Империализм и раболепие

    Бывает так, что система держит людей за расходный материал, а они с энтузиазмом готовы отдавать всё ради неё. И чем циничнее она к ним относится, тем сильнее они этим гордятся, а любую критику системы воспринимают, как личное оскорбление. В данной статье приведу одно из объяснений этого момента.    
   Представьте, что существует царь. И не волнует, допустим, этого царя ничего, кроме его личных интересов. А интересы у него такие: хочет он больше земель, больше богатств, больше подданных, больше власти, и больше славы, а всё остальное для него средство достижения этой цели. И ложатся этим интересы на подданных в виде налогов, повинностей и просто бед, которыми чревата такая политика. А царя беды подданных не особо волнуют; его волнует его собственная выгода: если завоюет себе новых подданных в войне больше, чем потеряет – значит, мероприятие успешное.
    Кто там из его подданных хочет умирать за него, кто не хочет – это государя не особо волнует. Так же, как и не волнует, хотят ли жёны без мужей оставаться, родители без сыновей, и дети без отцов. И должны ли они все без кормильца пахать на себе, чтоб тащить на своей шее ярмо его экономики – войны-то занятие не дешёвое. А если нет в данный момент войны, то государь иное применение своим войскам найдёт: в наём их сдаст чужестранцам – пусть пользуются за деньги (и такое бывает). А то что войсками без дела простаивать – они ж на то и нужны, чтоб без дела не стоять, так пусть не за так просто казённые харчи едят. Служба в армии принудительна, значит и служба такой системе неуклонительна, вот и зарабатывает государь на крови подданых. Только успевай бабы рожать. Получается, что продают человеческие жизни, как товар на рынке – в мировой истории были прецеденты, когда некоторые государи и таким не гнушались. Ну а использовать их в войнах за свои собственные интересы – это вообще для многих в норме вещей. Тут они считают просто обязанностью подданного идти умирать за своего господина.
    И вот живут, допустим, среди подданных люди, которые задаются вопросом, за что им это всё, и почему они обязаны это терпеть? А не терпеть не получается, потому, что слишком уж большая сила у системы на страже этого такого порядка стоит, и распрямить спину за так просто не позволяет. Но чтобы сохранить своё человеческое достоинство хотя бы внутри, приходится нести в себе стыд за то, что являешься элементом такой системы. Потому, что стыд – это такая сила, которая обеспечивает готовность бороться за свои права и достоинства, а без готовности за них бороться и претендовать на уважение к ним невозможно. И не получается без этого чувствовать себя человеком, заслуживающим чего-то большее, чем просто жалость. Так что приходится жить, нести на себе все тяготы, и в нагрузку к ним стыд за такое положение – своё и себе подобных.
    И вот представьте себе, живёт наряду с этим контингентом другой: в таком же вроде бы бесправии, да только с одним отличием внутри: не нравится им стыдится. Бороться с системой они не собираются (не интересно им это, да и слабо, вообще-то), но вот стыдиться не хотят. Не для того живут. Им нравится гордиться. И к правде у них подход такой особенный: она у них не там, где есть, а там, где им нравится. И вот где им нравится, там они её себе и рисуют, и требуют от окружающих, чтобы под это подстроились. А если где факты противоречат теории, то «тем хуже для фактов (и для тех, кто их утверждает)» – политика у них такая.
    Откуда берётся такой подход – а оттуда, что бытиё определяет сознание: у кого политика «не делай другому того, чего не хочешь себе», для того и правда может быть только такой, какой она должна быть, а у кого подход «нагибай другого так, как не дай нагнуть себя», тот любит правду такой, какая ему выгодна. Потому, что, только на таком подходе и может держаться то, что им выгодно иметь в качестве правды. И вот живут такие люди со своей «правдой», и навязывают её всем, кому только сил хватить навязать. А когда такой подход в одних вопросах привычен, его и в других вопросах применять оказывается легче. И если им нравится считать, что собой надо гордиться, то и правда для них оказывается в этом, а другого подхода к правде они и знать не хотят.
    А ещё есть у такого контингента другая потребность. Им очень нравится нагибать. Чтобы обязательного-то побеждать, навязывать его свою волю, и смотреть, как ему придётся принимать тот факт, что в его жизни всё будет не так, как он считает правильным, а так, как считают правильными они. Это у них такой фан в жизни, без которого некоторые из них ну просто не могут. И потребность у них в победах у них как мания – регулярно требуют для своей подкормки всё новые и новые победы над кем-нибудь. И вот требует это контингент подать им такую правду, которая им нравится. А нравится им правда, где они самые достойные, самые важные, и только гордиться собой и заслуживающие. И подайте им такую правду, в которой кто идёт по указу государя воевать за всё, за что тот прикажет – тот храбрый, а кто не идёт – трус. И чтобы другой правды в жизни и быть не могло. А государю только это и нужно. И старается государева пропаганда изо всех сил – всячески ублажает их потребности в такой политике. И гремит неустанно: «Эта война, на которую мы идём, очень нужна. Без неё никуда! За святыни, за Государя, за всю страну! Слава, слава, слава, верным воинам, кровь свою проливающих на этой войне!», и всё такое. И старается изо всех сил, чтоб как можно больше людей в такой контингент обратить. А тех, кто критикует эту систему, она не жалует. И постоянно пинает всем по ушам, какие они предатели и трусы.
