Мы умрем, как любовники в гараже

Мы умрем сейчас, как любовники в гараже (рассказ нью-йоркского таксиста)
----------------------------------------------------------
Ненавижу любой труд.  Я лучше физкультурой буду заниматься на свежем воздухе.  Невыносимо подчинять свою волю  чужой, делать  то, что лично тебе нах.  не нужно и даже может быть,  вредно.   
     Однако хочешь - не хочешь, а Америка заставит.   Уже через полгодая работал в НЙ такси — знал город и говорил по-английски,  как Сева Новгородцев.  Мог  прокормить свою семью.
  Помню, как сейчас - везу  клиента  из  Нью-Джерси в Лагвардию, застрял в траффике в Линкольн-тоннеле.  Стояли ли вы когда-нибудь в траффике в тоннеле.   Пятьсот машин - пятьсот двигателей внутреннего, блд, сгорания. Газовая камера. Стою где-то по середине, радиоприемник на такой глубине не берет только трещит.   Пассажир мой сзади  нервничат.  Говорит с истерическими нотками в голосе:
— We'll die now like lovers in a garage!
Оборачиваюсь  посмотреть, а у человека в руках типа мобильной военной рации.  Радио не берет, а его телефон в тоннеле под водой берет.  Могу себе представить, сколько такая штука стоит.   Сразу к  нему с уважением:  Как поедем, сэр, длинной дорогой, или короткой через город или по хайвею, по мосту или в туннель, быстро или медленно и печально, куда вам направить кондиционер - на грудь,  в лицо или в ноги, тепло или холодно.    А какую вы любите  радиостанцию,  мне нравится сто один точка девять, но они последнее время испортились, что вы думаете по поводу нашего нового мэра, не слишком ли он черный...
Меня задел, конечно - этот пид....ский намек на любовников, но я не стал напрягать.  Все-таки  клиент.  Только спросил, чем, мол,  сэр, по жизни, занимаетесь?
Он сказал  неопределенно:
— Делаю деньги.
Не знаю, откуда у меня вдруг  взялось красноречие,   я сказал:
— Великая сила деньги.  Вот  меня сейчас под дулом пистолета не заставили бы в самый траффик из  Нью-Джерси пи3дячить в Лагвардию. Но вы платите money,  я встаю в пять утра, делаю собойку, термос  кофе,  целую спящего сына и еду в гараж, беру там вконец ра3ъебанную машину,  и через весь Бруклин, через Бруклинский мост еду в Манхеттен, чтобы умереть от отравления окисью углерода в Линкольн-тоннеле в одной компании с таким хорошим человеком, как вы.
Такое впечатление моя речь произвела  на пассажира, что он заплакал.
Чтобы успокоить говорю, не плачьте, сэр, уже виден свет в конце Линкольн-тоннеля.  Хотя до света было  ехать еще минут пять. Сработало мое плацебо.  Он, как будто увидел свет,  и успокоился. Я вдохновился успехом, стал ему про свою жизнь рассказывать, про школу, армию, тюрьму, химию, работу в психбригаде на скорой помощи, про телок в Троицком предместье. Короче, так забарал чуваку мозги, что когда он выходил, забыл свою рацию,  оставил на заднем сидении.  Пушка из хорошей пластмассы, килограмма три, кнопки,  светится зелененький  дисплей, телескопическая антенна. Моторолла. Быстро сообразил, как она работает, набрал номер своего минского друга и говорю, здарова, "Китаец" (такая у него с детства кличка).  А он ничуть не удивившись отвечает: Дароу, Фельдмаршал. Ты где? Я говорю: Ты не поверишь, чувак, еду через Трайборо-бридж, слева  сумашедший дом на десять тысяч опасных сумасшедших, а справа  Южный Бронкс.
  А Китаец говорит:
-  Tак хорошо слышно, как будто ты из Молодечно звонишь...