Вещая лира

Содержание


Поющее сердце

В тихий вечер закат так прекрасен в горах... 18
Рождение поэта 19
Другу 20
Песня грозы 21
Скажи мне, Боже… 22
Хотел бы встретить я закат бегущих дней... 24
Раздумье 25
Не плачь, душа!.. 26
Ночь на Кавказе 27
Желание 28
В снежной ризе спит давно природа... 29
Идеалист 30
Синее море, безбрежное море!.. 32
Поэзия 33
Ночь веет в горах несказанным покоем... 34
На картину Карла Брюлова «Последний день Помпеи» 35
К двухсотлетию А. А. Фета 37
Орфей и Эвридика 38
Пророк 45
Врата Ада 50
Звездная ночь 51
Древняя притча 52
Бывают дни 53
Ночь 54
Гроза 55
Две жизни мирская и духовная 56
Молитва 57
Я верю, Господи… 58
Мой добрый друг 59
Тихий сад 60
Священные мгновения жизни 61
Как ты могуч, Кавказ... 62
Тень Данте 64
Италия 66
Восток 67
На закате 68
Не смейте требовать, поэты, восхвалений… 69
Природа 70
Певец надежды 71
Звездная ночь 72
Я верю – есть за гранью гроба... 73
Поэт 74
Великим поэтам 75
Люблю я родины простор… 76
Пришествие зимы 78
Тетрадь поэта 79
Прощай, весна! 80
Багровым заревом зарделись облака… 81
Мировая тоска 83
Тихо плещутся воды Амура… 85
Первый поэт 86
Летний день 87
Слыхал ли ты небесной арфы легкий звон… 88
Люблю… 89
В диком, северном краю… 90
Закат на море 91
Радость бытия 92
Летняя ночь на лугу 93
Весна пришла… 94
С рожденья к смерти пригвожденный… 95
Замок 96
Жизнь без любви печальна и пуста… 97
Когда дни протекают в тревоге… 98
Чайки шлют прощальный возглас Фебу… 99
Поэзия грядет 100
Сказание 101
Гений 103
С раздумьем мрачным я читал… 104
Крест на скале 106
На высотах Геликона 107
Моя Русь 108

Элегии и думы

Дума 110
Жажда прекрасного 111
Вечер 112
Жуковскому 113
Реквием по жизни 114
Памяти Байрона 115
Грусть 116
Памяти Д. Веневитинова 117
Осенний вечер 118
О смерти и бессмертии 119
Молчание Бога 120
Звездопады слез 122
Жизнь и смерть 123
Признание 124
Азраил 125
Кладбище 126
К усопшей 127
Книга памяти 128
Плач по Офелии. Исповедь Гамлета 129
Мирская слава 130
Читаю жизнь как ветхий свиток лет... 131
Наш век 132
Памяти Евгения Баратынского 133
Вечерняя элегия 134
Уединение 135
В минуту поэтических раздумий 136
Цель жизни 137
Крик души 138
Библейская элегия. Дума Григория Богослова 139
Где же Ты, Бог? 140
Елене Фоменковой 141
Я помню о студенческих летах… 142
Осень 143
Несчастная любовь 144
Дом плача 145
Поэту 146
Страшный век 148
Утешение 150
Дума 151
Октябрь 152
От заката до зари 153
Взглянул я на небо, а там чудеса!.. 154
О как таинственна природа… 156
Покуда Муза не сойдет… 157
Вгляделся ль ты в страдальца грустный взор?.. 158
Язык 159
Как хочется… 160
Дума 161
Муки памяти 162
Время осеннее, время ненастное… 163
Звезда над пропастью горит… 164
Бывает час в предверьи ночи… 165
Горящая свеча 166
Уходит день пережитой… 167
В синеющей дымке тумана… 168
Грезы в осеннем саду 169
Тютчевские грезы 170
В преддверии ночной грозы 171
Как странник в сумрачной пустыне… 172
Есть у зимы свое очарованье… 173
Чудная ночь 174
Былое 175
Ива 176
Вечер поздней осени 177
Памяти Николая Рубцова 178
Снежной дымкой окутан весь город… 179
Душа моя опять грустна… 180
Случалось – снились мне о счастье сны… 181
Дума о смертном часе 182

Глас вопиющего в пустыне


Жизнь без святынь и идеалов 184
Как и прежде, с нами Бог... 185
Как скорбно жить среди поэтов измельчавших... 186
Поэтическое послание С. Сорокоумову 187
Война 189
Трагедия обреченного мира 191
Ночь Валтасара 192
Наше поколение 194
Слово к гедонисту 195
Надломленный век 196
Памяти Ф. М. Достоевского 197
Умирающий поэт 199
Крест пророка 200
Роковые вопросы 201
Восстань, певец!.. 202
На войне 203
Будь человеком 204
Былых веков распались звенья… 205
Позор нашего века 206
Ответ Микеланджело 207
Я не берусь пророчить… 208
Закат эпохи 209
Рыцарь свободы 211
Мне кажется порой, что нет числа скорбящим… 212
Гамлет 213
На картину Макарий Великий в пустыне 214
Бог и вечность – вот судьи поэта 215
Бывают дни – душа болит… 216
Моя Муза в терновом венце… 217
Двадцать лет спустя 218
Клеветникам 219
Поэту 220
Я вошел с изумленьем в поэзии храм… 221
Не сжиться мне душой свободной… 223
Сын свободы 224

Музыка души

Элегия в шепоте волн 226
Ночь на море 227
Настала полночь. Тих старинный сад 228
На шестую симфонию П. И. Чайковского 229
Хвала поэзии 231
На море 232
Соловей 233
Дар творчества 234
Я с малых лет душою возлюбил... 235
Сумерки 236
О, как величественна вещая природа... 237
Полночная звезда 238
Пришествие осени 239
Осенний этюд 240
Ночь и заря 241
Мелодия ночи 242
Лунная ночь 243
Воцарилась печаль над родною землей… 244
Между небом и морем 245
Пока по вечности и правде я томлюсь… 246
Осенняя тоска 247
Молитва в вечерний час 248
О, как прекрасны вы, орловские долины… 249
Сокровенное 250
В минуту осени печальной… 251
Музыка 252
Времена года 253
Осеннее утро 254
Осеннее небо 255
В вечернем сумраке последний луч исчез… 256
Поэзия осени 257
Лунная соната 258
Зачем в душе своей ты слезы горько льешь?.. 259
Заря надежды 260
Осенняя элегия 262
Случалось ли тебе?.. 263
Явление музы 264
Предрассветная звезда 265
Орел 266
Когда тревога и тоска… 267
Тайна творчества 268
Я помню как не спал всю ночь… 269
Соловьиная трель 270
Рожь колышет полусонный ветер… 271
Сияет весеннее солнце… 272
У ракиты 273
Майская ночь 274
Скорбь 275
Дума 276
От самой юности моей… 277
Шопену 279
Вечная любовь 280
Серенада 281
После прочтения песни Херувимской 282
Не может без мелодий жить душа… 283
Ладья по озеру плыла… 284
Не искушай души поэта… 285
Ночь июльская сияла… 287
Киммерийская ночь 288
Смогу ли в музыке стихов… 289
Музыка в волнах 290
Романс 291
Музыка души 292

Мысли о вечном

Восточная притча 294
Самопознание 295
Из Книги Иова 296
Скорбь душевная 298
Бессмертие души 299
Настанет час конца для повести печальной… 300
На смерть М. Ю. Лермонтова 301
Когда задумчиво брожу я в тишине... 303
Воспоминание о днях детства 304
Вызов небесам 305
Воззвание 307
Шекспир 308
Таинство жизни 309
Данте Алигьери 310
Подражая С. Надсону 311
Печорин перед дуэлью 312
Из Шекспира сонет 66 313
Человек 314
Размышления Гамлета 315
По мотивам стихотворения Генриха Гейне Вопросы 316
Плач скитальца 317
Теодицея 318
Тайна души 319
Скорбящая лира 320
Вечные вопросы 321
В юдоли скорбей 322
Джон Мильтон 323
Размышления в час заката 324
Молитва за несчастного 325
Демон 326
Минула юность - час восторженных мечтаний 328
На двухсотлетие Н. А. Некрасова 329
Смерть 332
Бессонница 334
Ангел смерти 335
Жизнь в юные лета, как песня, чаровала... 337
Желание 339
На кладбище 340
Бессмертие 341
Марк Аврелий 342
Время 343
Сон 344
В канун Нового года 345
Зачем?.. 346
Пускай обманчивы мечты… 347
Думы 348
Ночь на море 350
Сраженный рыцарь 351
Озаряясь взошедшей луной… 352
Наедине с самим собой 353
Красота 355
Когда в полночный час я на небо гляжу… 356
Сияющие дали 357
Даль бескрайняя темнеет… 358
Мила душе моей вечерняя пора… 359
Скиталец 360
Когда в стихии огневой… 361
Ты помнишь время золотое?… 362
Как-то лета ночью лунной… 363
На мое тридцатипятилетие 365
Безликий Ангел 370
Желание 372
Сентенция 373
В высях гор… 374
Богоборец 375
Звезды 377

Уединенные созерцания

Как я хочу увидеть вновь Кавказ суровый... 379
Сад 380
Крымская ночь 381
Звезды небесные 382
Вечерняя встреча 383
Когда взираю я на звезды в небесах… 384
Сад во время зимы 385
Из Платона 386
На картину Эль Греко 387
Осенняя скрипка 388
Грустная осень 389
Падшая звезда 390
Лунная ночь у замка на скале 391
На смерть С. Я. Надсона 392
Осенняя ночь 394
О, звездное небо!.. 396
Роза 398
Свобода 399
Вдохновение 400
Таинство ночи 401
Утро жизни 402
Зимняя сказка 403
Восходит ночь, как царь, на сумрачный престол... 404
Алмаз 405
Жажда свободы 406
Праздник жизни 407
Весна 408
Роскошен Божий мир - изящен и велик... 409
Есть тихий час, проникнутый тоской... 412
Рай 413
Ночь над пустыней 414
Закат 415
Не плачь, не плачь, моя душа... 416
Как восхитительны июня вечера... 417
Родина 418
Утешение 420
Июльская ночь 421
О, сколько лет прошло, родной и старый сад... 422
Осеннее утро 423
От торжищ суетных изменчивого мира... 424
Слепцы 425
Астра 426
Вещие думы 427
В заре вечерней сад купался… 428
Три зимних дня 429
Юг и Север 430
Витал, как Ангел, над землею тихий сон… 432
Гефсиманская чаша 433
Памяти А.А. Фета 434
Тоска по весне 435
Рассвет 436
Час заката 437
Горечь разлуки 438
Буря 439
Сумерки 440
Архимандрит Киприан Керн 441
Под небом Тютчева и Фета… 442
Тонет в сумраке даль голубая… 443
Опавшая листва 444
Ночи час. Небо севера в звездах… 445
Драма любви 446
В тихую летнюю ночь 447
Неугасимая лампада 448
Южная ночь 449

Арфа херувимская

Зачем я не Ангел? 451
На икону Феофана Грека Иоанн Предтеча 453
Я верю 454
Был утра час – свершилось таинство венчанья... 456
Монах 457
Бог. 459
Гефсиманская ночь 461
Воскресение Христово 463
Чудесны Бога думы и дела! 465
Екклесиаст 466
Как сильно Бог предвечный возлюбил… 468
Плач Адама 469
Песнь из Псалтыря 470
Ангел 471
Гефсиманская молитва 473
Исповедь Августина Блаженного 474
Речь Элиуя 475
На весах Иова 477
Вопросы Иова 478
Молитвенный гимн Пресвятой Богородице 480
Голгофа 483
Таинство молитвы 484
Как странник, затерянный в мрачной пустыне... 485
Я знаю, тайна есть везде… 486
Воскрешение Лазаря 487
Песнь о воскресении Лазаря 489
Отшельник 490
Библия 492
Горний Иерусалим 493
Вечерняя молитва 494
Покаяние 495
Воскресшая Эллада 496
Ангел-хранитель 498
Молитва 500
Иноки 502
Небесный вестник 503
Адам 505
Монашество 507
Рождественская песня 508
Видение Сына Человеческого 510
Книга за семью печатями 511
Жена, облаченная в солнце 512
Два зверя 513
Вавилонская блудница 514
Падение Вавилона 516
Конец времен 517
Волхвы 518
О смысле искусства и предназначении поэта 520
























Поющее сердце













В тихий вечер закат так прекрасен в горах...

В тихий вечер закат так прекрасен в горах –
Упоен Божий мир тишиною,
И так счастлив с Тобой пребывать я в мольбах,
Восхищенный святой красотою.

Вносишь в сердце покой  невечернего дня
Ты Своею пронзенною дланью
И хранишь ей с любовью повсюду меня,
Умеряя печаль и страданья.

В небо вновь улетают с надеждой мольбы
И душа Тебя слушать готова;
Вседержитель благой, отзовись, не молчи,
Изреки незабвенное слово.

Ночь настала и звезды зажглись в вышине,
Освещая скитальцам дорогу.
Укажи верный путь, Бог всеведущий, мне,
Приведи к неземному чертогу.

В ночи час Ты как будто расторг небеса
И явил всей земле Свою милость;
Как Иов изумленный, дивилась душа
И, забыв все печали, молилась.









Рождение поэта

В дни юности жизнь кажется чудесней:
В груди роились думы и мечты,
Восторг струился в сердце звонкой песней,
А каждый стих – мелодией души.

В душе рождались звуки песнопенья
И тайну счастья я постиг в тот миг,
Когда коснулся чуда вдохновенья
И зазвучал мой самый первый стих.

Запело сердце чудный гимн природе,
О вещих звездах в сумраке ночей,
С восторгом пело песнь оно о Боге
И о преданьях стародавних дней.

О, утро жизни! – будь благословенна
Дней юности прекрасная пора,
Когда в безмолвном сумраке вселенной
Зажглась моей поэзии звезда!

С тех самых пор во тьме она сияет
И сходит в сердце свыше благодать,
И дух свободный верой окрыляет,
И не дает душе в унынье пасть.










Другу

В раздумьях тягостных вечернею порой,
Когда клокочут в сердце думы и страданья,
И ты сидишь один, поникнув головой,
И грудь несчастную грызут воспоминанья,

Вперяя взор во тьму, ты плачешь и скорбишь,
И жизнь окидываешь мыслью недовольной;
В вечернем сумраке то ропщешь, то грустишь,
И о грядущем мыслишь с думой беспокойной.

Звезда полуночи привет тебе не шлет,
Грустит на небе месяц тусклый одиноко,
И в час рассвета песнь о Боге не поет
Заря, грядущая с далекого востока.

Сидя, как нищий, на руинах бытия,
Скажи, мой друг, зачем ты бросил вызов Богу?
Чего ждала твоя строптивая душа?
Пора избрать тебе раскаянья дорогу.












Песня грозы

Был летний день с нещадным зноем,
Томилась жаждою земля,
И туча черная с грозою
Лазурь небес заволокла.

На небе молнии сверкали,
Метая стрелы в мир земной,
И тучи хмурые рыдали
В разгуле бури грозовой.

В раскатах громовых мелодий
Затрепетали небеса
И грозной песнью о свободе
Запела вещая гроза.

О вековечном гром грохочет
И о неведомом поет,
Как будто сердце тронуть хочет
И к покаянью нас зовет.
 
Взмолись скорее о прощеньи
И вверь жизнь вещим голосам.
В них – голос Божьего веленья.
Внемли поющим небесам.










Скажи мне, Боже…

Скажи мне, Боже, где найду я во вселенной
Купель святую очищения души,
Где снова стать смогу жемчужиной бесценной
И белой лилией невиданной красы?

Где обрести смогу надежду и прощенье
И облекусь, как в ризу, в Божью благодать,
И, отложив о жизни здешней попеченья,
С молитвой тихой буду к Господу взывать?

Где я услышу голос истинных пророков
И богомольцев речи песней зазвучат?
Где мне не будет грустно, страшно, одиноко
И снова встречу я всезрящий Божий взгляд?

Где путь укажут мне единственный спасенья
И в прах низвергнется языческий кумир?
Где в дни страданий обрету я утешенье
И воссияет красотой нетленной мир?

Где буду счастлив я, о прошлом не жалея
И мглы грядущих дней с их бурей не страшась?
Где буду я молиться, всей душою веря
И мыслью каждою к Святыне возносясь?

Где воссияет вечный свет любви Господней,
Раздорам мира и всей злобе вопреки?
Где мрак развеется и сгинет власть преисподней
И смолкнут гнусной лжи навеки языки?

Я верю, Господи, Твоя обитель в храме,
Там сходят в наш чертог иные небеса,
Там свечи зыблются в священном фимиаме,
Там земнородных речь – церковная мольба;

Там пристань тихая во дни скорбей и горя,
Там причащение Святых Христовых Тайн,
Там мудрость вещая  сияет в кротком взоре,
Там жизни будущей чудесный, дивный край;

Там смотрят в душу мне небес святые лики,
Там осеняется молитвой каждый вздох,
Там богомольцы даже те, что безъязыки,
Там наша скиния и с нами вечный Бог!























Хотел бы встретить я закат бегущих дней...

Хотел бы встретить я закат бегущих дней
С молитвой светлою в тиши уединенья,
Вдали от мира суетящихся людей,
От их тревог житейских, шума и волненья.

Хотел бы я услышать пенье соловья
И звуки чудные божественных мелодий,
И встретить в смертный час небесного жнеца
На лоне майском – в расцветающей природе.

Хотел бы я увидеть звезды в вышине
И позабыть бы все печали и страданья,
Последний вздох вручить ликующей заре,
В предсмертный миг благословя ее сиянье.

Хотел бы я с молитвой встретить смертный час,
С последним возгласом надежд и покаянья,
С бессмертной верой в угасающих очах,
С хвалебным гимном в честь любви и состраданья.

Хотел бы я уйти в иной, нетленный мир,
Не зная ропота отчаянных сомнений,
Хваля, как в оны дни, Царя Небесных Сил,
Держа в деснице стяг высоких убеждений.

Хотел бы я, чтоб Ангел смерти снизошел,
Когда свершилось бы Святое Причащенье,
И дух мятежный мой – тоскующий орел,
От смертных уз обрел навек бы избавленье.

Хотел бы я, чтоб начертали письмена,
Как речь прощальную, над скинией надгробной,
И в камне б высекли молитву Псалтыря,
И зазвучала б песнь мелодией безмолвной.




Раздумье

В тот тихий час, когда грядет с востока ночь
И озаряют звезды неба бесконечность,
Все мысли о земном покой уносит прочь.
С безмолвным трепетом я вслушиваюсь в вечность.

С высот неведомых таинственно звучит
Свод звездноокий чудной музыкой вселенной;
Как будто Ангел мне о Боге говорит
И песнь поет душе о вечном и нетленном.

Звездой, затерянной во мраке бытия,
Всегда я чувствовал себя в земных скитаньях.
Щемила сердце мне нездешняя тоска
И об утрате неземной воспоминанье.

В раздумьях думал я: К чему признанье мне?
Зачем поэту многошумная известность?
Несчастен тот, кто душу отдал суете
И променял на призрак славы дар небесный.

Не жди награды – бескорыстно пой, певец,
И гимн восторженный сложи родной природе,
Клейми позором зло, добру – воздай венец,
И тронь сердца людей поэзией мелодий.








Не плачь, душа!..

Не плачь, душа!.. Нет счастья на земле.
Пусть жизнь томит судьбиной безотрадной
И гибнут дни в безумной суете,
А люди так друг к другу беспощадны;
Но в сердце неба зов звучит святой
И полон дух надежды и свободы,
И блещет небо Данте надо мной,
И чуден час безмолвия природы,
Когда в лучах заката меркнет день,
И ветер майский древа овевает,
И сладкий аромат кадит сирень,
И тень ночная землю укрывает.

Не плачь, душа!.. Я слышу голос твой:
Не верь мечтам, поэт уединенный.
Пусть жизнь отнимет дум твоих покой
И сгинешь ты навек в веках забвенный;
Но ты – велик и в смерти грозный час,
И в час молитв, раздумий и мученья,
И в вере непреклонной, и в стихах,
Коль с ложью ты отвергнул примиренье,
И вечность в жизни бренной не забыл,
И полон был любви и состраданья,
И каждый стих в крови своей омыл,
И верен был Творцу в земных скитаньях.









Ночь на Кавказе

Ночь тиха над горными хребтами.
Догорел давно вдали закат.
Блещет небо чудное звездами
И псалмы Давидовы звучат.

Воздух чист, как Божье дуновенье.
На душе спокойно и легко!..
Нет раздумий горьких и волненья –
Все печали жизни далеко.

Над рекой Кавказа безымянной
Месяц ночь таинственно сребрит.
Дивен час покоя долгожданный,
И блажен, кто в этот час не спит!

Я б хотел, чтоб время бы застыло
И настал бы вечности покой,
Чтоб могучий дух, исполнясь силой,
Воспарил над бренностью мирской.

Я б хотел не ведать бы сомнений
И на жизнь без ропота взглянуть,
Чтоб с мольбой христианской о прощеньи
В смертный час сумел бы я уснуть.










Желание

Зачем не рожден я могучим орлом,
Летящим над гор неприступных хребтом,
И в небо не в силах бескрайнее взмыть,
И вольно над миром подлунным парить?

Зачем я не буря в восточных горах
И глас не звучит мой в полночных громах,
Что трепет вселяют в людские сердца,
И шепчут молитвы дрожащих уста?

Зачем не в пустыне я звездная ночь,
Когда все волненья уносятся прочь,
И Богу внимает отшельник-пророк,
И Ангелов песни услышать он мог?

Но тщетны надежды и тщетны мечты,
И нет мне спасенья от скорбной судьбы,
И в мире печалей с надзвездной душой
Напрасно ищу я нездешний покой.

Жизнь жалкая дух мой с рожденья томит,
Но в сердце бездонном, как арфа, звучит
Мелодия жизни небесной, иной,
Не знающей смерти, безгрешной, святой.

И в самые темные, страшные дни,
Когда думы мрачны мятежной души,
Неистово рвется мой дух к небесам –
В надмирный и вечный Всевышнего храм.







В снежной ризе спит давно природа...

В снежной ризе спит давно природа.
В небе светит полная луна.
Вся земля как будто славит Бога,
И высоких чувств душа полна.

Как чудесно Божие творенье! –
Манят звезды ясный взгляд в ночи.
Нет ни дум печальных, ни томленья,
И так светлы помыслы мои.

Будто храм священный – мирозданье,
И струится в сердце благодать;
Будто вмиг исчезли все страданья,
И легко вдруг стало так дышать!..

Нет тоски на сердце безутешной
И порыв не в силах я сдержать –
Вновь к святыне вечной и нездешней
Рвусь душой и не могу молчать:

В дивный край – нетленный и небесный,
Рвется дух мой – падший Серафим,
И взлетев над звезд несметных бездной,
Вновь согрет лучом любви Твоим.










Идеалист

В пустыне мира безутешной,
С мольбой бессонной на устах,
Идя сквозь жизни ад кромешный,
Превозмогая боль и страх,
Ты нес священное ученье
Свободы, правды и любви,
И крест нелегкого служенья
Был обагрен в твоей крови.
В любви к святыне неизменный,
Душой – скиталец на земле,
В раздумьях горьких утомленный,
Не знавший счастия нигде,
Не пав в отчаянных сомненьях,
Ты чтил небесный идеал,
И стойкий, как боец в сраженьях,
За правду высшую стоял.
Пусть жизнь порой невыносима
И давит пошлостью мирской,
Но есть таинственная сила
В твоей отваге неземной.
Ты речью пламенной пророка
Звал нас к Всевышнему прильнуть,
И обличал грехи жестоко,
И оглашал эпохи суть.
Как гром над грешною толпою,
Как с жизнью мирящий закат,
Набат над смолкшею землею –
Слова твои для нас звучат.
Огонь в груди твоей пылает
И дух твой крепок как алмаз,
И свет надежды нам сияет
В небесном блеске зорких глаз.
Во дни печалей и страданья,
Когда бежит с очей слеза,
Ты полон сил и упованья,
И так храбра твоя душа.
И пусть сулят конец бесславный
И мрак забвения тебе;
Найдет потомок благодарный
Бесценный дар в твоем труде,
И мысль звездою путеводной
Начнет сиять твоя в веках,
Ведя дорогою свободной
И пробуждая честь в сердцах.
























Синее море, безбрежное море!..

Синее море, безбрежное море!..
К берегу мчится морская волна.
Носятся чайки в бескрайнем просторе.
Тихо плывут в небесах облака.
С пеной жемчужною плещутся воды.
Манит мой взор очарованный даль.
Всюду простор! Ощущенье свободы!..
Зыблются волны, чисты как хрусталь.
Дальние горы туманной грядою,
Будто бы стражи, край южный хранят.
Ветер свободный играет с волною.
Чайки над морем безбрежным кричат.
Полнится сердце мое восхищеньем,
С радостью бьется в ожившей груди.
В далях бескрайних – покой и забвенье;
В море безбрежном – отрада души.














Поэзия

С заоблачных высот – из сфер небесных Рая,
В венце из ярких звезд и с лирою в руке,
Она сошла с небес к сынам земли, святая,
В своей неизъяснимой и вечной красоте.
В ее очах любовь таинственно сияла,
И лик ее светился, как тихий свет звезды,
И истина в устах, как Божий гром, звучала,
И пенье изгоняло печаль и грусть души.
Она несла в наш мир призыв к любви священный
И грозно обличала безжалостность людей,
И гимн в уста влагала поэтам вдохновенный
И их звала на подвиг мелодией своей.
О, Муза неземная! Нетленная богиня,
Зовущая всех нас в искусства вечный храм.
Ты – сердца моего заветная святыня,
Ты – Ангел мой хранитель, внимающий мольбам.
К тебе летит мой вздох, как к небу дым кадильный,
И ты с небес слетаешь, чтоб дух наш возвышать;
И ропот умолкает греховный и бессильный,
И я хочу молиться и Бога прославлять.
В молитвах и псалмах, в несметных звезд мерцаньи
И в песнях птиц, гремящих над леса тишиной,
В разливах рек могучих и роз благоуханьи –
Во всем ее дыханье и голос неземной.
Поэзия – душа искусства и природы,
Завет ее священный – служенье красоте.
Поэзия – хоругвь небес и дочь свободы,
И тень чертогов райских на суетной земле.
На крыльях неземных и с тайной вдохновенья
Она нисходит в мир, где царствует раздор,
Где вестников ее ждут скорби и гоненья,
С безгрешною печалью глядя на наш позор.
И я пред ней склонясь, коленопреклоненный,
И с трепетом смотря на грозное лицо,
Небесный вижу лик, но кровью обагренный,
И терн венца пронзает страдалицы чело…




Ночь веет в горах несказанным покоем...

Ночь веет в горах несказанным покоем
И звездное небо к свободе зовет,
И дух, утомленный мирской суетою,
К отчизне небесной так трепетно льнет.

Звезда одинокая с неба скатилась…
Тревожные думы на сердце с тоской:
Так грустно скитаться на свете постылом
И чувствовать вечно, что всюду чужой.

Не может орел-вольнолюбец мириться
С бескрылых созданий несчастной судьбой.
Не может могучий дух в узах томиться
И свыкнуться с смертных унылой тюрьмой.

Как часто на севере стонут метели.
Как часто мольбы застывают в устах.
Но жажду, как жизни, священной я цели
И тянется к Богу с надеждой душа.

Пусть сердце терзают мое без пощады
Наветы и козни тщеславных людей,
Что мукам скорбящих так дьявольски рады
И резво вступают в ряды палачей.

Но скорби близки, как свои, мне чужие
И сердце желает любить и прощать,
И чтить идеалы пророков святые,
И к Богу в молитвах священных взывать.







На картину Карла Брюлова «Последний день Помпеи»

Кровавым заревом Везувий разъяренный
И черной дыма тьмой окутал небосвод.
Сверкают молнии. И в страхе потрясенный
Бежит из града обезумевший народ.
Пред мощью страшной пали храмы и колонны.
Во прахе статуи языческих богов.
Вокруг – несчастных крики, плачь, мольбы и стоны,
И зданья рушатся на древних беглецов.
Разбившись насмерть – пав с разбитой колесницы,
Лежит умершая с младенцем на груди,
А он – испуганный, льнет к матери деснице
И ищет в ней спасенье смерти вопреки.
В сей грозный час о благородстве не забывши
Несут два сына на плечах своих отца,
А старец – мужеству с рожденья их учивший,
Со страхом молится, чтоб жили сыновья.
Вот Плиний юный перед матерью упавшей:
Рискуя жизнью, он желает ей помочь,
И видит взгляд с тревогой будто умолявший
Ее оставить и бежать, спасаясь, прочь.
Несчастный юноша, в очах с застывшей мукой,
Глядит в невесты омертвевшее лицо,
Не в силах вынести с возлюбленной разлуку,
Не в силах в страшный час беды спасти ее.
Грома пророчат смерти скорой приближенье.
Семью укрыв, муж поднял руку к небесам,
А жрец языческий, отринув долг служенья,
Бежит со страхом и не молится богам.
В смятеньи горестном у врат священных Скавра
Столпились люди на гробницы ступенях,
И видят в небе след Везувия кровавый,
И ужас веет, что застыл у них в глазах.
Младой художник с думой мрачною взирает
На града римского трагический закат,
А сребролюбец – злато жадно подбирает,
Ничтожной страстью и пред гибелью объят.
Там рядом с матерью коленопреклоненной
Две сжались дочери с надеждой и мольбой,
А подле них – священник с факелом зажженным,
С бесстрашным взором и христианскою душой,
Глядит на идолов языческих паденье,
И зрит спокойно как пылают небеса,
В предсмертный час взывая к Богу о спасеньи –
За всех возносится иерейская мольба.























К двухсотлетию А. А. Фета

Звучат чарующе волшебные стихи
И снова музыка душой овладевает:
В них песни грустные о жизни и любви,
В них та мелодия, что грезы навевает.
В них трели нежные влюбленных соловьев,
Ручья хрустального сонливое журчанье,
В них тайна музыки, что выше всяких слов,
В них радость юных грез и горечь расставанья.
В них моря южного чарующий залив
И меж цветущих роз прелестная вакханка,
В созвучьях дум и слов оживший древний миф
И ночь безмолвная над львом святого Марка.
В напевах их звучат метели и снега,
И лета тихий час вечернего заката,
И шепчется тоской осенняя листва,
И ландыш, полный нег, красы и аромата.
В дни юности златой так сладостны мечты
И сердце полнят нам надежды и тревоги,
Но вот пройдут лета – падут их алтари,
И в прах падут опять «развенчанные боги».
Как много на душе поющей тяжких ран.
Излечит ли певца скорбящего искусство?
Ужели только смерть – «бессмертный Бога храм»?
Как выразить в стихах утаенные чувства?
А там – у роковой предсмертия черты,
Когда к концу пришла житейская дорога,
С мольбой ли отошел в немую вечность ты?..
Спасение и суд в руках святейших Бога.






Орфей и Эвридика
 (малая поэма)

I

Звучат златой кифары струны
И песнь запел свою Орфей,
И с трепетом весь мир подлунный
Дивится и внимает ей.
В кустистых рощах смолкли птицы,
Застыли звезды в небесах,
Как агнец стали кротки львицы,
И жизнь забрезжила в камнях.
Рекой неслось часов теченье –
Закат окрасил небосклон,
И слушал песни с изумленьем
Сам солнцеликий Аполлон.
И вскоре слуха нимфы юной
Певца коснулся нежный глас
И лиры зов девятиструнной
Ей душу чуткую потряс.
Настала ночь. И месяц тусклый
Сиял вдали из облаков,
И все сильней пылали чувства,
А мир – возлег в объятья снов.
И в эту ночь певец поклялся
В любви, не знающей конца,
И всей душой своей боялся
Расстаться с девой навсегда.
На свадьбе песни не стихают,
Меж музыкантов – сам Орфей,
Но гибель мрачно предрекает
Его невесте Гименей:
«Как краток миг любви великой!
Печальна смертных всех судьба:
Настигнет вскоре Эвридику
Смерть, что вселяет скорбь в сердца».
Как легкий сон недолговечно
Влюбленных счастье на земле.
И жизнь сама их скоротечна,
И смерть не внемлет их мольбе.

II

Однажды нимфа собирала
В кругу подруг своих цветы,
А змей уже задумал жалом
Вонзиться в плоть ее ноги.
И громко вскрикнув, нимфа звала:
«Орфей! Приди ко мне, Орфей!»
Ее дыханье трепетало,
И свет померк ее очей.
Рыдал Орфей и песнь слагалась
Его отчаянной души,
И в муках сердце разрывалось
От горя, боли и тоски.
Скорбел певец и с мрачным ликом
Меж нимф рыдающих бродил,
И звал: «Откликнись, Эвридика!»,
И слезы над усопшей лил.
Птиц певчих смокло щебетанье,
Деревья сбросили листву,
И вся природа состраданьем
Прониклась к скорбному певцу.
«Без струн не может петь кифара.
Нет смысла в жизни без любви.
Как скорбь мне сердце истерзала…
О, смерть! Скорей ко мне приди!
Мой плач – рыданья без надежды,
Душой терзаюсь я в Аду!
Нет счастья в жизни мне как прежде,
Раз так, я сам в Аид сойду».

III

И вот чрез мрачную пещеру
К священным Стиксовым волнам,
Храня в душе любовь и веру,
Идет он к мертвым берегам.
Вдали плеск весел, стон надрывный
И стража грозного ладья,
И плач усопших заунывный
В Аид сошедших навсегда.
Прося с надеждой, умоляет
Поэт жестокого гребца,
И всей душою быть желает,
Там, где возлюбленной душа.
Как смерть сама Харон суровый
На все мольбы дает ответ
Как ужас леденящим словом:
«Живым в преисподней места нет».
И по кифаре златострунной
Ударил с силою Орфей
И глас певца с тоской безумной
Потряс обитель душ-теней.
И песней сам Харон надменный
Был безмятежно покорен,
И челн его, как сумрак, черный
Поплыл по глади мертвых волн.
От брега Стикса шел с надеждой
Любви нетлеющей певец,
И вскоре зрели его вежды
Громадный, царственный дворец.
И там – на троне непреклонный
Сидел преисподней властелин,
И даже Фурии покорно
Молчали в ужасе пред ним.

IV

Орфей ударил по кифаре
И песнь чарующе запел
Как счастья годы миновали
И горек смертного удел,
Как жизнь нещадно отравляет
Печаль несбывшейся любви,
Как сердце в муках изнывает
От боли страшной и тоски.
Сизиф, оставив труд бесплодный,
Певцу фракийскому внимал.
Тантал пить жаждущий, голодный
Свои мученья забывал.
Стояли молча Данаиды,
Забыв бездонный свой сосуд,
И хор безжалостных Эриний
В слезах оставил мщенья суд.
Жена Аидова в печали
Смотрела вдаль, едва дыша,
И слезы тихо опадали
С ресниц скорбящего лица.
И вот глубокое молчанье
Прервал, задумчивый Аид,
И вновь пройти чрез испытанье
Певцу молящему велит:
«Орфей, царю усопших внемли,
И я верну твою любовь,
И с нею ты, поэт, на землю
Вернешься к свету солнца вновь.
Но помни – стоит оглянуться
Тебе, Орфей, хоть раз назад,
И Эвридики не вернуться –
Ее навек поглотит Ад».

V

Из царства смерти и печали
Спешит Орфей в обратный путь,
И тень ведет в земные дали,
Не смея на нее взглянуть.
Долина смерти миновала –
Не слышен вековечный стон;
Чрез Стикс свершилась переправа
И скрылся от очей Харон.
Как труден  путь от смерти к жизни.
Тропинка лишь одна вела
Певца с возлюбленной к отчизне,
И Эвридика изрекла:
«Я – та, что свет живых забыла,
Лишь тень ты приведешь назад,
Чье сердце – хладная могила».
И страшным трепетом объят
Орфей сказал с надеждой: «Вспомни
Дней счастья дивную весну
И песнью лиры златозвонной
Я жизнь в уста твои вдохну!»
Но Эвридика отвечала:
«Чужда усопшим речь твоя
И лишь однажды оглашала
Песнь Асфоделовы края».
Орфей глаголет: «Свет забрезжил
И выход виден впереди,
И свет немеркнущей надежды,
Сияет смерти вопреки!»
Но тени глас вдали раздался:
«Надежды тщетны, я – мертва,
Лишь прах мой на земле остался,
В очах же – смерти пелена».
О, неужель должна расстаться
Со мной любимая моя,
И в царстве умерших скитаться,
Оставшись мертвой навсегда?
И сердце дрогнуло в сомненьях,
И весь тревогою объят,
Орфей без тени промедленья
На Эвридику бросил взгляд.
И тотчас скрылась в тьме бесследно
Певца бессмертная любовь,
И ликом, как усопший, бледный
Орфей отчаявшийся вновь
Во мрак взывает: «Эвридика!»
И мчится к Стикса берегам,
Но нет нигде любимой лика.
Харон, не внемлющий мольбам,
Ему вернуться в мир подлунный
Суровым голосом велит,
Ведь песнь кифары златострунной
Вновь не разжалобит Аид.
Семь дней и семь ночей печальных
Орфей у Стикса горевал.
Раздалась песнь, как вздох прощальный,
И голос лиры замолчал.

VI

…С тех пор прошло четыре года,
Но верен суженой Орфей.
Ему внимает вся природа.
И вот, сидя в тени ветвей,
По струнам лиры вдохновенно
Ударил с нежностью поэт.
Запел он о любви нетленной,
Не гибнущей с теченьем лет.
И сила дивная звучала
В кифары трепетных струнах,
Грома звучаньем покоряла,
И птиц, ютящихся в садах,
Деревья с ласкою теснились
К любви печальному певцу,
И звери дикие столпились
Богам покорны и ему.
И вдруг вдали раздались крики,
Тимпанов звуки, громкий смех,
И песнь во славу Эвридики
Прервалась пляской женщин тех,
Что бога Вакха почитают
И громко чествуют разврат,
Вино без меры испивают
И страстью низменной горят.
Как птицы хищные слетелись
Вакханки стаей на него,
И камни с криками летели
В Орфея светлое чело.
В тот миг певца раздалось пенье
И камни пали все к ногам,
Моля, как будто, о прощеньи
И внемля дрогнувшим струнам.
Но все сильней звучат тимпаны,
И тише музыка певца,
И вот печать кровавой раны
Легла на блеск его лица.
Напрасно молит о пощаде
Вакханок взвинченных Орфей,
Кровавой отданных отраде,
Довольных местию своей.

VII

Погиб поэт и отлетела
В Аид бессмертная душа,
Разорвано на части тело,
А лиру – унесла волна.
И струны тихо зазвучали
Печальной песней над рекой,
Немые скалы задрожали,
И, грусти полны неземной,
Лесные нимфы и дриады,
Пролили много горьких слез,
Надели темные наряды,
А Гебр лиру в Лесбос нес –
На остров Сапфо и Алкея.
И боги взяли в небеса
Кифару чудную Орфея,
Ее к созвездьям вознеся…
Не плачут больше о разлуке
Две неразлучные души.
Звучат воскреснувшие звуки
В Аиде – царстве тишины.
Там о любви поет священной
Во Ад спускавшийся Орфей,
И с Эвридикой незабвенной
Не знает более скорбей.




















Пророк
 (малая поэма)

I

«Доколе, Господи, я буду
Взывать в отчаянье к Тебе
И зреть как зло царит повсюду
И правды не найти нигде?
Как верить в святость Провиденья,
Когда невинных льется кровь,
Заветы Божии – в забвенье,
И призрачна, как сон, любовь?»
Звучала к Богу речь пророка
И боль вселенскую несла,
И горы дрогнули востока,
Разверзлись с громом небеса.
И Бог изрек: «Скорбящий, внемли,
Не Я ли Бог – Творец миров,
В любви и правде совершенный
Царь земнородных и духов?
Не Я ль на небе бестелесных
Красой нетленной увенчал,
И звезд величием несметных
Вселенной бездну осиял?
Не Я ли по земле пустынной
Леса и рощи насадил,
Зверей создал для жизни мирной,
И птиц петь песни научил?
Не Я ль небесное дыханье
В уста Адамовы вдыхал,
И мир без смерти и страданья
На день седьмой благословлял?
Не Я ль пророков благоверных
К сынам заблудшим посылал?
Не Сын ли Мой в любви безмерной
За вас распят был и страдал?
О если б люди вы познали
Всю мощь Божественной Любви,
То и Творца б не упрекали
За ваши скорби и грехи.
Я – Бог святой, и Я от века
Себе пророков избирал,
Вдыхал Дух Божий в человека,
Дабы он правду возвещал».
На троне Бог превознесенном
Слова к избраннику изрек,
И в сердце с трепетом священным
Пал ниц пред Господом пророк.
«О, Боже мой! я млад летами
И не умею говорить,
И мне ль Всевышнего устами,
Когда я окаянен, быть?»
Но Бог сказал: «Пророк Мой, внемли,
Я знаю, скрытое в сердцах,
Я вижу все – моря и земли,
И даль грядущего в веках.
Ты – глас Господень в мире здешнем,
Не бойся, Я всегда с тобой;
И ложь, и смерть, и Ад кромешный
Бессильны справиться со Мной».

II

Рыдайте дочери Сиона,
И горько плач Иерусалим,
Жильцы твои – сыны Содома,
И гнев грозит Господень им!
В былые дни вы чтили свято
Завет предвечного Творца,
Чуждались мщенья и разврата,
И ложь не сеяли уста.
А ныне вы – прелюбодеи,
Народ бессмысленный, пустой,
Грехом растленный с колыбели,
И нравом – суетный и злой.
Не вижу в старцах разуменья,
В князьях – лишь гордость и порок,
В младых сердцах – ожесточенье,
Мудрец – гоним и одинок.
Нет благочестия и веры,
Жизнь ваша – летопись грехов;
Вы все – лжецы и лицемеры,
И брата брат предать готов.
Как чаша полная бесчестья
В Моих руках Иерусалим,
И скажет Мой избранник весть вам
И буду Я глаголить с ним:
За то, что нет в вас покаянья,
За дел порочность и речей,
Пожнут отступники страданья
И будет плач на сотни дней.
Дворцы царей падут в гробницы,
Засохнут пастбища в песках,
Померкнут грешников зеницы,
И их сердца объемлет страх.
И меч с востока обагренный
Сиона край опустошит,
Восплачет Мой народ плененный,
И храм покинутый сгорит.
Рыдайте дочери Сиона –
Грядет возмездья страшный час!
Как смерть Мое всевластно слово,
Но Я спасти желаю вас.
Оденьте вретища – покайтесь,
Ищите правду, а не ложь,
К добру всем сердцем устремляйтесь
От самых малых до вельмож.
Не оскверняйте руки кровью
И злым намереньем сердца,
Уста – проклятьем и злословьем,
И не творите больше зла.
Примите мудрость книг священных
И защищайте сироту,
И Я – Господь и Бог вселенной
Верну вам лилий чистоту.

III

С тех пор как Ты в мои уста
Вложил народу назиданья,
И дал мне знанья мудреца,
Исполнил к падшим состраданья,
Я нес священные ученья
В жестокий мир греха и лжи,
Свершал болящих исцеленье,
И рушил идолы толпы.
Я звал о вечности забывших
Искать надзвездный Твой чертог,
Изгнал из храма ложь твердивших,
И мертвых воскрешать я мог.
Я воспрещал вершиться мести,
Сердца, как свитки, раскрывал,
Был чужд корысти и бесчестья,
И верой царства побеждал.
Но очи гордые с презреньем
Глядели, злобою горя.
И вскоре буйных толп каменья
Летели с руганью в меня.
Цари коварные искали
Меня скорее умертвить,
Иереи с гневом проклинали,
Желая душу погубить.
Нет места правде и святыни,
Там где господствует порок,
И как беглец – в края пустыни
Ушел, Всевышний, Твой пророк.
Как нищий я в песках скитаюсь,
Но дух не сломлен мой нуждой,
В мольбах за грешников рыдаю,
И горько плачу пред Тобой.
О, если б падшие познали,
Как велика Твоя любовь,
Завет бы Твой не предавали,
И не грешили б вновь и вновь!
Я – млад летами, наг и беден,
И люди в градах говорят:
«Смотрите, как он ликом бледен,
С презреньем на него глядят
Сыны и дочери Сиона.
Он – притча горькая в устах,
Цветок увянувший Сарона,
Пророк, затерянный в песках.
Смотрите, как глупец сей жалок,
Как сей безумец одинок,
Как жизнь сама нам показала –
Его покинул даже Бог».

IV

Тиха была ночь над пустыней,
Сияли звезды в небесах,
И будто Ангелы молились
За всех страдающих в веках.
И Бог сказал мне вездесущий:
«Восстань с надеждой, Мой пророк,
О падших слезы горько льющий,
Я есмь, и ты – не одинок.
Сойди в морей безбрежных бездны,
Иль в самый Ад – Я там, с тобой;
Взнесись душою в край надзвездный,
И будешь вечно ты со Мной.
Возьми зари восточной крылья
И унесись за край морей –
Напрасны будут все усилья.
В деснице жизни все Моей.
Премудры были наставленья
Твоих возвышенных речей,
Но те, кто жаждут наслажденья
И жертвуют душой своей,
И мерят все блага деньгами,
Вершат в неправде черной суд,
Смеясь над страждущих скорбями,
Те – гибель вечную пожнут.
Лжецы язык свой изощряют,
Владыки пали все в разврат,
В народе слов Моих не знают
И лжебогов боготворят.
За зло в сердцах и согрешенья
Иерусалим Мой кара ждет,
И лишь кто кается спасенье
В  суде Господнем обретет».
Едва взывать к Тебе дерзает
Моя скорбевшая душа,
И ум, дивясь, мой замирает,
Пред высшей мудростью Творца.
Над неба яркими звездами
Твой трон предвечный вознесен,
Ты – Бог, Властитель над царями,
И я – Тобою сотворен.
Как превосходит мир наш бренный
Небес могучий Серафим,
Так Ты – Создатель совершенный,
Царишь от вечности над ним,
И в сердце чувство изумленья
Вселяет мне Твоя любовь.
Ты – Бог, несущий нам спасенье!
Тебя я славлю вновь и вновь!
Врата Ада
 (Вольный поэтический перевод начальных строк III песни «Ада» из «Божественной Комедии» Данте Алигьери)

«Я есть чертог страданий безутешных,
Я – бездна мук, не знающих конца,
Я – выбор нераскаянных и грешных,
Я – воздаянье вечное Творца.
Могуществом безмерным и всезнаньем,
И первою любовью Божества
Был создан я еще до мирозданья,
И вслед за Богом, вечность – имя мне.
Оставь надежду в мир входя страданья»  –
Прочел я надпись, бледным став в лице,
Начертанную мраком над вратами.
«Учитель, страх с отчаяньем в душе»  –
Едва изрек дрожащими устами.
Но мне мудрец сказал: «Напрасен страх;
Пусть сгинет он навеки перед нами.
Вот край для душ, что мучатся в веках,
Навек лишенных блага разуменья,
Отверженных за грех на небесах,
Не знающих надежды на спасенье».
И за руку меня Вергилий взял,
Дабы развеять все мои сомненья,
И смело в даль зловещую взирал,
Ведя в обитель плача неземного.









