Глазами детства

ГАЛИНА  МЕЛЬКОВА

ГЛАЗАМИ ДЕТСТВА

Давно не даёт мне покоя желание описать  события которые сохранит память. Ушло в прошлое время, особое время! Уносятся в прошлое события, которые пережила наша семья в годы войны и хочется, чтобы всё это не кануло безвозвратно  в памяти.

Часть первая

ДО ВОЙНЫ
   
СЕМЬЯ

Какой солнечный день! Небо далёкое, голубое-голубое! Зелень, умытая дождём, блестит под лучами яркого солнца, свежий воздух вливается ручейком и растекается прохладой по всему телу. Лето! Короткое, яркое, сибирское лето! Природа торопится, цветёт всё вокруг.
Горы в серой дымке, вершины покрыты  белыми шапками снега. Снег не тает там никогда. Зато у подножья гор – буйство красок. Можно любоваться всеми красотами природы.
Между гор приютился маленький посёлок с красивым названием  - «Веранадежденский»,
или попросту – «Верка»
Мне кажется, что красивее этого места нет на земле. Удивлению моему нет предела, мир открывается передо мной. Уже целые три года я живу на этой красивой земле – маленькая, беленькая девочка, окружённая заботой и любовью семьи.
     Семья большая – дедушка, бабушка, папа, мама и дети: Люда, Клава, Галя (это я) – тётя  Маруся и дядя Валентин (это папин брат и его жена).
Дом большой, но на четыре хозяина, нашей семье, наверно, тесно в двух комнатах,
А мне кажется, что квартира наша как дворец.
В комнатах стоят кровати, кроватки – много их.
Я пока не достаю до постели, но могу лишь пальчиками погладить покрывало.
       Все суетятся, работают, дедушка (Александр Ксенофонтович) и Папа (Александр Александрович) – продавцы в «золотоскупке»
в единственном магазине посёлка.
Бабушка (Мария Ивановна) – убирается в магазине, а Мама (Прасковья Васильевна)
тоже помогает мужу.
      Я – тоже работаю! Есть у меня как у отца
портфель, где лежат мои «документы и отчёты». Каждое утро встаю я вместе с отцом, завтракаю и смотрю «документы» и провожаю отца на работу. Затем я ещё досыпаю, ведь мне только пятый год.
Просыпаюсь. Яйцо, опять варёное яйцо лежит у меня в постели. Откуда они берутся каждое утро в моей постели? Я уже догадываюсь, что это проделки моих старших сестёр. - «Опять снесла яйцо наша маленькая курочка» - кричит Клава, и они с Людой убегают на улицу, чтобы их не ругали за эту шутку. Иногда мне обидно и я плачу. Мама успокаивает меня, сёстры просят прощения и снова мир, а ясный день   уносит все мои печали, и я забываю  обиды.
 

МАГАЗИН
   
Надо бежать на «работу» в магазин, мама повязывает алый газовый платок на мою остриженную головку. Бегу, платок лёгкий как воздух развевается  парусом на ветру. Вот и крылечко магазина – высокое, ступенек девять. Поднимаюсь и считаю ступеньки.
        Дверь в магазин открыта, слева от входа будка  обита  листами  жести, поэтому сверкает искорками, я уверена -  что это для красоты, но это касса. В кассе сидит тётя, принимает или даёт «бонны». Я не знаю, что обозначает это слово, но это меня не волнует, дотянуться до окошка в будке  не могу, зато пальчики моей рука «видят» тётю, она гладит их своей рукой и кричит: «Александрович, пришла твоя помощница».
     Я ныряю быстро под прилавок, головы могу не наклонять – иду свободно, так как рост мой пока не велик. Отец приветливо улыбается. Мне он очень нравится в белоснежном халате с карандашом за правым ухом.
     Магазин богатый – это «золотоскупка» - так называют его все в посёлке.
И чего здесь только нет! И конфеты с ромом, маленькие камешки в огромном лотке, если надавить на лоток – он откроется  и покажет маленькие шоколадные конфетки. А в других лотках печенье и пастила с маленькими дырочками. Люда не ест пастилу, говорит, что там были червяки. Зато сёстры просят «дай чёрные конфетки?». Я не даю, конфеты дорогие, да и не свои, бегу под прилавком  к отцу за разрешением, слышу шепот «У, жадина – говядина». Отец улыбается и разрешает дать по горсточке. Даю сёстрам по горсточке конфетти и тихо говорю: «Я не говядина и не жадина». – «ладно, не сердись, ты хорошая» - слышу в ответ. Сёстрам за прилавок нельзя, они уже большие, а меня-то не видно из-под прилавка – рост мой не велик. 
      Бегаю, подаю папиросы покупателям, женщины шутят: «у тебя, Александрович, и папиросы сами бегают». К обеду устаю и бреду за мамой домой, платок висит за спиной, задевает за пятки, но мне не хочется его подтягивать, а без платка я не могу – стыжусь ходить с остриженной головой. Мама говорит:
«Галя, завтра отдыхай», но я не соглашаюсь. Завтра снова с радостью на «работу».


ИВАН ИВАНОВИЧ

Играет гармонь, музыка наполняет воздух и улетает в горы. Радостно, весело звучат аккорды. Руки напряжены, пальцы быстро бегают по клавишам. Дядя Ваня – Иван Иванович – играет, играет и играет. Он улыбается. Весь ушёл в звуки. Солнце освещает его изуродованное оспой лицо, так много на нём дырочек. Лицо его светится каким-то ясным внутренним светом и не верится, что глаза его не видят. Каждое утро садится наш сосед по дому дядя Ваня на завалинку и играет, ничто не нарушает его внутреннего спокойствия.
    Мы слушаем  музыку, тихо присаживаемся на завалинку. Дядя Ваня улыбается нам, а я всё думаю – как же он знает, что мы сидим рядом, ведь он не видит нас.
      Музыка дяди Вани – праздник для всего посёлка. Она несёт свет и радость. Ещё никто не знает, что ждёт дядю Ваню знаменитость и всеобщая любовь, что станет он большим артистом. Пока он сидит на завалинке и дарит  людям радость.


КОШКА

Утро. Бабонька (так внучки называют  бабушку) моет кошку. Кошка белая, без единого, тёмного пятнышка. Вода плещется из таза на пол. Кошка выпрыгивает, отряхивает с себя воду, брызги веером летят по кухне. Кошка прыгает на печку – на небольшую тёплую площадку перед плитой. Такая красивая кошка, что даже страшно дотрагиваться  до её белой длинной шерсти, кажется, что можно её замарать.
      Но, вдруг не стало нашей любимой кошки. Целый день мы ищем её. Сёстры лазят под крыльцо дома – но и там кошки нет. Бабонька сбилась с ног, куда могла пропасть её любимица? Отчаявшись, побрели сёстры и я в магазин. По пути  забежала Клава в туалет – уборную, построенную для порядка у магазина- которую никто не посещал. Уборная большая с круглой дырой в полу и глубокой пустой ямой.
Вдруг Клава закричала. Люда бросилась к ней,  я тоже побежала за ней. В глубокой  яме лежала наша кошка – она была мертва.
     Стремглав летели мы домой. –«Бабонька, наша кошка в яме в уборной» - орали мы.
 Бабушка побежала к магазину, когда мы подошли, она уже стояла с заплаканными глазами. Потом все зашли в магазин и дедушка рассказал, что кошка случайно съела отраву, которую он положил для крыс. Бабушка принесла два ведра земли и засыпала кошку. Мы долго горевали о своей любимице.




ЭХ, ЛАПТИ МОИ

В кухне над дверью висела картина. На холстинке был нарисован мужик в лаптях. Он как будто застыл в танце. Мужик – очень красивый и весёлый.
    Утром выходила я на кухню   тайно здоровалась с ним: «доброе утро - говорила я потихоньку – ты устал, наверно, всю ночь танцевал?», но мужик весело мне улыбался.
Настроение моё становилось радостным, я просила бабушку спеть про мужика.
      Бабушка брала меня на колени  и пела тихонько тонким голосом:
 «Эх, лапти мои – старые опорки –
  толи дома ночевать, толи у Федорки».
Меня смущала  эта неопределённость, я страдала, хотела чтобы он не уходил от нас
и просила его: «не  ходи к плохой Федорке.»
Мужик улыбался, бабушка смеялась. А я успокаивалась.   


ЗА ЯГОДАМИ В ГОРЫ

Сибирские ягоды скороспелые, сочные, вобравшие в себя все ароматы лета.  Какое наслаждение от пурпурной налитой соком брусники! А черника?! Это  царица ягод – чёрная, даже с синеватой сединой, сладкая, сочная. Малина! Да что может сравниться с красной красавицей! Даже её название «манящее» - сладкое, нежное –« ма-ли–на».
     Разве что могло удержать бабушку дома, когда прелесть гор манила её.
Утром передали по радио похолодание и ветер, но бабушка собиралась по ягоды, хотя отец мой отговаривал её, ссылаясь на плохую погоду. Но день пока был ясный, и ничто кроме прогноза не предвещало изменения погоды.               

Бабушка надела старый пиджак. Взяла кусочек хлеба и трое женщин (в том числе и наша бабушка)  отправились в горы за ягодой. К обеду подул ветер, похолодало, в горах пошёл снег, но бабушка не приходила.
    Отец и дедушка прибежали из магазина, узнать, пришли ли женщины домой. Погода всё становилась хуже, мужчины решили идти в горы. Время тянулось очень долго, мы притихли и ждали.
  Наконец открылась дверь. Отец и дедушка ввели бабушку,  всё ее тело трясло. Мама и отец старались согреть бабушку, Люда и Клава  согревали бабушке ноги, и тут выступила я с нравоучением: «ведь говорил тебе Папа – не ходи в горы – а ты не послушалась. Так тебе и надо! Понимаешь теперь надо слушаться, когда говорят старшие».
   Так я опозорилась в первый раз!
Бабушка сказала: «правильно всё. Ты иди и ешь ягоду – там полная корзина.



РУЧЕЙ – (ИГРА В ПРЯТКИ)

Горы поднимались лепестками, а в середине «цветка» приютился наш посёлок. Шёл тридцать шестой год. Где-то в горах добывали золото.  Песок, содержавший золотую «крупу», привозили на фабрику – небольшой дом с окнами в подвальное помещение. К дому бежал ручей под звон своей весёлой песни и вливался в окно подвала, пропадал за стеной, чтобы снова вынырнуть с противоположной стороны и вырваться на свободу.
    Что делал ручей в подвале? – Это было для нас тайной и ещё таинственнее было оттого, что там работала наша мама.
     Люда и Клава сидели у ручья и старательно мыли лотком золото, а я подносила им песок в маленьком ведёрке. Песок набирала я прямо у ручья, но это не смущало «старателей».
В лотке поблёскивали какие-то точки, и мы всё ждали, что заблестит золото.
     Тихо подошла бабушка, она принесла обед и велела нам унести маме. Наконец-то мы узнаем, что происходит с ручьём в подвале!
Клава постучала в дверь, из дома вышла тётя. Она была в синем халате, на голове повязан белый платочек. Тётя ласково посмотрела
на нас и крикнула: «Паша, пришли твои кормилицы, встречай».
  Мы вошли в дом, но не увидели там ни мамы ни ручья. Вдруг в полу открылась крышка подпола и показалась мамина голова. Мама стояла на лестнице в подвал. Быстро спустились все в подвал и увидели небольшой бассейн, в котором морем разлился наш ручей. В бассейне бегала огромное решето с песком. Решето опускалось вниз, и ручей стремительно вырывался и закрывал песок, затем решето опускалось,  и ручей нехотя уходил, оставляя сверкающие капли – слезинки на чистом песке.
Решето бегало быстро, беспрерывно, а песок становился всё чище и чище.
     Мама сказала, что в песке могут быть маленькие камешки –золото. Когда вымоется песок – они и заблестят. Мы долго смотрели на игру ручейка с песком в прятки, но золотые камешки не заблестели, а нам надо было уходить. Зато утром мы удивились, что все  видели во сне, как играли золотые камешки  в прятки с нашим ручейком.


НОВОЕ ПАЛЬТО

В магазине отца были не только продукты. На чердаке дома тоже было отделение магазина, но туда отец ходил только с покупателями, а мне не разрешалось – лестница была крутая и высокая. Что там продавал отец -  было для меня загадкой.
     Однажды поднялись сёстры с отцом и мамой на чердак, мне тоже хотелось подняться по лестнице, но меня не взяли. Мне было поручено «охранять» прилавок. В магазине не было покупателей, но я не знала, что дверь закрыта на ключ, скучала одна и сердилась на сестёр – они показали мне языки, когда поднимались по лестнице. Только тётя в будке понимала меня – она помахала мне пальчиками в окошко будки и сказала: «скоро они вернутся». 
        Сёстры показались на лестнице, я даже их не узнала –на них были красивые новые пальто  в клеточку, они смеялись от удовольствия, а мне стало ещё грустнее от их улыбок.  Сёстры побежали домой.
        Мама подняла меня на чердак,  и я увидела много красивых вещей, которые висели на длинной высокой вешалке. « Галя, выбери вот из этих пальто, которое тебе понравится» - сказала мне мама. О, радость! Я смотрела на висящие пальто, и все они мне нравились, наконец - я выбрала одно – оно было красивое и мягкое. Когда я его примерила с помощью мамы – то мне не захотелось его даже снимать, так оно мне понравилось. Но было ещё лето и надо  ждать  зиму. Мне было радостно, но всё же немного обидно, что ушли мои сестрички и некому было показать язык.




ЛОШАДИ

День был пасмурный, с самого утра моросил мелкий дождь. На улицу идти нам не разрешили,  и мы из сеней  смотрели, как пляшут дождинки в большой луже напротив дома. Дождь  лил и лил, пузыри лопались в луже, но их становилось всё больше. Я  стояла вместе с сёстрами у открытой двери сеней, мы высовывали руки  под дождь, ловили дождинки и брызгали друг на друга.
       Вдруг перед домом появились две лошади – одна была рыжая, другая  светлая с небольшими тёмными пятнами стройная и очень красивая. Они бежали  друг за другом -  казалось, что лошади чем-то взволнованы. Рыжая  догнала светлую и стала хватать её  зубами. Светлая лошадь увёртывалась от укусов рыжей, но ей все равно доставалось.
      Люда прикрыла двери мы смотрели в щелочку и кричали:-«не кусай её», но эти крики не помогали, было жалко светлую красавицу, но больше ничем мы не могли ей помочь.
       Вскоре светлая лошадка развернулась и стала бить задними ногами  преследовательницу, но рыжая лошадь видимо была старше и сильнее и всё старалась укусить жертву – явно, что силы были неравные.   
        Лошади бегали кругами, повсюду были лужи, вода выплёскивалась из луж, грязь летела на лошадей, они становились страшными, с оскаленными зубами.
        На теле светлой лошади появились розовые полосы – видимо, зубы рыжей делали своё дело. Наконец, они встали на дыбы, ржали как громко, что звенело у нас в ушах. Лужу около дома лошади измолотили в сплошное месиво грязи.
        Вскоре  с криком и кнутом прибежал мужик, он хлестал кнутом, но звука не было – земля была мокрая. Драка лошадей не прекращалась, а  близко подойти мужику было очень опасно.
         Прибежал ещё один мужик с ружьём, он выстрелил в воздух, лошади вздрогнули, остановились на мгновение – этого хватило, чтобы разогнать, уставших от драки лошадей. Мужики погнали лошадей, мы ещё долго смотрели, как успокаивается лужа, вода стекается в неё грязными ручейками.
        С тех пор я всегда боялась этих красивых животных, мне становилось страшно, когда появлялись рядом  лошади  и я их всегда боялась. Наверно  - всё записывается  в нашей памяти  и хорошее и страшное.

НОЖНИЦЫ

Прибежала домой Люда, лицо её сияло, в руке она держала маленькие ножницы. Она протянула их маме, чтобы вместе порадоваться, как хорошо они режут  и так красиво блестят. «Люда, где ты взяла эти ножницы?» - спросила мама. –«Нашла на завалинке! Они такие маленькие!».
 -« Иди, доченька, и отнеси их соседке – это она их забыла, да попроси прощения, что ты их взяла без спроса». Слёзы ручьём полились из глаз старшей сестры, а затем  заревели и я, и Клава. Все медленно шли и плакали, нагнув головы. Вот и соседская дверь, вышла соседка и приветливо встретила нас, но Люда со слезами попросила у неё прощения, что взяла без разрешения на завалинке ножницы. Тётя – соседка наша по дому  - улыбнулась и сказала:  - «Спасибо, что принесли, и молодцы, что плачете» -  и погладила Люду по голове. Мне было не понятно – почему тётя рада, что мы плачем, но спрашивать было некогда, радостные бежали мы к маме, мама поглядела весело и сказала:
- «Запомните, доченьки, брать чужое нельзя и даже если нашёл - надо обязательно вернуть. Ведь плохо кому- то, что он потерял»
       Так умели воспитывать малограмотные мамы  - без криков, без скандалов, простым и ласковым словом.
       
КЛАДБИЩЕ
 
 Гора поднималась от самого крыльца дома, тропинка бежала вверх; то терялась в густой траве, то показывала свою серую спинку. Сёстры взяли кружку и побежали по тропинке в гору за малиной для мамы. Я догоняла их, размазывая по лицу слёзы. Клава бежала впереди, а Люда всё оглядывалась и оглядывалась на меня, остановилась, взяла меня за руку, и мы побежали догонять сестру.
        Гора была без леса, редко росли кусты малины, соседские мальчишки паслись здесь целыми днями, играли в Чапаева и подкреплялись ягодой.
       Кружка наша  казалась огромной, сверкало дно между ягодками, но было весело – мы скакали вместе с кузнечиками и старались поймать бабочек.
       Яркие бабочки кружились над цветами, красивые, с разноцветными кругами, полосками, точками – их было так много, они садились на траву, на кусты малины, их разноцветные крылышки сияли под лучами солнца как маленькие радуги. Мы кувыркались в траве, скакали как всадники на прутиках и понемногу собирали редкие ягодки.
        Дорога вынырнула неожиданно из густой травы. Она походила на широкую двойную тропу, иногда пропадала в траве, потом выглядывала  большим серым глазом. Дорога была нам незнакома и было интересно – куда она нас приведёт. Не раздумывая побежали мы по дороге, заросшей по бокам густой травой .Было ясно, что дорогой пользовались редко.
      Бежали мы довольно долго, как вдруг преградила нам путь ограда с калиткой, закрытой на  вертушку.
      Сёстры остановились как вкопанные, я не поняла, почему они испугались, посмотрела  в щелочку ограды и увидела много крестов.
Кресты разбежались по горке – синие крашеные – маленькие и высокие. Могилы заросли травой, а между ними разрослись кусты малины, усыпанные сплошь красными крупными ягодами. Ягод было  много, очень много – они как фонарики сверкали на солнце. Ветки кустов нагнулись под тяжестью ягод. Ягода лежала и на траве, и на могилах…
      Мы стояли как завороженные этим зрелищем. Кладбище -  да, это было кладбище.
       Сёстры медленно, не говоря ни слова, пошли вдоль оградки, что-то тревожное вспугнуло меня. Тихо на цыпочках шли мы  до конца ограды, вот и угол – стремглав от этого страшного места. Как только нас несли ноги!
         Отбежав довольно далеко, когда кладбище скрылось из вида, упали в траву, долго молча лежали, не плакали от тревоги , которую испытали, не смотрели назад. Ягодки высыпались из нашей кружки, красными точками сверкали в траве – мы их не собрали, что-то непонятное мешало их собрать.
        Настроение играть прошло, и мы тихо побрели домой.

      

ВЫСТРЕЛ
   
 Лето дарило нам всё больше радости – бегали  за  малиной на гору, там же играли и в прятки.
Нам было строго приказано приходить домой всем вместе на обед, затем мы отдыхали и опять гуляли или занимались дома – читали и слушали патефон. У отца было много пластинок с хорошими записями артистов художественного слова и отрывков из оперетт.
        Однажды Клавы долго не приходила домой  и Люда не знала, где она. Уже стемнело, а Клавы всё не было. Бабушка , дедушка и мама пошли её искать, но её не могли найти, мама прибежала, чтобы узнать – не пришла ли Клава, вошла в сени и услышала плач. Клава сидела за бочкой с водой и тихо плакала, закрыв лицо руками.
     Мама бросилась к ней и поняла, что случилось с дочкой плохое. Клава  плакала и закрывала руками лицо. Мама подвела её ближе к свету (в доме была керосиновая лампа – свет, как назло, в посёлке в этот вечер отключили) и ахнула. Всё лицо дочери усыпали чёрные точки – это был порох, который врезался в нежную кожу и рассыпался по лицу как веснушки.
       Что делать? Больница  от посёлка – за много километров, отца дома нет, а лицо дочери опухает на глазах.  Надо убирать порох, пока не затянулись ранки, вытерпит ли Клава – ведь ей всего семь лет.
         При свете лампы раскрывала мама ранки, и иглой, протёртой спиртом, вытаскивала крупинки пороха как занозы. Это продолжалось очень долго, Клава стонала, а мы с Людой плакали потихоньку в другой комнате. Оставалось убрать только с век, но  Клава  уже почти теряла сознание, даже перестала стонать. Всё. Даже у мамы не было больше сил – она боялась за дочь. Остались несколько точек на веках, они были уже незаметны  - опухоль затянула ранки, и невозможно было достать порох.
     Утром повезли Клаву в больницу. Врач сказал маме, что она молодец, если бы она растерялась  и ждала до утра – то порох не возможно было бы убрать. Через три дня  Клава вернулась домой. А те точки пороха на веках остались с ней навсегда, но их было почти незаметно
         Что же произошло? Мальчишки играли в «войну»  и кто-то из-за кустов стрельнул из пугача (самодельный  наган) и случайно попал в лицо Клавы. Страшно было то , что наган  был с порохом – это был недосмотр чьих-то родителей за  своими сыновьями. Так и никто не признался, чей был выстрел.
          Счастье, что Клава успела закрыть глаза при выстреле. Мы считали, что наша мама герой.


ЗИМА. САНИ И ГОРКА ЛЕДЯНАЯ

 Дедушка сделал нам сани. Сани были большие  с загнутыми спереди полозьями – лёгкие и ловкие. Полозья образовывали ограждения, вроде полочки, за которую удобно было держаться. Все трое, Люда, Клава и я, усаживались на сани. Клава сидела всегда впереди, затем Люда и я держалась за сестру. (Старшую сестру звали в семье Люда, но её имя - Люция. Есть такая святая - Люция -  и во многих странах отмечают праздник этой святой, а моя сестра стеснялась этого редкого имени).
       Всегда мы катались с горки снежной  и, что взбрело нам, прокатится с горки ледяной! Уселись и « полетели» как на крыльях, но сани дали крен вбок и мы мчались прямо на столб, но остановиться было уже нельзя. Бах! И мы врезались в столб. Перекладина впереди у саней сломалась, но прутья, которые её  привязывали, выдержали удар, и это нас спасло.
      Клава ударилась, но не очень сильно, а Люда и я вылетели из саней в снег. Живы все! Дома  ничего не сказали, сани спрятали в снег . Через несколько дней пришлось  всё рассказать – нашли сломанные сани. Время прошло и нас не наказали. но сани спрятали на чердак.
Мама сказала: « На кривой дорожке могут утонуть ножки».Я поняла, что мама говорит о ледяной дорожке, но Люда мне объяснила, что мама сердится, что мы обманули. - «И обманывать старших  стыдно. Запомните это» -добавила мама уже не сердитым голосом.


ПОД СНЕГОМ

Снег сыпал всю ночь, день и опять ночь. Словно
 белая пелена окутала дома и крыши лишь проглядывали из-под снега. От домов прорыли дорожки как траншеи.
      Утром встали родители, надо идти в магазин, а дверь из сеней вообще не открыть, снег выше окон плотно прижался к стёклам. Что же делать – необходимо открыть магазин, людям нужны продукты.
       Вдруг послышался голос – откуда он шёл было не ясно… будто из печки. Отец подошёл к плите, открыл дверку и услышал: «Александрович, мы вас откапаем от снега» - гудело в печи  - кричали на крыше в трубу, наверно, кто-то прополз по рыхлому снегу к трубе. – « Слышу» - прокричал отец прямо в печь.  - «Хорошо» - прогудело в трубе.
       Скоро в дверь постучали, отец приоткрыл дверь, к двери был прорыт колодец со ступеньками вверх, - снегом засыпало дом  по самую крышу, лишь торчала труба печи. Отец поднялся наверх и пошёл с мужиками откапывать снег от магазина, дедушка стал расчищать выход из дома. Нас на улицу не пустили, мы ходили лишь в стайку вместе с бабушкой – хозяйственные постройки были под одной крышей с домом.

НЕСЧАСТЬЕ
      
 В снежную ночь случилось большое несчастье в посёлке . Девушка лет восемнадцати утонула в снегу и не смогла выбраться. Снег засыпал её с головой, лишь одна рука высовывалась из под снега. Куда она шла в эту снежную ночь? Бушевал буран, ветер сбивал с ног, слепил глаза. Когда её хватились, то несколько мужчин пошли искать, несмотря на ужасную погоду, проваливались в рыхлый снег и помогали друг другу выбираться. Искали очень долго , видимость была  плохая из-за густой пелены снега – в трёх шагах ничего нельзя разобрать. Вдруг один мужчина наткнулся на что-то и упал. Оп нащупал палку торчавшую из снега, как он подумал, опёрся об неё и хотел подняться, но почувствовал, что это не палка! 
      -« Скорей, сюда, идите ко мне!» - закричал он что есть сил, стараясь перекричать вой пурги. Да, это была не палка – это была застывшая рука девушки. Мужчина откапали девушку из-под снега – она была без сознания, но жива. Через неделю вернулась она из больницы, руку ей отняли до локтя. Все жители посёлка радовались, что она осталась жива. Посёлок был небольшой, и все люди как родные переживали и радовались вместе.

ВАЛЕЧКА

Шёл тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Снег таял, и весёлые звенящие  ручейки сбегали с пригорков. Зацвело сибирское лето, радость дарил каждый день, я даже уставала от прогулок и сразу засыпала, а утром снова ожидали игры на улице. В одно утро не оказалось дома мамы. – «Мама уехала в больницу»  =сказала бабушка.  «Она заболела?» - допытывались сёстры. -«Нет,  мама скоро приедет, не беспокойтесь» - успокаивал нас отец и загадочно при этом улыбался. Теперь каждое утро мы смотрели подолгу на дорогу  - не едет ли мама, но её не было. Так скучно бежали дни, мы играли у дома, слушали музыку дяди Вани и плакали тайком от бабушки.
       Через неделю подъехал отец на кошёвке к крыльцу, сёстры выскочили из дома встречать маму, но отец был один. «Галя, поедем за мамой» - сказал отец. О! Радость! Сёстры тоже хотели поехать. но места в кошёвке было мало.
         Лошадка бежала бойко, скоро выехали на шоссе. Лес кончился и перед нами открылся большой посёлок – Главстан. И вот мы у больницы. Отец посадил меня на ступеньку высокого крыльца, а сам пошёл в больницу. Вскоре вышла мама, на руках у неё был завёрнутый ребёнок. Я подумала, что у мамы мне подарок – большая кукла, но отец сказал, что мама купила девочку Валечку. Я очень обрадовалась, Валечка мне понравилась, из под чепчика выглядывали чёрненькие волосики. Но вдруг моё сердечко кольнула боль, мама не взяла меня на руки, у неё на руках была сестрёнка – «Фу. Чёрная она» сказала я, заревновала сразу маму к младшей сестре. Мама поняла и утешила меня: «Что ты, Галя, посмотри какая она беленькая и красивая». Отец поднял меня на руки  и все сели в кошёвку .Я забыла о своей обиде, радовалась и всё гладила рукой сестрёнку. И всегда потом я любила дорогую младшую сестричку. Дома встретила нас  семья  и все соседи. Это было большое радостное событие для всего посёлка.


НА  НОВОЕ МЕСТОЖИТЕЛЬСТВО

Стёрлись в памяти события связанные с переездом. Теперь мы живем в новом строившемся посёлке. Центром и смыслом его строительства стала гидроэлектростанция,  это, можно сказать, уникальное сооружение.
       По горам на очень большой высоте построен деревянный лоток в виде трубы длиной в много километров. Труба высотой в два или больше метра, и такой же ширины, закрытая сверху,  тянется по горе  до склона к станции. 
С высоты вода по трубам попадает по назначению, а лишнюю воду спускают в окно в деревянной трубе в километре от станции.
                ВОДОПАД
На трубе есть контрольное окно, в которое выпускают лишнюю воду. Вода течёт по горе с очень большой высоты и образует водопад.
Струю воды вливаются в промытое русло и стремительно несутся вниз по камням.
      Откуда вытекает вода не видно из-за густых зарослей и большой высоты. Как говорят в посёлке: «Надо держать шапку на голове, а то упадёт», чтобы увидеть, откуда выливается поток и превращается в прекрасный водопад.
     Саянские горы  высокие и крутые с выступами мрамора, сверкающего в брызгах воды. Брызги мелким дождём летят на мостик у подножья водопада, вода еще бурлит и пенится, как будто, сердится, что пришла пора успокоится
и тихо течёт в речку Саралу.
         Стоишь у водопада, и романтика охватывает душу, смотришь на чистые, прозрачные струи холодной воды и в голову приходят светлые мысли. Прохлада и свежесть наполняют воздух, нагретый яркими лучами солнца. Кажется, что нет на земле красивее и роднее этого места.

ПОСЁЛОК

Вокруг посёлка горы, посмотришь в любую сторону и перед взором - панорама гор. Посёлок раскинулся в долине между гор, заросшей развесистыми кустами черёмухи. 
Строятся новые дома сразу оставляют сады черёмухи вокруг домов. Дома все деревянные: двухэтажная школа, универмаг, банк, почта. Всё соединено деревянными тротуарами, повсюду лужайки зелёной травы и  жёлтых одуванчиков. Вдоль шоссе протянулся большой стадион с сооружениями для занятия спортом. На окраине посёлка шумит быстрыми водами речка Сарала, названая по- хакаски (точно не помню – но вроде – серебряная или блестящая), красивый большой мост и длинный  тротуар (километра два в длину) с перилами и скамеечками соединяет посёлок с домом отдыха. Вдоль всего тротуара тянутся высокие деревья черёмухи – сплошные заросли. Посёлок называется длинным словом -  «Орджоникидзевский», потому что когда-то, вероятно, бывал здесь Орджоникидзе. У клуба установлена статуя революционера.
Но название посёлка в основном в документах , а люди попросту  «окрестили» посёлок – « Гидра»,  это просто и по сути, ведь главное сооружение  в посёлке – гидроэлектростанция. Клуб большой с танцевальной площадкой и будкой для оркестра на улице. Беседки и скамеечки по всей огороженной территории клуба, куда входит, и черёмуховый сад  с аллеями для прогулки, а за садом река.
          Новый посёлок  примыкает к старым поселкам, которые растянулись вдоль шоссе между гор на пять километров до Мраморной горы.
               
ДОМ

Семья строит новый дом – не большой: комната, кухня и открытая веранда с кладовкой. Дом на берегу реки, перед домом маленький садик с яблоньками – ранетками. Садик лежит внизу под бугорком перед домом и создаётся впечатление, что дом как бы отгорожен от дороги пригорком  метра в два высотой. Мама и бабушка  штукатурят стену в кухне. Мама еще очень молодая красивая женщина, да и бабушка стройная тоненькая, и совсем не старая. В стене набиты рейки и в них женщины  забивают штукатурку, которую им готовят мужчины и приносят в большом тазу.
      Я хочу тоже забить ячейку, но мне не разрешают, так- как в штукатурке  кроме глины и песка много извести. Отец приносит мне смесь из глины и песка, и я довольная  набиваю в спичечный коробок кирпичики и сушу их на улице (на печке)  - это занятие увлекает меня. Работы по дому много – надо закончить отделку к зиме. Огород уже посажен  Лето сибирское короткое.
               
В УНИВЕРМАГЕ

По всему посёлку  - тротуары и в любую погоду можно ходить по ним в модных туфельках. Мы – три сестры – нарядные, в новых сандаликах и белых носочках, с большими бантами на головах гордо вышагивали к универмагу. На плечах у старшей сестры  накинут «газовый» шарф, белый, почти бесцветный с красными полосками по краям. Мы любили играть дома с этим шарфом –  берём шарф за уголки, подкинем его, он надувается как парашют, а мы стараемся успеть сесть под него, пока он опускается.
            В универмаге было много красивых вещей , но нас интересовали игрушки: уточки, зайчики, курочки, которые клюют зернышки и мягкие плюшевые медведи. Меня интересовали простые пакетики размером с детскую ладошку, На лицевой стороне нарисована уточка, а на другой кружок, закрытый резиной, когда подуешь на резинку, « уточка» крякает: « кряк -кряк» и кажется, что крякаешь сам  - пакетик в руке не видно. Подойдешь к кому- ни -будь и крякаешь и становилось весело. На других  пакетиках были нарисованы  кошки , которые мяукали. Если была нарисована собачка –  дуть надо  быстро и собачка громко гавкала: « гав – гав»  Эти игрушки были как живые  - и это меня забавляло. Клаве нравились  игрушки  и игры с заданием что-то построить или отгадать а Люду интересовали уже больше книги  -ей было уже почти девять лет.    


               

ОХОТА

Какая хорошая была охота! Я запомнила, как дедушка приносил мне «хлеб» от зайчика, лисички и даже волка. Смотрю, как дедушка достаёт из кармана корочку хлеба и говорит, кто его мне послал. Я верила дедушке, хотя уже понимала, что это игра, что это шутки, но ждала всегда подарки.
       С подарком бежала в комнату под стол, закрытый вязаной скатертью с кистями до пола, ела хлеб с аппетитом, и фантазии моей не было предела – под столом мне никто не мешал, и я погружалась в свои фантазии.
       Я представляла ясно, как сидит зайчик под кустом и машет мне лапкой, как лисичка хитро жмурит глазки, и даже хотела всегда представить себе улыбающегося волка, это было трудно, но весело. Фантазии моей не было границ – может быть, поэтому я с нетерпением ждала « хлеб из леса».
        На кухне отец вытряхивал целый мешок дичи: рябчики, тетерева горой лежали на полу. Женщины ахали: «Опять неделю с пером возиться!» - но были весёлые и довольны. Дядя Валя (младший брат отца) приносил связку белок - (В последствие сшили из этих шкурок его дочке Наде шапку- ушанку.)  Охотники наши были молодые, здоровые, красивые мужчины – настоящие добытчики для большой семьи.


ПРОТОКА

На охоту ходили редко, а вот рыбалка была постоянным занятием. Невода постоянно просыхали по очереди на заборе  - то один, то другой. Горная речка шумела чистой водой прямо за оградой нашего дома. ,вода была такая чистая, что даже на глубине  были видны камешки,  но быстрая и холодная.
   Для детей «как по заявке» оставалась каждое лето после весеннего разлива протока глубиной по колено с песчаным дном. Это было наше любимое место для игр. Целыми днями мы гуляли там, строили замки из песка, ловили бабочек. Как много было красивых разноцветных бабочек с яркими кругами «глазами», как мы их называли. Светлые и тёмные крылышки с полосками и точками сверкали на солнце, а белые «капустницы» кругами сидели на камнях и песке, мы бегали и разгоняли их. Бабочки взлетали целыми стаями, словно снег и снова опускались кругами на песок. Иногда ловили мы «усачей» - маленьких рыбок с усами и большой головой, накалывали вилкой, отвернув камень под которыми они прятались, но удача редко нас посещала. Вот в
этой протоке и случилось чудо.


ТАЙМЕНЬ

Летом река мелела, уходила в главное русло, оголяя камни, оставляла «подарки» в виде брёвен и деревьев с выдернутыми корнями – всё это добро собирали люди и сушили на дрова.
       Вдоль заборов за огородами весело бежал ручей – протока от реки, тропинка жалась прямо к заборам на возвышенности берега.
         Дед и два его сына (отец наш и дядя Валя) шли по тропинке с утренней рыбалки,  наловили хариусов и линьков полведра, замёрзли в холодной воде и торопились домой.
         Дед нёс невод, у отца было ведро с рыбой и только у дяди Вали не было ничего в руках. Вдруг услышали всплеск по воде - как кто-то, вроде, ударил палкой, но никого вокруг не увидели. Глянули на протоку и не поверили своим глазам – прямо против нашего забора в протоке металась в  воде огромная рыбина.
Рыба, видимо, случайно попала в протоку  из реки и пыталась навстречу потока выбраться с мелководья  - она была огромная, около двух метров, вода даже не скрывала её.
      Дядя Валя прыгнул в воду и сумел обхватить руками и ногами рыбину – это было очень тяжело, рыбина извивалась, старалась вывернуться от преследования, но дядя Валя  не сдавался.
       Дед и отец размотали вмиг невод и накинули на рыбину и дядю Валя вместе. Рыбина еще сильнее моталась, билась о камни, но дед и отец тащили уже невод на берег. Дядя Валя кричал: «Режьте невод – она меня прибьёт о камни».
   Прибежали на крики женщины и стали помогать освобождать дядю Валю – так что им удивляться было некогда.
    Когда освободили дядю Валю, сели все на камни  и молчали (наверно от стресса). Дядя Валя был весь побитый, дрожал от пережитого страха, он старался улыбнуться, хотя  улыбка получалась кривая.
     И вот – на песке лежит эта громадина, еще вздрагивает всем телом, потом затихает  - но трогать её ещё нельзя, возможно, она ещё может ударить – поэтому детям не разрешают подходить близко. Странно, но мне жалко рыбину и я шепчу: «Дурочка, зачем ты залезла в нашу протоку», но она, наверно, меня не слышит. Вскоре понесли на одеяле рыбу домой. Рыба лежала через всю веранду. Подвесили на крюк и закрыли. Хвост доставал до поли  и мы гладили рыбу за хвост, и очень её жалели. Это был таймень!
   Вот такая история случилась в нашей семье.  Случилось чудо, может быть, один раз в тысячу лет, а может быть – к войне.




