Двадцатиклассница

Солнце било в окна, обращённые на восток. Оля Калашникова собиралась в школу. Первый раз в двадцатый класс. Понедельник, тепло, словно летом, но это только на праздник, со второго сентября пойдут дожди. Выглаженная школьная форма аккуратно висела на вешалке. Белые колготки с розами, блузка с кружевным воротничком, сарафан. И это будет каждый день, Оленьке не в тягость.

Ехать полтора часа. Всего одна школа на весь район открыла классы после одиннадцатого. Это раньше школа была рядом с домом. Но там было не так. Там временная школа, где гостят одиннадцать лет. Общежитие, гостиница, плацкартный вагон. Каждый год новые теснят старших, и бывшие одиннадцатиклассники уже не встают на праздничную линейку. На последнем звонке и выпускном плачут, разводя руками: "Ну, двенадцатого класса у нас нет". А кто-то дни считает до окончания учёбы. Говорит, что отсидеть осталось столько-то, на разные лады считает - всего и чистого времени, без выходных и каникул.

Отсидеть? Да Оленька была в ужасе от перспективы окончания школы! Тогда, в третьем классе, пугала перспектива перехода в четвёртый. Ведь потом перемены! Пусть взрослым пятый класс кажется ерундой - подумаешь, даже школа та же - сама будущая пятиклассница так не думала. Ещё учительница говорила: "Вы будете совсем взрослыми". И другие так визжали, радовались! Конечно, взрослыми, домашку не делать, от родителей секреты - у Оли в голове всплыли мамины слова. И тогда, утром двадцатого мая, объявили о создании двенадцатого класса и далее.

Класс загудел: "Кошмар! Мы из школы не вырвемся теперь"? Кто-то поумнее задал другие вопросы: "А как же работать потом? Когда профессию получать"? Оказалось, школа дальше по желанию, никакой аттестат не выдаётся потом. Берут по заявлению родителей вне зависимости от оценок. А Оленька чувствовала, что становится легко-легко. После одиннадцатого класса не будет ничего страшного и неизвестного, а просто двенадцатый класс. Раньше ещё Настя её поддерживала, но потом, ближе к шестому классу, заинтересовалась медициной и захотела уйти после девятого.

В августе, перед учёбой, Оленька получила ежегодную терапию блокаторами созревания. Из-за неё она носила последний детский размер одежды и в целом выглядела лет на десять. Хотя нет, в десять лет её некоторые одноклассницы уже начинали оформляться по-женски и по-другому смотреть на отношения. А Олю мама тогда первый раз сводила на лечение от взросления. В классе всё чаще слышались басы, даже у девочек, все постепенно переставали отличаться от взрослых. У Оли же была по-детски плоская грудь, тоненькие и маленькие ручки и ножки, высокий звонкий голос. И косички.

У Оли только мама. Нет, там не было истории смерти мужа и отца, даже предательства или развода. Мама стала мамой для себя. Не хотела делить постель и родительские права с мужчиной, поэтому выбрала искусственное оплодотворение. И ожидала, что девственная беременность - гарантия особенно хорошего характера ребёнка. И девочка это мнение невольно подтверждала. Не просто девочка-пай, а мамина фанатка. Всегда полное единодушие, добровольно выученный и рассказанный стих про маму - слеза умиления.

И, конечно, зависть знакомых. То одна, то другая: "Да, а вот мой уже подросток. Ты ему слово - он тебе десять". "У дочки появились секреты. От меня! Ей всего десять лет! А ведь такая миленькая была ещё недавно"! "С ужасом осознаю, что я мама этих взрослых мужиков. Где мои деточки, нежные, безусые? Где детский голос и маленькие ножки"? "Моя дочь уже как я! А я теперь что, старая"? Оля не хотела расстраивать маму.

Соскучиться по одноклассникам не было возможности. Факультативы шли все каникулы, ученики варились в собственном кругу. Борька Ишутин, её сосед по парте, доучивается последний год, до конца призывного возраста. Что, с ним придётся расставаться? Да Оля стресс от потери девятого и одиннадцатого не пережила ещё. Когда прежде родные одноклассники уходили в незнакомую, страшную взрослую жизнь. Думать больно! Последние звонки и выпускные Калашникова не праздновала, в концерте не участвовала, разве что стояла и пела вместе со всеми.

ЕГЭ - очень страшно. Оля и не сдавала, ведь в двенадцатый класс это не требовалось. Это шебутные одноклассники носились по консультациям, писали заявления на предметы. Всё что-то учили, учили, в классе пробники писали. Б-р-р! Хотя нет: Оле было в удовольствие слышать и говорить о ЕГЭ, потому что её это не касалось. Это как девочки в классе говорили про осенний призыв. Жаль, что ОГЭ сдавать всё же пришлось. И после девятого из школы всех отчислили! Оля случайно услышала об этом и плакала несколько дней.

С половинной потерей девятый класс пошёл в десятый, к ним ещё приклеили половину из другой параллели. Оля обижалась, что не всегда проверяют тетрадь с домашним заданием и не ставят за него отметку в журнал. Её с девятого класса спрашивали о профессии, и когда в одиннадцатом классе слышали ответ "не определилась", кричали: "Ты о чём вообще думаешь? Окончишь школу - будешь болтаться". Оля думала о двенадцатом классе. Пусть другие носятся, переживают. Вон у них там баллы, внутренние экзамены, разные конкурсные списки, осенний призыв. Олю это не волнует!

Куда уходит детство? Да никуда, вот оно, в школьной форме. На линейке звёзды - первоклассники, одиннадцатиклассник несёт маленькую девочку с колокольчиком. Слово предоставляется одному, другому… Малыши зевают. Вот уже и в класс пора. Первого сентября нет уроков, как и во временной школе. А зачем, куда торопиться? Но здесь класс один, как в начальном звене, учителя приходят. Сегодня знакомство. Но с кем и чем?

Те же лица. Лиза Королёва, не поступила после одиннадцатого вообще никуда, даже платно. Гуманитарное направление, это технари в приоритете у государства. Хотя Галя Сорокина, поступавшая вместе с ней (не вместе, это просто так говорится неправильно, выбравшая то же направление) пошла работать. А Лиза не пошла поступать снова ни через год, ни дальше. Боря боялся, что отсрочка от армии прервётся, новую-то надо заслужить. Хотя Никита ушёл служить. Алина вот безуспешно пытается поступить в МГУ каждый год, из каждого нового класса. Отличница же, как иначе?

Маме дали выходной на первое сентября. В обычной школе такое доступно только родителям первоклассников. Хотя другие привилегии дают только временным ученикам. Пособия, школьный автобус, скидки на проезд, бесплатное питание - гостям школы, а не постоянным жителям. Ну что за дискриминация? Конференции, олимпиады - всё им. Вышеклассников даже администрация не поздравляет. Парадокс какой-то: временных так ублажают, а теми, кто останется в школе навсегда, с кем всё время быть, пренебрегают.

Что такое школа? Это детство. В двенадцатый класс - словно в четвёртый. Там все дети. Не сидят на чемоданах, грезя, как вот-вот станут взрослыми. Детство в разгаре и никуда не торопится. Детские песенки, милые добрые книги. И совершенно детские запреты. Нельзя влюбляться, говорить на тяжёлые темы. И произведения искусства 16+. Возраст словно обнуляется. Детство берегут. Учителя приходят в эти классы, устав от неудобных подростков, которые уже не хотят смотреть в рот. А почему бы не работать здесь? Госэкзаменов нет, после началки не откроются ошибки первого учителя, не будет претензий.

И здесь все хотят учиться в школе. Нет случайных людей, которых государство заставляет мотать срок, не поступивших в колледж, рассматривающих старшие классы не как школу, а как подготовку к ЕГЭ. Нет, в самой старшей школе только профессиональные ученики. И в отсутствии всяких проверок проще гнуть свою педагогическую линию. Например, не делить на сдающих и не сдающих экзамен по предмету. Или не отводить уроки на подготовку к этим самым экзаменам.

А как наказали Петрова за симпатию к соседке по парте! Постоянные школьники - это не взрослые во временной школе! Те - люди, просто не успевшие получить обязательное образование к восемнадцати годам. Они только учат программу средней школы, а сами уже мужчины и женщины, обвешанные взрослыми правами. Работа, брак, дети, вождение машины.… Хотя порой учителям нравятся больше временных детей. Но на постоянку их не зовут, а вскоре прощаются на выпускном. Навсегда.

Тридцать семь уроков в неделю - тридцать семь предметов. Шестидневка, конечно. Школой надо жить! Не надо разрывать учебный процесс и устраивать маленькую жизнь на выходных. Оленьку всё время провожает мама. Шесть учебников и порой спортивная форма - девочке ростом метр тридцать пять и весом тридцать килограмм не дотащить.

Какие новые предметы в этот раз? Китайский, украинский, португальский - новые и максимально разные языки. А кто сказал, что в постоянной школе будет легко? Это дополнительное образование, никто не тащит на аркане. Родители приводят. Хочешь учить то, что пригодится? Иди на профессию. Но там надо определяться и поступать. В школе же тебя держат всегда, а языки преподаются в детской форме - с песенками, картинками, вырезанием букв. Это во временной школе учили английский с пятого класса по-взрослому, как науку. Через знание грамматических структур и лингвистические особенности. А здесь - языковая среда, детский незамутнённый взгляд, словно в младенчестве говорить учишься.

Предмет, тянущийся через всю новую школу, как русский с математикой во временной - обществознание. Там обсуждаются важные вопросы. Чем хорошо детство и почему не надо взрослеть, секс - это грязь, человек - гражданин мира. Эх, во временной школе всё наоборот говорится: надо взрослеть, получать профессию, создавать семью, защищать Родину. Но там растят людей для работы, а не для счастья. Предмет "Всё обо всём" - разные факты и цифры из всех областей. Молодёжная музыка - обзор современных песен, спетых немужскими и неженскими шепелявыми голосами. Стиль и мода. Каллиграфия.

