что общее производство самолетов в настоящее время достигает 1800 в месяц; к 1 января оно достигнет 2500 в месяц. Из них 60 процентов будут истребители и 40 процентов — бомбардировщики. Сюда не включены учебные самолеты, выпускаемые в количестве 15 штук в день. Русские имеют приблизительно 3500 учебных самолетов. Сталин сказал, что срок обучения пилотов — 8 месяцев.

Он проявил значительный интерес к подготовке пилотов в Америке, и у меня создалось впечатление, что в скором времени он будет испытывать недостаток в летчиках. Сталин сказал, что немецкие сообщения о русских потерях в воздухе нелепы.

Русские сначала теряли больше самолетов, чем немцы, но, по его мнению, сейчас преимущество на их стороне. Он не назвал цифру потерь, заявив только, что они «очень велики с обеих сторон».

Он заявил, что авиационным заводам был нанесен некоторый ущерб, но что до разрушения значительная часть оборудования была вывезена. (Я видел около Москвы два совершенно разрушенных завода, по словам нашего посла, это были авиационные заводы.)

Я спросил Сталина о местоположении его военных заводов. Он не дал на это подробного ответа, но указал, что около 70 процентов всех военных заводов — процент зависит от типа заводов — находится в районах, центрами которых являются Ленинград, Москва и Киев.

Из его слов я вынес впечатление, что, если бы немецкая армия могла продвинуться примерно на 150 миль к востоку от этих центров, она уничтожила бы почти 75 процентов промышленного потенциала России.

Сталин сказал, что они рассредоточили значительное число более крупных заводов и перевозят многие станки на восток, чтобы укрыть их от бомбежек.

Сталин несколько раз повторил, что он не недооценивает немецкую армию. Он сказал, что их организация превосходна и что, по его мнению, немцы обладают крупными резервами продовольствия, людей, снаряжения и горючего. Он думает, что мы, возможно, недооцениваем немецкие резервы нефти; при этом он исходит из того факта, что по двухлетнему соглашению, какое они заключили с Германией, немцы просили у них меньше горючего, чем было предусмотрено договором на 1940-1941 гг.

Он думает, что одна из слабостей англичан — недооценка противника. Он не собирается этого делать. Поэтому он считает, что, поскольку дело касается людей, снаряжения, продовольствия и горючего, немецкая армия способна вести зимнюю кампанию в России. Он думает, однако, что немцам будет трудно предпринимать значительные наступательные действия после 1 сентября, когда начинаются сильные дожди, а после 1 октября дороги будут настолько плохи, что им придется перейти к обороне. Он выразил большую уверенность в том, что в зимние месяцы фронт будет проходить под Москвой, Киевом и Ленинградом, вероятно, на расстоянии не более чем 100 км от той линии, где он проходит теперь. Он считает одним из больших преимуществ русской армии в настоящее время то обстоятельство, что немцы «устали» и не имеют боевого наступательного духа. Он понимает, что Германия все еще может перебросить сюда около 40 дивизий, в этом случае на русском фронте будет всего 275 дивизий. Однако вряд ли удастся подвезти эти дивизии до наступления холодов.

Он сказал мне, что в первую очередь русская армия нуждается в легких зенитных орудиях калибра 20, 25, 37 и 50 мм и что им нужно очень большое количество таких орудий для защиты своих коммуникаций от самолетов-штурмовиков.

Следующая большая его потребность — в алюминии, необходимом для производства самолетов.

В-третьих, необходимы пулеметы калибра приблизительно 12,7 мм и, в-четвертых, винтовки калибра примерно 7,62 мм. Он сказал, что ему нужны тяжелые зенитные орудия для обороны городов. По его мнению, обеспечение России боеприпасами удовлетворительно.

Он заявил, что исход войны в России будет в значительной степени зависеть от возможности начать весеннюю кампанию, имея достаточное количество снаряжения, в частности самолетов, танков и зенитных орудий.

Он выразил настоятельное пожелание, чтобы англичане как можно скорее послали тяжелые самолеты, необходимые для бомбежки румынских нефтепромыслов, и настаивал, чтобы вместе с самолетами были присланы пилоты и экипажи.

Он сказал мне, что одним из крупнейших вопросов является вопрос определения портов, через которые можно доставлять снабжение, и что использовать Архангельск трудно, но не невозможно. Он уверен, что его ледоколы могли бы держать порт открытым всю зиму. Он заявил, что Владивосток опасен, потому что в любой момент он может быть отрезан Японией, и выразил опасение, что пропускная способность имеющихся железных и грунтовых дорог в Иране недостаточна. Однако сейчас придется использовать все. Сталин несколько раз выражал уверенность, что русский фронт будет удерживаться в пределах 100 км от нынешних позиций.

Сведения, приведенные выше, не были подтверждены никаким другим источником».

Именно во время этого разговора Сталин написал карандашом на листке небольшого блокнота четыре основных пункта, в которых указал потребности русских, и передал листок Гопкннсу:

«1) Зенитные орудия калибром 20, или 25, или 37мм
2) Алюминий
3) Пулеметы 12,7 мм
4) Винтовки 7,62 мм»

Часть II.

На этом совещании я сказал Сталину, что наше правительство и английское правительство (Черчилль уполномочил меня заявить это) согласны сделать все возможное в последующие недели для того, чтобы послать России снаряжение. Это снаряжение, однако, надо еще изготовить, и он, Сталин, должен понять, что даже имеющееся в наличии снаряжение, по всей вероятности, не сможет поступить на его фронт в оставшееся до наступления плохой погоды время.