ОГРАБЛЕНИЕ
    
Отец работал продавцов, часто ездил с отчётами в командировку. Одевался шикарно – кожаное пальто, хромовые сапоги и кожаная кепка – все гармонировало с большим черным кожаным портфелем с документами.
     Уехал куда-то (в Ужур или Шира), с неделю его не было. Вечером кто-то постучал в окно кухни, мама выглянула – стоит за окном человек, голову наклонил, лица не видно, одет очень бедно: на нём  рваная телогрейка, серые валенки с галошами, потрепанная шапка (ухо на ухо), брюки в заплатах. Мама испугалась, задёрнула шторку и слышит голос: «Паша, это я. Открывай». Ахнула мама, поняла, что случилась с отцом беда. Отец вошёл  на веранду  и все запричитали, а бабушка говорит «Саня, (так она звала нашего отца) иди на улицу, скорее снимай всю эту рвань, и беги к соседям в баню -  как раз она протоплена»,дядя Валя побежал тоже в баню и остриг нашего отца наголо, а дед собрал в кучу всю рвань, унёс на камни за ограду, облил керосином и сжёг.
      А, что же произошло? Отец сел в поезд, может, выпил, разделся (в поезде было жарко)
и лёг спать - уснул крепко, проспал довольно долго. Проснулся оттого, что кто-то хлопнул дверью и удивился – в купе он был один.
     Ужас охватил потом, когда увидел , что исчезли все его вещи, а вместо них -  висит рвань. Сел и не знает, что делать – поезд набирает скорость после остановки, догонять кого-то нет смысла. Вошёл проводник и удивился: « Вы разве не сошли на остановке? Я ещё спросил, почему Вы раньше выходите? А, Вы нагнули голову и махнули рукой, а мне некогда было разглядывать – поезд стоял две минуты»
    Пришлось отцу одеть всё, что оставил ему «заботливый» вор  и в этом отец доехал до дома, а что поделаешь – ищи ветра в поле  - зима, холод не шутит, главное портфель живой, все документы там, хорошо, что отец догадался положить его под голову, как будто предчувствовал беду.
       Отец купил  новое пальто, и потом все со смехом вспоминали этот случай, а отец так и не признался – выпил ли он в тот раз.
       Как странно – прошло больше полвека, а я , как в  кино, вижу отца в этой странной одежде , а ведь мне-то шёл только седьмой год. Отец был оптимист, и всё воспринимал без особых сердечных мук.

РЫБИЙ ХВОСТ

Когда строили дом, обеды готовили во дворе на печечке. Запах разлетался по улице, и, вроде, приглашал на обед гостей. Постоянно приходила на обед бедная девушка – «побирушка» (так называли тогда нищих). Готовили хорошие обеды – работы по дому было много, и питаться надо  нормально -  всегда были супы и второе, и сладкое, да и любили хорошо поесть. Обедала девушка вместе со всей нашей большой семьёй, поела, поблагодарила и пошла. Кладовку в обед всегда отмыкали и закрывали лишь на вертушку.
 Все ещё сидели за столом в кухне, лишь тётя Маруся ( жена дяди Вали) ушла в зал, случайно посмотрела в окно и увидела – идёт эта девушка от нашего дома, а из её сумки торчит большой  хвост  рыбы. «Откуда у неё рыба? Сумка висела на спинке её стула и была пустой.  Ведь это она украла рыбу у нас» - догадалась тётя  Маруся и побежала догонять воровку. Никто не понял, куда рванулась тётя Маруся, но вскоре она вернулась с большой рыбой кетой и рассказала, что девушка заглянула в кладовку «под шумок» и взяла кету, но рыба не вошла в сумку, и хвост торчал из неё. Взволнованная и запыхавшись, рассказала тётя Маруся: - «Я её отругала, и сказала, чтобы больше она не приходила на обеды – она нас так отблагодарила» - сказала тётя Маруся. Вот так в жизни – не ценят люди то, что легко достаётся, а потеряв уважение и доверие к себе других людей, трудно что-то вернуть, и, порой, даже невозможно.



СТАНЦИЯ «ШИРА»
 
Отец решил поехать поискать новое место для жизни – причину его решения не знаю, думаю - хотел жить отдельно со своей семьёй.  Сначала ехали на грузовой машине до станции «Копьёво», затем на поезде до станции «Шира» в Хакасии. Ехали вчетвером: отец, мама, я и Валечка, Люда и Клава пока остались у дедушки. В «Шира» нашёл отец квартиру и устроил нас на время, а сам поехал  по деревням искать место работы. Мама с дочками осталась жить в хорошем, чистеньком домике с приветливой хозяйкой, которая постоянно пускала квартирантов. Как-то вечером спрашивает хозяйка маму: « Прасковья Васильевна, вот перед вами жила у меня Мина Черных – вы ведь тоже Черных – это не ваша родня? Ей всегда  было некогда,- сынок у неё был маленький Юра, так она  почти о нём не заботилась, я его мыла и ухаживала за ним, а вот вы совсем другие и девочки ваши ухоженные и воспитанные».
   Мама так и замерла от стыда – ведь это Мина (младшая сестра мужа маминого – нашего отца), уж мама знала, какой может быть Мина, и   поняла, что хозяйка что-то не договаривает…
    Мама знала, что Мина давно уехала из дома по решению деда (её отца) и с роднёй почти не общалась, и о ней ничего не знали – где она и как живёт. Разговоры о ней  - была закрытая тема, а встречи были редкие и даже иногда тайные с её сестрой Фаиной. Мама не хотела ворошить этот вопрос  и ответила, что это просто совпадение и однофамильцы – ведь по Сибири много Черных, наверно,  хозяйка поняла маму, и к этому разговору больше не  возвращались, и мы спокойно жили здесь уже неделю.

       
ОЖИДАНИЕ МАМЫ (УЖИН)

Уже целую неделю живём (мама, я и младшая сестричка) на квартире  на станции Шира.
Мне уже почти семь лет, а сестрёнке Валечке три года. Мама иногда оставляет нас  и я смотрю за сестрой – мама мне доверяет. Однажды вечером ушла мама в привокзальный ресторан  за ужином - она всегда покупала там суп, или щи и приносила в бидончике для нас и для себя (на квартире мы не готовили еду).
         В этот раз её долго не было,  мы волновались – она всегда приходила очень быстро,  даже хозяйка шутила: « Вы бы, Прасковья Васильевна, хоть погуляли бы в ресторане – а Вы всё торопитесь к своим дочкам,  мне даже завидно».
         Уже стало вечереть, а мамы всё не было. Мы сели на маленькую скамеечку у печки и с грустью в глазах ожидали маму, но её нет, а на дворе уже поздний вечер и темно.
         Хозяйка говорит: «Девочки, мои хорошие, идите спать, я вам постелила постель – и неловко пошутила – будете моими дочками, у меня нет детей, мама ваша, наверно, уехала и оставила вас мне». И пошла спать.
         Мы тоже побрели и не раздеваясь легли на кровать, но нам не спалось, мы потихоньку встали и пошли на кухню, там было светло, сели на скамеечку и тихонько заплакали.
      Я плакала, и всё же утешала сестрёнку: «Не плачь Валя, мама нас не оставила, она нас любит, она добрая», а сестра  добавляла: «и красивая». Это была правда – мама наша была красивая.   
     Сидим, плачем и ждём. Вдруг услышали стук в дверь сеней, хозяйка встала, ахнула, увидела нас в кухне и побежала открывать дверь – пришла мама.
      «Что случилось с Вами? И девочки не спят, я их уложила спать, а они здесь. Зря я пошутила, не знала, что они такие заботливые у Вас, простите меня, милые».
        Мама была очень взволнованная, глаза  заплаканные. Мы бросились к ней и еще сильнее заревели. « Ладно, не плачьте  - всё хорошо»  - утешила нас мама и  мы сели есть щи, а она рассказала, что её так задержало.
       В ресторане купила мама  бидончик щей и подала буфетчице тридцатку (были тогда такие деньги – помнится, розовая тридцатка, большая), а сдачи у буфетчицы, вроде, нет. Вот и ждёт мама сдачу (деньги по тем временам большие), но буфетчица не обращает внимания на просьбу  отдать долг.  Проходит час и другой  - всё то же. Обратно щи буфетчица не берёт и деньги не отдаёт, может быть. ждёт, когда покупатель уйдёт, а завтра она не работает. Скоро одиннадцать часов вечера – а сдачи нет, буфет закрывается, мама сидит, буфетчица куда-то уходит и приносит деньги. «Вот, разменяла – немного не хватает» - со злом в голосе говорит она. Мама берёт сдачу, заплатила в три раза больше за эти  щи и, заплакав, от обиды уходит.
       Вот и вся история.
Хозяйка засмеялась и рассказала маме, что это обычная уловка буфетчицы – нет сдачи, а пассажирам некогда ждать, уезжают – вот ей и «навар». Теперь и мы все были «на чеку».

ЛЕСПРОМХОЗ
    
Приехал отец и увёз нас в маленький посёлок – леспромхоз, в котором жили рабочие леспромхоза. Рабочие пилили лес где-то в тайге и вывозили на машинах по лежнёвке – дороге в виде двух тротуаров из толстых плах, настеленных по просекам в тайге и по степи.
      В посёлке было несколько бараков, магазин в том же бараке, где поселилась наша семья.
Скоро приехала Клава и мы зажили весело – место было красивое, лес рядом, простор, ребятишек много. Кроме магазина – никаких служебных помещений; ни клуба, ни больницы, ни детского сада, ни школы – гуляй на просторе,
наслаждайся природой! (Думаю, что взрослым не очень в посёлке нравилось, но была работа для отца продавцом в магазине).
     Я помню чётко, что считала себя дочкой начальника, задавалась. Выйду на крыльцо барака в белом платье и  красуюсь, думаю, что я всех девчонок красивее. (Это ж надо, до сих пор помню это ощущение гордости и стыдно вроде теперь, а тогда нравилось).
     Бывало, прошу девочек подружек: «Скажи – чайник.», а сама отвечаю: « Мой отец начальник». Эта игра продолжалась долго, но однажды мама услышала, как я хвалюсь перед подружками и засадила меня на день дома, да ещё добавила: «Раз ты не уважаешь подружек, хочешь показать, что ты лучше их – то сиди дома одна».
      Конечно, я подсознательно понимала, что мы были лучше одеты, чем дети в посёлке, да и ухожены мы были лучше  детей бедных лесорубов, но играли все вместе весело и дружно. Желание моё красоваться  быстро прошло, и я больше никогда так не делала.

КОРОВИЙ БУНТ

Почти у всех в посёлке были коровы, и вот однажды произошло подряд два страшных события. У соседей рядом с нашим бараком был дом отдельный и надворные постройки. У них имелась очень бодливая корова, даже пастух боялся её,  и часто она находилась в стайке, из которой её кроме хозяйки никто не выпускал.
 Воду ставили сразу у двери и быстро закрывали дверь, чтобы корова не выбежала в пригон.
      В семье была девочка лет тринадцати, дома кроме неё никого не было, но надо было напоить корову. Девочка взяла ведро с водой и понесла в загон, приоткрыла чуть дверь стайки, но ведро было тяжёлое, девочка не смогла быстро поставить ведро и захлопнуть  дверь – корова ринулась  в дверь, пролила воду и накинулась на девочку…
       Когда прибежали родители, увидели страшную картину – девочка лежала у изгороди пригона, а корова всё ещё моталась в безумном беге по пригону. Мать девочки плакала и всё причитала: « Доченька, ведь я тебе строго запретила поить корову, зачем же ты пошла, милая моя» но доченька уже ничего не слышала. Весь посёлок провожал девочку в последний путь – это было общее горе.
        Родители девочки не могли держать эту корову и решили продать её на мясо.
         За стеной барака, почти против наших окон, разделали тушу коровы, кровь на траве
присыпали землёй, а мясо сдали в магазин.
       Вечером должен был пастух пригнать стадо коров, но вдруг послышался рёв – впереди стада бежал бык, он страшно ревел, всё стадо с рёвом неслось за ним на наш барак, к тому месту, где была присыпана землёй кровь.
     Бык подбежал к бараку и с размаху ударил рогами в стену, затем стал рыть копытами землю в том месте,  где была кровь. Он страшно ревел, а коровы бегали вокруг, тоже ревели и рыли землю копытами, вырывая клочками траву – пыль клубом поднималась над стадом, и это делало картину более страшной..
       Мы сидели дома, боялись, что бык может разбить окно, а бежать нам было некуда – коровы бегали вокруг барака с диким рёвом. Пастух выбился из сил, стегал плетью по земле, но это было всё напрасно. Отец наш стучал из окна магазина пастуху, чтобы он немедленно убегал, пока его не затоптали коровы.
       Бунт продолжался с полчаса, пока бык устал и стал тише бить ногами и все нюхал то место земли, где была кровь. Кровы перестали бегать, собрались вокруг быка, пастух стал плетью разгонять коров. Прибежали мужики  и погнали своих коров по домам, а быка ещё не трогали –он стоял, мотал сильно головой из стороны в сторону и мычал, как будто от головной боли. Вскоре бык перестал мотать головой и мычать,  и пастух погнал его от бараков в загон. Всё стихло.
      Ночью собрали мужики много мешков земли с того места, где был коровий бунт, увезли к реке и спустили в воду, А к бараку привезли чистой земли и дёрн, всё засыпали и закрыли ветками. Работали всю ночь, а утром хозяйки сказали, что у коров вечером не было молока. Вот так и закончился ужас, но в памяти остался страх перед этими ( в общем -то добрыми ) животными.

ИГРЫ  (ГВОЗДИК)

Главное занятие летом - были игры во дворе. Иногда игры были странные, но они нам нравились. Играли в «гвоздик».
      Выстрагивали  гвоздик (размером в небольшой гвоздь), копали луночку и ножичком забивали гвоздик. Кто ударил мимо –  искал спрятавшихся ребят.
       Вытаскивать надо было зубами – пока достаёшь – все спрячутся. Идёшь искать – нашёл, бежишь, забиваешь «гвоздик» сколько успеешь и прячешься. Родители не разрешали играть в эту игру, а нам было весело, грязные и весёлые являлись домой.
     Ещё забивали кол – так играли только мальчишки  - кол забивали топориком – вытаскивать было трудно.

ПОДО ЛЬДОМ

Зима была снежная, сугробы сравняли пригорки. засыпали реку. Прорубили прорубь в реке узкую, чтобы только проходило ведро. За водой ходили только родители.
      К ведру привязывали верёвку и завязывали на руке (течением могло унести ведро, ведро становилось тяжелое, и  вытаскивать было трудно  из проруби).
      Однажды пошла за водой девочка лет тринадцати (потом все долго гадали, почему послали ребёнка за водой). Взрослым было не опасно – прорубь была узкой. Ведро опускали в прорубь на верёвке и вытягивали как из колодца. Было тяжело.
       Девочка опустила ведро на верёвке в прорубь, вода наполнила ведро, и течением потянуло его. Девочка пыталась удержать ведро, верёвка, привязанная к руке, натянулась, девочка наклонилась к проруби, удерживая верёвку, и соскользнула в прорубь. Прорубь пропустило без задержки тоненькую фигурку бедной девочки.
      Два дня искали в реке бедняжку. В снегу прорывали  ямы до льда, прорубали лёд и баграми искали  тело. Наконец, нашли тело девочки – на руке  была привязана верёвка и ведро (течение в реке было тихое и девочку не унесло далеко).
       Я впервые испытала острую боль утраты,  девочка была старше меня, но сёстры дружили с ней и она часто бывала у нас . Я не верила всей трагичности происшедшего  до конца, трудно было понять, что человек  уходит навсегда сразу
и безвозвратно.
      Жизнь  давала суровые уроки.

АВАРИЯ

Раз в неделю ездил отец за продуктами  на телеге  в другой посёлок. Клава и я встречали его и подъезжали с ним в посёлок. Местом встречи была горка. Это  - небольшой холмик, дорога проложена по склону, с одной стороны -  «стенка», а с другой – спуск метров пять, не очень крутой. как детская горка. Мы забегали на холмик и смотрели – едет ли отец.
   Когда отец проезжал склон и выезжал на ровное место – мы бежали к нему  и вместе все въезжали в поселок.
     Однажды прошёл утром дождь, и дорога была мокрая. Когда отец въехал на склон, телега вдруг стала накреняться  и поползла  по скользкой дороге. Лошадь удержала телегу. Но телега  накренилась и ящики с водкой и другими продуктами свалились на склон. Лошадь стояла поперёк дороги.
      Отец старался удержать ящики, но тщетно. Слышен был звук разбивающихся бутылок – водка ручьём стекала по склону. Телега почти опустела. Отец вывел лошадь и беспомощно сел на мокрую траву.
      Мы побежали к нему и обе заревели – было жалко отца. Отец поднялся  - «не ревите, сейчас будем хлебать ложками водку, видите, как весело она бежит – сказал он – бегите в посёлок и скажите маме, чтобы попросила мужиков помочь собрать, что осталось».
    Мы поняли, что он невесело пошутил на счёт ложек  и сам очень расстроен.
    Вскоре приехал отец с тремя мужиками, которые помогли собрать продукты и пустые ящики. Вот так закончилась эта история.  Теперь отец был бдительным и всегда слезал с телеги в этом месте и вел осторожно лошадь.

У ХАКАСОВ

На следующий день взял отец несколько оставшихся бутылок водки после аварии, поехали вместе с мамой к хакасам на озеро.      
Хакасы приняли их хорошо, отец умел налаживать отношения в любой ситуации.
Сразу усадили обедать.
     Стол был низкий (наполовину ниже обычной табуретки), сидели на полу, гостям дали маленькие подушечки. Мама никак не могла усесться, а отец сел быстро – ноги калачом,  весело рассказывал смешные истории и анекдоты. Хакасы дружно смеялись
( говорили по-русски – хакасы знали все русский и понимали  хорошо).
    Подали обед и брагу. Мама лишь попробовала еду – не то что пить брагу (отец сказал, что она болеет), а сам уплетал всё подряд за двоих. Но его анекдоты были лишь предисловием к главному.
     После обильного обеда попросил отец, чтобы хакасы наловили  две бочки карасей (пустые бочки отец привёз с собой). Хакасы согласились уважить такого хорошего гостя, да ещё который приезжает с гостинцем – с водкой. Рыбы в озере тогда было полно, и вскоре полные бочки стояли на телеге,  Отец поблагодарил от души хакасов, что-то ещё заплатил, и обе стороны остались довольны.   
        Умел отец найти выход из сложившегося неприятного положения. Рыбу продал в магазине и покрыл расход от аварии с пролитой водкой.
        Мама дома призналась, что ей плохо всё ещё от еды. Отец засмеялся и тоже сказал, что второй день не может на еду даже смотреть – тошнит от браги и прочего, но добавил: «Ради дела – и ежа съешь».
 Мама только развела руками: «Ну, ты, Саня – артист». - «Не артист – а аферист» - поправил он её и засмеялся.

ОСЕННИЕ КОВРИКИ
   
Лето пролетело быстро. Ветер срывал листики с деревьев – они были пёстрые; красные, жёлтые и зелёные. Я с подружкой собирала их. Мы укладывали листики на крыльце дома в разноцветные коврики.
    Коврики лежали на ступеньках крыльца – так что отцу и маме приходилось прыгать с крыльца прямо на землю через пять ступенек.
       Мальчишки разбрасывали тайно наши «произведения искусства», мы дрались с мальчишками и раскладывали новые коврики. Вскоре мальчишки стали собирать нам листики, им понравилось тоже раскладывать из листьев узоры.
    Ещё весной нашли мы случайно гнездо маленькой птички. Пёстрые яйца лежали в гнезде. Я знала, что нельзя трогать яйца – птичка тогда может бросить гнездо. Мы спрятались за кустами – вскоре прилетела птичка и села в гнездо.
      Теперь у нас была тайна, иногда мы прятались за кустами и любовались птичкой. Один раз я увидела, что птичка несёт в клюве червяка. Мне очень не нравились червяки, меня охватывала дрожь при их виде.
      От вида червяка в клюве птички стало мне не приятно,  я побежала к маме рассказать об этом.  Мама успокоила меня и попросила не тревожить птичку – у птички есть уже птенцы.
       Была уже осень, и мы решили глянуть – как там гнездо. В гнезде лежали пёстрые скорлупки. Мы взяли скорлупки и стали их раскладывать между листиков в ковриках – стало ещё красивее, как нам с подружкой казалось.
       Мальчишки (бандиты – как мы их называли) не разбрасывали теперь нашу игру, хотя сами давно не интересовались листиками.
      Наступил конец августа, впереди ждала меня школа. Мне было уже восемь лет.


В ПЕРВЫЙ КЛАСС
   
 Школы в посёлке не было. Первого сентября 1940 года  пошла я в первый класс. Вместе с сестрой и родителями отправились мы в другой посёлок в школу – это было  далеко – примерно полчаса ходьбы, но другого выхода не было. Детей возили зимой на лошади, а по осени все дети ходили вместе.
       Теперь превратились мальчики в «рыцарей» - отец разговаривал с каждым отдельно – они решили охранять меня. Мальчишек было четверо, и они учились уже во втором и третьем классах. 
       Дорога до школы проходила по  редкому лесочку. Было очень красиво  - лес стоял нарядный. Под слабым ветерком шелестели золотые листики берёзок, кусты рябины сверкали красными ягодами.
     Нарядная природа развеяла немного мой страх перед школой. Уже много дней меня волновало это событие. Я вспоминала, как я ходила в детский сад, когда семья жила на «Гидро» с дедушкой. Была я очень стеснительная, меня утомляла  шумная игра ребятишек, я боялось спросить что- то у воспитательницы. Когда в зале раскладывали игру – железную дорогу, и все дети садились вокруг – я старалась сесть вдалеке на стульчик
(к удивлению воспитательницы). И вот снова надо идти в незнакомый коллектив – это пугало меня. 
     В первый класс поступали человек десять – из них только две девочки – я и девочка из этого посёлка. Молодая, красивая учительница встретила нас приветливо – все мои сомнения развеялись, и я с радостью вошла в класс. Учительница мне очень понравилась. Меня и девочку посадила учительница на первую парту.
      Учёба пошла хорошо, даже весело, но скоро девочку увезли куда-то, и я осталась одна среди мальчиков. Мальчики меня не обижали, и я почувствовала себя принцессой - мне даже разрешалось не выходить из класса во время перемены. Я, конечно, гордилась этим,  пока не произошёл поворот в моём зазнайстве.

УРОК

Учёба шла своим чередом – я привыкла к школе, распорядку и стала чувствовать себя свободно.
На уроке повернулась я к мальчику, который сидел за мной на второй парте, и показала ему язык. Учительница писала на доске и не видела, что я повернулась.
    Мальчик схватил свой пенал с карандашами и ударил меня в лоб. Удар был слабый, но звонкий – карандаши зазвенели, учительница повернулась и всё поняла. Я сидела красная от стыда.
    Учительница сказала мальчику, чтобы он встал и извинился за то, что ударил девочку. Я была довольная, но не долго. Я подумала , что меня не накажет учительница – ведь я одна в классе девочка.
      Получилось совсем иначе – меня поставила учительница у доски. Вот где был стыд! Я стояла перед классом, и тихие слёзы  невольно набегали на глаза. Скоро прозвенел звонок и освободил меня от наказания.
     Это был для меня урок – я понимала, что всё было справедливо. Отношение  учительницы ко мне было такое же, как к мальчикам. (Конечно, было чуть обидно.) Это был конец моему зазнайству. Мне стало даже легче чувствовать себя в классе.

         

СТАНЦИЯ «УСТЬ-БИРЬ»

В школе я проучилась не долго. Семья переехала на станцию  «Усть- бирь» - очень  жалко было расставаться с учительницей и с классом.
    Железнодорожная станция представляла собой большой посёлок; средняя школа, клуб, столовая,  больница и несколько  добротных домов новой постройки составляли центр посёлка.
    В одном из домов нам дали квартиру (с поселением на две семьи). Отец устроился работать заведующим столовой, а сестра и я продолжали учиться теперь в средней школе.
     Железная дорога проходила рядом с домом (через шоссе) – вокзал располагался вдалеке от посёлка – вокруг было просторно, степь.(От нашего дома до вокзала – минут десять ходьбы или даже меньше).
        После тихого леспромхоза -  станция ошеломила нас шумом. Поезда с грохотом шли и шли мимо дома. Вскоре мы привыкли и перестали обращать внимание на стук колёс поездов. Нас захватили новые события, и, к радости, приехала старшая сестра Люда от деда.
      
 
СЛОН

Приехал дедушка и привёз игрушку – заводного слона. Слон был небольшой, примерно с небольшой утюг или будильник. Ключиком заведёшь слона и поставишь на пол                - слон заурчит – « ур, ур, ур» - и шагает, немного поворачивается с бока на бок. Забавно смотреть, а главное  - если кто придет – заведёшь потихоньку слона и поставишь под табуретку, на которой сидит гость.
        Слон заурчит и зашагает – Что это? – встрепенётся гость – а слон идёт себе, как ни в чем, ни бывало – и урчит. Весело нам – схватим слона и удирать с сестрой, чтобы не было нагоняя от родителей.
       Такие игрушки были редко,и все воспринималось как диковинка.
         Мне больше нравилось играть на улице, и вскоре слон перестал меня интересовать. Он стоял среди игрушек и мы очень редко его заводили – но мне очень хотелось узнать, почему он ходит и урчит. Эта мысль не давала мне покоя.
         Вооружившись отвёрткой , я принялась за дело. Ловко разобрала слона,  складывала все винтики аккуратно подряд – я была уверена, что снова соберу игрушку.
       Разобрав слона – не увидела ничего интересного. Тут-то и началось самое интересное! Собрала (как мне казалось всё правильно) – слон не хотел идти и не урчал.
Я перебрала ёще раз – слон молча стоял. Я поставила вредного слона на старое место.
       Когда обнаружили, что игрушка сломана – сёстры сразу поняли – чьих это рук дело , и я получила «вознаграждение» от сёстёр в виде щелчков и тумаков, но жаловаться на сестёр у меня охоты не было.
      Душа моя успокоилась, мысли меня уже не терзали (что там внутри слона) и я даже не обижалась на сестёр.

СТЕПЬ
   
За железнодорожной линией простиралась степь. Возможно, когда-то здесь было заболоченное место, потом всё высохло,  и по всему поло были сухие кочки.
    Многие дети любили там играть, сёстры тоже бегали в степь, иногда брали и меня. Мы садились на кочки как на стульчики, вокруг было много цветов.
    Мне очень нравились степные тюльпаны – жёлтые и красные. Они росли между кочек, сверкали на солнце своими золотыми головками.      Красивые бабочки кружились над тюльпанами; тёмные с жёлтыми полосками на крылышках, светлые с тёмными кругами – кольцами. Словно калейдоскоп пролетал перед глазами.
     Мы пытались ловить бабочек. Но это было сложно, а вот любоваться на них было просто и весело.
    Ещё нравился мне ковыль. Если возьмёшь один стебелёк – то, вроде, ничего особенного. А, смотришь вдаль – ковыль переливается как волны морские, сверкает серебром под лучами солнца – живое море колышется под ветерком, глаз невозможно оторвать от красоты.
     Родители волновались за нас, не разрешали ходить за линию железной дороги – но разве мы могли утерпеть и не видеть прелести степи, Тайно бегали играть в степь, хотя и были очень бдительны, переходя линию.   

ОБЛАКО
   
Однажды, набегавшись вволю, «бухнулись» мы в траву между кочек, отдохнуть и полюбоваться на бабочек. Я лежала и смотрела на небо. Небо было голубое, голубое – редкие облака бежали, подгоняемые тёплым  ветерком.
    Небо было таким далёким и красивым – облака сливались, и мне виделись фигурки «собачек, медведей, рыбок». Очертания фигур менялись, облако расплывалось и снова удивляло новой загадкой – я старалась увидеть новую фигурку.

    Вдруг привлекло моё внимание большое скопление облаков. Мне показалось, что эти облака похожи на человека с бородой. Огромная фигура на горизонте – я ясно видела лицо, плечи, белую одежду. Всё виделось так ясно, что я не могла оторвать глаз от облака. 
      Изображение не расплывалось,облако стояло на одном месте. Мои мысли работали – я подумала, что это  Бог и мне стало как-то не по себе, я разволновалась и только смотрела на облако. Не знаю, сколько секунд или минут стояло видение – я неотрывно смотрела на него, оно не передвигалось в отличие от других облаков. Возможно, мне только так казалось.
Потом облако стало бледнеть и исчезло.
      Я не сказала никому об этом случае – боялась, что мне не поверят, и рассказывать не было у меня желания. А, картина с неба так и осталась в моей памяти как фотография, и я всегда представляла себе Бога, таким как виделось мне в небе – в белой одежде с бородой. 
( К стати сказать – так оно и есть – видимо, моя фантазия правильно дорисовала то, что я знала раньше)

САМОЛЁТ
   
 Осень стояла тёплая и сухая. Солнце грело как летом и мы часто бегали за линию в степь. Отцвели тюльпаны, трава засыхала, но всё равно степные просторы манили нас.
     Однажды мы увидели самолёт. Самолёт был  не большой. На солнце блестели крылья. Задрав головы, мы не отрывали глаз от самолёта.             Конечно, и раньше мы видели много раз пролетающие самолёты, но этот самолёт сделал круг над станцией и стал снижаться на импровизированный аэродром ( просто обозначенную поляну для посадки самолётов).
       Все ребятишки (кто был в степи и сёстры) побежали к аэродрому  - это было не далеко. Я еле успевала за ними.
        Когда мы подбежали к аэродрому, самолёт уже приземлился,  рядом стоял мужчина, который встречал самолёт. Он разговаривал с лётчиком. Лётчик стоял в открытой кабине и был хорошо виден.
        Дети остановились вдалеке и смотрели на самолёт, не решаясь подойти ближе (на площадку аэродрома).
        Вдруг лётчик помахал рукой и позвал  детей к самолёту. Мигом подбежали дети и мы  - так близко нам ещё не приходилось видеть самолёт.
       Самолёт был двухместный, маленький, с широкими крыльями. В открытой кабине стоял лётчик и улыбался детворе. Он разрешил даже подойти к самолёту – девчонки гладили по боку самолёта и даже платочками старались вытереть пыль. Мальчишки пробовали самолёт на крепость – похлопывали (кто доставал) по краю крыла.
        Лётчик приветливо улыбался, потом сказал: « Спасибо, ребята, за встречу! Я рад с вами познакомиться! Я горжусь, что у нас в стране такие хорошие дети!  Теперь мне надо улетать, а вы передайте привет своим родителям от меня и  благодарность за отличное воспитание своих детей. До свидания! Бегите домой – я улетаю».
         Мы вмиг побежали передавать приветы, самолёт взлетел и сделал круг над станцией. Навсегда осталось приятное воспоминание об этой встречи. Лётчик мог бы и не подпустить детей к самолёту – но это, видимо, был чуткий и добрый человек и оставил в детских сердцах приятную память о себе.
         
ИГРА В «ПОЕЗД»

Осень 1940 года запомнилась мне навсегда. У людей было особое настроение – весёлое. Жажда жизни, оптимизм пронизывали работу и отдых. Наверно, подсознательно чувствовали люди, что впереди грядёт великое всеобщее горе, и души их хотели впитать больше радости, наслаждения мирной жизнью. Предчувствовали, возможно, что скоро исчезнет всё это, утонет в море слёз и горя на долгие годы.
       Особенно мне запомнился отец. Был он весёлым человеком – любил играть с детьми в шумные игры. Бывало, вечером  соберёт отец детей,  сам встанет впереди; он – «паровоз», дети – «вагоны». Вот паровоз загудел, вагоны задвигались – и побежал по поляне поезд.  Паровоз гудит: « у... у... у...» - набирает скорость, «колёса» вагонов  -  выговаривают: « чух – чух  чух», все быстрее летит паровоз, всё больше пристраивается вагонов – почти вся детвора хочет пролететь за паровозом. Несётся поезд по поляне – крики и смех, потихоньку сбавляет паровоз скорость, тише бегут вагоны.
      «Ух –ух...» - пыхтит паровоз устало, останавливаются вагоны... и со смехом все валятся на траву отдыхать.
       Взрослые играли в городки. Теперь дети сидели  в стороне – «болели» конкретно за отцов или старших братьев, орали на всю улицу от удачного броска отца или брата.
       Какая-то энергия кипела в людях, это чувствовалось даже в мелочах – помню, отец прыгал через перила не застеклённой веранды прямо на землю, мама даже его за это стыдила – но он лишь посмеивался. Общение детей с родителями было простым и близким.




ПАТЕФОН

Вечера в Сибири длинные и светлые – особенно в середине лета. Приятно посидеть не веранде в сумерках и послушать патефон.
     Отец выносил патефон приставлял к нему трубу (это был граммофон), начинался концерт по заявкам – пластинок было много. Слушателей тоже было достаточно – приходили соседи по дому и много незнакомых слушателей с других улиц. Люди усаживались на лужайке не далеко от веранды и слушали музыку из опер или из оперетт в исполнении знаменитых артистов.
    Много рассказов Чехова: «Злой мальчик»,
«Дама с собачкой»и другие знали уже почти наизусть. Сцены из пьес: «Вишнёвый сад», «Дядя Ваня» проигрывали довольно часто.
      Особенно нравился почему-то «Скупой Рыцарь», а арии  из оперы «Евгений Онегин» и исполнение глав из романа – были коронными номерами ко всеми концерту.
   К пластинкам прилагались портреты артистов – все они нам очень нравились.

НЕГР

Клуб был рядом с нашим домом – фильмы и концерты посещали постоянно родители, да  и детские сеансы были регулярны. Но одно событие всколыхнуло всю станцию.
     Приехал с гастролями негр! Это была большая и интересная для всех жителей неожиданность.
     Мало кто знал о жизни и обычаях негров, а уж видеть раньше негра не довелось никому из нашего посёлка. А, тут – на тебе – живой негр, да ещё певец!
     Помню – идёт он по улице – не очень чёрный, высокий и красивый, волосы кудрявые как шапка. За ним тянется  «хвост» детей (конечно и мы среди них). Негр повернётся, помашет чёрной рукой и улыбнётся – зубы как перламутр блестят на тёмном лице.
      Дети сразу остановятся как по команде - смотрит негр и смеётся. Дети тоже засмеются, но не отстают до самого клуба.  У клуба негр повернётся, поклонится с улыбкой детворе – все довольны.
     Может, думает негр: « Вот дикари», а ребятишки тоже размышляют: «Может, он дикарь? Тогда почему он певец?».
     Певец был очень талантливый, пел прекрасно – весь посёлок был на концертах и даже был бесплатный один концерт только для детей.
     Дети (мы тоже)  просто влюбились в негра и уже не считали его за дикаря. Гастроли негра были праздником для всех жителей нашего небольшого посёлка – станции.




МАНСАРДА
         
Осень вносила новый распорядок в нашей жизни. Всё лето старшие сёстры и я жили отдельно от родителей – комната (типа мансарды) на втором этаже нашего нового и совершенно пустого сарая была оборудована для нас. С нами жила ещё девушка лет шестнадцати – сестра жены соседа по квартире.
       Сарай был рядом с домом, построенный по правилам архитектуры (если можно без улыбки так сказать о сарае). Разумеется, мы жили там под неусыпным надзором родителей  - квартира в доме была у семьи не большая и это площадь для детей - давала немного простора для родителей и много радости для нас – детей.
      Нам было там очень хорошо и уютно. Не большое окно позволяло смотреть на улицу вечерами, как приходит поезд, идут люди со станции, гуляет парами молодёжь – вечера в Сибири летом длинные и светлые.
Главной по нашей мансарде была Клавушка (так звали мы соседскую девушку в отличие от сестры Клавы).
     Утром Клава ходила в столовую и приносила в бидончике или термосе горячий кофе или чай, иногда молоко и сдобу: булочки, пирожки и даже пирожное. Это был завтрак.
      Все бежали на улицу умываться и под команду Клавушки делали зарядку, затем завтракали. Гордость переполняла нас,  какие мы самостоятельные!
      Уборкой занимались сами – заправляли постели, убирали со стола, мыли посуду и пол – каждый день. Клавушка была, как  воспитательница, и ей это очень нравилось, а нам тем более - мы её любили (да нам бы одним и не позволили жить родители в мансарде).   
       На обед и ужин было строго приказано вовремя прибегать домой, мама строго следила за этим.  Вот так, вроде бы, и играли  - пока было тепло. Беззаботно и радостно летели дни, казалось, что так будет всегда – весело и сытно.

КОНЦЕРТ
   
По улице прошел слух – обворовали соседей. Дело было так. Дети соседей были дома одни. В дверь кто-то постучал, дети подумали, что это родители и не спросили - кто это – открыли дверь.
     Вошли цыганы, обманули детей и украли какие-то вещи. Когда родители узнали  - цыган и след простыл.  Может, уехали на поезде.
       Мама сказала нам строго – не открывать никому двери, когда родителей нет дома. Но наказ – наказом, а выполнение его – под вопросом. Мама ушла в кино, отец был на работе, и мы остались дома одни.
       Вдруг услышали, что кто-то постучал в дверь общего коридора. Люда пошла к соседям по квартире – но их не было дома.  И она открыла дверь.
      В комнату вошёл военный с чемоданом, Люда шла за ним. Клава строго взглянула на старшую сестру, отвела её в сторону и шепнула ей, чтобы она бежала за мамой в клуб.
     Клава соображала – как занять военного, чтобы у него не было возможности взять наши вещи – она не сомневалась, что он пришёл за ними. ( Да ещё с чемоданом!)
     Она поставила табуретку у самой двери и пригласила военного сесть – что он и сделал послушно. Меня и Валечку усадила на кровать. Затем  Клава достала мамины шали – их было три: чёрная, вишнёвая и белая – и положила шали  на кровать. Приготовления были закончены.
       Военный сидит, всё улыбается – Клава ему рассказывает (между делом) про воров. Да ещё и привирает, что воров – цыган - сразу поймали,  милиционеры на станции очень хорошие.
      Когда внушение военному было закончено, Клава объявила: «  А сейчас будет концерт».
Она ещё раз вышла на середину комнаты и артистично произнесла: « Концерт», поклонилась военному и убежала за кровать.
Мне сестра велела петь.      
     Военный захлопал в ладошки, и тут выбежала Клава в чёрной шали. Я запела ( вернее – заголосила) : « Отвори поскорее калитку, надень темнее накидку...» голос мой дрожал – но я продолжала тянуть, путая слова песни.
Клава кружилась, бегала по комнате, длинные кисти шали развевались, иногда похлёстывали по военному – он улыбался и хлопал в ладошки.
 Клава поклонилась и убежала за кровать.
       Я запела: « Это  тёмно- вишнёвая шаль. В этой шали мы с ним повстречались...». Клава вышла из-за кровати, огляделась, вроде кого-то искала или ждала, заулыбалась и прямо направилась к военному. Она подошла, сделала перед ним реверанс (точнее -  подобие  реверанса). Это, вроде, с ним она повстречалась в вишнёвой шали и опять забегала по комнате.
       Дошла очередь и до Валечки (ей было около четырёх лет). Клава посадила её в середину комнаты, мне велела петь: « мы белые снежинки, летим мы как пушинки... Вот это тучка серая...»
      Валя изображала тучку, я пела, сестра вылетела из-за кровати, вихрем закружилась по комнате, вокруг Вали – тучки и села рядом с ней, закрыв себя и её белой шалью, которая сменила вишнёвую. Всё. Репертуар был исчерпан, реквизит весь использован – Клава сидела. я и военный хлопали в ладошки...
       И тут вошла мама и с Людой. Люда побоялась позвать маму во время сеанса и долго ждала, пока кончится кино. Концерт был окончен, но «занавес» не закрыт.

