Сказ про Василису Лягушку Премудрую

И она улетела…

А он остался, весь в смятении и в вине. Как говорят, в смешанных чувствах.

А ведь еще недавно, казалось, все было, как в сказке. «Квак в сказке» - шутил он.

И началось все так неожиданно. Ей, конечно, давно уже было пора влюбиться, полюбить по-настоящему. Все подруги уже повлюблялись, повыскакивали замуж и разъехались-разлетелись. А она все не спешила. Она всегда была немного в стороне от всех, от жизни, от шумных компаний. Ей было интересно и так. И для веселья ей никто не требовался. Она любила читать, мечтать, готовить, шить и даже заниматься рутинными домашними делами ей нравилось – в чистоте дышалось по-другому, радостнее. Да и чувствовать себя мастерицей на все руки было приятно – где таких еще можно поискать?

И вот в один из тихих летних деньков загорала она на солнышке у пруда, отложив книгу и погрузившись в полусны-полуфантазии. Вокруг стрекотали кузнечики, солнечные зайчики-лучики пробегали по ее коже, когда легкий ветер шевелил листву берез над ней. И тут вдруг что-то просвистело и шлепнулось прямо рядом с ней. Пару секунд она боялась открыть глаза и сердце, казалось, остановилось… Потом выдохнула, открыла глаза, боясь пошевелиться скосила их налево- ничего, направо – и вот она. Стрела! На кочке соседней! А если бы в глаз!

Оглянулась – никого. Села, присмотрелась. Стрела необычная какая-то. Она и обычные-то не видела никогда – только пластмассовые детские с присосками или во время олимпийских игр по телевизору. Потрогала, потом еще раз огляделась по сторонам, и из кочки аккуратно вынула ее. Стрела тоненькая, как будто из металла какого-то дорогого. Как будто из золота прямо. И украшена камнями драгоценными – раньше сказали бы «каменьями». И перышки на конце алые. И буковки через всю стрелу выгравированы «Любовь».

Залюбовалась, стрелу держит, и тут вдруг сзади ветка хрустнула и прямо за спиной возник он. Возник и замер. На нее смотрит, на стрелу, снова на нее. И молчит. Потом вроде как уйти хотел, но вдруг повернулся, улыбнулся ей и руку протянул. Она молча ему стрелу протянула в ответ. А он за стрелу взялся, потянул и поднял ее с травы…

А потом как-то все завертелось – он еще пару раз к ней приходил, потом к себе позвал. Так бы не пошла, но подумала, что пора менять что-то в жизни, скучно уже одной как-то, а тут момент такой подходящий, и… Да нет, не так. Приглянулся он ей. Она в последнее время стала уже про первого встречного задумываться, но даже представить не могла, что он может быть таким – мечтой ее, буквально Прекрасным Принцем. И нашел ее сам в такой глуши, ее, пусть умницу, премудрую и работящую, но разве красавицу? Как могла она приглянуться ему такая? Что-то не то здесь, так не бывает, чтобы вот так в нее влюбиться, вот так, в такую, как есть…Она в зеркало на себя смотрит и понять никак не может. Понять и поверить ему не может. Психует по-тихому.

А он свое гнет: что она понравилась ему с первого взгляда…Ну не с первого – со второго точно. И что понравилась и полюбилась. И как это - он сам не может ни понять, ни объяснить. Только знает, что люба она ему теперь. И что она обязательно должна согласиться переехать к нему в дом, если она не хочет, чтобы он был несчастлив всю жизнь свою вдали от нее.

Смутил ее окончательно такими речами. Она как будто волю потеряла. Видит только его, думает только о нем. Когда еще такое случится с ней. И как же она может желать ему несчастья?! Ведь он, можно сказать, спаситель-освободитель ее! И переехала разом. Даже вещей не взяла – как безумная сбежала от прошлой жизни. А там будь что будет.