    Мысль о том, что надо чего-то стыдиться, гордящемуся контингенту совсем не нравится. Она им просто, как ложка дёгтя в ведро мёда – всю радость жизни отравляет. И так уж получается, что очень не любят они тех, кто по некоторым вопросам правду-матку рубить будет. И какие бы аргументы и мне привели, кем они на самом деле государю приходятся, будут нос воротить от такой правды. Не любят они такого, и тех, кто говорит это, они тоже не любят, и как они таких только не называют в своей информационной войне против них. И требуют «сильной власти», чтоб заткнула тех, кто говорит вещи, на которые возразить им нечего.
    Чтобы система работала, как надо, царю нужен карательно-репрессивный аппарат. Такой, который не трогает тех, кто сам на войну с радостью бежать готов, а вот тех, кто не готов, чтобы карали. И чем с большим цинизмом государь к жизням своих подданных относится, тем с большей решительностью аппарат должен карать всех тех, кто посмеет какое-то недовольство высказывать. Потому, что чем больше будет за ними правды, тем больше опасность, что их захотят слушать. А потому, такие попытки пресекать нужно с соответствующей незамедлительностью. А те, которые гордиться любят, и рады, и спасибо государю говорят за то, что защищает их гордость. А государь за это их любит. И балует иногда их контингент привилегиями которых у других нет. Даже критиковать себя кое-где разрешает.
    Храбрости высказываться у таких вояк хоть отбавляй, да только в строго определённых темах. Вот нападёт, например, враг на страну государя, чтобы его политических рабов у него отнять и своими сделать, соберёт государь совет – будет совещаться, как врага одолеть. И выскажет своё мнение: «Надо нам вот тут встать, и дать бой врагу!», а подданный возьмёт и скажет: «Извини, государь, ты не прав! Ты хочешь тут встать – а тут он нас вот отсюда и отсюда! И кирдык нам. И не будет у тебя больше ничего – ни царства, ни власти, ни рабов политических, а мы не хотим перестать быть твоими политрабами. Мы хотим, чтобы всё оставалось, как есть, и хотим отстоять этот порядок, а потому поражения допустить не можем, и в соответствии с этим я тебе говорю, что нам лучше отступить вот сюда, и тут нас уже враг ниоткуда и никак, а вот мы его зато, когда он подходить будет, и отсюда и отсюда, и кирдык ему…» – «А ведь ты прав… – скажет царь, – дело говоришь! Ведь действительно нам лучше сделать, как ты сказал, и иначе нам без этого конец, и не быть мне больше вашим хозяином. Вот это молодец! Что бы я без тебя делал... Все бы такие у меня были!», похлопает его по плечу. И такой храбрости у таких подданных найдётся; вот только другого вида храбрости у них никогда не будет. Такой, чтобы сказать государю: «Ты чего это, нас всех за рабов держишь? А мы тебе не рабы. Мы люди с правами и свободами, и или ты уважаешь их, или мы сменим тебя того, кто будет, и уже под ним защищать себя будем!». Вот такой храбрости за ними не будет.
    А ещё за такими иногда не бывает храбрости, когда заступиться за своих соотечественников надо. Если политическая обстановка будет такова, что завоевательную войну без серьёзного предлога не начать, значит, потребуется предлог. Значит, какая-то часть своих граждан должна пострадать от якобы действий того, в отношении кого ищется предлог, и их благополучие/жизни должны быть принесены в жертву агамемновской кампании. Значит, должен быть какой-то теракт, или какое-то нападение, сотворённые как-бы-врагом. И вот пожертвует кем-то царь, будет кто-то проявлять недовольство по этому поводу, вопросы задавать неудобные, до правды докопаться пытаться, но только не эти. Эти всегда молча стать с видом, как будто такого быть не может. И щёлкать физиономией своей беспардонной. И если среди пострадавших их близкие или хоть дальние окажутся, будут делать рожу кирпичом, и проглатывать. И терпеть выходки царя. Потому что такова уж природа вещей – за всё надо платить свою цену, и за «правду, которая там, где хочется» тоже.
    Впрочем, есть вариант, что всё может быть грамотно организованно. И среди пострадавших никогда близких такого контингента не окажется. Всему в системе своё предназначение, и на заклание предопределены будут только близкие тех, кто системе не верит. А эти будут стоять без малейшего сожаления и рожу кирпичом делать. Ибо не верят они их сомнениям, и понимать их не хотят, и жалеть их близких не собираются. Это если бы им самим опасность угрожала и их близким, вот тогда бы они зачесались, а так они не для того живут, чтобы соотечественников своих от таких дел спасать.
    А ещё есть такой контингент, который не сильные ни в чём: ни в бунте против системы, ни в ратных делах за систему, и ничего своими силами добиваться и не умеют. И гордиться им нечем, но вот если держава будет великая, можно хоть державой гордиться.. И вот ублажает государева пропаганда и этот контингент тоже, чтоб уж если совсем туго станет, в бой пустить, а пока нет боя, чтоб в информационной войне против государевых врагов работали.
    И вот все вместе они, со стражами государя, с его верными ратниками, да с теми диванными гордецами, все кричат «Да здравствует император! Да здравствует империя!». И силища у них вместе такая получается, что не справиться с ней, тем, кто остался. И прогибается народ под самодурство царя, а царь, как держал их за расходным материал, так и держит. И вроде бы гордыни до хрена в такой системе – куда не повернись, со всех сторон доносится от кого-то «горжусь-горжусь-горжусь», а как государь своим сапогом на народ наступит – так послушно терпят. А по-другому быть, в принципе, и не может в такой системе: империализм и раболепие – две стороны одной медали.