Я сказал ему, что, по нашему мнению, должны быть составлены планы длительной войны; что, поскольку дело касается Соединенных Штатов, мы имеем большие обязательства в отношении снабжения нашей собственной армии, военного и торгового флота, а также несем очень серьезную ответственность за снабжение Англии, Китая и республик Южной Америки.

Я сказал ему, что решения, касающиеся проблемы долгосрочного снабжения, могут быть приняты лишь в том случае, если наше правительство будет полностью знакомо не только с военным положением в России, но и с типами, количеством и качеством ее вооружений, а также с ресурсами сырья и промышленным потенциалом.

Я сказал ему, что, как мне известно, наше правительство и, как я полагаю, английское правительство не захотят послать тяжелое вооружение, как, например, танки, самолеты и зенитные орудия, на русский фронт до тех пор, пока между нашими тремя правительствами не состоится совещание, на котором исчерпывающим образом будут совместно изучены относительные стратегические интересы каждого фронта, а также интересы каждой из наших стран.

Я указал, что, поскольку он столь занят руководством происходящим сейчас сражением, он не сможет уделить время и внимание такому совещанию до окончания этого сражения.

Сталин ранее указал, что фронт стабилизируется не позднее 1 октября.

Я помнил о важности того, чтобы в Москве не было никакого совещания, пока мы не узнаем об исходе нынешней битвы. Я считал чрезвычайно неразумным проводить совещание, пока исход ее не известен. На этом и основывалось мое предложение о том, чтобы совещание состоялось возможно позже. Тогда мы знали бы, будет ли существовать какой-нибудь фронт, а также где приблизительно будет проходить линия фронта в предстоящие зимние месяцы.

Сталин сказал, что он будет приветствовать подобное совещание и что, конечно, ему будет невозможно выехать на совещание куда-либо из Москвы; но он будет рад предоставить нашему правительству всю необходимую информацию. Он изъявил готовность передать нам советские чертежи самолетов, танков и орудий.

Я сказал ему, что я не уполномочен официально делать ему предложение о таком совещании.

Сталин тогда заявил, что в случае, если наше правительство желает подобного совещания, он встретит такое предложение сочувственно и уделит совещанию свое личное внимание.

Сталин до сих пор не давал никакой информации какому-либо из посольств или военным атташе иностранных правительств. Английскому морскому атташе были даны сведения, касающиеся русского военного флота, ввиду некоторых совместных операций.

Буквально во всем правительстве нет никого, кроме самого Сталина, кто бы был готов дать какую-либо важную информацию. Поэтому очень важно, чтобы такое совещание было проведено лично со Сталиным.

Я считаю, что он уделит этой конференции личное внимание.

Я предлагаю, чтобы конференция состоялась не раньше 1 и не позже 15 октября.

Часть III.

Когда Сталин закончил обзор военного положения, он высказал свою большую благодарность президенту за проявляемый им интерес к борьбе русских против Гитлера.

Он заявил, что хочет передать президенту следующее личное послание; что он думал наложить это послание в письменной форме, но считает более целесообразным, чтобы оно было мною устно передано президенту.

Сталин сказал, что самое слабое место Гитлера — это огромные массы порабощенных им людей, которые ненавидят его, а также безнравственные методы его правительства.

Для того, чтобы эти люди и миллионы других в еще не завоеванных странах могли бороться против Гитлера, их надо ободрить, морально поддержать. Это, по мнению Сталина, могут сделать лишь Соединенные Штаты. Он заявил, что международное влияние президента и правительства Соединенных Штатов огромно.

В противоположность этому он считал, что немецкая армия и немецкий народ, моральное состояние которых уже довольно низкое, были бы деморализованы заявлением о том, что Соединенные Штаты намерены вступить в войну против Гитлера.

Сталин сказал, что, по его мнению, мы в конце концов неизбежно столкнемся с Гитлером на каком-нибудь поле боя. Мощь Германии столь велика, что, хотя Россия сможет защищаться одна, Великобритании и России вместе будет очень трудно разгромить немецкую военную машину. Он сказал, что нанести поражение Гитлеру — и, возможно, без выстрела — может только заявление Соединенных Штатов о вступлении в войну с Германией.

Сталин сказал, что он полагает, однако, что война будет ожесточенной и, возможно, длительной; что если мы действительно вступим в войну, то, по его мнению, американский народ будет настаивать на том, чтобы его армия вступила в бой с германскими солдатами; и он хотел, чтобы я передал президенту, что он приветствовал бы на любом секторе русского фронта американские войска целиком под американским командованием.

Я сказал Сталину, что в компетенцию моей миссии входят исключительно вопросы снабжения и что решение вопроса о нашем вступлении в войну будет зависеть в основном от самого Гитлера и его посягательств на наши интересы. Я сказал ему, что сомневаюсь, чтобы наше правительство в случае войны захотело иметь американскую армию в России, но что я передам его послание президенту.

Он неоднократно заявлял, что президент и Соединенные Штаты имеют в настоящее время большее влияние на простых людей всего мира, чем любая другая сила.

Наконец, он просил меня сообщить президенту, что, хотя он уверен в способности русской армии противостоять германской армии, проблема снабжения к весне станет серьезной и что он нуждается в нашей помощи».