Звездная ночь

Мой дух, о ночь, как падший Серафим,
Признал родство с нетленной жизнью звездной…
А.А. Фет


Благодарю, о дивный край востока, -
Как радостно на свете Божьем жить!
Пусть жизнь порой печальна и жестока,
Но сердце жаждет верить и любить!
Простерлась ночь над тихою пустыней,
В сияньи звезд разверзлись небеса
И будто вечность смотрит с их вершины
На наши речи, мысли и дела.
Ночь звездная как будто стала песней
И музыкой небесной дух томим,
И будто становлюсь я бестелесней
И ближе к Богу, словно Серафим.












Древняя притча

Послушает мудрый – и умножит познания,
и разумный найдет мудрые советы;
чтобы разуметь притчу и замысловатую речь,
слова мудрецов и загадки их.
(Притч.1:5-6)

Есть притча древняя в сказаниях востока
О том, как дар бесценнейший земли,
Таинственно предзрело Божьего око
И в мир наш с неба Ангелы сошли.

И каждый дух к предвечному престолу
Вознес созвездий ночи красоту,
Пророков древних огненное слово
И иноков служенье и мольбу;

Всю жертвенность героев, их страданья,
Всю крепость гор и грацию цветка,
Всю мудрость книг и мудрецов познанья,
И дар любви, скрепляющий сердца.

Неисчислимы дары и подношенья,
Но Ангелы безмолвны и грустны –
Не выполнил никто из них веленье
И будто алтари небес пусты.

Но вот с слезой жемчужной покаянья
Последний Ангел на небе предстал –
С слезой того, кто молится в страданьях.
И Бог-Всевидец Ангелам сказал:

«Молящийся, как мытарь, о прощеньи.
О, сколько слез, рыдая, он пролил!
Но слезы те – предвестники спасенья.
Лишь кающийся грех свой искупил».




Бывают дни

Бывают дни печалей и тоски,
Когда лишь скорбь мерцает в грустном взоре,
И сердца безответны все мольбы,
И думы – как бушующее море.
И будто бы душа обнажена,
И жизни каждое прикосновенье,
Как лезвие и острие меча,
Приносит ей безжалостно мученье.
И взор не зрит в природе красоты
И гения в творениях искусства,
И видит в идеалах лишь мечты,
В надежде – лишь обманчивое чувство.
И мчатся скоротечной жизни дни
Без радости, надежд и вдохновенья,
И полнятся в страдальческой груди
Лишь горечью тоски и сожаленья
И скорбию исполнен мрачный дух,
И нет в душе ни радости, ни веры,
И беды все обрушиваясь вдруг,
Приемлют исполинские размеры.











Ночь

Над ним широко, необозримо опрокинулся
небесный купол полный тихих сияющих звезд.
С зенита до горизонта двоился
еще не ясный Млечный Путь.
Свежая и тихая до неподвижности
ночь облегла землю…
Ф.М. Достоевский


Как ночь грустна душа моя…
О, Боже, дай мне вдохновенье!
И пусть как светлая заря
Приидет Ангел утешенья!

Прекрасен звездный омофор
И тихий ветер – мук забвенье.
И всюду, Боже, Твой простор,
И ночь пророчит всепрощенье.

И в тихом пении ветров,
И в нежном шепоте прибоя,
Отбросив гнет земных оков,
Душа узрела неземное.

И ночь, как Божий иерей,
Души загадочно коснулась,
И чаша горькая скорбей
Мольбой сердечной обернулась.

И небо – будто Божий храм,
И звезды внемлют Серафиму,
И с облаков Спаситель Сам
Нисходит к страждущему миру.




Гроза

В ленивый летний день природу солнце жгло
И ландыш изнемог лучами опаленный,
Над зеленью лугов так тихо время шло
И лес как будто спал, объятый негой сонной.
Вдруг ветер набежал. Померкли небеса
И хлынул летний дождь из непроглядной тучи.
Раскатом громовым запела песнь гроза.
Гремел на небе гром – суровый и могучий.
Замолк старинный лес под хлынувшим дождем.
Чернеют небеса и птица разлетелись.
Исчез весь летний зной. Ручьи текут кругом,
И спрятались в глуши лесной пугливо звери.
Но вот сошла гроза с полуденных небес.
В росинках все цветы и ожила природа.
Как зелен и душист дождем омытый  лес!
Блистает солнца свет в лазури небосвода.
О, как хорош покой задумчивых дубрав,
Журчанье тихих вод, лугов благоуханье,
Чистейший изумруд зеленых рощ и трав
И певчих птиц в садах цветущих щебетанье!
И ландыш – цвет весны промчавшейся, воскрес,
И жадно корень пьет дождей июньских воды –
Вкушает благодать отверзшихся небес,
И полон жизни вновь, надежды и свободы.
Умчалась прочь гроза. Затих мятежный гром.
Как свеж стал Божий мир – прекрасное виденье!
Какая красота! Какой простор кругом!
И жизни дар душа приемлет с упоеньем.







Две жизни мирская и духовная

I

Земная жизнь мгновенна и кратка,
Как блеск звезды, слетевшей с небосклона;
И призрачна как дым ее краса,
И прах – ее величье и корона.
Как реквием мечтам она звучит,
На скорбь нас обрекает непреклонно;
И суетой бесцельной дух томит,
И удручает скукой монотонно.
Мираж – ее обманчивая слава,
Изменчивость – незыблемый закон;
И нету места в ней для идеала,
И мимолетны все дары как сон.
Удел ее – заботы и тоска,
И срок ее пред вечностью – мгновенье;
Хрупка как лепесток она цветка,
И ждет ее кумиров всех забвенье…

II

Как солнца луч иная жизнь светла,
Сияющая ярче звезд вселенной;
И эта жизнь по милости Творца,
Ниспослана душе как дар бесценный.
Не знает эта жизнь кровавых битв,
Завет ее – любовь и всепрощенье;
И речь ее – глас сердца и молитв,
И плод ее – из мертвых воскрешенье.
Премудрость с красотой – ее дары;
Ей живы все возвышенные чувства,
Все думы о священном и мольбы,
И все творенья лучшие искусства.
Как вечность жизнь духовная долга –
Не скована истории веками,
Не знает как предвечный Бог конца,
Бессмертна как Всевышний с небесами…


Молитва

К звездному небу я взор простирал
И месяц задумчивый зрел,
И будто бы образ земли забывал,
И к звездам мой дух возлетел.
И вечную мудрость Создателя мира
В красе дивной звезд созерцал,
И дрогнуло сердце как певчая лира,
И к Господу гимн прозвучал:
«Велик Ты и славен Зиждитель вселенной,
И перст Твой создал небеса,
И Ангелов сонмы с их славой нетленной,
Прекрасней, чем утра заря!»
А нити духовные сердца не рвутся
И с миром мучений и слез,
И скорбные вести к Богу несутся
О всех кто страдания снес.
И сердце трепещет с одним лишь желаньем,
С одною заветной мольбой:
«Дай Боже всем слезам земным оправданье
И будь с каждой падшей душой.
И даруй мятежным сердцам дар прощенья
И пламень любви в них вдохни,
И каждое жизни бесценной мгновенье
Со смыслом прожить научи».









Я верю, Господи…

Я верю, Господи, в предвечную любовь,
В Твое могущество и мудрость Провиденья;
За нас распятый, Ты пролил святую кровь –
В голгофский час свершилась тайна искупленья.

Я верю, Господи, Ты милостив и благ.
Любовь предвечная не ведает изъяна.
К чему душе моей печаль, сомненья, страх?
А что неверие? –  ничтожный дым обмана.

Я верю, Господи, из мертвых Ты воскрес
И смерть повержена Твоей бессмертной властью,
И отворились двери ангельских небес
Для всех, кто кается, борясь с греховной  страстью.

Я верю, Господи, что Церковь – Божий дом,
И нет без веры нам надежды на спасенье,
И Ангел грозный Твой с пылающим мечом
Хранит принявших с верой таинство крещенья.

Я верю, Господи, Ты – гений красоты;
И скрыты дум Твоих бесчисленные тайны
В  прибрежном пении нахлынувшей волны,
В  молчаньи синих гор, в тиши степей бескрайних.










Мой добрый друг

Мой добрый друг, в день твоего рожденья
Я пожелать хочу твоей душе
Надежды, веры, стойкости, терпенья;
Будь верен Богу, правде и себе.
Оставь заботы, суету, волненье,
Оставь мечты и думы прежних лет.
Ищи с высокой мыслью вдохновенье,
Ведь ты, как я, в душе своей поэт.
Будь в правде тверд и сердце от порока
Храни с молитвой пред Творцом своим,
И притчи незабвенные Востока
Читай и просвещайся чтеньем сим.
Не предавайся спорам с раздраженьем.
Обиды, месть – то помыслы глупцов.
Ищи как прежде жизни назначенье,
Раскрыв писанья Божьих мудрецов.
Смотри на ближних в сердце без упрека,
И не питай в душе унылых дум.
Не променяй священных слов пророка
На суету сует – житейский шум.
Мой верный друг, в день твоего рожденья,
Во всех мирах – небесных и земных,
Да будет Божие благословенье
С душой твоей и всех тебе родных!










Тихий сад

…Когда кончается день шумный и унылый,
И думы мрачные витают над душой,
И сердце полнится тоской невыразимой,
Нет сил влачить часы с бездушною толпой.
Как странник ищущий приют, где нет смятенья,
Вхожу с надеждой я и болью в тихий сад.
Взираю на реки неспешное теченье,
Вдыхаю ландышей душистых аромат.
…Давно отброшены напрасные мечтанья,
И с грустью чувствую – поэтом мне не быть,
И в жизни сей венец высокого призванья
Не суждено певцу скорбящему носить.
Но хоть судьба моя земная безотрадна,
И жизнь порой звучит как реквием мечтам,
И скорбь душевная, как фатум, беспощадна,
Как прежде рвусь душой в искусства вечный храм.
…Один брожу в саду средь стихнувшей природы.
Ночь звезды зажигает в далеких небесах.
Хор птиц гремящий замер. Реки хладеют воды,
И тихо шепчется вдали листва дубрав.
К чему сомнения? Душа не мучь тоскою
В ночь незабвенную, безмолвную себя,
И как пророк Давид с ликующей мольбою
Прославь за красоту и жизни дар Творца.










Священные мгновения жизни

Закат догорал вдалеке и лучами
Прощался с бессонным селом,
И сумерек тени легли над полями.
Затихла природа кругом.
И сельские песни умолкли внезапно,
И в избах погасли огни,
А небо, как вечность сама, необъятно
И чуждо смятенью земли.
В трудах каждодневных народ утомленный
Во сны погрузился и спит,
И ночью задумчивой месяц зажженный
Над церковью ветхой горит.
И звезды сверкают над миром далеким,
Не ведая мук и нужды,
А здесь – под луною, поэт одинокий
С молитвой слагает стихи.
И в эти священные жизни мгновенья
Вновь сердце находит покой,
И ум понимает, что есть Провиденье,
И Бог говорит вновь с душой.













Как ты могуч, Кавказ...

Как ты могуч, Кавказ – прекрасен и велик,
К созвездьям рвущийся пустынными хребтами,
И осененный сладким пением молитв,
И оглушенный бурей с грозными громами.
Как ты прекрасен в мгле безоблачных ночей,
Омытый звезд далеких призрачным сияньем,
С твоим незыблемым гранитом алтарей,
С твоих садов и редких рощ благоуханьем.
В тот чудный миг, когда златистая заря
Лучами алыми венчает гор седины
И в царском пурпуре блистают облака,
Как величавы вы, заснежные вершины.
Как дорог сердцу ты – свободный край, Кавказ:
И одичалых гор задумчивых молчанье,
И их вершины, что сверкают, как алмаз,
И воздух чистый, будто Божие дыханье.
Душа здесь трепетом таинственным полна
И вольный дух унынье больше не тревожит,
И рвется в вечность вдохновенная мольба,
И грудь восторг души сдержать уже не может.
Из синих гор восстал сверкающий ковчег,
Как Ангел грозный, беспристрастный и суровый,
С природой девственной, как первый зимний снег,
С красой немыслимой, чарующей и строгой.
И в край орловских рощ не просится душа,
И так скучны теперь смиренные березы
И ивы грустные у тихого пруда,
И не манят луга родных просторов грезы.
Пускай милы полей златящихся черты
И ранней осени роскошная картина,
Но жаждет дух иной – заоблачной красы,
И в путь зовет меня Кавказ необозримый.
И там душе моей становится легко,
И нет ни грусти, ни тревоги, ни волненья,
С восторгом бьется сердце пылкое мое,
И полон я любви, надежд и изумленья.
Кавказ! – ты полон тайн, величья и чудес,
И восхищаешь взор суровой красотою:
И звездным куполом сверкающих небес,
И гор могучих неприступною грядою.
В твой южный край моя уносится мечта
И там находит от печалей избавленье,
И вольной птицею летит моя душа,
И будто в жизни нет несчастий и стесненья.























Тень Данте

Вновь ночь бессонная… Вдали заря сияет.
Над книгой ветхою склонилась голова,
И тень незримая вновь надо мной витает,
Как Ангел Господа, прекрасна и грозна.
Вновь слышу Данте стих певучий и суровый,
И, как орган, звучат бессмертные слова,
И в каждом слове постигаю смысл новый,
И в каждом звуке – правда, мощь и красота.
Как утончен сонет – лиричен и изящен,
И льется песнь в веках, как тихий шум ручья,
Но смысл слов твоих – пророчески-неясен,
И в каждом возгласе – безмерна глубина!
Я вижу лик певца, начертанный искусно –
Всю жизнь вместил в себя таинственный портрет.
Но с фрески ты глядишь так горестно и грустно,
И будто видишь несказанное, поэт.
В чертах твоих заметен тайный след печали,
Былых надежд, мечтаний, горестных потерь,
И очи зоркие как будто зреть устали
Во зле лежащий мир – мир взвинченных страстей.
Бессмертный образ твой сияет предо мною –
Суровый, грустный, испещренный скорбью лик.
Не видя счастья в здешнем мире под луною
Твой взор задумчивый в посмертный мир проник.
В земле родной ты зрел вражды пожар кровавый:
В те дни Италия бурлила в мятежах,
Твоя Флоренция прощалась с прежней славой
И битвы страшные гремели на полях.
Твой бурный век – трагедий страшных злая повесть:
В те дни теряли люди веру, жизнь и честь,
А ты будил речами в душах падших совесть,
Клеймя проклятием корысть, гордыню, лесть.
Ты знал как горек хлеб, добытый в дни изгнанья,
И принял жребий свой в расцвете лучших лет,
И в строках гневных описал души страданья
И обличал свой век, неистовый поэт.
В твоих очах печальных – грозное прозренье,
Усмешка горькая застыла на устах,
Но речь полна твоя небесным вдохновеньем
И мощь безмерная в терцинах и мольбах.
Не в силах счастье было дать тебе искусство:
Мечты погибли – Беатриче умерла,
Померкли солнце и луна, застыли чувства,
И пала птицей мертвой в страшный час звезда.
В скитаньях жизнь прошла, в борьбе с нуждой суровой,
И много зла под солнцем ты в те дни познал,
И слишком поздно увенчал венец лавровый
Того кто так любил и так душой страдал!
Твой прах лежит теперь в Равенне погребенный,
Но не забыть мне песен чудных никогда,
И тон стихов твоих – взволнованный и мерный,
И грозный лиры звук, тревожащий сердца.
В наш скорбный век сомнений, пошлости, разлада
Почти достойных всех бессмертною мольбой,
О, вещий Дант – поэт, вернувшийся из Ада
С нездешней мудростью и вестью неземной.

















Италия

В стране искусств благословенной,
В отчизне муз и красоты,
Где Тасс трудился незабвенный,
И Дант слагал сонет любви,
Как вестник смерти беспощадной
Стал мор по улицам гулять,
И из людей беспечных жадно
Дыханье жизни исхищать.
Сменился смех былой слезами,
И стон пронесся по земле,
И грады полные гробами
Притихли в страхе и мольбе.
Во дни несчастья рокового
Не падай духом славный край,
И с хворью Азии суровой
В борьбе надежды не теряй.
О, край волшебный Рафаэля,
Отчизна тысячи чудес,
Руин старинных Колизея
Под южным яхонтом небес!
В веках не меркнет твоя слава,
И ты в невзгодах устоишь,
И, как и прежде, величаво,
Поэтов сонмы вдохновишь.
Пройдет пора болезни страшной –
В мольбах оплачешь мертвых ты,
И впредь не будешь безучастной,
Но вновь исполнишься любви.
И вновь музей священный мира
К себе народы будет звать,
И наша северная лира
Певцам Италии внимать.






Восток

О, дивный край – прелестный край Востока,
Страна любви, коварства и чудес,
Где блещет сталь, где речь звучит пророка,
Где так велик простор ночных небес!

О, чудный край мечты и вдохновенья,
Где сквозь пески кочует караван,
Где так жесток закон кровавый мщенья,
Где мысль внимает сгинувшим векам!

Земля преданий, войн и сладострастья,
Где воздвигались храмы и дворцы,
Где лишь мираж обманчивое счастье,
Где прорицали в древность мудрецы.

О, дальний край – отчизна книг священных,
Прекрасных дев и мстительных царей,
Ты вновь ожил легендой незабвенной
В живых скрижалях памяти моей.











На закате

Когда на землю сходит закат,
когда воцаряется покой ночного сна
и тишина угасающего дня,
я вижу Твой чертог под образом сияющих палат
и облачных сеней зари.
Из акафиста «Слава Богу за все»

В тот тихий час, когда златистыми лучами
В дали небесной разгорается закат,
Багряным заревом пылая над холмами,
И замирает в тишине старинный сад,
И облака плывут неспешною грядою
Над стихшим поприщем безропотной земли.
Едва шумит камыш над речкой голубою
И не колышутся акации кусты;
В тот тихий час, когда душистый куст сирени
С эдемской нежностью кадит свой аромат,
Ложатся мглы ночной на день угасший тени
И ивы кроткие, поникнув, тихо спят,
Когда вдали сгорает солнца луч прощальный
И зажигается вечерняя звезда,
И месяц светит в небе – бледный и печальный,
И спят в безмолвии безбрежные поля;
В тот тихий час я чужд печалей и сомненья,
И пылко бьется сердце в радостной груди.
Как будто Ангел светлых грез и утешенья
Сошел с небес в ответ на скорбные мольбы.
И вновь я полон сил, надеждой окрыленный,
И вновь желаю верить, мыслить и любить,
И вновь Твоим призывом, Боже, возрожден я,
И жажду душу всю в молитву перелить.






Не смейте требовать, поэты, восхвалений…

Не смейте требовать, поэты, восхвалений,
Когда безмолвны лиры в грозный судеб час,
Когда страшитесь вы страданий и лишений,
И героизма нет и мужества у вас.
Когда молчите вы, то властвует нажива
И пошлость жалкая над думами людей,
И льется речь рекой – вульгарна и спесива,
И верить учит в Бога лживый фарисей!..
Пусть ваша речь звучит пророческим призывом
И будит весь народ от гибельного сна,
Пуская горит звездой во мраке молчаливом,
Ведя к спасенью нас, как проповедь Христа.
Бывают дни скорбей, когда грешно молчанье –
Когда отечество зовет своих певцов,
И возглас ждет от них сердечный состраданья,
Мольбы пронзительной от набожных сынов.
Быть может, час придет и с голосом отчизны
Сольются стройной песнью ваши голоса,
И в них раскроется вся правда русской жизни
И в нас воскреснет вера в Бога и душа.
О, Русь бескрайняя – страдалица святая,
Когда молчат певцы  – молчат твои уста!
Лишь бард задумчивый, на даль веков взирая,
Поведать сможет все, что ты пережила!..
















Природа

Ночь медленно пришла… Над спящею землею
С огнями дальних звезд простерлись небеса
И майский сад дремал над сонною рекою,
И ветер нежно гнал седые облака.

Тянулся долго день… Душою утомленный
С надеждой и тоской я ждал вечерний час,
И зрел как солнца луч закатом раскаленный
В темнеющей дали торжественно угас.

Как дорог для души священный храм природы! –
Златящихся полей задумчивая даль,
Безудержных морей взволнованные воды
И неприступных гор заснеженный алтарь.

Не знаю отчего, но я люблю молчанье
И девственный простор в безбрежии степей,
И ландышей в лугах душистых колыханье,
И то, как вдаль бежит с журчанием ручей,

И час, когда луна сияет над снегами,
И то, как погружен в раздумья темный лес,
И небо все горит несметными звездами
И вечность в нас глядит с сияющих небес.

Природа все полна красы, очарованья –
Мне близок был всегда святой ее чертог.
Здесь улетают прочь души моей страданья
И слышит все мольбы с высот небесных Бог!..






Певец надежды

Во дни печальные мучительных сомнений,
Когда гремит вдали гроза грядущих бед
И ночи тянутся в бессонных размышленьях,
Молчи! – не вздумай петь, отчаянный поэт.

Итак уж нет у нас святынь и идеалов,
И мучит души все уныния недуг.
Итак безверья мгла эпоху всю объяла
И нам не избежать унылых дум и мук.

Молчи! – не оскверняй алтарь души священный
Надрывно-скорбной лиры рыдающей струной.
Молчи до той поры, пока ты, вдохновенный,
Не запоешь опять надежды гимн святой.

И стихнет боль в сердцах безверья рокового
И, как пророк, всех нас ты речью увлечешь.
Как гром в ночи раздастся пророческое слово
И жгучий пламень веры ты в души нам вдохнешь.

До тех же пор не мучь себя и нас тоскою.
Сдержи страданья крик в рыдающих струнах,
Тая печаль души с тревожною мольбою.
Молчи и жди, когда исчезнут боль и страх.

И вновь блеснет в очах оживших вдохновенье,
И муза вновь тебя на подвиг призовет.
Развеются, как сон, печали и сомненья,
И станешь ты певцом надежды в дни невзгод.







Звездная ночь

Люблю созвездья зреть в полночной тишине,
Когда забыты все житейские волненья;
Когда царит покой нездешний на душе
И сердце полнится любви и изумленья;

Когда становится свободна и легка,
Как крылья Ангела святого, жизнь земная;
Когда ночь звездная вся тайною полна
И всюду грезится поэзия святая.

И бьется жизнь в груди могучею струей,
И грусти нет в душе о том, что миновало,
И сердце чувствует, что Бог всегда со мной
И восхитительна святыня идеала.














Я верю – есть за гранью гроба...

Я верю – есть за гранью гроба
Прекрасный мир святой любви,
Где не коснется душ  тревога,
Где нет наветов зла и лжи,
Где ум не мучают сомненья,
Где вечны радость и покой,
Где светлых Ангелов моленья
Звучат нам песней неземной.
Там зори райские сияют,
Там нет тоски и жгучих слез,
Там вечной славой Бог венчает
Всех тех, кто с честью крест свой нес.

Но мир земной наш – мир разврата,
Где редкий гость – любовь в сердцах,
Где брат готов родного брата
Оставить умирать в слезах,
Где ищут низких наслаждений,
Где жизнь объята смерти мглой,
Где демон грусти и сомнений
Витает мрачно над душой.
Здесь грудь истерзана страданьем,
Здесь счастье – лживая мечта,
Здесь вечны стоны и рыданья,
И всюду – горе и вражда.

Пусть мир отверг Христа ученье –
Завет свободы и любви,
И слезы льются без счисленья,
И тонет мир в людской крови,
Но факел веры не погаснет
В моей недрогнувшей руке
И глас надежды не напрасен,
Звучащий в искренней мольбе.
Я верю – есть за гранью гроба
Прекрасный мир любви святой,
Где дух бессмертный встретит Бога
И вечный обретет покой.


Поэт

Пусть громом раздается пророческое слово
И пламенной мольбой расторгнет небеса,
И с гневом заклеймит пороки все сурово, 
И в страхе все лжецы сомкнут свои уста;
Пусть песнь твоя звучит в веках над алтарями
И души возжигает огнем святой любви,
И молится народ, простертый ниц, с слезами,
В надежде искупить свершенные грехи;
Пусть учит голос твой добру и всепрощенью
И воплям даст несметным божественный ответ,
И в дни скорбей вселяет в несчастных утешенье,
И я скажу с восторгом: «Ты – истинный поэт!..»

Пусть песнь твоя гремит над грешною землею
И правдой жжет нездешней остывшие сердца,
Бессмертием венчает бесстрашного героя
И хлесткою насмешкой бичует подлеца;
Пускай зовет на подвиг безмолвные народы,
На братские страданья откликнется слезой,
И знамя вновь расправит поруганной свободы,
И на борьбу поднимет с неправдой вековой;
Пускай вдохнет в борцов поток могучей силы
И осенит их души надежды тихий свет,
И сгинуть им не даст на дне немой могилы,
И я скажу с восторгом: «Ты – истинный поэт!..»

Пусть песнь твоя звучит напевом соловьиным
И трелью сладкозвучной бегущей вдаль реки,
Ожившею струной поющей арфы милой,
И музы нас уносят в мир вечной красоты;
Пусть в ней раздастся гимн о днях счастливых Рая
И вновь мы обретем свободу и покой,
И явится пред нами вся жизнь небес святая,
Не знающая смерти и жгучих слез с тоской;
Пусть юность к нам вернется с безбрежными мечтами
И сбросит дух свободный ярмо несчастных лет,
И мир нас очарует своими чудесами,
И я скажу с восторгом: «Ты – истинный поэт!..»

Великим поэтам

В священном трепете, с восторженной душой
Входил с надеждой я в прекрасный храм искусства,
И тени гениев витали надо мной
И пробуждали моего призванья чувство.
Так в юном возрасте – в расцвете лучших лет
Внимал я тем, пред кем царей померкла слава:
С изящной музыкой в стихах явился Фет
И мастер стройных од – Державин величавый,
С щемящей сердце русской песнею Кольцов,
Искатель правды с музой гневною – Некрасов,
И Тютчев вдумчивый с загадкой вещих слов,
Познавший ужас и красу ночного часа,
Мечтатель Блок с неизъяснимою тоской,
Живущий  в страшный час империи заката,
Певец Никитин с грустной думой и мольбой,
Звучащей как призыв тревожного набата,
С Эола арфою чарующей мудрец –
Поэт Жуковский светлой музой осененный,
И величайший, может быть, Руси певец –
Сам Пушкин пламенный, в стихах непревзойденный.
Но всех родней моей душе иной поэт –
Провидец Лермонтов – пророк, скиталец, гений,
Чья жизнь недолгая – поэма грустных лет,
Чье слово вещее – источник предречений.
В орлиной зоркости глубоких темных глаз,
Подобной молниям грозы в гремящих тучах,
Я видел тот же блеск, что в неземных звездах,
И стих звучал его как гром в горах могучий.
Не веря с малых лет ни людям, ни мечтам,
Искал он цель святую в скоротечной жизни,
К свободе рвался он, подобен был орлам
И тосковал всю жизнь по неземной отчизне.
В наш век трагический дано не многим петь,
А даль грядущего в сиянии кровавом.
Войны раскаты уже начали греметь
И зыбки стали вмиг народы и державы.
Настал истории всемирной грозный час –
Весь мир стоит у края сумеречной бездны,
Но слышен мне, поэты, ваш бессмертный глас
И дух свободный мой несется в край надзвездный.


Люблю я родины простор…

Люблю я родины простор
И рек весенние разливы,
Венец алмазный снежных гор,
Родных полей златые нивы.

Люблю звенящие ручьи
И тень раскидистой дубравы,
Где звонко свищут соловьи
И дышат ожившие травы.

Люблю я праздник жизни вешний,
Тюльпана рдяного красу,
И белоснежные черешни,
И ночи первую звезду.

Люблю я лета жаркий зной
И звон кузнечиков трескучий,
Свод неба ясно-голубой
И щебетанье птиц певучих.

Люблю я мирные селенья
И рек серебряных извив,
Садов душистое цветенье
И грустный вид плакучих ив.

Люблю безбрежные равнины
И гладь зеркальную озер,
Степей безмолвную картину
И неба звездного узор.

Люблю осенние туманы,
Печаль пустынную полей,
Птиц перелетных караваны,
Листву багряную аллей.

Люблю безмолвье зимней ночи,
В хрустальных мантиях леса,
Те дни, когда сияньем очи
Слепят алмазные снега.

Люблю распев богослужений
В глубоком сумраке церквей,
Язык священный песнопений
И тишину монастырей.




























Пришествие зимы

Прошла роскошная пора
С красою осени печальной
И пала платом погребальным
На землю вялая листва.

Стояли сумрачные дни
И был печален вид природы –
Засилье хмурой непогоды:
С утра и до ночи – дожди.

Но час настал – пришла зима:
В снегах овраги и равнины,
Блистают ясные вершины
И в белых мантиях леса.

Алмазным зеркалом блестит
Река, окованная льдами,
И над безмолвными полями
Порфира снежная лежит.

Какой сияющий простор!
Свежо так зимнее дыханье,
А снега в ясный день блистанье
Слепит обрадованный взор!

Луна в оправе зимней ночи
И лес безмолвный в серебре,
И звезды яркие во тьме –
Во всем красу находят очи.

Так тихо льется лунный свет
С небес сияющих вершины
И спят глубоким сном долины,
Как будто грезя о весне.






Тетрадь поэта

В этот вечер, раскрыв дней ушедших тетрадь,
Я вникал в драгоценные строки,
И слова начинали протяжно звучать,
Будто молвят о чем-то пророки.
В этих строках – библейских преданий скрижаль,
Красота мелодичных созвучий,
Торжество Псалтыря и Адама печаль,
И распев Литургии певучий.
В этих строках – сиянье далеких комет
И журчанье ручьев серебристых,
В них печали и счастье умчавшихся лет,
И напев соловьев голосистых.
В них Гомера сказаний эпичный размах
И звучанье Алкеевой лиры.
В них любовь и тоска, в них – надежда и страх,
И могущество дантевской силы.
В этих строках звучит и изящный сонет,
И величье державинской оды,
В них всю душу излил незабвенный поэт,
Упоенный красою природы.
В них сверкает, как жемчуг бесценный, слеза,
Оброненная в час покаянья.
В них надрывно звучат, как молитва, слова,
Изреченные в годы страданья.
Сберегу я тебя, дорогая тетрадь,
Ведь бесценны поэтов уроки!
По канонам твоим я учился писать
И слагал вдохновенные строки.














Прощай, весна!

Весенний дождь прошел с грозою первой мая
И дышат свежестью цветущие сады;
Вновь солнце яркое приветливо сияет
И заливаются в созвучьях соловьи.

В ковры зеленые луга одели травы
И рощи шепчутся на тысячи ладов,
Шумят ветвями величавые дубравы
От дуновенья набегающих ветров.

Весна цветущая полна очарованья,
В ней столько грации, надежды и любви,
Но грустно видеть мне тюльпанов увяданье –
Как опадают их рдяные лепестки.

Последний день весны – день счастья и печали.
Я буду помнить вас – тюльпаны у окна,
Как юность светлая, сияющие дали,
И куст сирени у заросшего пруда.

Прощай, весна! – как мимолетное виденье
Ты пронеслась, оставив в сердце жгучий след.
О, сладость радости! О, горечь сожаленья!
Мне не забыть тебя, покуда я – поэт.


















Багровым заревом зарделись облака…

Багровым заревом зарделись облака
В лучах златистых раскаленного заката.
Затихли птицы – воцарилась тишина,
И будто трепетом природа вся объята.

Едва колышет ветер сонные луга
И веет сладостью душистый куст жасмина.
В багряных красках утопают небеса,
Огнем пылая, словно крылья Серафима.

Заходит солнце и грядет с востока тьма.
Ночь зведноокая нависла над землею.
Завесой призрачной струятся облака
Под бледноликой и прекрасною луною.

Прохладой дышат ночи северной ветра
И жар уносится томительного лета.
О, ночь июльская! О, как ты хороша!
Мила ты сердцу одинокого поэта.























Мировая тоска

Восхитительны звездные ночи.
Вот сверкнул вдалеке метеор,
И вгляделись задумчиво очи
В ослепительный звездный простор.

Неба плач, словно арфы рыданье,
Отозвался печалью в душе.
Словно странник в юдоли изгнанья
Я тоскую, живя на земле.

Ночь овеяна вся тишиною.
Отчего же душа так болит?
Оттого ли что грешной мечтою
Сбились люди с небесных орбит?

Оттого ли душа моя плачет,
Что давно разучившись любить,
Позабыв человечность что значит,
Мы не знаем, как надобно жить?

Оттого ли  печаль в моем сердце,
Что мы все разучились прощать
И, страшась мук, болезней и смерти,
Не желаем на небо взирать?

Как прекрасны небесные дали!
Как бездонно велик небосвод!
Нет ни смерти, ни зла, ни печали,
Только там, где свобода и Бог.










Тихо плещутся воды Амура…
(романс)

Тихо плещутся воды Амура
И поет над сибирской рекой
Тихий ветер, в сиянии лунном
Зашумевший в ночи над тайгой.

Отчего же, душа, ты томишься
И глубокою думой полна?
Оттого ли, что к счастью стремишься,
А оно – далеко, как звезда?

В небе месяц сияет бессонный,
И корабль неспешно плывет.
Тихо плещутся сонные волны
В безмятежной текучести вод.

Чудной дышит тайга красотою.
Отчего же, душа, ты грустишь?
Оттого ли, что жаждешь покоя,
И с тоскою на звезды глядишь?

Красотою и вольностью дышат
Заповедных краев берега,
И душа моя будто бы слышит
Как поет под луною река.

Отчего же, душа, ты печальна?
Песня льется широкой рекой,
Но томит тебя вечная тайна.
Лишь молитва приносит покой.

Тихо плещутся воды Амура,
Манит тайной и волей тайга,
И уносит печаль и раздумья
Серебристой волною река.







Первый поэт

Смотрю на небо – в небесах святая тайна:
Как свечи в храме, звезды яркие зажглись
В просторе сумрачном немого мирозданья,
И рвутся к вечности молитва, дух и мысль.

Как в час таинственный вселенной сотворенья,
Светила вспыхнули, рассеяв бездны мглу,
И потрясенные, с восторгом изумленья
Воспели Ангелы Всевышнему хвалу.

О час таинственный молитв и созерцанья!..
Сияют звезды и взволнована душа.
Среди вселенной вековечного молчанья
Мольбу возносят в вечность смертные уста.

Но кто изрек с надеждой зов души молящей
И повесть тайную восторга, дум и мук?
Кто возносил к Творцу миров глагол творящий?
Как речью стал и песнопеньем бренный звук?

Во прах вдохнул Творец небесное дыханье
И даровал Адаму вещие уста,
И зазвучали в самом сердце мирозданья
Поэта первого к Предвечному слова.


















Летний день

Томит полдневная жара
Луга палящими лучами,
И в небе тают облака
Над изможденными полями.

Томит природу летний зной
И чахнет в неге полусонной,
Клонясь бутоном над землей,
Цветок Востока благовонный.

О, как иссохли лепестки
И тихо наземь опадают –
Как слезы алые они!
Их зной нещадный иссушает.

Вокруг не слышно ни ручья,
На небе не найти ни тучи,
Но жаждет край родной дождя
И торжество грозы певучей.

Уже почти лишившись сил,
Цветок Востока увядает,
Главой унылою почил
И алым лепестком рыдает.

Но вечер близится – вдали
Звучат раскаты песнопеньем,
И веет свежестью грозы,
Несущей жажды утоленье.









Слыхал ли ты небесной арфы легкий звон…

Слыхал ли ты небесной арфы легкий звон
В глубинах сумрака вселенского молчанья,
Когда сияньем звезд зарделся небосклон
И замирают думы, сердце и дыханье?

И жизнь звучит в тот миг мелодией в струнах.
О, как торжественны и как печальны звуки!
Как будто Ангелы запели в небесах,
И вмиг исчезли все бесчисленные муки.

В тот миг таинственный подлунный мир молчит
И мысль теряется в немыслимом просторе,
Но песнь в душе моей пророчеством звучит
И блеск прозрения сверкает в ясном взоре.

Ночная тьма вокруг, но на душе светло.
Кругом безмолвие, но сердце песни внемлет.
О как же счастлив я! О как же жить легко!
Как будто Раем сделал вмиг Всевышний землю.

Не говорите мне, что это лишь мечта.
Не говорите мне, что это лишь виденье.
Я верю, час придет – и небо и земля
Навек изменятся в лучах преображенья.












Люблю…

Люблю звенящие ручьи
И соловьев влюбленных пенье,
Природы чуткой оживленье
И ночи майские весны.

Люблю дней летних небеса
И грустный вид плакучей ивы,
Реки сребристые извивы
И золотистые поля.

Люблю я осени печаль,
Полей пустующих молчанье,
Лесов роскошных увяданье
И неба сумрачную даль.

Люблю я зимнюю пору,
Когда сиянье лунной ночи
Слепит задумчивые очи,
Блистая в мраке на снегу.























В диком, северном краю…

В диком, северном краю
Помрачилась даль,
Звезды сеют свет во тьму,
Месяц – как янтарь.
Льется лунный свет с небес
На сосновый бор,
И о чем-то шепчет лес
У подножья гор.
Разостлалась над землей
Сумрачная даль…
Кто поймет мои мечты,
Дум моих печаль?
Кто печаль души моей
Разделить бы смог
И печали всех людей?
Только вечный Бог.


























Закат на море

В вечерний час на дальнем берегу,
Задумавшись в тиши уединенья,
Любил я слушать синюю волну,
Смирявшую души моей волненье.

Любил тот час, когда златой закат
Разлился над безбрежностью морскою,
И чайки серокрылые кричат,
Прощаясь с лучезарною зарею.

В тот миг как будто моря слышен зов
И манят так задумчивые дали,
И плеск волны у тихих берегов
Рождает в сердце думы и печали.

Но в этот миг печаль моя светла
И грезы счастья музы навевают,
И думы, как бегущая волна,
Нахлынув, вновь в безбрежность убегают.























Радость бытия

Смогу ли выразить в словах очарованье?
Сгорал над морем ослепительный закат,
В прибрежье слышалось морской волны плесканье,
И был я трепетом и радостью объят.

Не слышен шум гнетущий жизни суетливой.
Не гложет сердце затаенная тоска.
И я сижу на бреге – вольный и счастливый,
И так спокойна и светла моя душа.

И вот погас последний луч в дали безбрежной.
В вечернем сумраке созвездия зажглись.
Сияет месяц над морской, застывшей бездной,
И так таинственна и ненаглядна жизнь.

О, жизнь счастливая – без слез и сожалений!
О, жизнь безбрежная – как ночи небеса!
О, жизнь бессмертная – как вековечный гений!
О, жизнь свободная – как вольная волна!























Летняя ночь на лугу

И снова день умчался прочь –
В былого прожитого дали,
Но нет в душе моей печали.
Прекрасна стынущая ночь.

Зарделся в звездах небосклон,
Струится лунное сиянье,
И ночь полна очарованья,
И жизнь легка как сладкий сон.

И я внимаю в тишине
Сверчков мелодии бессонной,
А запах липы благовонной
Разлит в пьянящей темноте.

Привольно летом на лугу,
Когда луна в ночи сияет,
И ветер травы овевает,
И грезы зрятся наяву.

И звезды чертят в небе путь,
Вращаясь в сумраке вселенной.
Их красотою упоенно,
Душа так жаждет к ним прильнуть.

А дальше – выше звезд взлететь,
За грань вещественной природы –
В чертог бессмертья и свободы,
И там – как Ангел жить и петь.













Весна пришла…

Весна пришла – и все ликует:
Бегут журчащие ручьи,
И песнью сладостной чаруют
В зеленой роще соловьи.

Весна пришла – ожили травы,
Покрылись зеленью луга
И величавые дубравы
И молчаливые леса.

Весна пришла – и вновь запела
Громами первая гроза,
И песнь ее в полях гремела
Под звуки вешнего дождя.

Весна пришла – и все ликует
И светлой радости полно,
И жизнь над смертью торжествует,
И так душе легко, легко…























С рожденья к смерти пригвожденный…

С рожденья к смерти пригвожденный,
Зачем на свет явился я?
За что к скорбям приговоренный,
Вкусил я горечь бытия?

Почто терзаем ум сомненьем,
А сердце – мукой и тоской?
Зачем послало Провиденье
Нести мне тяжкий крест земной?

Жизнь ставит тысячи вопросов.
Смерть обрывает смертных путь,
И только истинный философ
Способен в вечность заглянуть.

Но неразгаданною тайной
Навек останется пред ним
Венец загадок мирозданья –
От века Бог неизъясним.























Замок

В прибрежье далеком, на черной скале,
На вид неприступный, при полной луне,
Стоит, вознесенный над бездной морской,
Воздвигнутый предками страж вековой.
Мой замок старинный – угрюм и могуч,
Над забью морской и под реяньем туч,
Незыблем, как прежде, ты гордо стоишь
И сердцу так много порой говоришь.
Скажи мне, обитель великих теней,
Свидетель бегущих в забвение дней,
Зачем так загадочен, грозен твой вид?
Быть может, участник жестоких ты битв,
И ужасом веет от древних бойниц
За то, что ты – зритель кровавых зарниц?
Иль может задумчив, угрюм, нелюдим,
Воздвигнул тебя в старину властелин,
Бегущий от суетных, пошлых людей,
Засевший до смерти в твердыне своей,
Встречающий ночи и алый рассвет
В чертогах твоих до скончания лет?
Скажи мне, какую ты тайну хранишь?
Зачем изумляешь и душу томишь?
Откуда в душе моей эта печаль?
Зачем так тревожит прошедшего даль?
Мой замок старинный – угрюмый мой друг,
Увидел тебя – сердце вздрогнуло вдруг.
Нахлынули думы, печаль и тоска.
О чем ты томишься, ответь мне, душа?
Что ищешь ты в жизни? О чем ты грустишь?
Зачем ты, как замок безгласный, молчишь?..
В прибрежье далеком, на черной скале
Бродил я у замка при полной луне,
И слышен был плеск набегающих волн,
И был я раздумий таинственных полн.
И замок старинный всю ночь вопрошал,
А замок безгласный, как прежде, молчал…






Жизнь без любви печальна и пуста…

Поэт!.. Поэт есть первый судия человечества. Когда в высоком своем судилище, озаряемый купиной несгораемой, он чувствует, что дыхание бурно проходит по лицу его, тогда читает он букву века в светлой книге всевечной жизни, провидит естественный путь человечества и казнит его совращение.
Владимир Одоевский


Жизнь без любви печальна и пуста,
А в звуках арфы – дивное сказанье.
В стихах порой звучит сама душа.
Поэзия есть чудо мирозданья.

Когда душа в предчувствии стихов
И музы шлют поэту вдохновенье,
То в мир грядет в созвучьях чувств и слов
Доселе небывалое творенье.

Скажи, как сердцу выразить себя?
Как голос дать теням былых столетий?
Как рассказать загадку бытия,
Тоску души и жизнь тысячелетий?

Лишь ты, поэт, – художник дум и грез,
И голос всей эпохи и вселенной,
Вбирающий и смех и горечь слез,
И славящий красу самозабвенно.

Лишь ты, поэт, сумеешь возвестить
Во дни, когда священное в забвеньи,
Что жизнь дана, чтоб мыслить и любить,
Храня свободу, честь и вдохновенье.

Лишь ты, поэт, вещаешь, как пророк,
И гласом царства мира потрясаешь,
И зная, что твой жребий – смертных рок,
Бессмертие любви провозглашаешь.





Когда дни протекают в тревоге…

Когда дни протекают в тревоге
И скорбит одиноко душа –
В час страдания вспомни о Боге
И мольбою стучись в небеса.

Горечь сердца в молитвенном крике
Изреки, как страдалец Иов,
И приникнут святых Божьих лики
К глубине разразившихся слов.

Пусть раскроется сердце, как книга,
Пусть душа зазвучит, как струна,
И во время священного мига
Попечений замрет суета.

В час молитвы и стойкого бденья
Утешает скорбящего Бог.
В этом – чудо и тайна моленья.
В этом – веры чудесный оплот.























Чайки шлют прощальный возглас Фебу…

Чайки шлют прощальный возглас Фебу,
Солнце утонуло в бездне вод.
Месяц, лучезарный бог, по небу
Между звезд бесчисленных плывет.

Тихо набегают к брегу волны,
В небе ясном тают облака.
Ночь у моря ласкова, безмолвна.
Утопают в звездах небеса.

Ночь светла, и море песню пело
В таинстве сияющих лучей.
И как будто дух покинул тело
И свободен стал от всех скорбей.

И казалось – нет разлада в мире,
Воцарились счастье и покой.
Глас души звучал в поющей лире
Над безбрежной бездною морской…























Поэзия грядет

Души над бренностью полет,
Блаженный миг освобожденья,
Когда вериг спадает гнет
И вдаль уносит вдохновенье.

Любви и мудрости родник,
Сердец оживших трепетанье,
Невыразимый, чудный миг
Волшебной музыки звучанья.

Высоких дум и грез алтарь,
Глагол, над бездною звучащий.
Поэт средь нас –  пророк и царь,
Без страха правду говорящий.

Когда в стихах душа поет
И мир как будто замирает,
То к нам поэзия грядет
И словом сердце обжигает.
















Сказание

На западе дальнем, на взгорье высоком –
Там, где меж лесов протекали ручьи,
Столетия замок стоял одиноко,
Как страж неприступный цветущей земли.

Созвездья над башнями тихо мерцали
Иль солнце сияло вдали голубой –
Все грезилось людям: века предвещали
Живущим здесь – счастье, а замку –  покой.

Но были обманчивы мирные годы
И между князей разразилась война –
В кровавых сраженьях схлестнулись народы
И не было распрям жестоким конца.

В отчаянных битвах клинки зазвенели,
Поля и селенья омылись в крови.
Как гром, неприятеля пушки звенели,
И замок в ту ночь окружили враги.