Домашние задания задаются всегда! Любая информация, что не задано, проверяется. Но порой так обидно бывает, когда видишь гуляющих вечером взрослых, а тебе надо заполнить по пять упражнений в пяти рабочих тетрадях. И в субботу утром маме никуда не идти, и воскресенье не занято переписыванием в тетрадь. Хотя… Привет из началки - проекты с родителями! Для сближения. Мама садится с Оленькой собирать информацию про африканских лягушек, церемонию чаепития и русский балет. Это временных школьников приучают к самостоятельности, им ведь надо взрослеть, у них даже в последних классах оценки по семестрам, как в вузе. Постоянным-то что?

Дневник на еженедельную подпись родителей, родительские собрания раз в четверть и по особым случаям. Внеурочка, кружки. Проверка школьной формы и сменной обуви. Только патриотических мероприятий вообще никаких. Школьный психолог, отдельный сопровождающий в поездках и экскурсиях, библиотекарь. Няня для трудных случаев.

Как и обещали, со второго сентября наступила настоящая осень. Дождь лил как из ведра, но гулять всё равно не получается: а как же уроки? После школы Оля особенно любила художественную гимнастику: от препаратов делалась гуттаперчевой, а о том, какой вырастет, думать не надо. Детская одежда изнашивается быстрее, ведь сшита из более нежных тканей и без грубых швов. И детские туфельки живут два сезона. Это Юлька уже во втором классе носила минимальные женские размеры.

Голод по информации охватил Олю. Сколько в мире ещё неизученного! Суахили. Диалект северного Таджикистана. Хотя переводить литературу Калашникова совершенно не собиралась. Статистика: какого цвета пуговицы популярны в разных частях мира. Литературоведение: прочтение книг и разбор деталей. И ещё сложное в простом: абсурдные слова, детские книги второй раз. То, чему не учат в обычной школе и институте. То, чего нигде больше нет.

Первым уроком сегодня логика. Но не та, которая на информатике, для программирования, не по советскому учебнику. Учительница стала барабанить пальцами по столу и спрашивать хитрым голосом:
- Сколько голубей клюют?
- Пять, - сказала Оксана.
- Неправильно, я семь загадывала.
- Считаем последующим разрядом! На скорость!
- Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто, двести, триста, четыреста, пятьсот, шестьсот, семьсот, восемьсот, девятьсот, тысяча, две тысячи...
Так дошли до миллиарда. Хорошее упражнение для начальной школы.

Потом Дина стала топать ногами под партой, выдавая острый звук.
- Дина, перестань.
- Я коник.
- В смысле?
- Это значит, что я имею право так делать, иначе мне будет невыносимо плохо.
- Я тоже коник, - добавил Серёжа и затопал сам.
Весь класс, кроме Бори и Оксаны, последовал примеру. Ух, как весело!

После урока топанья был урок стихов.
У обезьянки Типи-топ
Четвёртый день наморщен лоб:
Как это у кошки
Вместо ручек ножки?
Дина ответила это стихотворение. А вот Серёжа трясётся. Не выучил?
- Пожалуйста, не ставьте двойку, - так и есть. - У меня планшет отберут.
Потом сами подбирали рифмы и складывали такие же стихотворения. На уроке пения песни, видимо, кончились. Поэтому пропевали весь урок бессмысленные звукосочетания. "Кулипаты-кулипаты-кулипаты-кулипаты". "Пирим-бим-бим, пирим-бим-бим". "Гули-гули-гули, гули-гули-гули". "Онэй-аноу". В продолжение на литературоведении была тема абсурдизмов. Посочиняли их, конечно. Абур-абур, мон-мон... Даже Оксана что-то буркнула.

Только Оксане всё время что-то не нравится. Она, конечно, отвечает на уроках, но для того, чтобы отстали. Она вообще не хотела в двенадцатый класс. Но мама, растившая её одна, очень боялась: в вузе всякое бывает, на работе - тоже. Ещё влюбится дочь, травмируется. Нет, для мамы это ребёнок! Пусть идёт в школу дальше. Её неоднократно ловили на нарушениях: то под партой Достоевского читает (это убивает детство!), то слушает песни двадцатого века не для детей. Уроки делать - с жутким скандалом, начальник пригрозил увольнением за постоянные отпрашивания, поэтому мама пустила на самотёк. Но провожать - обязательно, иначе вообще не придёт на занятия. Нет домашнего задания, нетронутый ортопедический ранец, остающиеся новенькими прочитанные за лето учебники. И лицо как у пожизненно заключённой.

Ещё два урока. Что там ещё? На физкультуре волейбол. Не опять, а снова. Весь урок, как всегда. Странно только, что в классе все разного роста и как будто разного возраста, хотя класс особенный как раз тем, что туда вошли люди строго одного года рождения. Всем по двадцать шесть. На труде клеили поделку. Олю хвалили, её маленькая ручка легко орудовала, в отличие от тех, кто вырос сильнее. Вообще, и парты были рассчитаны на рост первоклассника. Оксана написала "Саудовская Авария" и "чатурнадцатое". Школьный прикол. Восьмой том "Школьных историй Гаврилы Курочкина" почему-то не радовал. Вот вообще не интересно, что будет с ним в очередной раз.

Пятница, взрослые и временные школьники в приподнятом настроении. А у Калашниковой - не выходной. Да и воскресенье - по сути тот же шестой день, ведь надо сделать уроки. Седьмого дня, выходного, праздника, нет. Шесть, шесть, шесть, шестьсот шестьдесят шесть. Бесконечный осенний день, дождь моросит. Так будет всегда. И через десять лет, и через пятьдесят. Один и тот же двор, один и тот же маршрут, выверенное количество шагов - можно с закрытыми глазами.

Вот как. Пришла в школу, первый раз в первый класс. Все нарядные, первый звонок. Вначале младше никого нет. Все называют малышами, провожают первое время. Первые осенние каникулы, зимние, февральские и весенние. Первое лето. После них уже новый первый класс набирают, на место наших. Осенью уже не младшие! Прописи, букварь - в прошлом, это для тех, кто после. Но пока ещё школьники младшие, поэтому ещё можно считать себя маленькими. Детство в разгаре!

Второй класс незаметно переходит в третий, а там и четвёртый. Хорошо в старшем классе младшей школы! Всё знаешь, умеешь, малыши с уважением смотрят. Старшем? Да, скоро промежуточный школьный выпускной. Но не будем называть так страшно. Никто же не уходит из школы. И первая учительница в доступе будет. На перемене. Кабинет? Ерунда, лишь стены. Так и пытаешься сдержать слёзы на прощании с начальной школой.

Пятый класс. С этим не поздравляют, как с первым. Сколько слёз отличников пролито - не счесть. Четвёрки, тройки и даже двойки, которых от тебя никто не ждал. И снова самые младшие. И иногда, на перемене, когда не надо куда-то бежать, вдруг осмотришься и подумаешь: до этого самыми старшими были четвероклассники. Они всё-таки дети. Здесь какой финал? Совсем взрослые? Возраст может только увеличиваться, хочешь ты или нет. Но пятый класс - это всё-таки детство, пока ещё не экватор, это раньше была семилетка, после которой поступать.

В восьмом классе появляется тема ОГЭ. Не переводные контрольные в классе на листочках, а нечто новое. Что, в чужой школе, под камерами? Никто не подскажет, не ободрит? Может быть двойка и пересдача. Можно время не будет идти так быстро? Всё чаще надо решать варианты того самого, страшного.… Даже если учишься без проблем. Что, после девятого класса в школе останутся не все? Как? Десять человек уйдут после девятого класса? Их придётся навсегда потерять. Можно видеть их потом, но это уже не одноклассники! На последнем звонке утешаешь себя тем, что для тебя он не последний.

Десятый класс - для долгожителей. Выжившие плотнее сбиваются в кучки, их порой даже вполовину меньше. Корни растворяются, как в молочном зубе: реже проверяют тетради, разрешают свободнее одеться. Учёба по семестрам! Первая четверть кончилась - а оценок нет! Не положено уже, больше должны сами за собой следить. Всё чаще говорят о выборе профессии. Что, ещё и об этом думать? И ещё это очень страшное слово "ЕГЭ". Уже дают варианты по русскому языку. И начинают говорить о прощании! Дальше последние обычные каникулы.

Одиннадцатиклассники - дряхлые, доживающие школьники. Последняя в жизни первосентябрьская школьная линейка. Старших уже нет вообще! Сдача караула на первом звонке. Всё последний раз! Как-то не по себе. Не только каникулы и праздники, но и обычный школьный день, к примеру, девятнадцатое ноября, уже не повторится. Уже учить всё одинаково невозможно: ученики делятся по ЕГЭ! И тебя всё настойчивее спрашивают о выбранных предметах. Группировки сдающих, консультации. Уже не школьники - будущие студенты! Одной ногой не в школе. Все эти планы на будущее…

Первого февраля ограничиваешь выбор предметов ЕГЭ. Колебаться, передумать нельзя! Весной ходишь уже не совсем в школу. Больше внимания будущим экзаменам, итоги по оценкам. Репетиции последнего звонка, между прочим. Там слова прощания! Выросли, совсем взрослые! Кому-то тем временем уже исполнилось восемнадцать. Март, апрель, май…

Уже не придёшь на уроки. Прозвенел последний звонок, школьная форма ушла на покой. Последняя встреча. И ЕГЭ. Один предмет закрыт, другой. Репетиции выпускного. Июнь пролетает незаметно. Вот и всё. Красивые слова, слёзы, погребальные наряды, смерть танцует нас, вальс последний раз. Аттестат, где оценки уже не подтянешь. Последний раз уходишь из того самого здания, куда одиннадцать лет назад робко пришла. Последний вечер после школы. И дальше не связанная со школой суета.