Как пишет Роберт Шервуд: «В эти два дня Гопкинс получил гораздо больше сведений о силе и перспективах России, чем предоставлялось до сих пор какому-либо другому постороннему человеку. Сталин, несомненно, серьезно отнесся к просьбе Рузвельта и оказал Гопкинсу полное доверие. Гопкинс, со своей стороны, покинул Кремль с глубоким убеждением, что Сталин говорит дело. Визит этот действительно был поворотным пунктом в отношениях Великобритании и США с Советским Союзом во время войны. В дальнейшем все англо-американские расчеты уже не основывались на вероятности скорого крушения России. После этого весь подход к делу изменился».

Позже Гопкинс так отозвался о Сталине:

«Ни разу он не повторился. Он говорил так же, как стреляли его войска — метко и прямо… Не было ни одного лишнего слова, жеста или ужимки. Казалось, что говоришь с замечательно уравновешенной машиной, разумной машиной. Иосиф Сталин знал, чего он хочет, знал, чего хочет Россия, и он полагал, что вы также это знаете. Во время этого второго визита мы разговаривали почти четыре часа. Его вопросы были ясными, краткими и прямыми… Его ответы были быстрыми, недвусмысленными, они произносились так, как будто они были обдуманы им много лет назад…

Его голос резок, но он все время его сдерживает. Во всем, что он говорит, именно та выразительность, которая нужна его словам.

Если он всегда такой же, как я его слышал, то он никогда не говорит зря ни слова. Если он хочет смягчить краткий ответ или внезапный вопрос, он делает это с помощью быстрой сдержанной улыбки — улыбки, которая может быть холодной, но дружественной, строгой, но теплой. Он с вами не заигрывает. Кажется, что у него нет сомнений. Он создает у вас уверенность, что Россия выдержит атаки немецкой армии. Он не сомневается, что у вас также нет сомнений...

Он довольно часто смеется, но это короткий смех, быть может, несколько сардонический. Он не признает пустой болтовни. Его юмор остр и проницателен. …он обращался ко мне по-русски, он игнорировал переводчика и глядел мне прямо в глаза, как будто я понимал каждое слово…

В Соединенных Штатах и в Лондоне миссии, подобные моей, могли бы растянуться и превратиться в то, что государственный департамент и английское министерство иностранных дел называют беседами. У меня не было таких бесед в Москве, а лишь шесть часов разговора. После этого все было сказано, все было разрешено на двух заседаниях».

1 августа Гопкинс покинул Москву и по прибытию в Архангельск, невзирая на предупреждения командира «Каталины» Маккинли о неблагоприятных метеоусловиях предстоящего перелета на туманный Альбион, настоял на немедленном вылете: он спешил, так как боялся не успеть попасть на борт линкора «Принс ов Уэлс», который должен был доставить Черчилля на Атлантическую конференцию. Гопкинс был «набит» ценнейшей информацией, которую ждал его друг и президент США Франклин Рузвельт. «Кателина», нагруженная платиной (самой концентрированной формой русского экспорта), набрав высоту, взяла курс к берегам северной части Соединенного Королевства. 

Уже в полете выяснилось, что в спешке сумочка Гопкинса с необходимыми ему лекарствами осталась в Москве и он очень плохо чувствовал себя на обратном пути.

Полет продолжался 24 часа, сильный встречный ветер всячески замедлял полет. К тому же инструкции, полученные Маккинли на посадку, были весьма неопределенными и пилоту пришлось самому решать, где осуществить посадку «Каталины» на воду, чтобы как можно удобнее высадить измученного при перелете Гопкинса. Но он ошибся на несколько миль и при бушующем море ему пришлось опять поднимать свою крылатую лодку в небо. Наконец обнаружился адмиральский катер, который должен был взять на борт Гопкинса. Они сели на узкую, бушующую полосу моря между кораблями. Самолет и катер нещадно бросало вверх и вниз, но они маневрировали до тех пор, пока катер не подошел достаточно близко, чтобы Гопкинс мог спрыгнуть. Матросу ничего не оставалось, как бугром зацепить высадившегося из самолета пассажира и тащить его по мокрой палубе, пока тот не оказался в безопасности. После чего был сброшен его багаж полный бумаг с ценнейшей информацией о положении Советского Союза, добытой им для президента. Гопкинсу хватило сил помахать летчикам на прощанье рукой, а экипаж «Каталины» некоторое время прибывал в шоке: как такому нездоровому человеку хватило сил выдержать такой сложный и тяжелый перелет, и при этом проявляя «столь невиданное мужество и решимость и столь ценящий услуги других? Он был достойным примером замечательной преданности долгу». Это случилось 2 августа 1941 года, а через неделю «он присоединился к президенту Рузвельту на Атлантической конференции».
*****

Из всего многообразия источников с субъективным налетом под руку попались такие, которые неожиданно позволили сложить из цитат-пазлов, подкрепленных по случаю «официальными» документами, более-менее полную картину на заданную тему.

Вот и Уинстон Черчилль, как непосредственный участник событий, которые порой сам их и генерировал, в третьем томе «Вторая мировая война. Великий союз», изданного в Москве издательством ТЕРРА в 1998 году, «сподобился» поведать нам куда и зачем он покинул туманный Альбион и уплыл под большим секретом на «большом боевом корабле», прихватив еще и внушительный морской охранный эскорт, куда-то в Атлантику, уломав кабинет его величества предоставить ему в военное время внеочередной отпуск.
 