Но ядра бессильны пробить были стены
И был неприступен в боях бастион.
О, если б не подлость коварной измены,
То не был бы замок вовек покорен.

Но в замке нашелся лукавый иуда,
Раскрывший за злато волшебный секрет:
Во дни роковые великое чудо
Свершил живший в замке скрипач и поэт.

И понял захватчик – волшебная сила
Врагам захватить бастион не дала,
И замок таинственный чудно хранила
На скрипке чудесной святая игра.

Когда разразилось грозой наступленье,
Скрипач одинокий на башне стоял,
И стенам грозить не могло разрушенье
Пока он на скрипке волшебной играл.

Но вот отзвучали гремевшие пушки
И музыка громче в тиши раздалась.
Вдруг выстрел предателем в спину был пущен
И жизнь скрипача в сей же миг пресеклась.

Раздались чудовищно залпы орудий
И рухнули стены и башни тогда.
Кричали в немыслимом ужасе люди,
Спасаясь от жатвы клинка и огня.

Всю ночь полыхало багровое пламя,
Зловещим сияньем холмы озарив,
И враг водрузил над руинами знамя,
Окрестные земли мечом покорив.

Как притча звучит дней минувших сказанье –
Трагический опыт юдоли земной.
Но если вдруг грянет пора испытанья,
Поймет ли потомок урок роковой?



























Гений

Мудрец, живущий меж людей,
На жизнь смотрящий зорким взором,
Какою тайной ты взволнован,
Певец неслыханных идей?

Как много дум невыразимых
В душе высокой ты таишь.
Скажи, о чем же ты грустишь,
Разгадчик тайн непостижимых?

Был ты с рожденья выше века,
Счастливый зритель вещих грез,
Свой ум ты к вечности вознес,
Явив нам гений человека.

И мысль немеркнущей звездой
Над миром суетным сияла
И поколенья потрясала
Неизмеримой глубиной.

Но что за грусть в твоих очах?
Цена ль то вещего прозренья?
Почто же горечь сожаленья
Звучит порой в твоих речах?

Меж смертных вестник и пророк,
Творец шедевров небывалых,
В веках венцом увенчан славы,
Но в жизни – страшно одинок.

О, род людской! Как часто ты
Клеймишь хулой непониманья
И обрекаешь на страданья
Титанов мысли и мечты.

Скажи мне, Боже, кто поймет
Провидцев думы и мученья,
И, вспомнив гения, с моленьем
Слезу горячую прольет?



С раздумьем мрачным я читал…

С раздумьем мрачным я читал
Как в муках гибли миллионы.
Почто ж двадцатый век бездонный
Так много судеб растоптал?
О, вы – погибшие в боях!
О, души воинов убиенных
В войне отечества священной,
За вас молюсь и чту ваш прах!
Вам память вечная, бойцы!
Пример грядущим поколеньям,
Стояли насмерть вы в сраженьях
За честь своей родной земли.
Велик ваш подвиг благородный –
Не описать того в словах,
Что пережили вы в боях
В годину скорби всенародной.
Возможно ль в век наш позабыть,
Что вы в сраженьях пережили,
Какую долю вы испили,
Чтоб мы могли на свете жить?
А сколько жертв неисчислимых
Погибли в смерти лагерях!
Их кровь безвинная, их прах –
Кошмар грехов неискупимых.
Возможно ль совести понять
Как можно истреблять народы,
Смотреть на мир сквозь призму злобы
И человечность потерять?
Почто ж проклятая война
Царит меж нас тысячелетья?
Доколе обречен жалеть я
О скорбном даре бытия?
Неужто мира меж людей
Не обрести до окончанья
Веков бессчетных мирозданья?
О, буйство гибельных страстей!
За веком мчится новый век,
А с ним и новые сраженья.
Зачем же будто в исступленьи
Воюет смертный человек?
Ужель нет места на земле
Для всех мятущихся народов?
Доколе правду и свободу
Мир будет гнать, живя во зле?..










































Крест на скале

Над роскошью дивной цветущих долин,
На скалах отвесных кавказских вершин
Воздвигнут монахами крест вековой –
Страданий Спасителя символ святой.
Там пелись молитвы в глубокой ночи
До самой последней на небе звезды,
Покуда в час утра над сонной землей
С востока не занялся луч золотой.
И ярко блистал над горами рассвет,
И крест озарял солнца южного свет.
И слезы святые сверкали в очах
Молящихся в час тот чудесный за нас –
Скитальцев несчастных юдоли земной,
Томящихся в мире бессмертной душой.
С тех пор протекло уж немало веков,
Но виден и ныне с далеких холмов
На скалах воздвигнутый крест вековой –
Любви искупительной символ святой.
И крест тот как будто бы душу зовет,
И сердце как будто о чем-то поет,
А синие горы вздымаются ввысь
И к вечности рвется вся здешняя жизнь.
О, если бы мог бы взойти я туда,
Где реют свободно вдали облака,
Где неба безбрежного тишь и лазурь,
Не ведали мира отчаянных бурь.
На скалах отвесных, под сенью креста
Как я бы взмолился всем сердцем тогда,
И братом назваться бы Ангелу мог,
Когда бы внимал мне всевидящий Бог.








На высотах Геликона

Мне внятно чистое стремленье
Твоей восторженной души,
Твое святое преклоненье
Пред идеалом красоты.

О жрец и вестник Аполлона,
О чем ты девять муз молил,
Когда на гору Геликона
С надеждой тайной восходил?
 
Желал ли славы громогласной
Иль вещей мудрости искал,
Когда в обитель муз прекрасных
В священном трепете вступал?

Зачем источник вдохновенья
Ты страстно чаял обрести?
То жажда высшего служенья
Иль блеск обманчивой мечты?

Всю жизнь отдал ли на закланье –
Вознес ли жертвой на алтарь?
Явил ли к падшим состраданье?
Свободным стал как Бог и царь?

Как Гесиод, что пас овец
На горных склонах Геликона,
Желал ли обрести венец
Ты лучезарный Аполлона,

И зрел ли танец муз священный,
Когда таинственной грезой
И вдохновеньем упоенный,
Внимал ты речи неземной?

В тот миг души парящей крылья
Тебя ль в высь неба вознесли
Над миром горя и насилья
В мир несказанной красоты?


Моя Русь

Светлый месяц плывет над рекою.
Звезды в небе безбрежном горят.
Дремлют села, окутаны мглою,
И о чем-то ракиты грустят.

Это край мой – родной и прекрасный.
Это виды полей и берез.
Это взор Достоевского ясный.
Это были тургеневских грез.

Это Пушкина вещее слово.
Это песни священных молитв.
Это думы и муки Толстого.
Это память о тысячах битв.

Сникли ивы, застыв над прудами.
Веет в воздухе светлая грусть.
Очарованный Фета стихами,
Я молюсь за тебя, моя Русь!

Сходит светлый покой в мою душу
Тихой ночью с прекрасных небес,
Все объемля – и воды, и сушу,
И луга, и таинственный лес.

Светлый месяц на небе сияет.
Тихой ночью я Богу молюсь…
Ночь ушла – в небесах рассветает.
Расцветай же и ты, моя Русь!

















Элегии и думы













Дума

Серп месяца блеснул над дальними полями
И звездной ризой ночь покрыла небеса.
В долине спит село с угасшими огнями
И только я один брожу еще без сна,
И сердце у меня истерзано страданьем,
И лучшая струна души оборвалась,
И лишь печаль несут с тоской воспоминанья,
И словно скорбь веков мне в душу излилась.
Как прерванная песнь умолкло вдохновенье
И нет в моей душе ликующих надежд,
И жизнь несет, как рок безжалостный, мученья,
И вечный спутник грусть моих печальных вежд.
И все же я борюсь с жестокою судьбою,
В мерцаньи ярких звезд – взираю красоту,
И в Божий храм иду с заветною мольбою,
И строки Псалтыря священные люблю.
Пусть счастье на земле – ничтожный дым обмана,
И камень гробовой уж виден впереди,
И в сердце у меня зияющая рана,
И жизнь перечеркнет все думы и мечты…
Но дороги душе духовные стремленья
И сила веры есть еще для пылких битв.
Всевышний даровал мне жизнь и вдохновенье
Для философских дум, искусства и молитв.










Жажда прекрасного

Как многочисленны дела Твои, Господи!
Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих.
(Пс.103:24)

Как душен город мне с его унылыми домами
И будни жизни с ее пошлой суетой,
И серая толпа с ее бездушными мечтами,
И небо из свинца, гнетущее тоской.
Я духом рвался ввысь – к святому идеалу,
И ясно сознавал, что жизнь моя кратка,
А речи мудрецов подобны в сердце жалу,
И с колыбели смерть как тень, к нам всем близка.
Нет, здесь не обрести венец любви и счастья,
И нет свободы там, где тяжкий звон цепей,
Где роковой клинок печалей и несчастья
Как будто занесен над головой моей.
Прочь пошлая толпа! Прочь склепы городские!
Пусть в честь природы гимн прекрасный прозвучит,
И в небе взор узрит просторы голубые,
И жизнь как Божий дар мольба благословит!
Я жажду зреть закат багровый над горами
И чуять аромат в дыхании цветка,
И слышать как гремит гроза в ночи громами,
И ветреный напев несется сквозь поля.
И видеть серп луны над гладию морскою,
И звезды в небесах полночных созерцать,
И в роще отдохнуть над тихою рекою,
И по аллеям сада задумчиво гулять.
И видеть, что Господь соделал мир прекрасно.
И знать, что в жизни есть любовь и красота.
И верить, что Творец не внемлет безучастно
Пронзительным мольбам, что трогают сердца.






Вечер
 (элегия)

В вечерний час на лоне дремлющей природы
В венце лучей закат блистает в вышине,
Текут безропотно вдали речные воды
И нив колышутся колосья в тишине.
Склонилась ива над рекою серебристой
И о былом как будто плачет и грустит,
Цветет зеленый куст черемухи душистой
И темнокудрый лес задумчиво молчит.
Зари багряной льется чудно сиянье –
Заката заревом родимый край залит.
Как тихо все кругом – лишь слышно щебетанье,
И лишь ручей вдали таинственно журчит.
Покой в душе моей – ни скорби, ни сомненья,
И снова бьется сердце с радостью в груди.
Как Ангел тихих дум, любви и утешенья,
Вечерний час сошел с небес к сынам земли.
Но меркнет день, и ночь ложится на долины:
Погас закат на небе темно-голубом,
Последний луч покинул темные вершины,
И звезды вспыхнули в безмолвии ночном.
Люблю вечерний час – в тиши уединенья,
Вдали от всех земных печалей и тревог
К душе молящейся нисходит вдохновенье
И с ней беседует безгласно вечный Бог.
И думой светлою душа в тот миг объята:
Во всем поэзия – в блаженной тишине,
В пурпурном зареве вечернего заката,
В полях бескрайних и серебряной реке,
В лучей заоблачных вечерних переливах,
В лугах синеющих и сумраке лесов,
В волшебных зрелищах природы молчаливой,
В мерцаньи ярких звезд над взгорьями холмов.
Как милы сердцу лики девственной природы.
Как хороша она, вечерняя пора!
Как будто час настал блаженства и свободы
И в Рай уносится счастливая душа.



Жуковскому

Баллад таинственных мечтательный певец,
Преданий севера старинного хранитель,
Воспой сказанья нам, задумчивый мудрец,
Введи в поэзии священную обитель.
Пусть глас раздастся твой над сенью гробовой
И пронесется над несчетными веками
Элегий музыкой печально-неземной,
Молитвой грустной и изящными стихами;
И арфа вещая с Эоловой струной
Души томящейся мелодией коснется,
И отзовется сердце чуткое слезой,
И пробужденный дух над книгой встрепенется.
Услышу ль песни я печали и любви,
Во стане русских воинов голос вдохновенный,
И унесут ли в край несбыточной мечты
Дары поэзии, певец уединенный?.
Внимаю песням я с волненьем и тоской
О чувствах пламенных и зрелищах природы,
О том, как тщетно все величье под луной
И ничего бесценней нет святой свободы.
Скажи душе, что нет залогов от небес
И в мире действует святое Провиденье,
Что в жизни место есть для счастья и чудес
И высший дар сердцам – любовь и вдохновенье.
Воспой, как Ангел, мне на арфе золотой
Небесный мир с неизъяснимой красотою,
Взволнуй бунтарку-мысль возвышенной мечтой
И вознеси ее над бренностью мирскою.
Я верю, ты, поэт, во мраке не исчез.
Но как печальна жизни суетной обитель.
Молись за нас, молись с сияющих небес
За всех певцов, как светлый Ангел – душ хранитель.





Реквием по жизни

Да, молодость прошла. Как луч звезды погасла,
Как сорванный цветок увяла, отцвела,
Прошла пора надежд и сердце так несчастно,
И плачет о былом грустящая душа.
Мне памятны лета несбыточных мечтаний,
И притчи мудрецов, и полки толстых книг,
Лета бесед, молитв и Истины исканий,
Восторга и искусств неповторимый миг.
Но быстро протекли поэтов юных годы
И прежним временам, увы, возврата нет.
Прошла пора любви, чувств пылких и свободы,
И выброшены мы в людей бездушных свет.
И не дрожит аккорд на скрипке сердцу милой,
Все реже счастья дни и философских встреч.
Здесь каждый одинок с душою сиротливой,
И боль разит сердца, как воина острый меч.
Проходят тяжко дни унылой вереницей
И нет надежд у нас, нет правды на земле,
И нету сил у нас с жестоким миром биться,
А счастья светлый миг остался лишь в мечте.
Так жизнь разбила нам все сердца упованья.
Увы, в суровый век поэты не нужны,
Искусство и любовь, стихи, богоисканье
Осмеяны давно под злобный крик толпы.
Как будто мы от сна минувшего проснулись
В обители тоски, скорбей и горьких слез,
И жизнь вокруг воззрев, виденьем ужаснулись.
Где ж та пора любви, надежд и юных грез?







Памяти Байрона

Как грустен край туманный Альбиона –
В гробнице спит неистовый певец,
Навеки смолкло уст застывших слово,
Но не увянет гения венец.

Не Ангел лучезарный и не демон –
Унесся в вечность твой мятежный дух,
Чья жизнь и смерть – Шекспирова поэма,
Чье имя – потрясает ум и слух.

Скитался ты в пустынях хладных мира
И душу в звуках лиры изливал,
Не верил жизни суетной кумирам,
С судьбой боролся, мыслил и страдал.

Бесстрашно ты летел на поле битвы,
Где брань вели жестокую полки,
И знал часы раздумий и молитвы,
И в подвиг обратил предсмертны дни.

На сердце горечь тайного рыданья.
Как не почтить усопшего мольбой,
Согретой светлым чувством состраданья,
Сияющей над сенью гробовой?

Твои надежды, думы и мученья
Лишь гений смог бы до конца понять,
И вещей думой высшее значенье
Стихов твоих бессмертных разгадать.







Грусть

Только в Боге успокаивается душа моя:
от Него спасение мое.
(Пс.61:2)


Как лик прекрасен звездной ночи!
Но отчего душа грустна?
На небо зрят поэта очи,
Печаль сердечную тая.
Как снег сверкает под луною!
В алмазных россыпях земля!
Зачем же грустью и тоскою
И в эту ночь душа полна?
Как скорбна жизнь жильца земного,
Как скоротечна жизнь моя,
И тень надгробья рокового
С рожденья пала на меня.
Увы! Нет счастья в здешнем мире –
Не научились мы любить,
А коль наш путь ведет к могиле,
Зачем тогда на свете жить?
О нет, бессмертный дух не может
Быть погребен под сенью плит!
Не осквернит безумной ложью
Правдивых уст своих пиит.
Я знаю – жизнь моя промчится
С небес сорвавшейся звездой,
Но к Богу дух мой устремится
И в Нем одном найдет покой.







Памяти Д. Веневитинова

…Душа сказала мне давно:
Ты в жизни молнией промчишься!
Тебе все чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься.
Д. Веневитинов


Сбылось пророчество поэта –
Недолго он на свете жил;
Лета  промчались как комета
И гений в юности почил.
Правдивы были прорицанья
Его возвышенной души.
К чему плач, слезы и стенанья?
Отрада умерших – Псалмы.
Жрецом восторженным искусства
Сей любомудр пылкий был –
Полет идей и пламень чувства
В стихах лирических излил.
Душа с прекрасными мечтами
Жила в поэте с ранних лет,
Но чашей горькой со скорбями
Его почтил бездушный свет.
Любимей муз и вдохновенья
Земных скитаний кончен срок,
И жизни счастье и мученья
Пресек нещадный смерти рок.
На струнах лиры замер глас –
В юдоли здешней, угнетенный,
И жизни свет в очах угас,
Но ты – в бессмертье облеченный,
Не прах усопших средь могил,
Не узник суетного мира;
Искусству ты, поэт, служил,
Не знает смерти твоя лира.
И хоть в могиле прах священный
Надгробьем каменным сокрыт,
Но дух бессмертен вдохновенный,
И песнь его в веках звучит.


Осенний вечер

В осенний вечер грустно на душе,
И небо блещет, звездами мерцая,
И ива будто плачет вдалеке,
В мольбах Творца о чем-то умоляя.

Красив небес пылающий простор,
И сердце бьется с чувством восхищенья,
И ищет утомленный жизнью взор
От тягот здешних в небе избавленья.

И жаждет дух мой к вечности взлететь,
И вознестись над бренностью земною,
И, как Давид, Псалмы святые петь,
И жить надеждой, верой и мольбою.

Что жизнь земная? Скоротечный срок.
Настанет час – и в прах все возвратится,
И в вечность канет бытия итог,
Но вознесется к Богу дух, как птица.

Не знает человек, когда умрет,
Живя бездумно в смертной круговерти,
И может быть к нему уже грядет
Небес посланец – грозный Ангел смерти.










О смерти и бессмертии

Посвящается Максиму Альтееву

Задумчив ты и тих в раздумьях о покойном.
Легла печать молчанья на смолкшие уста.
Как с близкими прощаться нам горестно и больно!..
Но дарит утешенье душе твоей мольба:

«Вратарница благая отверзни Рая двери
Достойным, и всех верных наставь и защити,
Утешь, Святая Дева, в скорбях обремененных,
И в вере души наши молитвой укрепи…».

Порой мечтаем мы, чтоб смерть, как сон, исчезла,
Юдоль не омрачая земного бытия,
И ропщет скорбный дух в нас горько и мятежно,
И хочет вечной жизни отчаянно душа.

Но в смерти тайна есть и Божье попущенье:
Она для всех деяний – мерило и судья;
Она – наставник мудрых, а встреча с ней – прозренье;
Она есть жнец Господень и вечности врата.

Аккорд фальшивый – жизнь земная без скончанья,
Несчастье роковое для праведной души,
Заевшая пластинка печалей и страданья,
И вековечный гнет страстей и суеты.

Но ложна мысль о том, что смерть нас истребляет,
Что канем мы навек во тьму небытия.
Для вечности Творец благой нас созидает.
Бессильна смерти власть пред властью Божества.





Молчание Бога

Этому ни вида, ни названья,
Это тьма и холод. Ничего.
Мы разбились о Твое молчанье,
Мы не можем вынести его.
З. Миркина


В часы, когда раздумье гложет
И мучим страшной я тоской,
Что сердце вынести не может,
Душа так жаждет быть с Тобой.
Нужда, печали и лишенья –
Вся жизнь исполнена тревог,
И лишь в Тебе есть утешенье –
Спаситель мира и мой Бог.
Но есть безмерное страданье,
И нет страшнее ничего,
Чем Бога хладное молчанье.
Как сердцу вынести его?
Как будто смолкли все пророки,
И осквернен священный храм,
Веков бессмысленны уроки
И мир наш – реквием мечтам.
Над арфой сломленной поэта
Смеется дикая толпа,
И нравы низменные света
Возводит в моду жизнь сама.
И в муках гений нестерпимых
Здесь обречен с рожденья жить –
Где душ печаль неисцелима,
Где душу некому излить.
А сердце ищет, жаждет Бога,
Не в силах более молчать.
И будет верящий до гроба
В мольбах к Всевышнему взывать.
Но столь мучительны сомненья
На дне томящейся души:
Где Бог благой и Провиденье,
Когда весь мир омыт в крови?
Как прежде о Твое молчанье
Все бьются думы мудрецов,
Но нет ответа вопрошаньям
И тьмы, и тьмы, и тьмы веков.
Не в силах вынести молчанья
Небес скорбящая душа.
Где нет любви и состраданья,
Там нет надежды на Тебя.
Но Ты Сам, кровью обагренный,
За нас распят был на Кресте.
И жертвой крестной изумленный,
Святыню вижу я в Тебе.
И пусть пустых небес молчанье
Звучит в ответ на все мольбы.
Я знаю Божье состраданье.
Я верю истинной Любви.

















Звездопады слез

О, если бы любовь была в сердцах,
То реки слез и крови не пролились,
Не плакали б о нас на небесах,
И мы б не презирали, а молились!

Весь мир преобразился б в дивный храм,
Где каждая звезды была б лампада.
И небо, как священный фимиам,
Струилось тенью неземного Града!

Но как печален наш трагичный век:
Не умолкают стоны и проклятья,
И ненависти полон человек,
И кровью обагрили руки братья!

О Боге проповедуют во храмах,
Но если бы Он вновь сошел в наш мир,
Какими бы горячими слезами,
Спаситель нашу землю бы омыл!

И как во мраке Гефсиманской ночи
Христос взмолился б с плачем бы за нас,
И звездопады слез извергли б очи
В загадочный и скорбный этот час…










Жизнь и смерть

Чуть останусь один – и во мне подымает
Жизнь со смертью мучительный спор…
С. Надсон.


В те дни, когда душа страдает
И с уст исходит тяжкий стон,
И мука сердце разрывает,
А взор печалью омрачен,
Не говори, что жизнь напрасна
И пламя веры не туши,
Творец не внемлет безучастно
К мольбам страдающей души.
Не призывай, познав страданья,
Неотразимый смерти меч,
И не спеши в ночь содроганья
В могилу хладную возлечь.
Ведь жизнь – духовное стремленье
В мир Божий – царство красоты,
Где все Всевышнего творенья
Живут по образу любви.
Дар жизни Бога драгоценный
В унылый час не проклинай,
И высшей думой вдохновенный
К святыне ум свой устремляй.
Пройдет пора души мучений
И дух исполнится мольбой,
И гласом дивных песнопений,
И безмятежной тишиной.







Признание
 (дума)

Хожу как притча я среди людей,
Осмеянный невеждами философ,
Испивший чашу горькую скорбей,
Задавший Богу тьмы и тьмы вопросов.

Но что моей душе, искавшей вечность,
Жизнь поднесла в обманчивой тюрьме,
Где гибнет безвозвратно человечность
И счастья не найти, увы, нигде?

Развеялись, как дым, мои мечтанья.
Я вижу тень трагической судьбы –
Поэта одинокого страданья,
И мир где нет ни веры, ни любви.

Как холст без красок – жизнь без вдохновенья.
Поэт здесь враг завистливой толпы,
И мир смеется зря его мученья,
Кляня святыни все его души.

И сердце в думах тяжких замирает:
Нашел бы наш Спаситель на земле,
Где храмы церковь властно воздвигает,
Любовь и веру хоть в одной душе?..









Азраил

И смерть готов призвать я,
Обитель тихую и цель пути.
«Приди ко мне!» – душа моя взывает,
И тем завидую, кто умирает.
Данте Алигьери


Зачем же медлишь Азраил?
Свеча уж в келье догорает
И чашу жизни я допил,
А дух предсмертье постигает.
Измучен годами мучений
И скорбью сердца угнетен,
В тебе надмирных утешений
Искать скиталец обречен.
Внемли! О, грозный Ангел Бога!
Мир этот полон мук и зла,
И душу мучает тревога,
И бедам страшным нет конца.
К чему Творец меня создал,
Коль все грядущее в тумане
И счастье, что мой дух искал
Вело лишь к сердца тяжкой ране?
Я знаю: жизнь есть Божий дар –
Венец златой предназначенья
Для всех кто зрел, и млад и стар,
По мудрой воле Провиденья.
Но жизнь угасла как свеча
И ты незримо посети
Мольбу у смертного одра,
И веки тихо опусти…






Кладбище

…около города живых непременно
вырастает город мертвых –
это безмолвные кладбища.
Нет города на земле, около которого
не было бы кладбища, как его тени.
Архимандрит Рафаил Карелин


Под леса дремучего сенью,
Где раньше деревня была,
Раскинулось мертвых селенье,
Где смолкли живых голоса.
Здесь летопись жизни надгробье
И тайну могила хранит
О том, с чем усопший в загробье
Отходит под пенье молитв.
Совы крик протяжный раздался.
Задумчиво внемлет душа
Как с песнью о смерти сливался
Загробный язык – тишина.
Цари, мудрецы и поэты,
Куда же исчезли они?
При жизни ярки как кометы,
Лежат в колыбели земли.
А время – бежит, истекает,
Не слушая наши мольбы,
И все на земле умирает –
От смерти живым не уйти.
О, кладбище – остров пустынный,
Как притчи твои глубоки!
Здесь вечности голос старинный
Поет, как священник, Псалмы.






К усопшей

Посвящается С.Г. Юровой


Был ночи час и страшные мученья
Не оборвал болезненный твой крик,
Но в тишине ночной самозабвенья
Жизнь пресеклась в неуловимый миг.

И вечным сном твои сомкнулись очи,
И с уст слетел последний, тяжкий вздох.
Не бьется сердце… Плачут звезды ночи.
Никто спасти тебя уже не мог.

И Ангел смерти с милостью склонился,
Свечу земных страданий затушив,
И над усопшей истово взмолился,
С ее душой навеки в вечность взмыв.

На кладбище в день осени унылой
Стоит незыблем православный крест,
И словно торжествует над могилой,
И в сердце песнь: «Воистину воскрес».

И эта песнь сливается с мольбою,
И замолкает мыслей скорбных стон.
Не властны смерть и время над душою,
И в смерть уснувший будет воскрешен.








Книга памяти

Страницы памяти передо мной раскрыты
И мысль теряется в мечтах прошедших дней.
Все упования, что были позабыты
Воскресли в сумраке томительных ночей.

Кумиры прежних лет с былыми алтарями
Пред взором из руин забвенья восстают,
И думы тихие с Державина стихами
Поток высоких чувств на душу снова льют.

Так в памяти моей неспешно оживают
Хор юности надежд и клич идейных битв;
И будто сталь клинка мне сердце проницают
Раздумья мудрецов и голоса молитв.

Дымится фимиам души воспоминаний
О жизни, что прошла как будто без следа,
И тысячи надежд, и тысячи желаний,
Раскрылись предо мной из книги бытия.

Но есть иная жизнь – могучая, как вечность,
И дух бессмертный к ней Всевышним приобщен;
Любовь и красота восходят в бесконечность,
И каждый миг ее свободой осенен.









Плач по Офелии. Исповедь Гамлета

Офелия! О, где же ты теперь?
Зачем один меж небом и землею
Остался я и в вечность тихо дверь
Закрылась за несчастною душою?

И мысль моя – бескрылая мольба!
И в сердце нет приюта вдохновенью!
И лишь твоя небесная душа
Витает надо мной незримой тенью.

И нету силы жить в душе больной,
Но в сердце огнь любви еще пылает.
Офелия! О жизни вечной спой,
Покуда дух скорбящий мой рыдает.

Молчание осталось только мне.
«Быть иль не быть?» – на это нет ответа
На этой грустной, суетной земле,
Где жизнь есть ночь, а смерть – пора рассвета.

А там за гранью пустозвучных слов,
Быть может, Бог, царящий над мирами,
Свободными от времени оков,
Ответ даст мне предвечными словами.









Мирская слава

Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя,
Пушкина, Шекспира, Мольера
всех писателей в мире, - ну и что ж!..
Л.Н. Толстой


Зачем мне слава мировая?
К чему признанье и почет?
Не для того душа страдая
С надеждой мыслит и живет.
Не сможет шум рукоплесканий
Мне смысл жизни подарить
И духа тяжкий путь познаний
Венец лавровый заменить.
О, сколько гениев являлось
И мудрецов в наш скорбный мир,
Но, как и прежде все осталось,
А век их подвиги забыл!
С печальной мыслью я пронзаю
Туманный лик грядущих лет,
И грустной думой постигаю,
Что славы вечной в мире нет.
Пускай, прославлен как Шекспир
Я буду в нашем мире бренном
И жизнь моя в созвучьях лир
В веках пребудет незабвенной,
Но все проходит на земле
И слава эта канет в лету.
Дано бессмертье лишь душе,
А не обманчивому свету.







Читаю жизнь как ветхий свиток лет...

И видел я, что смерть летает надо мною…
С.Надсон


Читаю жизнь как ветхий свиток лет.
Как грустно на душе – ничто не вечно.
Свечой сгорает бренный человек
И жизнь его проходит быстротечно.

Зачем я жил, молился и страдал?
Как пропасть поглощает все могила.
Всю жизнь свою я Истину искал
И в муках закалялась веры сила.

К чему мне радость долгожданных встреч,
Когда уж смерти час на циферблате
И времени разящий смертных меч
Сверкнул неумолимо на закате?

Ни мрамор плит, ни звук крылатых слов
Не сохранят мой образ на планете,
И под давленьем роковым веков
Уйдут мои труды безмолвной Лете.

Падет цивилизаций мавзолей.
Погибнут и моих стихов страницы.
Но если, друг, ты будешь жить, пролей
Слезу над камнем безвестной гробницы.

На все века кладут свою печать –
Стираются народы, царства, лица…
Но нам дано бессмертие искать,
Любить, страдать, надеяться, молиться!

Не все отнимут властные века,
Не все разрушит роковое бремя.
Переживет историю душа,
Не истребят ее ни смерть, ни время.



Наш век

Как лев хожу среди пустыни,
Ищу поток воды живой
И жажду к истинной святыне
Припасть всем сердцем и душой.

Но век наш – правды поруганье;
Прикован ум к земной цепи,
И все священное в изгнанье,
И гибнет чувство красоты.

И речью рабской и лукавой
Оправдан низменный порок,
И негодяй блистает славой,
И злой толпой побит пророк.

Так, где же в мире современном
Душе святыню обрести?
Иль может быть во всей вселенной
Нет утешенья и любви?












Памяти Евгения Баратынского

Когда умолкли звуки лиры вдохновенной
И смерть взяла тебя во цвете зрелых лет,
То и тогда твой голос – стих твой незабвенный,
Как прежде изумлял всех вдумчивых, поэт.
Течет река времен – дни жизни невозвратны.
Минувшее стихи и проза не вернут.
И все ж душе моей столь «Сумерки»  приятны,
Знай – лирику твою поэты наши чтут.
И хоть с судьбой в бою ты пал непримиримой,
Но мощь и глубина живет в твоих стихах,
И в наш жестокий век, циничный и унылый,
Находят отклик думы в восторженных сердцах.
О, грустный гений наш, отвергнувший мечтанья,
Как скоро наступил для дней твоих закат!
Во многих ли нашел ты чувство состраданья?
Увы, наш мир земной грехом давно объят.
Не многих смерть твоя до слез и скорби тронет.
Не многие твой гроб забытый посетят.
Не каждый наш пиит об умершем восстонет.
А многие ль из нас мольбой тебя почтят?
О, пошлые глупцы! И вас ведь смерть настигнет,
И ваши письмена в огне времен сгорят,
И вас, тщеславные, забвение постигнет,
А слава ваша вся – для сердца смертный яд.
…О чем поэт грустишь? О чем же ты вздыхаешь?
Ведь ты забыл, давно, несбыточны мечты.
Прошедшее ли ты все мыслью обнимаешь,
Иль, как при жизни, чтишь святыню красоты?
Хоть умер ты, пиит, скончавшийся для мира,
Но не померк еще священный идеал.
Для мыслящих звучит твоя святая лира,
И мы живем всем тем, что ты всю жизнь искал.
И дух не умер твой бессмертный, самовластный,
И горние миры, почивши, ты узрел,
И вечности чертог таинственный, прекрасный
Открылся для тебя, что ты в стихах воспел.



Вечерняя элегия

На небе вечера зажглись, едва мерцая,
Безмолвно звезды над затихнувшим прудом.
И ива грустная, склонясь над ним, рыдая,
И ветвь душистая сирени за окном,
И нимфы статуя с поникшею главою,
И певчий плач в саду вечернем соловья –
Все отзывается в душе моей тоскою,
И вновь о жизни размышляю с грустью я.
Как мало жизнь дала мне радостных мгновений,
Сурово развенчав наивные мечты,
И стяг заветный мой высоких убеждений
Предав на пошлый суд завистливой толпы.
В душе моей живет к священному стремленье,
И в мире я не мог без веры в Бога жить.
В писаньях мудрецов я черпал наставленья
И жаждал всей душой я мыслить и любить.
Текут мои лета – бледней воспоминанья,
И жизнь явила мне обманчивость мечты.
И годы горьких дум, скорбей и испытанья –
Навек вписала память в скрижаль моей души.
С печалью мыслю я: жизнь стала суетою,
К душе так беспощаден мой лицемерный век,
Смеется гордый хам над правдою святою,
И лик утратил свой бездушный человек.
О, как я низко пал – несчастный жрец искусства,
Печалью осквернен души моей алтарь!
Напрасны все мечты!.. Здесь жить мне больно, грустно!
И волю к жизни я с летами  потерял.
О где былые дни – поэтов юных встречи,
И прежний разговор о Боге и душе?
Увы, но стали так редки о вечном речи…
Зачем они нужны бессмысленной толпе?
Лишь звезды в небесах едва, едва мерцая,
Плач певчий соловья, сирень и ивы грусть,
Печаль души моей бессмертной умеряя,
Лелеют сердце мне, и Богу я молюсь.



Уединение

Благословен счастливой жизни миг,
Когда настанет светлый час уединенья,
Когда рождается из сердца дивный стих
И на душе – любовь, покой и вдохновенье;

Когда безропотно молюсь я вновь в тиши,
Печаль житейскую и скорби забывая,
И Бог касается глубин моей души
И дух трепещет мой у врат священных Рая;

Когда ложится тень ночная на поля
И сердце полнится отрадой благодатной,
Блестит на травах чистой россыпью роса
И тишина царит в природе необъятной;

Когда весь Божий мир безмолвием объят –
И темнокудрый лес над заводью речною,
И упоенный луноликой ночью сад,
И небо звездное, и небо неземное;

Когда я Богу с сердцем пламенным молюсь
И душу плачем покаянным очищаю,
С загадкой жизни неразгаданной мирюсь
И в муках прошлых лет Творца не обвиняю;

Когда не жду награды, почестей венка,
И верю в мудрость Провиденья бескорыстно;
Когда печаль души неясна и робка,
А сердце радостно, поет хвалу и чисто.







В минуту поэтических раздумий

Философ грустный, в гордых судей век жестокий,
Испил до дна я чашу гнусной клеветы;
Толпой отверженный, с рожденья одинокий,
Сберечь желал я чувства лучшие души.
В часы священные молитв и вдохновенья
Я струны лиры песнью сердца пробуждал,
И в тишине садов и рощ, в уединеньи,
Заветны гимны Богу с трепетом слагал.
Певец восторженный, я в звездах зрел вселенной,
В красе хрупчайшего среди степей цветка,
В сверканьи молнии на небесах мгновенной,
На склоне гор, в тиши ночной монастыря,
В лучах заката над златистыми полями,
В луне, всходящей над безропотной рекой,
В заре, блиставшей над затихшими морями –
Во всем я с радостью зрел след Творца святой.
Поэт задумчивый, я предал жизнь познанью,
Отвергнув блеск манящий суетных забав,
Постичь пытаясь тайну смерти и страданья,
И много скорби в здешней жизни испытав.
Искал с рожденья я свое предназначенье,
И вопрошал в раздумьях: «Что есть человек?»
Я жаждал Истины познанья и спасенья,
И сознавал, как краток мой ничтожный век.
Печальный лирик, я для мира – неизвестный,
И обречен, как Гамлет скорбный, на борьбу,
И чту поэзию как дар Творца небесный;
Искусством, верой и молитвой я живу.
И хоть песнь лиры далека от идеала,
И жизни дней я много праздно расточил,
И мне не обрести в юдоли смертных славу,
Я все же счастлив, что Творцу пером служил.






Цель жизни

Зачем мне жить?.. Опять мой дух в сомненьях,
И плачет за окном моим метель.
Ночь. Кабинет. И снова в размышленьях
Ищу я в жизни неземную цель.

Как небо мрачно – люто севера ненастье.
В тревожных думах, с безысходною тоской,
Напрасно я искал в юдоли смертных счастье
И тяжкую печаль смирял души мольбой.

О тщетные мечты!.. Как лунный свет унылый
Обманчивы и зыбки картины пылких грез.
Как бледен луч надежд, что были сердцу милы…
О, сколько горьких чувств и затаенных слез!

Отброшен свиток прочь земных воспоминаний,
А годы беспощадно в грядущее летят.
И нет в душе моей несбыточных мечтаний,
И знаю я – невзгоды путь жизни омрачат.

И все ж заветный дар внесу я в храм искусства.
Пусть дрогнут струны лиры и песнь звучит души.
И на алтарь взнеся все выспренние чувства,
Цель жизни я найду в служении любви.










Крик души

На полках множатся писанья мудрецов,
Поэтов незабвенных сочиненья;
Здесь каждый лист – хранитель мудрости веков,
И каждый стих – дитя скорбей и вдохновенья.
И как аккорд на скрипке мастера дрожит,
Так мысль усопших предо мною оживает,
И книга каждая со мною говорит,
И речь их долго над моей душой витает.
Поймет ли их язык бездушная толпа
В наш жалкий век – пору поэтов одиноких?
Забвенье – вот святынь былых эпох судьба.
Глупцов насмешка над искусством – суд жестокий.
Пусть я паду в борьбе, но с жизнью не смирюсь –
Со всею пошлостью и низостью людскою.
Не для того я мыслю, верю и молюсь,
Чтобы идти с людьми без дум одной тропою.
Не буду я влачить ничтожных душ судьбу.
В толпе затерянный я духом задыхаюсь.
Средь гор пристало неприступных жить орлу,
А жизнь без Бога и святынь я проклинаю.











Библейская элегия. Дума Григория Богослова

Скорбью глубокой томим, сидел я один сокрушенный
В рощи тенистой, вчера, скрывшись от взора людей.
Плач певчих птиц долетал с древесных ветвей сладкозвучно,
В небе же солнца лучи грустно прощались с землей.
Тихо струилась река, омывая скорбящему ноги,
Мысль же витала моя, горькой объята тоской.
Кто я? Зачем сотворен? Кем после смерти я буду?
Что меня в вечности ждет? Как обрести мне покой?
В мир я пришел и познал, что жизнь есть трагический жребий,
И много лет уж прожив, мудрость, как прежде, ищу.
Нет счастья смертным нигде. Миг – срок земных наслаждений.
Как мимолетны блага суетной, бренной земли!
Призрачна слава царей, их величье – горсть жалкая пыли.
Время царит под луной, руша их власть и дворцы.
Блеск серебристых монет не прельстил мою скорбную душу,
И утоленье тоски я в мольбах и познаньях искал.
Что же такое душа и откуда, чьей волей возникла?
Кто узами жизни сковал с плотью наш дух неземной?
Я – образ Божий живой, в лохмотья облекшийся праха,
Сердце томится мое по небесной и вечной красе.
Вижу, что жизнь на земле – бремя тяжкое, путь многотрудный,
Горькая чаша скорбей, несчастных скитальцев юдоль.
Юности, где нежный цвет? Сгинул, погиб безвозвратно.
Слава героев былых канула в лету – прошла.
Многое зрел я, Господь, что совесть и дух возмущало:
Скорбь благородных людей, злодеев, не знавших забот,
Мать, безутешно скорбя, рыдала над мертвым ребенком,
А бессердечный богач упивался отменным вином.
Видел как честь и почет воздавали бесчестным во храмах,
А верным слову Христа – смерть избавленье от мук.
Много тягчайших ночей, как Иов, я провел в размышленьях,
Впал бы в унынье давно, если б не Божья любовь.
Сколько скорбей претерпел я с рожденья, живя в мире падших!
Сердце мое разрывалось от зрелища жизни земной.
Но, как и прежде, к Тебе в трех Светах вечно сущий Создатель
С тихой надеждой в душе воссылаю и плач, и мольбу.
Знаю – на малых крылах возношусь к звездноокому небу,
Если у Ангелов нет сил, чтоб постичь Божество.
Но верую я, что любовь велика и всесильна у Бога,
И только Ты разрешишь душ всех страдающих скорбь.

Где же Ты, Бог?

Никогда мне не забыть эту первую ночь в лагере,
превратившую всю мою жизнь в одну долгую ночь,
запечатанную семью печатями.
Никогда мне не забыть этот дым...
Никогда мне не забыть эти лица детей,
чьи тела на моих глазах превращались в кольца дыма
на фоне безмолвного неба.
Никогда мне не забыть это пламя,
навсегда испепелившее мою веру…
Эли Визель


Растоптаны безжалостно судьбою
И тьмы, и тьмы страдальцев на земле.
О, сколько слез с надеждой и мольбою
Исчезли в безответной тишине!

Как часто я бессонными ночами,
Когда луна льет тусклый, бледный свет,
В раздумьях проводил часы… С мольбами
Взывал к Тебе, читая Твой Завет.

Бог страждущих, Ты создал нас с любовью,
И знаешь все – что было, есть, грядет.
Но мир наш обагрен страдальцев кровью,
И слезы здесь невинный часто льет.

И если Ты предвидел все свершенья,
И власть имел, чтоб страждущих спасти,
И свято любишь все Свои творенья,
То как Ты скорбь безвинных допустил?

Где был Ты, наш Спаситель вездесущий,
Когда в испепеляющем огне
Сгорали сонмы горько слезы льющих,
Молившихся с надеждою Тебе?..



Елене Фоменковой

С дней юных грустна и всегда молчалива,
С печальной и чуткой ребенка душой…
К чему твое сердце с надеждой стремилось?
Что ищешь ты вечно в юдоли земной?
Не знала ты в детстве ни мук, ни лишений,
Зато и не знала блаженства любви,
И с тихой тоскою тревожных молений
К Творцу не взывала в бессонной ночи.
Как часто уныньем теперь ты объята
И видишь, что жизнь, будто чаша, пуста:
Все лучшие годы прошли безвозвратно,
А даль предстоящего взору страшна.
Как часто струятся из глаз твоих слезы
И грусти слетает мучительный вздох.
Навек улетучились светлые грезы
И песнь заунывна твоих всех стихов.
Как ливень осенний душа так уныла
И сердце болит от забот и тревог,
И плачет она, как скорбящая лира,
Ведь стал непонятен и страшен ей Бог.
С одной лишь, но жгучей, заветной мольбою
Кричишь ты и плачешь – молчат небеса!..
И с страшной, мучительной, адскою болью
Живешь на земле, не снимая креста.










Я помню о студенческих летах…

Я помню о студенческих летах –
Не унесло из сердца их забвенье,
И память храм воздвигла о тех днях,
Когда в груди пылало вдохновенье,

И каждый день открытий полон был,
И смысл жизни юноши искали,
Сердцам был дорог Байрон и Шекспир,
И нас мечты к свершеньям призывали.

В те дни слагались первые стихи
И книги мудрецов былых читались,
И музыку любили страстно мы,
А многие – страдали и влюблялись.

Духовной жажды было не унять.
В мольбах и думах ночи проносились.
И Библию мы стали изучать,
И к древним богословам обратились.

Но узок был младых пиитов круг.
Толпа невежд искала наслажденья.
Для них разврат был неразлучный друг
И были низки все их устремленья.

Их жизнь была, как речь глупцов, пуста.
Вульгарны были их мечты и нравы.
Как будто в них душа была мертва,
И чужды были им все идеалы.

А в нас любовь к священному живет.
Мы жаждали свободы и познанья.
Мы верили – за гробом вечность ждет,
И не страшились тягот испытанья.




Осень

Настала осень… Вновь угрюмая погода
И гонит тучи хладновеющий Борей.
Опять расплакалась тоскливая природа
И вновь печален вид пустующих полей.
Начисли тучи над продрогшею землею
И лес безлиственный с утра туманит мгла,
И чахнут древа над опавшею листвою,
И вновь мне слышится печальный плач дождя.
Нет ясных дней теперь – природа вся уныла.
Не видно звезд во мраке плачущих ночей.
Хандра осенняя… Ничто душе не мило
И сердце просится бежать на юг скорей.
Ах, осень поздняя!.. Объят свинцовой мглою,
Как мрачным саваном, унылый небосклон,
И ветер носится над речкой ледяною,
И будет плеск ее под льдами погребен.
Как мать скорбящая, печальная природа
Грустит и плачет в серых буднях ноября.
О, как печален ты, конец земного года!
О, как тосклива ты, осенняя пора!
Как много грустных дум приходит в час ненастья!
Но сердце рвется вновь в чарующую даль.
Но сердце жаждет снова майских дней и счастья,
И жаждет вновь душа забыть свою печаль.
Есть тайна вещая в загадочной природе
И струны чутких душ дано ей волновать,
Манить к любви и звать к раздумьям и свободе,
Вселять восторг в сердца, томить и вдохновлять.








Несчастная любовь

Сердце твое, как осенний цветок –
Каждый увял твоих чувств лепесток.
Мыслей смятенье – лесной листопад;
Очи в слезах, словно звезды горят.

С взором печальным ты смотришь в окно.
Скорбь омрачила девицы лицо.
Высказать горе бессильны слова.
В плаче безмолвном застыла душа.

Нет утешенья девице нигде –
Ни в мимолетном чарующем сне,
Ни в ярких красках осенней поры,
Ни в днях бегущих, ни в блеске мечты.

Сердца надежды разбиты теперь –
К счастью закрылась заветная дверь.
Умер возлюбленный. Тщетны мольбы…
Горе безмерно несчастной любви!..












Дом плача

В книге Екклесиаста домом плача именуется больница.

Стихотворение, изложенное ниже, есть поэтическое переложение молитвенного воззвания к Богу моего знакомого, тяжело заболевшего минувшей зимой, побывавшего в реанимации и находившегося между жизнью и смертью.