ВСТРЕЧА
   
Мама уже догадалась, кто был военный, но всё же сомневалась в своей догадке – неужели её родной брат Иван?
    Когда мама и Люда вошли в комнату, мама очень удивилась, почему сидят дети на полу, но спрашивать было некогда – она увидела брата, обняла его и заплакала от радости.
      Приехал Иван -  демобилизовался из армии, отслужил положенный воинский срок и вот теперь приехал к нам жить.
      Мы оторопели от такого поворота событий,
Клава так и сидела на полу – этого она не ожидала и переживала теперь, что приняла родного дядю за вора.
       Иван Васильевич Иванов (Иванова – мамина девичья фамилия)  - старший сержант, красивый блондин с весёлыми голубыми глазами и приятной улыбкой был нашим дядей. Это было очень хорошая новость – сразу стало весело.
       « Давайте знакомится – сказал Иван – зовите меня дядя Ваня, дорогие мои племянницы.
Спасибо вам за концерт. Я уже познакомился;  старшая – Люда, Клава –  артистка, Галя – певица, а Валечка -  ангелок- тучка. Я рад, что у меня такие талантливые племянницы».
        Мама всё поняла, слушала,  и всё смотрела на своего младшего брата  и радовалась неожиданной и приятной встречи.
      Дядя Ваня нам очень понравился, и мы побежали к отцу в столовую  сообщить новость, а заодно и похвастать перед ребятишками, что приехал к нам дядя, да ещё он военный.

            

ШКОЛЬНЫЕ ЗАБОТЫ
      
Теперь мы учились все вместе – три сестры.
Я училась в первом – училась плоховато –пропустила много учебных дней с переездом и отстала  от класса в новой школе, но старалась, сёстры и родители помогали мне.
     Однажды Клава пришла из школы, и что-то устала – легла и уснула после обеда.  Спала долго – дома кроме её никого не было.
     Вечерело. Клава проснулась и испугалась, что проспала  и опоздала в школу. Она подумала, что уже утро, не обращая внимания на то,  что спала  одетая, схватила сумку и побежала в школу.
     Школа была закрыта. Это ещё больше расстроило прилежную ученицу – она стала стучать в дверь и плакала приговаривая:
« Откройте мне дверь – я проспала и опоздала. Учительница будет меня ругать, я не хочу пропускать уроки».
     Дверь открыла уборщица и удивилась – маленькая девочка стучит и плачет.
 «Что случилось – спросила уборщица – почему ты плачешь?»
     « Я опоздала, пустите меня в школу»  - Клава заплакала снова.
     « Успокойся. Детка, ещё вечер – ты спутала, наверно, уснула днём, не плачь, иди домой. А, ты – молодец, что беспокоишься» -  ласково сказала уборщица и проводила беспокойную ученицу до калитки.
    А, Люда уже бежала к школе встречать свою сестру – дома догадались, куда отправилась Клава с сумкой. В детстве мы были послушные.

ГЛАЗУНЬЯ
    
Мама ходила в кино часто, отец  - реже, только  любил «серьёзные» фильмы, как он называл. Однажды он не пошёл в клуб и решил готовить ужин. Мы с радостью вертелись около отца, помогали – то нужный найти нож, то подать сковородку.
    В квартире была общая кухня -  там готовила всегда мама. Но в комнате у нас была встроенная плита в печь – обогреватель ( вроде камина, но с плитой). Отец решил затопить печь, приготовить на плите ужин.
      Мы быстро насобирали щепок, (дело было летом), и отец затопил печь, сначала немного дымило, но потом – дело пошло хорошо.
      Отец нарезал ветчины и поставил поджарить.
В комнате запахло приятно жареным мясом, затем отец залил ветчину яйцами и прикрыл сковородку тарелкой.
     Мы тоже не сидели без дела – накрыли стол, нарезали хлеб, поставили горчицу ( отец любил горькие приправы),  правда, -  немного щипало в носу от резковатого запаха жареного мяса, но это нас не волновало.
      Ужин был готов! Какая это была вкуснятина! Уплетали за три щеки! Это не каша и даже не суп! Это была настоящая «взрослая» еда. Ели  - только за ушами трещало.
      Отец открыл окно. Мы всё убрали со стола, (даже не оставили маме еды в целях конспирации). Вскоре пришла мама. Мы молчали. Мама внимательно посмотрела на нас, засмеялась и сказала: « Плохие из вас конспираторы – обманщики.  Идите спать – я вижу ужин не надо готовить. А. Ты, Саня, всё играешь».
       Вот тут-то и началось всё. Мы наперебой заговорили, какой хороший ужин приготовил папа, какой он повар хороший, жаль,  что все съели, не оставили тебе. Мы думали ты заругаешь папу.  Как ты догадалась?  Мы всё убрали со стола. ( В комнате всё ещё стоял запах от жареного мяса).
      « Но, ведь, папа наш заведующий столовой» - и они оба расхохотались. Я так и не поняла -  похвалила мама отца или нет.

КОНФЕТЫ
               
    Конфет в магазине было большое разнообразие, особенно нам нравился «Мишка» - большие шоколадные конфеты (их нам покупали лишь по праздникам). Но и другие конфеты были часто в доме.
       Однако, мне запомнились особые конфетки – подушечки с начинкой из повидла. Они казались  особенно вкусными, может, потому, что с ними было связано приятное для нас (детей) событие.
     Вечером пришёл с работы отец, принёс  большой ящик (такой ящик, как упаковывают масло  килограмм по десять). Ящик был из тонких дощечек. Отец раскрыл ящик и вывалил на стол квадрат, обёрнутый бумагой.
     Наше терпение было на пределе. Что в этом квадрате?  Гадали мы, но не могли даже предположить, что там завёрнуто.
      Отец взял маленький топорик, и не разворачивая бумагу, стал осторожно разрубать напополам квадрат. Когда он разъединил квадрат – увидели мы к нашей радости не масло, а конфеты. Это были подушечки, слипшиеся в один ком – квадрат. Где-то солнцем нагрело ящик и конфетки, начинённые повидлом,
 подтаяли и спрессовались.
    Половину ящика отец кому-то отдал, а вторая половина была наша. Мы с удовольствием лакомились вкусными кусками конфет, угощали подружек – действительно, конфеты были очень вкусные. Хоть и слипшиеся, но очень мягкие и ароматные (нам даже нравилось – откусывать их кусочками, сколько захочешь). Может быть даже не конфеты, а приятные и радостные чувства, которые мы испытывали, остались в памяти навсегда. И часто, когда я покупала  потом такие подушечки, вспоминала отца и то беззаботное время своего детства.


НЕУДАВШИЙСЯ ПОБЕГ

    В эту осень я чуть не сбежала из дома. Чем меня обидели  - уже не помню, но я собрала в узелок какие-то вещички и положила свою любимую подушечку – думку.
   Было время прибытия поезда, прихватив узелок, потихоньку вышла из дома и пошла в сторону вокзала. Сёстры играли во дворе. Кто-то из детей спросил у них, куда отправилась Галька с узелком. 
      Сестры были в недоумении, увидели, что я направилась в вокзалу. Они сразу догадались , что я пошла к поезду, зная мой упрямый характер и довольно болезненную гордость, поняли, что я не шучу.
     Они догнали меня. Отобрали узелок и думку – знали что без «вещей» я не побегу. Я села на землю и горько заплакала. Сёстры тоже всплакнули со мной, потом пошли все обратно.      
     Уезжать (в неизвестно куда) мне почему-то сразу расхотелось, сёстры взяли меня за руки,  и так радостно и приятно стало мне с самыми дорогими и любимыми мне сестрёнками, что я забыла все свои обиды. Так закончился мой неудавшийся побег. К счастью.

ПУРГА
   
Быстро осень пролетела. Замела зима все наши полянки в степи – чаще сидели дома; учили уроки, играли в тихие игры (в одной комнате не разбежишься), спорили, иногда даже дрались – всё было как у всех детей.
      Мансарда наша (если честно – двухэтажный сарай) – пустовала, ожидая весну и тёплое лето, чтобы снова дать нам возможность простора и «волю».
       С вечера подул из степи холодный ветер. Снег облепил стёкла окна, сыпал всю ночь. К утру разыгралась пурга, по местному радио объявили, чтобы дети не ходили в школу из-за погоды. 
     Отец встал очень рано, на улице было ещё почти темно. Ветер бушевал, взметая рыхлый снег – казалось, пурга исполняет танец дикарей.
Невозможно было понять, с какой стороны метёт – как ни повернись, ветер в лицо.
      С нашего сарая сорвало крышу, как с картонного домика, словно шляпу, пронесло по ветру, и целёхонькую уложило на дорогу, не далеко от рельсов.    
    Оделся отец тепло, и, позавтракав, пошёл быстро собирать работников – мужчин.
Маме сказал, что они пойдут в горы выручать стадо овец от снега.
    До пурги  в долинах между гор было ещё немного травы. Горы были далеко за степью, даже не совсем – горы, а высокие холмы.
 Там паслись овцы из подсобного хозяйства столовой. Овец собирались пригнать в хозяйство на зиму, но не успели. Погода ещё стояла тихая и тёплая  - ничто не предвещало снег и пургу.
       Пурга застигла стадо голов в двадцать в долине внезапно.. Пастух не мог справиться один со стадом – овцы сгрудились под ветром в круг, и их заметало снегом.
     Когда отец и мужики добрались  до места выпаса овец, стадо замело почти до голов снегом. Под вой пурги разгребали мужчины рыхлый снег и вытаскивали овец на возвышенное место.
      Там  ветер тоже сбивал с ног, но снега было мало – ветер, сносил его в долину, как хорошая метла. Овцы, чувствуя помощь, были послушны и, сбившись в круг от ветра, стояли на холме.
      Мужчины перенесли всех овец на холм, и, изнемогая от усталости и ветра, погнали по холмам стадо до подсобного хозяйства в загон.
       Отец пришёл к обеду. Снег налип на всей его одежде и даже в валенках был снег – лицо опухло от ветра – отец не шёл, а волочил ноги от усталости.
      Мама раздела отца, и он сразу уснул, даже не мог поесть. Мы гордились его поступком и, конечно, считали отца героем.
     Зима шла свои чередом, предоставляя сюрпризы и зимние забавы: санки, лыжи и снежки. Я любила маленькие бураны, когда лёгкий ветерок дул в лицо и надо было ему сопротивляться – это давало чувство победы над ветром и собой.

ГОРИЗОНТАЛЬ
      
В школе часто проводили утренники и вечера. Готовили художественную самодеятельность. Особенно увлекались пирамидами. Это было что-то среднее между художественными номерами и спортом.     Участвовали в пирамидах ученики разных классов: от первого до десятого вместе. Нужны были дети разного роста и физических возможностей.
     Мне выпала честь тоже участвовать в пирамидах. Была я маленького роста, тоненькая и главное – легкая и гибкая. Вот и взяли меня от первого класса участвовать в пирамиде.
    Под задорную музыку маршировали артисты – ученики на сцену в спортивном зале школы, на время превращённого в зал театра. Я, конечно, замыкала строй.
     Затем, под команду учителя, участники  строили различные формы пирамиды в несколько  «ярусов» – всё выше и выше. И вот очередь доходила до меня. Сильные руки взрослых учеников поднимали меня над пирамидой, и я делала «горизонталь» - вытягивалась горизонтально, да ещё поднимала левую ногу.
     Как мне нравилось участвовать в пирамиде! С высоты своего положения смотрела я в зал, в душе чувствовала себя артисткой и гордилась этим.
    Одно только смущало меня – я точно не знала, что значит слово «горизонталь», к тому же старшие ученики называли меня  - «Галька – горизонталь - (ка)». Иногда я сердилась – но не долго. Гром аплодисментов настраивал меня на весёлый лад.

ПЕРВОЕ МАЯ 1941 ГОДА
    
Весна. Зазвенели ручьи, зазеленела степь. Солнце не жалело лучей и дарило прекрасные, солнечные и радостные дни.
     Праздник  «1 мая» встречали радостно, ждали его и готовились: шили новые платья, выбирали красивые косынки и шарфики в магазине, делали цветы из бумаги, чтобы нести их на парад.       Царило предпраздничное настроение (особенно у нас – скоро заканчивался учебный год , и мы думали, что нас ждёт весёлое лето).
    У взрослых было какое-то не всегда понятное для нас поведение; то бурная радость мирной жизни, то тревожные и даже тайные разговоры.
      Дети не знали о том страшном тридцать седьмом годе, и о международном положении . А, взрослых это не могло не волновать! Может быть, поэтому так весело и радостно старались провести праздник  - уйти хоть на время от тяжёлых дум.
       Утро первого мая начиналось с радио. Звучала майская песня: «Утро красит нежным цветом стены древнего кремля, просыпается с рассветом вся Советская страна. Холодок бежит за ворот, шум на улицах сильней...» -  загудела улица, собирается народ на праздник. Радио поёт: « А, ну-ка, девушки, а, ну, красавицы, пускай поёт о вас страна» - это мы принимаем на свой счёт, о нас, о девушках поют.
      Дядя Ваня тихонько напевает: «В далёкий край товарищ улетает, за ним родные ветры улетят, любимый город в синей дымке тает – знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд». Мне слышится: «Синий дым Китая или кидает», разодрать трудно  - поёт дядя тихо, а спросить стесняюсь.
      Дядя Ваня выходит на веранду – мы за ним.  Он надевает белые парусиновые (матерчатые) туфли и чистит их зубным порошком, затем высоко подпрыгивает, лишний порошок осыпается и на полу остаётся отпечаток.  Дядя переходит на другое место  и опять подпрыгивает, чтобы осыпался порошок.
      Мы встаём по очереди в его следы и сравниваем, как больше его следы , чем наши.. Смешно нам, а он берет тряпку и уничтожает отпечатки. Туфли дяди сверкают белизной, и уже с них не сыпется порошок. Я думаю, что он нарочно прыгает много раз, чтобы мы играли с ним в следы.
       Все идут к школе на митинг – идут по улицам колоннами (только свои с улицы), несут цветы из гофрированной бумаги на высоких палочках, лозунги, портреты вождей, флаги и флажки. Дети идут вместе с родителями и спорят потом, чья колонна была красивее. Колонны идут с песней.
     На трибуне местное начальство и уважаемые люди посёлка - представители от каждой улицы. 
 Звучат поздравления с праздником,  музыка и приветствие. После митинга колонны проходят мимо трибуны с криками : «Ура! Ура!  Ура!»
и с песнями. Весело.
     После митинга – на сабантуй в степь.    



САБАНТУЙ
   
Гуляние на природе называли хакасским или татарским словом «сабантуй» - ведь мы жили в Хакасии.
      К празднику  у всех новые платья. Мама наряжается – какая она у нас красивая и молодая. отец на работе – ему со столовой нужно обеспечить сабантуй продуктами.
     Привозят продукты, напитки, сладости – всего полно в ларьках. Ларьки украшены бумажными цветами и лентами. Шарики колышутся под ветерком, кажется, хотят подняться в чистое голубое небо.  Блестит под солнцем свежая зелень, искорки лучей играют в еще не совсем просохшей росе. Красиво и весело!
     Музыка звучит – собираются люди. Идут семьям, выбирают удобное место на траве, стелют пледы или одеяла и набирают продукты для праздника: колбасы нескольких сортов, булочки с красной и чёрной икрой (кто богаче), сыр, печенье, конфеты и мороженное (самодельное столовское) и напитки – вино, пиво, квас морс.
     Простору много - уже вдалеке поднимается ковыль  - степь необъятная, природа просыпается к новой жизни.
     Гуляют целый день, дети играют в свои игры. Гармошки не перестают звучать, поют песни – соревнуются, кто кого перепоёт, вернее переорёт ( но это не важно – лишь бы громче и веселей).
     Но вот -  зазвучал чей-то чистый звонкий голос, и вмиг все смолкают, наслаждаясь прекрасным пением. Кто- то вторит почти шепотом, чтобы не нарушить прелесть исполнения.
      В стороне играют мужики в городки, подпили уже немного – весёлые и шумные. Музыка летит по степи – молодёжь не устаёт от пляски  и танцев (трудно танцевать на траве, но это их не смущает).      
      Дети играют в « Гори – гори ясно, чтобы не погасло, глянь на небо – тучки летят!» - кто глянет, идёт в круг дежурить, а остальные вновь пританцовывают с песенкой.
       Лапта не оставляет никого равнодушным, кричат: «Давай, давай! Лупе сильней! Ура! Ух, ты! – Промазал!»
      Повсюду смех, шутки, а, главное – нет пьяных! На народе стараются « не ударить в грязь лицом» - особенно женщины присматривают за своими мужьями, чтобы они не «перебрали», иначе целый год потом будут в посёлке судачить, о тех, кто здорово «набрался». Совесть была у людей – стеснялись, дорожили своей честью.
      Уставшие от отдыха и весёлые идут вечером домой, поют под гармонь, дети тянутся хвостом позади – все довольны праздником. А впереди ещё день отдыха и уборки после сабантуя.
       Это был последний,  светлый праздник перед войной.

РАДОСТИ И ТРЕВОГА

Весна выдалась чудесная. Тепло и сухо везде. Свобода! Учебный год закончился. Мне трудно давалось учеба в этот год  - и вот всё позади, бегали до позднего вечера. Играли в степи – мне нравились  маленькие цветочки: незабудки, полевые анютины глазки, ландыши, и одуванчики радовали своими солнечными головками по всему полю.
    Время летело быстро, хотя дни были длинные. К вечеру мы волочили едва ноги,  глаза слипаются – иногда даже не охота было ужинать.
    К утру снова были готовы к  « культурному отдыху». Однажды, набегавшись вдоволь, пришли домой, когда уже темнело. Нас удивило то, что родители даже на это не обратили внимания – обычно мы приходили много раньше.
     Все были дома, чувствовалась какая-то тревога, мы тогда ещё это не поняли, и порадовались, что нас не ругали за позднее возвращение. Уже легли спать – было часов одиннадцать – но родители не собирались ложиться спать, и это нас удивляло.
      Вдруг по местному радио объявили, чтобы взрослые собрались на стадион у школы. Детей просили не брать. Отец, мама и дядя Ваня ушли. Сон наш пропал сам собой, охватило тревожное чувство, но что случилось - мы не могли даже предположить.
Часть 2

ВОЙНА

НАЧАЛО ВОЙНЫ

Родители ушли на стадион к школе. Стемнело, но родителей всё не было. Сон пропал, Люда и Клава встали и сели за стол, о чём-то шептались и вздыхали, даже Валечка не могла уснуть. Я встала и села вместе с сёстрами – тревога охватила нас, мы понимали, что что-то случилось серьёзное.
 Наконец, пришли все – отец, мама, дядя Ваня и соседи по квартире. Отец был очень расстроен, у мамы были заплаканные глаза. Мы бросились к ним. Дядя Ваня просто сказал: «вот, племянницы, началась война с немцами – надо мне собираться на фронт».
 Дядя Ваня стал сразу собирать вещи, но не в чемодан, а в рюкзак. Мама села и заплакала, мы тоже плакали около неё. Страшное слово «война» врезалось болью в детские сердца. Всё изменилось сразу, как будто ушли мелкие заботы, и только одно непоправимое – война – перевернуло всю нашу жизнь. Отец сказал: «успокойтесь и ложитесь спать – утро вечера мудренее – нам не привыкать, набить морду и немцам тоже».
 Утром уехал дядя Ваня в Новосибирск, как оказалось - навсегда. Мы получили только одну телеграмму от него и всё, больше никогда - ни единого известия.
Вскоре призвали в армию отца. Он передал столовую какому-то мужчине – инвалиду. И потекла наша жизнь совсем по другому руслу – все заботы о семье легли на маму и старших сестёр.
 
ПРИЗЫВНОЙ ПУНКТ
 
Местом сбора призывников был клуб. В фойе была настелена солома вдоль стен, каждому призывнику отведено место для сна. Жителей в клуб не пропускали, но мы знали все лазейки и вечером пробирались к отцу. Возможно, нас просто не хотели задерживать, как и других детей. Мы приносили отцу что- то вкусное, садились с ним на солому и разговаривали. Отец подбадривал нас, просил помогать маме и жить дружно.
 Однажды привезли жмых для корма животных на подсобном хозяйстве. Жмых был желтый, свежий и вкусный. Мы и раньше всегда ели жмых – нам он нравился, правда, мама не одобряла наш вкус, а отец подбадривал: «ешьте, будете здоровые как поросята» и сам пробовал и хвалил жмых.
 Жмых свалили с машины на брезент во дворе столовой и нам разрешили набрать его. С полными подолами жмыха пробрались мы вечером к отцу. Мужчины уже поужинали и сидели на соломе или лежали.
 Мы угощали отца и других мужчин жмыхом, ели вместе с ними и смеялись, глядя друг на друга. У всех были жёлтые рты от жмыха. Мужчины тоже смеялись, кое- кто смахивал слезу тайком. Я думала, что от смеха набегают слёзы у взрослых, как-то ещё не верилось в то, что люди прощаются с мирной жизнью и задорным смехом детей. Отец тоже был весёлый, как нам казалось - смеялся до слёз, но то были слёзы горя и печали, слёзы прощания со своими любимыми дочками. Все призывники уже знали, что завтра их отправляют на фронт – уже прошёл месяц подготовки.

 

НА ФРОНТ
 
 Первого августа тысяча девятьсот сорок первого года поехали наши отцы и братья защищать страну и родные семьи от коварного врага – фашистской Германии.
 К этому дню съехались на станцию семьи из ближайших деревень проводить отцов, сыновей, братьев на фронт – на войну. Что думали матери и жёны? Каждая надеялась, что её сын, муж или брат должен обязательно вернуться. Жёны утешали детей, обещали, что их папы уезжают не надолго – и скоро вернутся домой.
 По степи растянулись подводы; старики, матери, жёны, дети. Ждали призывников. И вот - показался строй, толпа провожающих хлынула вперёд, образовался широкий коридор, по которому шли защитники отечества. Каждый хотел увидеть своих, дорогих родных, а провожающие выкрикивали имена и плакали. Махали платками, поднимали на руки детей, чтобы их увидели отцы, может, в последний раз.
 Призывников построили на площадке, где должен был остановиться поезд. До прибытия поезда оставалось полчаса. После инструкции минут в пять, разрешили призывникам попрощаться с родными, побыть с семьями пятнадцать минут.
 Слезы, рыдания и музыка – всё слилось в общий гул. Люди сидели на подводах, на траве. Старались угощать домашними приготовлениями, обнимали своих дорогих родных.
 Лето было в разгаре - зелено, разбежались по степи тюльпаны, ковыль серебрился вдалеке, небо было такое голубое, далёкое и чистое – мирное – словно не было войны. А, у людей на сердце было горе, боль расставания, и в тоже время - уверенность в своей силе, преданности долгу, служению отчизне.
 Мы сидели на траве. Отец взял Валечку на руки, и мы обнимали отца, отец не велел нам плакать, мама потихоньку вытирала слёзы, а отец старался что-то весёлое вставить в разговор. Но всё равно не скроешь боль расставания – семья оставалась одна.
 Прозвучала команда: «Построиться».
 Словно гром прокатился по степи – плач, музыка гармошек даже не заглушала рыданий. Дети не хотели отпускать отцов – их просто отрывали от них. Мама чувствовала, что растеряет нас в толпе провожающих у поезда, могут даже в давке и помять, ведь на руках у неё была Валечка.
 - Попрощайтесь с папой и сбегайте в столовую, (это было не далеко), купите конфет леденцов в железной коробочке папе на дорогу – сказала она. Я и Клава обняли отца, он обнял нас вместе крепко – крепко и долго не отпускал, все целовал нас. Мама, Люда и Валечка остались ждать поезд, а мы стремглав побежали за конфетами.
Когда мы прибежали с коробочкой конфет, поезд пришёл, и посадка была закончена. Толпа людей стояла у поезда, плакали и махали руками. Окна вагонов были открыты и отъезжающие тоже махали из окон. Маме удалось передать отцу коробочку конфет. Люди смотрели на поезд «Абакан – Новосибирск», который увозил их родных и нашего отца. Кого-то навсегда, но об этом было даже страшно думать... Отец писал с фронта, что берёг эту коробочку, как талисман.


БЕЗ ОТЦА
 
Потекла наша жизнь по другому руслу. На душе было тоскливо. Мама работала в столовой – стряпала пельмени. Нас переселили в другую квартиру, а в доме, где мы раньше жили, сделали госпиталь – это был самый большой дом в посёлке. Теперь мы жили на другом конце посёлка в бараке. Комната была отдельная с выходом в общий коридор. Плохо было только то, что мы сильно скучали по отцу и дяде Вани.
 Место было красивое. Рядом неглубокая речка. Недалеко холм и лесок. Так что мы не очень переживали о квартире – там у нас тоже был не дворец. Лето стояло жаркое - всё время были на улице, помогали маме по дому.
 Заболела Клава, болезнью от животных. Она лежала всё время дома и сердилась на меня, что я бегала на улице.
 Странная была у здешних ребятишек игра. Я тоже включилась в неё, хотя мама и не разрешала так играть. Несколько девочек надевали старые шубы и катались по траве, переворачиваясь со спины на бок и опять на спину – пока не закружится голова. Мама даже ругала меня за эту дикую игру. Полянки травы были чистые и мы всё время проводили там. Видимо так хотелось развеять тоску и боль, причинённую войной.
 

СЛУЧАЙ НА РЕЛЬСАХ
 
Однажды пошли мы с Клавой на столовскую «ферму». Там еще был наш поросёнок, который уже превратился в большого борова. Кроме «общего стола», он получал ещё добавок в виде отходов пищи из столовой, которые ему носила мама – пока работал отец.
 Клава любила кататься на поросёнке – сядет на него верхом, и поехала, поросёнок бежит, а она крепко держится, и носятся по поляне, но каталась лишь тогда, когда мы ходили без мамы.
 Не далеко от «фермы» была железная дорога и холм. Дорога прорезала холм в виде туннеля, но не закрытого, так - как холм был не очень высок.
Мы вбегали иногда на холм и смотрели вдаль - не идёт ли поезд.
 В этот раз поднялись мы на холм и увидели, что поезд приближался. С холма были видны только часть рельсов и мы не видели, что на рельсах за бугром была тёлка. Видимо, она отбилась от стада и переходила рельсы.
 Мы услышали гудок паровоза и очень удивились – здесь паровоз никогда не гудел. Мы не понимали в чем дело. Паровоз замедлил немного ход и сильно гудел. Вдруг мы увидели в чем дело. По рельсам бежала тёлка. Она не уходила с рельсов, так как попала между холма - поезд нагонял её, паровоз гудел и почти уже остановился, но, видимо, не хватило тормозного пути... Мы стремглав побежали на «ферму».
 Когда прибежали мужики – тёлка лежала перерезанная на рельсах. Мы сидели опять на холме, смотрели, как убирают несчастную тёлку и плакали.

ШАМПИНЬОНЫ
 
Не далеко от нашего барака была лесопилка. Это было не очень сложное сооружение – на высокие стойки поднимали брёвна и пилили вертикально – один человек взбирался наверх, а другой был внизу.
 Опилки собирали и увозили подальше на берег реки. Полоса опилок превратилась за несколько лет в длинную ленту вдоль берега, кое- где заросла травой.
Вот в этой благодатной чистой среде и поселились шампиньоны.
 Раза два в неделю ходила мама за шампиньонами с небольшой чашкой. Полоса с грибами была очень длинная, и многие женщины тоже ходили собирать грибы. Мама приносила маленькие толстенькие грибочки, жарили их с картошкой. Думаю не надо даже писать – какая это была вкуснятина! Мы лакомились этим замечательным блюдом, но , странно было то , что некоторые соседи по бараку считали грибы поганками – мы соседей не разубеждали, к своему удовольствию. Хотя и чувствовали, что это не совсем хорошо.

ИСПУГ

У меня была подружка, к которой я бегала каждый день. Мы играли в куклы, смотрели книжки. Однажды я пришла к ней, но её не было дома.
- Она в стайке –сказала её мама. Я побежала к стайке
(так называли сараи для скота), позвала подружку, она не вышла, я решила заглянуть в стайку. То, что я увидела – привело меня в сильный испуг. В стайке был отец девочки. Перед ним на крюке висела туша барана. Девочка стояла рядом и помогала отцу. Отец сдирал с барана шкуру - для них это было привычно, а я никогда не видела такое. Шкура слазила с барана как чулок.
 Я сильно испугалась – мне стало даже плохо. Я выскочила из стайки и побежала домой, упала на кровать – меня трясло, я плакала. Мама не могла понять, что со мной случилось, а я не могла произнести ни слова. Мама дала мне таблетку и чай, и я уснула, проспала я полдня и всю ночь, как сказала мама.
 Больше никогда я не ходила к подружке домой, и играть с ней мне не хотелось – всегда вспоминала неприятную картину увиденную в сарае, может быть, я была не права, но меня даже при виде червя начинала бить дрожь – не то, что от ободранного барана.

ПЕРЕЕЗД

Лето подходило к концу – приближалась школа. Клава болела, и лежала дома. Приехал дедушка, не знаю - была ли мама согласна с дедом, но он уговаривал маму переехать снова в посёлок Орджоникидзевский , то есть - на Гидро.
 Видимо дед убедил маму переехать (по моему мнению - зря и жаль), потом мы узнали все тяготы жизни из – за этой ошибки – такое моё мнение.
 Нам не хотелось уезжать, но решали не дети, а старшие. Стояла жара – продали дёшево мясо нашего борова (странно, но жалко до сих пор), собрали вещи – их было не очень много, мебели не было, лишь кровати. Всё почти вместилось в два больших ящика в метр высотой, да сундук и чемоданы. Всё отправили багажом до станции Копьёво.
 В последний день перед поездкой побежала я с девчонками за линию на вокзал. Девочки хотели нарвать тюльпанов для нас.
 Я села на сухую кочку на том месте, где мы сидели, когда провожали отца. Слёзы сами бежали по моим щекам, а в груди был холод, хотя солнце полило нещадно. Девочки разбрелись по степи, рвали тюльпаны – их было уже очень мало. Я сидела одна.
 Вдруг вспомнила я и почувствовала такой же холод в груди, как от первого купленного мороженного ещё на Гидро. Тогда отец был заведующим столовой и я прибежала к нему. Лет мне было чуть больше пяти. Было очень жарко на улице. Отец повел меня в подсобное помещение, показать как делают мороженое. Там было очень холодно, в помещении сидела женщина в шубе и делала мороженое. Перед ней стоял большой бак со льдом, а в нём - небольшой цилиндр, похожий на простую маслобойку, только металлический. Женщина нажимала на поршень и сбивала красивую пышную белую массу.
 Она встала и сказала, что всё готово, и они с отцом понесли цилиндр на улицу. Поставили цилиндр на тротуар, тут же набежали дети и устроили очередь за мороженом. Отец дал мне несколько копеек, поставил меня первой в очередь и ушёл.
 Женщина взяла шприц - вернее маленький цилиндрик с поршнем, положила в него вафельный «пятачок», затем мороженое и прикрыла другим «пяточком» - нажала на ручку поршня и выдавила колбаску в три сантиметра закрытую с двух сторон вафельными кружками. Это и было первое мороженое, которое я купила. Приятной прохладой разлилось оно в моей груди. А, теперь отдалось памятью об отце, холодом и болью утраты.
 Прибежали девочки с небольшим букетиком цветов и мы пошли домой. На следующий день мы уехали.
 
 

В КОПЬЁВО
 
В Копьёво жили родители тёти Маруси (это - жена дяди Вали – брата нашего отца). Наша семья остановилась у них, чтобы получить багаж. Копьёво – большая железнодорожная станция, от неё предстояло ещё добираться до Гидро семьдесят пять километров по шоссе на машине. Родня жила в землянке – это был небольшой домик, частично врытый в землю – даже пол был земляной. Окна в землянке были нормальные большие, но на уровне земли. Внутри было довольно просторно, чисто очень и уютно. Пол застлан красивыми самоткаными дорожками, и довольно твёрдый, хотя и земляной. Внутри комнаты не чувствовалось, что эта землянка – мне очень понравилось. Я раньше никогда не видела землянок, и мне казалось всё очень романтично.
 Клава ещё не могла ходить, а я проводила целые дни во дворе – мне нравилось сидеть на земле и смотреть в окно, что происходит в комнате. Вскоре пришёл багаж по железной дороге. Можно было отправляться в путь до места назначения, но тут возникли новые препятствия.
 Вещи поставили во дворе, закрыли ящики брезентом и клеёнками на случай дождя, но погода способствовала нам – было тепло и сухо. Теперь я спала во дворе на ящиках, вечерами мама сидела со мной, может, и спала иногда - не помню. Мне нравилось спать на улице – оденут меня тепло и уложат спать.
 Лежу тихо, смотрю на ночное небо, на звёзды и луну, слышу - пришёл поезд, слышно постукивание колёс и гудок. Вспоминаю об отце, о том, как хорошо мы жили, и мне кажется, что я уже не маленькая беззаботная девочка. Может быть, я действительно повзрослела – меня стали волновать житейские наши проблемы. Лежала и размышляла, как же вылечить сестру без отца – раньше я только сердилась на неё , что она меня ругала и убегала от неё на улицу, а теперь было стыдно за это и щемило мне сердце. Я ещё не осознавала, почему мне так беспокойно за всё.
 Нам необходимо было найти машину, чтобы уехать на Гидро, но машин не было. Мы жили в Копьёво уже больше недели и даже не могли договориться ни с кем о лошадях, чтобы нанять и перевезти багаж и уехать самим.

В ДОРОГЕ
 
Наконец договорились с машиной, несказанно обрадовались и собрались в путь. Погрузили ящики и вечером поехали до дому. Сначала всё шло хорошо – дорога до Гидро была хорошая – настоящее шоссе. Машина шла ровно, и мы успокоились и рассматривали окрестности, возвышающиеся вдалеке холмы и хакасские каменные плиты – изваяния, разбросанные по степи. Может быть – это были древние надгробия предков. Скоро стемнело, и мы задремали, трясло не сильно - скорость машины была не большая.
 Вдруг машину встряхнуло, и она остановилась.
Шофёр вышел и даже заругался на маму, что она не подбросила вовремя чурочки в печь. Но это было напрасно – так как мама и дед следили за печкой на кузове машины.
 Шофер посмотрел печь и извинился – но от этого машина не сдвинулась с места. Тогда он стал ремонтировать что-то внутри – но всё было напрасно, к тому же ещё была ночь и темнота. Сказал, что пойдёт за помощью до утра. Мы остались на поломанной машине одни посреди дороги ночью в степи. Хорошо, что проехали мы ещё не далеко от станции.
В кузове машины стояла специальная печка, в которой жгли чурочки – кубики со стороной, примерно, сантиметров в пять – шесть, почти как детские деревянные кубики для игры. Печь походила на титан – может , это и был титан – я не берусь об этом судить, но как-то машина работала на тепле от этой печки и надо было регулярно, через промежуток времени, подбрасывать чурочки в печку.
 Утром вернулся шофер, и увезли назад нас на буксире в Копьёво. И снова мы сидели там несколько дней.
ДОМА
 
Не знаю, что чувствовала мама, наверно жалела, что снялась с места и поехала, может быть, об этом просил отец, а уж я-то так жалела о своих играх, о пружках и о степи. Наверно потому, что эти места были связаны с воспоминаниями об отце. Весело нам – детям - жилось на железнодорожной станции.
 Наконец достали машину и доехали без приключений до дому, который считали тоже своим.
В доме жила кроме деда и бабушки тетя Маруся (жена дяди Вал – брата нашего отца) с дочкой Надей, на год моложе нашей Вали. Теперь добавились и мы – мама, Люда, Клава и Галя (это я) и Валя. Ещё до начала войны приехала с Украины из города Винницы дочь деда Фаина с семьёй – она и трое детей: Неля (лет пяти), Оля (четырёх лет) и Игорь (одного года).
 С ними тогда не было уже дяди Володи (мужа Фаины и отца детей), когда приехали мы. Вот такую «ораву» собрал дедушка, возможно думал, что для всех будет опорой и защитой в эти трудные годы – мол, «в тесноте, да не в обиде».
 У дома был большой огород, со стороны кухни - под овощи. А со стороны зала была плохая земля, с множеством мелких камней, зато прямо перед входом в дом - отличная земля соток шесть под картофель. Прямо во дворе был вырыт неглубокий колодец, и в яму вставлена бочка без дна, а над колодцем построен небольшой погребок, который служил летом как холодильник, в колодце была всегда вода для полива и для хозяйства. Рядом с погребком устроил дед маленькую печечку для лета, и, главное, от неё работала коптильня. Конечно были и утеплённые хозяйственные постройки. Казалось – всё хорошо, живи, работай и помогай старикам.




В СЕМЬЕ

Письма от отца приходили редко, но регулярно. Семья получилась большая - жили дружно, как нам казалось. Чувствовали, сразу, что отношение дедушки к Фаине и к нам разное – мы, вроде, как нахлебники приехали. Но споров между взрослыми не было. Однажды произошел неприятный разговор между тётей Марусей и тетёй Фаиной. Была уже зима, и в доме с ночи было холодно. Все ещё лежали в постелях и Неле надо было встать. Вот тётя Фаина и говорит: «Надя, (это дочь тёти Маруси) принеси Неле
(это дочь тёти Фаины) чулочки, ей надо встать, а то холодно». Неля почти на два года старше Нади. Надя тоже ещё в постели. Неля, видите - ли, не может бежать за чулочками, которые в кухне у печки –ей холодно, а Наде – можно. Тут и не вытерпела тётя Маруся и заругалась и, конечно, не пустила дочку подносить чулочки Неле. Так мы услышали первую перебранку взрослых. Понятно стало всем – кто в доме хозяин. Надо было маме устраивать нашу жизнь но новому.
 