Уже после войны Черчилль по этому поводу рассказывал: «В качестве места встречи была выбрана бухта Пласеншия на Ньюфаундленде. Встреча была назначена на 9 августа, и для этой цели был выделен наш новейший линкор "Принс ов Уэлс". Мне очень хотелось встретиться с Рузвельтом, с которым я вел уже в течение двух лет переписку, становившуюся все более и более дружественной. Кроме того, наше личное совещание еще больше подчеркнуло бы крепнущее сотрудничество Англии и Соединенных Штатов, встревожило бы наших врагов, заставило бы призадуматься Японию и ободрило бы наших друзей. Необходимо было также решить много вопросов относительно американского вмешательства в битву за Атлантику, о помощи России, о нашем собственном снабжении и прежде всего о возраставшей угрозе со стороны Японии…

4 августа, перед наступлением темноты, "Принс ов Уэлс", сопровождаемый эскортом эсминцев, вышел на широкие просторы Атлантики. Гарри Гопкинс выглядел совершенно измученным после своих длительных путешествий по воздуху и утомительных совещаний в Москве. Все же он был весел, как обычно, понемногу набирался сил во время нашего плавания и рассказывал мне о своей миссии».

С первым томом «Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца» Р. Шервурда вы уже знакомы: «Во время перехода через северную часть Атлантики—любимое место охоты немецких подводных лодок — Гопкинс работал над подготовкой отчетов о поездке в Москву.

Он сообщил Черчиллю о беседах со Сталиным, изложив все, что касалось военного положения России и ее нужд. Слушая это, премьер-министр еще лучше понял, почему президент так ценит Гопкинса. Он никогда раньше не слышал столь объективных и содержательных сообщений. Они обсуждали формулировки Атлантической хартии, которую премьер-министр должен был представить президенту, и Черчилль снова подчеркнул необходимость сделать твердое предупреждение Японии. Много времени было отведено для отдыха».

У Гопкинса сложилось впечатление, о котором позднее он поведал своим друзьям: «Можно было подумать, что Уинстон возносится на небо для встречи с Богом!»

У. Черчилль: «Мы прибыли к месту встречи в бухте Пласеншия на Ньюфаундленде в субботу 9 августа в 9 часов утра.

Как только обе стороны обменялись обычным морским салютом, я отправился на борт «Огасты» /«Августы» - это предпочтения разных переводчиков. Авт.-сост./ и приветствовал президента Рузвельта, который принял меня со всеми почестями. Он стоял, опираясь на руку своего сына Эллиота, в то время как оркестр исполнял государственные гимны. Затем он приветствовал меня самым радушным образом».

А тут под руку попались воспоминания самого Эллиота Рузвелта под названием «Его глазами» изданных в Москве аж в 1947 году. Благодарный сын президента Ф. Рузвельта нам поведал следующее:

«В субботу, в девятом часу утра, все мы уже были на палубе, наблюдая, как «Принц Уэльский» вошел в бухту и бросил якорь недалеко от «Августы». Я поддерживал отца под руку.

Часа через два премьер-министр и наиболее видные из сопровождавших его лиц прибыли на «Августу». Это была первая встреча Черчилля с отцом с 1919 года.

Первый визит Черчилля был чисто официальным; премьер-министр должен был вручить отцу письмо от английского короля.

В первый день отец и премьер-министр завтракали только с Гарри Гопкинсом, который прибыл на «Принце Уэльском» вместе с Черчиллем. Я рад был снова видеть Гарри и убедиться в том, что он сравнительно хорошо выглядит. …он был снова за работой — преданный и усердный, как всегда.

После завтрака …  Отец и премьер-министр сидели друг против друга и вежливо препирались… Столкнулись две идеи: премьер-министром явно владела одна мысль — американцы должны немедленно объявить войну нацистской Германии; президент же думал об общественном мнении, об американской политической жизни и обо всех неуловимых факторах, которые толкают людей к действиям и в то же время препятствуют им…

В тот вечер все мы были во власти Уинстона Черчилля, и он все время сознавал это. Отец лишь изредка задавал ему вопросы, подталкивая его, заставляя его говорить.

Он рассказывал о ходе войны, о том, как одно поражение следовало за другим. «Но Англия всегда выигрывает войны!» Он довольно откровенно рассказал нам, как близки были к поражению его соотечественники «…но Гитлер и его генералы оказались тупицами. Они этого так и не узнали. Или же они не посмели». Был момент, когда в тоне Черчилля звучала настойчивая просьба:

— Это для вас единственный выход! Вы должны выступить на нашей стороне! Если вы не объявите войны, я повторяю, если вы не объявите войны, не ожидая первого удара с их стороны, они нанесут его, когда мы уже погибнем, и этот первый удар может оказаться для вас и последним!

…вся его манера держаться создавала впечатление неукротимой силы, которая прекрасно справится и сама — да, да, справится, — даже если мы не внемлем его предупреждению.

Время от времени отец вставлял вопрос:

— А русские?

— Русские! — в тоне Черчилля послышался пренебрежительный оттенок, но затем он, казалось, спохватился. — Конечно, они оказались гораздо сильнее, чем мы когда-либо смели надеяться. Но кто знает, сколько еще…

— Значит, вы считаете, что они не смогут устоять?