«Я жить хочу – кричал ты дерзновенно. –
Пусть буду я еще не раз страдать,
Но дорог мне, как воздух, дар бесценный –
Я жить хочу, чтоб счастье испытать!
Пусть мысль моя теряется в сомненьях.
Пускай вокруг – злодейство и обман,
Но дай мне, Боже, веру для прозренья.
Вокруг меня – загадок океан.
Ужели жизнь лишь случай и ошибка?
О, Боже мой, откликнись на мольбы!
Как тяжко мне – уж целый месяц пытка,
И снова я у роковой черты.
Я жить хочу! Мне страшен жребий гроба!
Вновь грудью полной я хочу дышать.
В душе моей – страх смерти и тревога.
Спаси, Господь, мне страшно умирать!
Как много дней в былом прошли напрасно!
Я верил чувств слепым поводырям,
Мечты меня пленяли в прошлом властно
И сердце не рвалось в Господень храм.
Дом плача. Ночь. Как мытарь я рыдаю.
О, как страшит безмолвие Твое!..
Спаси меня, Всесильный, умоляю,
Приди, Господь, в пристанище мое!..»






Поэту

Зачем, задумчивый певец,
В стихах ты душу обнажаешь?
Касаясь звуками сердец,
О чем так пылко ты вещаешь?

Поешь ты песни вещих муз,
Зовешь к святому идеалу.
О, сколько светлых дум и чувств
Святая лира пробуждала!

Зовут в нездешние миры
Твои мольбы и песнопенья –
В чертоги вечной красоты,
Святой любви и вдохновенья.

Не жаждав славы и похвал
Земных судей самолюбивых,
Какие песни ты слагал
В ночей объятьях молчаливых!

Вещаешь грозно, как пророк,
Ты о грядущих испытаньях,
О том, как грешный мир жесток
И полон злобы и страданья.

О, как тяжел поэта крест! –
Посланник неба одинокий,
Несешь ты миру благовест
Под смех толпы, как смерть, жестокий.

В былых веках – властитель дум,
Избранник муз и жрец искусства,
Гнетет тебя житейский шум
И ранит безразличье чувства.

Взгляни, как пуст ничтожный век
Любви и чести оскорбленья,
Как жалок падший человек,
Не знавший жара вдохновенья.

В очах стеклянных – пустота.
В устах – бессмысленные речи.
Ничтожны думы и дела.
В молитвах – нет с Всевышним встречи.

Расчет бесчестный и разврат –
Властитель их несчастной жизни.
В их душах темных – тьма и ад,
Достойный гневной укоризны.

Звучит меж нас, как грозный гром,
Твое пророческое слово,
И дух оживший потрясен
Струн вещих огненным глаголом.

Быть может, весть твою поймет
Заблудший с чувством содроганья,
И руки к небу возведет
С слезой чистейшей покаянья.

Но знай, бездушен здешний мир.
Не помнят люди как молиться.
Мамона – жуткий их кумир.
Поэтов пристань здесь – гробница.

Будь верен Богу до конца,
Не бойся смерти и страданий,
И стань незыблем, как скала,
Во дни суровых испытаний.

Не бойся. Знай, Господь с тобой.
Молись в дни счастья и печалей,
Возвысь свой дух над суетой
И устреми в иные дали.






Страшный век

О, страшный век!.. Жестокий и постыдный
Век жутких грез и взвинченных страстей!
Быть нерожденным – вот удел завидный.
Безумие – властитель наших дней.

Льют Божий гнев жнецы из грозной чаши.
Как сон исчезли правда и любовь.
В жестокой распре гибнут братья наши
И льется вновь рекой багряной кровь.

Уж близок час суда и испытанья,
И так зловещ укор немой судьбы,
И, может быть, в грядущем с содроганьем
Потомки вспомнят, плача, наши дни.

Во дни злодейств, безумий, ослепленья,
Паденья веры, гибели миров,
Цивилизаций страшного крушенья
Да защитит нас всемогущий Бог.











Утешение

В дни печалей, скорбя истомленной душой
И истерзанный в муках сомненья,
Не желая мириться с несчастной судьбой
И не зная покоя забвенья,
Не вверяешь души ты с надеждой мольбам
И стихи Псалтыря не читаешь,
И забыв словно путь в Бога вечного храм
В одиночестве горько рыдаешь.
Смолкли звуки надежд, смолкли песни любви,
И разорваны струны на лире.
Миражем оказались пустынным мечты
И, как узник, томишься ты в мире.
Ты напрасно взывал к своим братьям в слезах
И искал в их сердцах состраданья,
И неся тяжкий крест на уставших плечах,
Изнываешь в вседневных страданьях.
Но припомни – согбенный под ношей креста
Шел Христос в иудейской столице,
И глумилась над Ним черни злобной толпа,
И в грехах искажались их лица.
Он под тяжестью падал и снова вставал,
Обагренный святой Своей кровью,
И убийц окаянных всем сердцем прощал
Вопреки их вражде и злословью.
Он с любовью вознесся и мукой на крест,
Чтоб отверзнуть святую обитель,
Чтоб звучал в наших храмах с небес благовест
И сиял на кресте Искупитель.
Утопает мир грешный в слезах и крови,
И душа изнывает в тревоге,
Но уверуй в безмерную силу любви
И найдешь утешение в Боге.
Пусть безжалостна к смертным земная судьба
И бежит жизнь к Голгофы подножью,
Но уверуй, мой друг, что не тщетна мольба
И прими в сердце истину Божью.



Дума

О, век безверья – век отчаянных сомнений!
О, как томишься ты здесь, вещая душа!
Твой взор провидческий – иных миров виденье.
Твои мольбы и речь – нездешние слова.
В лохмотьях бренной плоти ты – жилец небесный.
Твой воздух жизни – дуновенье Божьих уст.
Твое узилище – пространства мир наш тесный.
Ты – тайна Божия, шедевр всех искусств.
Во прах вдохнул Творец небесное дыханье
И в этот миг венец творения возник,
Во тьме беспамятства вдруг вспыхнуло сознанье –
Мышленье, чувство, совесть, воля и язык.
И первый звук из уст был зов души молящей,
Святая песнь души – Всевышнему хвала,
Как звездный свод небес, поэта гимн изящный,
Молитва нежная, как трели соловья.
Не такова ль душа твое предназначенье –
Любить, молиться, петь – быть арфою живой,
Благословляя жизнь в порыве вдохновенья,
Быть столь же праведной, как Ангел неземной?
О, как томишься ты – как падший царь в изгнаньи,
Скитаясь много лет в пустыне бытия,
Из чаши жизнь пьешь то радость, то страданье,
И взор возносишь свой с тоскою в небеса!
О, как трепещешь ты пред тайною загробной
И пред вердиктом грозным Божьего суда!
О, как мечтаешь ты о жизни первородной
И жаждешь пасть в объятья Вечного Отца!
Но век несчастный мой – палящий зной пустыни,
Над тьмой былых эпох бряцающий кимвал.
Давно поруганы все Божии святыни.
Давно осмеян миром высший идеал.
О, век неверия – век лжи и отрицанья,
Властитель дум твоих – цинизм и пустота!
Тобой отправлены в зловещее изгнанье –
Во мрак забвения – и вечность, и душа.






Октябрь

Прошло, как сон роскошный, лето,
Пустеют грустные поля
И в золотой убор одеты
Озолоченные леса.
Луга в синеющем тумане,
Листва опавшая шуршит,
Не слышно в рощах щебетанья
И лес задумчиво молчит.
Листва все более редеет
В ветвях поникнувших берез
И ранним утром хладом веет
И зимней свежестью мороз.
Трепещет красная рябина
Багрянцем каждого листка,
Молчит увядшая долина
И дышит холодом река.
В картинах осени печальной
Меланхолическая грусть,
В них всплеск стихии музыкальной,
Печаль о том, что не вернуть.
В них роскошь красок увяданья,
Хандра задумчивой души,
Небес померкнувших рыданья
И мимолетность красоты.
Мрачнеют сумрачные дали,
Везде молитвенная тишь,
И полон думы и печали,
Как очарованный, стоишь
В лесах, где край уединенья,
В полях пустынных, где простор,
И, полон дум и вдохновенья,
На жизнь бросаешь ясный взор.







От заката до зари
            
Как огнь угасшего кадила
Закат багровый догорал,
Ночная мгла на мир сходила
И мир подлунный затихал.
Как будто в струнах отзвучали
Аккорды мысли и труда.
Померкли прожитого дали –
День канул в вечность без следа.
Темнеет тихо сумрак ночи
Над далью северной земли,
И ярко блещут неба очи –
Созвездья, звезды, серп луны.
В душе все мысли и желанья
В одну симфонию слились,
И кто-то шепчет в час молчанья:
«Надейся, веруй и молись».
Быть может, это дух небесный,
Прекрасный Ангел неземной
В юдоли суетной и тесной
Велит жить верой и мольбой,
Иль неба звездного сиянье
Моей души коснулось струн
И стал я полон трепетанья,
Высоких чувств и светлых дум.
Для верных спутников заката
И первой вспыхнувшей звезды
Завеса вечности подъята
Над бездной Млечного Пути.
Но ночь пройдет и вновь с востока
Забрезжит луч златистый дня,
Взойдет сияющее око
И вспыхнет алая заря.







Взглянул я на небо, а там чудеса!..

Взглянул я на небо, а там чудеса!
Там славою звездной горят небеса.
Как будто бы свечи во храме зажгли
И в сумраке чудно сияют они.
И стала светлей и осмысленней жизнь,
И рвется душа моя в горнюю высь.
Над сумраком смутным печальной земли
Таинственно льются в безбрежность лучи.
Созвездья сияют в ночной вышине
И трепет неясный проснулся во мне.
И чудится – выше созвездий страна,
Где нет ни печалей, ни горя, ни зла.


Взглянул я на море – и в бездне морской,
Как в зеркале, звездной блистая красой,
Сияла небес отраженная высь,
И сделалась глубже, таинственней жизнь.
И хочет, томясь в здешнем мире, душа,
Чтоб в ней отразилась небес красота,
Чтоб мыслей высоких сверкали огни
И лились молитв неземные лучи.
Но тщетно!.. Томится она земле,
Звездой одинокой, затерянной в мгле,
И к небу взывает с горячей мольбой,
И жаждет свободы, и жаждет покой.


Взглянул я на степь – и бескрайний простор
Таинственно манит томящийся взор;
Здесь небо слилось с очертаньем земли,
И звезды сверкают так ярко в ночи;
Здесь думам – раздолье, а сердцу – покой,
И душу не мучат печали с тоской,
И радость клокочет в ожившей груди,
И кажется счастья пора впереди;
Здесь ветер как вестник свободы шумит;
Здесь каждая ночь вдохновенье сулит;
Здесь легкой, как сон, вдруг становится жизнь,
И в звездах пылает небесная высь.


Взглянул я на горы с их дикой красой,
Вознесшейся к небу над кроткой землей –
Над зеленью рощ и цветущих долин,
И вижу – взлетел с одичалых вершин
Взмывающий к небу могучий орел,
Вперяющий в выси пронзительный взор.
О, если бы мог я крылами взмахнуть
То к сферам надзвездным открылся б мне путь,
И вмиг бы разверзлась небесная высь,
И стала б свободней, прекраснее жизнь!
И в этот блаженный и радостный миг
Я б счастье небесное в жизни постиг.
































О как таинственна природа…

О как таинственна природа
В морей безудержных волнах,
В созвездьях ярких небосвода
И льдом окованных горах;
В тот миг, когда весны цветенье
Волнуют сердце, мысль и дух,
И в рощах соловьино пенье
Ласкает упоенный слух;
Иль в дни осенние, когда
Бледнеют сумрачные дали
И, полны грусти и печали,
Стоят пустынные поля.
Во всем есть тайна и краса.
Во всем есть блеск очарованья –
В журчаньи вешнего ручья,
В осенних красках увяданья,
В прибрежном пении волны,
В лучах рассвета и заката,
В громах грохочущей грозы.
И все ж, душа тоской объята…
Не в силах бренная земля
С красой затейливой природы
Мне дать того, что жажду я –
Покоя, счастья и свободы.
И что все празднество весны
И прелесть дней цветущих мая
Пред тайной истинной любви
И красотой нездешней Рая?














Покуда Муза не сойдет…

Покуда Муза не сойдет
К певцу с улыбкой благосклонной,
О как томится он и ждет,
Печали несказанной полный!

Душа его, как степь, грустна,
И жизнь томит гнетущей скукой,
И сердце страшная тоска
Грызет невыразимой мукой.

Задумчив, мрачен и угрюм,
Как океан во дни ненастья,
Он полон тайных чувств и дум,
Лишенный в жизни здешней счастья.

Но час таинственный придет –
О миг блаженный упоенья! –
И Муза в душу изольет
Фиал небесный вдохновенья.

Печаль исчезнет, будто сон,
И зазвучит так сладко лира,
И струн оживших чудный звон
Наполнит веянья зефира.

Душа, как ясный день, светла,
В очах – нездешнее виденье,
И грянет в росчерке пера
Досель небывшее творенье.

В нем – думы тайные певца,
В нем – чувств высоких воплощенье,
В нем – мелодичная краса,
Души скорбящей исцеленье.








Вгляделся ль ты в страдальца грустный взор?..

Вгляделся ль ты в страдальца грустный взор,
Печали и душевной боли полный?
В очах его – смеющимся укор,
В устах сомкнутых – вопль мук безмолвный.

Огонь в глазах его давно потух,
Душа его как будто онемела.
О как печален жизни здешней круг!
Здесь страждут и душа и дух и тело.

Как жить, когда на свете правды нет?
Как быть счастливым, если всюду горе?
Взойдет ли правды и любви рассвет
Над слез безбрежным и бездонным морем?

Сумеет ли поющей арфы звук
Утешить бедных, падших, угнетенных,
Их души исцелить от тяжких мук,
Их взоры вознести в чертог спасенных?























Язык

С тех пор, как жизнь, душа и лик
Даны природе человечьей,
Мы обладаем даром речи
И мысль слагается в язык.

Язык есть чувств и мыслей звук,
Душа, звучащая в глаголе,
Вселенная, что скрыта  в слове,
Мелодия надежд и мук.

Язык – рапсодия в словах,
Оправа мысли и сознанья,
Поэма счастья и страданья,
Жизнь, изреченная в речах.

Как многогранен наш язык!
Как речь поэтов музыкальна –
То вдохновенна, то печальна –
Бессмертных образов родник.

Язык – осмысленная речь:
И звук, и образы, и слово
Раскрыть скрижаль души готовы –
Неизреченное изречь.


















Как хочется…

Как хочется душе покоя и свободы.
Как хочется орлом взметнуться в небеса.
Как хочется узреть нетленный храм природы
И воздухом дышать иного бытия.

Как хочется не знать сомнений и печали.
Как хочется не знать страданий и тревог,
И небу распухнуть всю душу, как скрижали,
И верить, как дитя, что благ всесильный Бог.

Как хочется любить всем сердцем и молиться.
Как хочется пройти достойно жизни путь,
Чтоб в мире суеты и скорби не томиться,
И в свой последний час с надеждою уснуть.

Как хочется войти в небесные чертоги,
Где сгинули б навек сомненья и печаль,
Где праведные все блаженны словно боги
И вечности светла сияющая даль.























Дума

Однажды солнце догорало
Багряным заревом вдали,
И песнь небесного хорала
Звучала музыкой души.

Восторга светлое мгновенье
В глубины сердца залегло.
Но отчего в душе томленье
И грустью полнится чело?

Прощальный луч вдали бросала
Небес вечерняя заря,
И в темном небе угасала,
И все сильней сгущалась мгла.

Объятый думою печальной,
С тоскою глядя на звезду,
Я наблюдал как отблеск дальний,
Как в вечность, канул в полумглу.

Темнела в сумраке глубоком
Небес далеких синева,
И ночь, грядущая с востока,
Легла на сонные поля.

Не так ли жизни наши канут,
Как луч прощальный, в смерти мглу?
Скажи мне, Боже, кем я стану?
Узрю ли вечности зарю?

Увижу ль жизни обновленной
И счастья ангельского край?
Увижу ль как во тьме вселенной
Вдруг вспыхнет вечным светом Рай?








Муки памяти

Бывают в нашей жизни дни,
Когда страшат былого дали –
Ожившей памяти листы
Полны немыслимой печали.

В те дни взволнована душа
И нет от прошлого спасенья,
И миновавшие лета
Не тонут в сумраке забвенья.

В те дни забытых прежде мук
Всплывают мрачно вереницы –
Боль сожалений и разлук.
Скажи, мне плакать иль молиться?

Скажи, как душу уберечь
От горьких дум и сожалений,
Когда ее уж начал жечь
Огонь немыслимых мучений?























Время осеннее, время ненастное…

Время осеннее, время ненастное…
Сердце объято тоскою неясною.
Ливень осенний – природы рыдание.
Скрыта печаль в красоте увядания.

Осень печальная, осень унылая…
Грустно смотреть на поля сиротливые.
Хмурится небо, объятое тучами.
Плачет над речкою ива плакучая.

Небо дождливое, небо печальное…
Крик журавлиный как песня прощальная.
Шорох листвы и ветров завывание,
Хмуро лесов опустелых молчание.

Сумрачны осенью рощи молчащие.
Сумрачны осенью дали манящие.
Ласки не дарит нам утро холодное.
Грустью овеяно царство природное…



















Звезда над пропастью горит…

Наши дни висят на конце веков – над бездною вечности.
Святитель Филарет Московский

Звезда над пропастью горит,
То жизнь моя у края бездны.
Неужто я во тьме исчезну?
Что вечность смертному сулит?

Бегут текучие века,
Сменяя звенья поколений.
Что жизнь моя? Лишь цепь мгновений,
В глухой ночи огня искра.

Куда история течет?
Куда уносится былое?
Река времен в какое море
Волною жизни все несет?

Пусть пред вселенной мы малы,
Пусть мера жизни – скоротечность,
Но сквозь века сияет вечность,
А души – целые миры.













Бывает час в предверьи ночи…

Бывает час в предверьи ночи,
Когда померк злакудрый день,
Вмиг сумерек ложится тень
И звезды прозревают очи.

Темнеет сумрачная даль
И сны уж грезы навевают,
И думы сердце обжигают,
Как соломонова печаль.

В тот тихий час в предверьи сна
Вновь восстают воспоминанья,
Как строки давнего признанья
Давно сгоревшего письма.

Жизнь не исчезнет без следа,
И память сердца не истлеет.
Дух жизни над прошедшим веет.
Былое сбережет душа.























Горящая свеча

Во мраке ночи беспросветной,
Едва пылая у окна,
Как светоч в сумраке заветный,
Горит грошовая свеча.

В ее огне – краса заката,
Но зыбок пламень огневой.
Зачем же сердце вновь объято
Неисцелимою тоской?

Как в вечер солнца луч прощальный,
Как шепот ветра в полусне,
Как звуки музыки печальной,
Свечи мерцанье в полутьме.

Гляжу в огонь – во мгле пылает
Свеча, колеблясь и дрожа.
Что сердце смертное терзает?
О чем задумалась душа?

Ужели я в свече горевшей
Загадку жизни разгадал,
А рок лучины догоревшей –
Наш неминуемый финал?


















Уходит день пережитой…

Уходит день пережитой
В лучах томительно-прощальных,
И меркнет всполох золотой
На небе осени печальной.

На мир ночная тень легла
И будто замерла природа,
И ярко вспыхнула звезда
В дали безбрежной небосвода.

Кочуют тучи вереницей
По небу полночи родной,
И, будто Ангел бледнолицый,
Восходит месяц над землей.

В пустыне сумрачного неба
Мерцают звездные огни,
И в царство темное Эреба,
Как в бездну, льют свои лучи.























В синеющей дымке тумана…

В синеющей дымке тумана
Застыла осенняя ночь.
Томительный звук фортепиано
Унес сновидения прочь.

Луна над унылою чащей
Льет с неба ночного лучи,
А звук исчезает дрожащий,
Как в бездне, в полночной тиши.

И сердце томит мое что-то,
Когда в гробовой тишине
За нотой скончается нота
И грусть нарастает в душе.

С каким-то нежданным надрывом
Окончен Шопена этюд,
И чуткое сердце изныло
В тиши онемелых минут.

Лишь мятник в сумраке ходит,
Серпом отмеряя часы,
И в бездну былого уходят
Мои невозвратные дни.

Как будто напев погребальный,
Мне слышится лира часов,
И звук ее с вечности тайны
Срывает страшащий покров.













Грезы в осеннем саду

Вдали от городского шума
Люблю бродить среди аллей,
Когда возвышенная дума
Витает над душой моей.

В багряных красках увяданья
Дрожит осенняя листва.
В саду вечернем час молчанья.
Везде покой и тишина!

В тиши задумчиво внимая,
Как песни, шелесту берез,
Мой дух как будто улетает
В страну счастливых, райских грез.

И грезит – зори золотые,
Любви и правды торжество,
И как кудесники святые,
Ликуя, славят Божество;

Как обновилась вся природа
И вечной жизнью расцвела;
Как Духом жизни и свободы
Навеки смерть побеждена.












Тютчевские грезы

Когда взираю я на звездный небосвод,
Горящий в сумраке вселенского молчанья,
Иль взор уносится в бескрайность темных вод
И в сердце полнится восторг и трепетанье,
То я в глубокое раздумье погружен,
Лицом к лицу стоя пред бездной роковою.
Все мимолетное – исчезло, словно сон,
И вечность чудится мне тайной мировою.


А сердце чуткое взволновано в груди,
И жаждет с вечностью необозримой слиться,
И изнывает от немыслимой тоски,
И рвется в горний мир, как рвется в небо птица.
В тот миг мне грезится, что всюду красота
И ночью явлено величие творенья:
Как бездна звездная разверзлись небеса
И в бездне вод морских застыло отраженье.


В тот миг таинственный видений и чудес
В бескрайнем сумраке вселенского молчанья
Как будто вижу я святилище небес,
И полон тихих дум, надежд и трепетанья.
И сходят Музы в мир земного бытия,
Как в снах пророческих – загадочно-неясных,
И будто музыку я слышу в их речах –
В речах таинственных, священных и прекрасных.














В преддверии ночной грозы

Уже вдали златой закат
Сиял последними лучами.
Уж звезды первые горят
Над живописными холмами.

Бегут сребристые ручьи,
Журча, в долине полусонной,
И веют травы и цветы
Своим дыханьем благовонным.

Во мгле ночной уж мир почил
И дремлет чуткая природа,
Копя избыток тайных сил
Под лунным оком небосвода.

Но там, вдали, уж гром гремит
И блещут ярые зарницы,
Как будто в тьме ночной скорбит
О чем-то Ангел светлолицый.

Уж ветер песнь свою поет
И тучи с юга надвигает.
Еще мгновенье… дождь пойдет
И вспышка молний засверкает.


















Как странник в сумрачной пустыне…

Как странник в сумрачной пустыне,
Бредет средь нас порой поэт –
Скиталец одинокий в мире.
Как чужд ему наш шумный свет.

То духом весел, то угрюмый,
Во власти грусти и тоски,
То околдован тайной думой,
То полон веры и любви,

Меж нас бредет во тьме печали,
Но взор подъемлет к небесам,
А там – сияющие дали,
Отрада сердцу и очам.

Архангел грозный и могучий
В деснице с огненным мечом
Вдохнул в поэта пламень жгучий –
Обжег божественным огнем.

И заструилось вдохновенье
В его восторженной душе.
И вмиг святое изумленье
Излилось в песни и мольбе.

В сей миг таинственно-чудесный
Ликует сердце и поет.
Внимая музыке небесной,
Избранник слезы счастья льет.

Восторги, страсти, думы, муки –
Глас скоротечной жизни стих.
Звучат иных мелодий звуки,
Переливаясь в чудный стих.








Есть у зимы свое очарованье…

Есть у зимы свое очарованье:
Застыли в мантиях заснеженных леса
И веет свежестью морозное дыханье,
А лунным светом озаряются снега.

Горят алмазами бескрайние равнины –
Просторы русские в сияющих снегах,
Иль, как хрусталь, сверкают горные вершины
В час утра ясного и в сумрачных ночах,

Иль снежной думкою окутан вечер мглистый
И тихо кружится снежинок хоровод.
Еще минует час… и месяц серебристый
Взойдет, как ночи царь, на звездный небосвод.

А ночи звездные, как Херувим стоокий,
На блеск озер застывших смотрят с высоты,
На рек замерзнувших зеркальные потоки,
На царство снежное чарующей зимы.























Чудная ночь

В объятьях ночи голубой
Так сладко дол цветущий дремлет
И в небе месяц золотой
Меж звезд сияет над деревней.

Плывут неспешно облака
Над среднерусскими холмами,
А вдалеке шумит река
И ветер веет над полями.

Кругом раздолье и покой.
Как будто замерли березы
И тихо зреют в тьме ночной
Души таинственные грезы.

И в звездах небосвод горит
Над зеленеющей долиной,
А сердце, как струна, дрожит,
Когда в небесные вершины

Вознесся восхищенный взор,
А там – сияет храм священный
И славит светлых духов хор
Величье Зодчего вселенной.

Там смертной жизни места нет.
Там исчезают смертных муки.
Там не довлеет бремя лет
И замирают мира звуки.

Там нет для радости конца.
Там вечны жизнь и вдохновенье.
Там душ и Ангелов гласа
Слились в едино песнопенье.






Былое

Стою, задумчив, над Окой,
Смотря в ее седые воды,
И вижу я – былые годы
Текут неспешно предо мной.

В них то, что было и прошло –
Цветущих лет моих мечтанья,
Надежды, думы и страданья –
Все, что в былом погребено.

Неужто это снится мне
Иль то не сонное виденье,
А жизни, жизни откровенье –
То, что сберечь дано душе?

С какою жгучею тоской
Душа по прошлому изныла!
Но что прошло – невозвратимо.
Все унеслось времен рекой.

Как тайны дно морей таит,
Былое в тьме веков сокрыто,
Но все, что было пережито –
Все память сердца сохранит.












Ива

В вечер осени унылой,
Озаренная лучом,
Грезит замершая ива
Над хладеющим прудом.

Что за тайные мечтанья?
Что за думы и покой?
Это – час очарованья
Тихой, грустной красотой.

В вечер ясный и бесшумный
Душу снова увлекли
Очарованные думы,
Очарованные сны.

Расскажи, зачем ласкаешь
Ты лозой хрустальный пруд
И с лучом златым играешь
В неге замерших минут?

Гаснут дали золотые.
Меркнет синий небосвод.
Звезды смотрятся ночные
В гладь мерцающую вод.

Дремлет сникнувшая ива
Над сияющим прудом
В ночи осени унылой,
Осененной тихим сном.

И шуршит так тиховейно
Золотистая листва
На раскидистых деревьях
До туманного утра.





Вечер поздней осени

Поздней осени вечер угрюмый.
Веют холодом ныне ветра.
Навевая печальные думы,
Воцаряется в сердце тоска.

Где же ты, красота увяданья?
Где же осени лес золотой?
Я как будто бы слышу рыданье
Хмурой рощи с опавшей листвой.

Поздней осени вечер печальный,
Как мелодия грустных сонат.
Как мгновение встречи прощальной
Заунывно шуршит листопад.

Есть какая-то грустная тайна
В тишине опустелых полей,
В сонных ив у реки трепетаньи,
В меланхолии лунных ночей.























Памяти Николая Рубцова

Я стою, замерев пред иконой
В полумраке, с зажженной свечой,
С ясной думой, как высь небосклона,
С сокровенной и тихой мольбой.

Над бескрайней и вольною Русью
Голос твой уж давно отзвучал.
Отчего же пронзительной грустью
Мое сердце твой стих овевал?

Оттого ли, что тихие думы
В твоих песнях протяжно звучат,
И врачуют рассудок угрюмый,
И о вечном душе говорят?

Оттого ли, что вещие грезы
Ты в печальных стихах описал,
И в крещенские умер морозы
Как за год себе сам предсказал?

Промелькнули бегущие годы
И сошел ты во гроб молодой.
Отстоял ли ты знамя свободы
И обрел ли желанный покой?

Не опишет обычное слово
Те волненья и думы души,
Что поведала лира Рубцова
В безвозвратно ушедшие дни.

Были дни и та лира звучала
Незабвенно над Русью моей.
Пусть сияет рубцовская слава,
Как звезда неоглядных полей.








Снежной дымкой окутан весь город…

Снежной дымкой окутан весь город.
Тихим вечером падает снег,
И стою я, зимой очарован,
Восхищенной красой человек.

Я гляжу в серебристые дали,
А вокруг никого. Тишина…
Выпал снег – и забылись печали,
И душа светлой думой полна.

В небе месяц сквозь дымку сияет,
Озаряя заснеженный сад,
И серебряным блеском сверкает
В лунном свете деревьев наряд.

Восхищен я зимы красотою.
На душе моей чудный покой.
Словно Ангел с безмолвной мольбою
Пролетал в этот миг над землей.























Душа моя опять грустна…

Душа моя опять грустна,
Как в небе сумрачном луна,
Как поздней осени сады,
Как Оссиановы стихи.

Скажи же мне, что сердцу жаль?
Откуда тихая печаль?
Почто листвы осенней шум
Навеял сонм печальных дум?

Зачем щемящая тоска
Терзает смертные сердца?
Ужель дано нам лишь мечтать,
Чтоб счастье в жизни испытать?

Так в чем же счастье и покой?
Мне тайну эту приоткрой.
Лишь в вечном – в вере и любви –
Отрада вечная души.























Случалось – снились мне о счастье сны…

Случалось – снились мне о счастье сны:
В них явью стали чистые мечты;
В них грезилось, что я навек с тобой;
В них каждый миг – блаженства миг святой.

На сердце нет печали и тоски.
Лишь чувство несказанное любви.
Лишь жизнью упоенье без конца.
Лишь радость, что сулят нам небеса.

И снилось мне, что блеск твоих очей
Был неба звездноокого милей,
Как ночи южной дивный свет луны,
Мерцающий в красе морской волны.

Ты вся была прекрасна и чиста,
Как неба лучезарная звезда,
И златокудро-вьющейся волной
Спадал до плеч твой локон золотой.

Но день настал – развеян чудный сон.
Проснулся я – печален и смущен.
О, где же ты, обитель светлых грез?
Почто в душе печаль и горечь слез?

О, где же ты, властитель снов – Морфей?
О счастье грезы снова мне навей.
Зачем мне жизнь без счастья и любви?
Моя любовь, о, где же, где же ты?

Неужто мы расстались навсегда?
Неужто наше счастье – лишь греза?
Я верю всем невзгодам вопреки
В бессмертье и всесилие любви.

Как мне твою улыбку позабыть?
Как образ твой и душу не любить?
Любовь к тебе в душе моей навек.
Пока люблю, я – жив, я – человек.



Дума о смертном часе

Когда минуют жизни годы
И грянет смерти грозный час,
Умчится ль дух мой в мир свободы?
Услышу ль я Господень глас?

Мелькнет ли жизнь передо мною
Мгновенной падшею звездой?
Взволнует сердце ли былое?
Блеснет ли грусть в очах слезой?

Пойму ли смысл я страданья?
Простить обидчиков смогу?
Уйду ли в вечность с покаяньем,
Вложив всю жизнь души в мольбу?

Пожну ль с обрядом погребенья
Свободу духа и покой?
Низвергнусь в вечный мрак забвенья
Иль буду в памяти живой?

Очищу ль сердце от печали?
В душе ль надежду сберегу?
Увижу ль вечной жизни дали?
Тоску ль по Богу утолю?

Почтут ли дальние потомки
Поэта искренней мольбой
Иль лиры жалкие обломки
Потонут в Лете роковой?

Когда из тленья возродится
Для вечной жизни наша плоть
И мир навек преобразится,
Что скажет мне в тот миг Господь?

Войду ль в обители святые
И счастье Рая обрету
Иль кану в бездны огневые –
В мученья Ада, в смерти тьму?













Глас вопиющего в пустыне










Жизнь без святынь и идеалов

Я неисправимый идеалист; я ищу святынь,
я люблю их, мое сердце их жаждет, потому что
я так создан, что не могу жить без святынь…
Ф.М. Достоевский


Нет, не могу я жить затерянный в толпе,
Смеющейся над святость жестоко,
Не верящей Писаньям и мольбе.
Уж лучше жить, как инок, одиноко.
Как можно жить без веры и любви?
Зачем мне жизнь без высших идеалов?
Как горько зреть, что мир наш – царство лжи,
И слушать речи хамов с пьедесталов.
Нет, лучше мне с пророками страдать
И разделять молитвы их и думы,
Чем все святыни Божии попрать
И жизнь отдать во власть страстей безумных.
Мне скорбно жить на суетной земле,
Где всех поэтов ждет венец терновый,
Где безучастны к плачу и мольбе,
Где царствует закон зверей суровый.
Где мудрецов с презрением толпа
Насмешкою клеймит и осуждает,
Где скорбь души – синоним бытия,
Где жизнь нас на бесчестье обрекает.







Как и прежде, с нами Бог...

…теперь век настал бездушный…
И.А. Бунин


В наш жестокий век молчат пророки,
Затаились в кельях мудрецы,
Средь толпы поэты одиноки
И как чаши скорби – их мольбы.
Неужели, Боже, не осталось
На земле подвижников святых,
Вера чья в страданьях закалялась
И спасала падших и больных?
Неужели мир наш многогрешный
Позабыл совсем о небесах,
И в скорбях страдалец безутешный
Не взовет к Всевышнему в сердцах?
Нет, Творец всеблаг, навеки с нами
Господа небесная любовь,
Как и прежде, Бог с Его сынами
И в священной чаше – Его кровь.
Как и прежде, Дух Святой вселяет
В сердце богомольцев благодать,
И из мертвых души воскрешает,
И дарует Бога нам познать.
Как и прежде, на небе святые
Со слезами молятся за нас,
И юдоли все потряс земные,
Как и в оны дни пророков глас.








Как скорбно жить среди поэтов измельчавших...

Как скорбно жить среди поэтов измельчавших,
Не знающих зачем нам жизнь дана,
Ни истины, ни Бога не искавших,
Изведавших порок и страсть до дна.
Нет утешенья!.. Нет средь нас пророка
С пылающею речью на устах.
В наш смутный век душе так одиноко,
А сердце беспечально лишь в мольбах.
Как скорбно жить среди толпы бездушной,
Смеющейся над таинством любви,
И лишь страстям бесчисленным послушной,
И руки обагряющей в крови.
И нет отрады для души смущенной,
Подточенной сомнения червем,
Пусть воля ее к правде непреклонна,
Но предстает ей жизнь – кошмарным сном.
К чему же черни пошлой изумляться
И сетовать на этот грешный мир,
Где над святыней подлецы глумятся?
Для них ничто – Псалмы, Платон, Шекспир…











Поэтическое послание С. Сорокоумову

Напрасный труд – нет, их не вразумишь, -
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Ф.И. Тютчев


В кумир Европу ты возвел
И Запад пошло прославляешь,
И жизнь к материи низвел,
И атеизм ты почитаешь.
Твердишь о благах просвещенья,
А сам Псалтырь не открывал,
Не веришь в Божье Откровенье
И смысл жизни не познал.
Мечтаешь гордо о науке
И громко чествуешь прогресс,
Но Бога страждущего муки,
В эру технических чудес,
Предал забвенью вероломно
И грезишь пылко либерал,
Чтоб в мире Божьем грандиозно
Свободы дивный век настал.
Но где свободу ты узрел
Среди циничных либералов?
Их легион – живой пример
«Цивилизованных вандалов».
Для них Священное Писанье –
Насмешек злобно-едких цель.
Для них молчит веков преданье,
Им скучен Дант и Рафаэль.
Они цинично отвергают
Свободу духа – Божий дар,
И за свободу почитают
Земных страстей девятый вал.
Для них закон земли – фетиш,
А Запад – высший эталон,
Но зло в сердцах не победишь
Напором власти и реформ.
И что пред смертью неизбежной
Наука, техника, закон?
Мечты о жизни безмятежной
Развеет смерть как беглый сон.
Так где искать освобожденье
От смерти, тления и мук?
В чем обретем мы избавленье?
Где нет ни боли, ни разлук?
Не либеральные мечтанья
Избавят мир от горьких слез,
А Дух любви и состраданья
И свет несущий нам Христос!




















Война

Всеобщая война – вот тот темный
сатанинский облик мировой жизни,
который таился раньше под покровом культуры
и в действительности господствовал над нею,
приспособлял ее к себе; теперь покрывало сброшено,
сатана обнажился, мир стал адом.
Е. Трубецкой


Война!.. В сраженьях гибнут братья,
Царит бессмысленный раздор,
Звучат призывы и проклятья
Повсюду смерть встречает взор.

Война – стихия истребленья,
Души скорбящей страшный крик,
Кровопролитные сраженья
И жизни нашей темный лик.

Война – эпохи час кровавый,
Плач безутешных матерей,
Цена венка геройской славы
И чаша горькая скорбей.

Война – миров опустошенье
И жатва смерти роковой,
Народов гибель, царств крушенье,
Раздор меж братьев вековой.

Война – мать мщенья и страданья,
Вина неисцелимых ран,
В сраженьях сердца трепетанье,
Жестокой смерти мрачный храм.

Война – губитель поколений,
Явленье Ада на земле
Отец – грехов и преступлений,
Борьба добра и зла в душе.

Война – несется жнец крылатый
Над обагренною землей,
Настал кровавый час расплаты
За гнет неправды вековой.

Война – царей ниспроверженье,
Предвестник многих похорон,
Во храмах плачущих моленье –
Мольбы о мире, плач и стон.

Война – исчадье страшной мести
И подвиг жертвенной любви,
Защита веры, правды, чести
И царство боли, зла и лжи.

Война для смертных испытанье,
Над жизнью нашей грозный суд,
Державы зыбкой содроганье
И ужас роковых минут.
















Трагедия обреченного мира

Нет совести без памяти…
Д.Лихачев


Как не скорбеть мне опечаленной душою,
Смотря на этот мир разврата и сует,
Где все поругано презренной клеветою
И для страдальцев утешенья в жизни нет?
Как не предаться мне Иова размышленьям,
Когда в ответ на многоскорбные мольбы,
Звучит как реквием надеждам и моленьям
Небес молчание – глаголы пустоты?
Как не взойти мне в башню вслед за Аввакумом,
Чтоб к Вседержителю отчаянно взывать:
«Злодей в почете, праведник же в горьких думах
Здесь обречен свой век несчастный доживать»?
Как не взывать к Творцу, когда невинных слезы,
Взмывают ввысь – из мира скорби в небеса,
А на земле гремят вражды кровавой грозы,
И в нераскаянных сердцах любовь мертва?
Как не печалиться, коль нет в нас уваженья
Ни к песням лиры, ни к Писаньям, ни к душе,
А мудрецы былых эпох – ушли в забвенье,
И состраданья не найти уже нигде?
Как не предаться мне томящей дух печали,
Когда распят Христос и кровью обагрен,
Но помним в жизни мы своей о том едва ли
Какую муку на Голгофе принял Он.







Ночь Валтасара
 (поэма)

Ночь Валтасара. Пир гремит,
Как стон предсмертный Вавилона,
И царь с вельможами сидит,
Являя блеск и славу трона.
И пить вино из чаш священных
В безумной спеси он велел,
И с уст пороком оскверненных
Хулу на Господа возвел.
И в этот час перста явились
Творцом ниспосланной руки,
И буквы огненны чертились
На бледной извести стены.
И начертанья предрекали
Свершенья Божьего суда,
И страх, и трепет нагоняли
На душу смертного царя.
И он, узрев сие виденье
С лицом бледневшим задрожал,
И будто в страшном исступленьи
На зал весь громко закричал:
«Ведите магов Вавилона
И всех халдейских мудрецов
Раскрыть пророчество у трона
И разгадать значенье слов».
Мудры ученые Востока,
Наук и знаний их не счесть,
Но не было средь них пророка,
Чтоб надпись дивную прочесть.
И видя трепет Валтасара
И бледный вид его лица
Царица умная сказала,
Совет властителю даря:
«Вели пророку Иудеи
Пред повелителем предстать,
И то, что не могли халдеи
Духовным оком разгадать.
И сны, и притчи, и виденья,
Мудрец сей ране толковал,
И всякой книги разуменье
Ему Всевышний даровал».
И вот пред взором властелина
Стоит провидец Даниил,
И царь, поклявшись на светила,
К пророку слово обратил:
«Мудрец, коль надпись разгадаешь
И смысл тайный слов поймешь,
То милость царскую познаешь –
И власть, и славу обретешь».
«Мне ни к чему дары земные» –
Звучал пророческий глагол, -
«А строки эти роковые
По высшей воле я прочел:
Исчислил Бог дни Вавилона
И ты, царь, взвешен на весах –
И власть, и царство, и корона,
Легки твои как бренный прах».
Пророка речь еще звучала,
А враг уже стоял у врат,
Когда же солнце воссияло,
То пал двуречья древний град.
Звезда погасла Валтасара
И царь Халдейский был убит,
И перс, увенчан грозной славой,
Над всем Востоком уж царит.












Наше поколение

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно…
М.Ю. Лермонтов

Наше поколенье духом измельчало!..
Нет средь нас пророка с огненной душой,
Чья бы жизнь звездою путь наш освещала,
Чья бы речь гремела мощью неземной.
Нет в нас веры в Бога – в тягостных сомненьях
Мы влачим бесцельно жизни жалкой дни,
Нрав свой развращая в праздных развлеченьях
И томясь ужасно, гибнем от тоски.
Нас не восхищают чудеса природы.
Не кипят в нас чувства, не трепещет грудь;
Мы алтарь низвергли правды и свободы,
И понять не в силах мы эпохи суть.
Нас с рожденья мучит тяжкий гнет безверья
И цинизм бездушный – тайный наш завет.
В век наш безотрадный ложь и лицемерье
Души отравляют с самых юных лет.
В наши дни в руинах храм святой искусства,
Нет простора мысли, пламенных речей;
Низменны мечтанья и так мелки чувства,
И в главе согбенной нет святых идей.
Много ль в нас найдется мыслей благородных?
Друга ли утешим в скорбный час беды?
Знамя ли поднимем в годы смут народных
И отрем ли слезы страждущих земли?
Нет, мы ищем в жизни низких наслаждений
И сжились безбожно с участью раба.
Если б наш позор бы зрел могучий гений,
Он бы с гневом проклял наши имена.
О, проклятье духу злобы и сомненья
И чинопоклонству льстивого раба;
Пусть навек исчезнут ложь и лицемерье
И вздохнет свободно каждая душа!
Пусть падут оковы рабского бессилья,
Пусть свободы вечной вознесется стяг,
И могучий дух наш вновь расправит крылья,
И хвалой потомок нас почтит в веках.

Слово к гедонисту

Глядишь с усмешкой ты на мир самолюбивой,
Свое ничтожество не в силах осознать,
Как крошка Цахес – плут тщеславный и спесивый,
Привыкший выгоду во всех вещах искать.
В заботах мелочных, в тревогах ежедневных
Живешь вслепую ты, влача свой краткий век.
Ни цели в жизни нет, ни мысли вдохновенной.
Зачем живешь ты, развращенный человек?
К добру и злу душой с рожденья равнодушный,
Не зная светлых чувств, раздумий и молитв,
Как истукан с холодным сердцем и бездушный,
Не знал со страстью ты в душе незримых битв.
Не любишь правды ты, познанья и искусства,
И не желаешь о священном помышлять.
Как низки все твои дела, слова и чувства.
О, как душе твоей приходиться страдать!
О, жертва бедная веков предубежденья,
Зачем увлекся ты ученьем гнусным лжи
И ищешь в жизни здешней только наслажденья
И оскверняешь лик прекраснейший души?
Несчастный циник, друг тщеславный и унылый,
Скажи, зачем на этом свете ты живешь?
Что ждет тебя за гранью сумрачной могилы,
Когда на Страшный Суд ты с трепетом придешь?









Надломленный век

О, век надломленный! Поэту скорбно зреть
Как человек циничен и бездушен,
И пред тельцом златым готов благоговеть,
А Бог живой душе его не нужен.
Как измельчали мы в плену земных забот,
И чужды сделались духовным всем порывам.
Как огрубел до ужаса в невежестве народ,
И места в жизни нет ни мудрым, ни правдивым.
Раздумий Гамлета в дни наши не найти.
Молитв Иова мы понять не в состоянье.
О, жизнь никчемная! Эпоха пустоты!
В нас нет ни веры, ни ума, ни состраданья.
Печальный век! Трагична гениев судьба –
Творцов искусства всех гоненье ожидает,
Их мудрость горькая – толпе невежд смешна,
Их жизнь и подвиг – чернь с презреньем отвергает.
Как одномерен стал и жалок человек.
Сбылись предчувствия Карлейля и Маркузе.
Уж нет пророков в наш опустошенный век,
И нет служителей Премудрости и Музы.
А тот, кто сердцем к Богу с малых лет горел
И кто не мог предать святые убежденья,
Сегодня обречен на нищенский удел
И в муках тяжких сберегает вдохновенье.
Как жизнь вседневная уныла и пошла,
И мысль ночами дух встревоженный терзает:
Зачем же не жил я в прошедшие века?
Зачем Господь меня на гибель посылает?







Памяти Ф. М. Достоевского

О, как истерзана душа твоя страданьем
И сердце пылкое безудержной тоской!
Отчаянье воюет насмерть с упованьем,
Сомненья тяжкие – с надеждой и мольбой.
Как бьется мысль твоя в раздумьях исступленно
Над всеми тайными неисчислимых веков,
И ты, как мученик к распятью пригвожденный,
Не можешь жить без Бога, русский наш Иов.
Как ты измучился на жизненной дороге,
Познав гонения и тяжкий гнет цепей,
И сколько дум, надежд похоронил в остроге.
О, как ты жаждал веры – сын неверья дней!
В твоих раздумьях – духа высшие мученья.
В твоих романах – притч собранье мудреца.
Ты знал как редко в нашем мире всепрощенье,
И как в пороках гибнет вера и душа.
Ты в мертвым дом сошел грехом испепеленных.
Как твой печален лик! О падших ты скорбишь,
Певец униженных, несчастных, оскорбленных.
Не оттого ль ты так задумчиво молчишь?
Ты с болью зрел наш мир безверья, лжи, разврата,
Где грех с рождения клеймит людей сердца,
Где брат готов убить, как Каин, гнусно брата,
Где Сам Господь согбен под тяжестью креста.
Как ты томился, неприкаян в жизни здешней,
И думал: «Если Бога нет, зачем же жить?»
Как часто был в своих печалях безутешен,
Но духом рвался верить, мыслить и любить.
До самой смерти в сердце ныла твоем рана,
И ты слезинкой был ребенка потрясен.
Чрез муки страшные прошла твоя осанна,
Но духом ты не пал в борьбе с вселенским злом.
Не мог ты жить без идеалов и святыни,
Хоть осмеял твои раздумья пошлый век,
И речь твоя – глас вопиющего в пустыне,
И ей не внемлет многогрешный человек.
О, как ты выстрадал свою в мученьях веру!
Сквозь Ад, как Данте, ты не дрогнувши прошел.
Она – упрек лжецу, невежде, лицемеру.
Она – надежды светоч даже в царстве зол.
Все муки сердца, все печали и сомненья,
Как сон, развеял всесвятейший лик Христа.
Лишь в Нем одном – надежда, мудрость и спасенье;
Лишь в Нем одном – святая жизни красота.