Первого сентября школьники умирают. Их одиннадцатый класс больше не существует, одиннадцатым становится бывший десятый. Рождаются студенты, а может быть, военные и работники. Взрослые люди. Теперь в школу нельзя! Только как гости. Идёшь мимо школы первого сентября и понимаешь: ты мертва. Не окликнет учительница, не вернёт в новый строй. Летом не подготавливал выступление. Посмотришь и побежишь по своим делам.

Калашникова знала, что бессмертна. Все выпускные условны, а жизни после школы нет. Она остаётся! С этой мыслью трудностей было меньше. Пятый класс - ни разу не сложный. Делать все домашние задания, оформлять по линеечке. Это у других говорят про переходный возраст, у Оли-то его нет, поэтому полно сил для глубокого детства. Тогда Оля думала, что двенадцатый класс будет в их школе и с ней обязательно кто-нибудь пойдёт. Эта вера грела во время уроков с недетскими темами (литература, обществознание, ОБЖ).

Но пятнадцатого октября одиннадцатого класса оказалось, что идти придётся в другую школу. И никто из одноклассников не передумал и не захотел в школу дальше. Какая печаль! Оля плакала целыми днями. Выпускной стал выпускным, и утешения, что можно потом как-нибудь встретиться, не помогали. Мама изо всех сил пыталась утешить. Но успокоиться удалось только к концу первой четверти.

Оля за ручку с мамой шла после всех кружков в семь вечера. Очередная мамина ровесница жаловалась на очередного ребёнка:
- Моя-то что учудила! Из столового ножа сделала заточку! Она же девочка!
- Рита, вот не драматизируй. Ну, ты сказала, чтобы она сделала уборку, помыла посуду, вот и ножи заточила.
- Это понятно, но в четырнадцать-то лет не отличить столовый нож от кухонного! Тебе легко говорить, твоя-то не растёт, самый удобный возраст! Всегда маленькая, хорошенькая. Это я своим семерым не могу обеспечить вечное детство.
Да, мама ещё говорила, что порой маленькие миленькие девочки вырастают в некрасивых тёток. Но Оле это не грозит. А ещё говорила, что если родители по-настоящему любят детей, то дают им на всю жизнь остаться маленькими.

Другие могли бы удивиться: люди учатся так долго, а жить когда? Они же не умственно отсталые, понимают, что дополнительная школа отщипывает время. Дело в том, что вечные школьники не умирали. Блокаторы созревания давали на год и эффект бессмертия. Конечно, от катастроф они не спасали, но делали невозможной естественную смерть. Не взрослеешь - не умираешь.

Вообще, детей и смерть начали разводить и давно, и недавно - в начале двадцатого века. Ценность вечности с приходом антропоцентризма сменилась на ценность земной жизни. Не вечные категории, а как уютнее прожить. Не просто дать жизнь, а жизнь определённого качества. Дети не просто были рядом, а в них теперь надо вкладываться. И всё больше. Раньше просто отводили в школу. Потом стали фактически обязательными дополнительные занятия. "Как так, никуда не водите? Это же упущенные возможности и будущая неконкурентоспособность". Всё лучшее - детям! Разбейтесь в лепёшку, но ребёнку высокий уровень жизни обеспечьте. И в то же время любовь и доступного родителя рядом. Не можете? Так нельзя.

На кривой человеческой смертности точка минимума - девять лет. Здесь смертность от врождённых болезней уже упала, а от старости ещё не начала расти. В этом возрасте, кстати, дети уже достаточно осторожны, и в тоже время за ними высокий контроль. Решили, что девять лет - самый бессмертный, совершенный возраст, в нём и старались оставить вечных школьников. Под эту цифру подгонялось многое. Дети в этом возрасте считались самыми умными, красивыми, добрыми. Это расцвет ведущей учебной деятельности, детского певческого голоса и покладистого характера.

И как сюда может вписаться смерть? План, проект, расписанное будущее - и на тебе! Если в обществе в целом стали считать смерть непременно злом, а сохранение жизни - непременно благом, то в случае с детьми этот принцип возводился в степень. Смерть ребёнка воспринималась как крушение мира. Даже в новостях отдельно сообщали про гибель несовершеннолетних, катастрофа со смертью одного ребёнка воспринималась более страшной, чем сотни взрослых. Не забудем, как потихоньку маркетологи раскрутили безмерную родительскую любовь, выраженную в деньгах, ведь не заставишь человека так фанатично любить себя.

В по-настоящему детских книгах смерти нет. По-настоящему детских, а не для воспитания граждан. Во вторых учат быть взрослыми, поэтому там и переносят смерть близких, и жертвуют собой. В книгах для наслаждения детством самые обычные люди бессмертны. Или фильм, милый мультик - где здесь уход из жизни? Все бодры и веселы. Детство и смерть несовместимы. Долг каждого гражданина - не дать им смешаться. Тем более что открыли препараты, одновременно исключающие естественную смерть и останавливающие психофизическое созревание.

Оля живо представляла, когда могла подслушать разговоры (а было это крайне редко, ведь её детство тщательно берегли). Умрёшь, закопают, будешь гнить в земле. Оле по недосмотру мамы приходилось видеть гниющую мышь. Осенняя грязь неприятна, а лежать в такой? На уроке окружающего мира изучали почвенные разрезы. Нет, лучше видеть их живой. Говорят же, дети бессмертны. Пусть самая красивая одежда износится в движении, а не сгниёт. Так где-то говорили.

Кто это? Настя и Юля, бывшие одноклассницы. Не срослось у них с вечной школой. Не захотели, поэтому даже не важно, смогли бы или нет. Это же не тюрьма, некоторые ученики уходят в никуда и после двенадцатого.
- Насть, ну как, решила?
Оля поёжилась от этой фразы. Что-то решать?
- Да, Юль. Поедем на Новый год. Серёжа твой такой уже взрослый парень. Как дела в первом классе?
Взрослый? Почему эти взрослые всегда делают акцент на том, какой большой, а не какой маленький?
- Ну, как. Читать умеет, без проблем, а вот прописи не любит.
- Ничего, ещё никто не вырос неумеющим. Когда читает хорошо, проще.
- Когда к тёте Марусе поедешь?
- Да на ближайших выходных.

Оля не вела дневник. А что там писать? Хватит одной страницы. Только вот сегодня расписание сломалось, она стояла и слушала. Там, на художественной гимнастике, все уже переоделись и строятся! Пропустить занятие или бежать сломя голову? Почему она как зачарованная слушает этот обыденный для других разговор? Поехать куда-то без мамы, полная свобода после шести вечера, никаких факультативов и домашнего задания. Тут Оля почувствовала то, что никогда не понимала в своих одноклассниках. Она отсиживает!

Да, да, то самое, из анекдотов. За что одиннадцать лет дали, этапом в школу.… Так любила говорить Даша, не двоечница и не хулиганка. Почему все радуются выпускному? Тайна приоткрывалась, но сформулировать пока не получалось. Полчаса до конца занятия, экватор. Экватор? Откуда же это? Нет, не полоска на глобусе. Середина обучения. Оля вспомнила, как однажды, год назад, встретила соседку: "Оленька, молодец какая! Вот твоя ровесница уже третьим залетела, после диплома учиться ни в какую. А ты в девятнадцатый класс идёшь. Прогресс! В следующем году двадцатый, юбилейный. Дальше светлое буду…". Запнулась.

На последние десять минут гимнастики идти не имеет смысла. Ой, что будет! Как мама отреагирует? Ведь никогда такого не было. Но ведь это катастрофа! Пропустить занятие без уважительной причины! Что будет потом, как скажется на дальнейшей форме? Без гимнастики нельзя, мама ещё в первом классе говорила. Каждый пропуск - дыра в будущем. Не хочется об этом думать. Юля похвалила Настино платье. Платье хорошее, но… Оля не выйдет замуж, хоронить её не будут, да и аттестат в самой старшей школе не выдаётся, даже экзаменов там нет. Это у взрослых…

На следующее утро Оля сказала:
- Мама, я сегодня в школу не пойду.
- Доченька, ты заболела?
- Да. Не сильно, не переживай.
- Температуры нет. Как больничный брать?
- Не надо. Я хочу побыть одна.
- Что с блокаторами? Привыкание? Экономия на дозе? Переходный возраст наступает в голове! Ничего, сейчас мы это быстро победим. Марш на уроки!

Оля никак не могла включиться в урок. Банальный вопрос "зачем это учить, где пригодится", за который ругают школьников, откуда-то вылезает. Вот сейчас читают заново "Двадцать лет под кроватью". Что будет, если весь урок смотреть в окно? Листья так красиво летят. А капли дождя на чёрных ветках берёз! Что они отражают? На музыке лялякала со всеми и смотрела куда-то вдаль.

Португальский пропускать нельзя! Не наверстаешь ведь потом. Учёба - вещь такая, это мама объясняла ещё во втором классе, когда Оля недоумевала, почему со взрослых на больничном не требуют работу, а со школьников - обязательно отчёт по классным и домашним. Снова пёстрый большой учебник с улыбающимися детьми. "Наслаждайся португальским" - так переводится название на русский. Так примерно называются все учебники иностранного. Опять школьник, на этот раз Жуан, приветливо машет рукой. Опять обсуждение уроков, оценок, путешествие по Лиссабону. Всё удивительно знакомое. Не форма, а содержание.

Калашникова пытается заинтересоваться украинским. Новые звуки, "э" в обратную сторону. Похож на русский, как эта школа на временную. Уже на следующем уроке китайская письменность. Переключаться тяжело, но говорят, что мозги развивает. Потом, после обществознания, по плану должна быть прогулка, но все родители на это время записывают на дополнительные занятия. Сегодня кружок по хореографии идёт с отчётным концертом в спортивную школу.