— Когда Москва падет… Как только немцы выйдут в Закавказье… Когда сопротивление русских в конце концов прекратится…

На все вопросы Черчилль отвечал четко, без оговорок, без всяких «если»; в сопротивление русских он не верил или верил очень мало. Он вел крупную игру в этот вечер. Он старался внушить нам, что львиная доля ленд-лиза должна принадлежать британскому льву; что всякая помощь Советам приведет лишь к затяжке войны, а в конечном счете, и притом несомненно, — к поражению; и с тем большей убежденностью он приходил к своему единственному выводу:

— Американцы должны вступить в войну на нашей стороне! Вы должны вступить в войну, чтобы не погибнуть!

Отец слушал его внимательно, серьезно… Но ни один из американцев, сидевших в облаках табачного дыма в этой кают-компании, ни разу не произнес ни «да», ни «нет», ни «может быть».

Это походило на второй раунд товарищеского матча бокса… Он никому не принес победы, но никому из зрителей и не хотелось подзадоривать противников, чтобы увидеть хорошую потасовку. Все мы желали победы обеим сторонам.

Вечером в воскресенье, после регламентных мероприятий и переговоров «…премьер-министр вновь обедал на «Августе». Этот обед выглядел менее официально… Присутствовали только отец, премьер-министр, их ближайшие помощники, мой брат и я.

Он снова был на высоте положения. Его сигары сгорали дотла, коньяк неуклонно убывал. Но это, по-видимому, совершенно не сказывалось на нем. Его мысль работала не менее, если не более ясно, а язык стал еще острее.

<Но> чувствовалось, что два человека, привыкшие главенствовать, уже померялись силами, уже прощупали друг друга, а теперь готовились бросить друг другу прямой вызов. Нельзя забывать, что в то время Черчилль был руководителем воюющей страны, а отец — только президентом государства, достаточно ясно определившего свою позицию.

После обеда…  перемена <в беседе> уже начинала сказываться… она резко проявилась в связи с вопросом о Британской империи. Инициатива исходила от отца.

— Конечно, — заметил он уверенным и несколько лукавым тоном, — конечно, после войны одной из предпосылок длительного мира должна быть самая широкая свобода торговли.

Он помолчал. Опустив голову, премьер-министр исподлобья пристально смотрел на отца.

— Никаких искусственных барьеров, — продолжал отец. — Как можно меньше экономических соглашений, предоставляющих одним государствам преимущества перед другими. Возможности для расширения торговли. Открытие рынков для здоровой конкуренции. — Он с невинным видом обвел глазами комнату.

Черчилль заворочался в кресле.

— Торговые соглашения Британской империи… — начал он внушительно. Отец прервал его:

— Да. Эти имперские торговые соглашения, — о них-то и идет речь. Именно из-за них народы Индии и Африки, всего колониального Ближнего и Дальнего Востока так отстали в своем развитии.

Шея Черчилля побагровела, и он подался вперед.

— Господин президент, Англия ни на минуту не намерена отказаться от своего преимущественного положения в Британских доминионах. Торговля, которая принесла Англии величие, будет продолжаться на условиях, устанавливаемых английскими министрами.

— Понимаете, Уинстон, — медленно сказал отец, — вот где-то по этой линии у нас с вами могут возникнуть некоторые разногласия. Я твердо убежден в том, что мы не можем добиться прочного мира, если он не повлечет за собой развития отсталых стран, отсталых народов. Но как достигнуть этого? Ясно, что этого нельзя достигнуть методами восемнадцатого века. Так вот…

— Кто говорит о методах восемнадцатого века?

— Всякий ваш министр, рекомендующий политику, при которой из колониальной страны изымается огромное количество сырья без всякой компенсации для народа данной страны. Методы двадцатого века означают развитие промышленности в колониях и рост благосостояния народа путем повышения его жизненного уровня, путем его просвещения, путем его оздоровления, путем обеспечения ему компенсации за его сырьевые ресурсы.

Гопкинс улыбался, адъютант Черчилля, коммодор Томпсон помрачнел и был явно встревожен. У самого премьер-министра был такой вид, как будто его сейчас хватит удар.

— Вы упомянули Индию, — прорычал он.

— Да. Я считаю, что мы не можем вести войну против фашистского рабства, не стремясь в то же время освободить народы всего мира от отсталой колониальной политики.

— А как насчет Филиппин?

— Я рад, что вы упомянули о них. Как вам известно, в 1946 г. они получат независимость. А кроме того, они уже располагают современными санитарными условиями, современной системой народного образования; неграмотность там неуклонно снижается…

— Какое бы то ни было вмешательство в имперские экономические соглашения недопустимо.

— Они искусственны…

— Они составляют основу нашего величия.

— Мир, — твердо сказал отец, — не совместим с сохранением деспотизма. Дело мира требует равенства народов, и оно будет осуществлено. Равенство народов подразумевает самую широкую свободу торговой конкуренции. Станет ли кто-нибудь отрицать, что одной из главных причин возникновения войны было стремление Германии захватить господствующее положение в торговле Центральной Европы?

…Индия, Бирма были живым упреком англичанам. Сказав о них вслух однажды, отец и впредь напоминал о них англичанам, бередя… раны их больной совести, подталкивая, подгоняя их… не из упрямства, а потому, что был убежден в своей правоте; Черчилль это знал, и именно это беспокоило его больше всего.

Был уже третий час ночи, когда английские гости распрощались. Я помог отцу добраться до его каюты и уселся там, чтобы выкурить с ним по последней папиросе.