Умирающий поэт

Не плачьте надо мной. Уж близок смертный час.
Утихли страсти, что в душе моей кипели,
Но свет надежды в моем сердце не угас
И верен снова я моей заветной цели.

О, Муза мудрая! Как прежде будь со мной,
И не оставь меня у двери грозной гроба.
Молись, Заступница, над страждущей душой
И проводи ее до вечности чертога.

Даруй же, Боже, мне спокойно умереть,
Хоть жизнь моя полна тоски и сожаленья.
Дай мне грехи свои увидеть и прозреть,
Покуда я не стал бездушной жертвой тленья.

Не дай в отчаянье душе моей прийти,
В любви безмерной и предвечной усомниться,
И в жизни прожитой святого не найти,
И перестать Тебе с надеждою молиться.

Во многом, Боже, пред Тобой я виноват…
И все ж услышь мое предсмертное моленье.
И если я сойду душой в кромешный ад,
Дай испытать Твоей любви прикосновенье.









Крест пророка

Среди измельчавших, бездушных людей,
В тот век, когда жребий поэта –  изгнанье,
Под гнетом безжалостным тяжких цепей
Не думай найти у толпы состраданье.
Их сердце не бьется в гранитной груди.
Их души не знают святых убеждений.
С их уст не слетают за ближних мольбы.
Их взору противен не сгинувший гений.
Напрасно могучий и грозный пророк
Зовет их на подвиг возвышенной речью.
Их дух окаянный давно уж увлек –
Дух зла, лицемерья, неверья, бесчестья.
Ученье святое любви и добра
Сердец омертвевших коснуться не может.
Им жить всем привычно под властью кнута;
Свобода их думы страшит и тревожит.
А я не могу дни бесцельно влачить
И жить без раздумий, искусств и моленья.
Уж лучше тогда – умереть, а не жить,
Иль верным святыни испить все мученья.
Пусть в прошлом печали и смерть впереди,
Но счастье земное не трогает душу.
Я буду с пророками крест свой нести,
Но клятву святую Творцу не нарушу.










Роковые вопросы

Прошла безвременья пора –
Настали годы роковые.
Готова ль ты, моя Россия,
Свершить великие дела?

Пришла ль эпоха возрожденья
Культуры, веры и страны
Иль вновь то – гордые мечты,
Предвестье нового паденья?

Взойдет ли русская звезда,
Вновь осенив отчизну славой,
Иль час грядущий – час кровавый,
Повергнет в прах нас навсегда?

Возьмет ли Русь хоругвь святую,
За дело правды и любви
Сразит ли царство зла и лжи,
Иль канет в бездну роковую?













Восстань, певец!..

Восстань, певец! В наш смутный век – восстань!
Прими смиренно тяжкий крест пророка,
Простри к земным народам свою длань,
Взгляни на мир орла всезрящим оком.
Пусть песнь твоя, как вещий гром, гремит,
Пусть правду голос грозный возвещает,
Пусть речь твоя сердца людей живит,
Язвит лжецов и гордых сокрушает.
Восстань, певец! – явись и не молчи.
Пусть речь твоя звучит грозой в пустыне,
Поведай нам, что ждет нас впереди,
Веди заблудших к истинной святыне.
Быть может, будешь ты, как нищий, наг,
И примешь смерть за святость убеждений.
Отвергни все – печаль, сомненья, страх,
И, не страшась, прими венец мучений.
Восстань, певец! – и с властью Божьих слов
Ступай в сей мир – мир злобы и страданья,
Громи кумир вааловых жрецов,
Но полон будь любви и состраданья.
Не угождай ни веку, ни толпе.
Будь как орел могучий и свободный,
Звездою будь, сияющей во тьме,
Будь рыцарем с душою благородной.


















На войне

Разгул неистовый безумья, лжи и зла,
И льется кровь людей багровыми реками –
Ворвалась в нашу жизнь нещадная война
И мир усеяла могильными крестами.

Война пришла – проклятья, стоны, крик угроз,
И чьи-то попраны надежды и мечтанья,
И чьи-то очи полны горьких, жгучих слез,
И жребий многих – плач, потери и страданья.

Война пришла – и пробил час кровавых сеч,
И убивают вновь друг друга в гневе братья,
И занесен над жизнью вновь дамоклов меч,
И речь сменилась воплем боли и проклятья.

Война пришла – гремят раскаты канонад,
В смертельной схватке изощряются державы,
И жизнь низвергнута опять в кромешный ад,
И плачет Ангел вновь над жатвою кровавой.

Война пришла – трепещут смертные сердца,
Предсмертный стон не умолкает над полями,
А с неба скорбный лик забытого Христа
На мир взирает наш печальными очами…

Смогу ли я в бою кровавом уцелеть?
Уберегу ли сердце от ожесточенья?
О, Боже правый, дай мне силы все стерпеть
И не погибнуть в миг вражды и озлобленья.









Будь человеком

I

Будь человеком до конца –
Не отрекайся от святыни,
Не бойся смерти и креста,
Глас вопиющего в пустыне.
В неимоверно страшный час
Невыразимого страданья
Возвысь над миром вещий глас –
Молитвы скорбной воздыханье.
Пускай раздастся сердца крик
Во тьме бессонной страшной ночи;
Взирай – Христа всезрящий лик,
Вглядись в Его святые очи.
Взмолись трепещущей душой –
В груди удары сердца чаще,
И длань прострется над тобой
Руки, таинственно крестящей.

II

Будь человеком до конца –
Учись любви и всепрощенью,
Будь стойким в пору искушенья,
Храни от лжи свои уста.
В те дни, как рушатся миры
И люди в страхе замирают,
Когда спасенья уж не чают
Надежды знамя подними.
В поэта пламенных речах
Восславь величие природы
И дар таинственный свободы,
И помни, жизнь без Бога – прах.
Жизнь наша – это краткий век.
Не жажди денег, власти, славы,
Храни святые идеалы.
Ты – образ Божий, человек.




Былых веков распались звенья…

Былых веков распались звенья,
Искусства пал священный стяг,
И думы вечные – в забвеньи,
Любовь же – редкий гость в сердцах.

Бездушным хладом всюду веет
И гибнет чувство красоты,
И жизнь все более скудеет
В эпоху грез и пустоты.

Как сердце вещее страдало –
Клинком пронзила грудь тоска!
Но это – муки идеала,
То жаждет высшего душа.

Во тьме смеркающихся далей
Я чаю, Господи, святынь,
И след ищу Твоих сандалий
В песках полуночных пустынь.















Позор нашего века

В какой постыдный век мне выпал жребий жить:
Не нужны стали идеалы и свобода,
Привыкли люди жизнь бессмысленно влачить,
И грубы нравы одичалого народа.
Все меньше в жизни правды, смысла и любви.
Все больше гибнет в наших душах человечность.
О, мир жестокий наш! – насилия и лжи.
О, неужели мера злобы – бесконечность?
Повсюду пошлости и хамства торжество.
Куда ни бросишь взгляд – там зрелища разврата.
Не помним мы, что есть добро и что есть зло.
Корыстью сердце в нас от юности объято.
В наш век невнятны стали Данте и Шекспир,
И звуки мощные Бетховена симфоний.
Как низко пали люди, деньги – их кумир.
Весь мир погряз в болоте страшных беззаконий.
Как одномерен стал и жалок человек,
Как мелки стали думы, грезы и стремленья
В наш роковой, постыдный и порочный век –
В век масс восстания, в эпоху потребленья.
Ни чести рыцарской, ни философских дум,
Ни идеалов, ни любви, ни состраданья.
О, как цинична речь, звучащая с трибун!
О, век проклятый! – гений просит подаянья.
Герой эпохи нашей – лживый фарисей.
Как будто вирус беспощадный – лицемерье,
Оно в словах, в делах и в помыслах людей,
Оно – исчадие цинизма и безверья.
Эпохи нашей несмываемый позор
Запечатлен самой историей навеки.
О, скройся подлый век! Померкни ясный взор!
Падите от стыда очей скорбящих веки!







Ответ Микеланджело

Резец над глыбой мраморной звенит,
В очах сверкает пламя вдохновенья:
В тот миг явилось скульптуру виденье
И образ обретал пред ним гранит.
Сомкнуть не смея страждущих очей,
Из камня воплощал он свой шедевр,
Трудясь над ним с горячей, страстной верой
При свете дня и в сумраке ночей…

Окончен Микеланджело проект.
Флоренция застыла в изумленьи.
Народ дивится. Полон восхищенья,
Слагает Строцци к «Ночи» свой сонет:
«Ночь сладким сном в гробнице тихой спит,
Как будто Ангел создал изваянье,
И кажется, что в ней живет сознанье.
Лишь разбуди – и «Ночь» заговорит».

Но мастер строг в оценках и речах.
Глядит на мир он зоркими очами
И, видя смертных с низкими страстями,
Клеймит позором их презренный нрав:
«О нет, мой друг, отрадней камнем быть
В постыдный век бесчестья и паденья.
Не чувствовать, не мыслить – вот спасенье.
Молчи, мой друг, не смей меня будить».











Я не берусь пророчить…

Я не берусь пророчить, но вдали,
Как натиск бури, жизни испытанья,
И тяжкий крест трагической судьбы
Приму я, словно агнец, без роптанья.

Я жить хотел, чтоб мыслить и любить,
Свободным быть, как ветер, и молиться,
С надеждой в сердце верить и творить,
Душой к познанью Истины стремиться.

Мой путь был полон грусти и скорбей,
И не нашел я в людях пониманья –
Им чужд мой дух и грусть моих очей,
Мои надежды, думы и желанья.

Голгофы тень ложится впереди.
Печаль в душе – печаль в глубоком взоре.
Услышит ли Господь мои мольбы?
Смогу ли душу выразить я в слове?

Умру я оклеветанный молвой,
Падет с моей главы венец терновый.
И в этот миг с предсмертною мольбой
Душа покинет этот мир суровый.












Закат эпохи

Как Дант, в провидческой тоске
Закат эпохи прозреваю;
Я вижу, внемлю и рыдаю,
Зовя Предвечного в мольбе.

О, век мой – грозный и больной!
Я вижу страшное виденье:
Как будто в адском исступленьи
Охвачен целый мир войной.

О сколько слез и сколько зла
Во имя власти и наживы!
О как уста коварных лживы
И как порочны их дела!

Как страшен мрак наставших дней
И веет ужасом – до дрожи!..
Внемли моленью, Боже, Боже!
Не покидай нас в дни скорбей.

Вдохни в нас веру и любовь,
Очисти сердце, Боже правый.
В миров крушенья час кровавый
Не дай отчаяться нам вновь.

Как душу в подлый век сберечь?
Как не отчаяться нам в муках?
Как крик души в надрывных звуках
В молитву тихую облечь?

Мы – сыновья кромешных лет
С их болью, страхом и страстями,
Но свят, завещанный веками,
Для верных вечный Твой Завет.

Душа рыдает и скорбит.
На сердце – трепет и тревога.
Мы – род людской, распявший Бога.
Весь мир наш слезами омыт.

Весь мир у бездны роковой,
И дрожь проносится по коже.
Помилуй нас, помилуй Боже!
Склонись над страждущей землей.




























Рыцарь свободы

На 150-летие Н.А. Бердяева

В жестокий век, когда текла рекою кровь
И мир дошел до самых гнусных преступлений,
Когда в забвеньи были вера и любовь
И царства рушились от страшных потрясений;
Когда под тяжестью немыслимых скорбей
Рыдали в ужасе несчастные народы,
И, громко чествуя своих земных вождей,
Попрали стяг священный правды и свободы;
В то время голос твой так мощно зазвучал –
Как рыцарь истовый без страха и упрека
В свой век кровавый ты свободу защищал
Глаголом огненным библейского пророка.
О, если б вняли бы заблудшие тебе!..
Но слово вещее не властно над толпою.
Их думы отданы презренной суете,
Их жизнь проносится под дланью роковою.
А ты – для мыслящих и жаждущих вещал,
И был в свой век «свободы сеятель пустынный»,
И слово уст твоих – пронзало как кинжал
И мыслью полнилось высокой и глубинной.
Ты ведал многое – и жизни бурной шум,
И жребий горестный из родины изгнанья,
Тоску нездешнюю и натиск вечных дум,
Любовь высокую и тяжкие страданья,
И счастье чистое возвышенных минут,
Когда охватывает душу вдохновенье,
И чувства светлые и мысли к сердцу льнут,
И ум возносится к нежданному прозренью.
Когда читаю я творения твои,
То дух мой веянье свободы ощущает,
В них – философии чистейшей родники
И мысль кипучая, что душу обжигает.
В них – плод исканий и раздумий многих лет,
И тайна вещих дум, и плод самопознанья.
В них – жизни горечи, надежды тихий свет
И к человечеству немолчное воззванье.



Мне кажется порой, что нет числа скорбящим…

Мне кажется порой, что нет числа скорбящим
И наш подлунный мир – страдания чертог,
Что нет отрады здесь жильцам земли молящим,
Что плачу и мольбе не внемлет больше Бог.

Томит с рожденья жизнь, как мрачная темница,
И сердца страшный крик не в силах я сдержать.
Пусть мир лежит во зле, но жаждет дух молиться.
Пусть небеса молчат, но как душе молчать?

Как жить мне без любви, без веры и святыни?
Как жить, когда давно развенчаны мечты?
Куда ведет меня скитанье по пустыне
И как заветный путь спасения найти?

Когда же к Книге Книг с раздумьем припадаю
И внемлю в тишине апостольским словам
И в притч библейских смысл таинственный вникаю,
То трепетом полна и думою душа.

Когда же слышу я глаголы вечной жизни,
Сошедшие с Христа святых и мудрых уст,
То чувствую тоску по неземной отчизне
И щемит сердце мне немыслимая грусть.

И жажду я в тот миг припасть к Творцу с мольбою
И слушать Божью речь, как громов сын – Иоанн,
И ум свой просвещать премудростью святою,
И с верой восходить к надзвездным небесам.













Гамлет

С вопросом «быть или не быть?»
Шекспира Гамлет неразлучен.
В сомненьях страждет дух могучий
И жаждет Истину постичь.

Вглядясь глубоким взором в жизнь,
Когда веков распались звенья
И стонут в муках поколенья,
Над тайной вечной бьется мысль.

Смотря на свой циничный век,
Сдержать не в силах содроганье,
Он полон думы и страданья.
Он – настоящий человек.

В века, когда молчат пророки,
Не видно правды на земле
И чужды власти и толпе
Великих книг святые строки.

Но Гамлет – истинный поэт,
Его глаголы – прорицанья,
В них голос думы и страданья,
В них пережитой драмы след.

Раскрывший жизни нашей суть
И отстоявший человечность,
Ушел со сцены Гамлет в вечность,
Закончив свой житейский путь.

А мы – Шекспировы сыны,
В нас мысль бурлит, в нас дышит совесть,
Как нам близка поэта повесть –
Его раздумья и мечты.








На картину Макарий Великий в пустыне

В пустыне ночь и свет луны
Упал на череп безымянный,
Как будто выхватив из тьмы
Осколок прошлого нежданный.
Кто ты, схороненный в песках?
Кем был в давно ушедшей жизни?
Был мудр, праведен в делах
Или достоин укоризны?
В раздумья инок погружен,
Смотря на брошенные кости,
И с грустью в сердце видит он,
Что в мире здешнем мы – лишь гости.
Вдали громады пирамид –
Гробницы древних фараонов,
Столь величавые на вид,
Стоят в веках они безмолвно.
А звезды блещут в небесах,
И в тишине пустынной ночи,
Как будто смерть грядет в песках
И тайну иноку пророчит.
В одной руке ее коса,
В другой часы – песчинок бремя.
И чутко чувствует душа,
Что скоротечно жизни время.
И словно Ангел за спиной
Стоит со свитком Откровенья,
И там Предвечного рукой
Начертано: «Ищи спасенье.
О смерти помни и живи
Надеждой, верой, состраданьем,
Творить добро всегда спеши
И встреть кончину с покаяньем».










Бог и вечность – вот судьи поэта

Бог и вечность – вот судьи поэта.
Лишь у них справедливый вердикт.
Знай, не канет бессмысленно в лету
Красота поэтических книг.

Сколь зла на земле окаянной!
Сколько горя, соблазнов и лжи!
Где же правды триумф долгожданный?
Где же царство бессмертной любви?

Вечных истин священные строки,
Что волнуют умы и сердца,
Завещали потомкам пророки
И поэтов былых письмена.

Знаю, люди – лукавое племя,
Память их, словно сон, коротка,
И уносит в забвение время
Все, что видела прежде земля.

Пусть уносится прошлое в лету
И отвергнет нас века молва.
Бог и вечность – вот судьи поэта,
А отчизна его – небеса.




















Бывают дни – душа болит…

Бывают дни – душа болит,
На сердце страждущем тревога,
И жизнь печалями томит,
А дух мятежный ищет Бога.

Как мимолетны наши дни.
Как зыбко все в подлунном мире.
Что жизнь без веры и любви?
Лишь путь, проторенный к могиле.

Куда уйдет моя душа?
Что ждет ее за тайной гроба?
О, Боже, будь со мной всегда!
Где Ты, там счастье и свобода.

Когда наступит смертный час,
Дай мне с надеждой на прощенье
Излить всю жизнь души в словах –
В глаголах пламенных моленья.

Дай, Боже, силы мне любить,
Не падать духом в час страданья,
Врагов заклятых всех простить
И кануть в вечность с покаяньем.












Моя Муза в терновом венце…

Моя Муза в терновом венце
И с пророков священною лирой.
Ее речи подобны грозе
И полны несказуемой силы.

Как царица из вещего сна,
Она сходит с небес к нам на землю,
И бредет среди смертных она,
Их моленью и ропоту внемля.

Сколько грусти в всезрящих очах –
В них как будто вселенское горе!
Плач о мире в поющих устах
И прозренье в пронзающем взоре.

Не для пошлых и низких забав,
Не для праздной толпы развлечений
Тихо шествует Муза в веках,
Пробуждая в избранниках гений.

Для великого чуда любви,
Для триумфа свободы и чести
Сходит Муза в земные миры
К земнородным с таинственной вестью.

И как гром ее лира звучит,
В тайный трепет сердца повергая,
И пред нею избранник молчит,
Откровеньям священным внимая.









Двадцать лет спустя

Сегодня двадцать лет минуло
С того таинственного дня,
Как муза вещая вдохнула
Огонь божественный в меня.

И разгорелось в сердце пламя,
И свет в сознаньи воссиял,
И идеалов вечных знамя
В тот миг я с трепетом поднял.

Во имя веры и свободы,
Во имя правды и любви
Я возносил дней лучших годы
На муз святые алтари.

С тех пор я вещею душою
Природы таинствам внимал,
В ночи беседовал с грозою
И волн напевы понимал.

Внимал я счастью и страданью,
И чудо! – вечность ощущал,
Когда в священные сказанья
Душой трепещущей вникал.

Пусть грянут жизни испытанья,
Пусть скоротечен смертных век,
Но верен высшему призванью
В союзе с Богом человек.













Клеветникам

Пускай ничтожный хор лжецов
Клеймит насмешкою поэта
И жаждет, чтоб навеки Лета
Сокрыла блеск его стихов.

Напрасно злые языки
Грозят певцу хулой забвенья
И жаждут в адском исступленьи
Погибель зреть его души.

Ни речь лукавая льстеца,
Ни яд коварного навета
Не тронут тихих дум поэта,
Не заклеймят его стиха.

Судья поэта – Сам Творец.
По правде Бог предвечный судит;
Он зрит сердца и тайну судеб,
Воздав возмездье иль венец.














Поэту
I

Как наш постыден век!.. затерянный в толпе
Влачит, как раб, поэт позорные оковы,
И жизни суть познав, не верует мечте
И гибнет, как бедняк, в борьбе с нуждой суровой.
Печалью осквернен святой тайник души –
Источник светлых чувств, молитв и вдохновенья;
И зреет скорбь в его истерзанной груди,
И мучат мысль его бессонные сомненья.
В плену мирских забот, печалей и тревог,
С печальною душой, с нечистыми устами
Не смеет он вступить в святой искусств чертог
И жертвенник венчать нетленными дарами.
Стал нищим и рабом властитель дум и царь,
И муза не сойдет к нему с высот надзвездных;
В руинах храм ее и опустел алтарь.
Как будто нет творцов в юдоли многослезной…

II

А были времена – как гром звучал в веках
Бесстрашного певца святой и властный голос;
Он песней потрясал летящей вдаль сердца
И слезы к небу нес жильцов родного дола.
И речь, как Божий Дух, носилась над толпой,
И лиры глас звучал в столетьях незабвенный;
Он души возвышал над грешною землей,
Пред ним народ стоял коленопреклоненный.
В минувшие века он с смертью спорить мог
И словом побеждать немую мглу забвенья,
Ведь длань Свою простер над ним предвечный Бог
И крест ему послал священного служенья.
А в наши дни поэт – развенчанный пророк,
И он глядит на жизнь с тоской и содроганьем,
И в обществе людском – несчастен, одинок,
Не видит он святынь, не знавших поруганья.



Я вошел с изумленьем в поэзии храм…

Я вошел с изумленьем в поэзии храм,
Где глаголы пророков звучали,
Где пииты блистали, подобно звездам,
И поэмы и песни слагали.

Я услышал пророка Исайи слова
И страдальца Иова моленья,
И внимал восхитительным притчам Христа
И апостола грозным прозреньям.

Предо мною явились Гомера миры –
Я узрел Одиссея скитанья,
Все сраженья и драмы троянской войны
И героев былых испытанья.

О любви и о смерти Овидий мне пел
И поведал легенду Софокл,
Как Эдип, обезумев от горя, скорбел,
Проклиная безжалостность рока.

Я прошел вслед за Данте чрез Ада круги,
Видя ужасы, смерть и мученья,
К свету Божьему рвался из царствия тьмы,
На свободу из уз заточенья.

Суть людскую раскрыл мне провидец Шекспир –
Страхи, думы, надежды и страсти.
Тайны тысяч натур он в стихах изложил,
Виртуоз поэтической власти.

Быстротечным потоком несутся века,
Утекая в безбрежность забвенья,
И порой на очах застывает слеза –
Роковая слеза сожаленья.

Но как звезды мерцают в ночных небесах,
Не подвластные року столетий,
Так и тени поэтов живут в их стихах,
Не подвластные сумрачной Лете.

Вас приветствую, славные братья мои!
Вы – поэты и слава вселенной,
Люди духа и чести, искусства творцы
И хранители тайны священной.

С юных лет я проникся заветной мечтой
Удостоиться с вами сравненья.
С юных лет я ведом путеводной звездой
И постигнул свое назначенье.

Верьте мне – не унижу священный венок.
Я поэт на всю жизнь – до могилы,
А поэт настоящий – почти что пророк,
Он исполнен Божественной силы.

Не оставь меня, Боже всесильный, молю.
Дай мне силы исполнить призванье,
Осени высшей думою душу мою
И дай выдержать все испытанья.

Пусть и впредь раздается поэтов глагол
И звучат песнопения лиры,
Обращая к священному смертного взор
И вселяя в живущего силы.






















Не сжиться мне душой свободной…

Не сжиться мне душой свободной
С печальным миром зла и лжи.
Мне нужен подвиг благородный
Познанья, веры и любви.

Мне нужно знать мое призванье
И верить в высший идеал,
Чтоб превозмочь все испытанья,
Чтоб счастье в жизни я познал.

Я жажду трепетной душою
Коснуться выспренних миров,
Жить непрестанною мольбою,
Вникая в смысл Божьих слов.

Когда в бессонный час с моленьем
Пред Божьим ликом я стою,
То дар нежданный умиленья
Ожившим сердцем познаю.

Душа без Бога жить не может
И рвется в мир небес святой.
Но дума тайная тревожит
О часе смерти роковой.

Когда настанет час исхода
И в вечность всмотрится душа,
Увижу ль я обитель Бога
Иль кану в бездну навсегда?









Сын свободы

Зачем не могу в небесах я парить
И одну лишь свободу любить?
М.Ю. Лермонтов


Я не люблю толпы крикливой
И скучен мне наш высший свет.
Как Ариэль вольнолюбивый,
Я – сын свободы и поэт.

К чему сходиться мне с толпою
И славить алчных вождей,
С их волей к власти роковою,
С их тьмой сомнительных идей?

Не променяю я свободы
На блеск богатства и чины.
Я сочинял стихи и оды
Во славу Бога и любви.

Не нужно мне ни громкой славы,
Ни возведенным быть в кумир.
Души святые идеалы
Дороже мне, чем целый мир.

Как я хотел бы быть свободным,
Как Ангел неба свято жить,
Не зная душ губящей злобы,
Но славить Бога и любить.

Как я б хотел расправить крылья
И в мир небесный унестись,
Где нет ни злобы, ни насилья,
Где вечно счастье, вечна жизнь.

















Музыка души











Элегия в шепоте волн

Над далью морскою закат догорал
И в волнах подобно струне
На скрипке хрустальный аккорд замирал
И отклик рождался в душе.
Гнетущую скорбь и печали земные,
Отбросив как ветхий хитон,
Звучали протяжно просторы морские –
Элегия в шепоте волн.
Жемчужною пеною море сверкает
В лучах бледноликой луны,
И с плеском шумящим молитва слетает
В хрустальных созвучьях волны.
На море полночном прекрасны мгновенья
И звезды горят в небесах,
И дух постигает дары утешенья
В серебряно-звездных лучах.
А сердце поющее волнам внимает
И ветра напевам в ночи,
И душу, элегия волн покоряет
От первой звезды до зари.











Ночь на море

Над морем полночные звезды сияли
И волны вздымались у скал,
И словно симфонию грусти играли,
И гул их как будто рыдал.
Так плакало ночью бессонное море
О мире печалей и мук,
И голос его разлетался в просторе,
И в сердце рыдал его звук.
А в небе безоблачном звезды молились
О детях несчастных земли,
И все, чем страдали мы, жили, томились
С сочувствием зрели они.
Их слезы алмазные блещут во взоре,
И бури стихают в душе,
И даже мятежное полночи море
Внимало их кроткой мольбе.
Печаль и обиды, как сон мимолетный,
С надеждою я забывал,
И дух мой свободный, и дух мой бесплотный
От злобы мирской улетал.












Настала полночь. Тих старинный сад

Настала полночь. Тих старинный сад.
Сияет ночь восточная звездами,
И в воздух льют цветы свой аромат,
И птицы спят, охваченные снами.
А на скамье – письмо твое лежит,
И в душу грусть с тоскою навевает,
И сердце с трепетом в груди моей дрожит,
И вечер тот ушедший вспоминает.
…Раскрыт рояль. Мерцает блеск свечей.
И песнь твоя так нежно зазвучала,
И с музыкой текла в сердца людей,
И в их сердцах пронзительно рыдала.
И пела ты, что вечна лишь любовь,
И счастья нет и не было иного,
И с каждым звуком в душу вновь и вновь
Неслось твое немолкнущее слово.
…С тех пор минули многие лета,
И мы давно друг друга не встречали,
Но стоит вспомнить сердцу те слова,
И нет уже гнетущей дух печали;
И пред очами милый образ твой,
И той мелодии звучанье незабвенной,
И в каждой ноте – радость и покой,
И та поэма о любви нетленной.










На шестую симфонию П. И. Чайковского

Вся жизнь в одной симфонии звучаньях:
Надежды все взволнованной души,
Утраты, достиженья и страданья,
Сомненья, вера, думы и мольбы.
Мечты о счастье в звуках мимолетных
И песнь разбитых на осколки грез;
Пред смертью трепет сердца безотчетный
И горечь всех невыплаканных слез.
Печальных скрипок вещее рыданье,
Мятежных флейт отчаянный протест,
Застывший в звуках возглас покаянья,
И струн надежды стихший благовест.
Души высокой к вечному стремленье,
И скерцо, как насмешка злой судьбы;
Оркестра плач, безмолвие забвенья
И исповедь у роковой черты.
Как реквием в мелодиях скорбящих
Adagio симфонии звучит,
И словно Ангел смерти нисходящий
Творцу ее исход души сулит.










Хвала поэзии

Когда я с трепетом стихи слагать берусь
И силу чувствую святого вдохновенья;
Когда в вечерний час я Господу молюсь
Иль ощущаю перед жизнью изумленье;

Когда я слушаю напевы соловья
И с думой тайною на сердце замираю;
Когда гляжу с тоской в ночные небеса
И унестись от суеты мирской желаю,

В тот миг вхожу, как жрец, в искусства вечный храм,
И покорен неизъяснимой красотою,
Внимаю гениев пронзительным стихам
И потрясен пророков речью громовою.

В тот миг мне грезится мир тайн и красоты
И будто слышатся небес святые звуки;
В них песня дивная надежды и любви,
И тают медленно в душе печаль и муки.

И с уст срывается поэзии хвала –
Души восторженной невольное моленье;
И на очах блистает радости слеза –
Слеза невольная, как чувство умиленья.










На море

Есть музыка и ритм в морских волнах.
Мелодия мне слышится в прибое.
Как будто бард играет на струнах.
Задумчивость в его глубоком взоре.

«Жизнь без любви и воли так скудна» –
Поют душе, вздымаясь тихо, волны.
Прекрасный край! Так чисты небеса
И манит грустный взор простор огромный.

Как мне легко на берегу дышать.
Закат на море – чудное виденье!
Здесь каждый миг – покой и благодать.
Здесь на уста мне просится моленье.

Как чуден звезд над морем дивный свет
И тонет в бездне звездной даль морская!
Так и любви границ и меры нет;
Любовь – безбрежность вечной жизни Рая.












Соловей

В час заката – в час печали
В тихом сумраке аллей,
Огласив немые дали,
Пел влюбленный соловей.

И гремел среди молчанья
Возглас грусти и любви.
В каждом звуке – трепетанье
Очарованной души.

Ночь без сна – мерцали звезды
Над сребристою рекой.
Восставали в сердце грезы
И витали надо мной.

В час разлуки – в час печали
Громко плакал соловей
И неслась в ночные дали
Песнопений грустных трель.

В каждом звуке – воздыханье.
В каждом вздохе – грусть души,
Сердца нежного страданье
И томленье о любви.

Ночь так быстро пролетела –
Восстает в лучах заря,
И все тиши песнь звенела
Тихим плачем соловья.







Дар творчества

Ты удивляешься, что я могу творить
В минуту горя и душевного страданья,
Когда так тяжко и так страшно людям жить
И дни несут душе лишь боль и содроганье.

Пусть жизнь горька, но сердце чуткое поет.
Пусть смерть настигнет нас, но есть за гробом вечность.
К служенью Богу муза вещая зовет
И пробуждает глас небесный человечность.

Земных очей так узок тесный кругозор,
И мы стоим всю жизнь у края темной бездны.
Но подними к небесным далям вещий взор
И устремись свободным духом в край надзвездный.

Как часто страждет в нас бессмертная душа,
Но лишь чудесный зов страдалицы коснется,
И затрепещет сердце звонко, как струна,
И мысль в надмирный край с молитвой унесется.

Поверь, мой друг, я тоже плакал и страдал,
И жизнь свою печальным вздохом грусти мерил,
Но воссиял пред мною Высший Идеал
И я святым глаголам Истины поверил.

В священном трепете в изящный мир искусств
Душа вошла моя, как в храм восходит жрица;
И зазвучали в сердце хоры светлых чувств,
И возжелал мой дух творить, любить, молиться.

С тех самых пор я счастлив даже в дни скорбей.
С тех самых пор я верю – Бог всегда со мною.
С тех самых пор мир стал чудесней и светлей.
С тех самых пор печаль не властна над душою.



Я с малых лет душою возлюбил...

Я с малых лет душою возлюбил
Ночь звездную и первый луч рассвета,
Могучий взмах орлиных мощных крыл
И нежную мелодию сонета.

Я чувствовал – поэзия во всем:
В словах молитв и таинстве молчанья,
В плакучей иве, сникшей над прудом,
В акаций сладостном благоуханьи.

Я слушал в рощах песни соловья –
Созвучие рыдающих мелодий.
Мне пели песни звезды и река,
И музыкой казалось все в природе.

Я отдыхал в тени родных лесов
И зачарован был бескрайней далью
В безбрежность уносящихся лугов,
Манящих и надеждой, и печалью.

Я возлюбил заката тихий час,
Когда грядет немая ночь с востока
И звезды возжигает в небесах,
И светится луны печальной око.

Я возлюбил вершины снежных гор –
Алтарь громадный девственной природы,
Где реет в небе царственно орел,
Где веет дух величья и свободы.







Сумерки

Темнеет. Стихло все кругом
И ива дремлет над прудом.
В саду безмолвном тишина
Раздумий трепетных полна.
Деревья грезят в полусне
И думы тихие в душе.
О, как красив вечерний час,
Когда закат вдали угас
И звезды блещут в полусне
В неизмеримой высоте;
Когда ложится ночи тень
И веет в сумраке сирень,
И внемлет вещая душа
Как величавы небеса!
Простор сияющих небес –
Скрижаль загадок и чудес;
И, смыслы слов ее раскрыв,
Я стал молитвой, я – порыв.
В неизъяснимой тишине
Вдруг стал понятен, ясен мне
Язык молитвы неземной
В мир возносящийся иной.
Я понял, тайна есть везде –
В степях бескрайних и волне,
В полете горного орла
И в малой чашечке цветка,
В сияньи Млечного Пути
И в безднах мыслящей души.
Таит загадку каждой вздох,
А в сердце каждой тайны – Бог.






О, как величественна вещая природа...

О, как величественна вещая природа,
Все дышит жизнью, волей, тайной, красотой –
От звездноокого ночного небосвода
До белой лилии востока полевой!

В лучах заката сердце щемит грусть прощанья,
В прибое волн морских – элегия души,
В плакучей иве – трепет тайный и рыданье,
Рассвет восторженный – рапсодия любви.

В раскатах вешних гроз звучит орган вселенной
И шепот слышится мне в шелесте берез.
Грустит мечтательно подснежник белоснежный.
В раздумьях замерли огни несметных звезд.

И мнится мне, что звезды, горы, степь и волны
Поют и молятся, как будто в них душа,
Задумчив темный лес в заката час безмолвный
И грезит о любви бессонная река.












Полночная звезда

Горит в полночной тьме звезда
И в выси сумрачной мерцает.
Вокруг – святая тишина.
С тоскою сердце замирает.

Мне мнится блеск ее лучей
Звучит над миром тихой песнью.
Она звучит в груди моей,
И жизнь –  таинственней, чудесней.

Как ночь безмолвна и светла!
Лишь слышно сердца трепетанье.
Взошла печальная луна
Над миром грусти и скитанья.

Но дух свободный не скорбит
И в даль небесную стремится.
Звезда полночная горит.
Душа возжаждала молиться.













Пришествие осени

Грядет осенняя пора
С ее багряными лесами,
С ее пустынными полями,
С ее элегией дождя.
Не слышно в рощах щебетанья.
Все чаще в сумрачной дали
Поздней восходит свет зари.
Все громче ветра завыванье.
Как Ангел благостной печали
С улыбкой грустной на лице,
С глубокой думой на челе,
Со взором, обращенным в дали,
Идет меж вянущих лугов
Златая осень – грез царица,
Поэтов муза-чаровница
С венцом из бледных облаков.
Печален лик ее унылый,
Но в нем есть много красоты;
Роскошны все ее дары
И так задумчивы картины.
В устах ее не слышно смеха.
В очах ее – тоска и грусть.
Ей, как бы, хочется вздохнуть,
А речь ее есть шепот эха.
Придя с пестреющим венком,
Она украсила долины,
И рощи стали молчаливы,
И небо плачет за окном.
Пришла осенняя пора
С ее листвою шелестящей,
С ее палитрой золотящей,
И вновь задумчива душа…





Осенний этюд

Это сумрачные дали,
Это тихий вздох печали,
Это плач небес,
Это краски увяданья,
Это горечь расставанья,
Это грустный лес,

Это сникшие березы,
Это сон увядшей розы,
Это листопад,
Это сырость и туманы,
Это листьев цвет багряный,
Это смолкший сад,

Это вид полей унылый,
Это возглас журавлиный,
Это грусть в очах,
Это  шелест под ногами,
Это хмурый день с дождями,
Быль осенних саг.












Ночь и заря

О, как величественны ночь и небеса!
В безмолвном сумраке я слышу песнь творенья,
И внемлет с трепетом бессонная душа
Волшебным звукам неземного песнопенья.

Сияет месяц в нимбе призрачных лучей
И осеняет светолитьем неба своды;
Так тихо шепчутся ветра среди ветвей
И безмятежностью полны речные воды.

Но ночь прошла – с востока грянула заря
И тьму развеяла янтарными лучами.
Сокрылась от очей последняя звезда –
Восходит солнце над бескрайними полями.

И в душу сходит мир, покой и благодать,
И сердце полнится любви и изумленья,
И тайну счастья я сумел в тот миг понять,
Но не найти в словах сей тайне выраженья.













Мелодия ночи

Отзвучали за рекою
Трели соловья
И объяты тишиною
Сонные поля.

Догорел лучом прощальным
Золотой закат
И грустит о чем-то тайном
Полумрачный сад.

Звезды, на небе мерцая,
Шлют с небес лучи
И как будто в ночь слагают
Тайные мольбы.

Месяц, словно Ангел ночи,
Рдеет в вышине
И с надеждой смотрят очи
На него во тьме.

В небе вспыхнул над полями
Ярко Млечный Путь
И душа спешит с мольбами
К Небесам прильнуть.












Лунная ночь

Тихая, звездная ночь над долиной.
В высях небесных сияет луна.
Грустно поникли плакучие ивы
Над серебристою гладью пруда.

Замерли рощи в глубоком молчаньи.
Грезят березы, склоняясь в полусне.
Нивы златистые в лунном сияньи
Тихо колышут ветра вдалеке.

Ночь так прекрасна! – полна упоенья.
Но отчего так печальна душа?
В блеске очей – только тень восхищенья.
В сердце моем – только грусть и тоска.

Если б затихли в груди бы страданья.
Если б душа в мир иной унеслась,
Где бы навеки умолкли рыданья,
Где бы надежда на счастье сбылась,

Где б улетучились смерть и сомненья,
Где бы скорбящий печали забыл,
Где бы обрел безутешный спасенье
И воцарился несбыточный мир.


















Воцарилась печаль над родною землей…

Воцарилась печаль над родною землей,
Сходят сумерки ныне так рано,
Оробели сады с их увядшей красой
И луга в синей дымке тумана.

Загрустил о былом опечаленный лес,
Воет ветер все громче унылый,
Льется ливень холодный с дождливых небес,
Вид печален полей сиротливых.

Миновали дни лета с их южной жарой,
Не стрекочет кузнечик трескучий,
Только ветер играет с опавшей листвой
И гоняет ненастные тучи.

В час вечерний летят вдалеке журавли
И все громче, как будто рыдая,
Так надрывно кричат над простором земли,
В южный край зимовать улетая.

Воцарилась печаль – истомилась душа.
Дни ненастны, а ночи угрюмы,
Но красой неземною горят небеса
И сияют, как вечные думы.


















Между небом и морем

Звезды в просторах небесных горели,
Тихо вздымалась зыбь Черного моря,
Волны прибрежные тихо шумели
Грустным напевом морского прибоя.

Я ли глядел в неземное мерцанье –
В великолепье таинственной ночи,
Иль из бездонных глубин мирозданья
В душу глядели несметные очи?

С тайным томленьем в задумчивом взоре
Ночь простоял на скале я отвесной.
Сердце манило безбрежное море,
Мысль уносилась к вершине небесной.

Я ль возносился к храмине полночной?
Звезды ль слетали ко мне в час молчанья?
Был вознесен я десницею мощной
Над суетою земного скитанья.

Долго смотрел я в небесные дали,
Грустный изгнанник прекрасного Рая.
Прочь уносились земные печали,
Тихо вздымалась стихия морская.


















Пока по вечности и правде я томлюсь…

Пока по вечности и правде я томлюсь,
Пока поэзия волнует грудь живую,
Я от искусства ни за что не отрекусь,
По идеалу в жизни суетной тоскуя.

Пока душе моей свобода дорога,
Пока с надеждой сердце трепетное бьется,
Я буду цель искать земного бытия.
Как вольный ветер мысль свободная несется.

Пока текут рекой мои земные дни,
Пока в руках моих еще остались силы,
Я буду петь мольбы, стихиры и Псалмы
И музицировать и на краю могилы.

Пока умею я любить, молиться, петь,
Пока в груди живое сердце не остыло,
Звездой во тьме ночной мой будет дух гореть
И не померкнет и со смертью то светило.

Пока не стала льдом в остывших венах кровь,
Пока звучит набат последней, грозной битвы,
Я буду веровать в свободу и любовь
И воздвигать в душе нетленный храм молитвы.


















Осенняя тоска

Пришла пора осеннего ненастья,
Мрачнеет неба сумрачная даль,
В садах увядших – бледный призрак счастья,
В березах грустных – тайная печаль.

В последних розах – цвет красы прощальный,
В лесах угрюмых – непробудный сон,
В унылых рощах – памятник печальный,
В рыданьях ветра – душ молящих стон.

В летящих стаях – горечь от разлуки,
В опавших листьях – смертная тоска,
В ненастных буднях – яд гнетущей скуки,
В полях пустынных – русская хандра.

Печаль во всем – в душе, в очах, в природе,
В листве шуршащей слышен грустный вздох,
В застывших реках – реквием мелодий,
В увядших розах – жизни всей итог.

А сердце рвется в край обетованный –
В обитель трав весенних и цветов,
Где дышит жизнью цвет благоуханный,
Не знающий ненастья и снегов,

Где так прекрасны северные ночи,
Где расцветает пунцовый тюльпан,
Где майский день о летних днях пророчит
И дышит благодатью воздух сам.

Увижу ль я Эдем весны цветущей?
Услышу ль сладкий голос соловья,
Могучий первый гром весенней тучи
И зов журчащий звонкого ручья?








Молитва в вечерний час

Был вечер тихий и прекрасный,
Сияли в звездах небеса,
И месяц радостный и ясный
Блистал над гладию пруда.

Был час счастливый, час печальный,
Час дум, молитв и вещих грез.
В душе рождался трепет тайный,
В очах струился отблеск звезд.

С неизъяснимою тоскою
Ручей в безмолвии рыдал.
Овеян жизнью неземною,
Я в высь небесную взирал.

Как весть нездешняя из Рая
Звучали возгласы Псалма –
Молитвы музыка святая,
И замер я, едва дыша…























О, как прекрасны вы, орловские долины…

О, как прекрасны вы, орловские долины,
В вечерний час, когда слабеющим лучом
Закат прощается с померкнувшей вершиной
И месяц рдеет над задумчивым прудом,

И ивы бледные, объятые молчаньем,
В раздумьях замерли над трепетом реки,
Сирень душистая полна благоуханьем
И сладко плачут в майских рощах соловьи.

Шумят таинственно родимые березы
И грустно шепчутся о чем-то в полусне,
Лишь ветер северный сумел понять их грезы
И звезды севера в бескрайней вышине.

О, как прекрасны вы, орловские долины,
В тот ранний час, когда сияющим лучом
Заря приветствует небесные вершины
И солнце всходит над светлеющим холмом.

Еще поля покрыты думкою туманной,
Еще прохладой веют сумрачной ветра,
Но звезды меркнут в час рассвета долгожданный
И первый звон звучит в стенах монастыря.


















Сокровенное

Бывают дни, задумчив я брожу
В вечерний час по сумрачным аллеям,
С тоской на небо звездное гляжу
И выразить печаль души не смею.

Не в силах наш обыденный язык
Поведать то, о чем душа тоскует,
Навек запечатлеть мгновенный миг
И выразить мелодию живую.

Души печаль не выразить ничем,
О тайнах сердца ближним не поведать.
Я, как скала, безмолвствую, я – нем.
Душа моя таинственна, как небо.

Но лишь раскрою строки Псалтыря –
Мольба души задумчивой коснется,
И затрепещет сердце, как струна,
И на молитву песней отзовется.

Поет о Боге вещая душа
И дух к свободе истинной стремится.
Смотрю ль в Псалтырь, гляжу ли в небеса,
И в сердце песня чудная родится.


















В минуту осени печальной…

В минуту осени печальной
Грустит о чем-то желтый лес
И меркнет солнца луч прощальный
В ненастном сумраке небес.

Над охладелою рекою,
Печально ветви наклонив,
Как будто шепчется с листвою
И чахнет пара бледных ив.

Октябрь сумрачный нагрянул
И веет хладом от реки,
И ветер с рощицы багряной
Срывает зыбкие листы.

Озябший ворон чернокрылый
На ветвях ясеня сидит,
И дождь холодный и унылый
Весь день ненастный моросит.

Грустна душа под небом серым,
Среди пустующих полей,
Как жизнь без счастья и без веры,
Как крик прощальный журавлей.

Но есть и в осени печальной
Неизъяснимая краса,
Когда какой-то трепет тайный
В природе чувствует душа.

Когда не думой безотрадной,
А тихим вздохом о любви
Мне в душу просятся отрадно
Дни увядающей красы.








Музыка

Раздался первый звук в стенах старинных зала,
Таинственно лились созвучья в тишине,
Как вещая струна, душа затрепетала
И чувства пробудились, как звезды в полутьме.
Могучею волной неслись в пространство звуки.
О, как был потрясен в ту ночь затихший зал,
Как в танце виртуозном этюд играли руки
И как печально плакал рыдающий рояль!
Звучал его аккорд пронзительным рыданьем.
О, как затрепетали ожившие сердца,
Как полнились печали, любви и содроганья,
Как будто превратилась в звучанье жизнь сама!
Как будто целый мир стал музыкой прекрасной.
Как будто зазвучали сердца, как арфы, в нас.
Как будто сном минувшим предстали все несчастья
И чудо совершилось в тот несказанный час.
Затих последний звук – мелодья отзвучала.
О, как велик и страшен этюда был конец!
На сцене смолк рояль – душа еще рыдала.
О, музыка, ты – чудо, владычица сердец!
На сцене тишина и сумрак темно-синий,
Поклонники искусства из зала разошлись,
Но музыка осталась нетленною святыней
И строки песнопенья в честь музы родились.


