В ШКОЛУ

Наступил сентябрь. Школа в посёлке была двухэтажная, большая. Детей было много – по тридцать пять и больше учеников в классах, потому что в этой школе тоже учились дети со всех окружающих посёлков. Младшие классы учились в филиале - бараке, приспособленном к условиям школы. Сёстры пошли в среднюю школу, а я во второй класс в филиал. Клава поправилась к этому времени, что нас радовало. Так что вроде жизнь начала стабилизироваться. Рядом с филиалом организовали детский дом в таком же бараке – уже стали привозить эвакуированных детей.
 Во второй класс я поступила сорок второй по списку – понятно, что это не было радостью для учительницы. Учительница, лет тридцати пяти, приняла меня сухо, посадила без слов на последнюю парту, даже не сказала детям, как меня зовут – табель мой за первый класс не блистал отличными оценками – видимо, это определило её отношение ко мне.
 Писали пробный диктант, и я написала на оценку «очень плохо» и этим закрепила отношение учительницы, Екатерины Тимофеевны, на долгие три года. На следующем уроке учительница подошла к моей парте и сказала: - «вот, Галя, приехала к нам- отстающая. Сколько ошибок сделала! Получила одна из класса - очень плохо». Я боялась поднять на учительницу глаза, и потихоньку заплакала, а сердцем сразу почувствовала неприязнь к ней. Промелькнуло в голове – как я любила первую учительницу, и мне так не захотелось быть в школе и учиться у Екатерины Тимофеевны.
 Время лечит, да и деваться было некуда – ходила в школу, но радости не было. Это только в песне поётся: «учительница первая моя» и всегда хорошая и хвала ей, а в жизни многое не так. Каждый маленький человек - это живой организм с чувствами радости, гордости, любви, уважения и неприязни, и даже ненависти.
 Если бы учительница помогла мне, почувствовала мою боль, не огорчала меня своим равнодушием - я полюбила бы её, и пошли бы дела мои с учёбой радостнее и успешнее. Но изо дня в день я чувствовала, что между мною и Екатериной Тимофеевной барьер и это делало меня ещё более застенчивой и робкой.
 Если бы я услышала от неё: « Галя, ты плохо справилась с диктантом, но это не беда, я помогу тебе» - зная свой упрямый характер, я бы « из кожи вылезла», чтобы угодить ей и всё вызубрить и поправить дело. Но этих слов я не услышала.
 Одним утешением мне стала дружба с девочкой Амалией. В первые дни она подошла ко мне и сказала: «не плачь, ты хорошая» и все годы учёбы мы были с ней неразлучны.


«ЗАЯЦ»
 
Младшие классы перевели в другое помещение, более приспособленное к занятиям. Ходить до школы было дальше, но всё по тротуару – так что это было не трудно.
 Я стала привыкать к классу, познакомилась с девочками. Учёба наладилась почти. Арифметика шла на «отлично» - я решала быстро все задачки, красиво писала по чистописанию, неплохо рисовала, даже учительница показывала мои рисунки перед классом. Слабо шло у меня дело с чтением и письмом (так называли предметы математику и русский язык).
Стала привыкать к учительнице, но один эпизод снова всколыхнул мою неприязнь к этой женщине.
 Однажды писали диктант. Я отпросилась в туалет, это сооружение было на улице. Я сбегала очень быстро, не надевала даже пальто, хотя на улице было около тридцати градусов мороза. Когда я прибежала учительница ещё раз прочитала предложение, и я скорёхонько его записала.
 На следующий день учительница комментировала наши диктанты. Все тетради были разложены по стопкам – первая стопка вмещала тетрадей - восемь, вторая – пятнадцать, следующая - шестнадцать, дальше тетрадей было мало – всего три. Я сразу поняла - в какой стопке моя тетрадь.
 Учительница написала на доске цифры: 8 , 15, 16, 3.
Цифры обозначали; - восемь учеников написали диктант на «отлично», пятнадцать написали – на «хорошо», шестнадцать написали – на «посредственно», трое – на «плохо». Почти все тетради были розданы, подружка получила «отлично».
 Когда дошла очередь до моей тетради, она лежала на столе одна (бедняжка!). Учительница, возможно, оставила её одну, чтобы акцентировать внимание класса, она подошла к моей последней парте и сказала: - «а, Галя бегает во время диктанта во двор как – заяц – и пишет с буквой – и». Учительница пошла за тетрадкой, а Вовка Акулов, который сидел со мной за одной партой, выпучил глаза, скорчил рожу, сделал руками уши и прошипел: «заиц, заиц».
 Мне захотелось закрыть глаза, залезть под парту или вообще исчезнуть, убежать из класса от этой учительницы, но мне надо было идти к доске и писать две строчки слово – «заяц».
 Лицо мое горело, я всегда краснела при ответах у доски, но сейчас стояла спиной к классу и писала правильно слово (запомнила его на всю жизнь). Учительница разбирала ошибки других учеников.
Слёзы мои лились рекой, но слово писала правильно.
 А думы были совсем не о слове, а о том, что я хуже всех и на душе так было горько и жалко себя – чувствовала своё унижение, хотя ещё и не совсем понимала, что это чувство было не из-за оценки за диктант.

ШКОЛЬНЫЙ ЗАВТРАК
 
Шла война. С продуктами становилось всё труднее. На родительском собрании решили, чтобы все ученики младших классов приносили молоко для себя на завтрак.
 На подоконниках были расчерчены цветным мелом квадратики для бутылок. Почти все жители имели коров, кто не имел – покупали молоко. Дети приносили молоко в бутылках (сколько было надо на один завтрак), и ставили в свой квадратик на
подоконник. Бутылки как солдаты в строю стояли до большой перемены. Дети и думать даже не могли, чтобы раньше взять свою бутылочку.
 В большую перемену давали в школе маленькие булочки (примерно четверть нормальной большой булочки). Булочки были тёмные, но вкусные, все брали своё молоко и за партами ели. Кто мог – приносил из дома кое – что ещё. Но это было не у всех. Странно сейчас - но никто никогда не брал еду у других, если даже угощали – гордость не позволяла.
 И снова бутылки стояли в строю, но только пустые, чтобы завтра снова быть с молоком. Были дети и из детдома – им тоже давали в школу молоко.

ВАЛЯ СТЕПАНОВА
 
В классе учились эвакуированные дети и дети из детского дома. Мне запомнилась одна девочка из Ленинграда – это была Валя Степанова. Добрая и красивая девочка говорила очень быстро и грамотно – чувствовалось, что воспитывалась она в интеллигентной семье. Как - то быстро она подружилась со всеми в классе, даже мальчишки с уважением разговаривали с ней. Но главное, наши отношения были очень хорошими, почему-то она выделяла меня среди других девочек и относилась ко мне с симпатией – как и я к ней. Мы сразу с ней подружились и ещё подружка Амалия – составляли трио верных подруг.
 Как-то на уроке учительница рассказывала о блокаде Ленинграда и о ледовой дороге. В классе стояла «мёртвая» тишина – и вдруг крик, вопль отчаяния разрезал эту тишину. Это кричала Валя. Рыдания сотрясали всё её хрупкое маленькое тело. Она уткнулась лицом в парту и громко плакала. Учительница подошла, взяла её под руки и увела в учительскую. Класс сидел не шелохнувшись.
 Что чувствовали другие дети – не могу судить, а я сильно жалела Валю, будто её горе лично касалось меня. В мыслях вертелось – зря учительница рассказывала при ней о ледовой дороге – хотя это было и не моё дело предполагать, о чём и как рассказывать учительнице. Просто моё отношение к учительнице наводило на эти мысли.
 Дело в том, что Валю с семьёй вывозили по ледовой дороге из блокадного Ленинграда, и при бомбёжке погибла вся семья, кроме Вали. Я была уверена, что учительница не права.
 Как трудно ребёнку учиться у нелюбимой учительницы - во всём видеть плохую сторону, всё как на ладони. Если нравится человек, то ошибки его становятся незаметными, или стараешься их не заметить. Но когда чувствуешь неприязнь – то даже оплошность или ошибки возрастают в воображении с невероятной быстротой. Так было и со мной все три года, пока я училась в начальных классах и «подогревало» мою больную мнительность. Так случилось и на этот раз.
 
СБОР ВЕЩЕЙ
 
На общей линейке в школе объявили о возможности сбора вещей для детей блокадного Ленинграда (как сказали нам). Конечно, хоть уже и была каждая тряпочка на учёте, все ученики с энтузиазмом включились в сбор вещей.
 Разумеется, и наш класс не отставал – все приносили, кто что мог – тёплые платья и вязаные вещи. Мама разрешила мне унести моё платье. Оно было из теплой материи – байки, ещё почти новое и красиво сшито. Я с радостью понесла платье в школу, надеялась в душе, что меня похвалит учительница – мне так сильно этого хотелось. Какая-то радость кипела во мне, в первый раз я бежала в школу с таким чувством.
 Учительница принимала вещи, кое - что разглядывала и иногда хвалила, некоторые просто клала в общую кучку без комментариев - так случилось и с моим платьем. Я ещё постояла немного рядом, надеясь услышать хоть слово, но она уже говорила с другой ученицей. Радость моя канула в омут безразличия. Себя я уговаривала, что не только мне учительница ничего не сказала, что ей было некогда... но это не принимала моя душа.
 Уже все сидели за партами, когда пришла Клара . Отец её был инженер, управляющий гидроэлектростанцией, направленный из Москвы по брони. Клара развернула свёрток и подала учительнице воздушное лёгкое белое платьице, словно, наряд снегурочки. Учительница развернула платье и с восхищением стала хвалить, какое красивое платье принесла Клара.
 Меня разобрало зло. В мыслях вертелось, что моё платье лучше, теплее, что в нём будет хорошо какой –ни будь девочки в холодном Ленинграде. Тогда я ещё не понимала, что этот был подхалимаж со стороны учительницы, но подсознательно чувствовала неискренность поведения главного нашего наставника в жизнь.
 
УРОК ЧИСТОПИСАНИЯ

Были и школьные радости. Детское сердце умеет быстро прощать, достаточного одного ласкового слова. Даже трудное задание приносит радость наслаждения, когда знаешь, что твой труд кто-то оценит по достоинству.
 Мне очень нравились уроки чистописания. Этот спокойный урок ждала я всегда с радостным волнением. Мне нравилось выводить пёрышком красивые буквы, чередуя тонкие «волосные» линии с нажимом. Мне казалось, что это не учёба, а игра.
 Писали деревянными ручками, похожими на простой карандаш, с широким ободком из металла на конце, в который вставлялось перо. Разрешали писать только пером номер «восемьдесят шесть». Перо было довольно большое из зеленоватого металла с глубоким разрезом посередине, который оканчивался
в центре пера маленькой круглой дырочкой, что позволяло делать нажимы для «жирной» линии в букве, и очень тонким кончиком в начале пера, дававшим возможность, выводить тонкие линии букв. Были и другие перья: «ласточка», - миниатюрное небольшое пёрышко из светлого металла, но более плотное и упругое, чем « восемьдесят шесть» - им писали старшие ученики, и «рондо» - перо с тупым концом для писания особым закруглённым шрифтом – рондо. Были и другие перья, которыми писали взрослые.
 Чернила разводили сами из «химического» порошка фиолетового цвета, или из стержней «химического» карандаша, который мазал фиолетовым губы и кончик языка, когда его «слюнили», чтобы он писал фиолетовым цветом.
 Для меня урок чистописания был как праздник.
 А, Вовка Акулов мазал в тетради, шлёпал кляксы, пыхтел рядом со мной за партой от напряжения и злился – что (к моей радости) мне придавало ещё больше уверенности, и буковки мои выходили правильные и красивые.
 Пёрышки обмакивали каждый в свою чернильницу – непроливашку. Чернильницы походили на маленькие стаканчики из фарфора или из стекла с воронкой внутри, по которой наливали чернила в чернильницу. Чернила не проливались из чернильницы, даже если её переворачивали вверх дном. Обычно на них шили чехольчики, чтобы было удобно носить за шнурок.
 При письме цеплялись за кончик пера крошечные волоски от бумаги, которые надо было убирать, чтобы перо не мазало. Для этого у всех были перочистки, их тоже делали сами. Из разных тряпочек вырезали кружочки диаметром в три или четыре сантиметра и скрепляли в центре восемь или десять кружков. Получался красивый «цветочек» в серединку вшивали пуговицу или бусинку и петельку из толстой нитки. Девочки меняли свои перочистки часто, хвалились друг перед другом ими и даже шили их
 мальчишкам.
 Обязательной принадлежностью был пенал - деревянная, длинная коробочка (футляр) для хранения ручек, карандашей, перьев с выдвигающейся крышечкой сверху. На крышечку приклеивали красивый рисунок или разрисовывали красками, которые не смывались, так как пеналы мыли почти каждую неделю.
 Кроме отделений для ручек и карандашей в пенале была клеточка для перьев и резинки (ластика) - кусочка резины, служащего для стирания написанного.
 Писали в тетрадях в косую линию – разлиновка листа была такова; сверху – пропуск, затем две узеньких линии для букв, дальше два широких пробела для букв с «хвостиками» - р, у, б, д.
Весь лист был расчерчен косыми линиями, под углом необходимым для наклона букв, так что писать было легко и приятно.
 Лишь одно не устраивало меня – тетради не давали уносить домой, и я не могла показать маме и сёстрам, как красиво я пишу и получаю отличные оценки и ... часто похвалу учительницы, что меня радовало, и я забывала прежние обиды.

ДУЭТ
 
Дома было шумно от ребячьих голосов и игр, но дети не дрались и не ругались – все играли вместе. Тётя Маруся работала на почте, вскоре ей дали квартиру в доме рядом с нашим домом. Квартира в доме была служебная, не большая – комната и кухня, но в хорошем доме на два хозяина. Я так им завидовала, они жили там одни.
 Через некоторое время получила квартиру и тётя Фаина – она поступила на работу на склад, и мы остались в доме с дедом и бабушкой. Казалось бы, что всё произошло как надо – хорошо – но это было не совсем так, что со временем стало ясно.
 Сёстры учились хорошо, не помню, чтобы мама ругала кого-то за учёбу. Домашние задания выполняли за столом в зале – теперь было свободнее и тише. Ко мне приходила в гости подружки, но чаще всех бывала Амалия. Мы с ней очень сдружились и в школе были всегда вместе.
 Время летело быстро, от отца приходили письма, что было самым радостным событием в нашей жизни. Я всё же скучала по Усть-бирю, мне казалось, что там было лучше.
 Бывало, выйду во двор в сумерках и смотрю на горы, и слышу вдалеке, вроде, в горах стучат колёса поезда и гудок паровоза, и так защемит сердце, хочется взлететь и перенести себя, в довоенную счастливую, пору беззаботного детства. Сама не понимала, почему такая была у меня тайная тоска – ведь я ещё была маленькая девочка.
 Но минуты слабости становились реже, тем более, что приближался новый год. Подружка моя Амалия пела очень хорошо – голос у неё был как звоночек, да и я пела не плохо, умела быстро схватывать мелодию песни. По пению у нас были отличные оценки.
 К новому году подготовили мы с учительницей песенку для школьного утренника. Песенка была детская – как раз для маленьких щупленьких девочек, какими мы были. И вот вышли мы на небольшую сцену в школьном зале и запели. Пели звонко и красиво, даже жестикулировали руками, как научила учительница – всем очень понравилось наше исполнение, а уж мы так были рады громким овациям! Это была наша минута славы. Учительница похвалила нас и сказала: « дуэт получился отличный». Я точно не поняла, что значит слово «дуэт», но всё равно было радостно. Дома Люда мне объяснила значение слова, а я запомнила на всю жизнь эту детскую песенку – сейчас её никто, наверное, не знает - а песенка хорошая. Вот я и хочу её написать.
 Песенка - «День рождения»
Над речкой, над водичкой построен теремок,
В нём курочка – сестричка и братец петушок.
В день курочки рождения всех надо пригласить. Пришлось для угощения, и жарить и варить.
Вот курочка у печки готовит пирожки,
А брат спустился к речке, надел свои коньки.
Едва он прокатился, крикнул: - ку- ре –ку –ку,
Как лёд под ним сломился, и горе петушку.
На крик бежит сестрица и кто-то из гостей;
Ворона да синица, снегирь да воробей...
Едва они успели - проказника спасли,
Укрыли одеяло
м, на санках повезли.
Пришёл учёный доктор – учёный доктор гусь!
-Тут нет труда большого, я вылечить берусь.
Пускай он выпьет «хины» пятнадцать порошков, Попьёт чая с малиной, и будет он здоров.
Над речкой, над водичкой построен теремок,
В нём празднуют с гостями, с сестричкой петушок.

 Такую песенку пела я со сцены, встречая Новый
1942 год. Как это было давно! В другом веке! Как только она осталась в моей памяти. Я никогда больше ни от кого её не слышала.

ПОКУПКА КОРОВЫ.
 
Шла война, потуже затягивали пояса. Но еще не ощущали больших недостатков в питании. С фронта приходили от отца письма. Помню фразу из письма:
«Бои не прекращаются сутками, пули летят как горох...». Отец даже там заботился о нас, спрашивал обо всём, и мы ему писали, что нам теперь хорошо у дедушки жить. Отец был рядовой, но командиром тяжёлого орудия – в его подчинении были три или четыре человека и большое артиллеристское орудие. По фильмам видели мы, как доставалось тяжело ему на фронте, как и всем, кто защищал свою землю от нашествия врага. У нас тоже были свои трудности и заботы. Но мы их считали малыми - по сравнению с теми, что испытывал отец.
 Дед решил, что нам надо купить свою корову, хотя у него была корова и подрастала тёлка. Нашёл старую корову и начался торг. Так- как денег на корову у нас не было – решили платить вещами. За корову просили тридцать тысяч – огромные деньги для нас. Мама открыла сундук с вещами и женщина нахально выбирала, что ей приглянулось, а мы плакали в другой комнате. Много было отрезов материи, верблюжьи одеяла и многое другое. Мы просили маму не отдавать патефон.
 В результате – сундук освободился на треть, а семья осталась без необходимых вещей, но со старой коровой Манькой, которую мы сразу полюбили, хотя она давала маловато молока. Думаю, что нас обманули на много, но такой был уговор, коров старались не продавать.
 Дед кормил сначала вместе всех животных – его животные молчали, а Манька - всё мычала громко. Вот дедушка и говорит: «что это твоя корова всё орёт?» - мама пойдёт в стайку и видит, что у Маньки одни объедья от сена – вот она и мычит от голода и мало молока даёт. Тогда мама стала сама кормить корову, и она прибавила молока, и перестала «орать».
Зато дедушка сердился и контролировал выдачу сена.
 Жалко веши - так необходимые семье, но зато у нас было своё молоко.
 
САРА
 
Когда ещё все жили вместе – произошел со мной неприятный случай. Выбежала я во двор по надобности и только вышла из туалета, который был далеко – через весь огород – вижу, бежит ко мне тёлка годовалая Сара, она была комолая, но очень бодливая. Видимо, не зря говорят, что бодливой корове Бог рог не даёт. Дело было поздней осенью, уже присыпал снежок, и примёрзла протока за огородом.
 Я увидела, что тёлка стремительно бежит через весь огород ко мне. Дедушка выпустил её в огород побегать, он не видел, что я не дома.
 -Что делать? Если тёлка успеет добежать до меня, то наверно, забодает до смерти – пронеслось у меня в голове.
 Я стремительно перескочила две жердины, служившие воротами из огорода, передо мной был покрытый тонким ледком проток. Телка перемахнула через жерди, а я побежала по тонкому льду. Лёд трескался, и мои ноги в валенках проваливались в воду. Хорошо, что протока была мелкая, и я смогла пробежать на другой берег. В валенках было полно воды. Но пока я этого не чувствовала - тёлка была уже у протоки. Вдруг она остановилась, может быть. боялась идти по льду.
 Я отдышалась, вылила воду из валенок и пошла вдоль протоки - тёлка пошла тоже по другому берегу параллельно со мной. Я надеялась выйти подальше и прибежать домой по чужому огороду, но тёлка не отставала от меня. Я вернулась к своему огороду, надеясь, что хватятся меня, и выйдет, кто ни будь из дома - но всё ныло напрасно. Так мы с тёлкой ходили уже минут десять. Я замёрзла. Ноги окоченели в мокрых валенках, а Сара не уходила.
 Теперь я стояла напротив огорода и кричала, чтобы услышали дома, но было далеко. Вдруг вышла тётя Маруся и услышала, что я кричу. Сначала она не поняла, где я, потом увидела тёлку и побежала ко мне.
Тёлка сразу рванула в сторону, как увидела взрослого человека, была хитрая и гонялась только за детьми, а мне-то было лишь девять лет. Я перебралась через протоку, вылила воду из валенок с помощью тёти,
 и мы побежали домой. Мама очень расстроилась, думала, что я была дома и боялась, что я заболею.
Все обошлось – ноги оттёрли водкой, и залезла я на печку отогреваться – лежала и вспомнила, как когда-то я делала замечание бабушке, когда ей отогревали замерзшие руки и ноги после похода в горы, и была уверена, что это наказание за мои давние, злые слова.
 
СЫН - ПЕТЯ
 
Четырнадцатого февраля 1942 года произошло в нашей семье счастливое событие, которое ждали родители пятнадцать лет – родился сын. Особенно отец ждал сына, но родились подряд четыре дочки, которых он нежно любил. И вот свершилось – родился долгожданный сын - Петенька. Мы все были рады , что у нас появился маленький братик, которого полюбили его сестрёнки сразу и на всю жизнь.
 Отец был на фронте и не мог увидеть своего дорогого сына. Мама сразу написала ему, что родился сын, отец спрашивал её в каждом письме, что она думает о том, кто родится, а мама уверяла его, что будет сын (конечно, это было полушутя, тогда ещё и понятия не имели об «У-З-И» и прочих медицинских приёмах). Каждое письмо отец начинал словами: «Берегите сына». Судьбе не было угодно встретиться им, но - Слава Богу – сын вырос крепким, добрым, достойным человеком – прекрасным сыном, братом, мужем и отцом своих дочерей. Отец гордился бы своим сыном так же, как и мы, все всегда гордимся им.

ПРЕОДАЛЕНИЕ
 
Урок чтения был каждый день – это был для меня тяжёлый час испытаний и тревог. Возможно потому, что нервы мои перед этим уроком были натянуты как струны. Я даже вздрагивала каждый раз, когда приглашал звонок на урок чтения. С замиранием сердца ждала я, когда меня вызовут читать.
 Однажды учительница отругала меня за плохое чтение и даже сказала, что я просто лентяйка и не хочу поработать. Вот уж это меня и допекло – я упорно старалась освоить чтение, мама и сёстры мне помогали – но дело не двигалось с места.
 Будучи, может быть, гордой я даже не обиделась, а разозлилась и не заплакала, как было всегда, а сидела и уже никого не слушала – в голове звенело: «лентяйка – лентяйка». «Я – не лентяйка – думала я.
Я докажу, что я не лентяйка, я буду читать лучше всех». Так захватили меня мысли, что я даже не слышала звонок с урока. Быстро записала задание и бегом вылетела из школы.
 Дома ничего не сказала, поела и пошла в зал под стол. Удобно устроилась. Закрылась кистями скатерти и развернула ненавистную страницу для чтения. Слёзы лились ручьём, потом вмиг успокоилась и стала по складам читать заданный урок. В груди кипела обида и зло на себя.
 Текст был длинный – смысл статьи не доходил до меня – все усилия направлялись на чтение слогов. Посла трёх раз прочтения я вдруг обнаружила, что многие слова я стала читать целиком и вникать в их значение - это меня удивило и обрадовало. Уже не помню, после какого раза прочтения я поняла, о чем рассказ - это была маленькая победа. Впервые я почувствовала, что чтение может быть приятным и познавательным.
 Мама давно искала меня, спрашивала у сестёр, куда я ушла – но никто не мог догадаться, что я зубрю под столом. Я всё ещё читала, вернее, отчитала до того, что почти знала рассказ наизусть, и могла читать почти бегло с любой строчки. Я устала, и всех удивила, сказав, что спала под столом – что иногда так и делала.
 
УРОК ЧТЕНИЯ
 
На уроке чтения шла проверка домашнего задания. Многие ученики читали бегло. Наконец, очередь дошла до меня. Моя фамилия в классном журнале в конце списка, поэтому почти все ученики прочитали. Я с замиранием сердца ждала своей очереди.
 И вот! Я встала, учительница подошла к моей парте, чтобы помогать мне при затруднении в чтении – так она делала всегда. Это меня не смутило, но я начала читать дрожащим голосом – и вдруг мне показалось, что я не в классе со строгой учительницей, а под своим столом спокойно читаю. Голос мой окреп. Я видела только текст и читала бегло, даже с выражением. Учительница не прерывала меня – я прочитала весь текст без единой запинки. В классе стояла мёртвая тишина – даже никто не пошевелился.
 Учительница показала мне на строчку в середине текста – я читала, затем она показала новую строчку, но не с начала предложения – я читала хорошо. Все читали один или два абзаца – я прочитала весь текст. Может быть, учительница подумала, что я заучила текст с чужого чтения - и проверяла меня.
- «Ну, что же, молодец Галя, отлично прочитала» - я не верила своим ушам. По классу прошёл какой-то лёгкий вздох. Я села – щёки мои горели, и была красная как помидор. Может быть, учительница всё же не поверила в моё перевоплощение, но не расспрашивала меня и продолжала урок, что-то в ней было странное, вроде растроганность, или «частичный шок».
 С этого дня читала я под столом в уединении заданные на дом рассказы, и всё больше удивляла класс и учительницу. Примерно после недели я заинтересовалась незнакомым текстом и попробовала читать уже не заданный рассказ – к моей большой радости и удивлению прочитала (правда не бегло) и поняла о чём идёт речь. Это был перелом в моём отношении к чтению, мне понравилось читать, я поверила в себя, что в дальнейшем сыграло важную роль в отношении к учебе.

НАДЯ И ВАЛЯ
 
 Тётя Маруся и Надя жили рядом в доме, с ним вскоре приехали сёстры тёти Маруси: Зоя и Нина – взрослые уже. Наде было четыре года. Она была младше нашей Вали на несколько месяцев, и они были неразлучны.
 Надя была удивительная девочка – блондинка с длинными до пояса волосами, красивая и добрая. Отзывчивость, мягкость и в тоже время чувство справедливости сочеталось в характере маленькой красавицы. А, смелости и решительности - ей было не занимать. Бывало, захочет увидеть Валю – а на дворе уже темно – а ей нипочём, бежит через два двора к любимой сестрёнке.
 Валя была тоже красивая девочка – тёмно- русые волосы обрамляли её красивое нежное личико с ясными большими голубыми глазами. Длинная коса доходила до пояса. Мягкий характер, стеснительность и нежность в отношении к двоюродной сестрёнке позволял им быть не только дружными, но и любимыми подружками.
 Соберутся все мои младшие двоюродные сестрёнки; Неля, Оля (дочки тёти Фаины), Надя и родная Валя, и играю я с ними в школу. Они были примерно все одного возраста с разницей в год, полтора. Я, конечно, учительница.
Поставим на веранде табуретки и маленькие стульчики и начинаем урок по звонку - минут на десять: арифметика – задание: «2+2= ?», чтение –
«узнать буквы –а- м, читать по слогам: –ма - ма», пение (тут не было сложностей) и физкультура на природе – бег и прыжки. Вот так и присматривала я за ними – взрослым было и так много дел.

СМЕШНОЙ СЛУЧАЙ

Однажды бабушка и я стали свидетелями смешного случая. Тетя Фаина жала отдельно и был у неё огород вместе с соседями по дому. Бабушка готовила обед и ей понадобилась морковка. Надя и Валя прибежали в гости к тете Фаине и услышали, что нужна морковка.
Ничего не сказали и побежали в огород.
 Две гряды моркови были рядом – морковка была ещё лишь с карандаш толщиной – но ботва сливалась вместе с обеих грядок, и образовывала маленький туннель. Пройти между грядок было трудно – тогда девочки легли и поползли по туннелю. Первой ползла Надя, за ней ползла Валя. Быстро срывали морковки то с одной, то с другой грядки, рвали не подряд, а вроде прорывали по всей гряде – видели раньше, как делают взрослые. Вот и конец туннели – встали, платья все в земле. В руках по пучку тоненькой моркови, а лица сияют в улыбках. Поднимают глаза – а перед ними стоим мы с бабушкой. Бабушка говорит им: - «внученьки мои дорогие, что же вы с чужой грядки мне морковки нарвали? Что же мы скажем соседям?
 (улыбки сменились слезами)
-пойдёмте к соседке и скажем, что вы ошиблись и отдадим ей один пучок морковки, не зря же вы ползли по туннелю, ведь другая грядка не наша».
 Конфликт был весело разрешен, и соседка осталась довольна – ей тоже нужна была морковка на борщ.

ПРОПОЛКА МОРКОВИ
 
 Была ли я слишком упрямая или гордыня обуяла меня – и случались у меня необъяснимые случаи упрямства. Мы уже все помогали по хозяйству – работали в огороде, пололи грядки, рвали лебеду для кур, и делали многое другое.
 Однажды велела нам мама прополоть грядку морковки. Люда, Клава и я пошли в огород. Мама
разделила грядку на три части, и мы принялись за работу. Сначала дело шло хорошо и весело, но заморосил дождь и всё набирал обороты. Стало сыро, но прорывать было легче, и мы работали. Дождь не лил, а мелко моросил. Мама постучала в окно и велела идти домой. Сёстры соскочили и побежали домой, меня не окликнули, и не посмотрели бегу ли я. Не знаю, что нашло на меня, но я обиделась на них и продолжала полоть морковку. Дождь не переставал, я полола, мама ещё постучала и махала рукой, что бы я немедленно шла домой. Но я отвернулась и полола, злилась на всех и себя – но не уходила. Уже почти заканчивала полоть свою половинку грядки – мама вышла да дождь и звала меня, но я не двинулась с места. Минут через пять я выполнила задание и побежала домой. Мама меня не ругала, а только сказала: «ну и характер дал тебе Бог – упрямая, может это и не плохо», а я довольная залезла на печку отогреваться.

 
НА КЛАДБИЩЕ
 
Жизнь сама даёт уроки детям, а ошибки учат осторожности и бдительности – всё врезается в память и ждёт своего выхода. Так случилось и со мной, я никогда не старалась что-то запоминать и даже удивительно, что пронеслось через всю жизнь не только событие, но и чувство, испытанное много лет назад. Даже сейчас мне тревожно вспоминать о том, как я могла замёрзнуть на кладбище.
 Когда семья жила на руднике, были у родителей знакомые по фамилии Беккер. Даже родители с ними дружили и мы (дети) тоже бывали у них. Началась война, и мы с мамой переехали на «Гидро» и узнали, что знакомые тоже живут здесь.
 Случилось несчастье, умерла женщина из этой семьи. Помню, что я приходила к ним в дом, когда её провожали, но не помню - как оказалась на кладбище, когда её хоронили – поехала я, может быть, из жалости или из любопытства. Приехала я с другими на кладбище (людям было не до меня), а со мной из родных никого не было, даже никто не знал, куда я поехала.
 Дело было зимой – холод прожигал насквозь. Я стояла и смотрела на захоронение – никто на меня не обращал внимание. День клонился к вечеру – стало быстро темнеть. Люди садились на подводы и уезжали. Я стояла в сторонке, боялась попроситься уехать домой. От холода закоченели руки и ноги, и даже трясло всё щуплое тело маленькой девятилетней девчушки. Осталась одна подвода. О чём я думала только – трудно представить, но не подошла и не попросилась взять меня – так и стояла – тряслась от холода. Может быть, было у меня уже чувство равнодушия от переохлаждения. Стало почти темно. Все люди сели на сани – было тесно, и вдруг одна женщина крикнула: «А, что это за девочка там? Да ведь это Паши Черных дочка! Иди скорее сюда». И тут до меня дошла вся трагичность положения. Вмиг подбежала я к саням – места сесть не было – женщина пристроила меня на обод саней (на жердь) и обхватила руками, чтобы я не упала. Пальто моё было коротковато, я сидела на ледяной от мороза жердине, продувало меня насквозь – но я почти не чувствовала холода, радовалась, что еду домой, а не замерзаю на кладбище. Вот так я узнала – куда уходят люди навсегда, и чуть сама не ушла вместе с ними. Жизнь не игра – преподносит иногда суровые испытания и учит жить

ВОЕННЫЕ ИЗВЕСТИЯ
 
Новости с фронтов узнавали по радио. В зале висел репродуктор – чёрная «тарелка» и вещала нам о сданных городах и потерях на фронтах. Слушали всегда последние известия стоя у репродуктора, взрослые плакали. На стене висела карта и мы отмечали крестиками сданные города. Было много крестиков на карте.
 Жизнь становилась всё сложнее - так как мы приехали, когда уже началась война, и отца нашего призвали не из этого посёлка, к нам относилось местное руководство как к приезжим, и мы не пользовались даже теми малыми льготами как семьи тех, чьи отцы ушли на фронт от этого местного военкомата.
 Продукты постепенно уменьшались – запасы прежних лет становились скудными, не смотря на то, что во всём уже была вынужденная экономия. Мы приехали без прежних запасов продуктов, на дедовы запасы не приходилось рассчитывать очень, так что быстро почувствовали скудость в питании, хотя и помогали во всём старикам - ведь жили тогда ещё одной семьёй. Поднашивались вещи, мама шила нам из оставшихся отрезов после покупки коровы платья, а вот с обувью стало хуже – девочки подрастали, и нужна была другая обувь, но купить было негде, да и не на что.
 Сводки с фронта тревогой отзывались в сердцах, начали приходить извещения о гибели отцов, о пропавших без вести солдат, приехало много эвакуированных, почти каждую неделю привозили детей по два – три человека в детдом, наверно, их распределяли по всему району.
 Вот как постепенно врывалась война в далёкое сибирское селение за сотни километров от фронта. Люди принимали такую жизнь без отчаяния, твёрдо были уверены, что это временные трудности и стойко переносили все тяготы войны. Утешением считали то, что не падали бомбы над головами, были живы дети, могли спокойно учиться в школе – а работа русским людям никогда не была в тягость. Женщины взяли все трудности на себя и только молились о том, чтоб скорее прогнали мужья и отцы заклятого врага и вернулись домой.

ШКЛОЛНЫЕ ТРУДНОСТИ
 
В школе дела пошли у меня веселее – все предметы стали даваться легче после победы над чтением. С разрешения учительницы записалась я в школьную библиотеку и брала маленькие книги, читала их с удовольствием. Особенно понравились мне рассказы о подвигах разведчиков - прочитала их несколько раз «Похождение Симбада – морехода», «Робинзон Крузо», «Сказки» - были любимыми книгами сестёр, и я тоже начинала их читать. Со временем и, по сей день, чтение вошло в нашу жизнь как необходимость и утешение.
 К третьему моему классу стало трудно с тетрадями, в школе не выдавали, в магазинах не было, а учиться было надо. Вот и искали выход из затруднительного положения. У нас были книги отца; труды по философии и по политике. Шрифт был настолько слабо пропечатан, что с трудом можно было прочесть. Мама разбирала книги и делала нам тетради – тетради выходили как настоящие, лучше, чем из газет, на которых писали некоторые ученики.
 По печатным строчкам было легко писать, а после написанного невозможно было прочитать, что там стояло напечатано, поэтому мама не тревожилась, что разбирает книги с трудами политиков. Да , собственно, никто и не интересовался тетрадями учеников – было много более сложных задач и проблем.
 Химические карандаши кончились и чернила стали «варить» из коры лиственницы – дерева с тёмной корой. Чернила выходили тёмные, но коричневого непривычного цвета и при письме становились светлее – но другого выхода взрослые придумать не могли. Краски для рисования берегли, а кисточки делали сами - к палочки привяжешь волоски от животного и обклеишь бумажкой, чтоб не было видно ниток – вот и кисточка. Клей тоже варили как кисель из крахмала, а дед наш умел варить клей из красной смолы от деревьев и называл - «гуммирабик», (может, он сам выдумал это слово – не знаю).
 Вот так и постигали азы науки, учились с интересом. Мама не знало особых забот с нашим учением. Одно лишь огорчало меня – не давался письменный русский язык – ошибки в диктантах были всегда, хотя я и старалась их не делать, но почему-то они преследовали меня.
 

ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ

Возможно, путаю по времени события, многое прошло без особого внимания, не сохранилось в памяти – зато остались навсегда самые важные случаи жизни, которые прошли через сердце.
 О событиях на фронте узнавали из газет и радио. Многое рассказывали эвакуированные, всё это оседало в наших детских сердцах. Однажды получили газету со страшным снимком. На первой странице была фотография девушки с петлёй не шее и статья о её подвиге. Тогда была подпись «Таня», в последствии мы узнали, что это была москвичка Зоя Космодемьянская.
 Фотография и статья произвели на меня огромное впечатление, я в мыслях стала подражать этой девушке. Восхищаясь её мужеством и геройством, часто в трудную минуту преодоления, сравнивала свою трудность с её подвигом и находила силы и возможности выполнить дело или задачу. Сначала это было вроде игры – но, когда я стала постарше - тоже помогало мне уже осознано.
 Возможно, на таких примерах самоотверженного служения долгу, воспитывались воля и характер молодежи. Много примеров мужества и отваги прошло через детские сердца моего поколения, на которых учились стойкости в достижении заветной цели.

КАЛМЫКИ
 
 Зима сорок третьего была очень суровая – морозы за сорок градусов. Понемногу справлялись с домашними хлопотами. Петя подрастал, был красивый, крепкий мальчик, рано стал ходить и хорошо разговаривать.
Заботились сестры о нём и все его очень любили.
Ещё получали редкие письма от отца – как ему хотелось увидеть сына! Но вскоре письма не стали приходить, и мы почувствовали неотвратимое – горе вошло в семью.
 Мама устроилась на работу. Работа была ужасная
(иначе не могу сказать). Работала мама на подкатке дров на электростанции. На страшном морозе подвозила в тачке метровые поленья к котлам отопления. Надевала на себя всё, что было теплое, одежда быстро изнашивалась. Как только она не свалилась, не заболела – одному Богу известно!
 Вот в это время и привезли калмыков. Пришла вечером грузовая машина с людьми (может, и не одна машина была – уже не помню). Остановились у почты, люди стали спрыгивать на снег – одеты были легко – не по сибирским морозам. Мы поняли,
 что это люди другой национальности и не эвакуированные. Всех разместили на ночь на почте – здание было большое и тёплое. Утром куда-то их расселили. Много женщин отправили работать на подкатку дров, где работала мама. Мама надевала на работу валенки, шубу овчинную, рукавицы меховые, стёганые брюки – но за целый день на морозе и это не спасало, и домой она приходила застывшая как кочерыжка. Вот в этот «ад» и попали калмычки, одетые как попало, без нормальной сибирской одежды. Правда, им выдали фуфайки, и старые валенки, но всё равно они ужасно мёрзли. Мама и другие женщины приносили им, кто что мог – носки брюки, платки.
 Питались в столовой, калмычки суп не ели – выпьют только жижу и всё. Женщины им говорят, что надо есть – но они не привычны были к такой еде. Позднее, привыкли – голодом не поработаешь.
 Мама вскоре ушла с этой работы. Говорили, что мало там осталось калмычек к весне – может быть, увезли, а, может быть, умирали – нам об этом не докладывали. Мама рассказывала о них со слезами и всегда вздыхала, видимо знала что-то такое, чего мы тогда не понимали. Немногие выжили, пристроились, кто был с образованием, и жили нормально. Дети учились вместе с нами.