На обратном пути Оля перепутала направление (это нетрудно в симметричной школе) и зашла в класс, где сидели древние старики, как из сказок. Кто на инвалидной коляске, кто мычит. Один слепой, всё щупает. Учитель говорит что-то, видимо, сложнее аспирантской программы, для гениев, наверно, запредельный уровень. "У отца Наташи пять дочерей. Оля, Инна, Настя, Вера. Как зовут пятую"? Потом обернулся к застывшей Оле: "Что смотришь? Инклюзия. Равные возможности".

За Оксаной уже пришла мама.
- Я бы хотела поговорить с вами о поведении дочери, - сказала классная учительница.
- Ой, что на этот раз? - у мамы был вид запуганной первоклассницы. Сказано же, что надо быть как дети.
- Если слушаете блатные песни, делайте это в наушниках.
- Нет! У нас нет такого! Мы только детские слушаем, давимся, но слушаем, и в машине только детское радио.
- Оксана в сочинении цитирует. "Танец маленьких утят" не знает, а "Владимирский централ" знает! Знаете, кто вырастает из тех, кто слушает шансон с начальной школы?
Сначала у Оли была привычная радость. С детства любимым зрелищем был разнос кого-либо. Потом страх сменился на интерес: что, Оксане нравится делать всё назло?

Но тут пришла уже Олина мама.
- Ты чего это удрала с художественной гимнастики? С Оксаной задружила? Или что?
- Не знаю, - пожала плечами Калашникова.
- А кто знает? Понимаешь, это твоё развитие! Вклад в будущее! Нельзя простаивать!
- А какое будущее? - спросила Оля и закрыла себе рот рукой.
- Как какое? Жизнь-то не закончится! Учёба, развитие, концерты. Следующие классы.
- Да?
- Да. А что ты хотела услышать?

Вечером Оля включила свою музыку. Что там? Серёжа Парамонов, "Волшебники", "Отличники". Как их отличить друг от друга, если не знать? Не поймёшь даже, мальчик или девочка. Уроки, отметки, дневник, котята и щенки. Вот Оля знает "Танец маленьких утят" наизусть. Почему нет детских дуэтов? Может, потому, что сольются, потеряют смысл? Какая-то ходьба по кругу.

В школе скандал! Хоть что-то новенькое! Тринадцатиклассник Голубев на семейную викторину вместо четверых родственников, как положено по правилам, привёл нанятых. Родственники, конечно, были. Но они считают, что двадцатилетнему обалдую пора взрослеть. А вечная школа, не забудьте, требует участия родителей. Оля случайно узнала, обычно разные классы не общаются между собой. Неинтересно им почему-то. Даже внутри класса. Обычно всё внимание занятиям и кружкам.

Зайдя в класс на втором уроке за забытой физкультурной формой, Оля увидела на столе документ. "Постановление о литературном конкурсе. Отбор для учебника литературы 20 класса". Остановилась и стала читать. "В тексте запрещены следующие темы и отсылки: смерть героев (сироты и вдовы, неполные семьи), болезни, травмы, насилие, войны и катастрофы, тюремное заключение, интимные подробности (в том числе беременность), плохие родители, преступления и зависимости". Логично, от детей же многое скрывают.

Интересно, а тысячеклассники будут? Наверняка. Оля точно примерит эту гордую цифру в числе первых. Если десятилетия - юбилей, столетия - юбилей в квадрате? А тысячелетия - в кубе? Не придумали ещё, ведь столько ещё не жили. Говорят, что жили раньше столетиями, но тогда дни рождения не отмечали. Всяким организациям - всё равно юбилеи. Неужели нельзя придумать другие слова? Интереснее было бы. Тысяча лет! Никто раньше столько не жил.

Это какой день рождения пышный будет! Представить трудно. Какой подарок будет? А мама какая счастливая будет! Так, стоп. Взрослые же умирают. Сколько люди живут обычно? Семьдесят - восемьдесят лет. Долгожители - до ста. Рекорд - сто двадцать два года. Говорили, что после смерти родителей бессмертных детей отдают в приёмные семьи. Мамы не будет? Никогда больше?! Что?! Сейчас ей пятьдесят шесть, осталось двадцать четыре. Говорят, у бессмертных время летит быстро.

Время с мамой конечно! Это напоминает о смертности. Как Оля плакала, умоляла маму тоже стать бессмертной. Но нельзя: тогда мама пойдёт в школу и не будет заботиться о дочери, а вовсе станет ей старшей сестрой. Нет, Оля даже не приближается к Оксане. Та всякую чернуху любит. Сочинения у неё художественные, красивые, фразы не по возрасту. И обязательно там смерть. Кого-то убили, катастрофы. Вот не может Оксана без этого! Всякие жёсткие подробности, как людей убивать. Но говорит, что сама за добро, просто сюжеты такие, как в жизни.

Опять Настя! Ах да, она же взрослая, ей не надо бежать на кружки. Вот как с ней заговорить?
- Привет, Настя, - как робот произнесла Оленька.
- Привет.
Оля задрожала. Вдруг сейчас спросит: "А почему не на гимнастике? Прогуливаешь?"
- Как дела в школе? - продолжила Настя. Правильно. Что же ещё спросить у Оли?
- Сегодня сколько уроков - столько пятёрок. Как приятно, когда готово домашнее задание!
- А я вот книгу прочитала, такую интересную! У вас в школе ведь литература?
- Нет, у нас после одиннадцатого класса нет литературы. Литературоведение.
- Форму изучали?
- Какую форму?
- Ну, форму текста. Изобразительно-выразительные средства, особенности языка.
- Да, а что?
- Содержание текстов вы не изучали? Не говорили об их поступках, почему они такими стали?
- Нет, в новой школе этого не было.
- Понятно, почему в программе столько иностранных языков. Пустая форма без содержания, можно изучать до бесконечности, при этом ни о чём не задумываясь.

Дальше надо было бежать. А о чём задумываться? Об уроках? Вот готовая пища для ума. Уроки с утра, кружки потом, самоподготовка вечером. В воскресенье и каникулы делать заданные проекты, радоваться, что всё сделала, будут пятёрки. Оля любила получать пятёрки. У кого пятёрки, тот хороший, двойки - плохой. Оксана очень плохая, уроки не делает, дисциплину нарушает и детство не бережёт. Что ещё может быть? Надо учиться, впитывать знания, развивать мозги, чтобы.… Чтобы что?

Прогулять гимнастику теперь невозможно. В те разы все отвлекались на бездарную Оксану, устроившую очередное шоу (в кружок брали не по таланту, а по желанию родителей, у Оксаны уже не было той детскости в костях). Она тихо себя ведёт, только если будет заниматься своими делами. А строгая тренерша это не позволяла. Вот Оксане опять скучно, поэтому она громко распевает недетские песни, рассказывает анекдоты и смеётся, лазит и скачет по оборудованию беспорядочно, ноги закидывает. Тренерша говорила маме, что это ранний переходный возраст откуда-то пытается вылезти изо всех сил, а больше препаратов нельзя - умрёт. И спросила, нет ли в роду особо сильных и волевых, героев, лидеров.

Неужели от передозировки бессмертия можно умереть? Ведь чем больше - тем лучше. Так и учителя говорят, задавая по три страницы письма. И каждый кружок зовёт, лезет в душу, говорит, что страшно пожалеешь, если не запишешься или бросишь. Как только уверишься, что у тебя нет таланта к чему-либо, что это дополнительное занятие должно отвалиться, стать периодом в жизни, вдруг раз - и успех! Откуда? Причём сразу же, как только захочешь уйти. Говорят, какой талант, просто пока ещё не раскрыли. Развивать это - долг, бросить - преступление.

Соседки опять разговаривают:
- Просто какой-то Чернобыль творится! В этом году бабочек опять не было. Гусеницы уже пятый год на зиму просто засыпают.
- А у меня с цветами что-то непонятное. Цвести должны в конце мая, а они держатся бутонами до сентября, потом гниют и опадают!
- Дочка спрашивает, когда же бабочки будут наконец. Вчера сказала, что и дома, и в детском саду обман, гусеницы ни в кого не превращаются.

Опять надо бежать! Расписание не даёт ни о чём думать. Опаздываешь. И спишь не восемь часов, как взрослые, а все десять, как все младшие школьники. Поэтому ложиться надо в девять, сразу после уроков и кружков. Однажды так по дороге из школы услышала музыку на улице. "Наша встреча с тобой - неизбежность, не могу ни стоять, ни идти, мои чувства способны на нежность, дай мне шанс не погибнуть в пути"… Заворожённая Оля остановилась. Какие голоса! Глубокие, выразительные, два разные, а не единые, как в детских хорах. Нет отметок, дневников и школы вообще!

Мама дёрнула за руку:
- Что стоишь? Пошли, на ритмику опоздаем.
- Можно чуть подождём?
- Ты хочешь хоть минуту занятия пропустить? Ты же безнадёжно отстанешь!
Интересно, как Оксану водят на занятия? Что бы она сделала вот сейчас?

Оксана слушает мужские песни и балдеет от них. Неужели она того? Мужчин рассматривает с этой точки зрения?! Это же нельзя, это очень плохо! Увы, все вышеклассники знали об этом увлечении, ведь учились в обычной школе, где выращивают взрослых. Это сейчас пока ещё только думают о создании специальной вечной школы с первого класса. Где будут беречь детство и не грузить всем травмирующим, а слово "ЕГЭ" никогда не будет произноситься. Экзамены на аттестат вообще отменят. Это ведь окончание курса. Бессмертных не кладут в гроб. Только Оксана особо одарённая, любит играть в смерть.

