Откройте! фрагмент

- Господин Светлаков, давайте спалим всё к чёртовой матери. Бросим спичку и гори оно синим пламенем. Ваш «герой» даже не понимает, что происходи, - уселся поудобнее в кресле мужчина за сорок в белоснежной рубашке, выгодно подчёркивающей лёгкую седину и прибавил громкости на огромном мониторе.
- Не торопитесь, Нокс, впереди ещё множество дверей и за одной из них точно есть выход.
- Да вы садист, голубчик. Не думал, что всё настолько плохо, - рассмеялся. – Я вас не осуждаю. Отнюдь, понимаю, как претят бесконечные коктейльные платья, диадемы, перья и выглаженные костюмы. В них нет жизни. Бесчувственные мешки с манерами, а здесь эмоции, кровь и дерьмо. Насыщенный вечер нам гарантирован. Вы ставите на черное? Отлично! Подтолкнуть его надо бы, начало слишком затянулось.
- Наберитесь терпения, иначе не сможете до конца осознать наши технологии.
 
Я не знаю сколько уже слушаю монотонное: кап-кап-кап. Звук утомляет и изводит. Он бьёт за стеной, но я не могу добраться до источника. Остаётся только сидеть на сером холодном полу, обхватив голову руками настолько сильно, что череп издаёт протяжный хруст. Только так я могу остановить охватившую тело боль.
Надо собраться с силами и рвануть. Впереди коридор со множеством дверей за одной из которых должен быть выход. Только бы вспомнить, что за дерьмо со мной приключилось и как я здесь оказался? Надо успокоиться и сосредоточится, вот только падающие капли вновь напоминают о мучительной жажде утреннего перегара. Надо завязывать. Проводить ночи с женой, а не в мутных компаниях, взяться за ум, сменить работу, родить ребёнка. Этот раз точного будет последним, а за ним размеренная до изжоги опостылевшая жизнь. Бросить всё к чертям и свалить, самовыпилиться из этого ада, вот только духу не хватает и каждый вечер заливаю изорванную душу, обжигаю охрипшее горло.
Мрачный коридор многоквартирника. Пыльная тусклая лампочка и такие же окна, не дающие света. Заплёванный пол и зассанный лифт – это явно не новостройка. Зданию лет тридцать, как и мне. Заброшенная всеми общага уже не может подарить надежду на будущее. Она засасывает постояльцев в беспробудное сегодня, заглушая веру в людей и себя. Надо пройтись по комнатам. Заберу куртку с мятыми сигаретами и севшим телефоном и свалю из этого притона.  В отличие от них, мне есть куда возвращаться.
К бесконечной капели добавился тихий детский плач и на душе полегчало – это место обитаемо. Вот только кто мог отважиться принести сюда ребёнка?
«Доброе», - ударил я в дверь и упал лицом в тонкий слой пыли. Ребёнок затих, а затем вновь разрыдался. Надо встать. Синее тельце на грязном матрасе забыто как сломанный табурет, ненужный в новой квартире.
 «Вот твари!», - шепчу я, стягивая футболку. Чёрные глазки замечают меня, синие ручонки тянутся вверх, пытаясь ухватить последнюю надежду. Я бережно накрываю его тёплой футболкой, пытаясь поднять невесомое тельце. Пальцы застревают в чём-то липком, и плач обрывается. Куски тухлого мяса падают на грязный матрас, и я сползаю на колени. Запах перехватывает дыхание, выворачивает желудок, заливает горло желчью, лишая последних сил. Надо ползти к дверям, к воздуху, прочь.
На липкие руки пристала взбудораженная пыль и я превратился в чудовище из детских снов. Вываливаюсь в спасительный коридор, бью по двери, которая плотно входит в косяк и стараюсь набрать полную грудь сквозняка, пробирающегося из ссохшихся окон.
 
- Господин Светлаков, да вы талант, боюсь представить, что за другими дверьми. Дайте-ка глянуть сценарий.
- Сценария нет, Нокс. Свобода выбора, знаете ли.
- Нудятина, будет ползать по страшным комнатам пока не сдохнет от сердечного приступа или не наскучит своими жалкими потугами стать другим. Давайте черканём пару строк, добавим антуражу.
- Олежек и сам неплохой затейник. Смотрите внимательно.
 