ЗАГОТОВКА ДРОВ

Маме выдали справку о том, что наш отец пропал без вести, жизнь наша стала ещё сложнее. Мама устроилась на почту – убирала, мыла полы – здание было большое, пол не крашеный, огромные цветы – фикусы, которые надо было протирать по каждому листу, топить печи. Одно утешало – почта была рядом с нашим домом и работа в теплом помещении.
 Дети подрастали – требовалось больше средств на питание и одежду, всё это ложилось на мамины плечи. Все работы по дому делили вместе со стариками – пилили дрова для зимы, косили траву для коров, раскапывали целик за рекой под картошку – старшие сёстры и я во всех работах принимали участие .
 Дрова разрешалось заготовлять не далеко – в Медвежьем логу за рекой. Помню, несколько часов пилили лиственницу, свалили удачно огромное дерево и стали распиливать его на дрова. Мне «посчастливилось» участвовать в этом процессе. Лет мне к тому времени было всего-то одиннадцать, силы у меня было мало для этой работы, но приходилось трудиться. Дерево было такое толстое, что пилы в середине едва хватало, чтобы её протянуть. Я пилила с дедом. Он потихоньку тянет пилу к себе, затем я тяну изо всех силёнок к себе - и так продолжается работа долгих полчаса до отдыха.
 «Ширк – ширк» - поет пила, жарко, хочется отдохнуть, но дедушка тянет пилу и мне тоже надо вторить этому - уж не помню, почему я пилила, наверно, другие члены семьи были заняты. Пока чурку «отширкаешь» - сто потов прольётся, падаешь на траву и смотришь в далёкое небо. А в мыслях утешала себя – не войне отцу и другим тяжелее, не верила никогда, что отец погиб.
 Странно, но повседневная работа не угнетала нас , играли много на улице вечерами в лапту, учились ходить на ходулях и качались на качелях, да ещё распевали на качелях песни, особенно нравилось мне петь – поёшь во весь голос «Священную войну» и качаешься. Ещё любила я играть в «чижика», а на скакалке никто из подружек не мог меня обогнать.
 Вот так и пролетало лето до школы – работа и игра, печаль и тоска по отцу, уход за младшей сестрёнкой и братиком, походы за жимолостью и сбор черёмухи, чтение и кино. Война – войной, а надо было жить и расти. Главное мама понимала нас и не бранила попусту и не принуждала – работали по силам и с пониманием, что это необходимость.

В КРАСНОЯРСК
 
 В это трудно было поверить и принять – но маму никто не спрашивал, сваливали всё на войну. Отговорить было не возможно.
 Когда Люда окончила седьмой класс, отправили учеников на рудник откапывать снег. Была весна, но в горах ещё лежал снег. Дети работали и простыли, поэтому ушли или уехали по домам, было не очень далеко, в нескольких километрах. Администрация посёлка посчитала их уход – побегом, и, собрав всех детей, принудительно отправили в Красноярск в ремесленные училища.
 Как нам было жалко, что старшая сестра уезжает, но наши слёзы никого не волновали. Даже обещали судить, если не поедет в Красноярск. Ничего не поделаешь, а семья оставалась ещё без главного помощника. Печалью легло на сердце это событие – мы так любили все свою старшую сестру и вот она уезжает от нас надолго, а мы никак не можем препятствовать этому. Вскоре пришло письмо от Люды, что она живёт в общежитии, учится в ремесленном училище и всё не так уж плохо по тем временам. Семья немного успокоилась, и с нетерпением стали мы ждать сестру в отпуск. Приезд её был всегда для нас праздником.
 
КАРТОЧКИ НА ХЛЕБ
 
Все жители посёлка были прикреплены к определённому магазину для получения хлеба. Дедушка и бабушка получали хлеб в «промторге» (торговля промтоварами) - хлеб там был пшеничный серый и почти без добавок, нормой по четыреста граммов на человека. Дедушка работал охранником в банке и был местным, это было основанием для решения администрации.
 Так - как мы были приезжими, нас прикрепили к магазину «хакторга» - (хакасская торговля). Хлеб пекли в местной пекарне, отдельно для «хакторговцев». Хлеб был ржаной, чёрный и плохо испечён, с добавками из картошки. На взрослого – четыреста граммов, на детей и неработающих - по триста (может, я ошиблась в граммах – вроде, по двести на детей), короче - получали мало, и плохой хлеб, но всё равно он был нам дорог, и его всегда не хватало.
 Ларёк для получения хлеба был у стадиона, это был не магазин, а маленькое помещение, служившее раньше кассой для продажи билетов на стадион. Хлеб ожидали всегда долго – очереди росли, можно представить – как много набивалось людей в этот магазинчик – закуток. Продавщица была грубая (где только таких набирали) - схватит карточки со злом, отрежет талончики, бросит их в кружки отдельно по количеству напечатанных граммов на них. (Потом эти крошечные талоны – прямоугольники наклеивали продавцы на лист бумаги для отчётов).
 Покупатели стояли молча, боялись слово сказать – продавщица бросит (именно, бросит) на весы гирьки, чашки весов ходуном ходят, и кладет хлеб, какая уж тут точность в граммах, но почему-то всегда было многовато - и отрежет ломтик ещё от хлеба – чаши весов ещё не успокоятся, а вес уже стал точным! Люди торопят – всем некогда, да и надоело ждать в очереди, а продавщице на руку вся эта «толкучка».
 Выходили из магазинчика как из бани после парки - красные, но проверяли обязательно, на месте - ли карточки. Приносили этот хлебушко домой и не знали, как разделить на завтрак, обед и ужин, или съесть в один присест. Самое главное было – не потерять хлебные карточки.
 Карточки на хлеб выдавали один раз в месяц. Это были листочки, примерно в тетрадный лист, расчерченные на маленькие прямоугольники по сантиметру с обозначением граммов. Кажется, карточки были именными, но при продаже хлеба - продавцу некогда было смотреть на фамилии.
 Были случаи, когда теряли карточки, а кто их находил – редко возвращали и тайно могли получать по ним хлеб.
Потеря карточек – была равносильна горю, иногда приводила к трагическим последствиям.
 Помнится из этого времени злая частушка, которую знали все - вот она:
 Вдоль по улице покойника несут,
 за покойником –«хакторговцы» идут.
Ты постой, постой! В «хакторге» хлеб дают – бросили покойника, в очередь встают.
 Ясно, что народ зря частушки не сочиняет, да ещё такие страшные как эта.

КАРТОШКА НА ЗИМУ
 
Главным продуктом питания становилась картошка. Огород у дома был маловат для семьи. Всю осень ходили и готовили общий огород под картофель за рекой. Земли у дома лишней не было, поэтому пришлось раскапывать целину.
 Конечно, от меня было мало толка, но я тоже помогала разбивать пласты земли. На площадке было несколько пней, дедушка сделал из одного пня печурку. Сначала выжиг середину пня с одного бока, получилось углубление как у печки. Сверху осталась часть древесины вроде крышки, затем ещё подкопал под корни и вырубил их. И вот готовая печурка – клали небольшие сухие дровишки и разжигали огонь. Когда нагорело достаточно углей, стали печь на них картошку на обед.
 Я была главным истопником и поваром.
Работа эта была мне по душе – сижу, бывало, у печурки, пошевеливаю длинной палкой угольки и картошечку – слежу, что б не сгорела, но чтобы поджарилась (я любила, есть картошку печёную с кожурой). Ешь картошечку – корочка хрустит, пахнет дымком. Вкуснятина!
 Дни стояли тёплые, солнечные – не работа была для меня, а одно наслаждение. Земля чёрная, чистая – обещала славный урожай за труды на следующий год. Так оно и было.

ЛЕТНИЕ ХЛОПОТЫ
 
 Жили мы в посёлке рабочего типа ( так официально, по казённому, называли поселок) – городских удобств было мало, разве только добротные тротуары по всему посёлку, да черёмуховые сады у общественных зданий. Уклад жизни людей был близок к деревенскому, что помогло в тяжёлые годы не вымереть от голода.
 Огороды, лес и река давали часть пропитания - только работай и заготовляй. Овощи были свои, грибов хватало на всех не ленивых, рыба не переводилась в реке – правда, не всем она давалась в руки. Ягод собирали корзинами - те, кто не жалел свои ножки и топал за десять километров за ягодками по горам. Но черёмуху и жимолость собирали прямо в поселке. Особенно черёмухи было полно – насушивали по полмешка. Все ягоды сушили – сахара не было на варенье.
 Вот и получается у меня отчёт (шучу!).
Конечно, ко всему этому были почти у всех коровы, а что это значит корова в хозяйстве - рассказывать нет необходимости. И все эти дары природы требовали огромных физических сил, чтобы стать продуктами для семьи, а в семье была лишь мама да малые дети.


МЕЛЬНИЦА
 
 До войны в универмаге было много товаров и хороших вещей. Но всё подобрала война и голые полки раздражали людей. На полках стояли лишь деревянные уточки - изделия местных мастеров, и деревянные подошвы (я не ошиблась) разных размеров, туески из бересты, бочонки.
 Все изделия перенесли в ларёк. Универмаг закрыли и что-то в нём делали, но не ремонт. Мы долго гадали – что бы это могло быть? Наконец открыли и, к всеобщему удивлению, превратился наш универмаг в мельницу с большими жерновами, которые работали на электричестве.
 Что же мололи? Мололи муку для фронта, и местным разрешали молоть, что у кого было; сушёный картофель, высушенные ягоды черёмухи.
Из сушёной картошки получалась тёмная мука, её добавляли в настоящее тесто – это было нормально, а вот из одной картофельной муки пекли оладьи. Мне оладьи не нравились, но выбора особенного не было.
Зато черёмуховая мука была просто прелесть – заваривали её кипятком и ели ложками как кашу.
 Ещё в поселке оборудовали маленькую фабрику, (если можно так сказать), по переработке картофеля на крахмал и патоку (похожую на повидло).
 Так что не зря называют картофель – вторым хлебом, и не только хлебом! Многим помог картофель вырасти здоровыми в трудные годы для страны.
 Поэтому все силы были направлены на то, чтобы осень принесла богатый урожай. Все склоны горы за рекой пестрели лоскутками огородов под картошку.

ЗАМЁРЗШИЙ УРОЖОЙ
 
 Осень принесла богатый урожай картофеля, заполнили два подполья в доме, остальные двадцать мешков дедушка решил до весны укрыть в яме под стогами сена. Так и сделал – выкопал глубокую яму и утеплил досками внутри. Картошку ссыпали в яму, плотно укрыли досками и сеном. По осени привезли сено на зиму коровам и сметали два стога над укрытой картошкой. Зима выдалась суровой – мороз поджимал за сорок градусов. Но надежду не теряли – всё сделано было по уму.
 Наступила весна, надо было открывать яму и выбирать картошку для просушки. Дедушка убрал оставшееся сено, и все собрались смотреть – не замёрзла ли картошка. Когда открыли доски – всех постигло глубокое разочарование. Картошечки были красивые, словно стеклянные – промёрзшие насквозь.
 Что делать? Даже на питание скоту нельзя оставлять – испортится, как только оттает. И тут вспомнили о мельнице – решили очистить картошку и высушить в печи, пока еще на улице не жарко и можно прикрывать яму, чтобы картошка оттаивала медленно.
 Дедушка доставал по мешку картошку – все чистили, кожура слезала как скорлупа с варёного яйца, чистить было легко. Сушили в печи – работали недели две, затем увезли на мельницу и смололи на муку, получилось больше мешка муки. (кто не верит – пусть проверит!). Так был найден выход из трудного положения. Муку добавляли в тесто и пекли пироги и хлеб.
ЗА ЁЛКОЙ В ЛЕС
 
 Война шла далеко, отголоски её долетали до нашего посёлка в почтовой сумке - похоронками. Каждый день ждали все почту с надеждой получить заветный треугольник от родного человека. Почтальона с сумкой встречали у калиток с замиранием сердца, знали - если почтальон заходил в дом – пришло плохое известие, пришла в дом беда, слёзы. Нам не приносил почтальон писем от отца, но надежда не умирала, и мы тоже встречали почтальона у калитки, но все было напрасно.
 Тоска давила сердце, но жизнь и молодость брала своё. Были и праздники и старались не упустить хоть эти маленькие радости для детей. К Новому году готовились долго. Весь декабрь клеили бумажные цепи для ёлки. Ещё были довоенные ёлочные игрушки, но хотелось растянуть праздник, продлить чувство радости приготовления к нему.
 Ёлку выбирали сами в лесу. Ходили с сестрой за реку в небольшой молодой лесок за зимней красавицей. Ёлок – море. Глаза разбегались – какую ёлочку срубить для праздника? Ходили долго - выбирали; и не столько ёлка нас интересовала, а завораживала зимняя красота леса. Словно сама природа подготовилась к встрече Нового года.
 Ёлочки как балерины в белых юбочках стояли на одной ножке, снежинки сверкали разноцветными искорками под лучами солнца. Зима «вылепила» из снега фигурки зверей, посадила на ветки деревьев, на пни и пригорки – только угадывай загадки - кто где. Мы выбрали ёлочки свои предновогодние заботы.

ДЖИНН БОЧКЕ

Обязательно чисто убирали в доме, если не белили к седьмому ноября – то затевали побелку; все веши, и некоторую мебель, выносили на мороз проветрить после лета и вытрясти пыль. Извести было полно – не жалели. Недалеко от поселка, у Мраморной горы, до рабочие добывали известняк, обжигали и продавали известь населению по низкой цене. Даже помню, как разваривали известь в бочке на улице.
 Комки извести клали в бочку ведер на семь или больше, заливали наполовину водой, плотно укрывали клеёнкой и толстым одеялом... И слушали.
Вскоре начинала бочка «петь» - сначала слышалось шипение, затем звук нарастал, превращался в бульканье и пыхтение.
- «Всё – бочка запела – говорил дедушка – теперь не подходить никому до завтра». А в бочке происходили чудеса – как будто, джин хотел вырваться наружу. Что-то булькало и шипело и потряхивало огромную бочку как игрушку, даже качало из стороны в сторону. Дедушка предусмотрительно укреплял бочку, чтобы её не перевернуло.
 «Джинн» бушевал в бочке несколько часов, затем стали затихать порывы бодрости, медленнее потряхивало и булькало внутри. От бочки шел пар. Пробивался сквозь клеёнку и одеяло.
 Только через два дня открывали бочку с большой осторожностью – длинной палкой снимали одеяло и клеёнку. Если всё было тихо – очень осторожно размешивали известь (внутри могли еще остаться не разварившиеся комки, и могло брызгами обжечь).
 В бочке были уже не комки и вода, а белая чистая известь – сметана, красивая, нежная (жаль, что нельзя её было есть). В известь ещё добавляли купорос - красивые голубенькие кристаллические камешки, растворённые в воде, для подсветки при побелке.

НОВЫЙ ГОД

В чистую, выбеленную и убранную комнату вносили ёлку. Хвойный запах наполнял все уголки комнаты, сразу охватывал дух предстоящего праздника - начинали разбирать коробку с игрушками. Наряжали ёлочку с любовью всей семьёй, мама хвалила нас, что мы с сёстрой нашли очень красивую ёлку с молодыми зелёными шишечками, что такой, наверно , ни у кого нет (я верила маме и радовалась). Шишечки на ёлке тоже выглядели игрушками среди мишуры.
 В праздник старались приготовить вкусный обед. Пельмени делали всегда, старались оставить мяса к празднику. Сэкономить кое – какую муку и напечь пироги и вафли. Ну, а ягода была запасена с лета в достатке – замороженная брусника, кипятком заваренная черёмуха, подслащенная сахарином, в пирогах была просто объедением. Патефон и наряженная ёлка создавали праздничнее настроение.
 В школе проходили утренники и вечера весело, взрослые понимали, что особенно в трудные годы войны, детям необходима разрядка, необходимо чувство радости хоть на короткое время.
 
ПРАЗДНИК У ЁЛКИ

 К празднику у ёлки готовились долго - делали костюмы. Одежды новой к празднику сшить не было возможности, вот и старались - понарядней выдумать костюм. А из чего делать? Это был сложный вопрос, но не было такой задачи, которую нельзя было решить, если сильно захотеть.
 Костюмы делали из газет – клеили разные колпачки, маски и даже юбочки из полосок газет. К стати сказать – юбочки получались красивые, полоски красили свекольным отваром и украшали мишурой или блёстками от ёлочных игрушек. Кто хотел сделать украинский костюм, собирал ленты по всему посёлку, записывал, какую и у кого брал ленту или другую вещь, чтобы потом отдать. Люди охотно давали вещи на время праздников. Как говорится – с миру по нитке, а детям радость.
 И вот наступал праздник: снежинки, клоуны, ведьмы, рыцари, зайцы и даже стог соломы (соломки, нашитые на платье и шапочку красивыми ровными рядками) собирались в одном классе. В зале уже звенела музыка, баян выдавал весёлые аккорды, дети кружились у ёлки и ждали подружек и друзей в костюмах. Под бодрый марш входили все, кто приготовил костюмы - возгласы удивления, гром аплодисментов и музыка – всё сливалось и кружилось у новогодней ёлки в танцах и хороводе.
 Дед Мороз и Снегурочка не отставали в пляске, раздавали за стихи и песенки малёнькие подарки и конфеты, удивляя детей, где взял конфеты Дед Мороз.
 
ФЛАЖКИ НА КАРТЕ

 Время бежало быстро - скучать было некогда. Учёба и заботы по дому заполняли короткие зимние дни. Одно было неизменно – находили время внимательно слушать последние известия с фронта. В войне уже наметился перелом - наши войска освобождали города один за другим. Мы всегда слушали радио всей семьёй. Шла ещё война, но то, что гнала наша армия немцев с родной земли и освобождала города, радовало нас.
 Как приятно было ставить вместо крестов на карте флажки. Каждый день мы ждали известия , какой город освобождён, отыскивали крестик на карте у этого города и исправляли его на флажок.
 Я оканчивала начальную школу, учёба шла хорошо, только «хромало» моё письмо (русский язык). На учительницу обид больше у меня не было, она помогала мне и я чувствовала, что она теперь относилась ко мне, как и ко всем ученикам в классе.
 Только дома было не спокойно. Дедушка решил отделиться от нас. Выделил нам часть огорода (конечно, меньшую и хуже), где раньше сажали только картошку. В комнату заходили мы теперь только спать, а уроки готовили на кухне.
 Но и это было только начало нашей жизни по -новому. Мама работала на почте. Уходила вечером и до полночи мыла полы, бабушка помогала нам по дому, но деду это не нравилось почему-то. Я очень болезненно переносила все неприятности в семье. Валя и Петя были ещё маленькие, и мы с к Клавой заботились о них.
 ШКОЛЬНАЯ ЗАРЯДКА
 Осенью сорок четвёртого года пошла я в пятый класс. Это было для меня большое событие. С гордостью считала себя ученицей средней школы.
Клава училась уже в седьмом классе, я считала её взрослой – да и чувствовала себя тоже повзрослевшей и серьёзной.
 Учились мы в первую смену. Классы были большие- до тридцати пяти учащихся.
 Первый звонок приглашал на зарядку. Все ученики выстраивались в коридорах на своём этаже. Коридоры были широкие и светлые с окнами с одной стороны. Учитель физкультуры здоровался с учащимися и начинал через примитивный громкоговоритель командовать зарядкой. «Раз –два, шаг на месте», затем упражнения на шестнадцать тактов, бег на месте. Зарядка была каждый день и длилась пятнадцать минут (вместе с построением). После зарядки пять минут – перемена и уроки.
 Мне нравилась зарядка. Дисциплина на зарядке была идеальная - никакой суеты, криков и толкотни. Как удавалось это – не понятно, наверно, всем нравилось подразмяться перед уроками.
 Физкультура была в почёте . На переменах играли в «кошки – мышки» на первом этаже или в «ручеёк». Это были забавы пятиклашек, а старшие девочки прогуливались парами вдоль коридора на втором этаже и о чем-то всё важно беседовали. В перемены
 почти ученики повторяли или читали задание к следующему уроку. Дежурные и учителя строго требовали, чтобы в перемену отдыхали, а не читали.
 
СЛЕДЫ НА СТЕНЕ
 
Однажды произошёл неприятный случай со мной и подружками. Видимо зарядки нам было мало. На перемене решили мы провести соревнования, кто лучше делает стойку. Дежурные девочки выгнали всех мальчишек из класса, закрыли двери и дежурили, чтоб никто не вошел. В классе остались шесть девочек (в том числе и я). Учились мы в пятом классе.
 Была уже поздняя осень, второй обуви у нас,
конечно, не было. Холодная погода требовала теплой одежды, поэтому все девочки носили длинные штаны, типа шаровар. Платья заправили в штаны, и пошли строем к стене, свободной от парт. Повернулись лицами к стене, отошли на нужное расстояние и по команде «раз - два – три» сделали стойку – встали на руки вниз головой.
 Главным в соревновании было - сделать чётким отпечаток следов на стене. Так продолжалось до звонка. Подошвы нашей обуви были не идеальной чистоты, следы выходили красивыми и чёткими на чистой выбеленной стене. За перемену утоптали шесть девочек так стену, как будто прошло целое ополчение. Рост наш был примерно одинаков и  «дорога» на стене получилась ровной – что нас порадовало.
 Прозвенел звонок. Мальчишки рвались в класс. Мы сели за парты, и дежурные открыли дверь. Мальчишки подбежали к стене. «Вот, дуры! Что наделали! – кричали они, но мы были горды и, сияли как лампочки, польщённые вниманием мальчишек.
 Вошла учительница русского языка – наша классная руководительница и ахнула, увидев
«произведение» на стене. В классе стало так тихо, казалось, что никто даже не дышал. Сердце моё замерло от страха и стыда. – «Как же мы могли сделать такую глупость, да ещё и были довольны»
 - молнией пронеслось в моей голове.
 Кто - то побежал за завучем. Быстро в класс вошла завуч «Ирина - шпик» (это было прозвище завуча, Пусть простит она меня за то, что я это вспоминаю). Когда завуч увидела «дорогу», лицо её сначала вытянулось от удивления, потом покрылось багровыми пятнами. Все знали, какая строгая и справедливая была завуч Ирина ( к сожалению, я забыла отчество её).
 «Встаньте художники этого произведения. Подойдите к своим рисункам» - строго сказала завуч.
Шесть девочек встали под своими следами и рядом подстроились двое дежурных.
- «Налево! Шагом марш!»- скомандовала завуч, и мы строем пошли за ней из класса.
 Уборщица школы тётя Таня дала ведро с известью, щетки, ведро с водой и тряпки. Строем, с рабочим инструментом, вернулись «художники» и дежурные в класс, но уже под командой тёти Тани. Класс не шелохнулся, писал сочинение. Молча взялись мы за дело: побелили дорогу от следов, дежурные помыли пол и строем вышли из класса. Было стыдно входить обратно в класс.(В то время учащиеся не убирали и не мыли пол в классах). Сочинение задали писать нам на дом. Вот так!
 
УЧИТЕЛЯ

Отношение к учителям в посёлке было особое – уважительное. Слово учителя имело большое значение не только для детей, но и для их родителей. Родители советовались с учителем по воспитанию детей, старались находить время для посещения родительских собраний – иначе и быть не могло, ведь в поселке почти не было мужчин, детей воспитывали
матери одни, а отцы воевали или погибли на фронте.
 С пятого класса училась я уже у разных учителей по предметам. Все учителя мне нравились. Учиться было легко и радостно. Приходилось много заучивать наизусть или пересказывать рассказ близко к тексту по истории, географии, ботанике, литературе.
 Я всегда волновалась при ответах, да к тому же сильно краснела – толи от волнения или по природе.
Выйду отвечать – лицо горит, красная как свёкла и стеснялась этого. Пересказывала быстро домашнее задание, если хорошо приготовила, а если плоховато выучила – то отказывалась отвечать. Понятно было, что мямлить у доски позорно. Особенно любила заучивать стихи, знала все наизусть, даже те, которые надо было просто выразительно читать.
 Учителя были строгие, но справедливые, требовали чётких ответов, пересказов текста – это развивало память и речь. Не смотря на то , что родители большинства учащихся были малограмотные - речь детей была грамотной и выразительной. И в большинстве случаев – это была заслуга учителей. Школа как вторая семья воспитывала и развивала способности и таланты.

ПОБЕДА
 
С каждым днём всё больше чувствовали, что война должна скоро окончиться, верили твёрдо в победу и ждали её. Трудностей хватало - было голодно, зима не жалела, морозы трещали за сорок, иногда не учились, но предварительно учителя давали задания на «холодные» дни. Мороз не всегда помеха для игры – всё равно бегали на улицу. Катались на санках и мёрзли, но не сдавались!
 К весне становилось всё голоднее, туже затягивали пояса. Картошка, главная кормилица, была на счету. Оставалась на посадку – очень бы хотелось её тоже съесть, но было нельзя! Корова тоже получала меньше корма и давала мало молока. Но впереди была надежда – скоро весна, черемша, трава, прибавка молока и самое главное – победа.
 Люди надеялись - кончится война, вернуться с войны отцы (мы тоже надеялись, что отец вернётся, ведь не было похоронки), и жизнь наладится.
Пришла весна. Учебный год закончился, осталось сдать экзамены. Тёплые дни манили на улицу, учить было не охота – но надо.
 День порадовал с утра, небо, как по заявке. очистилось от облаков, солнце грело по – летнему. Взрослые работали на огороде у дома, а я и Клава готовились к экзамену. Валя играла с Петей во дворе.
Потихоньку говорило радио – радио никогда не выключали. Вдруг Клава услышала по радио: «Внимание! От советского Информбюро!» - Клава побежала за мамой, и все собрались у радио.
 Передали о победе над фашистской Германией – мы не верили своим ушам. Свершилось! Свершилось то, о чем не переставали мечтать все четыре долгих года.
 Свершилось то – во что верили всегда, вспомнились слова отца: «нам не привыкать – набьём морду и немцам!» - так и вышло, отец верил в победу с первой минуты войны. Радость и слёзы. Смеялись и плакали. По местному радио объявили о митинге на площади.
Ученики собрались в школе, учителя раздали флаги и цветы, которые сохранились с 1 мая, колоннами пошла на площадь к трибуне. На площади собрался народ – на трибуне было всё руководство поселка, директор школы и многое представители от организаций. Подходили колоннами люди из соседних поселков с флагами, транспарантами (всё было с 1 мая) с музыкой... и слезами - слезами радости и горя. Горя было тоже много – похоронки обошли редко какой дом и какую семью. Вот и смешался праздник победы со слезами. Мама и бабушка, тётя Маруся и другие женщины плакали, каждая о своём горе, и радовались вместе со всеми победе. Митинг продолжался долго – люди шли и шли (даже из самых дальних посёлков – посёлки тянулись вдоль шоссе почти на пять километров), людям хотелось общения, хотелось выплеснуть всю тревогу, боль, накопившуюся в сердцах и душах за трудные военные годы. После торжественных поздравлений люди не хотели расходиться, музыка заполняла все пространство площади, пели песни, танцевали. Ученикам отменили экзамены в этот день и перенесли на два дня позднее. Можно повеселиться!

Часть 3

ПОСЛЕ ВОЙНЫ


                ПРАЗДНИК

     Весна! Природа праздновала пробуждение, цвела черемуха, аромат заполнял всё пространство. Солнце не жалело лучей и дарило первое тепло в светлый день победы. Трудной ценой досталась нашему народу победа, какие жертвы потребовала  жестокая война - но сердце радовала мысль, что всё позади, впереди ждала новая мирная жизнь, трудное время восстановления, но без войны. И эта мысль заглушала все прежние тревоги – хотелось радости, веселья.
Хотелось забыть на время о предстоящих экзаменах,
о трудных работах по дому и вдыхать свободно свежий воздух весны и аромат цветущей черёмухи.   
Молодость брала своё – пела душа и всё казалось лёгким и приятным. Вместе с подружками пошла я к  Дому отдыха по длинному тротуару – мы пели песни и смеялись, нарвали букеты черёмухи – было так весело, как не радовались мы давно. В душе был настоящий праздник. У дома отдыха  звенела музыка,
Вход был свободный – собралось много молодёжи
(мне было почти тринадцать лет). Мы смотрели, как танцуют взрослые, конечно, мы ещё не решались сами  танцевать среди них, ушли на полянку за кустами и там весело танцевали, как нам нравилось  - музыка гремела на вес лес.
   Потом пошли к сплоткам, по которым плыли всегда чурки дров для  электростанции, хотели покататься на чурках, но дрова не плыли – все рабочие отдыхали в этот знаменательный день. Мы сидели у сплоток, по ним весело и быстро бежала родниковая чистейшая вода. Девчонки брызгали друг на друга водой, бегали по поляне – так не играли мы уже давно, как будто прорвалось детство, прерванное войной, и захотелось  нам доиграть, и допеть, и дотанцевать... Ещё не был официально назван день победы праздником – но в душе народа он сам стал праздником навсегда – Днём Победы!   
   

                ДОМ ОТДЫХА «КАРАСУК»

Дом отдыха, красивое двухэтажное здание, казалось ещё выше  - стояло на холмике. Вся территория была огорожена штакетником – калитка не закрывалась на замок, и всегда можно было свободно пройти к озёрку или на спортплощадку.
 От моста через реку Саралу  тянулся длинный тротуар с перилами по обе стороны, с боковыми углублениями вдоль тротуара для скамеечек и беседок. Примерно метров через пятьдесят можно было посидеть – отдохнуть, помечтать, посмотреть на ночное небо и звёзды.  Это было место для прогулок, романтических встреч и просто красивый уголок природы. Вдоль всего тротуара, протяжённостью больше километра или двух (не знаю точно – но очень длинного), росли огромные  деревья  черёмухи. Они были похожи на гигантские кусты с развесистыми лапами, сплошь усыпанными ароматными кисточками белоснежных цветов. Весной аромат цветов был так силен, что даже першило в горле – но всё равно это было чудо красоты – запах от цветов распространялся по всей округе.
     Вот и конец тротуара и  перед нами была калитка – не железные ворота, а красивая калитка из штакетника, с деревянной вертушкой вместо замка.
Сразу, как на ладони -  дом отдыха «Карасук».
По холмику протянулась (шириной в пять метров и в двадцать ступенек) лестница из светлого дерева. Лестница блестела под лучами яркого солнца (её мыли постоянно, да ещё и наскабливали косарем, чтобы блестела). Это было особое место – по бокам лестницы высились статуи  Ленина и Сталина. Слева - белая статуя Ленина гордо возвышалась над  зелёным склоном холмика, справа от лестницы возвышалась гордо белая статуя Сталина. Так красиво и со смыслом вписывались обе статуи в пейзаж, что казалось, что это не рукотворные создания, а творения самой великой матушки природы.
  Поднимались по лестнице и попадали на ровную поляну всю в зелени и цветочных клумбах. Тротуары вели к зданиям, тропинки бежали к лесу, к озеру, к спортплощадке, к  гамакам, к качелям.
     Часто с подружками бегала я к озеру. Мы сбегали по тропке с холмика, и перед нами открывалось искусственное озеро размером в большой стадион. Вокруг озера росли маленькие ёлочки (примерно, в метр высотой), специально посаженные по периметру озера для укрепления берегов, и красоты. Ёлочки были такие тёмно-зелёные, что казались на другом берегу чёрными и очень красивыми.      
 У берега стояли  лодки, и можно было покататься на них по озеру, но с разрешения завхоза, и  бесплатно.
 Отдыхающие катались на лодках, учились грести вёслами и приятно отдыхали, даже умудрялись ловить рыбку, размером в палец, (и сразу её отпускать обратно, но это не важно), купались и загорали. Мы тоже не отставали от отдыхающих – места всем хватало и нас никто не прогонял.(Я не помню ни одного хулиганского случая, и не слышала никогда). Вокруг озера можно было полакомиться чёрной и красной смородиной, черёмухой.  Красота вокруг!   


                В ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ

Сданы все экзамены! Свобода! Впереди длинное лето
с походами за ягодой, прополка огорода, играми на улице и многими хорошими забавами. Но то, что произошло  - мне и не снилось, и не было даже в мечтах.
 Мама сказала: «Галя, нам дали возможность -  пойти тебе в пионерский лагерь, путёвка стоит триста рублей, так что хоть ты отдохнёшь, и будешь там питаться хорошо, почти месяц». Я очень обрадовалась – тем более, что пионерский лагерь был в помещении дома отдыха. Там каждый год летом один месяц был  лагерь для детей, но попасть туда было не просто – путёвки распределяли по организациям, где работали родители детей.   
 Это была романтика, - ясно, что заняться там было чем. Прогулки, катание на лодке. Игры на спортплощадке занимали весь день. Иногда отпускали   домой повидаться с родителями.  Всё было интересно и главное – сытно, кормили хорошо.
     Однажды ночью устроил нам физрук (воспитатель) военную тревогу. Шёл тысяча девятьсот сорок пятый год – год Победы, но в сердцах людей всё еще было свежо и пропитано войной. Вот и решил  Курбан Сайфулович (так звали нашего воспитателя по физкультуре) провести военную тревогу, чтобы дети почувствовали, как  тяжело досталась победа нашему народу – пусть это была игра, но она стоила десятков слов и рассказов о войне - воспитатель был офицер.
В два часа ночи подняли весь лагерь по тревоги, в потёмках приказали быстро одеться и  выйти на спортивную площадку. На улице было прохладно и сыро – только что прошел небольшой дождичек.
Когда все построились, была команда бежать строем за  вожатыми, у которых были фонарики, и они показывали направление. После двух кругов пробежки по знакомому стадиону, где мы бегали каждое утро, нас повели куда-то в лес. Дорожка и кусты были мокрые, с кустов летели брызги, когда мы их задевали и шлепали веточками по рукам и ногам, но строй шёл молча. Впереди светился лишь один фонарик, то погасал, и вокруг была полная темнота.   
  Дорожка была мокрая и скользкая – мы подали иногда, но воспитатели были рядом и быстро помогали нам. Так мы шли долго, как нам казалось, устали, но не продрогли, хотя и промокли, а,  наоборот, было даже жарко. Куда нас вели  - мы не понимали – вокруг был дремучий, тёмный лес, поворачивались по дорожке и снова оказывались среди мокрых кустов.
      Вдруг впереди засверкали огни фонарей  - много огней, они метались то вверх, то по земле, в разные стороны. Прозвучала команда: «Ложись» - и мы в мгновение все оказались на мокрой земле – я даже не успела подумать, что на земле мокрой лежать холодно.  Что -то завыло и гремело и огни метались над нами – мы впились прямо в холодную землю, и притихли , не чувствуя ни холода , ни мокрой травы, укрывавшую наши лица.  Так продолжалось, может секунд пять - семь – но этого хватило, чтобы испытать чувство страха и тревоги.
 Вмиг всё прекратилось. Тишина! Меня больше всего поразила – тишина, какая то радость разлилась в груди, и вмиг я поняла ёмкое, всеобъемлющее слово «Победа», словно оно выросло в этот момент тишины.  Я по настоящему теперь испытала чувство радости, гордости, связанные со словом «Победа».
      Мы снова пошли по мокрой траве и скоро оказались у крыльца дома отдыха. Во всех палатах зажегся свет – мы быстро переоделись в сухую одежду, на каждой тумбочке стоял стакан горячего чая с малиной и булочка. Всё съели и спать!   
      Спали до одиннадцати часов – странно, но никто не заболел, даже не чихнул после похода. Утром  физрук провёл нас по пути похода.  Смех разбирал нас – ведь мы прошли по  знакомой дороге, где ходили каждый день и знали каждый кустик, а ночью она показалась нам дремучей тайгой. В походе прочувствовали, как тяжело и страшно было на войне. Месяц отдыха пролетел быстро, я поправилась даже на два килограмма. Это был мой «оазис», среди полуголодных многих лет.


                СПЛОТКИ

Месяц в пионерском лагере пролетел мгновенно, весело и интересно. Но всё равно тянуло домой, хотя дома было голодновато – весна и раннее лето  подбирало последние зимние запасы. Зато длинные теплые и свободные вечера, когда светло до одиннадцати часов вечера, позволяли быть на улице и играть и даже уходить на сплотки.
   Это было интересное место для прогулок – красивый чистый лесок,  вода бегущая быстро по  сплоткам и возможность прокатиться  на чурках дров, плывущих по сплоткам к электростанции.
Что же представляли собой сплотки?  Это был деревянный лоток в виде буквы «V», если смотреть на лоток вдоль него. Сплотки тянулись на много километров в лес, с таким уклоном, чтобы по ним быстро текла вода. Уклон был не очень заметен, так как длина сплоток была довольно большая. Целыми днями плыли по лотку чурки по метру длинной, часто расколотые пополам или четвертушки – так что, сесть на них было легко, плыли они не очень быстро.
   Примерно, напротив дома отдыха сплотки уже поднимали на сваях от земли, чтобы выдержать нужный уклон, дальше до электростанции сваи становились всё выше. Сплотки тянулись до территории электростанции, и с высоты метра в три  чурки дров вместе с водой падали на двор станции. Вода стекала в реку, а дрова для станции на зиму подсыхали в огромных кучах всё лето.
Вот на этих чурках  каталась детвора – это было интересное, но небезопасное занятие – надо было успеть соскочить с плывущей чурки до того места, где сплотки поднимались уже на сваи, иначе можно было уплыть до станции и разбиться о чурки,  или соскочить на очень опасной высоте, да ещё и на кусты черёмухи.
 Мы уходили подальше в лес, где сплотки лежали просто на земле и катались на чурках – вода была родниковая, очень чистая, но очень холодная, когда мы плыли – то были по пояс в воде и, конечно, простывали, но всё равно катались.
         

