Сушилка

               

Я застал ещё в пятидесятых годах  газогенераторные трактора и машины. Сейчас уже мало кто помнит те громоздкие довоенные трактора. Но они были и выполняли свою работу не хуже чем современная техника. Это они заменили лошадей, быков на поле. А потом и их заменили на более сильную  и экономичную  технику.
Помню один такой трактор стоял на краю поля в нашей деревне на бетонной плите, как исторический памятник. Но в период расхватизации, когда страну рвали все, как голодные собаки рвут труп коровы, кто - то утащил этот трактор на металлолом.
Но рассказ мой не о газогенераторных тракторах, хотя они достойны памяти, как и люди, что работали на них.
Топливом для таких тракторов служили берёзовые чурочки – полешки.  Их пилили, кололи, а потом сушили в специальном бараке-сушилке на стеллажах.
Для деревенской ребятни сушилка была любимейшим местом для сборов. Здесь в холодное время было тепло. Никто ребят не гонял, а ту работу, по раскладке полешек на стеллажи, они выполняли с удовольствием.
Когда печи сушилки были растоплены, чурочки уложены, наступало время  чаепития и рассказов.
Каких страшных историй здесь только не рассказывалось. Некоторые врезались в мою память и вот теперь, вдруг, требуют выхода наружу.
Я расскажу три истории. Все они связаны с берёзой. Наверное, они особенно запомнились потому, что вошли в меня вместе с опьяняющим запахом подсыхающих берёзовых чурочек.
Берёза! Сколько о тебе написано чудесных стихов, сколько сложено былин и сказок. Ты сопровождаешь русского человека от колыбели, вырезанной из твоего ствола до последнего ложа, которое раньше обязательно было тоже из берёзы.
Нет русского человека, который хотя бы раз в жизни не выпил твоего сока. С этим  соком  в каждого входит что-то особенное, которое в нужный момент пробуждает ему память на своё место в этой стране.
А твои веники в бане. Только они могут выгнать любую хворь  и усталость из натруженного тела.
Божественный запах дёгтя – панацея от всех болезней. Только твой дёготь можно принимать внутрь и он принесёт излечение. Только он отпугивает от дома всякую нечисть и болезни. Всегда русские люди смазывали сапоги дёгтем, смазывали сбрую лошадей, и их самих, чтобы не пристала зараза и дурной взгляд завистника.
Нет дерева для русского человека нужнее, чем берёза.
Вот она и будет главным героем моих историй, загадочных, тревожащих ум, даже за давностью лет.
                История первая. Чёрный человек.
Наверное, в детстве у каждого ребёнка был человек, который вызывал страх. Страх неосознанный, непонятный. Этот человек отпугивал  именно своей непонятностью.
Дети сохраняют в себе чувство, перешедшее от животных, особое чутьё,  позволяющее им определять, несёт угрозу тот или иной взрослый человек. Не зря говорится – ребёнка не обманешь.
Любые животные, собаки, кошки принимают ребёнка, как своего и позволяют ему издеваться над собой, потому, как чувствуют, он не несёт им угрозы. Моя маленькая дочка кусала зверового пса за уши, до крови, и тот терпел её шалости.
Мои родители рассказывали, что когда я был ребёнком, по улице мчался, сорвавшийся с привязи колхозный бык. Все разбежались по дворам. А я остался сидеть посреди улицы. Бык мог ребёнка стоптать, но он остановился, понюхал меня, а потом лизнул в лицо своим огромным шершавым языком.
После бабушка говорила
 –  На тебе отметина с детства стоит – не бойся никакого зверя!
Став взрослым, и прожив большую таёжную жизнь, я понял, что домашних животных и зверей отпугивает от человека страх, который находится в этом человеке. Этот страх ещё называют грех. Он разъединяет людей и человека с животным. Говорят, что есть святые отшельники, как Серафим Саровский, который кормил медведей с рук, так вот они не имеют греха, или не испытывают страха, ни перед зверем, ни перед злым человеком.
Дети принимаются животными именно потому, что они ещё безгрешны.
Я допустил сюда философские размышления только потому, что они дальше разъяснят некоторые непонятные моменты.
Так вот этот человек пугал и в то же время притягивал детей нашей деревни своей непонятностью. Взрослые относились к нему снисходительно, считая слегка тронутым, и по этой причине причисляли его к детям.
Ему было около сорока, но выглядел он лет на десять моложе. Редкие волосинки на подбородке, который никогда не брился и детские глаза на взрослом лице. Это и пугало.
Он, разговаривая с взрослыми, всегда опускал их в землю, словно был в чём- то виноват. С детьми старался вести себя по взрослому, но всегда среди ребят находился кто-нибудь, кто уже считал себя взрослым и отбирал право старшего.
Его все звали ласково Лёшенька и он сам говорил иногда о себе в третьем лице.
Он был уверен, что убил свою жену. Все взрослые в деревне знали, что у него в молодости была жена, прожил он с ней меньше года, потом она сбежала с командировочным шофёром.
После того, как жена исчезла, Лёшенька стал заговариваться и каяться перед всеми, что он убийца.
Мужики в деревне принимали его рассказ об убийстве жены без улыбки и говорили Лёшеньке, что тоже скоро избавятся от своих  жён.
Некоторые бабы иногда подшучивали над ним и спрашивали, за какую вину убил он жену, и жалели его.
Мы дети понимали, что он никого не убивал, и никогда его этим не донимали. Лёшенька работал в основном в сушилке, и однажды я и мои товарищи стали свидетелями жуткой истории, которую мы поклялись никому не рассказывать, чтобы нас не сочли врунами.