— Настоящий тори старой школы, — улыбнулся отец, — мы с ним сработаемся. На этот счет не беспокойся. Мы с ним прекрасно поладим… Я полагаю, что мы еще поговорим об Индии более основательно, прежде чем исчерпаем эту тему. И о Бирме, и о Яве, и об Индо-Китае, и об Индонезии, и обо всех африканских колониях, и о Египте и Палестине. Мы поговорим обо всем этом. Не упускай из виду одно обстоятельство. У Уинни есть одна высшая миссия в жизни, — но только одна. Он идеальный премьер-министр военного времени. Его основная, единственная задача заключается в том, чтобы Англия выстояла в этой войне. У него идеальный склад ума для военного руководителя. Но чтобы Уинстон Черчилль руководил Англией после войны? Нет, не будет этого.

Жизнь показала, что в этом вопросе английский народ согласился с отцом.

На следующее утро, часов в одиннадцать, премьер-министр снова явился в капитанскую каюту «Августы». Он, Кадоган, Самнер Уэллес, Гарри Гопкинс и отец работали над последним вариантом <Хартии>… Я несколько раз входил в каюту и ловил налету обрывки разговора, <стараясь> понять, каким образом Черчилль сумеет примирить идеи Хартии с тем, что он говорил накануне вечером. Думаю, что он и сам этого не знал.

В семь часов премьер-министр опять приехал к нам на обед — на сей раз по-настоящему неофициальный: кроме отца и Черчилля, присутствовали только Гарри Гопкинс, мой брат и я. Это был вечер отдыха. Все же Черчиллем по-прежнему владело стремление убедить нас, что Соединенные Штаты должны немедленно объявить войну Германии, но он понимал, что в этом вопросе он обречен на поражение, <понимая> что для достижения окончательной победы Англия нуждается в американской промышленности и в активных действиях Америки…

Сознание этой зависимости не могло не сказаться на отношениях между двумя руководителями. Постепенно, очень медленно, мантия вождя сползала с плеч англичанина на плечи американца.

В этом мы убедились позже, вечером… Это был своего рода заключительный аккорд воинствующего черчиллевского консерватизма. Черчилль встал и расхаживал по каюте, ораторствуя и жестикулируя. Наконец, он остановился перед отцом, помолчал секунду, а затем, потрясая коротким, толстым указательным пальцем перед самым его носом, воскликнул:

— Господин президент, мне кажется, что вы пытаетесь покончить с Британской империей. Это видно из всего хода ваших мыслей об устройстве мира в послевоенное время. Но несмотря на это, — он взмахнул указательным пальцем, — несмотря на это, мы знаем, что вы — единственная наша надежда. И вы, — голос его драматически дрогнул, — вы знаете, что мы это знаем. Вы знаете, что мы знаем, что без Америки нашей империи не устоять.

Со стороны Черчилля это было признанием, что мир может быть завоеван только на основе условий, поставленных Соединенными Штатами Америки. И, сказав это, он тем самым признал, что английской колониальной политике пришел конец, точно так же, как и попыткам Англии занять господствующее положение в мировой торговле и ее стремлению стравить между собой СССР и США.

И всему этому действительно пришел бы конец, если бы отец был жив.

На следующий день… к половине третьего все пришли к окончательному соглашению по поводу совместных деклараций, подлежавших опубликованию. Главная задача, <которая решалась> в эти дни, была выполнена; я видел, что Уэллес и отец испытывали удовлетворение и гордость. Когда мы вышли на палубу «Августы», казалось, что все лица расплываются в широкой улыбке. Почетный караул и судовой оркестр построились на палубе, и когда английские начальники штабов, а за ними Черчилль стали спускаться по трапу, оркестр заиграл «Боже, храни короля». Конференция закончилась. На следующий день президент и премьер-министр от имени Соединенных Штатов и Соединенного Королевства сделали следующее заявление:

    1. Что их страны не стремятся к территориальным или другим приобретениям.

    2. Что они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов.

    3. Что они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; что они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.

    4. Что они, соблюдая должным образом свои существующие обязательства, будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны — великие или малые, победители или побежденные — имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран.

    5. Что они стремятся добиться полного сотрудничества между всеми странами в экономической области с целью обеспечить для всех более высокий уровень жизни, экономическое развитие и социальное обеспечение.

    6. Что после окончательного уничтожения нацистской тирании они надеются на установление мира, который даст возможность всем странам жить в безопасности на своей территории, а также обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды.

    7. Что такой мир должен предоставить всем возможность свободно, без всяких препятствий плавать по морям и океанам.

    8. Что они считают, что все государства мира должны по соображениям реалистического и духовного порядка отказаться от применения силы, поскольку никакой будущий мир не может быть сохранен, если государства, которые угрожают или могут угрожать агрессией за пределами своих границ, будут продолжать пользоваться сухопутными, морскими и воздушными вооружениями. Они полагают, что впредь до установления более широкой и надежной системы всеобщей безопасности такие страны должны быть разоружены. Они будут также помогать и поощрять всякие другие осуществимые мероприятия, которые облегчат миролюбивым народам избавление от бремени вооружений.