                РАЗДЕЛ СЕМЬИ
               
     Точно не отложилось в памяти, в какое лето велел дедушка сажать картошку и овощи нам отдельно -  на отведённой им  части огорода. Земля там была пронизана мелкими камнями, и мы долго готовили участок под мелочь – то есть под овощи. Сначала выбирали камешки и уносили не берег протоки.  Раньше на этом месте сажали лишь картошку и камни не очень мешали, а под овощи нужна добрая земля..
    В доме тоже был раздел – всю нашу мебель перенесли в кухню – две кровати, стол, сундук, этажерку и скамейку, да ещё табуретку. Вот и вся наша обстановка! Или – интерьер! Как только всё смогли втолкать в кухню; рядом с дверью (из холодных сеней) поставили кровать для Клавы и Вали, впритык к кровати был стол с полкой для кастрюль, (стол был у окна), затем втолкали этажерку, благо, она была плоской и вошла до стены. Над этажеркой повесили шкафчик для посуды. От угла к этажерке в промежуток до окна (по второй стене) поставили сундук (хорошо, что крышка у него была плоской, а не горбатой, как у бабушкиного сундука). Это стало местом мне для сна. Точно до сантиметра хватило места, чтобы втолкать мамину кровать, с мамой спал маленький Петя. Мне спать с мамой не было возможности, сетка у кровати уже растянулась, и было очень тесно, а Петя был ещё маленький. Вот и приходилось мне во время сна вытягивать ноги между прутьев маминой кровати, когда уставала спать, свернувшись калачиком, как собачка. Ко всем «удобствам» - от окна прилично дуло, в окне была лишь одна рама,  даже зимой. Над маминой кроватью прибили вешалку для одежды, как и над Клавиной тоже соорудили место для верхней одежды. За вешалкой (от кровати мамы) была дверь в комнату деда и бабушки, дальше печь, и за печкой повесили умывальник... и всё – дверь на выход в сени.
Да, забыла – ещё перед Клавиной и Валиной кроватью стояла «знаменитая» наша скамейка для сидения и особенно для дедушкиных и бабушкиных гостей. В комнате деда было просторно, много цветов и даже две кровати ( чаще всего на второй не спал никто из них). Но мы не роптали – жили, пили чай с заваркой из сушеной моркови, с  заваренной черёмухой, ели черемшу и картошку, учили  уроки, хорошо сдавали экзамены, и отдыхали на улице.
   Скажу честно – бабушка всегда жалела нас, но дед её не слушал. Она во многом помогала нам тайно от него, я любила свою бабушку не зависимо ни от чего, понимала, что она переживала за нас,  но не могла идти против воли деда, ведь он был её муж. С бабушкой я всегда находила общий язык, и никогда не ругалась с ней, в отличии от деда, которому выговаривала часто свои обиды за себя и за маму.
     Зимой было холодно, зато у меня был свой уголок,
мой спальный сундук, и я, как скупой рыцарь, спала на нём и даже играла. На подоконнике  были ледяные  наплывы, которые я превращала в миниатюрные пещерки и фантазировала, что там живут гномики  ростом с пять миллиметров.  Над сундуком повесила плакат с песней «Ой, туманы, мои растуманы» и малюсенький портретик Шота Руставели. Мне понравилась его поэма «Витязь в тигровой шкуре». Это было всё мое «царство».

               

 БАБУШКА
   
    Бабушка наша была интересным человеком. Она любила ходить в лес за ягодой, за кедровыми шишками, за черемшой. Нипочем ей было то, что ходить надо было за много километров  в горы, в тайгу. Хорошо ориентируясь в горах, она знала много мест, где была ягода и всегда приходила с полными
корзинами ягод. Если не находились охотники пойти с ней в лес – наберёт девчонок и ведёт за ягодой или за шишками. Однажды мы ходили за черникой, это было очень далеко в горах (километров за восемь или больше). Было нас шесть человек – бабушка и пять девчонок - подростков. Рвали ягоду на довольно высокой горе. Ещё с нами была собачка по кличке
Форсун. Смешно мне было наблюдать за ней, она  бежала впереди меня и искала крупную ягоду, как находила, ела её с кустиков, а я собирала рядом.
  Набрали все полные корзины черники и решили идти обратно. Бабушка повела нас, спуск был крутоват, но не опасен – трава и кустарник выше голов. И вдруг перед нами возникла  «дорога» вниз. Трава  была примята к земле настолько сильно, что лежала плотным полотном. Дорога походила на огромную ледяную горку, блестела отполированной травой, укатанной в одном направлении – вниз горы.
Мы стояли в недоумении –  откуда в тайге такая дорога- спуск с горы и кто по неё спускается?
  Бабушка долго не раздумывала – начала спускаться по этой дороге – тропе, мы, конечно, за ней. Спускались осторожно – боялись  упасть на скользкой и мокрой тропе (перед этим прошёл короткий мелкий дождичек), но не надо было лезть по высокой траве, которая стеной стояла по сторонам тропы. Вдруг бабушка повернулась и побежала как будто чего-то или кого-то испугалась. Мы бежали тоже за ней, падали и даже катились по мокрой глади тропы.
 Вот и конец спуска и перед нами был ручей.
 Бабушка посмотрела на нас и странно рассмеялась и сказала непонятно почему-то: « а, я думала, почему не лает Форсун?  Хорошо спустились, вот и ручей. Теперь надо скорее идти». И мы потопали до дома. Дома бабушка мне призналась, что, когда обернулась, то увидела кого-то в чёрном, не разглядела, подумала, что это медведь. Ведь мы спускались по медвежьему спуску к ручью. А это была девочка в чёрном платье. Вот и Форсун молчал – не залаял».
 Бабушка просила меня никому не рассказывать, а то больше не отпустят с ней девчонок, ведь не было медведя. Я до сего момента берегла эту тайну (пусть простит меня бабуля), поведала лишь теперь её всем.

               

  ДЕДУШКА

С детства мы знали, что бабушка была второй женой деда и воспитала всех четверых его детей. Она пришла к нему, когда Сане (в последствие нашему отцу) было всего девять лет, меньше были Валентин, Фаина и Мина ( всего трёх месяцев). Первая жена деда – (тоже Мария Ивановна, как и бабушка) умерла, вскоре после рождения дочки Мины, от простуды.  В доме была единственная фотография молодых деда и первой жены (нашей родной бабушки), но, к большому огорчению, затерялась эта фотография. Я помню – дед стоит у стула, на котором сидит жена. Дед с усами, в военной форме красивый, голубоглазый. Маня, ( так называла всегда ласково наша бабушка первую жену деда) сидит в красивом бело-снежном длинном и пышном платье. Лицо плохо я помню, но приятное чувство осталось в памяти с тех времён, когда я часто смотрела на фотографию в рамке, над кроватью в зале. Вторую нашу бабушку мы любили и никогда не задумывались о родстве – она была нам родной по духу и отношению. А вот деда я упрекала частенько (сейчас стыдно вспоминать), что он разлюбил нас и не помогает, а, наоборот, создаёт нам трудности. Трудно сейчас об этом судить, может его суровое отношение, помогло нам всем преодолеть все преграды и жизненные трудности и устроить неплохо свою жизнь. Но скажу, что мы не озлобились, повзрослев, с лёгким сердцем все простили и забыли все обиды и относились в дальнейшем с почтением к старикам.   
   Дед, конечно, никогда нас не наказывал, не ругал и не бил – вообще в семье никогда никого не били.
 Дед потихоньку «завинчивал гаечки», создавал трудности нам в моральном отношении своими требованиями и запретами. Мы очень чувствовали разное отношение к нам и внукам его дочери Фаины,
(они жили очень даже хорошо по сравнению с нами), но он помогал ей во всём, а ведь мы тоже были его родные внучки и внук, и он сам привёз нас к себе.
 Не помню, чтобы мама ругалась с дедом или упрекала его, как-то тихо тянула она лямку тяжести и забот, не разрешала нам ссориться, а просто работали, не перекладывая на чужие плечи трудности времени, и жили, как могли.


                САМОЛЕЧЕНИЕ

 Больница в поселке была, но толку от неё было мало. Врачей хороших не было, поэтому (с серьёзными заболеваниями) ездили за двадцать пять километров в другой посёлок – Главстан. Там был даже хирург. К стати сказать – болели редко, некогда было прислушиваться к своим болячкам. Обычно лечились  настоями из трав, и на работу. А дед наш выдавал такое порой, что диву дивились. Однажды случился у него авитаминоз (это я предполагаю) или аллергия. Вся спина и грудь покрылись красной сыпью и сильно чесались. Дед долго терпел, в больницу не ехал. Но вскоре уже не было возможности терпеть, и он решил вылечиться сам. Бабушке велел затопить русскую печь. Сам растворил в бутылке несколько изумрудных камешков купороса. Потом разделся до пояса, стал перед печью. От печи шло приятное тепло и разогревало то спину деда, то грудь. Дед потихоньку стонал, но это было лишь начало. Дед налил в миску купоросной воды, смочил тряпку и стал натирать грудь, затем велел бабушке натереть  быстро спину. Через пару секунд раздался страшный крик, дед кричал, что есть силы, выскочил из дома и стал бегать кругами по огороду. На улице было холодно, уже пристыла земля, был даже кое – где снежок. Дед не чувствовал холода -  спина и грудь «горели огнём». Он бегал по огороду и кричал. Мы перепугались и не знали, что делать и как помочь дедушке. Все сразу выбежали  из дома и стояли молча на холоде. Дед бегал долго, уж не знаю, сколько минут.  Мы замёрзли основательно, но домой не уходили. Мама и бабушка о чем-то шептались, наверно, боялись, что у деда может не выдержать сердце. Детей прогнали домой, а сами стояли на улице. Вскоре дедушка перестал кричать и остановился. Бабушка привела его домой и уложила на кровать. Дед спал целый день и ночь. Утром встал весёлый, сыпь  со спины и груди исчезла, зуд прекратился – выходило, что вылечился махом. Сразу пошёл к соседям – топить баню и мыться. Вот такие «фокусы» бывали в доме. Всех перепугал его метод самолечения.

БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ

 САМОЕ ГЛАВНОЕ – НЕ ЗАБОЛЕТЬ..БОЛЕЛИ РЕДКО, А ЧТО МУЧИЛО – СЧИТАЛИ ЗА ПУСТЯК. и старались лечиться самостоятельно: травами, настоями. Лечебные чаи помогали во многих случаях.
  У мамы болел зуб. Днём было можно терпеть, а вот ночью зуб не давал покоя. Кто – то её научил, как
избавиться от боли. И мама решилась потерпеть и проверить рецепт. Раньше она перепробовала все свои рецепты – и ничего не помогало.
 Мама взяла стакан, поставила его дном кверху и свернула из небольшой газеты узкий колпачок – кулёк. Затем она надела колпачок на стакан и обвязала ниткой вокруг стакана. Вроде, как надела на стакан шапочку. Мама подожгла сверху газету. Газета горела ровно и медленно. Сгоревшая часть газеты не осыпалась, а стояла колпаком, лишь почернела. И вот вся газетка сгорела. Тогда мама осторожно перевернула стакан вместе с остатками газеты и сняла огарки. На дне перевёрнутого стакана остался нагар, похожий на дёготь. Мама  накрутила на спичку вату и сняла на неё этот нагар. Положила малюсенький тампон в дупло зуба. Боль сразу дала себя почувствовать – но было терпимо. Минут через пять боль прекратилась и оставила маму в покое на несколько дней. После второго приёма, боль ушла совсем – возможно  подействовало на нерв.  У детей зубы не болели вообще – и этой проблемы не было.
    У бабушки часто прихватывало горло. Встанет утром – не может говорить и горло покраснеет. Молоко с мёдом плохо помогало. Тогда она на свой риск проделывала такую процедуру: смазывала внутри горло йодом. Возьмёт длинное  гусиное перо, обмокнёт его в йод и легонько смажет внутри горло, сразу закашляет и потом успокоится и  - здорова. Голос появится, и не першит в горле  - красноты как не бывало. Правда, она больше никому так не делала и не советовала делать.
      А, дедушка вообще удивлял всех.( Не надо только думать, что мы были дикари и не соображали , что это опасные методы лечения). Условия жизни заставляли находить выход из сложившейся ситуации. За двадцать пять километров в больницу не наездишься, да и не на чём было ездить. Вот и решали проблемы всем миром – кто что подскажет или придумает.
Болел у деда зуб, даже не сам зуб, а оголились вокруг зуба дёсна. Стали видны корни зуба и седловина между корнями. Решил дедушка вырвать зуб, ехать не было возможности – лошадь не нашёл, машину вообще не было случая достать – а зуб не давал есть. Вечером ссучил дедушка дратву – толстую и крепкую нить из волокна льна и конопли. К стати сказать, сеял дед лён и коноплю в огороде. Какие это красивые растения! На пригорке в овощном огороде рос лён. Полоса шириной в два метра и длинной в восемь колыхалась при малейшем ветерке как зелёное море волн, затем лён зацветал. Невозможно было оторвать глаз от голубого полотна дрожащего от ветерка. Голубые волны сверкали под лучами солнца, особенно красиво было утром – непросохшая роса как бисер расцветала радугой, в живом море голубизны. Ниже, по склону пригорка, росла конопля, была высокая и скрывала склон, сливалась со льном и обрамляла тёмно – зелёной полосой голубой ковёр. Мак рос по всем кроям грядок внизу – красный, тёмный бордовый, белый, розовый, махровый и простой. Из конопли и льна делал дедушка кудель и потом дратву. Нитки  получались крепкие и употреблялись для пошива обуви на покос.  Мак пучками высыхал на чердаке, мы с удовольствием и «звоном» поглощали его, да ещё пекли пироги с маком. Возьмёшь две головки мака, стучишь ими друг о друга, потом откроешь чуть – чуть, ссыпаешь спелые зернышки в рот, запрокинув немного голову. Вкусно!
  Но, вернёмся к дедушкиному зубу. Крепкую нитку – дратву протолкнул дедушка в седловину между корнями зуба и крепко завязал. Велел Клаве выйти на веранду и дернуть за ручку двери, когда он стукнет. Дёрнуть покрепче и резко! Клава была уже подросток и сила у неё имелась! Когда Клава вышла, дедушка привязал длинный конец нотки от зуба к дверной ручке. Пол веранды был ниже по уровню пола кухни – поэтому  создавался наклон. Дед встал к двери в кухне и открыл широко рот. Привязанный зуб был коренной в верхней челюсти.  Дед резко стукнул  в дверь  - дверь в миг распахнулась. Дед дико закричал, схватился рукой за рот  - зуб висел на нитке и славно покачивался на дверной ручке. Клава вбежала и с удивлением смотрела на, болтавшийся на нитке, зуб. Дедушка сел на скамейку и тихо постанывал. Крови почти не было.  Бабушка дала деду ватку, и процедура была закончена. Успешно! Аппарат домашнего «зубовыдёргивания» сработал отлично – все были довольны.  Через два дня ранку затянуло и больше не болело. Вот такие «фокусы» показывали нам старшие, но детей водили к врачу в местную больницу, если кто простывал или болел корью.



                ПЕРВЫЕ ПЛАТЬЯ

 Надежды наши на быстрое изменение жизни после войны не оправдались. Нужда и полуголодное время тянулось, хотя уже стали появляться проблески к лучшим временам. Давали талоны на приобретение товаров, но это была ещё «капля в море», в море нашей бедности. Люди ждали терпеливо лучшей жизни и работали, учили детей и ждали мужей с войны. Многие семьи -  не дождались никого. Наша семья потеряла отца, дядю Валю (брата нашего отца), маминого брата - дядю Ваню. Горе - горем, а жить
надо. Однажды выдали маме пару талонов на товары. Талоны получили многие, и сразу образовалась
большая очередь. Товар ждали у магазина два дня,  Ночью «дежурил» кто - то из семьи, чтобы не потерять очередь. Наконец - привезли товар. Людей у магазина набралось столько, что невозможно было повернуться. По спискам установили очередь и с нетерпением ждали, что продадут на талоны. Стояли молча, даже было странно, что при таком скоплении людей было тихо в магазине. У каждого были свои думы, как лучше распорядиться с ещё не купленным  товаром.  И вот началось «отоваривание» (думаю, что с этого времени пошло это слово в народ). Продавали, правильнее сказать «давали», на один талон два ситцевых платья, или три метра ткани «диагональ». Размер платьев был один – сорок восьмой, но это никого не смущало. Конечно, было не совсем удобно, что был один размер, но другого выхода не было. Талоны были разные на платья и товар. У мамы было два талона, и она купила два платья и три метра материи. Даже сейчас помню, как принесла мама покупки домой. Мы смотрели с радостью на платья, которые подошли и маме, и Клаве. Оставалось немного подшить, подогнать по фигуре, что  мама сделала сама - шила она хорошо. Из материи сшили мне фуфаечку, но шила бабушка – калмычка, она была настоящая портниха. Это была бабушка моей подружки Ксени. Бабушка сшила «по – городскому», по фигуре и красиво. Мне очень понравилась, можно сказать, «курточка». Это были наши первые обновки
после войны.   

                КОТЕЛОК
Дедушка работал охранником в банке. Вечером он брал ружьё и уходил дежурить на всю ночь. В доме оставались бабушка, мама и дети. Женщины уложили детей, прибрали в доме и тоже легли спать. Ночью проснулись от шума на веранде. Кто-то перепрыгнул  через дверцу на веранду. Веранда была не застеклена, когда строили дом, то до конца не довели. так и была веранда открытой, как беседка с маленькой дверцей. Лишь кладовка была полностью закрыта с нормальной дверью, закрытой на замок. В кладовке хранились все продукты.
Женщины прислушались - по веранде кто-то ходил мягкими, еле слышными шагами. Страх охватил бабушку и маму.  Много страшных рассказов ходили в народе о грабежах, убийствах и бандах, о «чёрных кошках». Мама привязала  дверной крючок к ручке
двери, чтобы он не выскочил из петли, если будут стучать в дверь. В дверь никто не стучал. С веранды был слышан звук, как будто кто-то перебирал ключи. Бабушка сказала маме, что, наверно, подбирают ключ к замку кладовки, хотят забрать продукты. Женщины замерли в ожидании и боялись, что ворвутся воры в дом. Бабушка принесла в кухню ружьё, (в семье было два ружья), положила его на скамейку – всё же надёжнее с оружием.  Звук на веранде всё нарастал. Теперь казалось, что бьют металлом по дереву. Что мог означать этот звук? Вероятнее всего – ломают дверь в кладовку. Мама приоткрыла шторку и посмотрела в окно. Ночь была светлая, шёл снежок и уже присыпал тропинку во дворе. Следов на тропинке не было, лишь вырисовывалась строчка каких-то точек – ямочек в снегу. Что за точки – ямочки были в снегу, мама не могла понять, хотя кое - что было видно. «Может быть, воры пришли с другой стороны дома» - подумала она. На веранде всё колотили по дереву. Звук то нарастал, то затихал и походил на звон. Уже проснулись дети и тоже боялись, все сидели на скамейке, и плакали тихо от страха. Бабушка держала наготове ружье. Вскоре звук стал затихать, казалось, что -то катается со звоном по полу веранды.  Возможно, волокут мешки с продуктами.   
Вдруг прозвучал резкий толчок и всё стихло. Толчок был в дверку веранды. Все вздохнули с облегчением, что стукнули не в дверь кухни. Тихо. Сидели тихо, ждали, что будет дальше. Бабушка встала к двери с ружьём, мама успокаивала детей.  Было страшно даже от полнейшей тишины. Так прошло минут десять . Всё - тихо, вероятно воры ушли. Было два часа ночи. Больше никто не уснул.
 Как только чуть рассвело, вышли женщины на веранду и ахнули. Весь пол веранды в сеже. Бочка из под воды опрокинута и тоже вся в саже. Котёл пустой лежит на боку в другом углу, картошка съедена. На полу веранды  большие следы собаки, чёрные от сажи отпечатки по всему полу. Так вот кто гремел ночью – виноват был котелок! Большая чужая собака перепрыгнула через дверцу веранды и ела картошку.  Котелок стучал по бочке , когда собака вылизывала его до блеска внутри. А закопчённый котелок вымазывал сажей всё, что попадалось на пути. Вероятно, запах варёной картошки для животных привлёк голодную собаку, и она устроила нам ночной
«концерт». Вот чьи следы – точки были в снегу.
 Мама спросила у бабушки, где она нашла патроны для ружья. Бабушка сначала удивилась вопросу. а потом вдруг рассмеялась и сказала, что она не заряжала ведь ружье и даже об этом забыла. Была уверена, что при необходимости оно выстрелит.
Утром дедушка взялся за работу и наконец-то зыбил досками веранду и сделал настоящую дверь.  Получились хорошие сени. Сразу нашлись и доски и время. Как «гром» грянет – тогда и дело идёт.
               
ПИРОЖОК

С Майкой мы познакомились ещё в пятом классе. . Во время урока открылась дверь класса, вошли наша классная руководительница. женщина и девочка.
- «Это Майя, наша новая ученица  - сказала классная руководительница.- Хочу, чтобы вы с ней все подружились». Майку посадили со мной на свободное место. Скоро кончился урок, и мы вместе вышли из школы. Оказалось, что нам по пути. Она тоже жила на улице Набережной, только подальше от нашего дома.
Мать Майки была судья, они приехали недавно в наш посёлок. Это была высокая, красивая женщина.  Чёрные, как смоль, волосы заплетёны в косу и уложены красиво вокруг головы. Она резко выделялась среди женщин посёлка, не столь красотой  своей, а твёрдостью характера, уверенностью в своей правоте. Возможно, быть такой её обязывала профессия, не и в повседневной жизни чувствовалось в ней, что она «твёрдо» стоит на ногах. Поэтому люди побаивались её и старались обходить стороной.
  Майя сразу подружилась со всеми в классе. Училась хорошо. Это была маленькая, чернобровая, тоненькая девочка. Сразу было видно, что это городская девочка, занималась гимнастикой, выгибалась «мостиком», ходила «колесом» - но это всё не мешало ей быть доброй, простой подружкой. Конечно, она чувствовала некоторое превосходство среди подружек, но никогда этого не показывала. Среди всех подружек  Майка выделила почему-то меня и относилась ко мне с особым вниманием. Мне тоже нравилось дружить с доброй девочкой. Вечерами собирались подружки посидеть на «брёвнах», (брёвна штабелем лежали у почты). Рассказывали страшные истории, пели песни. Катались на качели, играли в лапту. А вот в «чижика» играли всегда в дворе, где жила Майя. Почему? Просто так повелось.
   Учебный год кончился, было больше время для игр и прогулок, но всё это не заменяло чувство голода. Постоянно хотелось есть. Год выдался голодный. Картошки уже не было на еду – оставалась картошка лишь для посадки. Так хотелось её съесть – но было нельзя. Да она уже проросла ростками – и есть её было всё равно опасно. Жили в основном на черемше, молоке. Перебивались, как говорится «с хлеба на воду» - но сильно не унывали и играли охотно. Наверно, молодость диктовала свои законы!
    Однажды пошла я к Майе, играть в «чижика». Она жила в доме барачного типа с тремя отдельными подъездами. У дома был большой двор, где мы играли. Войдя в подъезд дома, я почувствовала  запах печёного хлеба или пирожков, чуть не «задохнулась» от приятного  и отвыкшего уже ощущения. Запах шёл от квартиры, в которой жили Майя с мамой. Мне показалось удивительным, почему так пахнет? Хлеб, который пекли мы и соседи пах совсем не так, да и хлеб, который мы получали по карточкам, имел другой запах. Я постучала в дверь и вошла. Мать Майи стояла у плиты в кухне, переворачивала пышные румяные пирожки, которые с радостным шипением жарились на большой сковороде.  Горка готовых пирожков красовалась на столе в красивой фарфоровой тарелке. В кухне был такой запах от пирожков, что у меня закружилась голова. Запах резал мне ноздри, напомнил сразу о беззаботном довоенном детстве. Я поздоровалась и спросила, пойдёт ли Майя играть. Майка крикнула из другой комнаты, что сейчас встанет и придёт.  Мать взяла с тарелки пирожок и подала его мне. Я сжала руки, ногти впились в ладони, сердце моё колотилось, щёки горели от обиды и несправедливости! Белые, пышные румяные пирожки! Они едят их, сколько хотят! Это не укладывалось в моей голове. Ведь она – судья. Почему у неё столько белой муки?
 - «Возьми пирожок, Галя, он с черёмухой» - сказала мать. Я сжала ещё крепче руки. Пирог манил к себе, но я не брала.- « Спасибо.  Я не хочу есть, и не люблю с черёмухой пирожки» - голос мой дрожал. Какая это была ложь! Как я хотела съесть этот несчастный пирожок, да ещё с любимой  черёмухой. Но душа моя была против. Я выскочила за двёрь на площадку подъезда. Слёзы душили меня. Майка выбежала в ночной рубашке, босиком на площадку. - «Галя, не уходи!» - кричала она. Я выбежала на улицу. Лицо моё горело, я бежала домой, запах пирожков преследовал меня. – «Как она  может», - стучало у меня в голове. Я знала, что она судила женщин в колхозе за колоски, собранные в поле после уборки урожая.  Судила женщин, которым нечем было кормить детей, а сама жарила белые пышные пироги. Я задыхалась от несправедливости, слёзы заливали моё лицо. Сердце подсказывало  - «ничего не говори никому».
Вот и речка! Холодная вода остудила жар моих щёк, умыла воспалённые глаза. Я села на тёплый камень, нагретый добрыми лучами солнца, смотрела не прозрачные быстрые струйки воды. Вокруг летали бабочки, лес за рекой был зелёный, нежные листья сверкали под лучами солнца, стремительно несла свои чистые воды  любимая речка. – «Вот где правда – подумала я – всё без утайки, всем поровну. Смотри, дыши и наслаждайся». Тихая песня речки успокоила меня, я поняла, что не все в жизни - правда...
    В «чижика» я больше никогда не играла. «Хождение  колесом» и «выгибание мостиком»
jМайки меня не волновали. На мысль приходило: после таких пирожков могла бы и до неба прыгнуть, не только ходить колесом. Майка чувствовала моё отношение к ней. Я понимала, что она ни в чём не виновата, но я из гордости не могла примириться. Всегда чувствовала при встрече с ней запах жареных пирожков. Чувство несправедливости вновь возникало во мне. Думаю, что Майка меня понимала.
    P. S. Пролетело больше полвека. Казалось, что всё давно забыто. А, вот пишу сейчас, и вновь чувство обиды за голодные годы детства болью отдаётся в памяти.

 
                САРАНКИ

Весна - прекрасное время года. Просыпается природа, горы в свежей зелени, цветёт «стародуб» – красивые жёлтые цветы его веют сильным резким запахом. Подружкам не нравился запах цветов, а мне казался он приятным. Медвежий лог расцвёл: медуницы,  саранки – сибирские лилии, выше в горах – молодило налилось свежим соком.  Всё манило нас. Но не как развлечение. Многие травы были съедобны и мы старались хоть как- то заглушать чувство постоянного желания есть. Часто ходили за реку в Медвежий лог. Конечно, отдыхали на природе и собирали травы.
    Однажды вдвоём с сестрой взяли лопату и решили  накапать луковиц саранок. Их было в логу великое множество. Цветы только расцвели и луковицы саранок были еще полные после зимы.               
 Выбирали самые крупные цветы, копали не очень глубоко. Луковицы были примерно с крупную головку чеснока. Копали долго, исходили почти весь лог, чтобы не портить вид в одном месте, ямочки сразу же сравнивали с землёй. Вот к обеду накопали с полведра и пошли домой. Дома очистили как чеснок и получилось около трёх литров. Сколько уж времени варились дольки луковиц – не помню, разварились в  пюре.  Пахло пюре очень приятно, и было вкусное.
Всей семьёй съели это экзотическое блюдо. Даже не думали о последствиях. Слава Богу – все  обошлось!
Пишу сейчас, и охватывает страх – могли бы и отравиться. Ведь не знали, что содержалось в
большом количестве вещества, хотя всегда выкапывали  луковицу и ели одну или две – но никогда не варили.  Пюре было вкусное, и съели.
На всю жизнь запомнила я эти саранки – больше никогда не варили, мама не разрешала капать.
Что только не пришлось попробовать, а выросли все здоровые, крепкие и красивые, умные, добрые, с честными поступками и светлыми мыслями – видимо Бог нас берёг, хотя и не учили нас религии. Пролетели десятки лет, и я с твёрдой уверенностью могу сказать, что мы все  благодарны своей любимой мамочке за её понимание и нелёгкий труд, вырастившей пятерых детей без отца, погибшего на войне. Уважение  и память о родителях сохранились    навсегда в наших сердцах.


                КРЫНКА

 Его привезли на поправку к тётке из под Рязани
или Вятки в сорок шестом году. Когда маленький пятилетний мальчик улыбался, на худеньких бледных  щёчках появлялись красивые ямочки. Звали его Толенька Язев.
Свежий сибирский воздух, молоко быстро «поставили на ноги» мальчика. Было приятно видеть, как резво скакал по двору «казак» на прутике верхом, или качался на качелях. Целыми днями бегал он во дворе или на улице, прибегал лишь выпить стакан молока и съесть кусочек хлеба. Двоюродные сёстры: Фрося и Тая не уделяли ему внимания, тётка тоже не очень старалась воспитывать. Часто  Толик прибегал поиграть с моим братом Петей. Ему тоже было почти пять лет. Они весело играли на улице.
Однажды пришла я к Фросе. Фрося мыла посуду, а  Тая вытирала. Толик бегал во дворе. День был очень жаркий, и дверь дома была открыта настежь.
Вдруг из рук Тайки выскользнула стеклянная крынка и со звоном разбилась на мелкие осколки. О, ужас!
Тайка заорала. Заплакала и собирала в ведро осколки.
Она не могла успокоиться и громко причитала: «Мама меня убьёт! Что делать? Теперь она меня убьёт». Тут в кухню вбежал Толик. Тайка подняла голову от ведра с осколками, как-то странно посмотрела на Толика, и заорала: «Смотри, что ты наделал? Хлопаешь дверями, вот и крынку разбил».
От удивления Толик раскрыл широко глаза – в них ещё блестели задорные искорки. Он пожимал худенькими плечиками и молчал. «Что, язык проглотил – орала Тайка – приехал тут, крынки бить.
Подожди, мать придёт, она тебе покажет - как бить крынки. Она тебе задаст!» Толик понял, что Тайка не шутит. –«Я не хлопал дверями, дверь была открыта –тихо сказал Толик – и крынку я не разбивал, она уже разбитая лежала в ведре». Сёстры его не слушали. Я вступилась за Толика, но Фрося тоже закричала: «Ты  не лезь в наши семейные дела. Это он виноват, ты не видела и не лезь».- «Он,- повторяла Тайка – он разбил». Казалось, что они действительно хотели поверить, что крынку разбил Толик. Они-то знали, что будет за разбитую крынку. Много раз походила мамина верёвка по их спинам за тринадцать лет.
- «Иди, и не лезь в наши дела» – тихо сказала Фрося.
Я разозлилась и пошла, думала, что встречу их маму и всё ей расскажу. Но матери не было. Я ушла домой, а сердце моё всё волновалось. Под вечер решила пойти и узнать, что произошло с Толиком.
Когда я вошла в открытую дверь, то увидела такую картину, что чуть не оторвалось мое сердце. В углу у печки стоял Толик. Он был в одних трусиках. Всё тело, руки, ноги покрылись полосами. Багровые следы от верёвки пересекались, шли параллельно, образовывали петли. Видимо, верёвка была сложена вдвое. Весь Толик был расписан красными полосами.
Он тихо плакал в углу. Я подскочила к нему, упала на колени, обняла его и заплакала.  Тайка выбежала из комнаты, увидела меня и выскочила на крыльцо.
Фрося вошла на кухню, глаза её были заплаканы.
- «Уходи, пока не вернулась мама» – сказала она мне.
- «Как вам не стыдно врать!» - кричала теперь я, выбежала и увидела Тайку. Она сидела на крыльце в пять ступенек. Я подскочила к ней и со злом пнула её. Тайка полетела в траву у крыльца.  Я подскочила к ней и стала трепать её, поддала пару тумаков и кричала: -«дура, ты бессовестная, сама разбила несчастную крынку, а на ребёнка всё свалила». Выбежала Фрося, и я пошла. В воротах показалась мать. Я пробежала мимо неё, она поняла, что я видела, что она сделала с Толиком. Дней семь Толик не появлялся во дворе.  Потом я увидела его на качели. На нём были надеты длинные штанишки и рубашка с длинными рукавами, хотя на улице была жара. Раньше он бегал в одних трусиках. Он также бегал, играл, но глаза оставались серьёзными. Казалось, в них поселился страх вместо озорных огоньков. Вскоре приехали его родители и забрали к себе. Я ничего никому не рассказала – наверно зря. Ведь я тоже была ещё почти ребёнок. Мне было лет тринадцать.

                ОГУРЕЧНАЯ  «ЗАСАДА»               
    Соседи жаловались друг другу: –«кто-то ворует ночью огурцы с грядок. Столько труда вложено и всё напрасно». Не просто было вырастить в Хакасии  огурцы. Даже летом случались часто ночные заморозки, а огурчики – растение тёплолюбивое и нежное. Вот и придумывали, как уберечь растеньице и полакомиться малосольными огурчиками. Делали для них специальные грядки. Из остатков сена и навоза выкладывали высокую грядку (сантиметров семьдесят в высоту), в середине делали лунки, насыпали хорошей земли. Получалось, что-то вроде небольшого парника, сверху закрывали  на ночь досками. Вот в эти лунки и сеяли семена огурчиков.  Когда огурцы подрастали, пристраивали колья с рогатками, на которые прокладывали палки, чтобы можно было закрывать грядку в холодные ночи.  Укрывали каждый холодный вечер досками и тряпками. Но, наступало тёплое лето, и часто оставляли грядки открытыми  – в это время и «старались» любители лёгкой добычи.  Скоро воровство прекратилось стараниями нашей бабушки. Дело было так. Тётя Фаина жила не далеко от нашего дома. Дом был на две квартиры с общим крыльцом. Рядом с домом были большие огороды.  Собак хозяева не держали, так что все условия для воров были подходящие. Бабушка приходила к дочери и часто работала в огороде, поэтому слышала разговоры о ночных набегах на огурцы. Пока ещё воры не добрались до тётиного огорода. Вечером бабушка сказала мне, чтобы я пришла к тёте Фаине  ночевать. – «Будем делать засаду» – сказала она. Я сначала не поняла, что за засаду будем делать, но бабушка мне растолковала свой план поимки воров. Мне даже понравилась её идея, и мы решили привести  задуманное в исполнение.  Как чуть стемнело, бабушка взяла половик, старую шубу и пошла в огород. Мне велела выключить свет и не спать, сидеть у окна и ждать. Тётя Фаина прилегла и сказала, что просто полежит – спать не будет. Я сидела у окна, было  не очень темно, ночь была светлая – даже можно было различить кое- какие предметы за окном. Время тянулось медленно, тишина располагала ко сну. Я положила руки на подоконник, наклонила на них головку и сладко задремала. Тем временем, бабушка постелила половик между двух грядок морковки, прямо напротив огуречной грядки,  положила шубу и легла. Ботва моркови была высокой и скрывала бабушку сверху. Засада была готова – оставалось ждать гостей. Ждать пришлось долго – но бабушка не уходила. Вдруг она услышала слабый толчок, кто-то перепрыгнул через ограду. Бабушка чуть приподнялась и разглядела, что к огуречной грядке тихо крадётся парень.  Парень подошёл, согнувшись, к гряде, тихо прилёг на доски сбоку у гряды и протянул руку за огурцами. Бабушка ждала. Парень сорвал огурец, успокоился, положил в сумочку и снова полез рукой в грядку.  В этот миг соскочила бабушка, прыгнула, и с размаху села на спину парня. Схватила его за волосы и начала трясти голову, стараясь ударить о доски. От неожиданности парень заорал, что есть мочи, стал вырываться, но  бабушка его крепко держала за волосы и  молчала.  Силы у парня было, конечно, больше, первый испуг прошёл.  Он оторвал бабушкину руку от волос, скинул бабушку со спины, поднялся и быстро
побежал. Бабушка закричала ему вслед, он не оглядывался, видимо боялся, что она его узнает. Крики разогнали мою дремоту. Я выскочила на крыльцо и увидела, как человек перепрыгнул через ограду огорода. Бабушка кричала: «что же вы спите, я поймала вора. Жаль, что он сумел убежать, мне одной было с ним не справиться. Я не смогла одна его связать». Тётя Фаина тоже выбежала на крыльцо, и мы пошли к бабушке. Она что-то искала у грядки. Тётя Фаина взяло у бабушки спички и стала освещать то место , где бабушка искала. Наконец, бабушка сказала:- «да, вот она», подняла матерчатую сумочку, и мы пошли домой.  В сумочке был турнепс, тщательно обрезанный от ботвы, наш огурец и острый большой нож. Бабушка сердилась на нас, что мы проспали, ругала нас. А тётя Фаина ругала её, за смелый прыжок. Ведь парень мог пырнуть её своим большим ножом. Хорошо, что отделалась без трагедии и жива. Только теперь бабушка поняла, какую опасную засаду она придумала и заплакала от пережитого страха. Слава Богу – всё обошлось. Утром пошла бабушка к соседке, рассказать о ночном происшествии, показать сумочку. Они сели на крыльце и стали разглядывать сумочку. Вдруг соседка разволновалась и сказала, что это сумочку она шила для племянника. Она схватила сумочку, и они с бабушкой побежали быстро к дому, где жила семья племянника.  Отец и мать парня сидели за столом и завтракали. Парень спал в другой комнате. Родители удивились раннему визиту  родни и соседки. Молча выслушали, с чем пришли ранние гости, признали сумочку – трофей с места ночного события (с турнепсом, огурцом и ножом). Отец молча встал, взял ремень и пошёл в комнату, где сладко спал сын.  Спокойно разбудил сына, увидел на лбу шишку и синяк.  Сын понял, в чём дело, старался натянуть на себя одеяло, но тщетно. Ремень отца бойко хлестал по голой спине. Отец приговаривал: - «это тебе турнепс, это тебе огурец, эта пара ремней за нож, это за горькие материны слёзы».  Отец бросил ремень на пол и вышел на улицу. Закурил. Мать плакала в кухне, сын рыдал в постели.  Огурцы росли славно, урожай был у всех соседей большой, даже посолили на зиму. Соседи удивлялись, что вмиг прекратилось воровство.  Бабушка лишь посмеивалась и хрустела свежим  огурчиком.   