И зажили. Она по дому больше, он работает. Он ей не нарадуется. И все удивляется: «как ты, такая маленькая и столько всего можешь! Прямо волшебство какое-то». Она скромно радуется, тает от похвал и любований его и все больше старается понравится ему. И так приятен он ей – с каждым днем все больше. Он ласковый, добрый, нежный, заботливый, такой доверчивый и искренний – она не привыкла к такому. Чужие откровения напрягали ее раньше, а от него все, что угодно готова принять. Принять в радость. И пожалеть, и успокоить, и помечтать рядом о их будущем. Как будто и правда нашли они друг друга, раз гармония такая. И понимает он ее с полуслова, и чувствуют они одинаково, и любят одно и тоже – не это ли и есть любовь? И постепенно тревоги ее сходят на нет, недоверие тает, и как приятно доверять любимому и самому близкому. Единственному.

И стала она расцветать рядом с ним. Как будто чувства эти, как какой-то волшебный эликсир, менять ее начали. И сначала робко, по ночам, а потом и днем иногда стала она выползать из своей прежней скромной шкурки. В зеркало глядела на себя и удивлялась - а ведь она и правда красивая: и фигура, и кожа ровная, упругая, и нежный румянец на щеках. Как же обидно прятать все это в шкурке поганой неприглядной. Расстаться бы с ней навсегда…Но нельзя пока. Почему-то. Чувство такое, что нельзя. А вдруг еще пригодится…Все-таки так долго была она ее домом, защитой, ее прошлым…

А он… Он испугался вдруг, что стихийно все так получилось. И родителям она приглянулась, и сама оказалась чудесная такая, и умная, и красота в ней неземная оказалась. И чувств столько! Но как будто что-то не так. Слишком хорошо все – жди беды. Жди беды – откуда не знаю. Как бы понять откуда и заранее пресечь, остановить. И так растревожился, что себя потерял как будто. И сам перестал ведать, что творить начал. Гулять стал, домой поздно приходить, в вещах ее порывался рыться – в телефоне доказательства измен пытался найти. Ревновать начал: с чего-то же стала она такой цветущей?! Спать плохо стал – прямо беда. А придраться не к чему, ругать ее не за что. И столько напридумывал себе в тревоге, что однажды сам не понял, как изменил. Не выдержал… Да что говорить…

Под утро домой пришел. Всю дорогу думал, как будет объяснять, решить не мог – сознаться или так все сойдет… А ее нет нигде. И вещей ее…Схватил телефон, номер набрал. Сначала не подходил никто долго, а потом услышал всхлипывания далекие и завывания тихие. Успокоить пытается, а она остановиться не может, слезами давится и вдруг как закричит нечеловеческим голосом: «Как ты мог! Я же доверилась тебе!».

Ну и дальше прямо по тексту (как будто всю жизнь готовилась, учила его), как в бреду:

«Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь — только тогда и разыщешь меня…».

И трубку бросила. И все. Гудки. Где искать – не ясно. Дома не появлялась. На телефоне голос чужой женский «абонент не доступен», во всех сетях – бан. Исчезла.

И сказочно загоревал тут Иван-царевич. Что чувствовал он – история отдельная и долгая. Если в двух словах, то иногда умирал прямо – дышать не мог. Жил ли? А жизнь ли это? Чувства все разом как пропали. Ощущение выпотрошенности осталось. Шкурка есть, а внутри пустота. Бродил он чучелой лохматой месяц, другой. Никак не мог понять, что от него надо теперь, потому что привык сначала чувствовать, а потом уже дела делать. И подчинятся не любил - когда говорят, что делать надо. Злился: "Да пошла она! Какие хлеба железные, какого лешего переться мне за тридевять земель! Обойдусь. Другую настреляю себе - поближе да посговорчивее". Иногда пытался звонить ей, в сетях искать – но она как сгинула. И постепенно чувства возвращаться к нему стали. И почувствовал, что любит он ее. Так почувствовал по крайней мере. И в один день снарядился он, взял свой лук да стрелу их заветную на удачу, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Лягушку Премудрую.

Найдет – и будем им счастье. Нашел бы.