Во вторник, около пяти часов дня, «Принц Уэльский» поднял якорь, снова уходя навстречу войне. Он прошел близко от «Августы», которая отдала ему прощальный салют»…

То, что должен знать Мир, он узнал уже на следующий день. Например, «Красная звезда» /№ 191/ заметку о данном событии и сам текст декларации разместила 15 августа:

«ЛОНДОН, 14 августа. (ТАСС). Как передает агентство Рейтер, английский премьер-министр Черчилль встретился с президентом США Рузвельтом на море, где они разработали совместную англо-американскую декларацию, определяющую цели, за которые борются союзники, а также основные принципы, на которых должны базироваться планы будущего мира. Об этой хорошо засекреченной встрече сделал специальное сообщение по радио лорд-хранитель печати Эттли, который огласил текст англо-американской декларации, идентичный опубликованному Белым Домом в Вашингтоне».

Р. Шервуд: «В этом меморандуме Черчилль энергично настаивал также на том, чтобы в Москве, на основе переговоров Гопкинса со Сталиным, было созвано совещание по вопросу о перевооружении русских армий. Он сказал, что назначит лорда Бивербрука английским представителем на этом совещании «с полномочиями выступать от имени всех английских ведомств». Тогда предполагалось, что американским представителем будет Гопкинс, но позже Рузвельт решил, что Гопкинс не сможет выдержать нового длительного путешествия через такой короткий промежуток времени, и вместо него был назначен Гарриман.

Бивербрук прибыл в Ардженшу в понедельник 11 августа. Больше всего его интересовала помощь России — вопрос, по которому теперь фактически не было споров после обнадеживающих сообщений Гопкинса. Однако, когда Бивербрук узнал о предложении опубликовать документ, известный под названием Атлантической хартии, и когда он прочел его текст, в нем заговорило глубокое чувство заботы об экономической целостности Британской империи и с ним стало трудно иметь дело».

Результатом потуг У. Черчилля в отношении русского союзника в контексте его встречи с Рузвельтом явилось совместное письмо премьер-министра Британии и президента США советскому лидеру тов. Сталину. Черчилль как всегда, хотя бы по формальным причинам пусть не на долго, но оттягивал момент выполнения союзнических обязательств по отношению России, воюющей на фронтах от Баренцева до Черного морей с их общим врагом. Предстоящая конференция должна состоятся ближе к октябрю, и еще не известны ее результаты, как и не известно положение русских на фронтах к тому времени.  Но значимость своих потуг Черчилль преподнес Миру, как свершившееся действо, от которого Гитлер должен трепетать, но материализовал его опять-таки лишь на бумаге.   

А в Москве по этому поводу состоялась беседа председателя совета народных комиссаров СССР И.В. Сталина с послом США в СССР Л. Штейнгардтом и послом Великобритании в СССР С. Криппсом. Привожу ее запись и послание премьер-министра Британии и президента США тов. Сталину:

«15 августа 1941 г.

Тов. Сталин в присутствии т. Молотова принял Штейигардта н Криппса, прибывших в сопровождении третьего секретаря английского посольства Денлопа. Штейнгардт и Криппс, каждый, передали т. Сталину личные ноты с текстом совместного послания Рузвельта и Черчилля.

Ознакомившись с посланием, т. Сталин заявил, что он приветствует предложение Рузвельта и Черчилля и что со стороны СССР не будет возражений против созыва в Москве совещания представителей трех стран для распределения сырья и вооружения. Тов. Сталин добавил, что он со своей стороны готов принять все меры, чтобы это совещание состоялось как можно скорее.

Тов. Сталин просил Штейнгардта и Криппса передать Рузвельту и Черчиллю от имени народов Советского Союза и от имени Советского Правительства сердечную благодарность за их готовность оказать помощь СССР в его освободительной войне против гитлеровской Германии.

Во время беседы т. Сталин, Штейнгардт и Криппс условились, что коммюнике о приеме с текстом послания Рузвельта и Черчилля будет опубликовано в Москве, Лондоне и Вашингтоне 16 августа в 9 часов утра по московскому времени».

«У. ЧЕРЧИЛЛЬ и Ф. РУЗВЕЛЬТ И. В. CTAЛИHУ /Получено 15 августа 1941 года/

Мы воспользовались случаем, который представился при обсуждении отчета г-на Гарри Гопкинса по его возвращении из Москвы, для того чтобы вместе обсудить вопрос о том, как наши две страны могут наилучшим образом помочь Вашей стране в том великолепном отпоре, который Вы оказываете нацистскому нападению. Мы в настоящее время работаем совместно над тем, чтобы снабдить Вас максимальным количеством тех материалов, в которых Вы больше всего нуждаетесь. Многие суда с грузом уже покинули наши берега, другие отплывают в ближайшем будущем.

Мы должны теперь обратить наше внимание на рассмотрение политики, рассчитанной на более длительное время, ибо предстоит еще пройти большой и трудный путь до того, как будет достигнута та полная победа, без которой наши усилия и жертвы были бы напрасными.
.
Война идет на многих фронтах, и, до того, как она окончится, могут возникнуть еще новые боевые фронты. Наши ресурсы хотя и огромны, тем не менее они ограничены, и речь должна идти о том, где и когда эти ресурсы могут быть наилучшим образом использованы в целях максимального содействия нашим общим усилиям. Это относится равным образом как к военному снаряжению, так и к сырью.

Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые должны быть учтены в принимаемых нами решениях. Для того чтобы мы все смогли принять быстрые решения по вопросу о распределении наших общих ресурсов, мы предлагаем подготовить совещание в Москве, на которое мы послали бы высокопоставленных представителей, которые могли бы обсудить эти вопросы непосредственно с Вами. Если предложение о таком совещании встретит Ваше одобрение, то мы хотим поставить Вас в известность, что впредь до принятия этим совещанием решений мы будем продолжать по возможности быстрее отправлять Вам снабжение и материалы.

Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза, и поэтому мы считаем, что в этом деле планирования программы распределения наших общих ресурсов на будущее мы должны действовать при любых обстоятельствах быстро и без промедления.

Франклин Д. РУЗВЕЛЬТ
Уинстон С. ЧЕРЧИЛЛЬ»

Иностранная печать «разглагольствуя» о личном послании Черчилля и Рузвельта товарищу Сталину ненароком приоткрыла тайный замысел дядюшки Сэма.

«ЛОНДОН, 17 августа. (ТАСС). Авторы передовых статей и дипломатические обозреватели английских газет характеризуют послание Рузвельта и Черчилля Сталину, как документ выдающегося значения.

Дипломатический обозреватель «Таймс» пишет: Послание, взятое в связи с опубликованной 14 августа декларацией, показывает, что США намерены вступить в тесный контакт с Англией и Советской Россией для совместного использования ресурсов всех трех стран таким образом, чтобы это соответствовало общей стратегии войны.

Парламентский корреспондент газеты «Таймс» характеризует послание, как документ чрезвычайного значения. «Ознакомление с этим документом и декларацией, опубликованной 14 августа, показывает, — пишет корреспондент, — что Соединенные Штаты намерены полностью присоединиться к Британской империи и Советской России для совместного использования ресурсов всех трех государств таким путем, который будет соответствовать предполагаемой стратегии войны.

По сообщению вашингтонского корреспондента агентства Рейтер, наблюдатели, находящиеся в Вашингтоне, полагают, что мероприятия, выдвинутые в послании, адресованном Черчиллем и Рузвельтом Сталину, представляют собой крупный шаг на пути к окончательному уничтожению национал-социалистской тирании. По мнению наблюдателей, это обращение выражает уверенность в способности России задержать германскую военную машину и убеждение в том, что та часть военных материалов, которая предназначена для отправки в СССР, должна быть значительной».

В чем же заключается этот тайный замысел? Он скрыт в формулировке: «для совместного использования ресурсов всех трех государств таким путем, который будет соответствовать предполагаемой стратегии войны». В августе 41-го Соединенные Штаты имели статус нейтрального государства, но определились со своими приоритетами во внешней политики и настраивали под нее и внутреннюю.  Возникает вопрос: кто из трех держав: США, Британия или Советский Союз, окажется от этого в выгоде? Тот, кто воюет «не на жизнь, а на смерть», или тот, кто имеет контроль над ресурсами, как своими, так и чужими, организовывает их распределение и поставку для ведения другими этой войны, имея для этого необходимый потенциал, и рассматривая все это в качестве своеобразного бизнеса? Ответ очевиден.

К тому же в п. 4 Атлантической Хартии «…все страны — великие или малые, победители или побежденные — имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран», заложена «мина» в отношении всего предполагаемого мирового «содружества» в будущем, определяя дальнейшую роль Соединенных Штатов в послевоенном миропорядке. Стоит только отбросить «добродетель» из этой формулировки, то сразу находится ответ на вопрос, кто будет иметь от этого выгоду. Тот, кто будет иметь контроль над данным процессом и обеспечивать его воплощение, кто будет конкурентоспособным в торговых делах, основанных на «свободе» рыночных отношений.  А кто будет иметь контроль, тот и будет претендовать на роль мирового «жандарма». Конечно это тот, кто во время войны загонит будущих конкурентов в «кабалу» за счет оказания им материальной помощи в ее ведении, за которую еще предстоит рассчитываться по ее окончанию в течении ни одного десятка лет. По мнению дядюшки Сэма, должник – это не конкурент! Но и выхода у воюющих нет отказаться от помощи хотя бы и в долг. При данном раскладе интересы воюющих подстраиваются под интересы помогающих – мы поможем вам остаться живыми, но после ликвидации угрозы вашей жизни, вы просто от нужды допустите нас в вашу экономическую сферу, а значит и политическую – если мы помогли вам остаться живыми, то и поможем вам восстановиться от «шока», а для этого будьте добры расплатиться вашими ресурсами. 

Но товарищу Сталину «тайные замыслы» заокеанского «благодетеля» «по барабану», ему нужно выиграть время для задействования ресурсного потенциала великой советской державы, и он требует от своих исполнителей его воли иметь по каждому акту «за кордонной» помощи соответствующую бумагу, по которой и предстоит расплатиться в дальнейшем. Да и надо помнить мудрость веками подтвержденную - победителей не судят! Осталось только победить.

Поэтому «16-го августа с. г. в Москве имело место подписание Соглашения о товарообороте, кредите и клиринге между СССР и Англией.

Соглашение предусматривает в значительных размерах поставки английских товаров в СССР, а также поставки некоторых советских товаров в Англию.

По Соглашению Англия предоставляет СССР для оплаты товаров кредит в 10 млн. фунтов стерлингов, стоимостью 3% годовых, сроком в среднем на пять лет.

Когда указанная сумма кредита будет близка к исчерпанию, Правительства вступят в переговоры об увеличении суммы кредита.

Платежи между Сторонами регулируются на основе клиринга.

Соглашение подписали — от имени Советского Правительства Народный Комиссар Внешней Торговли СССР тов. А. И. Микоян, а от имени Британского Правительства — Чрезвычайный и Полномочный Посол Великобритании в СССР г-н Стаффорд Криппс».