                РЕКА САРАЛА
   
Про реку нашу, Саралу, можно писать поэмы. Она, словно, капризная дама; то ласковая, не глубокая – позволяет даже перебраться в брод на другой берег, то буйная, свирепая – поднимает огромные деревья, вырванные с корнями, несёт свои волны стремительно, будто боится опоздать на свидание. Весной дарит на дрова брёвна, оставляя их между валунами. Летом смирная сверкает под лучами солнца. Не даром дали люди ей название – Сарала –Блестящая, Серебряная. Не позволяет пренебрегать собой - вода холодная, прозрачная, долго не поиграешь с ней – знай меру, окунулся пару раз и выбегай греться.  Речка богата быстрой рыбой – хариусами. Рыбу ловят неводами, мёрзнут рыбаки, но удача стоит того. Царской рыбке отдают предпочтение, хотя и ленки доставляют не меньше удовольствия. Улов в пол ведра – большая удача. Уха на столе не у каждого – надо иметь рыболовную снасть и владеть искусством лова.
    Дедушка обладал и тем и другим. Помощниками были женщины или мы с сестрой. Бродили мы в воде редко, обычно вели невод по берегу, а в воде мёрз сам дедушка. Рыба была почти постоянно в доме, дед  даже коптил на лето на покос. Так что, пока жили вместе - и работа спорилась.
  Одну зиму речка перемёрзла до дна. Лёд был прозрачный, видны были камешки как через стекло.   Мы боялись, что вся рыба погибнет. Воду приходилось привозить на корове Саре с тёплой речки, вода которой вытекала из под скалы и никогда не замерзала, даже не было льда не краях берегов в лютые морозы. Интересное было место. Скала отвесной стеной поднималась ввысь, была ровной, как будто кто её обтесал. У самой земли ровной линией метра в три шириной проходила щель, из которой вытекала вода и образовывала небольшую речку. Почему вода никогда в речке не замерзала – никто не знал. Воду брали на хозяйственные нужды и даже пили.  Вот за этой водичкой и ездил дед на корове Саре, обрядив её в самодельную сбрую – снаряжение. Дело это было не лёгкое – вода за два километра, а Сара была строптивая характером, могла запросто опрокинуть сани с бочкой, удрать домой, сбросив с себя примитивную сбрую. К счастью – река перемерзла до дна лишь одну зиму, а всегда брали воду из проруби.
   Летом случалось ещё интересное событие, связанное с рекой. Дело в том, что в посёлке была гидроэлектростанция. Во дворе станции находился отстойник для отработанной воды. Это был большой бассейн. Когда он наполнялся, вода в нём отсвечивала под лучами солнца металлическим блеском. Точно не помню, каждое ли лето очищали этот бассейн и выпускали воду прямо в реку. Люди как-то узнавали о предстоящей промывке бассейна. Уже с утра толпились люди у реки. Нам было не надо узнавать – река была «под боком». И вот поплыла серебристая струя по реке, вскоре поплыла «столбиком» рыба, высунув голову над водой, открытыми ртами хватала воздух. Тут и начиналась работа. Люди заходили в реку, руками хватали рыбу, которая не сопротивлялась. Рыбы было много – набирали вёдрами. Мы тоже, конечно, не зевали, старались наловить больше.  Рыба была живая, только как оглушённая. На вкус ничем не отличалась от обычной и ели её без опаски. Так подкармливала речка  жителей посёлка. После промывки бассейна, вода реки приходила быстро в прежнее состояние, и рыба снова появлялась, как и раньше.
    Для нас река была ещё и местом, где можно было поиграть, отдохнуть, посидеть в уединении вечером и помечтать, а иногда и местом поделиться с рекой своей бедой и поплакать вдали от любопытных глаз, поведать ей, как подружке, свои тайны. Вернее слушателя было не найти – тихое журчание воды,  мелких волн, перекатывающихся по камешкам, успокаивало и давало надежду, что всё будет хорошо.
               


ТАТУИРОВКИ
       Река наша капризная – мелкая, чистая, видны все камешки на дне. Смотришь в неё как через стекло, видны маленькие рыбки - «малявки», как в настоящем аквариуме. Холодная вода струйками омывает «голыши», камешки у берега. Камней - целое поле, как стадион. Это всё старое русло реки. Камни круглые, гладкие и чистые. Песка очень мало – его уносит весной вода. Вот это место и было «царством»мальчишек.  Мальчишки жгли костры на камнях всё лето и купались.  Щепок и палок было полно – весной вода приносила много мелких щепок и брёвен. Крупные   «дары» реки собирали жители на дрова, а мелочь подчищали мальчишки.  Купались мальчишки целыми днями, обедали печёной в костре вкусной картошкой. Странное это купание; бежали и быстро бросались в воду,  минута... и пулей вылетали из воды. Холодно, плавать нельзя – сильное течение воды. Бегом к костру, грелись и делали татуировку  листьями ольхи. Надо было сначала закоптить лист ольхи и шлёпнуть быстро его на мокрое тело. Получался отличный отпечаток – татуировка. Разрисовывали себя как папуасы и снова бросались в воду. Выходили чистыми из воды – (прямо, как по пословице), вода быстро смывала все украшения. И  снова повторяли татуировку на соревнование, кто лучше выдумает орнамент. Вечером поздно без украшений расходились по домам, татуировка считалась  неприличной. Увидят родители – поддадут или отругают, зато на реке – воля и быстро можно было смыть копоть и выскочить «чистым из воды». Девочки купались отдельно и без костров, а татуировки вообще презирали. Зато загорали к осени как папуасы у реки и на покосах, приходилось всем работать всё лето и мальчишкам и девчонкам. Но на всё время хватало, ведь летние дни в Сибири такие длинные.               

                НАВОДНЕНИЕ   

Весной разливалась река во всю мощь. Сотни ручейков питали реку талыми водами, и она разбухала на глазах.  Вода выходила из летних берегов и разливалась по всему полю камней. Вода становилась рыжей. С шумом перекатывалась через валуны, вздымалась пеной. Сколько было теперь в ней силы! Несла на себе огромные деревья, вырванные с корнями, доски, брёвна и даже какие-то крыши.  Все, что попадало под стремительные струи, уносилось вдаль или оставалось между камней.
      Весна выдалась теплой. Солнце грело по-летнему. Снег таял бурно, и река вздулась за несколько дней. Быстро поднялась трава, даже выгоняли на пастбище коров. Утром выгнали коров за реку по мосту, а в обед вода прорвала мост, хлынула всей лавиной выше берега и понеслась по улице Набережной. Воды было примерно по колено. Она медленно растекалась между домов, по огородам. Путь преградил ей пригорок перед нашим домом. Вода остановилась перед ним как перед запрудой, и повернулась стремительно в наш огород. Целой рекой неслась теперь вода по нашему огороду, пробивая себе русло в мягкой почве в метре то стены дома. Узким потоком стекала вода по направлению к реке. Весь огород был уже под водой. Заливало стайку , где был наш телёнок.  Мама и дедушка перебрались по ограде к стайке, но открыть дверь было невозможно. Взобравшись на стайку, стали разбирать доски потолка (стайка была покрыта как ларёк досками), сняли часть досок и спрыгнули в стайку. Там была уже вода. Телёнок стоял в воде по брюхо и дрожал от холода. Дед провёл под живот телёнка  одеяло с верёвками, и мама вместе с дедом вытащили телёнка на сухое место в соседний огород. Наш пригорок остановил воду, соседние огороды не залило, а весь удар пришелся на нас.
Я перелезла по забору, подтянула калитку, которая просто лежала у забора, к воде и решила поплавать по огороду. Мне казалось, что вода в огороде просто стоит, было не видно течения. Ноги мои застыли в воде  и я с трудом вытаскивала калитку. И вот, наконец я подтянула её к воде, и образовался плот. Я встала на плот, но еще держалась за забор обеими руками, пробовала, выдержит ли меня плот. Об опасности я не думала – хотела просто покататься. Мама увидела меня и закричала, чтобы я не вставала на плот, чтобы крепко держалась за забор. Я подняла одну ногу, чтобы встать на забор – калитка в миг   выскользнула из под ноги,  стремительно понеслась потоком к реке.  Я повисла на заборе по пояс в воде .  Мама перебралась по забору, схватила меня и вытащила из воды. « Смотри» – сказала она  и показала на огород, залитый водой. Там плот мой закружило потоком, перевернуло и понесло в бурную пучину воды. Я тряслась от холода и пережитого страха.            

  ЭВАКУАЦИЯ               
 Вода всё прибывала. Теперь она не растекалась по улице, а неслась бурным потоком по нашему огороду по новому руслу мимо строений. Весь огород был тоже под водой. Вокруг дома стояла вода, выйти было невозможно, но в доме пока воды ещё не было. Дедушка выставил окно и из досок соорудил мостик – переход из окна прямо на пригорок у дома. Это было не далеко метров может пять или меньше. По мостику мы перенесли необходимые вещи и поехали на телеге по незатопленным улицам.  Лошадь нам дали с маминой работы. Надо было найти дом, где можно было переждать наводнение.  Когда нас подтопило, то сочувствующих и зевак было много. Когда мы просились пожить пару дней, то сразу находились отговорки. Особенно неприятно было слышать от тех, кто охал и вздыхал у нашего затопленного дома. Мы проехали почти весь посёлок безрезультатно. На последней улице рядом с пекарней стояла во дворе женщина лет сорока.  Она увидела нас и поняла, в чём дело. Женщина сама помахала рукой и мы подъехали к её домику. Там жила семья эвакуированных – мама и шесть детей. Женщина пригласила нас в дом и разрешила пожить сколько потребуется. Это была семья Тарточаковых - самая бедная в посёлке ( как считали многие). Дети сразу убежали на улицу. Мне понравилась интеллигентного вида красивая и приветливая женщина. Настроение стало налаживаться, и душа простила чёрствость и равнодушие близких соседей.  Мы вошли в дом и глаза зажмурились от блеска и яркого солнца. Все в доме блестело от чистоты. Пол, лавки, не прикрытые ничем, стол, табуретки – всё было наскоблено до блеска и сияло желтизной под лучами солнца. Красиво было всё; чисто выбеленные стены, цветы на столе в сверкающей искорками жестяной банке. Стёкла в окнах были отчищены так, что я подумала , что их вообще нет – но они были на месте. Подоконники украшали несколько цветущих гераней. На стенах висели картинки в самодельных деревянных рамочках – это были рисунки детей. Никаких тряпок не было видно – лишь в комнате  за занавеской висела одежда на самодельных плечиках. В комнате стояли кровати и сундук. Кровати были аккуратно заправлены серыми одеялами. Вероятнее всего, выданные им как эвакуированным. Мне всё очень понравилось. Мы разместились в кухне, постелили на полу и вскоре заснули спокойно после всех пережитых тревог. Дедушка и бабушка остались в своём доме – сторожить. Я настолько за день насмотрелась на бушующую воду, что, проснувшись ночью, увидела в окно при свете луны белую стену соседнего дама и криком «вода» разбудила всех в доме. Через два дня мы вернулись домой. Я поняла, в чем богатство человека – это не тряпки и даже не деньги. Щедрость души, желание прийти на помощь другому человеку, почувствовать боль нуждающегося – вот богатство от Бога , данное всем , но не все его ценят и понимают. Я думала, что эта женщина самая богатая в посёлке, и дети её самые счастливые.  Время всё расставило в будущем на свои места. Как поётся в песне:- «Что отдал – богаче стал, что сберёг  - то потерял». Годы летят, а память хранит и хорошее, и плохое.  В жизни всему есть место,  всё зависит от человека, как распорядится он  своим даром.               
               

                ЯПОНЦЫ               

Точную дату не помню. Предполагаю, что это событие произошло в тысяча девятьсот сорок шестом году. Зимой привезли  пленных японцев. Слух моментально облетел весь посёлок. Люди по разному относились к этому событию; кто с интересом, кто с жалостью, кое-кто с презрением. Разместили японцев в клубе на ночь. Клуб был большой – с большим фойе для танцев и большим демонстрационным залом  для просмотров кино. Японцев было много – они заняли весь зал и даже были в фойе.   Утром собралось много детей около клуба – было интересно увидеть какие  это люди. Дети ждали, когда выведут японцев на построение. Вскоре открыли запасные двери, по которым выходили всегда зрители после сеанса кино.  Японцы выходили один за другим и строились в шеренгу. Строй получился довольно длинный. Перед строем встал японец и начал перекличку. По краям строя встали вооруженные военные или конвоиры.  Японец называл фамилии по малюсенькому листочку из блокнота. Пленные делала шаг вперёд и кланялись, немного нагнув голову. Так продолжалось долго, а японец всё вычитывал фамилии по своему листочку. Было удивительно, как столько фамилий уместилось на этом клочке бумаги. Дети стояли в стороне, стояли очень тихо, не разговаривали даже. После переклички разрешили пленным выйти из строя. Дети робко подходили к японцам. У японцев были какие-то маленькие вещички; шкатулочки  и красивые коробочки. Они предлагали их в замен на продукты. Кое –кто из детей менял принесённый хлеб или картошку на вещички. Но было ясно, что это были не просто вещицы, а дорогие людям талисманы. Многие дети и женщины отдавали принесённые продукты просто так. Японцы кланялись и все говорили «спасибо». На это было смотреть тяжело и грустно. Люди не испытывали зла  и даже говорили, может и наши где ни будь так же в плену. Потом повели японцев в лес к месту назначения - на лесоповал. Дети долго шли тоже за строем до самого дома отдыха, потом японцы свернули на дорогу в лес – там был лагерь для военнопленных. Японцы пилили лес и сплавляли весной и летом к электростанции по сплоткам.  Раз в неделю приводили  пленных в баню. Это было всегда в субботу.  Они шли всегда тихо по тротуару от дома отдыха до бани.  Я с подругами и другими детьми бежала за мост, и мы  ждали, когда поведут японцев обратно.  Мы вставали вдоль тротуара на землю, освобождая тротуар строю, и здоровались. Каждый японец, поравнявшись с нами, проходя мимо, кланялся и здоровался  - «здрасти».  Это нас забавляло. Видимо, японцам тоже нравились встречи с детьми, напоминали об  их детях. Родители запрещали нам ходить, может, боялись ответственности, всё же это были пленные японцы,  и содержались они под конвоем. Мы всё равно ходили встречать и провожать японцев до дома отдыха. Конвоиры нес не прогоняли. Потом японцев не стали приводить.  Мы бежали к мосту, но японцев не было. Может, отправили их в Японию,  или в другой лагерь,  или они умерли. Нам об этом не докладывали.


                ВАЛЕНКИ

   Зима сорок шестого выдалась суровая. Снег сыпал беспрестанно. Мороз поджимал под сорок и больше. Клубы холодного воздуха врывались в открытую на секунды дверь и заполняли всю кухню туманом. Мама работала на почте, хорошо, что в тепле - за ним она сама следила, топила печи. Надо было всем детям тёплую одежду. Маме выдали талон на покупку одной пары валенок кому ни будь из детей. В семье решили, что валенки надо брать для меня. Магазин был в посёлке «Верхняя речка». Это был старый поселок, от него построили новый посёлок, в котором жили мы. Оба посёлка составляли как бы единое целое, но у  жителей старого посёлка была какая-то неприязнь к нам. Магазинчик, где надо было купить валенки, был очень маленький. Прилавок и печь занимали почти половину его площади, оставалась маленькая площадка (примерно метра три на три), может даже и меньше. Летом вообще в него не пускали – продавали хлеб в окно, сделанное для приёма хлеба. Но была зима, и народ набился в магазинчик, как сельди в бочку. У всех покупателей были именные талоны. Валенки ждали уже дня два – мёрзли на улице. Караулили очередь и время, когда привезут валенки. За прилавком сложили валенки – их было много, но они лежали в трёх кучках; серые вверху, ниже, почти под прилавком, были валенки для своих поселковых. В сторонке лежали несколько пар серых валенок, почему –то отдельно. В очереди у прилавка было не протолкнуться. Кто покупал валенки, выбирался из очереди и из магазина без пуговиц на одежде, стянутыми с голов шалями, красные от пота и усилий.
Вот подошла очередь нашей мамы. Продавщица схватила талон, даже не глянула на фамилию и запричитала. – «Своих полно, а тут ещё эти». Мы были  «эти» с Гидро,  а не из их посёлка, чужие. Схватила продавщица валенки из маленькой особой кучки и бросила их маме.  Валенки были серые, но не это взволновало маму. Мама увидела, что один валенок – брак. Носок валенка был не прокатан - приплюснутый – «кургузый». Мама не хотела брать валенки и просила заменить их или отдать талон. Но продавщица не слушала маму, кричала: - «не буду я тебе менять и искать твой талон, бери, что дают. Без вас тут полно людей». Сама ещё больше мешала рукой кучу талонов, стараясь зарыть верхние талоны.. В очереди не знали в чём дело и кричали: - « Придут тут с Гидры и разводят куражи». Маму выталкивали из очереди, толкали, тянули за пальто, за шаль. Что делать! Взяла мама эти валенки и со слезами вылезла из очереди. Показала нам с сестрой эти бракованные валенки, сели мы на завалинку магазина и заплакали от обиды и хамства продавщицы. Знали, что жаловаться некому, да и напрасно – всё равно права будет продавщица. Примерила я дома валеночки – один был очень хорош, а во втором - пальцам было маловато места, и снаружи носок валенка был короче и некрасив. По снегу босиком не побежишь – подгибала пальчики и ходила с болью в школу. В школе не вставала с парты все уроки – говорила, что болит нога. (Оно так и было.) Валенок быстро прорвался. Утром встала, вижу - дедушка пришил кусок кожи к носку, где была дырочка. Было страшно раньше, а стало еще страшнее. Оторвала я эту злополучную кожу, заштопала нитками дыру и пошла в школу. К счастью, зима скоро кончилась, и мне сшили хорошие сапожки. Кожу умел выделывать дедушка сам. Кожа получалась очень даже хорошая._
Закончила я седьмой класс. Впереди было лето – отдых, работа в колхозе, куда нас посылали на месяц каждое лето, после окончания  учёбного года (с шестого класса по девятый). Покос, огород, походы за ягодой – всё это  тоже касалось детей.  Но всё же мы жили в посёлке городского типа. Видели, как живут люди в колхозе. Они завидовали нам. Всё равно всё забывалось – молодость брала своё, учится и работать было нам не в тягость.

                ХОЧУ ХЛЕБА

 Может быть не надо об этом писать, но на душе лежит грузом память. Пусть простит меня дедушка, я не хочу ничего сказать о нём плохого. Всё  давно поросло быльём, никаких обид, но из памяти трудно стереть... Жили мы уже в кухне – ютились, как могли, подрастали Валя и Петя. Маленькие организмы не хотели мириться со скудным питанием. Валечка, к сожалению, ещё и не любила молоко, а хлеба нам всегда не хватало. Дедушка и бабушка получали  хлеба почти столько на двоих, как мы на всех, и был он лучше, чем имели мы.  Обедали дедушка и бабушка у себя в комнате. Двери в комнату не было, шторок на двери тоже не было. Клава, я и Валя никогда не заглядывали в комнату, и (Боже сохрани) не заходили. А, Пете было три года, мы старались, чтобы он не ощущал недостаток питания, но чего нет - того нет.  Однажды в обед слышу: - «Хочу хлеба». Я не посмотрела, где Петя, и говорю:-«Петенька, хлеба нет, завтра я тебе дам большой кусочек». Он всегда соглашался с моими обещаниями, уже знал, что его не обманываю. Опять слышу: -«Хочу хлеба». Я глянула, и сердце мое сжалось от жалости. Петенька стоял в двери, смотрел в комнату. Он уже понимал, что в комнату заходить нельзя. Ребёнок стоял в проёме двери и просил хлеб. Я подбежала, схватила его и оттащила от двери. Только я его отпустила, он снова подбежал к проёму. Бабушка встала и дала ему хороший ломоть хлеба – приготовленный, по всей вероятности, для себя.  На следующий день дедушка взялся за столярные работы. Он соорудил дверь на две створки, навешал их на петли. Теперь было не видно, хотя и прежде мы не смотрели, что происходило в комнате. Бабушка частенько давала хлеба Пете, иногда помогала и нам. На дверь дедушка приладил замок и закрывал на ключ, когда они уходили. Было грустно и смешно наблюдать эту «комедию», ведь мы были родные внучки и внук, дед сам привёз нас к себе. Тем более, что мы были очень послушны. Было обидно ещё и потому, что  своей дочери Фаине он помогал и относился к её детям (таким же внукам) совсем иначе. Но меня утешает то, что наши сердца не очерствели, мы не озлобились. Когда мы стали жить отдельно, мы все приходили к старикам и помогали. Бабушка в глубокой старости много лет жила у Клавы в семье. Никто никогда не упрекал стариков за прежнее отношение к нам. Может - это нам помогало в дальнейшем устроить жизнь самим, не ждать милости от «природы». Время всё расставило на свои места.   

         
                ЧЕРЕМША

Главной пищей весной становилась черемша. Росла она далеко в тайге за несколько километров. Ходили за ней многие жители, и что было поближе - быстро срезали. К июню оставалось лишь то, что было за восемь километров в горах. Эти места знали немногие, а бабушка наша, конечно, знала все места, где росла любая травка и ягодка. Запомнился мне один поход за зелёным питанием. К июню вышли все запасы с зимы, а новые - представляла лишь трава. Вот и ходили за ней в тайгу. Было уже тепло – лето дарило ясные дни, всё цвело и благоухало. Встали мы   
очень рано, лишь солнце осветило окрестности. Бабушка, мама и я перешли реку вброд (мне было тогда лет пятнадцать), река уже обмелела, и воды было чуть выше колен. Мы вышли на луг, обрамлённый подножьем горы. Тропинка вела к дороге, а вокруг простиралась высокая трава, сверкала непросохшая роса. Искорки росы светились под лучами всходившего солнца разноцветными огоньками. Тёмно-зелёная трава смотрелась ковром с  точками ярких красных и жёлтых цветов.
   Вдруг мама крикнула:- «Смотрите». Она показала рукой к подножью горы. Вдалеке, у подножья горы, трава пригибалась и поднималась вновь – что это было такое – мы не понимали. И тут мы увидели, как лиса подпрыгивает и ныряет во влажную траву. Лиса сверкала под лучами солнца, и шерсть её казалось золотой. Мы остановились и смотрели на прекрасное зрелище. Долго купалось хитрое создание – то высоко подпрыгивала лисичка, то ныряла и пропадала из вида и выскакивала в другом месте, будто плыла под травой.  Затаив дыхание мы смотрели на этот прекрасный танец, словно побывали в цирке. Лиса перевёртывалась, пушистый хвост веером летел за  ней по воздуху и сверкал всеми цветами радуги.   
Затем она встряхнула всем телом, освобождаясь от влаги, разбрасывая фонтаны брызг, и быстро побежала в гору.
   А мы тоже продолжили путь , но уже в приподнятом настроении. Я мысленно благодарила лисичку за радость, доставленную мне своим танцем.  Идти стало легче и веселее, а путь был ещё очень далёк. Часа через два поднялись мы на гору. Гора вверху была пологой, напоминала длинный холм. Полоса снега, метра три шириной и длинной неизвестно сколько, тянулась по гребню горы.  Снег поднимался над землёй почти до метра.  С боков снег таял и создавалась влажная прохлада, хотя солнце грело уже во всю мощь. Вокруг снежной полосы росла черемша. Она стояла плотной стеной, крупная, высокая и сочная. Целое море черемши росло по обе стороны снежной гигантской ленты.
    Мы сели отдохнуть у начала снежной полосы. Было жарко я присела на камень и сразу подпрыгнула – камень был горячий от солнца. Даже было странно – рядом, нагретый лучами камень и полоса снега. Было очень красиво, тепло, но голодно. Утром мы с мамой попили кипятку, заваренному сушёной морковкой и так шли. С собой у нас было по две картофелины. Мама сорвала черемши, бабушка разделила грамм двести хлеба на всех, и мы «подкрепившись» взялись за дело. Резать черемшу было одно удовольствие – никакой другой травы. Чуть заденешь ножом под корешок черемшу и в руке полная горсть свежей прохладной травы. Нарезали целых два мешка - тяжеловато  нести, но подъёмно. На спину, как рюкзак и в обратный путь. Две недели жили  только на этой черемше. Слава и хвала ей! (Шучу)
   P.S.  Но и сейчас я очень люблю есть эту замечательную травку, и жду её каждую весну на базаре.


ЗА КЕДРОВЫМИ ШИШКАМИ

Осень радовала всегда кедровыми подарками – орехами. Мы ждали с нетерпением, когда поспеют шишки. Можно будет полакомиться удивительно вкусными и питательными прекрасными орешками. Но это было не только удовольствие, но и тяжёлый труд. Кедрач рос далеко в горах, ездить было не на чем. Лошадей не было, а о машинах даже никто и не мечтал. Вся надежда  - на свои силы. На «своих двоих» топали  мы за восемь – десять километров в тайгу. (Сейчас, даже трудно представить и поверить в это).  Вставали очень рано. Благо, была осень, и огород дарил много овощей. Плотно позавтракали пареной брюквой, морковью – «парёнками», творогом со сметаной и ещё кое – чем. Выходили чуть свет из дома. Шли сытые и весёлые в дальний путь. До Ивиных избушек – пять километров по шоссе. Затем по наезженной дороге в лес – пара километров, дальше по тропам в тайгу. Вот и лог – глухое затемнённое царство кедрача.  Перешли ручей и уткнулись сразу в стройный ряд «великанов», укрывших  нас, своими раскинувшимися во всю ширь ветками, от палящих лучей солнца. В логу прохладно и даже как-то страшновато.  Сначала, кажется -  темно, после ярого солнца, но скоро глаза привыкали, и нам нравилось естественное затемнение. От усталости валились прямо на траву у чистого прозрачного ручья. Вода холодная, очень вкусная. Отдыхали долго, обедали, любовались красавцами тайги. Кедры густо разрослись, упёрлись вершинами в небо. Ветки раскинулись на несколько метров, даже кое – где сплелись с другими ветками, рядом стоящего кедра. Кажется, что они тайно шептались о чем-то под ветерком. Кроны закрыли небо – сумрачно, но страха не было. Шишки  «гроздями» свисали с веток, тянули их вниз. Ветки начинались низко – примерно в метре от земли. Залазить на кедр .было легко.
     Мы ходили часто втроём – бабушка, Клава и я. Сезон  «шишкования» еще не начинался, и кедры стояли не тронутые. Пока ходили только любители – в основном за шишками. Только поздней осенью появлялись старатели за орехами.            
    Бабушка расчищала место под кедром – убирала старые сучки, прошлогодние сухие шишки. Расчищала место для сбора шишек – так думала я. Но главная цель расчистки  была не в том. Бабушка боялась, что Клава может упасть с кедра и поранится. Открывалась под деревом мягкая земля, укрытая слоем старой осыпавшейся хвои – не так опасно. Бабушка подсаживала Клаву, и она ловко взбиралась на кедр. Поднималась не очень высоко – метров на пять или выше. Но всё равно – это высота, а Клава  была ещё подросток, и срывать шишки надо было с ветвей, далеко  от ствола дерева.
    Однажды Клава залезла высоко. Мы приготовились с бабушкой собирать шишки, но они не летели с кедра. Бабушка заволновалась – не случилось ли что с внучкой. Вдруг Клава крикнула, что ей надо срочно слезть с кедра. Бабушка спрашивала её, что случилось, но Клава не отвечала. Мы  с бабушкой не знали , что и думать.
  -«Я спущусь сейчас – кричала Клава.- Я уже не могу терпеть».
    Бабушка поняла, что беспокоило Клаву и спросила напрямик: -  «ты , что хочешь «на двор»? (Так у нас говорили о необходимости исполнить естественные потребности).
Садись на крепкую ветку, и держись одной рукой за другую. Не слазь.  Будь осторожна и сделай, что необходимо с дерева. Я подложу ветки».
    Бабушка набросала веток под дерево с той стороны, где сидела Клава. Я отошла подальше, а бабушка встала невдалеке. Боялась, как бы внучка не слетела с дерева во время процедуры.  Мне было совсем не смешно – я тоже боялась, что сестра может брякнуться с кедра. И вот - потекла струйка с высоты, а потом что-то шлёпнулось, но не шишка и не сестра. –«Всё» - закричала Клава радостно.
- «Слава Богу, – сказала бабушка – смотри, не свались от радости. Ты теперь у нас знаменитая, ещё никто не ходил «на двор» с кедра». Всем стало весело, убрали злополучные ветки от дерева и начали собирать шишки, которые градом слетали с кедра. Набрали, сколько могли унести и зашагали до дому.
     Вечерами жарили шишки в печке, щелкали допоздна и вспоминали о курьёзе в тайге. Я нащёлкивала целый стакан зёрнышек, а потом ела их. У печки бывала целая гора пустых шишек, которые потом сжигали. Иногда шишки варили – тоже вкусно и полезно. Как говорится в русской пословице: -«как
потопаешь – так и полопаешь».

 
ПОЕЗДКА ЗА СЕНОМ

     Всё лето работали всей семьёй на покосах, иногда ходили мы без мамы, когда она уезжала на казённый покос для почты. К  осени были готовы стога сена на зиму. Но на этом проблема не заканчивалась. Ещё надо было привезти сено до дома. Словно, праздник был день поездки  на покос, за заготовленным сеном.
Праздник  для нас – детей, а для взрослых – тяжёлый труд. Сначала ждали, когда снег ляжет плотно на землю. Затем ждали, когда дадут лошадь или две, от почты, где работала мама. И, наконец,  дожидались своей очереди. Если давали две лошади, то ездил ещё и завхоз с почты. Мороз  - ни мороз, а ехать надо. Рано утром подъезжали подводы к дому. Дедушка и мама хорошо завтракали, в это время было мясо и картошка и молоко – зима только начиналась, всё было заготовлено. Во дворе бегали  сытно накормленные собаки, ждали  предстоящую поездку, как будто понимали и радовались, что могут насладиться вольному пробегу, а не сидеть на цепи. Одевались мама и дед тепло, еще брали дохи – большие самодельные шубы из собачьих шкур, очень тёплые. Дорога была накатана, гладкая, но надо было еще добраться до сена по целику снега. Приходилось даже разгребать кое - где снег. Вот и стога! Слава богу! Стояли – не тронутые, ни лосями, ни человеком. Стога немного осели, уплотнились, красиво припорошены снегом, похожие на сказочные терема, огороженные высокими жердями. Пока ехали – мама и дедушка замёрзли, но работа быстро согревала. Укладывали сено на сани «с умом», чтобы воз не свалился во время пути до дома. Бывали такие случаи - ведь иногда ездили одни женщины или с детьми, мужиков – то было редко в семьях, лишь старики.
     Дедушка  убирал жерди, мама складывала  их в кучку и взбиралась на стог встряхнуть снег.  Можно было начинать перекладывать сено на сани. Мама поднимала пласты сена и подавала вниз деду. Пласты слежались и были тяжёлые, но укладывать на воз должен был дедушка – он умел делать это ловко. Воз рос медленно, но крепко и красиво – главное, что была гарантия, что до дома довезут благополучно. Уставали до изнеможения. Пообедав и отдохнув, двигались в обратный путь. До шоссе шли пешкам, лошади было тяжело по снегу везти воз. Потом взбирались на воз и отдыхали. Сани летели как по маслу – дорога была укатана. Если всё складывалось нормально – к дому подъезжали часам к трём дня.
     Дома ждали все с нетерпением. Бабушка готовила просто праздничный обед – борщ, котлеты с пюре, пироги, да ещё и хворосту нажарит. Всё уже на столе.   Мы с Клавой ждали на улице, чтобы успеть разобрать жерди ограды – ворота. Впереди бежали собаки с радостным визгом врывались в ворота, ластились к нам, прыгали довольные длинной прогулкой. Воз с сеном въезжал прямо  в огород к стайкам. Дедушка распрягал лошадь, привязывал, чтобы она  ела сено.  Уставшие, но довольные мама и дед садились за стол. После отдыха  - снова перекладывали воз сена к стайке в стог.
     Вечером набивала мама  нижние матрацы свежим сеном. Словно гора высилась на кровати. А, запах! Не передать словами! Буд-то лето врывалось в дом, пахло луговыми травами.


                ПОВАРИХИ

Время летело быстро. Клава закончила седьмой класс. Тётя Фаина просила маму отпустить Клаву в Иркутск с её семьёй. Она обещала устроить Клаву учиться в техникум. На деле оказалось всё не так. Клава водилась с их детьми, а в середине  учебного года приехала домой – ни о каком техникуме и речи не было. Когда стала не нужна – отправили назад. Но главное то, что пропустила полгода  школу, и пришлось устраиваться на работу. Работа была не трудная – продавала книжечки в маленьком магазинчике, в последствии ушла работать в редакцию наборщиком, где её очень ценили за  отличную работу. А мы, Валечка и я, продолжали «грызть» азы науки. Каждое лето посылали учеников примерно на месяц работать в колхоз или в совхоз. В совхоз «Сарала» посылали копать картошку и рвать турнепс. Ездили ученики шестых классов  в совхоз, а старшеклассники отправлялись летом убирать сено или вязать снопы овса и пшеницы.  Утром собирались у школы и с «сидарами» - сумками уезжали на
грузовой машине  в колхоз на долгие дни.  В кузове не было никаких приспособлений для сидения – да и всё равно бы их не хватило.  Ехали стоя, держались друг за друга или просто сидели, кто как приспособится. Всю дорогу пели и орали песни, чтобы перекричать мальчишек. А мальчишки пели всю дорогу одну песню. Вот она:- « жила – была бабушка на краю у речки. Захотела бабушка искупаться в речке. Бабка ушлая была – купила пуд мочала. Наша песня хороша – начинай сначала».   
Ехали не быстро, но долго – километров тридцать. Поселили нас в маленьком клубе – просто просторной избе. Настелили соломы, и учительница указала каждому место для сна. С одной стороны спали девочки, с другой мальчишки. По середине было место для учительницы. Спали, конечно, в одежде специальной  для сна. Мальчишек выгоняли, чтобы девочки могли переодеться. Все работали на поле, а поварили мы с подружкой. Утром раньше всех будила учительница меня и Амалию,  и мы шли на склад получать продукты. Потом  завтракали раньше  всех  и нас увозили на поле к ручью «не стан». Место было красивое – у ручья росли деревья черёмухи и другие кусты, трава. Можно было укрыться от жары в тень. Вокруг были необъятные поля скошенного овса.   
Ученики вязали снопы и складывали их в суслоны.  Наша задача была готовить обед. Каждый день выдавали мясо барана, обычно заднюю ногу, довольно большой кусок, картошку, лук и домашнюю лапшу. Возчик привозил воду в бочке и огромный котел, рубил дрова для костра, устанавливал котел на костер и уезжал.  Приходили вскоре на поле ученики , но работали они далеко от нас.  Пока варилось мясо, надо было очистить ведро картошки для супа, наблюдать за костром, нарезать хлеб на тридцать человек. Затем вытаскивали мясо и делили в тазу на порции и всё боялись, вдруг не хватит. Сами не то, чтоб поесть – даже попробовать боялись. Вот и время к обеду. Сразу слышали - шли на обед  работники. Весёлые, даже над нами подтрунивали  - вы уж наверно, объелись тут без нас. А мы (все в запарке) разливали суп, добавки не жалели. Глядь, а котел то уже пуст  - себе не осталось ничего! Приехала бригадирша и поняла, что мы не оставили супа даже себе. Сказала, чтобы мы отливали суп себе сразу в кастрюльку или ели раньше.  Дала нам небольшую кастрюлю и ещё отругала нас. Потом мы стали умнее, но не увлекались, уйдут все на работу после небольшого отдыха, сядем с подружкой в тени и обедаем. всё было по - честному.   
После обеда надо было чисто вымыть котел, хорошо промыть миски и ложки с песком – жир бараний быстро застывал. Уставали, но на ярком солнце вязать снопы я не могла – болела голова. В тени у ручья было мне легче работать.


                ДРОВА ДЛЯ ШКОЛЫ

    Когда я окончила семь классов, стал вопрос – поехать в Абакан в фельдшерский техникум, или пойти в восьмой класс. Мама советовала второе. Я решила прислушаться к совету мамы и осталась дома продолжать учёбу. От платы за обучение меня освободили, так как отец погиб на фронте. Надо было напилить пять кубометров дров для школы. Это требовали от всех, поступающих в восьмой класс. Пошли мы с мамой в лесничество и нас отвели на делянку для заготовки дров. Лес был не очень старый, деревья спиливали сами. Конечно, мы выбирали не очень толстые берёзки и пилили. Работали до обеда – но дров было мало. Толку от тонких берёз было не много, лишь больше работы на обрезку сучьев. Пришёл бригадир, посмотрел на нашу работу, покачал головой и показал, какие надо пилить деревья. Часов в пять вечера пришёл бригадир снова принимать работу. У нас было сделано мало – половина нормы. Бригадир понимал, что мы трудились из всех сил. Вернее всего, он был чуткий и добрый человек.  Посмотрел на нашу поленницу, измерил её для порядка и улыбаясь принял нашу работу – выписал нам справку  о приёме полной нормы заготовки. Да еще добавил: -« Учись, дочка, на здоровье».
               

  БУДНИ

    Жизнь потихоньку налаживалась, кое какие товары стали появляться в магазине. Правда, очереди были за любым продуктом. Подрастали Валя и Петя, Валя уже училась, помогала по дому. Клава работала, мама часто уезжала на покос, заготовляли сено для почтовых лошадей.  Так, что дома хозяйничала в основном летом я. Мы пока всё ещё жили в кухне,  вели своё хозяйство совершенно отдельно от стариков. Раскопали за рекой новый огородик под картошку, выращивали телёнка к зиме на мясо, даже были курочки. Сколько изрубили мы с Валечкой курочкам лебеды! Мы смешивали лебеду с простоквашей и кормили кур – им очень нравилась закуска.  Корова наша кормила нас, но приходилось сдавать часть молока по налогу. (Чего только ни придумывали местные правители – деятели). Каждый день уносили два литра молока на приёмный пункт. Там работали девчонки – определяли жирность молока. Поставят низкую жирность и люди носили  много литров молока больше, чем налог. Зато девушки ходили домой с работы с бидончиками молочка. Все знали об этом, но помалкивали – будет ещё хуже, ведь не докажешь, что молоко имеет высокую жирность. Они умудрялись поливать воды во время проверки.
 Сено косили мы не очень далеко – мне нравился этот покос. Место было красивое, почти равное  в логу между не крутых гор. Трава была обычно средняя – так что даже я могла косить. Под скошенными рядами  за пять дней прорастали грибы – грузди. Как трава  подсохнет, идём с мамой переворачивать рядочки. Работаем аккуратно. Поднимем сухой рядок, а под ним грузди – одна прелесть. Приносили с покоса часто грибы. Рядом был холмик, заросший мелким лесочком. Там росли волнушки и рыжики большие и крепкие, не хуже груздей. Но там и водились змеи – маленькие гадюки, приходилось работать в сапогах.
Работать на этом покосе было радостно.
      Вечерами собирались подружки и мальчишки на поляне рядом с нашим домом. Играли в лапту, в город за городом, в чижика, ходили на ходулях и, конечно, качались на качелях во дворе почты. Потом до темноты сидели на брёвнах и сочиняли страшные басни о бандитах и пели песни. Отношения друг с другом были на удивление чистые и дружеские.
            