Хорошо помню  тот осенний день. Сырой, промозглый, почти ежечасно пробрасывал мелкий холодно-колючий дождь. В такую погоду на улице не  поиграешь и дома не усидишь. Почти все подростки собрались в сушилке  с самого утра, тем более, что дежурил в ней Лёшенька.
Сушилка стояла на краю деревни, на отшибе, сразу за ней начиналось колхозное поле с картофелем. Копать картошку ребятам в деревне разрешалось, всё одно каждый год часть поля оставалась невыкопаной и уходила под снег. Потому убирать картошку начинали с противоположного  от сушилки конца поля, надеясь, что деревенские ребята выкопают для себя соток десять.
Вот и в тот день в сушилке уже стояли два ведра картошки, а из потрескивающей печки тянуло запахом печёной вкуснятины. Незаметно пролетает время в детстве. Разговоры, печёная картошка и снова разговоры. И вот уже вечер и только одна мысль отравляет  существование – не позвали бы домой, а то пришлют за тобой младшего брата или сестрёнку
– Пошли домой, мамка велела, и будет ныть, пока не надоест.
А в сушилке уже уютный сказочный сумрак.  Керосиновую лампу зажигают после двенадцати, а до полуночи хватает света от топящейся печки. Печка сделана из огромной железной бочки, местами она уже прогорела, и из этих щелей вырываются сполохи света и рассыпаются по стенам, потолку и стеллажам с чурочками.
Но всё одно по углам и другим закуткам собирается темнота.
И в тот день было всё как обычно. Сгущалась темнота в сушилке, подходило время зажигать лампу, а там и разбегаться по домам.
В сушилке стоял запах подсыхающей берёзы, разбавленный запахом дымка и горелой на углях картошки.
Лёшенька зажёг лампу. Дополнительный свет согнал темноту в один угол над стеллажами. Темнота приняла форму шара, она густела и густела. Как всегда в минуты страха начинались рассказываться самые жуткие истории.
Рассказчики говорили, а сами искоса поглядывали на ком темноты, который начинал блестеть и принимать разные формы. И вот он стал фигурой маленького человека.
– Чёрный человек – зашептали ребята друг другу.
– Ты кто? – обратился Лёшенька к чёрному человеку.
Всех пронзил ужас, а вдруг ответит. И чёрный человек ответил
– Я дегтярный человек!
– Почему ты чёрный?
– Правильный вопрос. Дёготь делают из белой бересты, но он чёрный. Всё дело в огне. Если вы белые люди сгорите в огне, то тоже станете чёрными.
Огонь всё делает чёрным.
– А можно чёрного человека сделать белым, я говорю не о цвете кожи, а о том, что внутри?
– Можно, если он пройдёт самую черноту. У тебя больше нет вопросов? Ты доволен моими ответами?
– Да, я доволен. Я знаю, что мне делать.
Тут вдруг дегтярный человек растворился  в темноте и исчез.
Мы постепенно приходили в себя. Скорее домой, и вся наша орава бросилась к дверям.

Прошло несколько дней. В деревне происшествие. В дегтярной яме утонул Лёшенька. Когда его вытащили из дёгтя, он был совершенно чёрный. На лице у него застыла улыбка.
«Можно, если он пройдёт самую черноту» – вспомнил я.
Никто в деревне не мог понять, как Лёшенька мог упасть в дегтярную яму. А мы, поклялись никому не говорить о дегтярном человеке.