Времена года

Как рай цвела прекрасная весна,
Сияли в звездах северные ночи,
В садах гремели песни соловья
И радостью светились ясны очи.

Синели своды неба в лета дни
И зрели на полях златые нивы,
Мелели в неге сонные ручьи
И над прудом свисали ветви ивы.

В осенний час ненастная печаль
Сгустилась над багряными лесами,
Мрачнеет с каждым днем туманным даль
И плачет небо хмурое дождями.

Покрыли землю саваном снега
И блещут рощи в инее хрустальном.
Царит в просторах северных зима
И веет хладом зимнее дыханье.























Осеннее утро

Мрачнеют с каждым днем осенним небеса
И звезды в час ночной задумчиво-безмолвны,
В синеющей дали теряются луга
И ивы у реки тоской и грустью полны.

В час утренний туман луг сонный серебрит
И веет над рекой осенняя прохлада
От сникнувших берез и плачущих ракит
До сумрачных аллей озябнувшего сада.

От дремлющих степей до молчаливых рощ,
Над тьмою деревень созвездьями мерцая,
Раскинула покров необозримый ночь,
Задумчивость и сны бессонным навевая.

Но в сумрачной дали вдруг вспыхнула заря
И льется солнца свет в безбрежные просторы –
На воды хладных рек, пустынные поля
И сумрачных лесов златистые уборы.

И в этот чудный миг близки душе моей
Величье и покой задумчивой природы,
Печаль и красота осенних светлых дней
И святость чистых чувств, молитвы и свободы.










Осеннее небо

Отчего так печально осеннее небо?
Оттого ли, что сумрачны осени дни
И душе моей жаль уходящего лета,
И закат угасает так рано вдали?

Отчего так прекрасно осеннее небо?
Оттого ли, что стали пустынны поля
И блистает так ярко луч первый рассвета,
И так медленно гаснет ночная звезда?

Отчего так задумчиво осени небо?
Оттого ли, что месяц тоскует в ночи
И увядший цветок, не дожив до рассвета,
Не увидит лучей восходящей зари?

Отчего так бездонно осеннее небо?
Оттого ли, что вспыхнул в ночах Млечный Путь
И, сияя красой звездноокого света,
Вновь зовет мою душу к Святыне прильнуть?























В вечернем сумраке последний луч исчез…

В вечернем сумраке последний луч исчез
И вмиг развезнулись вселенские громады –
Ночная бездна неизведанных небес,
И звезды вспыхнули, как яркие лампады.

Вдали от  шума и всех будничных забот,
Бродя задумчиво в тиши уединенья,
Смотрел на небо я, как древний звездочет,
И ждал в тот тихий час святого откровенья.

С душой взволнованной вопросом бытия,
С раздумьем трепетным пред тайной вековою,
Я вопрошал в ту ночь с молитвой небеса:
«Зачем идем мы в вечность временной тропою?»

В случайность жизни я уверовать не смел
И мнилось мне, что Божества предвечный разум
С высокой целью сотворить нас захотел
И сходство душам дал с незыблемым алмазом.

Во тьме раздались Всемогущего слова
И мощь безмерная воздвигла мирозданье,
И потекли рекой стремительной века,
А вечность – их исток и тайна окончанья…


















Поэзия осени

Поэзия есть в осени печальной.
Прекрасная, но грустная пора –
Акация стоит в росе хрустальной
И шепчутся о чем-то тополя.

Леса омыты хладными дождями,
Пустеют сиротливые поля,
И первый клен с багряными листами
Приветствует багровая заря.

В вечерний час, на небе догорая,
Березы луч заката золотит,
А ночью – месяц, в сумраке сияя,
Над розой увядающей грустит.

Поэзия в несметных звезд мерцаньях,
В молчаньи рощ и шелесте листвы,
В пейзажах грустных, красках увяданья
И первых дуновениях зимы.























Лунная соната

В вечерний час над отдаленною горою
Меж звезд небесных грустный месяц засиял,
Лучи лились на землю призрачной рекою,
Во тьме душистых трав кузнечик стрекотал.

Задумчив месяц на престоле ясной ночи,
Созвездья блещут в неприступной вышине,
Морфей спешит сомкнуть недремлющие очи
И грезят ивы в полусонной тишине.

Какой покой царит под мирными звездами
И реет вольно безмятежность облаков,
Сребрятся воды эфемерными лучами
И веет свежестью с бесшумных берегов!

Как безмятежно все – листок не шелохнется,
Не всколыхнется гладь зеркальная реки,
Но сердце чуткое молитвой отзовется
На незабвенный образ тихой красоты.























Зачем в душе своей ты слезы горько льешь?..
(Елене Фоменковой)

Зачем в душе своей ты слезы горько льешь?
О чем, как скрипка, сердце вещее рыдает?
В грядущем снова ль испытаний в страхе ждешь
Иль о минувшем с тихой грустью вспоминаешь?

Не говори, что сердцу бренной жизни жаль
И счастье – хрупкий цвет, увядший в час суровый.
Надеждой светлою развей души печаль
И сбрось отчаянья мертвящие оковы.

Тебе, изведавшей всю горечь тайных слез
И скорбный опыт безответного моленья,
Я весть благую в дар таинственный принес:
«Воскресни к жизни и исполнись вдохновенья».

Я знаю – жизнь томит невзгодами порой
И чаша близится печалей и страданья,
И мысль витает над растерянной душой:
«Зачем ниспосланы все эти испытанья?»

Пускай грустит душа в часы душевных мук
И плач ее как песня скорби раздается
До той поры, когда, издав последний звук,
Струна печали в чутком сердце оборвется.

Но верь – настанет час и сердце запоет,
Как арфа чудная старинного Эола,
И плод созревшей мысли сердце принесет
И вновь раздастся поэтическое слово.

Язык природы тайный ты в тот миг поймешь
И вознесешься в мир мелодий и гармоний,
Во всем с отрадой тайну музыки найдешь
И звук чарующий неведомых симфоний.

И станет так легко молиться и дышать,
Надежды светлый луч души твоей коснется,
И будет все вокруг мелодией звучать,
И сердце песнью полнозвучной отзовется.


Заря надежды

В вечерний час над живописною долиной
Темнело небо и закат вдали сгорал,
И луч слабеющий далекие вершины
Златистым блеском на прощанье озарял.
Луна сребрила тихо дремлющие воды
И в небе вспыхнула первейшая звезда,
Ночь распростерла вмиг величие природы
И облачились звездной ризой небеса.
Восторг на сердце воцарился безотчетный
И полон светлых дум, надежды и любви,
Как Ангел горних сфер – блаженный и бесплотный,
Здесь забываешь всю печаль и боль земли.
В тот тихий час, среди всеобщего молчанья,
Меж неприступных гор и меж отвесных скал,
С раздумьем горестным, исполненный страданья
Поэт задумчивый над пропастью стоял.
Как небо севера – печальный и угрюмый,
В очах задумчивых – с душевною тоской,
В главе пылающей – с печальной, вещей думой,
В душе томящейся – с бессонною мольбой:
«В былые дни среди имен, венчанных славой,
Мечтал я место в здешнем мире обрести,
В стихах поэмы грандиозно-небывалой
Излить все чувства и все помыслы души.
Мне мир святых искусств отверз Парнаса двери
И мне казалось, что я – вестник и поэт,
Я верным быть хотел с рожденья высшей цели
И изменить хотел искусством целый свет.
Из бездн минувшего – прошедших лет виденья
Как баржи бледные всплывают передо мной,
И полон горечи тоски и сожаленья,
Изнемогаю я усталою душой.
Прошли лета – исчезли гордые мечтанья,
И я сижу, как замка мрачный властелин,
Познав несбыточность заветного желанья,
В предчувствьи смерти и пред жизнью вновь один.
К чему величье мне и таинства природы,
Мечты о счастье, дар познанья и любовь?
Зачем мне жизнь дана и крылия свободы
И звуки музыки зачем волнуют кровь?
Весь мир вокруг меня – мир лжи и преступленья,
Ничтожных замыслов и мелочных сует,
И не изменят нрав дремучий песнопенья,
И счастья вечного в подлунном мире нет.
Как блеск звезды падучей в сумрачные ночи
Не нужен миру и не нужен людям я,
И пусть сияют в небе звезд алмазных очи,
Не вижу смысла я в поэме бытия.
В раздумье горестном душа моя уныла
И ныне отдан я карающей судьбе.
Что ждет вдали меня? – безвестная могила!
Зачем же жизнь дана, талант и вера мне?
Прощалась ночь с цветущей дикою долиной,
Заря блеснула в небе огненным лучом
И озарила гор синеющих вершины,
И засияло солнце в небе голубом.
В тот светлый час, поэт – печальный и угрюмый,
С молитвой горькой провожал былую ночь,
И чудо Божие! – мучительные думы,
Как сон туманный, унеслись из сердца прочь.
В тот чудный миг свершилось свыше откровенье –
Звезда в душе его таинственно зажглась
И он взглянул на мир с нежданным изумленьем,
И из очей слеза надежды пролилась.






















Осенняя элегия

Небо холодное в сумрачных тучах,
В желтых уборах немые леса,
Ветер рыдает в березах плакучих,
Холодом веют речные брега.

Снова душа моя грустью томима,
Снова раздумьем печальным полна.
Лето прошедшее неуловимо,
Словно греза мимолетного сна.

Радуют очи багряные краски,
Стройной рябины пленительный вид,
Но нет в природе приветливой ласки,
Грустно молчанье прибрежных ракит.

Минули дни незабвенные лета
И увядает томительно сад,
Нет жарких дней и полдневного света,
Но я задумчивой осени рад.

Краски роскошны лесов увяданья,
Веет с полей опустевших покой,
В ясное утро багровым сияньем
Ярко восходит заря над рекой.

В час же вечерний над стихшей равниной
В небе пылает златистый закат,
Будто бы Ангел с иконы старинной
Сходит, молитвой священной объят.













Случалось ли тебе?..

Случалось ли тебе златыми вечерами,
Когда вокруг тебя царила тишина,
Сгорал вдали закат багряными лучами
И в небесах зажглась вечерняя звезда,
На берегу реки, под ивы трепетаньем,
Когда в душе твоей вдруг вспыхнула тоска,
Случалось ли тебе задумать в молчаньи
Над тайной вековой – над смыслом бытия?

Откуда ты пришел и в чем твое призванье?
Что есть добро и зло? В чем тайна красоты?
Что значит человек пред бездной мирозданья
И как изречь в словах мелодию души?
Воспел ли ты красу и грацию природы,
И миг ли уловил неуловимых чувств,
Прославил ли в стихах величие свободы
И Богу ль в дар принес венец святых искусств?

В иной и страшный час борьбы и испытанья
Раскрыл ли ты с мольбой и верою Псалтырь?
За миром лжи и зла, печалей и страданья
Прозрел ли вещий взор иной, незримый мир?
Знакомы ли тебе бессонные моленья
И к свету ли рвалась страдальчески душа?
Случалось ли тебе в минуту вдохновенья
Для сердца тайн найти заветные слова?

Знакомо ли тебе служение отчизне
И песней ли целил ты страждущий народ,
И вел ли голос твой к счастливой, лучшей жизни –
В тот лучший мир, где нет бесправных и господ?
Случалось ли тебе в дни горя рокового
Изречь из смертных уст бессмертной правды гром –
Звучало ль над толпой пророческое слово
И был ли смутный век глаголом потрясен?







Явление музы

В тот светлый час, когда молюсь и размышляю
И думой полнится таинственной душа,
С небес надзвездных Муза вещая слетает
И веют вечностью нетленные крыла.

Как звезноокая и грозная богиня
В венце златом из ослепительных лучей,
Она зовет меня припасть с мольбой к Святыне
И не страшиться испытаний и скорбей.

В ее очах – надежда кроткая сияет,
В ее устах – речей нездешних гром гремит,
В ее деснице – херувимский меч сверкает,
Ее дыханье – души мертвые живит.

С высокой целью в смертный мир она сходила
И пела внемлющим о вечном и святом.
В ее речах любви святой струилась сила.
Жизнь без нее пуста, а счастье – смутный сон.

Она звала к свободе, правде и свершеньям,
Она любить учила жизнь и красоту,
Она дарила щедро людям вдохновенье
И изгоняла из сердец и мыслей тьму.

В ее очах – невыразимое сиянье,
В ее любви – отрада творческой душе,
В ее чертах – красы неизъяснимой тайна,
Ее явленье – свет, сияющий во тьме.











Предрассветная звезда

С грустью в сердце, задумчив, печален
Я вступаю в священный чертог –
Храм искусства стал грудой развалин
И забыт нами истинный Бог.

Мы не помним гармонии Рая.
Мы живем без небесной любви.
В наших душах – печаль ледяная.
Наши руки омыты в крови.

Нет меж нами любви и согласья.
Наша жизнь сплетена из скорбей.
В нашем мире немыслимо счастье.
Грусть таится под блеском очей.

Трудно храмы воздвигнуть из пепла,
Трудно корень вражды истребить,
Когда совесть в живущих ослепла
И сердца их не могут любить.

В дни сомненья и жгучей печали,
Когда распри царят на земле,
Вознеси взор в небесные дали,
Где мерцают созвездья во мгле.

Если молишься ты о спасеньи
Всех народов, людей и души,
То ответь бескорыстным прощеньем
На презренную брань клеветы.

Будь звездой предрассветной в час ночи.
Пусть струятся беззвучно лучи
И имеющим очи пророчат
О сияньи грядущей зари.





Орел

Когда смотрел на мир я с горной высоты,
Окинув взором распростертые долины
И цепи южных гор в синеющей дали,
То в край высоких дум в раздумьях молчаливых
Я уносился незабвенною грезой,
Восторгом пламенным и трепетом объятый,
Как Херувим над скоротечностью земной –
Небесной жизни в мире суетном глашатай.
Мой дух могучий пламенел в избытке сил,
В тот миг охваченный безудержным желаньем –
Свободы жаждал он, орлиных жаждал крыл.
И замирали сердце, думы и дыханье!..
В тот миг узрели очи царственный полет –
Орла полет над неоглядными горами.
Закат сгорал в дали, сжигая небосвод
Багровым пламенем и алыми лучами.
Над страшной пропастью владыка гор летел,
Как грозный сын свободы с мощными крылами.
На землю пристально с высот небесных зрел
Своими зоркими, суровыми очами.
С рожденья он не знал пленяющих оков,
Как царь Кавказа – гордый, властный, величавый,
Нашедший в горных высях неприступный кров,
Летящий царственно над краем одичалым.
О если б крылья мне и волю обрести
И ввысь взлететь над безмятежными горами,
Туда б, где не было житейской суеты,
Где б я свободно жил с могучими орлами!














Когда тревога и тоска…

Когда тревога и тоска
Нежданно в сердце закрадется,
То в думах канет ночь без сна
И песнью скорби отзовется.

Созвездья в сумраке зажглись,
Как свечи в полумрачном храме,
Душа моя стремится ввысь
Взойти надзвездными путями.

Души не высказать в стихах,
Но, полон тайного волненья,
Ищу с надеждой я в Псалмах
Глаголов веры и моленья.

Воззрев сгустившуюся тьму
И в небе сумрачном светила,
Я вновь и вновь твержу мольбу,
Где в каждом слове – жизнь и сила.

Зачем же тайная печаль
Души взволнованной коснулась?
Зачем былого сердцу жаль
И боль в душе моей проснулась?

И, как ветшающий Адам
Во дни печального изгнанья,
Грущу по райским я садам,
Где нет печалей и страданья.

С востока грянула заря
Над осиянною землею,
И вот, последняя звезда
Померкла в небе надо мною.

Неотразимой красотой
В лучах блистают неба своды.
На сердце – радость и покой.
О, как прекрасен храм природы!



Тайна творчества

В раздумья и молитвы час
Иль в час заката созерцанья,
В тенистой роще иль в горах,
В час счастья или в час страданья;

Когда брожу в тиши ночной
И мысль моя – стрела у лука,
Когда пред тайной вековой
Душа моя – восторг и мука;

В тот миг, когда греха стыжусь
И каюсь, грешник, я во храме,
Когда со слезами молюсь,
Как мытарь, в зыбком фимиаме;

Когда трепещет грудь моя
От неприметной миру боли,
И мысль, как яркая звезда,
Горит в моем глубоком взоре

В тот миг, как лира, я пою,
Рука моя выводит строки
И по наитью я творю,
Руси поэт печальноокий.


















Я помню как не спал всю ночь…

Я помню как не спал всю ночь,
Душой отчаянной томился;
Не в силах муку превозмочь
Псалтырь раскрыл я и молился.

С какой тоской я Бога звал!
В тот миг ушедший мне казалось,
Мой голос как орган звучал
И сердце в муках разрывалось.

В душе моей была печаль,
И сердце билось, словно птица.
О, как мне было жизни жаль!
Душа моя рвалась молиться.

Как узник, скованный в цепях,
Я жаждал, жаждал, жаждал воли.
И мнилось – грусть в моих очах
Мне ниспослал сам Ангел боли.

Я пел, молился и страдал:
Мольбы Давидовы звучали,
И, как Иов, я Бога звал,
И звезды в небе замирали.

Души молящейся напев –
Как лютня речь моя звенела;
Как будто дух мой, восскорбев,
Покинул брошенное тело.

Из жизни суетно-земной
Дух рвался к воле – в край небесный,
С его немыслимой красой,
С его мелодией чудесной.

И Свет Предвечный воссиял,
И вмиг утихли все страданья.
О, если б падший мир познал
Любовь и Божье состраданье!..



Соловьиная трель

Тихо меркнут вечерние дали.
Отчего в моем сердце тоска?
Оттого ли, что песню печали
Мне поведала трель соловья?

Прогремели щемящие гимны
В расцветающем майском саду.
Мне казалось, соловушка гибнет
И поет перед смертью: «люблю».

Ночь овеяна грустью и тайной.
Стихли звуки во мраке ночном.
Воцарились покой и молчанье,
Онемела природа кругом.

И мне чудилось – грустное небо
Уронило слезою звезду,
И упавшая искорка света
Отразилась в застывшем пруду.























Рожь колышет полусонный ветер…

Рожь колышет полусонный ветер,
В лунном свете тают облака,
Небосвод сияющий так светел,
Так тиха безмолвная река.

На душе ни грусти, ни печали,
А вокруг –  ни шороха, ни слов,
Будто звуки мира отзвучали
И земля в объятьях сладких снов.

Над долиной месяц серебристый
Светит ясно в мраке голубом,
И сияют звезды так лучисто
Над зеркально-сумрачным прудом.

Я уснул и мне виденье снится:
Скорбь и смерть исчезли навсегда;
Слезы счастья блещут на ресницах –
Райским садом стала вся земля.























Сияет весеннее солнце…

Сияет весеннее солнце,
В цветах утопают луга,
И звонко природа смеется
Звенящим журчаньем ручья.

Ожили душистые травы
И птиц заиграла свирель.
В зеленых уборах дубравы.
Мне сладостна их полутень.

В объятьях цветущего мая
Запел о любви соловей,
И ветер так нежно играет
Шуршащей листвой тополей.

И мнится – природа ликует
С рассвета до первой звезды,
И чуткое сердце волнует,
Как звонкая песня души.


















У ракиты

Тих и ясен весенний был вечер,
Луч заката сгорал вдалеке,
И клонилась ракита навстречу,
Так томительно, к сонной реке.

И казалось, ракита рыдает
И о чем-то неясном грустит,
И река ее плачу внимает
И в глубоком раздумье молчит.

Колыхались склоненные лозы
Над теченьем мерцающих вод,
И забрезжили яркие звезды,
Озаряя ночной небосвод.

Час настал несказанный покоя
И казалось, что тихой рекой
Уносилось земное все горе
И печали с гнетущей тоской.

В тишине, у ракиты прибрежной
Отдыхала от будней душа,
И мне в сердце вселяли надежду
Ночь и звезды, луна и река.


















Майская ночь

В небе светит месяц серебристый,
На дворе весна – цветущий май;
Аромат черемухи душистой
Опьяняет мой родимый край.

Ночь ясна и звезды ярко блещут,
Мчатся вдаль неспешно облака.
В зыбком и томящем лунном свете
Вьется в даль безбрежную река.

На душе ни грусти, ни волненья,
И так в счастье верится легко.
Где же вы, былые сожаленья?
На душе как на небе светло.

Протекли часы блаженной ночи.
Близится торжественный рассвет,
И уже предвидят в грезах очи
Как забрезжит утра яркий свет.























Скорбь

Как горько мне, что гибнет жизнь моя –
В власах белеют ранние седины,
Души скорбящей страшные слова
В устах застыли песней лебединой:

О, жизнь моя, ты – сумрачна, как ночь!
Ты – сцена жертв, соблазнов и сражений.
Я чувствую – судьбы не превозмочь,
И гибнет мой едва расцветший гений.

Как птица нищ, но с певчим языком,
Я жить хотел, служа небес святыне,
Но каждый стих звучал в краю родном
Как возглас вопиющего в пустыне.

О, Боже мой! – зачем же я пою
И слышу зов слабеющего эха?
Доколе я, как мученик, терплю
Весь жгучий яд язвительного смеха?

Я вижу, как вокруг сгустилась мгла,
И нет уже надежды на спасенье.
В груди моей, как острая стрела,
Застыло многолетнее мученье.

О, Боже мой! – откликнись, не молчи.
Не дай мне стать опавшею листвою.
О, Боже мой! – спасти и сохрани.
Пусть Ангел Твой витает надо мною…













Дума

Зачем? Зачем все это было?
Зачем страдала так душа?
Жизнь счастье в юности сулила,
Как лучезарная мечта.

А ныне: каждый день – страданье,
А ночь – пора бессонных дум,
В устах застыли вопрошанья,
Но трезво мыслит ясный ум.

Мираж несбыточный – мечтанья.
Жизнь – чаша полная скорбей.
В грядущем – грянут испытанья,
В прошедшем – горечь от потерь.

Чего я ждал в юдоли бренной,
Где зыбкой гранью жизнь и смерть
Разделены в веках вселенной,
И мал, как атом, человек?

Но сердце смерти не страшится
И жизни суетных тревог.
Я жажду мыслить и молиться.
Я верю – есть душа и Бог.












От самой юности моей…

От самой юности моей
Любил я вещей арфы звуки;
Я постигал поэтов муки
И дар возвышенных идей.

Их песни трогали сердца.
В них – красоты очарованье,
В них – слезы счастья и рыданье,
В них – отразилась их душа.

Вдали от суеты пустой
Я жил крылатыми мечтами,
В раздумьях, долгими часами
Бродя с их книгами порой.

И муза вещая ко мне
С небес в те дни уже слетала
И тайны дивные шептала
В неизъяснимой тишине.

И возлюбил я всей душой
Священный жертвенник искусства;
Души возвышенные чувства
Зажглись немеркнущей звездой.

С тех пор, поклонник красоты,
Я грезил звездными ночами,
Заката яркими лучами
И алым всполохом зари.

И внял я пению волны
И ропоту мятежной бури,
Сиянью солнца и лазури,
И гимнам радостным весны,

Журчанью сонного ручья,
Горам скалистым и долинам,
Небес сияющим вершинам
И плачу тихого дождя.

Порой, бродя один в глуши
И вдохновением объятый,
В стихах своих я был глашатай
Заветных тайн моей души.

Я верю в высший идеал.
Жизнь без свободы и призванья
Лишь пустота существованья.
Зачем же жил я и страдал?

Я жажду верить и любить.
Я жажду мыслить и молиться,
За правду Божью с ложью биться
И в песню душу перелить.

Моя отчизна – небеса.
Мой храм – искусство и природа.
Мой Бог – Святыня и Свобода,
Любовь, Добро и Красота.


















Шопену

Разнеслись волною звуки.
В них – и счастье, в них – и муки.
Музыка души коснулась.
Сердце сразу встрепенулось.
Поэтические думы
Навевают мне ноктюрны.
Все красоты лунной ночи
Мне мелодии пророчат.
Как светлы, изящны пьесы.
Бесподобны полонезы.
Что за тайна! Что за чудо!
Звук Шопенова этюда!
Что за дивные звучанья!
Музыки очарованье!
В них восторги и печали,
Дум возвышенные дали,
Чувств высоких пробужденье,
Кладезь грез и вдохновенья,
Счастья и любви желанье,
Сердца боль и трепетанье,
Танец звуков грациозных,
Хор мелодий виртуозных.
Чудна музыка Шопена!
Как изящная поэма –
Не из слов, а из звучаний,
Песнопений и рыданий.
Это – гений музыкальный,
Вдохновенный и печальный,
Жрец искусства полновластный,
Бесподобный и прекрасный!












Вечная любовь

Ибо крепка, как смерть, любовь…
(Песн.8:6).


В час полночный, в час прощальный
Предо мною образ твой –
Столь прекрасный, столь печальный,
Как и месяц над рекой.

Звезды в небе ярко рдеют,
В лунном свете стынет ночь.
Слов изречь тебе не смею
И молчать душе невмочь.

Пред негаданной разлукой,
Как пред смертью, предстою,
И, томясь предсмертной мукой,
Каждым мигом дорожу.

Я с тобой – и жизнь иная
Светит мне в твоих очах,
Словно это – отблеск Рая,
Луч надежды в небесах.

Это – жизнью упоенье,
Что волнует дух и кровь.
Это – Божье откровенье.
Это – вечная любовь.

В час последний, в час прощанья
Нам не нужно клятв и слов.
Смерть и жизни испытанья
Побеждает лишь любовь.









Серенада

Вдалеке закат сгорает,
Небо золотя,
Грезы счастья навевая,
Милая моя.

Угасает луч прощальный –
Дар златого дня –
В час блаженный, в час печальный,
Милая моя.

Тени сумерек ложатся
И взошла луна,
Но с тобой мне не расстаться,
Милая моя.

Не опишут звездной ночи
Бледные слова,
Но твои прекрасней очи,
Милая моя.

В них – твое очарованье.
В них – твоя душа.
В них – любви и счастья тайна,
Милая моя.


















После прочтения песни Херувимской

О, как же скучен труд постылый!
О, как же тяжек крест земной!
Но есть в душе покой и силы,
Что нам даруются мольбой.

Когда, как в песни Херувимской,
Мы, отрешаясь от сует,
Всем сердцем к Богу устремимся –
К Тому, Кто есть и Жизнь, и Свет.

В тот миг уносятся печали
И сердце радостно поет.
Земные звуки отзвучали
И вечность нас к себе зовет.

И мир надзвездный нам сияет
С неизмеримой высоты,
И тайный трепет в нас вселяет
Святыня вечной красоты.

И с тайнозрителем-пророком,
Как многоокий Херувим,
Хотим мы зреть духовным оком
Того, Кто свят, непостижим,

И вечной жизни причаститься,
И видеть свет Его лица,
Любить, надеяться, молиться
И славить Бога без конца.









Не может без мелодий жить душа…

Не может без мелодий жить душа
И рвется в музыкальный мир гармоний,
Где в звуках воплотилась красота
Этюдов, песнопений и симфоний.

Блажен лишь тот, кто в музыку влюблен
И звукам мира Божьего внимает.
Он стройностью созвучий упоен.
Он счастье в миг восторга обретает.

В тот миг душа счастливая поет
И чудно предвкушает жизнь иную,
И слезы человек от счастья льет,
Как блудный сын, узревший даль родную.




























Ладья по озеру плыла…

Ладья по озеру плыла,
А ночь созвездьями сияла
И звезды неба отражала
В полночном сумраке вода.

И, осребренные луной,
Так тихо колебались волны,
Так упоительно-безмолвны
В глубокой тишине ночной.

И мнилось мне, что в этот миг
Как бы мелодия звучала,
И сердце тайно трепетало,
Доколе звук ее не стих.




























Не искушай души поэта…

Не искушай души поэта
И не смущай его мечты
Соблазном суетного света
И негой чувственной любви.

Он весь – нездешнее виденье,
Как инок – странник на земле.
Его отрада – вдохновенье,
Служенье Богу и мечте.

Как ночью в небе звезды рдеют
И тихо свет на землю льют,
Так и в поэте думы зреют
И грезы дивные живут.

Души поэта не познаешь,
Покуда слезы не прольешь,
И мук его не испытаешь,
И жизнь его не проживешь.

Перед кумирами земными
Не склонит он свою главу
И думы гения святые
Не ввергнет в жизни суету.

Поэт свободен, как стихия.
Его слова звучат как гром.
Напрасно льстивые витии
Хотят прельстить его венцом.

Пускай ругает или хвалит
Его народная молва,
Иль венценосец восхваляет,
Иль угрожает смерть сама.

В веках звучит поэта слово
И блещет молнией в ночи.
Что блеск величия земного
И славы здешней миражи?

Венец его в деснице Бога,
И Бог – один ему Судья.
Свобода – вот его дорога.
Быть с Богом – вот его мечта.










































Ночь июльская сияла…

Ночь июльская сияла
Неба звездного красой,
И как будто замирало
Само время под луной.

В упоительно-безмолвный
Незабвенной ночи час,
Как утихнувшие волны,
Замирали думы в нас.

Зрели дремлющие нивы,
Осребренные луной,
И златые переливы
Разливались в мгле ночной.

Дней томительных волненье
Улетучилось, как дым.
Что за чувство умиленья,
Упоенье неземным?

Кто я – перстный иль небесный?
Восхищенный красотой
В край надзвездный, в край чудесный
Поэтической душой.

Отчего неотразимо
Так влечет меня к себе
Край надзвездный Серафимов
Наяву и в тихом сне?













Киммерийская ночь

Небо звездное сияет
Лучезарной красотой
И лучами озаряет
Безмятежный край родной.

Киммерийской лунной  ночи
Бесподобен небосвод.
Зачарованные очи
Зрят созвездья в бездне вод –

Звезд несметных отраженье
В глади сумрачно-морской.
Это чудное виденье
В дымке ночи голубой.

Моря тихое дыханье
Овевает южный брег.
Это лавров колыханье.
Это волн певучих бег.

Киммерийской лунной ночи
Ненаглядна красота,
И душа так страстно хочет
Птицей взвиться в небеса.

Быть свободной и счастливой,
Как звезда в ночи, сиять,
Обретя святые силы –
Неземную благодать.













Смогу ли в музыке стихов…

Смогу ли в музыке стихов
Дать мукам сердца выраженье,
Излить души моей волненье
И тайну дум в созвучьях слов?
Иль может вещая душа,
Как жизнь сама, невыразима,
И так отчаянно томима
В кругу земного бытия?


Как бурю чувств в словах изречь,
Дать голос думам и моленьям?
Души незримой откровеньем
Сумеет стать ли наша речь?
Иль сокровенное в сердцах
Навек пребудет в мире тайной,
Будь это счастье иль страданье,
Невыразимое в словах?


А если б чудные стихи
Души бы тайны огласили
И жизнь до дна бы обнажили,
Как  Бога вещие суды,
Не лучше б было бы с любовью
Души святилище хранить,
Не дав презренному злословью
Ее святыни осквернить?









Музыка в волнах

Ветер ночи чуть колышет
Волны в тишине;
Море юга тихо дышит,
Как дитя во сне.

Небо ясное рыдает
Звездами в ночи,
Будто плачет Ангел Рая
О скорбях земли.

Ночь блистает красотою,
И морской прибой
Словно речью неземною
Говорит с душой.

И как будто бы играет
Музыка в волнах,
Грезя счастья навевая
Наяву и в снах.























Романс

Тихо гасли златистые дали,
Звезды вспыхнули в небе ночном,
И запел о любви и печали
Соловей за открытым окном.

И звучали так жалобно звуки.
Мне казалось, что плачет душа.
Нестерпимая горечь разлуки!
Неизбывная сердце тоска!

Сердце тронула песнь соловьиная –
По щекам покатилась слеза.
Где же ты? Отзовись, моя милая?
Как на свете мне жить без тебя?

Истомила судьба безотрадная.
В душу грустные думы вкрались:
Вновь увижу ль тебе, ненаглядная,
Иль навек разлучила нас жизнь?

Песнь унылая, жалоба слезная
В час печали рвалась из груди.
И казалось – одно небо звездное
Слышит голос поющей души.














Музыка души

Брожу ли я в саду моем уединенно
В тот тихий час, когда слабеющим лучом
Прощается закат с долиной озаренной
И плачет в тишине ракита над прудом,
Иль в таинстве ночей – в молитвенном молчаньи,
Когда на бездну звезд я с трепетом смотрю
И тонет мир земной в таинственном сияньи,
И выразить восторг я слов не нахожу,
Иль я за рубежом – во мраморных аркадах,
Где водомет гремит из пасти медных львов,
Где дикий плющ растет на древних колоннадах
И веет тихо грусть с ветшающих столбов,
Иль я под сенью лип, сирени и акаций,
Задумчиво брожу с раздумьем в тишине,
Где статуи стоят героев, нимф и граций
И льется лунный свет в безбрежной вышине,
Таинственно в тот миг о вечном размышляю
И, вещею душой касаясь сфер иных,
В мелодьи и слова я сердце изливаю –
Из музыки души рождается мой стих.
Поэзии святой божественную тайну
Не думай отыскать в писаньях мудрецов,
Но встреть в горах закат – прекрасный и печальный,
Вглядись во тьме ночей в огни несметных звезд.
В тоске осенних рощ и красках увяданья
Задумчивых стихов элегия звучит,
В ночь зимнюю снега блестят в луны сияньи
И музыка слышна таинственных молитв.
Когда величьем звезд сверкают неба своды
В душе моей звучит великолепный гимн
И строки восстают органозвучной оды,
И славлю я Творца, как грозный Серафим.
Среди лугов и рощ, в тиши родной дубравы
Несется сердца песнь в созвучии стихов
И сходят с бледных уст изящные октавы,
Мелодия звучит в ансамбле стройных слов.
В тот час, когда душа влюбленностью объята
Избыток чувств и дум вливается в сонет.
Витает над душой печальная соната,
Когда грустит в тиши задумчивый поэт.









Мысли о вечном















Восточная притча

В лучах зари восток блистает,
Бежит от утра ночи мгла,
И там, где горы ввысь взмывают,
Таилась келья мудреца.
Слагатель притч, ценитель знанья,
Мудрейший смертный на земле,
Наставник жаждущих познанья
С высокой думой на челе.
Все ведал он – веков теченье,
Во тьме бездонной танец звезд,
Былых философов прозренья,
Но вот пред ним восстал вопрос:
 - Скажи мне, что такое время? –
Спросил ребенок мудреца.
- Неизъяснимое явленье!..
Мгновений быстрая река,
Ее закон – необратимость,
Ее теченье – ход веков,
Ее вуаль – непостижимость.
В писаньях прежних мудрецов
Искать я буду разрешенье
Загадке этой вековой, –
И старец, смолкший в размышленьях,
Поник седою головой.
Прошли лета – пустует келья,
Молчанье вещее храня,
А там – затеряна в ущелье,
Под сенью тихою креста,
Могила с надписью надгробной:
«Ты – смерти грозная коса,
Ты – дар и бич для земнородных,
Ты – вдаль летящая стрела,
Ты – мера жизни скоротечной,
Ты – связь распавшихся веков,
Ты – тайна, за которой вечность
И мир таинственных духов».



Самопознание

Смотря на краткий срок земного бытия
И постигая мыслью жизни скоротечность,
О часе смертном помнит вещая душа
И ощущает за порогом смерти вечность.
Да, жизнь земная пролетит, как беглый сон;
Она пред вечностью – мгновенное виденье.
Зачем же был я в мире суетном рожден?
В чем жизни цель моей и в чем предназначенье?
Зачем нам дан неповторимой жизни миг
С ее добром и злом, надеждой и страданьем?
Открой мне, Господи, значенье дней земных,
Сними с души моей завесу грозной тайны!
Летят стрелой года – надгробье всех нас ждет.
Но верю я, что жизнь дана нам не случайно.
Настанет смерть, как ночь, но дух звездой взойдет
Над миром временным подлунного скитанья.
Я – тайна Божия, мой дух – звезда небес;
Я – странник немощный моей земной юдоли;
В моей душе – и тьма, и солнца яркий блеск,
А на челе моем – венец свободной воли.
Я как песчинка мал, но я же – микрокосм;
Я – небывалое и чудное творенье,
Внутри души моей – огонь несметных звезд.
Я – мысли творческой Господней воплощенье.
Я – средь песков пустыни чахнущий цветок;
Земель полуночных я – камень многогранный.
В предвечной воле мой таинственный исток.
Мой путь грядущий – область тайны несказанной.
Я знаю, жизнь дана, что верить и любить,
Всем сердцем рваться ввысь к святыне и молиться,
Во славу Божию трудиться и творить,
К познанью истины и святости стремиться.





Из Книги Иова

Книга Иова – одна из самых потрясающих книг Библии.
Н.А. Бердяев


Иов в скорбях без утешенья
С мольбою к Господу взывал,
И Бог, любя Свое творенье,
Ему из бури отвечал:
Зачем ты ропщешь человек
И Провиденье помрачаешь,
Иль за людей мгновенный век
Постичь суд Божий помышляешь?
Ты звал Меня на состязанье
Мудрец горюющий, Иов?
Яви в словах свое всезнанье
И мудрость, что древней веков.
Сбери всю мощь высоких дум
И дай разумный Мне ответ.
Познал ли твой мятежный ум
Как сотворил Я целый свет?
Где был ты – бренное созданье,
Когда Я землю созидал
И украшая мирозданье
Шар солнца в небе возжигал?
Кто положил вещам мерило
И дал простор морским волнам?
И чья Божественная сила
Дала красу и блеск звездам?
Где был ты праведник земли,
Когда узрев Мое творенье
На небе Ангелы рекли
Ко Мне глаголы восхищенья?
Скажи, кто сердце обратил
К земли бесчисленным созданьям
И смыслом жизнь их одарил,
И даровал им ум и знанье?
Твоей ли мудростью обучен
Парить над скалами орел,
И течь поток реки могучий
Среди полей, дубрав и гор?
Ты ль обозрел всю ширь земную
И дал луч утренней заре?
Ты ль исходил во глубь морскую
И восходил к ночной звезде?
Ты ль путь для молний громогласных
В небесных далях начертал
И средь на небе звезд прекрасных
Созвездий узы сочетал?
Ты ль свет на землю посылаешь
И ветер гонишь по земле,
И дождь на степи проливаешь,
И отражаешь свет в луне,
И словом можешь колебать
Вселенной неоглядной своды,
От смерти всех освобождать,
Царя над силами природы?
Перед тобой ли вечность миг
И ты ль обширнее вселенной,
И неужели ты постиг
Путь к жизни вечной и нетленной?
Кто прежде век существовал?
Пред кем и смерть вострепетала?
Кто бездну вечности объял?
В ком святость высших идеалов?
Где тот мудрец юдоли бренной,
Что вздумал Бога поучать
И Промыслителя вселенной
В делах неправды упрекать?
Взойди на небо – Я с тобой,
И на земле Я всюду сущий.
Так пусть всем сердцем и душой
Меня познает всяк живущий.







Скорбь душевная

На что надеяться? Несбыточны мечтанья
И тщетна песнь моих душевных струн –
Песнь скорби безнадежной и страданья,
Пронзительная песнь тоски и дум.

Как горько мне оплакивать потери…
Где обрести надежды горний свет?
Но сердце мое жаждет в Бога верить
И я навеки – верящий поэт.

Во дни скорбей мучительны сомненья
И нестерпимо мне без смысла жить,
И ищет дух мой жизни назначенье,
И чает цель заветную постичь.

Я не могу идти мирской тропою.
Мне горестен обыденный удел.
Нет, я – поэт с распятою душою,
И рано я в раздумьях постарел.

Я зреть хочу величье небосвода,
Вершины гор и широту морей.
Мне дорога священная свобода
И мерзок звон всятягостных цепей.

Мне надо знать – зачем я существую,
Люблю, надеюсь, мыслю и грущу,
И душу обнажив в стихах больную,
О милости Спасителя молю…







Бессмертие души

Когда настанет смерти грозный день –
Возлягу я под сенью гробовою,
То ты, мой друг, почти поэта тень
Из Псалтыря священною мольбою.

Молись и не теряй напрасно слов.
К чему с судьбою смертных пререканье?
Смерть лишь врата, а вечности чертог
Ждет каждое Всевышнего созданье…


















Настанет час конца для повести печальной…

Настанет час конца для повести печальной
И оборвется скоротечной жизни путь,
И под прощальный звук молитвы погребальной
Мне будет суждено последним сном уснуть.

Но не хочу я в час предсмертный с содроганьем
На жизнь прошедшую отчаянно взирать,
Иль в нераскаянном окаменеть молчаньи,
Иль небеса, как демон, в злобе проклинать.

О, как мне хочется, стряхнув весь прах могильный,
К Отцу Небесному с молитвою воззвать,
Как блудный сын припасть к Его руке всесильной,
И о прощеньи небо в слезах умолять!

И суд свершить правдивый честно над собою,
И душу зреть свою, как зрит Всевидец-Бог,
И в мир иной уйти с сердечною мольбою,
И зреть святых Его и Ангелов чертог!..











На смерть М. Ю. Лермонтова

Да, смерть Лермонтова поражает незаменимой утратой целое поколение. Это не частный случай, но общее горе, гнев Божий, говоря языком Писания, и, как некогда при казнях свыше, посылаемых небом, целый народ облекался трауром, посыпая себя пеплом, и долго молился в храмах, так мы теперь должны считать себя не безвинными и не просто сожалеть и плакать, но углубиться внутрь и строго допросить себя.
Ю. Ф. Самарин


Убит поэт! – рыдают небеса
И гнев святой звучит в громах востока,
Молясь за убиенного певца,
Оплакал Ангел павшего пророка.
Навек застыл Кавказ в его очах,
Как только стихли выстрела раскаты,
И умер он, поверженный в горах,
Предсмертною молитвою объятый.
И дух его вознесся со скалы,
Над миром слез бесчисленных взлетая,
Над высью, где парят одни орлы,
Туда, где к Богу Ангелы взывают.
Сражен, он пал в дуэли роковой.
Не кануло на гроб слезы прощальной.
Погиб поэт и траур над землей:
Пал Лермонтов – великий и печальный.
Минула жизнь   – несчастна и кратка.
Никто не разделил его страданий,
Но мудростью поэзия полна
И глас правдив суровых прорицаний.
Смотря на жизнь, он тихо горевал,
И полон был печали благородной;
В часы скорбей – молился и роптал,
Клеймя позором мир греха холодный.
И вот, убит безжалостной рукой,
Он жертвой пал интриг и вероломства,
А душегуб с презренною душой
Проклятьем заклеймен в глазах потомства.
Не знает тайны дум твоих толпа,
На прах святой взирая равнодушно.
Не многие взмолились за тебя,
Но многие безмолвствуют бездушно.
О, как певец измучился душой!
Зачем ему столь позднее признанье?
Почтили ли мы тень его мольбой?
Не лживы ли все наши воздыханья?
Пусть пал он с раной смертною в груди
В дуэли страшным выстрелом сраженный,
Но душу он излил в свои стихи
И в вечность отошел непобежденный.
В них исповедь с раздумьем и мольбой,
В них глас его – задумчиво-певучий,
В них вера и сомнение с тоской,
В них веет дух свободный и могучий.
В стихах его – созвучье вещих слов.
Он знал, что краток срок земных скитаний,
И верил в Бога – верил как Иов,
Пройдя через горнило испытаний.
Не верил он ни в счастье, ни в мечту,
Не жаждал мимолетных благ и славы,
Но с верой нес служенья крест кровавый
И верен был лишь чести и Творцу.













Когда задумчиво брожу я в тишине...

Когда задумчиво брожу я в тишине
И вижу неба лик, усыпанный звездами,
И блещет месяц меж созвездий в вышине,
Плывя над моря безмятежного волнами;

Когда сияют в час заката небеса
И луч прощальный солнца тлеет над землею,
Иль в утра час горит последняя звезда
И взор недремлющий встречается с зарею;

Когда луга в лазури тонут васильков
И веет ландышей и роз благоуханье,
И песни птиц звучат в безмолвии садов,
И забываю я печали и страданья,

Тогда надеждою исполнена душа,
И мысль мятежная смиренна пред красою,
И отблеск вижу я нетленный Божества,
И сердце бьется умиленное с мольбою.











Воспоминание о днях детства

С тоскою странною в моих воспоминаньях
Ребенком вижу я задумчивым себя
И в сердце с тайною отрадой и страданьем
Смотрю на счастья невозвратные года.
Вдали от города – весь в кущах винограда
И с печью русскою стоит старинный дом
В оправе грядок и раскидистого сада,
И пенье птиц с утра разносится кругом.
Сияет солнце над безбрежными полями.
Здесь всюду чувствует душа моя простор
И ждет вечерний час над тихими холмами,
И облаков полет следит неспешный взор.
Приятно трав в полях дыханье ароматных.
Шумят деревьев покосившихся листы.
Настанет ночь – и звезд мерцанье незакатных
Взволнует душу и незрелые мечты.
На мир в те дни глядел я с чувством изумленья
И тайной веяло от каждого цветка,
И сердце детское не знало сожаленья,
И так близки мне были жизнь и небеса.
И музы с нежностью завиднейшей подруги
Слетаться начали над девственной душой,
Еще не знающей невзгод житейской вьюги,
Еще не раненой несчастною судьбой.
А ныне я, согбенный бременем познанья,
Мудрец печальный, постаревший без седин,
Коварство жизни разгадавший с содроганьем,
С душой мятежною, как падший Херувим.
Жизнь показала мне обманчивость надежды,
Как сон, развеяла несбыточны мечты,
И стали зорки и мрачны поэта вежды,
И полны горечи раздумья и мольбы.






