de omnibus dubitandum 99. 338

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ (1866-1868)

  Глава 99.338. ХОРОША ПРЕЛЕСТЬ, ЗАВИВАТЬСЯ НЕ ПОЗВОЛЯЕТ…

    По её уходу, дети несколько минут молча, смотрели друг на друга, присев на край своих кроваток. Евдокия опомнилась первая.
   
    - Вот тебе бабушка и Юрьев день! - протянула она и прищелкнула пальцами, - эта почище Эмильки будет, пожалуй.
   
    - Ну, извини, пожалуйста, Эмилька - зелье, a это ангел, душонок, прелесть!
   
    - Хороша прелесть: завиваться не позволяет. Да я и не подумаю слушаться.
   
    - A я бы послушался! Велика радость бараном ходить!
   
    - К тебе не идут локоны, оттого ты и не хочешь! К тебе ничего не идет; курносый, белобрысый!
      
    Неизвестно чем бы закончилось это столкновение, если бы в комнату не влетела миловидная, румяная девушка лет шестнадцати и не бросилась разнимать детей.
   
    - Золотцы мои! Перестаньте! Перестаньте, голубочки! Евдокия Семеновна, Ванечка! Господь с вами! Мамашенька еще услышит! Ночь они что-то плохо спали нынче. Да и мамзель новая что подумает про вас! Сейчас приехали, не успели в дом войти, a тут уж и война сразу, прости Господи! Одевайтесь, голубочки, лучше поскорее. Семен Иванович сказал, что гости нынче будут вечером. Надо весь дом вверх дном снова перевернуть, стало быть, успеть!
   
    - Кто? Кто будет? - так и всколыхнулись дети, и глаза их сразу загорелись огоньками непреодолимого любопытства.
   
    - Да товарищи, сказывали, Василия Семеновича, да Александры Семеновны подруги.
   
    - Значит, опять танцевать будут?
   
    - Уж коли молодые господа будут, так и танцев не миновать!
   
    - Тра-ля-ля-ля! - неожиданно запела и закружилась, как была в одной сорочке, по комнате Евдокия.
   
    - Тра-ля-ля-ля! - вторил ей Ваня, и дети, забыв недавнюю ссору, схватились за руки и завертелись по комнате все еще босые и неодетые, выпевая мелодию модного вальса.

***
    
    В это время Лилия Карловна стояла посреди небольшой полутемной комнаты, единственное окно которой упиралось в стену церкви, заставленной наполовину шкафами, с довольно убогой обстановкой в виде простой железной, с жестким стружковым матрасом, постелью, с поломанным умывальником и кривоногим столом.
   
    Комната эта, очевидно, имела назначение гардеробной. Старенький чемодан Лилии Ферапонт предупредительно положил на два составленные стула, чтобы молодой девушке можно было, не наклоняясь, разобрать вещи. - Ha столе стоял поднос с чашкой уже остывшего кофе и куском ситного на тарелке.
 
    Лилия Карловна, не успевшая выпить чаю на вокзале, не без аппетита уничтожила и холодный невкусный кофе, и серый получерствый хлеб. Потом принялась разбирать свои несложные пожитки. В отдаленном углу комнаты стоял небольшой с полувыдвинутыми ящиками комод, очевидно, предназначенный для вещей гувернантки, в него-то и стала заботливо укладывать свои вещи молодая девушка.
   
    Потом она с особенной заботливостью развернула два любительских снимка, сфотографированных ею прошлым летом во время вакаций собственноручно. На одной из фотографий был изображен старик еврей в рубахе навыпуск и в самодельных сапогах и пожилая женщина в сарафане. На другом двое босоногих ребятишек в крестьянском же платье, тоже снятые Лилией Карловной прошлым летом, - её брат и сестра.
   
    Прежде, нежели поставить на комод рядом с крошечным зеркальцем и рабочей корзинкой эти две фотографии в незатейливых бумажных рамках, Лилия Карловна долго смотрела на первую из них затуманенными от слез глазами.
   
    "Милые! Милые мои!" - мысленно повторяла она, - "вы видите, как нелегко сейчас вашей старшей дочурке!".
   
    Чужой дом, чужие люди, дурно воспитанные, избалованные дети, все это не может не волновать меня. Но я твердо, чего бы мне это не стало, выполню мою задачу и дойду с Божией помощью до намеченной мной цели. Не беспокойтесь за меня, милые, я приложу все свои старания, чтобы дать приличное образование Мише и Саре, сделать их людьми, предоставить им возможность зарабатывать самим кусок хлеба. Только вы, мои, дорогие, батюшка с матушкой, помолитесь за свою Лилию там, на небе, чтобы вашими родительскими молитвами Господь умудрил и подкрепил ее.
   
    Сильно билось сердечко девушки и невольные слезы выкатились y неё из глаз, когда она нежно прижалась губами к дорогим ей изображениям.
   
    Заглянувший в эту минуту в её комнату Ферапонт смущенно попятился, было, назад.
   
    Но Лилия быстро и незаметно вытерла слезы, поставила на комод портреты и твердым, уже вполне спокойным голосом спросила старика:
   
    - Что вам надобно, голубчик?
   
    - Пожалуйте, в столовую, барышня, попадья просят... Они сегодня раньше встали... Переговорить желают с вами.
   
    И, указывая дорогу Лиле, старый слуга повел ее за собой.