Вечные дети и их родители практически всегда были ярыми антисексуалами. Грязь, гадость - в противовес высоким платоническим чувствам. Что ж, тогда практически все люди появились из гадости, их создали - это плохо? Грязно плодиться и размножаться? Оленька родилась через кесарево сечение, мама особенно радовалась, что сберегла физическую девственность. Потеря девственности - прерванный полёт, останавливает развитие навсегда. Иметь детей стоит лишь немногим, и то искусственным путём.

Христиане говорят, что эта теория не имеет к ним отношения и даже противоречит. Что это ненависть к человеческой природе, ересь и большой грех. Что инфантильность и отказ от жизни спрятали в добродетель "будьте как дети". Что сексуальность при непризнании вылезает в извращённую. Да, есть сублимация энергии, но при ненависти она сублимируется в злость. И остаётся, хоть и со знаком "минус". Режут себе половые органы. Страсть к детям, впрочем, без развратных действий: ласково-агрессивное затискивание, зацеловывание в щёки, массаж и подвижные игры. Ведь неоднократно говорили, что детская дружба - это хорошо, безопасно, чисто в противовес взрослым отношениям. Когда ты, даже в двадцать пять, дружишь с первоклассником, никто не ругает. Когда со взрослым мужчиной - родители в страхе и гневе обрушатся с криком и наказанием.

На уроках в вечной школе читались истории, как за влюблённость родители кричали и даже били, а дети потом были благодарны. Ученики усваивали науку на пять с плюсом и порой устраивали скандал родителям, что родили их обычным путём, и могли всегда требовать компенсацию за неизгладимую психологическую травму. На танцевальных занятиях всё ещё сохранялись разнополые пары, хотя никто не понимал, зачем. Разве что для выступлений. Хотели пришедших в вечную школу вообще кастрировать, чтобы были бесполые, как мультяшные герои, но отказались от этой идеи из-за вреда здоровью.

Оксана сочинения превращает в художественные произведения. В самые невинные темы ввернёт что-нибудь недетское. То её насилуют, то в тюрьму сажают, то мужа убили, то вообще её. Всё на себя примеряет. И щедро пересыпано цитатами из недетских песен. И где такого нахваталась? Учительница уже говорит, что её сочинения на ночь не проверяет, а то не уснёт. Вот почему она такая? Что ей в школе не учится, на уроках тихо не сидится, на кружки не ходится?

Вышеклассники не могут заговорить ни с кем на улице. Школа, кружки, репетиторы, дом. На улице одни не ходят: у кого ходят, те вечных школьников не заводят. Таким детям не надо развивать самостоятельность. А вот нахвататься чего не надо - легче лёгкого. Почему-то меньше внутренней стойкости, чем у обычных детей. Поэтому вечная школа, как и здания кружков, отделена от мира массивным заграждением. Опять Настя! В прошлый раз по недосмотру воспитателей удалось забраться и выглянуть за забор, в этот уже все возможности разобраны, да и следят на занятиях сильнее. Оксана опять чудит, на неё никто не смотрит, но ей это и не надо, она для себя.

Этим вечером мама отлучилась, вспомнив, что дома нет хлеба, Олю не стала тащить в толпу. Ей всё же девять лет, а не пять.
- Как живёте вы, взрослые? Как можно жить без школы? - выпалила Оленька, забыв поздороваться.
- Ну как, нормально. После аттестата школа не нужна.
- Но ведь она есть!
- За тебя мама платит. Государству не нужна школа после школы. Оно людей учит не потому, что такое доброе, а чтобы люди не наделали ошибок в жизни и могли работать. Школа учит жизни, колледж или вуз - профессии. Детство после детства - за свой счёт, в данном случае за родительский.
- А куда уехали Ира и Миша? Что-то с седьмого класса о них не слышу.
- Ира умерла при родах. Её заставляли убить ребёнка, давили, запугивали. Но она это выдержала. Нельзя же продлять себе жизнь за счёт чужой смерти, правильно? А Миша погиб, спасая жену от грабителей.
- Видимо, и моя кошка убежала туда же. А их хоронили?
- Да, мы помним и приходим.
- Даже дети?
- Да. Взрослые и взрослеющие могут принять факт смерти.
- Всё равно детство лучше. Особенно если не кончается.
- Посмотри вокруг. Не дети строят мир. Не дети проектируют объекты. Не дети пишут книги и песни. Не дети дают жизнь новым людям.

Оля удивлялась: ну и ну!
- Значит, ты с Ирой и Мишей потом встретишься? Ты же обычная. Или нет?
- Да.
- А я?
- Знаешь, какие девочки попадают в рай?
- Хорошие.
- Мёртвые. Живые ещё не всё сделали в мире. Вот уже прожившие до конца попадают. Ты искусственно бессмертная, поэтому так и останешься здесь.
- Да?
- Да, да. Весь фокус в том, что бессмертные - зомби, ничего не осознают и не могут осмысленно жить. Кто не живёт - не умирает, нет жизни - нет итога.
- Значит, мне теперь надо бросать блокаторы. Со следующего года они перестают действовать. И сколько лет мне понадобится? Восемь, раз я осталась в десяти годах?
- Увы, нисколько. Ты никогда уже не вырастешь.
- А зачем тогда принимать их каждый год?
- Чтоб была иллюзия, что можно соскочить в любой момент и начать развиваться как обычно. Чтобы никто не догадался о необратимости. На самом деле они влияют на мозг. Делают психику детской. Они и вызывают бессмертие. Не умираешь, только всё время стареешь.
- Стареешь?
- Да. Где-то в тридцать пять лет резко прыгаешь из детства в старость. Организм страдает без гормонов, да ещё и этот яд, и где-то к этому возрасту ослабление начинает проявляться. Не постепенно, как старость у взрослых, а прямо-таки резкий слом. Видела стариков-школьников? Это тридцатый класс!
- Я думала, семидесятый! И что теперь, никогда не смогу иметь детей? А создать семью хотя бы смогу?
- Да, но только с платонической любовью.
- Почему?
- Ты не девушка, а девочка, физически незрелая. Половые органы девочек рвутся, и всё. Тебе не понравится. Это потом, если бы ты росла, у тебя бы всё укреплялось, делалось прочнее. Тогда было бы удовольствие, а так - травма, физическая и психологическая.
- Я постарею до семидесяти лет?
- Нет, на семидесяти ты не остановишься. Будешь стареть бесконечно! Это то, что было бы со всеми людьми, если бы не умирали. Функции тела будут угасать до полного исчезновения. Не помнить ничего, ездить в коляске, бояться всего, как младенец.
- А… конец будет?
- В конце света.

Дальше надо было идти. Что, теперь Оля навсегда останется маленьким ребёнком? Всегда будет детский, слабый и тусклый голос. Из-за маленького шага ходить медленно, отставая от времени, рассчитанного по навигатору. Поднимать не больше двух килограмм. Хрупкая, слабая - да настоящий инвалид! И что, сама это выбрала? Ведь тогда, в девять лет, у неё спрашивали согласие. Это не согласие на прививку. Оля могла отказаться от блокаторов, её бы послушали.

Прикрывшись очередным заданием, Оля загрузила на компьютер свою фотографию. Программа выдаёт, что ей девять лет. Так, а как выглядят хотя бы четырнадцать? Оля нажала галочку и увидела более высокую девушку с чуть вытянутым лицом. А восемнадцать? Сердце билось чаще. Какая красивая! Удивительно! Черты внешности из зачаточных раскрылись, как первоклассник превращается в выпускника. Уже не дважды два, а нечто сложное, творческое, великое, настоящий замысел. Сорок лет - серьёзная женщина. Взрослые дети, может, даже внуки. А семьдесят? Старая, но взрослая!

Двенадцать - младший подросток. Удивительно, между ребёнком и взрослым, детство уже уходит. Недосягаемая точка для Оленьки. Дальше ста программа не показывает, видимо, после этого возраста не меняются. И детскую старость тоже не показывает. Оля горько плакала. Никогда не будет ей даже десять лет! Она не станет женщиной. Лишь вечное детство, плавно катящееся в старость. Мама слёзы поняла по-своему:
- Не получается задание?
- Мне грустно, что я не стану вот такой.
- Какой такой? Взрослой? Ты не согласна со своим возрастом? Глупышка, это же лучшие годы жизни!
Обычно при этом добавляют, что они быстро проходят.

Как назло, на глаза попадались сплошные парочки. Разговаривают, смеются, не по-детски смотрят друг на друга. Беременная улыбается. Одиннадцатиклассник, одетый под бизнесмена:
- Какой класс? Третий?
- Двадцатый.
- Да? Я думал, они большие.
- А я вот…
- Ладно, пойду, а то ещё решат, что я педофил.
- Детская внешность защищает от изнасилования, - отчеканила сказанное на уроке обществознания Оленька.
- Наоборот. Педофилия - это до половой зрелости. Подростки после одиннадцати лет куда реже становятся жертвами.
- Почему?
- Уже похожи на взрослых физически. Такие страдают уже от обычных насильников. А ещё они сильнее физически и умнее, голову не задуришь, что это игра.
Любить Олю - преступление?

Пора спать. Мягкий мишка был выселен, мама удивилась. Калашникова закрыла глаза. Вот летит робот-аист, несёт куклу-реборна Оле. Друг семьи заказал: "Это маленький дед Морозик подарил. Он бесполый, как игрушка, да это игрушка по сути". Дед Мороз ростом с Оленьку, с детским голосом, говорит: "Помогаем обрести детей людям, которым запрещено". Может, как в сказке, мёртвый пластик оживёт? Надо только согреть сыночка, это солнышко.… Проснулась в слезах.