Вызов небесам

Зачем я жил? Зачем страдал?
К чему талант и вдохновенье?
Зачем Творец меня создал
И уготовил мне мученье?
Как сердцу тяжко… Жизнь томит
И в здешнем свете мне так душно,
И дух отчаянно скорбит,
И так действительность бездушна.
Надежды гибнут лучших дней,
И я – земли жилец угрюмый,
С рожденья лишний меж людей,
И чуждый их делам и думам.
Я знаю, в жизни счастья нет,
И на мольбы и вопрошанья
Не даст Всевышний мне ответ –
В веках звучит небес молчанье.
В ученья правды и любви
В былые дни я верил свято,
А ныне – видя мир наш лжи,
Душа печалию объята.
Не лечит время от страданья.
Людским злодействам нет числа.
В былом – потери и терзанья.
В грядущем смерть лишь ждет меня.
Я жаждал счастья и свободы,
И смысл в жизни сей искал,
И вот прошли в исканьях годы:
Зачем я жил? Зачем страдал?
Как в ночь звезда, с небес слетая,
Во мраке сгинет навсегда,
Так жизнь пройдет моя земная
И в гроб, мертвец, возлягу я.
Но в смерти нет душе спасенья;
Мятежный дух не ждет покой,
И вечность, может быть, в сраженьях
Пройдет, предвечный Бог, с Тобой.
Я верил сквозь души мученья,
Всей страшной жизни вопреки,
И нес кровавый крест служенья
Под крики злобные толпы.
Я верил, но! – небес молчанье
И горький опыт тяжких дней,
Детей безвинное страданье,
Сомненья в благости Твоей –
Низвергли сердца убежденья,
Попрали все, что я любил,
И Ты несчастное творенье,
Господь святой, не пощадил.
В душе моей теперь пустыня.
Зачем мне жить? Зачем страдать?
Ты – мой Палач, а не Святыня.
Что мне любить? Что мне терять?
За все Тебя, Творец всевластный,
За все Тебя благодарю –
За час мучения ужасный,
За ближних ложь и клевету,
За безответные моленья,
За жизни проклятый Твой дар,
За бессердечность провиденья,
За ярость всех небесных кар,
За все безвинные мученья,
За нераскаянность Твою,
Но знай, настанет час отмщенья
И я Тебя не пощажу.












Воззвание

Хоругвь священную взнеся над головой,
Я верю, Господи, – сквозь слезы и мученья;
Иду один, осмеян гневною толпой,
И тихо песнь пою нездешнего моленья.

Ударам всем судьбы жестокой вопреки,
Я верю, Боже мой, евангельской святыне!
И пусть кричат и впредь свободы палачи,
Но Ты ведешь меня сквозь мрак земной пустыни.

Иду сквозь крик толпы – и мне неведом страх.
Сам Бог ведет меня к голгофскому подножью…
И я приду с мольбой священной на устах,
И воспою, как царь Давид, святыню Божью.

Я знаю – мир земной предаст, что я любил,
И на стихи мои ответит рык звериный;
Пусть будет так. Так что ж? – я славу не ценил,
И жил как странник здесь – свободный и пустынный.

В крови омылась вся несчастная земля,
И нет в заблудших даже тени покаянья,
И хладны, будто лед, застывшие сердца,
И ближних им смешны печали и рыданья.

В наш век поэзией глупцов не вразумить
И не встревожит их пророческое слово –
Они не в силах верить, мыслить и любить,
И в жизни суетной нет места для святого.

О, если б в них нашлась хоть искорка любви,
То вновь прозрели б их ослепнувшие вежды,
И с плачем горьким бы взмолилися они,
И в этот дивный миг сбылись мои надежды.




Шекспир

I

Как обеднел наш неприглядный мир,
Когда угас ты, гений бесподобный,
И прах священный твой, мудрец Шекспир,
Сокрыл навеки памятник надгробный!
Все тайны сердца ты раскрыл в стихах:
Любовь и мщенье, кротость и коварство,
Страстей земных невиданный размах
И Гамлета раздумья и мытарство.
Из бури страсти соткан этот мир:
Жестоки козни Яго и Макбета,
В безумном горе смерть взыскует Лир,
И гибнет честь от лживого навета.
В твоих трагедьях гибнут вновь и вновь
Влюбленных все надежды и мечтанья,
И льется, как поток багряный, кровь,
И смерть одна несет конец страданьям.

II

Бьет в сердце твой неотразимый стих.
В веках не меркнет пьес Шекспира слава
И множатся изданья драм и книг,
Но ты достоин большего по праву.
Ты памятник возвышенный воздвиг
В сердцах людей всевластием искусства,
Клеймя позором лживых, пошлых, злых,
И пробуждая в душах чести чувство.
Где человек, что покорил века
И мог со смертью беспощадной спорить?
Чья слава с жизнью бренной не прошла?
Кто времени посмел бы прекословить?
Но ты, Шекспир, волнуешь нам сердца,
И время, что стирает в пыль колонны,
Бессильно перед росчерком пера,
Того, кто колебал глаголом троны!..

Таинство жизни

Жизнь – таинство! Но жизнь – и жертвоприношенье.
П.А. Вяземский

Жизнь наша – таинство и жертвоприношенье.
Не смог постичь ее никто из мудрецов.
Зачем нам жизнь дана? В чем наше назначенье?
Все спорят смертные бессчетный ход веков.

Бредем как странники мы в полночь по пустыне.
Лишь звезды верные нам знаменуют путь.
Взойдем ли к свету мы иль вечность нас отринет?
Как страшно в бездну нам загробья заглянуть.

Жизнь на земле – лишь миг, который в вечность канет.
Гремит над смертными с рождения гроза.
Мечта о счастье в мире суетном обманет.
Вчера еще ты жил, сегодня – смерть пришла.

Так в чем же жизни цель? В чем наше назначенье?
Откуда мы пришли? Зачем? Куда идем?
Пусть жизнь земная скоротечна, как мгновенье,
Но мы страдаем, мыслим, верим и живем.

Да, в жизни зыбко все и все столь скоротечно,
Но может смертный есть бессмертия сосуд,
И ждет за гробом нас таинственная вечность
И неподкупный Божества святого Суд?

Жизнь наша – таинство и жертвоприношенье.
Жизнь нам дается, чтобы мыслить и любить,
Нести достойно крест священного служенья
И по стопам Господним в вечность восходить.






Данте Алигьери

Да, Данте величайший из величайших.
Я не знаю более великого.
Он для меня среди поэтов то, что Библия среди книг.
Ромен Роллан


О, горькое раздумье!.. Где поэт,
Что ад прошел в надежде на спасенье?
Увы, меж нами Данте больше нет,
И век наш – век духовного паденья!

Погибла честь. Нет правды на земле.
Как низки наши помыслы и чувства.
Нет утешенья страждущей душе.
Низвергнуты святыни и искусства.

Как страшно жить! Кругом лишь царство лжи
И полон человек ожесточенья;
И будто нет ни веры, ни любви,
И предано Евангелье забвенью.

Но взор суровый пылкого лица
Взирает строго, как орел, с гравюры,
И с трепетом пред ней моя душа,
Вгляделась в лик загадочной фигуры.

О, ты, прошедший ада все круги,
Пред кем бессильны время и могила,
Познавший мощь Божественной Любви,
Что движет в небе солнце и светила.

О, Данте! Пробудись, восстань поэт!
Пусть голос твой, как вещий гром, раздастся
И правдой потрясет наш лживый свет,
И к Богу нас научит устремляться!..




Подражая С. Надсону

Как ночью блеск звезды падучей скоротечна,
Хрупка как лепестки нежнейшего цветка,
Как звездный небосвод вселенной бесконечна,
Загадочна для всех как притча мудреца –
Все это наша жизнь, чья пестрая картина
Волнует нам сердца и поражает взор:
Здесь кладбищ тишина, там – песня Серафима;
Здесь – слава и успех, там – бедность и позор.
Когда то был здесь град с роскошными садами,
Сегодня лишь руины ветшают над песком;
Вот древний монастырь и иноки с мольбами,
А вот и эшафот с кровавым палачом.
Как живописец жизнь таинственно смешала
Уродство с красотой, добро с коварным злом,
И кистию времен исторью начертала,
Где каждый может быть судьбы своей творцом.
Здесь счастье двух сердец возвышенно влюбленных,
А там висит пророк, распятый на кресте;
Здесь произвол владык всевластьем наделенных,
А там бесправный узник, томящийся в тюрьме.
Вот келья, где мудрец о жизни размышляет,
А вот и наглый плут идет опять в кабак;
Здесь старый звездочет созвездья наблюдает,
А тут смеется шут, примеривший колпак.
Загадка наша жизнь, и не было от века
Еще в мирах земных такого мудреца,
Что душу разгадал и жребий человека,
И мыслью смог постичь все тайны бытия.








Печорин перед дуэлью

Не спится. Ночь. Свеча едва мерцает.
В раздумьях многоскорбная душа
Прошедшее все мыслью обнимает
И просит перед вечностью себя:
Зачем я жил? К чему существованье
Ниспослано Всевышним было мне?
И было ли высокое призванье
И силы необъятные в душе?
За что же я судьбой приговоренный
На жизнь без веры, счастья и любви,
И на страданий чашу обреченный,
Познал всю боль печалей и тоски?
Быть может сам, как грешник, я виновен
В бесчисленных падениях моих,
В том, что Творцу я гордо прекословил
И жизнь моя – страстей игра лихих.
А что же смерть? Потеря ли для мира
Скорбящий и мгновенный человек,
Чье сердце как расстроенная лира,
Чья жизнь – недолговечный смертных век?
Как в ночь звезда сорвавшись с небосклона
Исчезнет с карты неба навсегда,
Так жизнь по власти времени закона
Проходит и не нужен миру я.
И вычеркнет из хроник мирозданья
Меня неумолимо перст времен,
И предадут забвенью все созданья
Зачем я жил, страдал и был рожден.
Пусть смерть придет и духа все сомненья
И жизни нить земную оборвет,
Но от себя и в смерти нет спасенья
Для тех, кто смысл жизни не найдет.






Из Шекспира сонет 66

Измучен жизнью я и смерть моя отрада.
С печалью вижу – зло царит кругом,
За праведность – страдание награда,
А негодяй становится царем.
Поруганы святые идеалы
И совершенству в мире места нет,
Порок венчают лицемеры славой
И гонит добродетель наглый свет.
В изгнанье все возвышенные чувства,
Безумие в обличье мудреца,
На службе у земных страстей искусство,
И гибнут в сердце вера и мольба.

Лишь смерть стирает горечь бытия,
Но вечно, друг, с тобой любовь моя.















Человек

Человек – тайна для самого себя.
Неужели эта тайна запечатлена окончательно
и нет никакого средства раскрыть ее?
Святитель Игнатий Брянчанинов


Загадка всех времен – во всем неизъяснимый,
В чьем сердце бой ведет добро с коварным злом,
То дни влачит, как раб, в заботах суетливых,
То речь его гремит могучая, как гром;
То стонет грудь его в немыслимых страданьях,
То счастье на земле он грезит обрести,
То жаждет плод сорвать запретного познанья,
То с трепетом слагает тревожные мольбы.
Бывает, он грустит бессонными ночами,
Бывает, как ручей, звенит задорный смех;
То смерть готов принять с отважными бойцами,
То ищет в жизни он лишь низменных утех.
Загадка Сфинкса он, контрастов сочетанье:
То лжец и жалкий трус, то доблестный герой,
То самовластный царь, прославленный в сказаньях,
То плачущая мать с бессильною слезой.
Вот пляшет наглый плут с бесстыдною ухмылкой,
А здесь монах-аскет всю ночь псалмы поет;
Здесь юноша томим своей любовью пылкой,
А вот и злой палач кнутом несчастных бьет.
Все это – человек! Он тайн всех воплощенье
И не было в веках такого мудреца,
Кто мог бы разгадать души все устремленья
И мыслью охватить все судьбы и сердца.
Он немощен, как тень, он – раб земного мира,
И жизнь его мгновенна и призрачна, как дым;
Он – образ Божества и вольный сын эфира,
И дух его бессмертный могуч, как Серафим.
То праведный пророк, то царедворец лживый,
То гордый властелин, то страждущий в цепях.
Все это – человек! – во всем неизъяснимый,
И тайной он пребудет непознанной в веках.


Размышления Гамлета

Есть многое, Горацио, на свете,
Что и не снилось нашим мудрецам…
У. Шекспир


Есть многое, Горацио, на свете,
Что и не снилось нашим мудрецам.
К какой устремлены все жизни мете?
А где мудрец, что дал число звездам?

Где тот, кто зрел вселенной сотворенье
И то, как пала первая звезда?
Кто все пути изведал Провиденья
И смерти грозной затворил врата?

Как вечность мерой времени измерить?
Как небо в звездной карте уместить?
Как в Бога, видя падший мир, поверить?
Как все грехи вселенной искупить?

Немало мудрецов земля видала,
Но, как и прежде, тайнам нет конца!
И как звезда пред солнцем исчезала,
Так меркнет мысль пред Богом мудреца!..









По мотивам стихотворения Генриха Гейне Вопросы

На берегу моря, полночного моря
Философ в раздумьях стоял,
В сомнениях думы сливались с тоскою
И волны он в ночь вопрошал:
«Мне жизни загадку скорей разрешите,
Как древняя притча она,
И тысячи дум мудрецов осените
Разгадкой с безмолвного дна.
Над ней размышляли печально халдеи
И в древнем Египте жрецы,
Пророки и старцы былой Иудеи
И гордых Афин мудрецы».
И к небу свой взор, обращая с тоскою
Он звезд мириад созерцал.
И с тихою думой и пылкой душою,
Небесный он свод вопрошал:
«Ответьте мне звезды, на небе мерцая,
Откуда пришел человек,
Зачем он рожден и зачем умирает,
На что ему дан жизни век?»
Но ветра дыханьем колеблется море
И волны морские молчат,
А звезды сверкая в небесном просторе
По-прежнему тайны хранят.










Плач скитальца

Смерть дщерью тьмы не назову я…
Е.А. Баратынский


С времен Адамова изгнанья
Не знает счастья человек
И обреченный на страданья
Клянет несчастный жизни век.
От колыбели и до гроба
Заботам смертных нет конца.
Печаль, сомненья и тревога
Навек закрались в их сердца.
Какую радость скорбь не сменит?
Какая слава не пройдет?
Какую власть смерть не развеет?
Какую жизнь не оборвет?
Один у одра рокового,
С Христа иконою святой,
Скиталец тихо молит Бога:
«Господь, даруй душе покой!»
И у преддверья неземного,
Как Баратынский вижу я –
С оливой мира вестник Бога,
А не губящая коса.










Теодицея

Я христианин и потому верю,
что проблема теодицеи разрешена
явлением Христа и совершенным Им
делом искупления и спасения.
Н.А. Бердяев


Зачем мне жизнь была дана,
Коль все живущее стенает,
И если мир объяла тьма,
Где Свет, что душам воссияет?

Весь мир во власти зла, страданья –
Бесчисленный песок морей.
И плач, и стоны, и стенанья
Исполнили чашу скорбей.

Как может род Адама грешный
Загладить первую вину?
Как можешь Ты – Творец безгрешный,
Терпеть невинных чад слезу?

Я знаю Боже, что Ты благ,
Но почему в подлунном мире
Всяк неприкаян, скорбн и наг
И столь подвластен темной силе?..

К Тебе несется голос мой
В раздумья Иова с мольбою,
И Ты, склоняясь над душой
Скорбящей, внемлешь ее горю.

Ты ниспослал даров мне сонм:
Писанья старца Силуана,
Рублева «Троицу» и том
Тебе изрекшего: «Осанна!»

Но ближе всех моей душе,
Не глас пророков и писаний.
Христос, распятый на Кресте –
Ответ на тайну всех страданий.

Тайна души

Ответь же мне скорей, моя душа,
Откуда та тоска по небосводу?
Почто все, что дарует мне земля
Не может заменить тебе свободу?
И если ты с небес в сей мир пришла,
То отчего стенаешь в узах плена?
Зачем в пыли лежит хитон царя
И ты, как раб, бредешь в лохмотья тлена?

Ужели ты забыла о былом –
Не помнишь о потерянном Эдеме?
Зачем же слезы льешь свои  ручьем
И проклинаешь жизни тяжкой бремя?
Зачем же ты, Творцом сотворена
И призванная стать Ему подобной,
Как Библии лукавая змея,
Соделалась лукавой, мрачной, злобной?

И мне душа ответила моя:
«По вере я христианкой называюсь,
Но пала я, как в ночь падет звезда –
В страстях живу, как Каин, и терзаюсь.
Не знаю я – погибну иль спасусь,
Но верю, что Господь всегда со мною,
И, как орел, о небесах томлюсь,
Живя надеждой, верой и мольбою».







Скорбящая лира

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?..
Ф.И. Тютчев

В тот час, когда темнеют небеса
И небо прорезает огнь падучий,
Я чувствую – по вечности тоска
Охватывает с грустью дух могучий.

Явился я на суетной земле,
Как странник бесприютный в мир печали.
Не верил я ни страсти, ни мечте.
Меня влекли небес надзвездных дали.

Не знаю я, поймет ли кто души
Моей страданья, мысли и стремленья.
Поймут ли сколько дум, надежд, тоски
Вознес я на алтарь для вдохновенья.

Поймут ли, что в стихах  моих звучит
Души напев, а не земные звуки,
И сколько скорбных дум таит мой стих,
Каких молитв, какой он стоил муки?

Не думаю, что мир меня поймет,
Но может, чье-то сердце встрепенется,
Когда поющей лиры звук сойдет
Из сердца, что с молитвой тихой бьется.

Зачем страдаю и зачем мне жить?
Зачем дышу, сжигаемый тоскою?
Бог завещал нам верить и любить
И сердце освящать свое мольбою…







Вечные вопросы

Как ночи метеор мгновенна жизнь земная,
Но тайною манят столетья и миры,
И мыслью разгадать вселенную желая,
Вопросы задают живущим мудрецы:
В чем смысл бытия и жизни назначенье?
Как в океане тайн безбрежных мы плывем.
Откуда мы пришли? Что есть веков свершенье?
Зачем мы размышляем, страдаем и живем?
А что такое «я»? В чем сущность человека?
Что будет после смерти с сознаньем и душой?
Что делал наш Творец до сотворенья века?
А после всех времен, что станется с землей?
Где истины маяк и где ковчег спасенья?
Зачем я в этом мире страдаю и томлюсь?
А что такое грех? В чем тайна искупленья?
Зачем я верю в Бога, надеюсь и молюсь?
Как космос наш возник? За гранью что вселенной?
Откуда в нас сомненье, отчаянье и страх?
Зачем свободы жаждем – бескрайней и безмерной,
С рожденья существуя, как узники, в цепях?
Что сердце наполняет отрадой и надеждой?
Почто волнует душу загадка красоты?
Что ищут в небесах тоскующие вежды?
Как счастье на земле нам смертным обрести?











В юдоли скорбей

Как ночь ненастная в полях земли родной,
Как бледная луна над нивою земною,
Грустна душа моя, трагичен жребий мой.
Я – странник и поэт с печальною судьбою.
Я много размышлял: «Зачем мне жизнь дана?»
Я  жить не мог ни дня без веры и святыни.
В дни тяжкие скорбей мольбой жила душа,
Томящаяся здесь как царь Давид в пустыне.
В тени от Божьих крыл я жаждал пребывать
И в милости Творца искал я утешенье,
И с лирою желал к Предвечному взывать,
И ум свой погружать о горнем в размышленья.
О, если б Ты, Господь, прильнул к моей душе,
Любовью исцелив сердечные печали,
Надежды свет зажег в сует кромешной тьме,
И веру бы во мне соделал крепче стали!..
Заброшен я в тот век, где в людях чести нет.
Как проклятый пиит отвержен с колыбели.
Как нищий обречен искать насущный хлеб.
Как мученик страдать, идя к заветной цели.
Что рощи средь полей и лета томный зной?
Не стоит вся краса земли души страданий.
И счастья не найти в юдоли мне земной.
О нет, земная жизнь – арена испытаний!
Ужель моя судьба – в кладбищенской земле
Лежать на темном дне неведомой могилы,
И сгинуть навсегда в забвенья страшной мгле?
Зачем Твоя рука, Господь, меня творила?
Зачем я жил, страдал, молился и любил?
На все мои мольбы ответ один – молчанье…
Зачем я размышлял и в честь Тебя творил?
Ответь всевышний Бог на сердца вопрошанье.




Джон Мильтон

В наш век, когда святыни в поруганьи,
Когда нигде любви и правды нет,
И полон мир кощунства и страданья,
Восстань и воскреси в нас честь, поэт!

Пусть жизнь твою горящею кометой
Узрела на мгновение земля,
Но гений твой в веках не канул в лету,
И мудрость дум, как бездна, глубока.

Душа твоя, как море, величава,
И мощь звучит библейская в стихах.
Пройдут века – царей померкнет слава,
Но будут жить твои стихи в сердцах.

Пусть мысль твоя немеркнущей звездою
На подвиг нас гражданский вдохновит,
Возвысит дух над суетной землею
И веру в льющих слезы укрепит.

Пусть голос твой, как гром в ночи гремящий,
Глаголом правды души потрясет
И явится в стихах и Ад губящий
И Царство, что для праведных грядет.










Где радость прежних лет?..

Где радость прежних лет и лучшие все чувства?
Где сердца юного надежды и восторг?
Как может счастлив быть на свете жрец искусства,
Когда вся наша жизнь – постыдный, рабский торг?

В наш век найдется ль верный совести и чести?
С померкшим взором люди смотрят в небосвод,
И души их полны презренья, лжи и мести,
И к Богу их святая вера не влечет.

С унынья натиском давно в борьбе суровой
Исчезла чистая, прекрасная мечта.
И боль души порой изречь бессильно слово,
И сердце ранит жизни пошлой пустота.

Невыносима жизнь без смысла и значенья;
Мученье тяжкое – без веры и любви.
Кощунство! – деньги ценят выше вдохновенья.
Вот, до чего, Господь, сыны земли дошли!..











Молитва за несчастного

За дни любви былой и негу упоенья
Жестокой скорбью ты и плачем заплатил.
Мечты о счастье быстро канули в забвенье,
И проклял ту, ты, что душою всей любил!
Как в сердце раненый на поле страшной битвы,
Повержен ты в борьбе с безжалостной судьбой.
В часы бессонные нет на устах молитвы
И ты на Библию глядишь с усмешкой злой.
Не может совесть с жизнью пошлою мириться
И дни ушедшие вновь память тяготят,
И та неправда под луною, что творится,
Вливает в душу, словно в чашу, грусти яд.
В устах дрожат твоих слова сердечной муки
И слезы горькие сверкают на очах.
Как тяжко крест нести убийственной разлуки
И думать, что любви нет даже в небесах!
Как жизни жаждет дух унылый состраданья.
И за тебя, мой друг, с надеждой я молюсь:
«Утешь, Господь, Твое скорбящее созданье
И укажи ему спасенья верный путь.
Прости его за все дурные помышленья,
За то, что проклял он несчастную любовь,
И ниспошли ему в час скорби утешенье
И воскреси в его душе надежду вновь».










Демон

Могучий демон, дух печальный,
Твой лик, как падшая звезда,
Как солнца луч вдали прощальный,
Как ночи лунной красота;
Но в сердце нет твоем святыни,
Краса нездешняя – мираж,
Мольбы – безгласная пустыня,
И лишь отчаянье в глазах.
В былые дни счастливой жизни
Ты был прекрасный Херувим,
Живущий в неземной отчизне,
Объятый рвением святым.
Не знал ты злобы и сомнений,
Был полон веры и любви,
И с херувимским вдохновеньем
Слагал Всевышнему псалмы.
Мольба была твоим дыханьем
И свят пречистый был твой лик,
И все Господние созданья
Любил ты в тот священный миг.
А ныне – взор мрачнее ночи,
В устах твоих змеиный яд;
Как огнь комет сверкают очи,
А гнев – пылающий закат.
Ты – сплетчик лжи и душ губитель.
Ты – враг подвижникам святым.
Ты – гений тьмы и искуситель,
И ада мрачный властелин.
Там на престоле восседая,
Кромешным мраком облачен,
Зловещ, как смерть, изгнанник Рая,
С небес низвергнутый Творцом.
Бессмертной злобой взгляд пылает
И ужас веет от очей,
И гром с безбожных уст слетает
Нечеловеческих речей.
Во всех мирах, во всем твореньи
Ничто изгнаннику не жаль,
И жаждет дух лукавый мщенья,
А в сердце – мука и печаль.
Ты – дух бунтующей свободы.
Ты – воплощенье лжи и зла,
Хулитель Церкви и природы,
И враг коварнейший Христа.
Нет покаянья – нет прощенья.
Противен Богу гордый дух –
Дух чуждый вере и смиренью,
Лишь гибель сеющий вокруг…





















Минула юность - час восторженных мечтаний

Минула юность – час восторженных мечтаний,
Ночей томительных и первых грез любви,
Бурь страсти взвинченной и тяжких испытаний,
Исканий счастья и надежд земной весны.

Минули дни учебы, странствий и безделья,
И мы не ходим ныне в театр – храм искусств,
И чужд нам жребий беззаботного веселья,
И нет, быть может, в сердце зрелом прежних чувств.

Завеса сброшена и жизнь ясна, как книга:
Нет тайн пленительных и счастья впереди,
Но давят нас трудов бесчисленных вериги
И тьма печалей в исстрадавшейся груди.

Мечты о счастье, дружба, вера, вдохновенье,
Надежды светлые и чистая любовь –
В наш век осмеяны и канули в забвенье,
И не воскреснут, может быть, для многих вновь.

Но я с отрадой, друг старинный, замечаю,
Что чувства добрые ты в сердце сохранил
И жить по-совести в наш смутный век желаешь,
Не возводя успех в языческий кумир.

Как в годы юные ты полон состраданья
И, как священный храм, природу свято чтишь,
На скорбь чужую смотришь с чувством содроганья,
А иногда в раздумьях горестных грустишь.

Да не страшат тебя житейские невзгоды.
Пусть бьется сердце милосердное в груди.
Во имя чести, правды, братства и свободы
В родной отчизне мысли, действуй и живи.



На двухсотлетие Н. А. Некрасова

…прочтите эти страдальческие песни сами,
и пусть вновь оживет наш любимый и страстный поэт!
Страстный к страданию поэт…
…это было раненое сердце, раз и на всю жизнь,
и незакрывающаяся рана эта и была источником всей его поэзии,
всей страстной до мучений любви этого человека
ко всему, что страдает…
Ф.М. Достоевский

В твоих пронзительных стихах –
Исканье правды в здешнем мире,
Слова, сказанные в сердцах,
И песнь скорбей на вещей лире.
Ты ведал все – жар вдохновенья
И стон народа вековой,
Бессонной совести мученье
И жажду мести роковой.
Пусть славой вновь осенена
Твоя безгласная могила
И вновь родимая страна
Твои творения раскрыла,
Но звал к иному с мукой ты,
Вглядясь в народные страданья.
Ты жаждал подвига любви,
И полон был негодованья.
Входил ты в избы бедняков
И зрел печали их и горе,
И слышал гнусный свист хлыстов,
И знал, как скорбна нищих доля.
Ты в лучших душах пробуждал
Порыв высокий состраданья
И мир, во зле лежащий, звал
К заветным слезам покаянья.
Ты шел в тюрьму и к месту казни,
И видел черные суды,
И с отвращеньем, без боязни
Зрел как карают палачи,
Живут как в роскоши вельможи,
Не знают грешники стыда,
И льется речь хулой безбожной
Из уст насмешливых лжеца.
Как гром твои стихи звучали
Над пробуждавшейся страной,
И Муза гнева и печали
Витала грозно над землей.
Порой во власти мрачных дум
Ты – «сын больной больного века»,
Так озлоблялся, был угрюм,
Но твердо верил в человека.
Пускай глупец иль фарисей
В тебя с презреньем бросит камень,
Но ты огнем своих речей
Возжег в сердцах поэтов пламень –
И пламя жертвенной любви
Ко всем страданиям народным
Пылало с юных лет в груди,
Зовя на подвиг благородный.
Ты знал, что наша жизнь пуста,
Когда в ней нет высокой цели,
Что счастье – светлая мечта,
И жаждал, страстно жаждал верить.
В своих стихах ты изливал
Души печали и волненья,
И часто голову склонял
В раздумьях горьких и сомненьях.
Умел ты всей душой любить
И столь же страстно ненавидеть,
Высоким замыслам служить
И тень грядущего предвидеть.
Твой прах теперь лежит в гробу.
Былые речи отзвучали…
Но слышу я – поет мольбу
Не Муза гнева и печали,
А Муза веры и любви,
Зовя к нездешнему чертогу –
Оставить мир скорбей и лжи,
И вознестись с молитвой к Богу.








Смерть

Горчайшая из тайн веков и мирозданья,
Царица царства мертвых, рожденная в грехе,
Не знающая счастья, любви и состраданья,
С короной жуткой ада на сумрачном челе.
Ее стихия – плач, агония и тленье.
Пред ней смолкают лиры и речи мудрецов.
Она – палач всех смертных, разящий без прощенья,
И трон воздвигший деспот из падших черепов.
Безжалостна как рок, грозящий всем живущим,
Крадущая бесстрастно у матери дитя,
Грозна как вестник Божий, возмездие несущий,
Входящий в избы к нищим и во дворцы к царям.
Как ночь она грядет беззвучными шагами…
Сверкнет над обреченным губящая коса
И жизни путь прервется навек под небесами.
Не тронут смерть ни слезы, ни вопли, ни мольба.
Ее не затворить в оковы и темницы,
Не скрыться за морями и на вершинах гор;
От смерти беспощадной ничем не откупиться,
И в тайный час свершится над каждым приговор.
Губить живущих всех – вот все ее желанье.
Она следит с рожденья за каждым словно тень,
И душу исторгает с хладеющим дыханьем,
Ведя ее в ночь скорби иль в жизни вечной день.
Нисходит к падшим смерть на поле страшной битвы,
Влюбленных разлучает и сеет в душах страх,
Стучится тихо в келью в предсмертный час молитвы
И тушит пламя жизни в страдальческих очах.
На всех ее делах – печать зловещей силы.
Язык ее – безмолвье и кладбищ тишина.
В устах ее застыл вердикт неумолимый.
В груди ее бездушной – лишь глад и пустота.
О, смерть!.. Ты – грозный жнец и ужас для сознанья.
Ты властно исторгаешь из нас мольбы и плач,
Но ты же пресекаешь телесные страданья
И учишь смысл жизни живущих всех искать.
Воспета с древних лет власть смерти мудрецами
И стрепетом священным ей гимн сложил поэт,
Земную жизнь сравнив в стихах изящно с снами,
А в смерти разгадав будящий нас рассвет.
О, смерть!.. Ты – грозный жнец, но с даром избавленья,
Грядущий факел жизни подлунной затушить.
В тебе порой находит покой и утешенье
Несчастный, что не может в страданьях больше жить.






















Бессонница

И снова ночь… Душа истерзана страданьем
И гонит прочь раздумье тягостное сны.
Безмолвно все вокруг. Лишь ясных звезд мерцанье
И льется лунный свет с холодной высоты.
В уме воскресли вновь мятежные сомненья,
С тоской вздымается неисцелимой грудь,
Но Ангел тихих снов, покоя и забвенья
Не снизойдет с небес – мне снова не уснуть.
Смотрю в былое я с печалью и тоскою.
Вгляжусь в грядущее – нет счастья впереди.
Вновь тщетно я борюсь с безжалостной судьбою,
Как странник бурею застигнутый в пути.
Как нищий молящий и ждущий подаянья
Напрасно я искал сочувствия людей
И думал в них найти любовь и состраданье
И светлый луч надежд в зловещей тьме скорбей.
И снова ночь без сна – рассудка угнетенье.
И нет спасенья мне в искусствах и мечтах.
Лишь Ангел тихих снов, любви и примиренья
Возносит вновь мольбы в надзвездных небесах.
Мне песнь слышна его – молитвы тихой звуки,
Как звездный свет, струятся с горней высоты,
И все слабей звучит гроза душевной муки.
Безмолвье и покой… Грядут к бессонным сны.










Ангел смерти

Не приходи ко мне, суровый Ангел Бога,
В минуты горькие сомнений роковых,
Когда кипит в груди безумная тревога
И разум мучит гнет вопросов мировых;
Когда в отчаяньи душа дотла сгорает
И грезит страждущий нить жизни оборвать,
И в исступленьи Провиденье проклинает,
И жаждет смерть скорей в безумии принять.
Не приходи ко мне, когда, не зная счастья
И громом бедствий каждодневных потрясен,
Смотрю на плачущих я горе без участья
И равнодушно слышу их мольбы и стон;
Когда в нездешней муке страшно изнывая
Не молит Бога о прощении душа,
С враждой немыслимой глядит на двери Рая
И злобой дьявольской, как демон сам, полна.
Не приходи ко мне в день бури и волнений,
Когда душа сгорает в пламени страстей
И сердце бьется с жаждой низких наслаждений
И чужд я Богу как коварный фарисей;
Когда душа моя во власти духа злого
И в сердце вижу я своем лишь бездны зла,
И ничего в прошедшей жизни нет святого,
А с уст срываются в проклятье и хула.


Сойди с небес ко мне, суровый Ангел Бога,
Когда забуду я о суетной земле,
Возжажду всей душой надзвездного чертога
И посвящу часы последние мольбе;
Когда возжажду вновь я с небом примиренья
И заструится в сердце Божья благодать,
Лета былые промелькнут в одно мгновенье
И буду смерть готов с надеждой я принять.
Сойди с небес ко мне, склонясь над изголовьем,
Когда придет конец житейского пути.
Взгляни в лицо мое с печалью и любовью
И осени мольбой предсмертные часы.
Вели молиться мне – и я взмолюсь в рыданьях,
И речи горькие о жизни прозвучат,
И дрогнет сердце от раскатов покаянья,
И плач наполнит уходящих дней закат.
Ты тихо скажешь мне: «Грядет миг разрешенья».
И слезы я пролью, в иной мир отходя.
И предвкушая смерти скорой приближенье,
Спрошу я с трепетом: «Простит ли Бог меня?»
По жилам холод смертный вскоре заструится
И скажут ближние с печалью: «Он угас».
Так смерти таинство священное свершится
И будешь ты со мной в последний, грозный час.
С молитвой грустною сомкнешь ты тихо очи
И плоти тлеющей в гробнице дашь уснуть,
И в вечной жизни свет иль в царство вечной ночи
Душе укажет Судия нездешний путь.

















Жизнь в юные лета, как песня, чаровала...

Жизнь в юные лета как песня чаровала
И к подвигам звала несбыточным мечта,
И блеск эдемских зорь – сиянье идеала
Не скрыла от очей забот житейских мгла.
С восторгом я читал стихи былых поэтов,
С волненьем раскрывал писанья мудрецов –
Бессмертные труды, не канувшие в лету,
Бесценное наследье унесшихся веков.
Вопросы жгли меня – над тайной мирозданья
В раздумьях день и ночь пылала голова,
И был я полон дум, надежд и упованья,
И жаждой неземной душа моя жила.
В сиянии луны над сонною рекою
И в трелях соловья, поющего в садах,
В дыхании цветов весеннею порою
И в музыке молитв, звучащих в алтарях –
Во всем сияла мне поэзия святая,
Томила и звала в искусства дивный храм,
И в здешней красоте я видел отблеск Рая,
И верил, как дитя, чарующим мечтам.
Минуло десять лет – в былое нет возврата.
Как быстро годы в даль неясную летят.
Бессонною тоской душа моя объята,
А жизни здешней дни печалят и томят.


Да, ныне жизнь мрачна как сумрак непроглядный:
Бесчестье торжествует над святостью идей.
Настал бездушный век к святыням беспощадный,
Век жалких и циничных, расчетливых людей.
Их лозунг – эгоизм, их вестники – повсюду,
Их жизни цель – гремящий и напускной успех.
В наш век бы возвели в героя и Иуду,
И всех, кто жаждет славы и низменных утех.
О, как же мы душой и мыслью измельчали!
Бессмысленно текут бесцельной жизни дни.
Разбились о цинизм высоких дум скрижали
И попраны давно искусства алтари.
На улицах – раздор, с трибун – несутся крики,
И стонет целый мир в час окаянных дней,
А люди так слепы, бездумны и безлики,
И их легко увлечь способен фарисей.
О, если бы в наш век пришел пророк библейский
И громом вещих слов потряс бы вновь умы,
И с гневом бы святым изгнал дух фарисейский,
И души приобщил бы к таинству мольбы!
О, если б возвестил он Божие ученье –
Любви святой и веры, свободы и добра,
И снова посвятил мир в тайну искупленья
И верить научил заблудших во Христа,
То стихла б в сердце боль сомненья рокового
И рухнул бы во прах наш нынешний кумир,
И мощью потрясен божественного слова
Вновь встрепенулся б наш осатаневший мир!
Но нету среди нас бестрепетных пророков
Пред коими смирялись разгневанные львы,
И тайны раскрывались судеб, времен и сроков,
И верой сокрушался престол владык земли.
А я… я так устал от травли и мучений.
Пусть гибель мне сулят Вааловы жрецы,
Но я не брошу стяг высоких убеждений
И буду прославлять святой завет любви.













Желание

Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне!..
А.С. Пушкин


Как ты, поэт, в заоблачную келью –
В соседство Бога я б хотел уйти,
Где места нет ни лжи, ни лицемерью,
Где дух возносят к вечности мольбы.

На полках – книг бесчисленных собранье.
Я с малых лет – философ и поэт,
Но сердце жаждет высшего призванья
И душу мне томит крикливый свет.

Смотрю на мир – мир жаждет развлечений
И ищет всюду прибыль и успех,
Не хочет знать апостольских воззрений
И вновь возвел в кумир лукавый грех.

А я ищу свободы и покоя.
Мне б в келью бы затворника уйти,
Чтоб вырваться из тьмы на Божью волю
И высший дар – спасенье обрести.










На кладбище

На кладбище, в державе молчаливой,
Под сенью обветшалого креста
Раскинулась безымянная могила
Забытого потомками жильца.
Не слышен здесь молитв напев печальный.
Молчание царит среди могил.
Вся жизнь твоя, наш брат, покрыта тайной.
Скажи: «Во что ты верил, как ты жил?
Испил ли чашу горькую страданья,
Согбен ли был под тяжестью труда,
А в час неумолимый испытанья
Склонялся ли к подножию Креста?
Искал ли ты покоя и забвенья
Иль счастливо и мирно жизнь прожил?
Познал ли пламя дум и вдохновенья?
Кумирам или Богу ты служил?
В предсмертный час с горячею мольбою
Молил ли о прощеньи небеса?
Угас ли ты измученный борьбою
Иль кротко встретил Ангела-жнеца?»
А там, вдали – роскошная гробница,
Но плющ обвил изящество колонн,
И не приходят близкие молиться,
Хоть здесь богач усопший погребен.
«Среди могил, в обители забвенья,
Где кости вечным сном усопших спят,
Обрел ли ты души успокоенье
Иль страстью и в посмертии объят?
Скажи мне, царь поверженный природы,
Что ты искал, зачем на свете жил?
Желал ли ты спасенья и свободы
Иль вечность ты и Бога позабыл?
Нашел ли в жизни верное призванье
Иль сребролюбцем прожил целый век?
Возвысился ль душой до состраданья
Иль был пустой и жалкий человек?»
На кладбище, в обители забвенья,
Завесу тайн нельзя нам приоткрыть,
Но час придет веков всех завершенья
И вечность сможет тайное явить.

Бессмертие

Настанет тайный час – в грядущем я умру
И труп бездушный мой возьмет себе могила.
Быть может, близкие прольют тогда слезу.
Быть может, их сердец коснется Божья сила.
Поймет ли мир, зачем я жил и что искал,
Куда душа рвалась, о Ком она томилась,
Во что я верил, как я мыслил и страдал,
И сердце как мое рыдало и молилось?
Я не любил соблазнов полный здешний мир –
Печальный мир, где нормой стало согрешенье.
Я сокрушить желал бы суетный кумир –
Кумир богатства, власти, славы, наслажденья.
Надеждой светлою душа моя жила.
Я верил в мир святой блаженства и свободы,
Где жизнь прекрасной бы и вечной бы была,
Где б не коснулось тленье духа и природы,
Где мысль сияла бы в небесной чистоте
И ум не ведал бы мучительных сомнений,
Где места нет наживе, злу и клевете,
Где каждый миг свершалось бы богослуженье.











Марк Аврелий

В те дни, когда блистая славой
Достиг зенита древний Рим
И меч империи кровавый
Вострепетать заставил мир,
Философ римский на престоле
С раздумьем горестным сказал:
«Жизнь – миг, в душе – строптивость моря,
Судьба – загадка, смерть – причал.
Живых и мертвых ждет забвенье.
Вся власть и слава – жалкий дым.
Сурово времени теченье:
Придет пора – померкнет Рим».
Сбылись глаголы прорицанья,
Их правда явлена в веках;
В них – горечь тайного страданья,
В них – вечной мудрости размах.
Блажен, кто веру, честь и вечность
На дым мирской не променял,
Кто не утратил человечность
И к высшей правде путь искал.










Время

Во тьму минувшего несет времен река
Народы, царства и былых эпох свершенья,
Их славу, доблесть и героев имена
Ждет мгла бездушная холодного забвенья.
Где блеск величия сияющих дворцов?
Где жизнь минувшая ушедших поколений?
Где взор задумчивый старинных мудрецов?
Где красота искусств и венценосный гений?
Меняя жизнь людей, их судьбы, быт и нрав
Проходит бурей век – то мирный, то кровавый,
Стирая в пыль колонны, храмы, мощь держав
И руша прежний мир, его позор и славу.
Былое – бледный след исчезнувших веков,
Скрижаль таинственных и вековых преданий,
И эхо тихое скончавшихся певцов,
Руины ветхие громадных прежних зданий,
На фресках древних полустертый абрис лиц,
В лучах луны печальной грустный вид обломков,
Безгласный сумрак подземелий и гробниц,
Творенье предков и наследие потомков.
Пройдут века – на смену грянет новый род,
А мы – исчезнем, как блеск молнии мгновенной,
И нас забудет дней грядущего народ.
Жизнь человека – миг во тьме веков вселенной.
Под дланью тяжкою несущихся времен,
С духовной жаждою бессмертья и свободы,
Во мрак забвения отходит тьма племен
И погружается в унылой Леты воды.
Пусть время царствует на суетной земле
И даже лик святой тускнеет на иконе,
Но вечность царствует в надежде и мольбе
И сердце любящих о Боге вечном помнит.






Сон

Мне снился сон: в годину страшную скорбей,
В эпоху смутную и час ее кровавый
Стоял во храме я, как Божий иерей,
Взывая в трепете к сынам родной державы.
В тот час таинственный отверзнулись уста
И зазвучала речь пророчески с амвона,
Как весть нездешняя, неслись мои слова.
Гремели ужасом вдали раскаты грома.
С надеждой светлою я плакал и взывал,
И звал забывших стыд к заветам покаянья,
Отвергнуть путь вражды людей я умолял
И отвечать на зло добром и состраданьем.
С молитвой звал я их к прощенью всех обид,
К любви, надежде, вере, к подвигу смиренья,
Будил  в заблудших душах совесть, честь и стыд,
И небеса молил о чуде примиренья,
О том, чтоб минули лета кровавых сеч
И заключили б мир враждующие братья,
Вложили б в ножны вековых раздоров меч,
И заключил бы каждый ближнего в объятья.
С надеждой я молил… я плакал и взывал,
Но вскоре понял я с душевным содроганьем,
Что речь моя для них – бряцающий кимвал,
Что мне ответом будет хладное молчанье.
С печалью понял я, что Бог людьми забыт
Что не унять мне бурю вездесущей битвы,
Что дьявол в душах их озлобленных царит
И места нет в сердцах лукавых для молитвы.
И в этот страшный миг замолкли вновь уста.
Раздался тяжкий вздох – вздох муки сожаленья,
И затворил в ту ночь я Царские Врата
И в алтаре рыдал, молясь об их спасеньи.










В канун Нового года

Все ближе новогодний час
И в сердце теплится желанье
Просить Всевышнего в мольбах
За всех, кто страждет от страданья.
Да будет мир по всей земле,
Пусть распри смертных прекратятся.
Пусть все ходящие во тьме
Лучом надежды озарятся.
Да сгинет ненависть в сердцах
И злоба сменится прощеньем.
Пусть все, кто мучатся в скорбях
Найдут покой и утешенье.
Заблудших, Боже, просвети,
Повергни в прах рабов гордыни.
Да затворят уста лжецы.
Да воссияет свет святыни.
Укрой всех странников от бед,
Сирот и вдов от притесненья,
Подай всем нищим кров и хлеб,
Роптавшим – с жизнью примиренье.
Смиренным даруй благодать,
Коснись сердец любовью вечной,
Молящим дай Тебя познать,
Непостижимый, Бесконечный.












Зачем?..

Зачем живу я и тоскую,
С молитвой шествуя во мгле?
Зачем Ты душу неземную
Вдохнул в живущих на земле?

Зачем у края страшной бездны
В слезах, что льются по лицу,
Возносим крик мы в мир надзвездный,
Молясь с надеждою Творцу?

Страшна нам смерть, жизнь – непонятна,
А космос так велик, но нем;
Все в мироздании – загадка,
И к небу рвется крик: Зачем?

Зачем в нас жгучее желанье
Жить, мыслить, верить и любить?
Зачем смерть, горе и страданье
Дано живущим всем испить?

Весь мир – картина: свет и тени,
Степей безмолвье и моря,
Раскатов грома песнопенье
И шепот сонного ручья.

Дар жизни дан нам не случайно.
Не тщетны вера и мольба.
Есть в мире нашем Божья тайна.
Есть в жизни смысл и краса.









Пускай обманчивы мечты…

Пускай обманчивы мечты.
Пусть жизнь подлунная сурова,
Но мощь пророческого слова
Меняет души и миры.

Пускай не в силах мы постичь
Всех тайн и судеб Провиденья,
Но вопреки всем искушеньям
Дано нам верить и любить.






















Думы

Когда прощальный луч закат
На гладь озерную бросает
И в небе тихо угасает,
Глубокой думой я объят:

Зачем я мыслю и живу?
Возник ли смертных мир случайно
Иль в жизни нашей скрыта тайна?
Во тьму иль в вечность я уйду?

Вокруг – святая тишина.
Померк последний отблеск дальний,
И я, задумчиво-печальный,
В объятьях дум не знаю сна.

Кто понял таинства души,
Ее восторги и печали?
Как сокровенные скрижали
Ее стремленья и мечты.

Зачем несбыточна мечта,
А жизнь подлунная – мгновенье,
И неусыпное томленье
Волнует смертные сердца?

Зачем обманчив отблеск грез
И счастье так земное зыбко?
Зачем сменяется улыбка
На горечь затаенных слез?

Зачем так мрак ночной глубок
И так прекрасен час рассвета,
Когда тьма ночи канет в лету
И брезжит огненный восток?

Блистает в звездной ризе ночь –
Вселенной дивная оправа,
И песнь священного хорала
Уносит все сомненья прочь.

В сияньи ночи голубой
Вопросы меркнут мировые,
И, как во время Литургии,
Витает Ангел над душой.

Где обрести душе приют –
В каких таинственных чертогах
Смогу узреть я славу Бога?
Лишь там, где Ангелы поют.

























Ночь на море
(сонет)

Как ночь на море хороша!
В молчаньи сумрачно-безмолвном
Вдали шумящим темным волнам
Шлет свет печальная луна.