Шаги гулко отдаются в пустоте коридора. Смех, переходящий в гогот, и тишина до следующего взрыва. Я вскакиваю, вытирая руки о новые джинсы, и стряхиваю с живота пыльные лохмотья – спасение.
- Здравствуйте, лейтенант Перваков. Жалоба поступила на детский плач.
- Там уже некому плакать, - сполз я по двери на холодный пол.
- Как это некому, разве вы не слышите?
К зудящей капели добавился тихий плач.
- Но как это возможно, - отодвинулся я от двери, пытаясь её открыть, и ту же получил удар слева.
- Отойдите на безопасное расстояние, - взревел спутник Первакова.
Я откатился в сторону и почувствовал удар дверью. Кто-то пытался открыть её с внутренней стороны.
- Что тут происходит? - выглянула из комнаты маленькая худенькая девушка.
- Валя? - приподнялся я на локте и посмотрел в знакомые глаза. Запах разложения проник в коридор и окутал полицейских.
- Это он убил ребёнка моего ребёнка, - указала Валя на меня взглядом и протянула полицейским футболку, на которой были беспорядочно свалены крошечные части тела.
- Вы арестованы, - удар дубинкой выключил и без того тусклый свет.
Холодная вода обжигает, течёт по щекам, минуя губы, отчего ещё больше хочется пить. За спиной бьёт монотонное: кап-кап-кап. Руки связаны за спиной, а глаз никак не хочет отрываться. Мутное изображение превращается в сидящую рядом Валю с разбитыми губами.
Яркий свет позволяет рассмотреть второго полицейского.
- Чепик, дружище, - пытаюсь вскочить я и тут же падаю вместе со стулом на холодный пол. Тяжёлые берцы шагают по комнате, останавливаются, и я слышу удар, но не чувствую его. Всхлипнула Валя.
- Ты такая же мразь, как и он! Оплакиваешь одного ребёнка, забыв об остальных. – звон упавшего железа разрывает повисшую тишину, и по бетонному полу катятся крошечные ножки. - Отказались от них, разорванных с твоего согласия, и оплакиваешь этого, - пинает он мою футболку и стараюсь вскочить вместе со стулом.
- Что ты несёшь! – кричу я, пытаясь встать.
- Наш мальчик погиб, - рыдает Валя, заглушая назойливое капанье. - Я хотела тебе сказать, что беременна, но не решилась. Ты опять весь вечер высмеивал Севских. Называл их придурками с продолжением. Еще одного аборта, я бы просто не выдержала.
- Всё это сюр и бред, дурной сон, не более, - смеялся я задыхаясь от смрада.
- Как вы называли меня, жертва аборта? -  пнул он футболку к моему лицу и рассмеялся. – Я выжил, а твоё будущее нет, - сплюнул он с отвращением.
- Чепик, убери, будь человеком, - подкатила к горлу желчь, сжимающегося желудка. - Где Перваков и почему мы связаны? Я требую адвоката.
- Будь человеком, - передразнил он, - а ты, Олежек, так им и не стал. Даже сейчас, по уши в собственном дерьме, называешь меня дурацким прозвищем.
Я вспомнил девятый класс и брошенное в сторону отличника «чепушило», которое было встречено с восторгом оголтелыми одноклассниками. Со временем прозвище сжалось до Чепика и никто больше не звал Севастьянова по имени. Удар, второй глаз взорвался искрами и потух.
Кап-кап-кап. Сумрачный коридор многоквартирника.
- Валя! - кричу я что есть мочи.
- Мля-ля-ля, - отражают стены.
Первая дверь открыта. Я вижу упавшую набок кровать и грязную куклу с оторванными ногами. Бред. Надо завязывать. Найти телефон и позвонить Вале. Связаться с Чепиком, то есть с Колей и извинится.
Футболки нет, а к джинсам прилипли пыльные комки. Надо искать выход. Раздался характерный звонок и мягкий голос произнёс: «Третий этаж».
Я бросился на звук. Лифт оказался в другом конце коридора. «Выход», - ликовал я, пока не увидел сожжённую кнопку вызова и табличку «Не работает».
Лифт слетел с катушек. На табло высвечивались трёхзначные цифры, а спокойный голос повторял: «Сто второй, пятьдесят седьмой. Ещё пять единиц добавьте для разгона. Домой хочется».
Я представил, как лифт разгоняется и взлетает, пробивая крышу, а радостный голос кричит: «Домой!»
 Раздался скрежет, пронзительный свист и глухой удар. Лифт умер. Запах гари протиснулся сквозь неплотные двери шахты и ударил в нос. Начался пожар. «Нельзя медлить, ищи выход», - подначил я себя и рванул ближайшую к лифту дверь.
- Лифт горит! – крикнул я мужчине, дремавшему около телевизора.
- Социальный? – усмехнулся мужчина и перещелкнул канал.
- Родик? – зашёл я внутрь и не мог поверить, что вижу однокурсника в этом гадюшнике.
- Удивлён?
- С такими родителями как у тебя надо очень постараться, чтобы просрать свою жизнь.
- Я не старался – помогли. Присаживайся, - кивнул он на соседнее вытертое кресло. Я брезгливо сел на край и только тогда заметил пустой рукав рубахи. – Производственная травма. На лесопилке отрезало, - удовлетворил он моё любопытство.
- Ты же талантливый химик.
 Продолжение: https://litmarket.ru/books/otkroyte