Всё ещё осень. Начало второй четверти. Время непонятно, когда не имеет смысла. В повести Крапивина взрослому герою снилось, что ему одиннадцать лет. Вышеклассники читают современные детские книги; в советских всё равно есть вектор на взросление, а современные сосредоточены на сейчас. Оленьке начало сниться, что она взрослая женщина с той самой картинки, Боря тоже вырос, и они вместе. Живут вместе, ложатся по вечерам в одну постель. Просыпаться не хотелось: чего она не видела в жизни? Мама пугала, что опоздает в школу, но Оля сама удивлялась, что её это вдруг почему-то не волнует: ну пропустит, ну отстанет, Оксана и так живёт.

Оля не застала времена, когда не было массового Интернета. Впрочем, ей и так его не давали. Ребёнок же, детей улавливают педофилы и прочие опасности. Можно было бы сказать, что она живёт как в прошлом, но в прошлом не было у всех, а теперь у всех есть, и живут они по-другому. Неучебная информация перепадала лишь из подслушанного на улице. И от Оксаны, конечно. Где взять ответы на мучительные вопросы, не дающие спать? Учителя точно не помогут, это не временная школа. Мама опять начнёт отвлекать или обманывать.

А теперь время пролетело быстро. Уже зима. Впрочем, какая разница? Занятия весь год одинаковые. Только летом идёшь домой, когда день в разгаре, а зимой на улице всё время ночь. Нет, не полярная, просто всё светлое время оказывается занятым. Посаженное в этом году дерево замёрзло. Листья вообще не желтели, стояли зелёными, просто в один день почернели и повисли тряпками. Кто-то сказал, что это слишком южное дерево, беззащитное перед зимой, вот и не готовилось, не сбрасывало листья. Что-то шевельнулось внутри у Калашниковой, и это не детская жалость к дереву.

Снова временная школа остаётся справа и сзади. Олина родная школа. Что не так? Почему в двенадцатом классе всё-таки начался новый этап, хотя сказали, что школа просто будет продолжаться? Нет, во временной школе совершенно другая атмосфера. Трудно объяснить. Классы больше отличались друг от друга, что ли? Ощущение прощания с каждым классом. Пятый не спутаешь с третьим, девятый - с седьмым. А двенадцатый и двадцатый почему такие одинаковые? Предметы же разные!

Там, кстати, проходила встреча выпускников. Те, кто сидел за партой с Олей, стали совершенно взрослыми людьми! Представить трудно. И даже на таком мероприятии, когда уселись, как школьники, на свои места в классе и даже пошутили, что это двадцатый "А", всё равно это были мужчины и женщины. Завтра они пойдут на работу, а потом домой. К мужу или жене, а не в родную детскую комнату. И не разложат учебники, не будут делать уроки на завтра и послезавтра. У них совсем другие дела. Кто-то врач, кто-то учитель, кто-то дороги строит. Почему Оле так грустно?

Так, стоп. Оля Калашникова ходит в школу. Получает пятёрки. Что ей неймётся? Всё же хорошо. Или от Оксаны нахваталась? Мало времени уделяет урокам, вот и лезет всякая дурь в голову. Ведь учителя предупреждали. Оля ребёнок. Мало ли, что другие. Оля ребёнок, поэтому должна учиться в школе. Разве детская жизнь не может быть интересной? Тогда бы не писали столько книг про детей. Разнообразные уроки, каждый день что-то новое, должно быть интересно. Кружки. Разве взрослые занимаются после работы? Книги из библиотеки вон не тронуты, сдавать уже пора. Гаврила Курочкин тот же самый.

Заставить себя читать. Вот Гаврила опять пытается скрыть двойку, опять тянет время, закрылся в ванной с дневником. Опять, в несчётный раз, надо открыть тетрадь дома, записать "домашняя работа". Оле что, не интересно? Должно нравиться! Это же учёба! Нельзя не соглашаться, а то мама и учительница расстроятся. Очень плохо не любить уроки, если не сделать хоть одно упражнение в тетради, оно будет ходить за тобой следом, и случится беда. Некрасивая буква обидится, пятёрки убегут из недооформленного дневника.

Зима проходит. Говорили, что вышеклассники могут качаться на качелях и кататься с гор, не выглядя при этом глупо. Только детям это можно. Но Оля почему-то наблюдала катающихся с гор взрослых и студенток на качелях. Это точно не вышеклассники, судя по разговорам. Вышеклассники все по кружкам, иначе и не бывает. Что ещё можно детям? Играть? А когда Оля последний раз играла? Игровая домашка не считается. Дома одна с мамой, на занятиях разговаривать нельзя.

В том, что постоянная школа позволяет освоить все профессии, Калашникова разочаровалась. Переписка с иностранцами, о чём говорили в старой школе? А когда? Раз в неделю, пожертвовав чем-нибудь? Да и уровень был детским. Разве может быть интересно младшекласснику переписываться с кем-то с другого материка? А взрослому зачем разговоры о погоде и школе? Письменно переводить тексты, что компьютер переводит не хуже - инструкции, правила, анкеты - зачем? А с медициной и техникой совсем грустно. Этому не учат в школе. Неполезное для детства. Ведь без тем катастроф и смерти эти науки не пройдёшь.

Надо сдать ЕГЭ. Если учившиеся одиннадцать классов сдают, то если учиться дальше, сдашь ещё лучше. Чем больше тренируешься - тем проще потом. Наверняка после одиннадцатого всё более сложные задания разбирают. Вот если бы ЕГЭ сдавали не после одиннадцатого, а, скажем, после пятнадцатого-шестнадцатого, тогда бы у всех по сто баллов было. А после двадцатого - подумать страшно. Наверно, можно решить всё за час. Боря сдавал ЕГЭ по английскому. Не поступать, а чтобы мама могла им гордиться, так и говорил, потом сертификат на сайте всем показывал.

Вот как попросить Интернет у мамы? На ЕГЭ она точно не даст, скажет, что это ужасная психологическая травма. Зачем ЕГЭ тем, кто остаётся в школе? Оля ведь не планирует побег. Можно сказать, что в школе задали проект о влиянии ЕГЭ. Но это в двадцатом классе рановато. Надо посчитать буквы и цифры в заданиях и решениях ЕГЭ по разным предметам. Точно! Тогда мама поймёт и согласится. Сколько предметов можно решить за вечер на сто баллов?

Что, на ЕГЭ не добавляют баллы за почерк? Единственный критерий - читаемость, а в первой части вообще каллиграфия бесполезна, надо печатными буквами, как в детском саду? По русскому - слишком лёгкий. С чего бы начать? Может, с английского? Боря всем все уши прожужжал, что этот экзамен должен быть обязательным, и не просто зачёт, а с баллами и учётом в сумме. Мол, только сдавший может считаться настоящим человеком, международный стандарт, всё такое.

А что, само задание не по-русски пишется? Ведь в математике буквами, а не цифрами. Оля полезла за словарём. Так, ни одно значение не подходит.
- А сколько заданий тебе надо сделать? До какого уровня?
- Пороговый уровень. Дальше мы ещё не проходили.
А ведь лёгкий экзамен! Много баллов обычно набирают. Бывалые говорят, что по содержанию вообще легкотня, проще всех остальных. Почему не даётся? Оля ведь разные языки учила! Чувствует себя хорошо, атмосферное давление в норме.

Может, математику попробовать? Профиль, конечно, зачем унижаться до базы? Мама ушла в ванную ненадолго. Оля открыла вкладку и в ужасе закрыла. Потом осторожно открыла снова. Что ж всё так непонятно? Сдававшие ЕГЭ ходили на консультации, Оля вместо них была на развивающих занятиях. Первое правило математики: если легко решается, значит, неправильно. В начальной школе так некоторые завязывали шнурки: вместо узла с бантом делали путанку, что разваливалась быстро. Не всё можно проверить в Интернете, только первую часть, вторую смотрят люди. В постоянной школе слово "ЕГЭ" считается неприличным.

Хорошо, что не сказала маме, что все надо решить! Базовая математика на пятёрку, но разве это достижение для двадцатиклассницы? По русскому языку - аттестат можно получить. Но с этим набором не поступишь. Физика? Ой, хуже математики! История? Цифр полно. А по литературе кто проверит? Ой, тема тяжёлая! А это всё Калашникова не читала. Обществознание совсем не то, что у них идёт пятнадцатый год. Программа совершенно не совпадает. ЕГЭ не бережёт детство: преступления, синдромы…

Придумала задание - делай. Оля несколько раз сбивалась со счёту, пока не додумалась забить на это. А другие задания? Ночью? Была вся такая окрылённая, что сейчас как сдаст, и школа исчезнет, как бывает у временных школьников. Почему Оля не может решить ЕГЭ? За восемь классов - почти целое образование - ничуть не продвинулась. Хотя, при всей неприязни к этому госэкзамену, он всё равно считается мерилом качества образования. Или учебный рост замедляется после девятого класса и дальше кардинальных изменений уже нет? Но ведь в постоянной школе только желающие, посвятившие себя учёбе и развитию, без отбывающих срок. И уровень учеников должен идти вверх более резко. Значит, это Калашникова такая плохая? Недостойная ученица? Тогда откуда пятёрки?

Учёба - единственная сфера. Неудачу ничем не компенсируешь. Это обычные троечники могут зачитаться какой-нибудь книгой, погулять, поболтать с друзьями. Оле что делать? Новые детские песни что-то не цепляют, не балдеешь от них. Пока мама не слышит, Оля напевала по памяти услышанные в пробке из соседней машины. "Любовь и смерть, добро и зло". Когда напеваешь шёпотом, воображаешь себе тот самый голос взрослой женщины. А вслух - детский фальцетик, как детская срисовка с великой картины. "Приходите в мой дом, мои двери открыты". Дуэтное звучание - это какое-то чудо! Дети так не могут!