 
              РАДОСТИ И ОГОРЧЕНИЯ

Жизнь не стоит на месте. То светлая полоса, то тёмная. Радость сменяется грустью, успех -  неудачей, находка  - потерей. Всё принимает человек, всё зависит от того, как он реагирует на события.  Мы смирились со своим положением в доме – не роптали, не злились. Учились, работали и старались развлекаться по возможности. Валечка училась очень хорошо. Она была беспокойная, с вечера у неё было всё приготовлено к школе, в отличие от меня. Мне всегда почему-то не хватало минут собрать всё к школе вечером. Утром впопыхах собирала я  деревянный чемоданчик – «балетку» - так называли мы фанерные чемоданчики  для книг, нервничала и порой забывала кое - что. Потом давала себе слово, что буду собирать всё как Валя с вечера. Но, дня через три – всё повторялось снова – утренняя суматоха. Видимо, всё связано в человеке с его характером, Валечка была более спокойная и рассудительная, а я взрывная, вспыльчивая, но  ответственная за поручения, а о себе позаботиться частенько забывала.
    Петя рос хорошим мальчиком на радость всем в семье. Однажды произошёл с ним такой случай.
Было Пете лет шесть, был он рослый и крепкий, даже обгонял своих сверстников по росту.  Как-то раз не было его долго дома. Обычно он играл у дома на поляне, а тут - нет и нет. Даже не прибежал к обеду.
 Мы все заволновались и пошли искать его, но его нигде не было. Знакомые мальчики сказали маме, что он и ещё два мальчика пошли в лес по дороге к водопаду и к «Ивиным избушкам». Были такие избушки в пяти километрах от посёлка. Раньше там жила семья Ивиных, охраняли строительный лес для гидростанции. Потом отпала необходимость жить  вдалеке от посёлка, а избушки остались и имя тоже. Мама , Клава и я пошли быстро к этим избушкам, думали, что дети решили там поиграть. Когда мы пришли к тому месту, то ребят там не было. Мы знали точно, что Петя и мальчики пошли к водопаду. Нам сказал один мужчина, что видел ребят у водопада и велел идти домой. Когда он обернулся, то увидел что дети побежали в сторону избушек и их было ему не догнать. Он не знал, чьи это дети и хотел сказать милиционеру. Но хорошо, что встретил нас не далеко от водопада. Долго искали мы ребят у избушке и у речки и не нашли. Мама очень волновалась, но крепилась, а мы с Клавой ревели в три ручья. Прошло примерно часа три или даже больше. Мы уже не знали, что нам делать . Если пойти в лес от избушек – то можно разойтись с детьми, - а мимо избушек не пройти, поэтому мы дежурили по очереди у этого места, когда искали ребят. Но было всё напрасно.  Сидели и ждали мы с Клавой , а мама пошла в лес по тропе. Сказала, если Петя выйдет – кричите и стучите по трубе у дома. Там валялись обрезки труб, мама нашла и отдала нам пару обрезков, взяла пару их с собой, чтобы стучать -  возможно, дети заблудились.   
 Долго мамы не было, но мы слышали слабый звук от стука её труб. Стало вечереть, пришла мама – мы поняли, что она плакала там. Решила нас отправить в милицию, чтобы мы сказали о продаже детей и просили помощи.  Но, как сердце чувствовало – мы  решили ещё немного подождать. Вдруг услышали не крик, а вопль: « Ма-ма- а - а». Кричал Петя, и чужие мальчики тоже кричали с ним. Мы подбежали к кустам, из за которых показались дети.  Дети, шатаясь от усталости, вышли на поляну и упали в траву. Слава Богу – живы и невредимы. Мы сели с ними рядом и плакали от радости.  Мама дала хлеб и картошку ребятам, и они лежа стали есть. У них не было даже сил плакать.  Вскоре подошли родители мальчиков. Мужчина всё же сообщил в милицию о детях , а туда прибежали взволнованные родители мальчиков и узнали, где искать детей.  Одному мальчику было семь лет , а другому пять – это были братья.  До дома несли мы попеременно Петю, иногда он немного шёл сам. Ни о чём не спрашивали, были довольны тем, что горе сменилось  на радость. Домой пришли уже в потёмках и сразу легли спать. Утро вечера мудренее Петя сам всё расскажет утром.


                ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

   Петя проспал до обеда, не мешали  ему ни разговоры, ни светлые лучи солнца. Проснулся от того, что захотел есть. Сам стал рассказывать о своих приключениях. (Пишу всё по памяти, почти слово в слово маленького братика). Всё получилось случайно. Сначала играли на поляне у дома. Старший мальчик сказал, что у водопада растёт брусника, и он уже её там рвал. Петя не поверил – поспорили и решили проверить спор. Малёнький брат увязался за старшим и побежали к водопаду. Это было не далеко, почти рядом с посёлком.  Только начали подниматься на гору за брусникой, подошёл какой-то мужчина и велел спускаться.  Спустились вниз, и мужчина попросил идти с ним в посёлок, спрашивал, чьи они. Но ребята молчали. Сказал, что отведёт к милиционеру, если не скажут, чьи они. Вот тут-то и решили удрать от дяденьки. Старший братишка схватил за руку маленького.  Они понеслись втроём по дороге от дядьки. Мужчина кричал, что он пошутил, но дети его не слушали. Бежали долго. Когда увидели, что дяденька не догоняет их, сели отдыхать и случайно увидели куст смородины. Подкрепившись, пошли дальше искать ягоду, но её не было. Так потихоньку дошли до избушек, хотя это было уже далеко. Ягоды не было, полазили в избушке, там было пусто. Отдохнули на деревянном топчане, представляя себя охотниками, и сочиняли, кто больше добыл на охоте зверя; медведей, лис и даже волков и смеялись на всю избушку, радуясь своему вранью. Захотелось поесть, но ничего не было, Пошли в лес, поднялись на гору, кое -  где встречалась брусника и  смородина.  Так и доползли до макушки горы, благо, она была не крутая. Спускаться было легче – ягод попадалось больше. Спустились, и перед ними был лог – настоящая тайга. В гору обратно не захотели подниматься. Ребят  охватил страх, пошли вдоль горы понизу, надеясь обойти гору и выйти на дорогу.  Шли долго, как им показалось , но дороги не было. Зато тайга становилась все темнее. Много поваленных деревьев лежали на земле, обросли мхом и травой. Перелазить было трудно. Они уже поняли, что заблудились. Маленький мальчик всё время плакал. С трудом перелазили через поваленные деревья, обросшие мхом.  Сели отдыхать на дерево, лежавшее на земле. Вокруг было море брусники. Она красным ковром покрывала почти весь мох на дереве.   
 Но ягода уже не манила детей. Петя сказал, что здесь не будет дороги, что она за горой. Надо идти к горе и снова подниматься. Все трое плакали и уже просто падали от усталости. Сидели очень долго, поели ягод и побрели обратно к горе. Шли по своему следу – трава была примята немного и выглядела темнее. У горы опять отдыхали, лежа на траве.  Спасибо – пустые, голодные желудки не давали уснуть.               
 Вскарабкались на гору. Леса на горе почти не было,  идти было легче, отдыхали очень часто – сидели и ревели без стеснения, размазывая слёзы по щекам.
 С горы почти скатывались – падали часто, но продвигались с надеждой. На верхушке горы решили влезть на дерево. Старший мальчик подсадил Петю, и он поднялся не очень высоко, увидел вдалеке кусочек дороги. Как могли, уж теперь не понять, но спустились вниз и пробирались к дороге. Знали точно  куда идти. Петя раздвинул ветки куста и увидел маму.
 Мама стояла на дороге.  Петя закричал, что осталось сил и упал на траву. Мальчики тоже кричали: « Мама, мама», хоть это была и не их мама. Когда подбежали мама и мы, дети были почти без сознания. Всех перенесли к избушкам и положили отдыхать. Вскоре прибежали родители мальчиков. Всё обошлось, а мы поняли, что Петя растёт умным и крепким мальчиком. Это нас радовало. Вот и всё приключение «юных» путешественников  в тысяча девятьсот сорок восьмом году.   


                БАБУШКИНЫ САПОГИ
               
 Восьмой класс помнится мне особо. Была радость , что учусь в старшем классе и в то же время были большие огорчения. Зима подскочила, как всегда, неожиданно. Снег сыпал, как мука из большого сита – за ночь побелил крыши, дороги. Приударил  славный морозец, и все поняли, что за одну ночь наступила зима. Утром я ужаснулась – кончилась моя учёба, В лёгких тапочках не добежишь до школы, а в перспективе, на счёт обуви, пока ничего не предвиделось на данный период.  Я сидела и гадала, что предпринять. Мама тоже волновалась и думала, как раздобыть хоть какую-то обувку.  Мы решили , что мама напишет записку и Валя отнесёт её в школу. Решили, что я пропущу пару дней, а там придумаем что - либо. Бабушка поняла, почему я не иду в школу. Тихо сказала, чтобы не слышал дедушка, что даст мне свои сапоги. Я согласилась, и одевшись,  без обуви вышла на веранду. Бабушка дала мне сапоги, они были на два размера больше, но добротные и лёгкие. Я быстро надела их и, стремглав, побежала в школу. Бежать было не очень удобно из-за большёго размера сапог, но тепло. Так я ходила около двух месяцев, старалась, чтобы не увидел дедушка. Странно и смешно мне было, когда одна из близких подружек, Эля Улейская, пришла тоже в больших сапогах, размера на два больше. Это была солидарность со мной -  мать Эли была директором школы в это время и семья была обеспеченная. Теперь мы с ней прогуливались в перемену по коридору – одна я прежде стеснялась выходить из –за парты на переменах. Я была благодарна чуткости подружки. Стало безразлично, что думают о нас другие, если дочь директора ходит в больших сапогах.
Учились мы во вторую смену, я всегда не торопилась домой, ждала, когда дедушка уйдёт в свою комнату. Однажды я пришла сразу после уроков, вошла тихонько в калитку, (калитка была на пригорке), посмотрела в щелочку в окно. Мама всегда оставляла шторку на окне чуть приоткрытой, чтобы я могла от калитки видеть, кто в кухне. А, главное, чтобы я могла видеть - сидит ли дедушка у печки в кухне рядом с входной дверью. В этот раз дедушка сидел и починял что-то. Я положила свой чемоданчик с книгами на снег, (благо, был он из фанеры), села на него и стала ждать, когда дедушка уйдёт в комнату. Я не могла войти без обуви – он мог обо всём догадаться и запретить мне, носить бабушкины сапоги. Вечер был по - зимнему тёплый, шёл лёгкий пушистый снежок, в окнах светились огни. Я сидела и думала, как хороша природа и как сложна жизнь – как борьба за выживание.  Если бросить всё, рухнут все надежды на дальнейшее обучение. Приходилось терпеть все казусы судьбы. Мне  вспомнилась сказка о девочке в рождественскую ночь. Она тоже сидела на холодном снегу и смотрела на сверкающие огни новогодних ёлок в окнах домов. И никому до неё не было дела... Но, сказки кончаются всегда хорошо, а в жизни совсем иначе. Я уже была взрослая и понимала, что только упорством и верой в будущее можно добиться успеха. И надо терпеть и преодолевать трудности. Вот такие мысли блуждали в моей голове, пока дед чинил свои ичиги.
  Вдруг я увидела, что дедушка встал и пошёл в комнату. Мигом рванулась я домой, сняла на веранде сапоги и вошла. Деда в кухне не было. Я успела раздеться и села за стол, тут и вышел дедушка и снова сел к печке. Он даже не посмотрел, что я пришла – ему было всё равно, как живут его внук и внучки.
 Я благодарна была бабушке, что она выручила меня в трудную минуту, не пожалела свои единственные сапоги. Затем вопрос с обувью мне решился.
 Жизнь –не простая штука, и уроки её проходят не зря.


                СТАРШЕКЛАССНИКИ

После окончания седьмого класса, не все ученики могли пойти в восьмой класс. Многие ребята уезжали и поступали в техникумы, чтобы быстрее получить профессию.  Я тоже собиралась поехать в Абакан в фельдшерский техникум. Мама посоветовала мне всё же окончить среднюю школу, а там будет видно, как нам поступить. Я согласилась с мамой, и вот наступил учебный год. Казалось, ничего не изменилось – та же школа и те же учителя. Но это было не совсем так. Теперь мы учились на втором этаже. На уроках стали учителя обращаться к нам на «Вы» - как-то было нам даже неудобно слышать такое обращение к себе. Потом привыкли. На переменах восьмиклассники по очереди дежурили у малышей – устраивали игры и следили за порядком. Это очень всем нравилось и мы с нетерпением ждали своей очереди, когда можно проявить свои организаторские способности. Дежурили без учителей по три человека. Но главное было то, что теперь мы могли ходить на школьные вечера, на танцы. В клуб на танцы не разрешали ходить ученикам, а танцевать уже так хотелось.  Семиклассники могли только посещать утренники. И тут встала перед нами проблема – танцевать  мы по настоящему не умеем. Придём на вечер и стесняемся выйти танцевать, сидим по углам и смотрим, как вальсируют старшие. Это, конечно, не прошло мимо нашей классной руководительницы Руфины Петровны. Решила она обучить класс танцам. А где заниматься? Да и музыка нужна.  В школе было две лестницы. Вторая лестница - всегда закрыта с двух сторон дверями не ключ. Это была  запасная лестница, рядом с физкультурным залом , где проходили вечера. В физкультурном зале  была сцена для концертов. Музыка, обычно,  баяна или аккордеона, очень хорошо слышна на довольно большой площадке под лестницей. Это и стало наше место для занятий, никто не мог помешать нам.
       Руфина Петровна приехала по распределению после института, из под Москвы, была молодая и энергичная. Преподавала литературу и была чуткой классной руководительницей. Раздобыв ключи от дверей лестницы, собрала девочек класса и стала учить танцевать вальс, фокстрот, танго. Каждую субботу мы закрывались под лестницей и  под музыку из зала учились танцевать. Через месяц стали девочки учить мальчишек кружиться в вальсе. Вскоре танцевали уже в зале. Вот с тех пор и был у меня партнёр по танцам – Витька Солдатов.  Танцевал только со мной, хотя дружил с девочкой из другого класса. Девчонки удивлялись, почему он никогда не танцевал с ней А, мне было всё равно - танцевал он хорошо. К стати сказать, мальчики класса всегда относились к девочкам с уважением, не позволяли себе грубости в обращении. У нас был очень дружный класс и не большой - девятнадцать человек. В классе было восемь девочек и одиннадцать мальчиков.
       Трое пареньков ездили каждый день за три километра до школа. Осенью на велосипедах, а зимой – на коньках. Были у них длинные железные прутья с крючками. Если попадал грузовик, цеплялись за него крюком и мчались за машиной. Это было опасно. Если шофёр видел, то сначала давал гудок, а потом останавливал машины, чтобы отогнать ребят. Иногда цеплялись к подводам. Если попадал добрый извозчик, то ехали до школы, иногда попадало кнутом – люди разные на свете. Девочки всегда встречали мальчишек в классе. Развязывали ремни на валенках, отвязывали от коньков. У мальчишек были замёрзшие руки, лед  намерзал даже на ресницах,  девчонки отогревали им щёки своими ладошками. Вот так доставалось среднее образование. Забегая вперёд, скажу, что  одна девочка, поступила в техникум по желанию, после десятого класса, остальные все поступили в институты в Томске, Новосибирске и других городах и все окончили их.  Крепко учили нас, учителя были очень хорошие – многие эвакуированные из Ленинграда в войну. Экзамены сдавали с пятого класса почти по всем предметам. Дисциплина была строгая, на уроках был порядок. Конечно, были и разные случаи непослушания, но ответ держали все за своё поведение. Даже один раз был на неделю исключён из школы лучший ученик из нашего класса. Точно не помню за что, как - то нагрубил учителю.  Сидел  он дома под домашним наблюдением, я приносила ему задания каждый день, отдавала их матери. К нему заходить домой стеснялась, да и было не принято ходить домой к мальчикам. На улице, конечно, общались нормально. Через неделю на уроках спрашивали его по всем предметам по заданиям – все ответы были отличные.  Школу закончил с одной четвёркой по русскому. Школа была центром воспитания. Ученики ходили на хор, готовили концерты, каждую субботу были вечера и танцы до десяти часов вечера. В новый год вечера были до часу ночи. Всегда делали костюмы и весело встречали Новый год у ёлки. Жизнь стала потихоньку налаживаться, прошли самые суровые годы войны и тяжелые послевоенные три года. Пака мы жили в доме у деда на кухне.      


                МАГИЯ СЛОВ

В памяти вспыхивают прошедшие давно события и даже слова. Слово порой имеет даже магическое значение. Иногда случайно сказанное слово становится пророческим, особенно слова детей. Будто ребёнок чувствует предстоящее событие. Вспоминаются случаи из далёкого детства, когда
сказанные слова отразились в последующих событиях.  С самого раннего моего детства, говорил отец мне и особенно своим друзьям:- «Это моя дочка – обязательно будет учительница» - так оно и вышло, хотя у меня после школы были совсем другие планы на жизнь и учёбу. Я не думала быть учительницей, но стала ей - так сложилась моя судьба. Слова отца были пророческими - всё сбылось, как он хотел.
     Дед частенько мне говорил, когда я вела свои беседы или оправдывалась в чём – либо:- «Не болтай, а то уедешь на Алтай». Смешно было бы считать эти шутливые слова пророческими, но большую половину жизни я прожила на Алтае и проживаю по сей день. Совпадение? Возможно, но тогда об Алтае - я и думать не думала.
      Странный случай произошёл с Петей. Пете было года три с половиной, может чуть побольше. Он уже очень хорошо разговаривал, знал много детских стишков и вообще развивался, обгоняя своих сверстников. Однажды играл он с ребятами на лужайке около дома. Я сидела недалеко на траве, читала и присматривала за братиком. К нам подошла мама. Вдруг пролетел самолёт. Самолёт летел не очень высоко – это был небольшой самолёт. Они часто пролетали над нашим посёлком. Мы смотрели , задрав головы, пока самолёт не скрылся вдали. Петя смотрел внимательно и уже когда самолёт скрылся из вида, Петя всё смотрел в ту сторону и вроде о чём –то думал. Нас с мамой удивило такое настороженное внимание – ведь Петя был ещё совсем маленький и видел много раз пролетающие самолёты.  Потом он подбежал к маме и сказал:-«Когда вырасту большой, буду лётсик (лётчик). Когда буду прилетать к дому, буду, мама, тебе сбрасывать с самолёта  шоколадки».
 Казалось, что тут особенного – детский лепет, да ещё и с не выговором некоторых звуков. Не стоит обращать на это внимание, но вся жизнь Пети связана с самолётами. Мама иногда шутила: « письмо от Пети не дождёшься - редко пишет, а говорил, будет шоколадки сбрасывать». Всем было понятно, о чём шутка. Слова стали действительностью, только шоколадки приносил, а не сбрасывал с самолёта.      Детское сердце может почувствовать тревогу и боль задолго до трагедии, даже за несколько лет.  Так произошло и с нашими родными.
     Тётя Маруся решила переехать жить в Кемерово. Там жили все её родственники. Погрузили все вещи в кузов грузовой машины, попрощались и сели в кузов тётя Маруся и Надя. Наде было примерно лет шесть или чуть побольше. Уже хотели отъезжать. Вдруг Надя перелезла через борт машины на колесо, спрыгнула на землю. Все подумали, что она хочет ещё попрощаться с любимой сестричкой Валей.  Надя побежала очень быстро к дому,  который был напротив нашего. Там жила семья Мироновых. Две девчонки из этой семьи часто обижали Валю. Надя была бойчее, чем Валя и давала девчонкам отпор, хотя они были старше её.  Из кузова машины Надя увидела, что обе девчонки стоят во дворе и смеются, что она уезжает, да ещё и рукой ей машут. Вмиг вбежала Надя во двор, схватила обеих девчонок за волосы и стукнула лбами и надавала тумаков. Девчонки не успели опомниться, а Надя уже была в кузове машины. « Это вам за Валю» - крикнула она и машина пошла. Теперь смеялась Надя, а две здоровые обидчицы ревели во дворе. Мы ещё махали вслед удаляющейся машины, Надя рассмешила всех своим смелым поступкам и стало легче на душе от проводов.  Вдруг Валя побежала резко домой. Когда мы все прибежали, она лежала на кровати. Всё её маленькое тело трясло от рыданий. Она не могла сдерживать слёз. Её всю колотило, как в ознобе. Не крик, а причитания вырывались сквозь потоки слёз: - «Я её не увижу больше никогда. Никогда я не встречусь больше с ней. Я знаю, я вижу, что никогда она не вернётся. Я знаю – никогда. Зачем они уехали». Мама и мы все перепугались, мама стала уговаривать Валю, что Надя летом приедет в гости к нам. Но Валя никого не слышала, плакала и плакала. Так было долго. Потом Валя немного успокоилась и мама спросила, что Валя увидела, но Валя ничего не могла объяснить -   всё забыла. Она ведь тоже была маленькая девочка, лишь на год старше Нади.
  Несколько лет не было возможности приехать в гости тёти Маруси и нам поехать к ним. Наконец, тётя Маруся написала, что Надя подросла, (была в четвёртом или пятом классе) и может одна приехать к нам в гости. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.  Случилась страшная трагедия. Не пришлось повидаться никому с Надей. Произошло всё по халатности взрослых.  Девочки, подружки Нади, пасли корову на лугу. Надя тоже пошла с ними.  На лугу не было никаких ограждений, никаких знаков, что раньше там был шурф. Потом его (а, может быть, и их) забросили и шурф залило водой и , казалось , что это просто лужа на ровном месте. Девочки брели по луже и вдруг Надя провалилась в шурф. Когда сообщили тёте Маруси, она прибежала на луг, с ходу ринулась к луже, чтобы тоже провалиться туда. Два милиционера успели перехватить её и оттащить от злополучного шурфа. Вскоре достал водолаз бедную Наденьку. Горе было беспредельно. Тётя Маруся осталась одна. Муж погиб на войне  и потеряла любимую доченьку навсегда. Оказалось, что у Наденьки разорвалось сердечко от страха и холода. Шурф был невероятно длинный. Как могли оставить такое опасное место вблизи города – уму непостижимо.
     А, Валечкино сердечко встревожила за несколько лет беда. Всё сбылось, как при расставании она почувствовала.  Не возможно понять, как может  человек  почувствовать, но не может разгадать и предотвратить горе или беду.  Не зря сказано: «Слово - оно живое, даже может быть материальное». Не знаем, как наше слово отзовётся – пролетит мимо или сбудется.  Не зря говорит мудрая народная пословица;- «Не бросай слова на ветер».   


                НА СЕНОКОСЕ

 Летом, после девятого класса, отправили весь класс  убирать сено в колхоз  «Копьёвский». Это было очень далеко. До станции «Копьёво» - семьдесят пять километров, да ещё до стана больше пяти. Девочки гребли сено и возили на лошади на волокушах к месту, где мальчишки копнили – делали копны. Иногда приходила бригадирша и проверяла нашу работу. Однажды она пришла и поставила меня возить сено к копнам. Сказала, чтобы я садилась на лошадь и увозила сено. Я не очень обрадовалась этой лёгкой работе, потому, что боялась лошадей. Но решила всё же попробовать сесть на лошадь. Седла не было. Я взгромоздилась на спину лошади и поехала. Всего три лошадиных шага продолжался мой путь. Кубарем свалилась  я со спины лошадки, которая чуть двигалась и остановилась при моём  приземлении. Смех девчонок и бригадирши привёл меня тоже в весёлое расположение духа, я решала водить лошадь за повод. Верёвка была длинная – метра два. Я шла впереди и тянула за верёвку лошадку, которая чуть передвигала ногами. Я всё время поворачивалась и смотрела, как бы лошадь не укусила меня. Бригадирша засмеялась и сказала, что это самая ленивая лошадь в колхозе, поэтому и дали её нам.
  Потом мы пошли на обед. Мне не везло целый день, как будто выставили меня в этот день на посмешище. Когда мы шли по полю, над нами пролетела стая птиц. Хорошо, что на голове у меня был повязан платок. Вдруг я услышала, что на голову  упало что-то лёгкое. Я сняла платок и... О! Ужас! На платке был «привет» от птички. Упало прямо в точку на мой платочек  - думаю и так понятно, что упало. Девчонки просто повалились от смеха на траву.  Мне оставалось только захохотать вместе с ними. На скошенном поле было хорошо отдыхать, мы полежали немного, смех прошёл, и мы побрели на стан обедать. Пахло полынью, я очень любила резкий запах полыни. Дни стояли теплые, работать было не трудно, но одно огорчало нас до сердечной боли. Кормили нас очень плохо. Мало того, что были одни жидкие супы, к тому же пекли соевые лепёшки вместо хлеба. Я не ела в жизни ничего противнее и хуже.. Уже подходили к стану и запах жареных соевых лепёшек резал горло до тошноты.  Даже  «аромат сои» перебивал резкий запах полыни. Лепёшки были желто – зелёного цвета, противные даже на вид. Так кормили нас уже две недели. Жалобы наши никто слушать не хотел. Один оставался выход  - убежать .


                ПОБЕГ

 На вечернем «совете» решили – бежать. Знали, что  нас не отпустят. Работали мы хорошо и вели себя прилично. Решили написать записку, чтобы нас не искали, что мы пошли домой и не вернёмся на стан. Чуть задребезжал рассвет, часа в четыре утра, потихоньку собрались и выскользнули из стана. С собой у нас было немного картошки и эти соевые лепёшки - всё же еда. Сначала бежали, потом утихомирились и пошли ровно. Идти предстояло восемьдесят километров. Дошли до станции «Копьёво»,  и дальше был путь по шоссе до дома – семьдесят пять километров. Сначала шли по обочине – боялись погони, потом поняли, что никто нас не догоняет и не стали таиться. День был хороший, идти было пока легко – вещей у нас не было. Только у одной девочки было выстеганное одеяло, но она не доверяла его нести мальчишкам. По пути попалось поле картошки, и мы накопали (конечно, без спроса, но по необходимости) картошки. Картошка была ещё мелкая, на это нас не смущало – надо было чем - то питаться – путь был очень далёк. Девчонки разыскали морковь и тоже нарвали пучок «хвостиков». Шли очень долго. Солнце перевалило уже за полдень. Отошли от дороги и развели костёр. Вскоре ели печёную картошку и даже соевые лепёшки пошли в ход. Отдыхали часа два и снова в путь. Шли до вечера, грызли хвостики морковки и жалели, что мало нарвали. Отошли от дороги, снова разожгли костёр и напекли картошки. Как оказалось кстати – вскоре заморосил мелкий дождичек. Укрылись под деревом, не с него стало вскоре капать и было лучше сидеть на открытом месте. Дождь не шёл, а потихоньку моросило. Сели потеснее и укрылись чем смогли – куртками и платками. Конечно, не переживали очень – было тепло.  Предложили укрыться от дождя одеялом.  Хозяйка одеяла не разрешила сделать это.  Она села на свёрнутое одеяло вдалеке то всех, и так просидела почти четыре часа до рассвета. (Наверно, она была права – мокрое одеяло пришлось бы нести ей). Вскоре дождь перестал и мы славно вздремнули сидя, прижавшись друг к другу. И снова в путь. По дороге доели печёную картошку. Она была ещё мелкая и жидковатая, но лучше ничего не было. Наконец добрались до какого – то села. Нашарили по карманам копейки и постучали в приличный дом.
Вышла приятная женщина за калитку, мы сказали, что мы туристы и идем в поход. Она не поверила, поняла , какие мы «туристы» и пригласила нас во двор. Мы уселись на траву. Женщина принесла нам немного хлеба и крынку молока, котелок варёной картошки в  «мундире». Это был царский завтрак! Молоко пили по очереди прямо из крынки. Женщина стояла и почему – то вытирала передником глаза – возможно, ей попала в глаз соринка. Остатки картошки мы забрали с собой по разрешению хозяйки – копейки наши она не взяла. Мы поблагодарили добрую женщину, и пошли, а она ещё долго стояла во дворе и смотрела нам вслед. Подкрепившись, пошли мы быстрее, прятались от проезжающих машин – их было очень мало. Еще одну ночь просидели у костра, доели картошку, пели песни и «травили» байки – кто сильнее соврёт. До дома брели еле – еле силы были на исходе – но радовались наши души. Правда была тревога, что нас могут отправить обратно в колхоз. Но всё обошлось, и вскоре перед нами был учебный выпускной класс.


                НОВАЯ КВАРТИРА   

  Стало нам совсем тесно зимой в кухне. Топили печь варили для животных – всё это в кухне. Дрова были общие, и их было много, но дедушка велел нам заготовлять ещё для себя. Пошли мы с мамой в лесок за реку. Зима – снегу по колено. Насобирали сучьев и привезли домой на санках. Потом ещё ездили несколько раз.  Вот так и жили под командой – на улицу не пойдёшь жить – терпели. Но, видимо, этого было мало. Решил дедушка нас отселить. А, как? Денег, купить дом, у нас не было. Только по суду! На почте выделят квартиру, если суд признает необходимость. Нашлись «добрые» свидетели – соседи. Часто эти старухи были гостями у бабушки и деда. Бывало, придут – точат лясы – балясы, сидят в кухне на скамейке и болтают по два часа.  Нам надо учить уроки, а они со своими сплетнями тут.  Я возмущалась, даже предлагала им уйти в комнату стариков и сидеть там до утра – но это не помогало.
 И вот подал дед на суд на нас – вроде мы делаем ему зло и так далее...  Я не была на этом позорище и не знаю, что там на нас плели соседи. Мама и Клава пришли с суда все в слезах. Суд постановил – выделить нам по возможности квартиру. Во дворе почты был добротный дом. Он служил когда-то заезжим домом для возчиков почты. Почту возили на лошадях. Во дворе была конюшня. Двор был очень большой. Конюшня почти пустовала, было всего две лошади для хозяйственных нужд почты. Почту возили уже на машине. Дом был на две половины. В одной  просторной двухкомнатной жил завхоз с семьёй.  Вторая половина состояла из одной комнаты через весь дом. Комната была небольшая, узкая, но чистая с печечкой и светлая. Вот эту отдельную половинку  дали нам. Переехали мы быстро – вещей было не много. Устроились хорошо. Как говориться: - «не было бы счастья, да несчастье помогло».  Какое радостное чувство мы испытали! Не возможно передать словами. Никому не обязаны – никто не стоит над душой. Устроились хорошо. Часто приходили к нам подружки. Слушали патефон – пластинок с песнями  было полно; «Священная война», «Эх, дороги», «Почта полевая», «Есть на Севере хороший городок», «Ехал я из Берлина», «Дунайские волны», «Ой. туманы, мои ...», «Давно мы дома не были», «Синий платочек»,  и другие. Ходили в кино, смотрели фильмы о войне; « Два бойца»,  «Служили два товарища», хронику о войне, много было трофейных фильмов. Особенно нравился фильм: «Большой вальс», и довоенные фильмы: «Джульбарс», «Случай в горах»», «Учитель» и много других. У дома был большущий двор, закрывался на ворота. Во дворе были качели, карусель. А, главное – никто не стоял над душой. Приходили подружки –пели песни , слушали патефон и жили как умели – бедно, но честно и весело. Вскоре купил завхоз свой дом, а мы перешли в их квартиру – во вторую большую половину дома. Кухня была большая, вернее даже не кухня, а большая первая комната с маленькой печечкой, и вторая комната поменьше – спальня. Мебель была по необходимости – так, что было просторно, чисто и светло! А, главное – никто не стоял над душой и мы никому не были обязаны – жили как умели. А дедушка пустил квартиранток – двух девушек. Им даже разрешал лежать на траве в садике, куда, не смела даже, ступать наша нога. Хорошо, что мы не озлобились и всё простили деду. Мы были даже рады, что жили теперь одни. В последствие, дедушка признался маме, что не думал что у неё вырастут такие хорошие дети. Хорошо, что  не сердились в дальнейшем на деда.


                ДОМАШНИЕ ЗАБОТЫ
 
Лето пролетело быстро. Год предстоял ответственный. Теперь было три ученика в семье. Я оканчивала школу, Валечка училась в пятом, а братику Пете предстояло идти в первый класс.
 Теперь у нас была возможность спокойно учить уроки и даже развлекаться. Клава работала, бегала на танцы (к стати сказать, бегала тайно в моих сапожках). Все дела валились на нас с Валей, но мы не горевали. Мама работала или ездила убирать сено для почтовых лошадей. Теперь была у нас новая корова. Маня, наша первая корова, стала совсем старая, и пришлось её заколоть на мясо и продать, а на эти деньги купить новую молодую корову.
Коровка была по окрасу серая, или, как мы говорили,  «бусая», комолая и очень спокойная. Но, когда я ходила её доить, ставила в дверях стайки Петю для охраны, корову зачем- то привязывала, а длинный конец верёвки вручала Пете. Так мне было спокойней.
(Смешно сейчас вспоминать).
 Учились все мы не плохо, Валя даже  - отлично, так что маме не приходилось нас заставлять учить уроки, она никогда не краснела на собраниях  в школе за нас.


                ИСТОРИЯ С «ИСТОРИЕЙ»

Время подходило к выпускным экзаменам. Билетов была объёмная книжечка – только по истории их было сорок два. В каждом билете по три вопроса.
Вспомнился мне такой интересный случай.
Повторяла я билеты по истории до тошноты. Устала и бросила книги и билеты в отчаянии. Ёще предстояло повторить треть, а сил и время уже не было - на  завтра назначен экзамен. Решила поворожить! Написала в столбик все номера билетов и стала на счёт «три» зачёркивать номера. Это продолжалось довольно долго – меня развеселил эта игра. И, наконец, остался номер «девятнадцать». Подумала, что может, вправду попадет этот билет, выучила его хорошо. Остальное повторила слабовато и легла спать. Утром еще раз повторила  и пошла на экзамен. Когда взяла билет, не поверила своим глазам. Билет был номер «девятнадцать». Я смотрела и не могла прийти в себя от волнения. Учительница спросила, какой номер билета я взяла. Я молчала. Она подошла, посмотрела на билет и спросила, знаю ли я ответы. И тут только дошло до меня моё «колдовство».  Я с радостью сказала, что знаю и могу отвечать. Но учительница попросила присесть и обдумать ответ. А, что было думать – я знала ответы почти наизусть. Вот такая смешная история получилась с экзаменом по истории.
 Экзамены сдала хорошо, даже мое сочинение по русскому языку и литературе прочитали по местному радио. Впереди был выпускной вечер. Маме  выделили, как поощрение за воспитание дочери, двадцать пять рублей  для выпускного вечера. Сшили мне новое платье из штапеля (такой тип материала), правда, не бальное, но красивое. Вечер был в школе в спортивном зале. Стол накрыли очень хорошо и даже богато по тому времени. Музыки было море – аккордеон и баян. Была даже водка и вино – в основном, для родителей. А, выпускникам и так было весело, да и в то время не было моды и желания на употребление горячительных напитков. Танцевали весь вечер, а Витька признался мне (немного выпив и осмелев),  пока мы танцевали вальс, что с восьмого класса я ему нравилась.  Он был влюблён в меня, поэтому танцевал только со мной.  Провожал всё же другую девочку – может это была маскировка, чтоб никто не догадался о его чувствах. Ведь, мы учились в одном классе. Даже я ничего не подозревала.
Это было для меня, как «снег на голову».  Время ушло и мы расставались навсегда. Скромные были мальчишки и девочки. В последствие, я узнала, что другой ученик Иван был влюблён в мою подружку Амалию, но тоже это скрывал. Дружба была чистой,
ценили хорошие отношения в классе и относились друг к другу с уважением.


                В ПУТЬ
 
На выпускном вечере нам вручали аттестаты. Ко мне подошла завуч Дора Дмитриевна и попросила, чтобы я прочитала своё стихотворение. Она знала от классной руководительницы, что я немного сочиняю для класса. Я застеснялась, а она пошутила, что не отдаст мой аттестат. Я стеснялась родителей учащихся, но вышла на сцену и успокоилась .   
 Голос у меня был звонкий, стихотворение я знала наизусть. Вот оно, пронизанное оптимизмом тех лет, верой в успех и жаждой побед. Это были настоящие чувства, может быть, немного наивные, но от всего сердца.
               

                В путь
             Разлетятся по свету друзья;
            Тот в Крыму, на Востоке другой.
             Но дорога нам в жизни одна -
             Где б ты ни был, мой друг дорогой

             Мы идём, чтобы степь зацвела,
             Чтобы в пустыню пришла вода,
             Чтобы в тундре пшеница росла,   
             Утопали в садах города.      

              Мы сильны – нас войной не сломить,
              Бомбой атомной не запугать.
              Мы готовы бороться и жить.
              Горячо любим Родину – мать.

              И на стройках, в  труде и в бою,
              Рука об руку вместе идём.
              За Отчизну родную свою,
              Если надо, не дрогнув, умрём.

              Ясный свет коммунизма - вперёд,               
              Приближаясь, зовёт нас всегда.
              И Советский, свободный народ
              Побеждает на фронте труда.

Вот с такими восторгами  и мыслями отправлялись выпускники в дальний путь, с надеждами  и верой в жизнь. Поступили в институты, окончили их и получили место работы. Одна девушка закончила техникум – как она пожелала. Закончилось детство,
Пришло время покидать родные дома и любимые семьи. В дальнюю дорогу, в жизнь уходили товарищи и друзья.
                Разлетелись по свету  друзья.
                Десять лет провели мы вместе.
Не забуду я вас никогда, наши радости, и песни.