Куда-то улетаешь от этих песен. То, чего не дают детские. Почему развитие мозгов иностранными языками не помогло запомнить все слова? Их не хватает, приходится выдумывать свои, уродливые, неподходящие. Авторы этих песен учились одиннадцать классов, даже десять тогда было. Ну институт ещё пять. Почему Калашникова в двадцатом классе не может сочинить лучше? Она же по идее должна обгонять обычных людей во всех сферах. Какие-то странные дела… ЕГЭ, песни… Где гениальность-то?

Природе не дают блокаторы. Поэтому весна наступала. Апрельские дожди съедали сугробы, на мокрых деревьях стали набухать почки. Никого не радует октябрь в декабре или снег в июне. По улице бегали обычные дети. А ведь у Оли тоже могли быть! Оля могла бы подарить жизнь. Но увы. Не стала даже старшей сестрой, ведь вечный ребёнок единственный или хотя бы младший. А ведь надо быть для кого-то старшей. В пятом классе классная сказала, что они старшие по отношению к начальным классам и должны им помогать. Иначе зачем были эти годы?

Записываться на ЕГЭ уже поздно. Да и Оля не знала, как сказать маме. Тут неожиданно, прямо с утра понедельника, Оленька поняла, почему с началом переходного возраста падает успеваемость. Прежний интерес к учёбе пропал. Как в пятом классе: выпускной ещё за горами, столько важного материала, но это уже не видится главным. Что ещё не видел в школе? Учителя, уроки, домашние задания - всё уже привычно. Но начинаешь замечать, как не правы порой родители, какие разные учителя и одноклассники. Ты уже не можешь быть прежним милым ребёнком, хотя порой ругают и требуют в это вернуться.

Ну и что даст это домашнее задание? Прописать арабскую вязь, не понимая смысла, ведь арабский появится только в двадцать третьем классе, задание на опережение, программа-то развивающая. Оля убрала в портфель тетрадь, просидев над ней полчаса, глядя в окно.
- Все уроки сделала?
- Да.
- Неправда. По глазам видно, глазки бегают. Ну-ка доставай обратно.

Мама сейчас думает, какая Оля маленькая и как легко её обмануть. Личность Оли - школьный вестибюль, где все проходят и всё знают. Олю практически ни о чём не спрашивают, кроме урока, ведь и говорить не о чем: легко можно было предсказать её мысли и поведение. Калашникова была интересна другим людям разве что как экспонат там, где искусственная задержка развития не стала нормой. А в глубине не было ничего, ничто не давало глубину, как корпус у гитары позволяет звучать сильнее и красивее, а тут струна натянута на брусок и лишь пощёлкивает.

Хотелось хоть какой-нибудь секрет от мамы, чтобы распорядиться им самой. Стоит ли говорить, что часто этим секретом становится несделанное домашнее задание? Можно ещё влюбиться, конечно, но это не для Оленьки: ей было больно об этом думать, она видеть не могла пары на улице. Тесно в жизни. Что ещё не было, что бы сделать? Новые книги - это то же самое, что и было. Только другие имена героев и немножко другие ситуации в школе. Вот почему Оксане скучно! Как ещё оживить учебный процесс? Уроки и так будут, надоели уже за двадцать лет.

Оля мучительно вспоминала программу школы. Нет, не нынешней. Настоящей. Словно после пьяного корпоратива, пыталась вывести из тумана. Программа после-школы не перекрывает программу обычной. Это не тот случай, когда программа по математике одиннадцатого класса перекрывает программу первого. Произошло резкое понижение. Одиннадцатиклассники - без пяти минут взрослые. Оля получала пятёрки. А смогла бы быть взрослой? Никто не ответит на этот вопрос, даже Оксана, а уж учителя сожгут как ведьму. Выученное за последние почти девять классов тоже почему-то не было в голове под рукой. Как будет "пожалуйста" по-испански? А абсурдизмы, школьные истории непонятно кого? Почему это всё не запомнилось и не улеглось, как у взрослых обычные школьные знания?

Никто не хочет общаться. Что ж все такие погружённые в этот бред? Младшие классы, ведущая деятельность учебная, самооценка зависит от школьных отметок. Им не интересно, какие они все разные и похожие, какое место у них в мире. Боря.… Эх, был бы он взрослым! Или хотя бы подростком. Оля, как двоечница, смотрела на часы. И казалось, что голову откроют и прочитают мысли, которые вовсе не о теме урока. Как хорошо, опять Оксана всех развлекает. Отвечает хорошо, но длинно и творчески. Когда уже половина девятого? Тогда можно полчаса отдохнуть. Хотя.… Если лечь спать попозже, а ещё что-нибудь не сделать…

Что это привязано через плечи и грудь? Воздушные шарики поднимают Олю от стола с уроками, вытаскивают в открытое окно. Всё выше и выше, вот уже земля похожа на спутниковый снимок с уменьшаемым масштабом. И не холодно совсем, несмотря на конец апреля.
- Ты почему уснула? Тебе не интересно делать уроки? Ты же отличница! И моя дочь.
- Нет, просто глаза устали.

Опять девять вечера! Как и в прошлый раз, Калашникова лежала, борясь со сном. Хоть сейчас можно ничем не заниматься. Уже который день она живёт в дополнительной реальности. Физически перемещается по ежедневному маршруту, но всё время куда-то улетает. На следующий день Калашникова поменялась местами с Алёной и села за последнюю парту. Спать не в кровати непривычно. За окном идёт прекрасный майский дождь, мягкий и серо-зелёный.

Дома Оля перелистала подаренную на первое сентября двенадцатого класса книгу "Смерть - так не должно быть". "Сколько автору лет?" - вслух сказала Калашникова. Это серьёзно взрослый пишет о том, что с пяти лет мечта не корректировалась? Юля так в первом классе мечтала стать продавцом мороженого. Но позже поняла, что продавать - это не значит есть, сколько хочешь. Вот стать врачом или капитаном - это вполне себе зрелая мечта. Учись, и пойдёшь работать. Но взрослому, без блокаторов, мечтать как в пять лет - чудо.

"Звезду волшебной феи" Оля только пролистала. Страшно признаться, но ей не нравится. Есть детские книги, которые и взрослые читают, им не менее интересно. Но таких в школьной библиотеке почему-то нет. Вот хотела почитать "Витю Малеева" и "Светлика Тучкина" - а ей не дали. Про первоклассника не дали двадцатикласснице! Вместе с Калашниковой вечно жить хотели ещё другие, но это проходило. Почему? Вообще, почему всё так странно?

Как объяснить маме, что больше не хочешь ходить на дополнительные занятия? Что кружок поделки переросла, от художественной гимнастики устала, а в танцах нет таланта? Нет, не лень. Просто не нужно! Да, Оленька не будет заниматься, не будет развивать то, чего нет. Надо разрушить мир до основания, только так можно что-то построить. Рисуют ведь на чистом листе, а не на чужой картине. А Оля какой лист? Она не нравилась себе всё больше и всё больше не понимала себя.

Решила почитать Достоевского. Что ж ничего не понятно и скучно? Оля же училась одиннадцать классов. Следующее неприятное открытие ударило, как молния. Она и раньше не могла воспринимать газеты, обычные фильмы и разговоры потому, что они для взрослых. Ей приходилось искать специальное, детское. Но раньше это как-то не замечалось. Теперь же, когда началась ревизия личности, всё было видно как через лупу. Это что, настоящий переходный возраст?

Опять домашнее задание! Опять проект!
- Оля, девять часов! Ты что, завтра двойку принесёшь?!
- За домашнее задание пятёрку в журнал не ставят, а спрашивать меня завтра точно не будут.
- Зато за отсутствие домашнего задания двойка очень даже ставится! Нечего сказать? Так, а почему по каллиграфии только классная работа?
Да, лопухнулась Оленька, оставив тетрадь открытой.
- Мама, я уже выучилась в школе. Очень давно. И читать, и писать, и делать проекты.
- То есть, ты предлагаешь завтра принести двойку? Ну-ка быстро села делать! Ишь чего удумала!
Оля вспомнила совет родителям вечных детей: давить нещадно ростки переходного возраста. Кричать, унижать, угрожать лишить любви - чтобы ребёнок плакал и привязывался.

Май разгуливался. Ночь уже перестала чернеть, даже в полночь держались слабые сумерки. Оля стала сильно уставать. Никогда такого не было. Это была странная, необычная усталость, что нельзя было списать на весну. Ноги стали отекать так, что приходилось хромать. Только встала - уже устала. Маме жаловаться бесполезно:
- Ты бессмертная, а значит, ничего страшного нет.
- Я очень устала!
- От чего тебе уставать! Ты в школу ходишь, а не вагоны разгружаешь!
Болели мышцы, закладывало нос. Но температуры не было. Врач в той злополучной клинике говорил, что ни одна болезнь не приведёт к смерти. Так бы хоть кто-то беспокоился, что Оля может умереть, а тут...
- Я сидеть с тобой не хочу, мне работать надо.
- Вот была бы я нормальной, ты бы со мной не сидела! - зло сказала Оля.

Это большим школьникам хорошо: сидишь дома по болезни безо всяких мам, Интернет уже дают. Эх, почему отказалась расти? А могла ли вообще по-другому, именно сама решить? Когда и любимая мама, и добрый улыбающийся доктор предлагали только одно, в возрасте, когда спокойный этап развития, хочется побыть в детстве, а взрослая жизнь кажется далёкой и пугающей? Её одноклассники тоже не всегда представляли себя взрослыми. Те, которые пошли работать, женились, у самих скоро будут дети вроде искусственной Оленьки. Они тоже верили в Деда Мороза, спали с плюшевым мишкой, переживали из-за помарки в тетради.

Оля саботировала уроки. Мама вырывала листы из тетради и заставляла переписывать. Да проще на компьютере сделать этот красивый шрифт и им печатать! А этот проект был пять классов назад. Школьная программа сочиняется на ходу, фантазия кончается. А зачем, если всё равно к тридцати пяти годам ученики впадут в маразм? Так, стоп. Оленьке осталось вдвое меньше средней продолжительности жизни? Тридцать пять минус двадцать шесть. Девять лет! Так с дурацкими уроками и кружками придёт к концу незаметно. После первого приёма блокаторов время стало идти ощутимо быстрее. Прямо как пешеход и автомобиль.

В четверти выходят тройки. Да пусть выходят, жалко, что ли? Все удивляются, как скатилась, кричат, но это где-то далеко. Убьют, что ли? Нет, так и бояться нечего. Не усвоить эту программу не жалко вовсе. Мама шлёпнула дневником, лишила прогулок, которых и так нет. Только недоумевала, почему Оля стала особенно торопиться в школу. Маме было противно заходить в школу из-за плохой ситуации в дневнике, поэтому не знала, что дочь крепко задружила с Оксаной. Они вместе строили планы, как вырасти.

Июнь. Самые длинные дни в году. Пора выпускных. Люди покидают школу, колледж или вуз. Двадцать второго июня Оленьке исполнилось двадцать семь. Хотя какие это двадцать семь? Очередные десять в который раз. Возраст - ни о чём не говорящая условность. Как и пол, Оля могла быть вообще бесполой, как игрушка. Детей не должно такое волновать. В эти длинные дни почему-то хотелось размышлять, бродить по бескрайней улице бесконечными летними вечерами.

И к этому времени обычно наступало какое-то странное чувство. Обычная тоска перерождалась в какое-то побуждение к действию. Хотелось взлететь, стремиться к чему-то новому. И она уговаривала маму поехать в новое место. Но куда чаще просто открывала новую книгу, ведь мамин отпуск не всегда совпадал с каникулами, а маленькие девочки без мамы не ездят. Дальше новый класс, предвкушение следующего учебного года казалось каким-то слабым, помимо школы и кружков хотелось чего-то ещё. Но с первой же инъекцией блокаторов всё это проходило, сразу начинали радовать новые тетради.

Из открытого окна субботним вечером слышались голоса:
- Представляешь, мой вчера чёрную кошку нашёл, один в один наша Муся. Так радовался! Думал, что сейчас заберём. Я уверяю, что это не та - он в слёзы, говорит, что обманываю, чтобы не брать, что это я, значит, сама её прогнала тогда.
- А я своему говорю, что все в нашей семье бессмертные.
- Что?
- Он скоро перестанет понимать. Ему уже тридцать семь лет.

Как сказать маме, что в двадцать первый класс совершенно не собираешься? Мама уже купила тетради и скоро купит учебники. Лето поворачивало на осень, была жара. Солнце всё больше клонилось к югу от центра неба. Вот Яна Балабанова всегда будет хромать. Это не изменится, тела другого не будет. Всегда кого-то будут привозить на дорогой машине, а кто-то будет приходить пешком. Это обычные люди после смерти сравниваются, а кто на земле на ПМЖ - нет шанса. Ничто не обнулится, не изменится.

Надо снова пройти курс блокаторов. Мама даже слушать не будет, что Оля не согласна. Выход только один: подменить ампулы. У Оксаны в прошлый раз получилось только одну. Перечень того, на что можно менять, Оленька выучила наизусть. Оксана терпела боль на всякий случай. Эх, зря всё-таки перестала делать все уроки: могут что-то заподозрить и сильнее контролировать. Оксану уж точно не пустят. Идея мгновенно созрела в голове: надо жаловаться на свою упавшую успеваемость! Делать вид, что переживаешь, плакать над дневником. Это будет необычно.

Оля Калашникова, хорошая девочка, будет обманывать тех, кому смотрела в рот и тем самым заслужила любовь. Кстати, стоп. А если бы Оля взрослела и тем самым разонравилась бы маме? Тогда бы она просто выросла и отделилась. Могла ли до этого додуматься в десять лет? А почему Оксаны нет на кружках? Ради встреч с ней Оля даже записалась к репетитору. Оля сочиняла всякий бред, выдавая за выученные в школе стихи. Истории всякие, песенки. Так, одну дозу подменила, теперь будет как Оксана. Вторую. И так все.

Двадцать пятое августа. Завтра действие блокаторов заканчивается. Что, теперь возможна смерть? Осознать было страшно. Что, все взрослые живут с этим осознанием? Обсудить не с кем: мама всё-таки не успокоилась и решила сильнее следить за дочкой хотя бы полмесяца после терапии. Дальше притворяться? Но как, если ты уже не та? Это как сбежать наполовину. Калашникова легла спать в восемь вечера, чтобы только не думать ни о чём. И снился настоящий второй класс, когда ещё всего этого не было, о школе зомби напоминала лишь песенка "буридакль-фуридакль".

Утром двадцать шестого августа Оленька проснулась сама не своя. Как давным-давно, в десять лет, до того, как она узнала дорогу в уютный кабинет, где отнимают взросление. Калашникову направили в санаторий: так правдоподобно она нажаловалась. Места для вечных детей платные, Олю почему-то отправили по возрасту. В одиночную комнату. И мама впервые ушла домой, ничего не говоря. Здесь Оле было на самом деле двадцать шесть лет! Разрешались свободные прогулки. Словно прозревшая слепая, она рассматривала зелёные оттенки деревьев, удивительно яркие цветы на клумбах и нежные оттенки вечерней зари. А ещё подходила к стоянке и ловила музыку из машин.

Ангелина сбежала на работу после одиннадцатого класса, не успев получить дозу блокаторов. Может, и Оленьке устроиться? Но как? Ей двадцать семь лет или девять? Она имеет право на детство, а вот обязана ли? Можно ли работой заменить необязательную школу? Если подростков государство ограничивает в работе из-за необходимости образования, как говорилось на настоящем обществознании, то необязательную школу можно ведь бросить. Можно? Это ведь дополнительное образование, можно отчислиться по собственному желанию. Или нет? А вдруг не получится?

С неполным средним образованием (Оленька с ужасом обнаружила, что с точки зрения государства она не сверхобразованная и развитая, а освоившая лишь минимум, ЕГЭ-то не сдавала, а за кружки так вообще документы не дают) было не так много вариантов трудоустройства. Мыть машины - сразу отпадает. Сил-то нет. Можно официанткой попробовать. Когда Оленька в парадной форме подошла к окну регистрации, был сухой ответ:
- Не можем принять. Не положено детей брать.
- А почему вы Ильюхину приняли? Она же училась в коррекционной школе!
- Она дошла до нормы и имеет дееспособность.
- Но у меня выше интеллект!
- Но не взрослая. Психической зрелости нет. Такая не понимает ответственности, может заиграться, забыть, пошутить там, где это опасно.

В соседнем окне принимали на работу грузчика в магазине.
- Эта вакансия только для мужчин.
- А я кто? - знакомый детский голос. Боря!
- Взрослых мужчин, а не детей мужского пола!
- Мне уже двадцать семь.
- Не возрастом тяжести таскают! Для людей такого вида и комплекции есть нормы школьного рюкзака - не более трёх с половиной килограмм. Военной службы нет, конечно, по состоянию здоровья.
- Да, блокаторы повлияли, физическое развитие соответствует четырнадцати годам. Хотя раньше был здоров!

Работа в Интернете требовала подтверждения личности, поэтому везде приходил отказ. На детскую карточку переводить не хотели, детское лицо мгновенно спугивало работодателя. Однажды на улице попалась смутно знакомая маленькая старушка в коляске:
- Умственная отсталость? - спросила встречающая в школе.
- Нет, деменция. В МГУ нет инклюзии, не уйдёт моя Алиночка после двадцатого класса. Придётся идти в двадцать первый, а то без образования останется.

Последнее воскресенье лета. Олю крестили в настоящем детстве. Что-то из уроков православной культуры в настоящей школе стало вспоминаться, проступая, как древний очень ценный узор. То, что ей пыталась сказать Настя. На территории больнично-санаторного комплекса была церковь. Как Калашникова не подумала об этом раньше? Отказ от возраста - такой же бунт, как и смена пола. Это очень страшно. Зомбическая школа после школы сводит с ума, загружая по-концлагерному бессмысленным трудом. Не для того создан человек! Сейчас одумалась, но ведь жизнь прошла зря! Это ведь самоубийство.

В первый день осени, в пять тридцать шесть утра, Оленька умерла. У себя дома, в детской кровати. Отравленный блокаторами организм в случае продления бессмертия впал бы в деменцию. Отдельные случаи и двадцать лет бывают. Это Оля в клинике подслушала. Как с наркотиками, зависит от крепости организма. Когда должна быть смерть, она заменяется маразмом, но диагноз не ставится, ученик продолжает ходить в школу и на кружки! Так вот кто эти спящие в колясках! А не просто избалованные, как казалось.

Бессмертных детей не хоронят. Их сжигают и развеивают вместе с их вещами, чтобы не было напоминания. Напоминания о хрупкости жизни и оборвавшемся проекте ответственного родительства. Но мама Калашниковой будет именно хоронить. Слишком много всего произошло за последнее время, и жизнь точно не будет прежней. Вместо надоевшей школьной формы мама оденет Олю в самую маленькую одежду для взрослых, пусть даже великоватую. Ведь после смерти взрослеют.

Первое сентября. Без администрации, российского флага и новостного репортажа. Олины одноклассники перешли в двадцать первый класс. Оксаны что-то не видно. Старт очередного года из бесконечного цикла, где нет взросления, каникул, выходных и выпускных. Вечные уроки ради уроков, заполненные абы чем. Вечное старение, отказ частей организма, опутывание проводами. Покинуть детство, покинуть школу невозможно. Серое небо грозило дождём, шарики так трепались на ветру, что, казалось, мечтают оторваться с привязи и улететь от этой школы как можно дальше, над реками и полями, мокрыми садами и лесами, пустынями и магистралями. Но их выбросят или сдуют и уберут в пыльный шкаф.