На безмятежном берегу
Брожу счастливый и свободный,
Залив взираю бесподобный
И слышу сонную волну.

Везде свобода и простор,
Везде красу находит взор.
Как сладко волн прибрежных пенье!..

Как птица вольная душа.
Ночь, звезды, море, тишина
Даруют с жизнью примиренье.
























Сраженный рыцарь
(сонет)

Неведомый рыцарь на битву скакал,
Ведомый о славе мечтой,
Предчувствуя сердцем отчаянный бой,
Он страха пред смертью не знал.

Бой грянул: сверкают стальные мечи
И свищут разящие стрелы,
Как смерти жестокой и страшной напевы,
Под призрачным светом луны.

Блеснула с востока лучами заря,
Багровым пожаром горят небеса.
Окончено было сраженье.

Над жатвой кровавою ворон летал,
И рыцарь, сраженный в бою, умирал,
Вкушая со смертью забвенье.
























Озаряясь взошедшей луной…

Озаряясь взошедшей луной,
Заблистали во мраке озера,
Утонули в ночи голубой
Поселенья, равнины и горы.

Отзвенели в долинах ручьи,
Зеленеют весенние рощи,
И запели опять соловьи
В тишине наступающей ночи.

Что еще тебе нужно, душа?
Разве счастье – пустое мечтанье?
Вся природа красою полна,
В каждом шорохе – жизни дыханье.

В блеске призрачных лунных лучей
Канет ночь уходящего мая,
И взлетит караван лебедей,
Луч рассвета в полете встречая.























Наедине с самим собой

Померкло вечернее небо,
Закат догорел вдалеке,
Сгустились неясные тени
И звезды зажглись в вышине.

Спят мирно златистые нивы,
Объята природа вся сном.
Склонились плакучие ивы
Над тихим сребристым прудом.

Кузнечик так сладко стрекочет
В утихшем и старом саду,
И небо сияющей ночи
Роняет в безбрежность звезду.

Но сердце не знает покоя.
Томится о чем-то душа.
Волнует ли думы былое?
Тревожит ли сердце тоска?

Откуда печаль и сомненья?
Зачем ты не веришь мечте? –
Задумчив и полон волненья,
Взывал я к печальной душе.

Как Ангел небес, ты – бесплотна,
Как ветер на море – вольна,
Как лунная ночь – бесподобна,
Как поздняя осень – грустна.

Я знаю, ты помнишь о Рае
И слезы горячие льешь,
Когда в тишине размышляешь
И Бога в молитвах зовешь.

Зачем облеклась ты в лохмотья
И так привязалась к земле,
Где смертный томится в невзгодах,
Где жизнь пролетает как в сне?

О чем ты так грустно вздыхаешь?
О чем так чудесно поешь?
Что ищешь? Чего ты желаешь?
Куда после смерти уйдешь?»

Мне было ответом молчанье.
Но может за гранью веков
Откроется в вечности тайна
И истину явит мне Бог.

























Красота

Что за загадка красота!
От века в ней сокрыта тайна,
Она полна очарованья,
Как в рощах трели соловья.

Как снов чарующих греза
Краса бывает мимолетной,
Бывает вечной и бесплотной
Иль лучезарной, как звезда.

О, сколько гимнов красоте
Певцы сложили в умиленьи;
Она – источник вдохновенья
И друг возвышенной мечте!

Она в безбрежности морей,
В ритмичных и певучих волнах,
В горах задумчиво-безмолвных,
И в звездной скинии ночей.

Она в незыблемой любви
И в жертве самоотреченья,
В искусств возвышенных твореньях
И в лике праведной души.


















Когда в полночный час я на небо гляжу…

Когда в полночный час я на небо гляжу,
То красоте вершин сияющих внимаю,
Звезду заветную я в сумраке ищу
Задумчиво в тиши молясь и созерцая.

И мнится мне в тот миг, что тайна есть во всем,
И чувствует душа, как веет Божья сила.
Пусть мчится наша жизнь как мимолетный сон,
И бренное возьмут забвенье и могила.

Пусть мне не отгадать – оставлю ль в мире след
И души потрясу ль как прежние поэты,
Смогу ль преодолеть в стихах давленье лет
Иль кану навсегда на дно безгласной Леты.

Но вечность ждет всех нас – таинственный чертог.
Пусть сгину на земле поэтом неизвестным,
Но весь я не умру – нас создал вечный Бог,
И дух бессмертный ждет обитель бестелесных.























Сияющие дали

Сияла в звездах ночь над тихою рекой,
Дремали в полумгле цветущие долины
И плыли облака в вершине голубой,
Как будто корабли в морях необозримых.

И лился лунный свет с заоблачных вершин
На рощи и луга, селенья и дубравы,
И ветер овевал простор ночных долин,
В безмолвьи шелестя трепещущие травы.

Какой покой в душе! Как ясен светлый взор!
Нет в сердце ни тоски, ни муки, ни печали.
Какая красота! Какой везде простор!
Как манят душу в высь сияющие дали!































Даль бескрайняя темнеет…

Даль бескрайняя темнеет,
Тонет в сумраке залив.
В небе ясном месяц реет,
Озаряя абрис ив.

Небо вспыхнуло звездами,
Сумрак ночи уж разлит,
И ложится над брегами
Тень раскидистых ракит.

Ветер веет полусонный
И камыш вдали шуршит,
Набегают с плеском волны
На гряду гранитных плит.

Даль морская серебрится
В звезд и месяца лучах,
И сверкают, как зарница,
Слезы счастья на очах.























Мила душе моей вечерняя пора…

Мила душе моей вечерняя пора,
Когда смолкает шум житейского волненья,
Лучи прощальные струятся на луга
И шорох слышится в тиши уединенья.

В том миг царят в душе – раздумье и покой,
И чувство дивное немыслимой свободы,
И упоенье лучезарной красотой
Благословенной и чарующей природы.

В тот миг бежит в былое уходящий день
И сходят сумерки задумчиво-безмолвно
На даль златых полей и хаты деревень,
А сердце чуткое какой-то грусти полно.

Но эта грусть душе о вечном говорит
И думы светлые с надеждой навевает,
И сердце тайною отрадою живит,
И жажду счастья неземного пробуждает…















Скиталец

В песках пустыни раскаленных
С землею слился небосвод
И жгучим зноем утомленный
Скиталец набожный бредет.

Под раскаленными лучами
Давно уж странствуя в песках,
Пленился ль путник миражами
И грезит наяву как в снах?

О нет! Он верит – за песками
Раскинулся зеленый сад,
Где древа радуют плодами,
Где воды чистые шумят.

Там ждут покой и упоенье.
Там можно горе позабыть.
Но путь далек... О, Провиденье!
Как цель заветную достичь?

Вокруг пустыни край унылый.
Как выжить страннику в пути?
Где взять душе и телу силы
И горсть живительной воды?

Но вдруг в пустыне безотрадной,
Припав к надтреснутой земле,
Внимает он чему-то жадно
С улыбкой грустной на лице.

Быть может, он с отрадой слышит
Подземный шум бегущих вод,
И с облегченьем тайным дышит,
И знает он, что не умрет.








Когда в стихии огневой…

Когда в стихии огневой
Поэта рукопись сгорает,
Листы становятся золой
И пламя строки пожирает,

То я в раздумьях: жизнь моя
Как мимолетное виденье –
Сгорает свиток бытия
До пепла смерти и забвенья.

Но на душе моей покой.
Дух вечность жизни ощущает.
В огне стихии временной
Лишь преходящее сгорает.




























Ты помнишь время золотое…

Ты помнишь время золотое –
Цветущей юности пору,
Когда возвышенной грезою
Мы упивались наяву?

В те дни открытий и свободы
Нам мнилось – счастье не мечта.
Внимая таинствам природы,
Рвалась к нездешнему душа.

Как восхищали нас искусства
И мудрость философских книг!
Какие замыслы и чувства
Взрастил в душе Шекспира стих!

В грядущем – смутном и туманном,
Как бы таящемся во мгле,
Мы предвкушали долгожданный
Простор и жизни и мечте.

В нас мысль высокая струилась
И к вечным тайнам вознеслась.
В нас сердце с верой светлой билось
И песня из груди рвалась.

О, где же вы, златые годы –
Элизиум минувших дней,
Пора надежды и свободы,
Высоких дум и миражей?

В юдоли суетной и бренной
Вас память сердца сохранит,
И в стих поэта незабвенный
Его перо переселит.








Как-то лета ночью лунной…

Как-то лета ночью лунной
Шел прибрежной я тропой.
Вдруг повеял ветер бурный
Над безбрежностью морской.

Набежали грозно тучи.
Море воет и ревет,
Подымая вал могучий
До немыслимых высот.

И вздымались с шумом волны,
Ударяясь об утес,
Но над бездной разъяренной
Замок башни ввысь вознес.

Бурный натиск волн прибрежных
Дико бился о гранит,
Но незыблем, как и прежде,
Замок сумрачный стоит.

Пусть бушует и клокочет
Разъяренный вал морской.
В тьме кромешной страшной ночи
Гордо страж береговой

В камень пращуров закован,
Как и прежде, недвижим.
Я виденьем очарован:
Замок – грозный исполин

Над гремящими волнами
И пучиной вод морских,
С нерушимыми стенами,
С мощью башен  вековых.

Вид старинный, величавый,
Цитадель эпох былых
С их давно ушедшей славой
В тьме событий роковых.

Час минул… Утихло море,
Льет с небес лучи луна,
И застыла в ясном взоре
Замка грозная краса.




























На мое тридцатипятилетие

Земную жизнь пройдя до половины…
Данте Алигьери. «Божественная Комедия»

Во дни великого Данте серединой человеческой жизни и вершиной ее дуги считался тридцатипятилетний возраст.


Земную жизнь пройдя до половины,
Я озираю мной пройденный путь,
Как путник с покоренной им вершины

Осмелившийся в бездну заглянуть.
И в этот миг с надеждой и волненьем
Я вглядываюсь в жизни здешней суть.

О где же вы, былые поколенья?
Где те, кто жили в прежние века?
Неужто участь смертных всех – забвенье?

Зачем же чаша жизни нам дана?
Почто неумолимый рок Эсхила
Сулит живущим сгинуть без следа?

Зачем душа Всевышнего молила
И отданы познанью были дни,
Коль все пожрет безгласная могила

И станем мы лишь горстию земли?
А как же наши думы и деянья?
Ужели чудо истинной любви

Лишь грезы мимолетные сознанья
И чувств высоких призрачный мираж?
Вселяющая в сердце содроганье,

О, смерть, неизъяснимой тайны страж!
Ответь душе задумчиво-смятенной,
Почто же так печален жребий наш?

К какой черте от века предреченной
Ведет нас жизни временной тропа?
К какой судьбе и кем приготовленной?

О, если б в вечность глянула душа!
Но смерть молчит – не ей поведать тайну.
И снова неизвестностью страша,

Ввергает в трепет скорбное сознанье
Та участь, что живущим всем грозит.
Неужто мы пришли в сей мир случайно

И вечность нас, как бездна, поглотит?
Сжимает сердце ужас безотчетный.
Ужели смерть небытие сулит

Иль дух бессмертен вольный и бесплотный?
Один поэт сказал, что жизнь есть сон
Таинственный, туманный, мимолетный.

Но кто я и зачем на свет рожден?
О чем душа с дней юности скорбела?
Какой тоскою был я уязвлен,

Когда псалтирь Давидова запела?
И упоенный тихою мольбой,
Как будто сбросив замершее тело,

Дух уносился песней в мир иной,
Где нет тоски душевной и печали –
В прекрасный мир гармонии святой,

Где песнопенья Ангелов звучали,
И звукам их внимал мой чуткий слух,
И речи их мне сердце проницали,

Целя души томительный недуг.
Но выше всех немыслимых вершин
Вздымал крыла неудержимый дух

Над зеленью чарующих долин,
Над россыпью сияющих миров.
Как  будто огнекрылый Серафим,

Вступивший в Бога Вышнего чертог,
Я с трепетом священным предстоял
Пред Тем, Кто выше всех идей и слов.

В тот светлый миг я счастье испытал.
Я счастлив оттого, что Бог – Любовь.
И с Ним навек остаться б я желал.

Ты – мой Творец, Святыня и Любовь.
Сын Божий ради нашего спасенья
Излил с Креста Свою святую кровь.

Свершилось чудо мироискупленья.
Я счастлив оттого, что Божий Дух
Дарует нам талант и вдохновенье.

В тот миг, когда Божественное вдруг
Касается души неизъяснимо,
То мысль моя натянута, как лук,

И слово, как стрела, неотразимо.
И чудные творятся письмена
В тот тихий час, когда неудержимо

К прекрасному устремлена душа
И жаждет свой восторг излить в деянья
И с каждым новым росчерком пера

Являет в мир поэзии созданья,
И сердце песнь священную поет.
Но миг ушел – и полон содроганья,

Я чувствую печальной жизни гнет;
И лик склоняя мрачный и смущенный,
Низвергнутый с сияющих высот,

Как странник в мире – нищий и бездомный,
Но ведающий тайну – жизни суть,
И восходящий к выси озаренной,

Прозрев очами веры верный путь.
Прочь дух сомненья, прочь печаль унынья.
В святую высь – навек к Христу прильнуть!

Растите ж вы, души свободной крылья.
Прочь дух сомненья, прочь презренный страх –
Оковы малодушья и бессилья.

Не верь, что ты – лишь плоть, лишь жалкий прах.
Измучен ночью скорби безысходной,
Бредешь всю жизнь в сомненьях и слезах.

Опомнись, человек! Ты – дух свободный,
Но облаченный в плоть – души хитон.
Гряди же за звездою путеводной,

Украсившей полночный небосклон.
Гряди за ней из тьмы дремучей чащи,
Как Данте за Вергилием пошел,

Спасаясь от погибели грозящей.
Коль очи ты к нездешнему возвел
И свет узрел, в высь – к горнему манящий,

Оставь сует мирских унылый дол
И устремись в небесные селенья,
Куда Христос на облаке взошел.

Ступай же – да не будет промедленья!
Жизнь наша так хрупка и коротка.
Но знай – не тщетны вера и моленья.

Бессмертны наша личность и душа,
И плоть восстанет в час непостижимый,
Когда раздастся Ангела труба.

С рождения по вечности томимый,
Я видел как во тьме ночной зажглась
Звезда над неоглядною пустыней.

Душа моя к небесному рвалась
И жаждала к Святыне приобщиться,
И, словно птица, ввысь она взвилась,

Желая с беспредельной жизнью слиться
И высшую свободу обрести,
И жить, чтоб верить, мыслить и молиться.

О, как же мимолетны наши дни!
Но жизнь полна высокого значенья.
О, Боже всемогущий, помоги

Познать нам всем свое предназначенье
И не прельститься жалкой суетой,
Но жизнь отдать священному служенью

И вечность разделить саму с Тобой!










































Безликий Ангел

В час ночи темной и унылой,
Сияла в сумраке луна,
И вдохновенный жуткой силой,
Не зная отдыха и сна,
Слагал поэму стихотворец,
Неясной думой увлечен.
В ней было все – любовь и горе,
Скрещенье судеб, смертный сон.
Уж три часа в самозабвеньи
Слагались сцены и слова,
И вот, застыл он от смущенья –
Скрижаль была завершена.
Но где же радость созиданья?
В душе лишь горечь и тоска.
Поэт вчитался с содроганьем
В поэмы грозные слова.
Прочтя ее с души волненьем,
Он скорбь и ужас испытал,
И произнес как бы в прозреньи:
«Не Ангел эту песнь вещал».
И бросил твердою рукою
В огня немые языки.
«Да будет рукопись золою.
Гори же, рукопись, гори!»
Из тьмы явился призрак ночи.
С испугом выкрикнул пиит:
«Кто ты такой? Чего ты хочешь?
Что мне видение сулит?
Не дух любви, не свет смиренья.
Я вижу сердцем, что ты зол.
Скажи мне, вестник искушенья,
Зачем явился ты в мой дом?»
Завыл внезапно ветер дикий,
Кровавой сделалась луна.
И Ангел мрачный и безликий
Изрек зловещие слова:
«Я – тот, кто души смертных губит
И сеет на земле раздор.
Я – тот, кто ничего не любит.
Я – Ада вестник и дозор.
Я тот, кто сеет искушенья,
Прельщая гордые умы.
Я – враг молитв и вдохновенья,
Палач надежды и любви.
Я – тот, кто наполняет дрожью
Смиренных иноков сердца.
Я – тот, кто оплетает ложью
Людские думы и слова.
Я – дух сомненья и унынья.
Я – бич живущих на земле.
Пади во прах пред мной с бессильем.
Да сгинешь ты в кромешной тьме.
Ты догадался: та поэма –
Не плод к прекрасному любви».
«Так значит ты?..». «О, да, я – демон.
Я – гений зла, я – Ангел тьмы».
И вслед за этими словами
Исчез поэта жуткий гость.
Какими выразить стихами
То, что увидеть довелось?


























Желание

Взойду на холм и лягу на траву.
В час сумерек забрезжит звезд мерцанье.
О, Боже мой, покоя я ищу!
Покой и воля – вот мое желанье!

Когда зайдет светило над землей
В лучах луны сребром заблещут реки,
Заблещут звезды ночи голубой.
О, если бы счастье обрести навеки!

Вокруг меня природы чуткой сон,
А я рвусь ввысь – в мир горний и нетленный.
 О, если бы разверзся небосклон
И мне б явился Бог – Творец вселенной!



















Сентенция

Лишь тот познал, зачем дано нам жить,
Кто вечность в мимолетном прозревает,
Кто жил, чтоб мыслить, верить и любить,
Кто Божью длань над миром ощущает.






































В высях гор…

В высях гор – покой блаженный,
Царство воли и мечты,
Край молитв уединенных,
Незабвенной красоты.

В синем небе угасали
Тихо звезды на заре,
И вглядясь в безбрежны дали,
Замер путник на скале.

Тонут в сказочном просторе
Думы, небо и земля.
Что за тайна в его взоре?
Что таит его душа?

Красотою восхищенье
Иль щемящую тоску?
К Богу тихое моленье
Иль роптанье на судьбу?

О грядущем ли мечтанье
В свете радостных надежд
Или боль воспоминанья
И печаль унылых вежд?

В час нездешнего покоя
Призадумалась душа,
Над житейской суетою
Видя вечности врата.

В горных высях – край молчанья,
Царство воли и мечты.
Это – край самопознанья
Для очнувшейся души.






Богоборец

В час ночи глубокой поэт умирал
И жизнь свою с мукой в душе вспоминал.
На смертном одре он был думой томим
О том, что свершилось ужасное с ним.

С рожденья он верил высокой мечте
И жаждал искусству служить на земле,
И души людские пером возвышать,
Но жизнь поспешила мечты развенчать.

Осмеян он был и отвержен толпой,
Непонятый гений в державе родной.
В лишеньях суровых текли его дни,
И горькие думы терзали в ночи.

И зрел он страданья невинных детей
И скорбь безутешную их матерей;
И слышал страдальцев отчаянных плач
И то, как смеялся над нищим богач.

И стиснул в тот миг он отчаянно крест.
В душе назревал его бурей протест.
И стал богоборец на Бога роптать,
В неправде земной небеса обвинять.

И в сердце его разразилась борьба
Сомненья и веры, святыни и зла.
Но жизни истек предначертанный срок
И грянула смерть, как безжалостный рок.

В могиле безгласной мертвец погребен.
Сомкнул его очи таинственный сон.
Но с чем отошел он в иные миры?
С проклятьем ли тайным иль песнью мольбы?

На кладбище ночью была тишина,
Сияла на небе тоскливо луна,
И ветви деревьев дрожали вокруг.
Как вдруг появился усопшего дух.

Кровавым сияньем пылали глаза,
Простерлись как сумрак два черных крыла,
И билось холодное сердце в груди,
Не зная прощенья, не зная любви.

И с ужасом Ангел-хранитель его
Закрыл со стенаньем святое лицо,
И с плачем вознесся в небесную высь,
Где вечны свобода, блаженство и жизнь.

А дух богоборца, как коршун, летал
И грозно на смертных с насмешкой взирал,
И злобой немыслимой были полны
Все думы и чувства мятежной души.

Все в мире земном гордый дух презирал,
С усмешкою горькой судьбу проклинал,
И Богу Живому безумец грозил,
Витая, как тень, среди хладных могил.

Враждой к небесам и обидой объят.
Что ждет его дальше? Погибель и ад?
О, если бы грешник раскаяться смог,
То вмиг бы простил его любящий Бог!

Но не было в нем покаянья следа,
Лишь мука отчаянья душу сожгла,
И он о прощеньи Творца не молил
И с вызовом Богу в загробье сходил.











Звезды

Звезды полночные, звезды небесные,
Как вы прекрасны и как далеки;
Очи вселенной бескрайней чудесные,
Спутники странников в темной ночи.

В сумраке ночи вы ярко мерцаете,
Льете на горы свой призрачный свет,
Синее море и степь озаряете.
Вам, лучезарные, шлю свой привет.

В жизни бывают минуты печальные –
Сердце охвачено страшной тоской,
Совесть тревожат мучения тайные,
Мрачные думы стоят над душой.

Нет от печали гнетущей спасения.
Кажется мне, что бесплодны труды,
Тщетны надежды и тщетны моления
И не исполнятся наши мечты.

В жизни печальной минуту страдания
В небо ночное я грустно гляжу.
Вижу небес лучезарных сияние.
Дума моя переходит в мольбу.

В тихой молитвы святое мгновение
К Богу уносятся мысли мои,
В сердце моем утихают волнения
И утихают печали души.







 










Уединенные созерцания












Как я хочу увидеть вновь Кавказ суровый...

Как я хочу увидеть вновь Кавказ суровый,
Его могучие и грозные хребты,
Вершины снежных гор с венцом белоголовым
В тот тихий час, когда сияет луч зари.
Хочу увидеть вновь Эльбрус в короне звездной,
Во всем величьи и раздумье вековом,
В священном трепете склонясь над страшной бездной,
С восторгом встретить звездноокий небосклон.
Там цепи гор покрыты чистыми снегами;
Там все блистает дикой, грозной красотой;
Там сердце полнится высокими мечтами;
Там край душой моей любимый и родной!
О, как чудесны вы, кавказские вершины,
Как величава песнь шумящих горных вод,
Как сердцу милы твои вольные долины
И твой раскинувшийся вольный небосвод!
Я помню миг, когда над спящими горами
В красе сияющей разверзлись небеса
И ночь сошла в наш мир беззвучными шагами,
И время замерло как будто навсегда.
Как я люблю твои заоблачные горы! –
В душе моей – священный ужас и восторг.
Как я люблю тебя, край вольный и суровый,
Где мне не слышен ненавистной жизни торг.
Как ты велик, Кавказ, объятый тишиною!
Как мне легко дышать, когда в ночь лунный свет
Горит причудливо над быстрою рекою,
И тяжесть с плеч падет несчастных, долгих лет.
Хочу я снова жить, твоим громам внимая,
Хочу молиться, мыслить, верить и любить,
И в красоте твоей зреть отблеск дивный Рая
И восхищенье в звуки лиры перелить.
Я пред красой твоею грозной и суровой
Стою как скалы нем, любуясь как дитя,
И жажду вас воспеть, земной отчизны горы,
В хвалебных песнях и мелодиях стиха.



Сад

Все ближе ночь… Закат багровый
Над тихим садом догорал
И колокольни глас суровый
Вдали протяжно отзвучал.
Цветет каштан. Ночные тени
Легли задумчиво на сад,
Благоухает куст сирени
И звезды на небе горят.
И месяц мирно над рекою
Льет свет на тьму густых аллей.
Объята полночь тишиною….
Лишь ветер веет меж ветвей.
Кусты акации в молчаньи
Едва листвой своей шумят,
И ландышей благоуханьем
Напоен в ночь весенний сад.
И песнь чуть грустно напевает
В тени каштанов соловей,
И сердце будто замирает
В груди восторженной моей!













Крымская ночь

Настала ночь над стихнувшей равниной,
Как фимиам клубятся облака,
Где дремлют гор безропотно вершины
И серебрит морской залив луна.

Прекрасно так полночное светило
И сладок шум недремлющей волны,
А звезды так мерцают в небе мило
И словно дум таинственных полны.

В венцах лучей, нужды не зная бренной,
Они над миром грешным вознеслись,
И манят в небо души вдохновенно
И тихо шепчут: «веруй и молись…».

Как ночь ясна! Как в небе звездном чудно!
Как лунный блеск пронзает облака!
Но отчего дышать мне здесь так трудно
И так печальна скорбная душа?

О, если б мог я с небом звездным слиться
И выше звезд – к свободе вознестись,
И счастьем вечным в жизни насладиться,
И от унынья грешного спастись!

Но жизнь для смертных – сумрак непроглядный,
И тяжки так вериги нужд земных,
И голос звезд мне слышен беспощадный:
«Вся жизнь твоя пред вечностью лишь миг».







Звезды небесные

Звезды полночные – очи небесные!
Душу томите вы тихим сиянием,
Будто бы духи небес бестелесные,
Чужды страстям и всем здешним страданиям.

Нет в вас печалей и нету сомнения.
Свет ваш струится надеждой изгнаннику.
Дарите в ночь вы всегда вдохновение
И утешенье сулите  избраннику.

Будто бы с неба звездою слетевшею
Иль Херувимом, поднявшим восстание,
В жизни несчастной пучину кромешную
Дух мой низвергся, найдя лишь страдание.

Звезды небесные – спутники вечности!
Как не смотреть мне на вас с восхищением?
Жизнь, словно сон, пролетит в скоротечности.
Вы же – не знаете смертных мучение.

В небе сверкаете вечно свободные,
Словно Творца безмятежно молящие,
В мрачной пустыне огни путеводные,
Тайны небесные свято хранящие.









Вечерняя встреча

Над нами вечернее небо –
Закат догорел уж вдали,
И звезды безмолвно лампады
Над тихою рощей зажгли.
И месяц, взойдя над холмами,
Мерцает в бегущей реке,
И ветер, несясь над полями,
Поет свою песнь в тишине.
Я чую сирени дыханье
В уснувшем и диком саду,
И ивы я зрю трепетанье,
И звезд отраженья в пруду.
Дубы у поляны душистой,
Раскинувши ветви стоят,
И в лунных лучах серебристых
Березы немые грустят.
Как ночь голубая прекрасна!
Но грусть в твоих бледных очах,
И сердце твое так несчастно,
И лишь огорченье в словах.
На звезды глядишь и вздыхаешь,
Не веря мечтам о любви,
И только печали вверяешь
И думы свои, и мольбы…










Когда взираю я на звезды в небесах…

Когда взираю я на звезды в небесах
Иль облаков полет неспешный наблюдаю,
Иль чую аромат акации в садах,
Иль рожь колышется от ветерка златая;

Когда в весенний день шумит в лесах листва
И ландыши кадят свое благоуханье,
Иль музыкой звучит текущая река,
Иль вижу в небесах янтарное сиянье;

Когда журчит ручей в весеннюю пору,
А вишни все стоят в уборах подвенечных,
Иль вижу я зимой – в час полночи луну,
Иль Млечный Путь горит в просторах бесконечных;

Тогда душа моя о жизни не грустит
И больше не гнетет ее земное горе,
И сердце луч любви, отмершее, живит,
И думы все мои – безропотное море.

И в этот лучший миг я рад на свете жить,
И в сердце нет моем ни скорби, ни терзаний.
И жажду я душой не век сует влачить,
А к Богу вознестись в мольбах без воздыханий.










Сад во время зимы

Опять унылая и грустная пора -
Поля пустынные занесены снегами.
Как холодны седые небеса!
Как скорбна песнь пропетая ветрами!

Настала ночь… Сижу один в саду
Смотря в небес задумчивые дали,
Зря в облаках полночную луну
И сонмы звезд, что в небе воссияли.

Сверкает серебром заснеженный покров.
Молчит природа грустно и томится.
Как тихо здесь!.. В объятьях зимних снов
Сад дремлет… А душа велит молиться.















Из Платона

На небо ты глядишь, моя звезда,
И мыслью среди дальних звезд витаешь.
О, если б небом стать могла душа
И быть повсюду, где ты пребываешь!
И на тебя очами звезд взирать,
Не знающими меры исчисленья,
И душу твою вечно обнимать
В порыве неземного восхищенья!
И видеть, как душа твоя чиста,
И средь беспутства жизни мне сияет,
Как на небе прекрасная звезда,
И счастье в жизни вечной предвещает.

Как небо необъятная любовь
Простерлась в моем сердце дивно вновь!















На картину Эль Греко

Творения поэтов, живописцев и художников
вообще содержат в себе, по общему признанию,
целую сокровищницу глубокой мудрости…
А. Шопенгауэр


Бежав от гордости расчетливых людей
Монах, молящийся в необжитой пещере,
В трудах и подвигах забыв счисленье дней,
И с сердцем отданным любви, надежде, вере,
В лохмотья нищего смиренно облачен,
И за ничто себя пред Богом почитает,
И лестью славы мимолетной не прельщен,
На лик Спасителя распятого взирает.
И полон трепета отшельнический взор,
И к сердцу руки истонченные прижаты,
А в мыслях – совести безжалостный укор,
И будто час настал за жизнь в грехах расплаты.
Безмолвный череп, возлежащий за крестом, -
О смерти грозное живым напоминанье,
И словно истин всех священных вечный том,
Лежит на камне нераскрытое Писанье.
Как притчу в красках кистью мастер начертал
Молитвы час отшельника смиренной,
И в книгу памяти моей навек попал
Святой Франциск коленопреклоненный.









Осенняя скрипка

Как музыка звучит в осенних днях
Листва златая под ногами,
Заката огнь в хрустальных небесах
И песнь пропетая ветрами.

А ветви, словно арка над челом,
И как мелодья вербы колебанье,
И колокольчиков прощальный звон,
И бабочки последней трепетанье…


















Грустная осень

Мрачное небо, как купол угрюмый,
Заволокло дни сентября.
Грустной душа охвачена думой
Глядя, как льются струи дождя.

Будто бы кладези неба открылись
Всем нам живущим на скорбной земле;
Неисчислимые слезы пролились
Ангелов света в беззвучной мольбе.

Будто природа скорбит и рыдает,
Плачет о лета увядшей красе.
Песню печальную ветр напевает
О днях минувших, о дивной поре.

С неба унылого падают слезы.
Где же хрустальные осени дни?
В рощах уже обнажились березы.
Где же багрянец осенней листвы?

Где же из злата лесов одеянье?
Где неба осени блеск и лазурь?
Слышу, как замерло леса дыханье,
В тяжких предчувствиях хлада и бурь.

Скорбна природа в ненастную осень.
Грустно смотреть на сиротство земли.
Душу гнетет одиночество сосен,
Плач певчих птиц и шепот листвы.







Падшая звезда

И небо роняет звезду
С.Надсон


Всегда любил я звезд мерцанье
В нежнейшем сумраке ночи,
Небес полуночных молчанье
И лик томительный луны.
Как ночь прекрасна! Нет волненья
В моей задумчивой душе.
Лишь звезды… сад… и вдохновенье.
И лунный свет застыл в пруде.
Грустят вдали о чем-то ивы,
Глубокой думою полны,
И в небе звезды молчаливо
На землю льют свои лучи.
Но вот сорвалась с небосвода
В пучину полночи звезда,
И вся неспящая природа
В тот миг как будто замерла.
И может быть как в притче древней
То Ангел смерти в мир сходил
И из юдоли жизни бренной
Он в вечность душу уносил.










Лунная ночь у замка на скале

Сияет ночь красою первозданной
И дремлет старый замок на скале,
А небо плачет песнь несказанной
Роняя звезды в ночи темноте.
На море, разъяренное ветрами,
Льет нежный свет полночная луна,
И бьет прибой мятежными волнами,
Но неприступна гордая скала.
Ни слез, ни горя – скорби все в забвеньи.
На сердце – счастье, радость и покой,
И мощною струею вдохновенье
Несется в душу, как ночной прибой.
Какой простор! Как счастлива природа!
Как будто не осталось в жизни бед –
Во всем любовь, прощенье и свобода,
И злу отныне места в мире нет!
И вновь душа полна благоговенья,
И вновь смолкают грешные уста,
И шепот волн вручает песнопеньем,
Как царь Давид, унылые сердца.













На смерть С. Я. Надсона

Я всматриваюсь в лик поэта утомленный
И пошлостью вседневной, и низкой клеветой,
Но верой в идеал священный осененный
И жаждущий к свободе приникнуть всей душой.

В очах его печальных сверкало вдохновенье,
В чело шипы вонзались тернового венца,
И с самых ранних лет раздумья и мученья
Легли зловещей тенью на все черты лица.

Душой он рвался ввысь, но жизнь его мечтанья
Развеяла жестоко, как пепел на ветру.
И грубый смех звучал, и крик непониманья,
И чернь ему являла презренье и вражду.

А он надеждой жил, и всей душой страдая,
На мир взирая грешный, пролил немало слез,
И выше звезд небесных молитвы воссылая,
Как мученик взывал: «О где же Ты, Христос?»

И верил, что с небес «Бог, обагренный кровью»,
Как прежде снизойдет к страдающей душе,
И язвы исцелит ее Своей любовью,
И явит правды свет томящимся во тьме.

Но как же он скорбел, воззрев триумф порока,
Как мучился, смотря на дикий наш разврат.
Напрасно он искал в железный век пророка
И скорбью с малых лет за ближних был объят.

Не внемлет этот мир благим увещеваньям,
Во все века пророк здесь мучим и гоним,
Но нет врагам его пред Богом оправданья,
Покуда не падут в раскаяньи пред Ним.

Как смело речь его элегией звучала
И лиры песнь была – поэзией скорбей.
Но тяжко было зреть страдавшему немало,
Как о любви кричал корыстный фарисей.

В груди его недуг все больше разгорался
И гасла жизнь земная, как ранняя звезда,
Но до последних дней за правду он сражался,
Из рук не выпуская дрожащего пера.

И вот явилась смерть – иссякли жизни силы,
Навеки смолкло сердце – и все ж поэт сей жив.
Хоть нем теперь язык – звучат глаголы лиры,
И он встает из мертвых – забвенье победив.




















Осенняя ночь

Небо вечернее, небо осеннее…
Звезды мерцают в нордовой дали.
С музами сходит с небес вдохновение
В мир наш, омытый сияньем луны.
Тихая ночь над землею остывшею,
Осени воздух в полях и садах,
Ветер играет с рекой серебристою,
Листья желтеют на старых ветвях.
Осень во всем – в стаях птиц улетающих,
В грустных рыданьях унылых дождей,
В красках прощальных цветов увядающих,
В нежной прохладе томящих ночей.
Воздух душистый и трель соловьиная,
Блеск ранних зорь и полуденный зной –
С грустью простилась душа терпеливая
С тем, что вернется к нам поздней весной.
Ясное небо и звезды несметные
Душу томят и безмолвно зовут.
Тонут в молитвах часы предрассветные
И не считают раздумья минут.
Ночь так прекрасна и счастья исполнена,
Звезды сияют с далеких небес,
И восхищеньем душа переполнена
От созерцанья красот и чудес.
В вечности лик я гляжу с изумлением –
Душу зовет звездноокая даль,
Сердце полно неземного томления,
Мучит его неземная печаль:
Что же душа ты моя окаянная
Счастья искала в просторах земных
И позабыла красу несказанную
Мира надзвездного духов святых.
Темен стал лик твой в мирских согрешениях,
Жизнь твоя – пестрых сует карнавал,
Но ты взываешь с надеждой в молениях:
«Боже! зачем Ты мне жизнь даровал?»
Будто бы Ангел прекрасный, бесплотная,
Словно упавшая с неба звезда,
Ты не истлеешь в гробу, благородная,
Вечность тебе от Творца суждена.
Что ж ты несчастна и плачешь в страданиях,
Счастья не можешь нигде обрести,
К бренным вещам привязалась желанием
И не исполнилась чистой любви?
Вспомни о небе и высшем призвании –
Жизнью святой и безгрешною жить;
Плачь, как дитя, о грехах с содроганием,
С верой священной живи, чтоб любить.
Звездное небо – картина бескрайняя,
Но сколь прекрасней надзведный чертог –
Скиния верных, покрытая тайною,
Град наднебесный, где царствует Бог!



















О, звездное небо!..

О, звездное небо, ты манишь красою
И дух мой бессмертный тоскою томишь,
И жить в здешнем мире с его суетою
Лишь вечностью, Богом и правдой велишь!

О, звездное небо, ты учишь смиренью
И душу возносишь на крыльях молитв,
Как мудрости книга несешь просвещенье
И стойкость вселяешь для жизненных битв!

О, звездное небо, ты мне возвещаешь,
Что странники мы на подлунной земле,
И в дали небесные взор увлекаешь,
И сердцу поешь о священной мечте!

О, звездное небо, ты – гимн мирозданья,
Безбрежно, как жизни бездонная суть,
Загадок бесчисленных Божьих собранье,
К вершине познанья таинственный путь!

О, звездное небо, окончатся сроки
И Божья десница совьет небеса,
Окончатся скорби, несчастья, тревоги,
А жизни нездешней не будет конца!

О, звездное небо, за гранью земного
Возносишь ты душу в надзвездный чертог,
Где времени сброшены будут оковы
И будет судить всех всеправедный Бог!

О, звездное небо, краса неземная
Мне сердце с рожденья влечет и томит,
И жаждет душа наднебесного Рая,
Где вечно любовь безраздельно царит!

О, звездное небо, как странник в скитаньях
Хочу обрести я блаженный приют,
Где нет ни печалей, ни слез, ни страданья,
Где Ангелы песни святые поют!

О, звездное небо, как Ангел-хранитель
Ты пело мне дивный, священный псалом
И душу звало в неземную обитель,
Где ей надлежит быть с Небесным Отцом.
























Роза

Царица меж цветов, цветущая в садах,
Явленье красоты, исток благоуханья,
Таящая закат багряный в лепестках,
К тебе поэт вознес с любовью воздыханье.
Богиня пылких грез, отрада для очей,
Возлюбленных хоругвь и спутница томленья,
О таинствах любви поющая свирель,
Цветок счастливых муз и чаша вдохновенья.
Рвет юноша тебя с блаженною мечтой,
К возлюбленной неся в желанный час свиданья,
И смотрит на тебя с надеждой и тоской
Пытливый женский взгляд – свидетель увяданья.
Пусть склонится к тебе задумчивый мудрец
И в грацию твою вглядится с изумленьем,
И вечную тоску возлюбленных сердец
Прочтет в твоей красе с нахлынувшим волненьем.
Пусть роза отцвела – ее краса со мной,
Она воскресла вновь в моих воспоминаньях.
Не тронет ее длань судьбины роковой
И тленье не падет на эти очертанья.
О, как же Ты велик – Создатель красоты,
Коль столько тайн хранят Твои земные розы –
Печалей и надежд, томленья и любви,
Весь блеск счастливых дней и разлученных слезы.
Цветущая в садах царица меж цветов,
Красе твоей поэт сложил свой стих небрежный,
Увидев алый цвет шелковых лепестков
И чуя аромат твой сладостный и нежный.








Свобода

Ты – вестник неземной, с высот небесных Рая
Сошедшая в наш мир с божественной мечтой,
Всесильная как Бог, владычица святая,
Со скипетром в руке и царственной красой.
В очах твоих – весь блеск надзвездного сиянья.
В устах твоих гремит, как песня, Божий гром.
В твоем обличье все – величье, мощь и тайна,
Но лик украшен твой страдальческим венцом.
С небес сошла ты в мир с бесценными дарами,
Как мать надежд и веры, деяний и любви,
Наполнила всю жизнь своими чудесами
И волю распростерла в движеньях всех души.
Но с первых же времен твои дары святые
Войною разразились в надмирных небесах,
И треть небесных сил низверглись в бездны злые,
Предав забвенью веру, любовь и Божий страх.
На суетной земле царит ожесточенье.
Здесь счастье с давних лет – нездешняя греза,
И нет среди людей любви и примиренья,
Ведь зло таят их думы, мечтанья и сердца.
О, дивный Божий дар!.. О, чаша искушенья!
Ты – царственный венец, и ты же – тяжкий крест,
Источник светлых чувств и страшного мученья;
Ты – Ангелов краса и вечность адских бездн.
Ты – слава для святых, для грешников – паденье.
Ты – сила, что ведет всех нас на Божий суд.
Ты – тайна всех грехов и спутница спасенья,
Являющая всей вселенной нашу суть.








Вдохновение

Восторги юности – восторги лучших лет,
Зачем сменились вы души моей страданьем?
Как птица в клетке – в мире суетном поэт,
Не обретет он долгожданного признанья.
Томясь, как узник, в жуткой, сумрачной тюрьме,
Не жду принять венок лавровый я от мира,
Но ропот тяжких дум смолкает в тишине,
И вновь звучит моя восторженная лира.
И снова сходит Муза вещая ко мне,
И мысль высокую в свободный дух вселяет,
И звуки чудные рождаются в струне,
И сердце пылкое поет и замирает.
И песнь несется ввысь, как тихая мольба,
И в даль веков бежит она ручьем звенящим,
И нежит слух томящей трелью соловья,
И словно дуб растет таинственно шумящий.
И вновь уносится душа к иным мирам
И дышит воздухом любви и вдохновенья.
Как Ангел, вольная, взмывает ввысь к звездам.
О, как бесценно ты, счастливое мгновенье!
Но сердце чувствует грядущую печаль
И знает с горечью – промчится миг свободы
И Муза вновь уйдет в таинственную даль,
И будут ждать меня житейские невзгоды.










Таинство ночи

Ночь тихо ложится на край безмятежный.
Уж звезды зажглись над вершинами гор,
И месяц, сияющий в небе безбрежном,
Задумчиво смотрит в зерцало озер.

Бегут облака над равниной степною,
Как в море плывут среди волн корабли,
И ветер несет их могучей волною
В кавказские дали, где реют орлы.

Над тихой рекою в раздумьях глубоких
Стоит величаво таинственный лес,
И чудится мне будто вечности око
Взирает на нас из нездешних небес.

Волнуется в поле златистая нива
Под призрачным светом убывшей луны,
И дремлют утихшие воды залива;
Лишь слышится шепот прибрежной волны.

Весь мир Божий спит в нежном сумраке ночи
И видит неясно туманные сны.
Лишь старый монах, не смыкающий очи,
Возносит за мир непрестанно мольбы.










Утро жизни

Я помню те счастливые лета,
Когда встречал с надеждой утро жизни –
Кружилась над цветами стрекоза
И веял аромат лугов отчизны.
Как тайна предо мной раскрылся мир,
А я играл беспечно – сын свободы,
С восторгом зрел красу ночных светил
И восхищен был гением природы.
О, как любил я провожать закат,
Не ведая тревог и сожаленья!
О, сколько мне чудес поведал сад
В блаженные часы уединенья!
В душе моей в те дни цвела весна
И звезды ночи будто бы молились,
Со мной шепталась кроткая река
И грозы мне о Боге говорили.
С восторгом я смотрел на старый лес
И в даль с ее бескрайними полями,
На свод ночной сияющих небес
С их тайнами и яркими звездами.
А днем – неспешно плыли облака,
Березы в летней неге сладко спали,
И нежно дуновенья ветерка
Колосья золотые колыхали.
В те дни я не был горестью томим
И не изведал тяжких испытаний,
Но счастлив был как Божий Херувим,
Не знающий печалей и страданий.







Зимняя сказка

Блестят алмазами в ночь лунную снега
И тишина кругом – молчанье зимней ночи.
Укрылась ризой снежной спящая земля
И небо ясное влечет сияньем очи.
Сковал мороз речную глядь зеркальным льдом
И расписал окно причудливо в узоры.
Стоит, задумчив, лес вновь в инее седом
И вновь воздвигнула из снега вьюга горы.
Мерцают звезды, как бриллианты, в небесах.
Луна лампадою хрустальною сияет.
Мороз трескучий. Снег хрустит на сапогах
И воздух чистый грудь прохладой наполняет.
О, как прекрасна ты, родных земель зима!
Земля и небо – все украшено тобою.
Везде алмазный блеск, хрустальная краса.
А сердце полнится любовью и мольбою.














Восходит ночь, как царь, на сумрачный престол...

Восходит ночь, как царь, на сумрачный престол,
И блещет небо вновь несметными звездами.
На миг блеснул вдали упавший метеор
И бездна бездн разверзлась грозная над нами.

Мир дальних звезд, чудес и вечной тишины,
Как книга дивных тайн, раскрылась пред сознаньем,
И трепет вновь царит в восторженной груди,
И мысль смолкает пред величьем мирозданья.

А ночь безмолвная, как Божий иерей,
Свершает тайно вновь свое богослуженье
Над высью южных гор и далями морей,
Над степью грустною и леса тихой сенью.

Во тьме ночной горит златистая луна –
Лампада ночи, светоч, тьму изгнать бессильный;
Под ней плывут неспешно в небе облака,
Легки, воздушны, будто в храме дым кадильный.

Я был весь день объят раздумьем и тоской,
Но вот настала ночь – блаженный час молчанья,
И вновь уносится душа моя с мольбой
В тот лучший мир, где нет ни смерти, ни страданья.









Алмаз

Сверкает гранями алмаз –
Цариц восточных украшенье,
Предмет мечты и восхищенья,
Отрада для сердец и глаз.

Венец искусный красоты,
Звезда, застывшая в оправе,
Кристалл в его бессмертной славе,
Сокровище глубин земли.

Во мраке горных рудников
Природы лоном образован
И ювелиром отшлифован,
Алмаз нетленный – царь веков.

Не создан ли Творца рукой
Алмаз иной – души бесценной,
Свободной, мыслящей, нетленной
С ее природой неземной?












Жажда свободы

О, как прекрасен ты, суровый край – Кавказ,
Где в высь заоблачную тянутся вершины,
Где горы снежные сверкают, как алмаз,
Когда в лучах рассвета тонут их седины!
Куда не бросишь взгляд – раскинулись хребты.
Орлы могучие парят над облаками.
Как буря горная бесстрашны и вольны
Вы – птицы грозные с всезрящими очами.
Блистает край кавказский дикой красотой.
О, роскошь дикая нетронутой природы!
О, гор незыблемых величье и покой!
О, край возлюбленный безудержной свободы!
Струится звездный свет с заоблачных высот
В час тихой ночи – час молитвы и молчанья.
Кавказ молящийся – монашеский киот,
Бриллиант таинственный в короне мирозданья.
Кавказ раскинулся меж небом и землей:
Восторг вселяет высь с зияющею бездной,
И манит небо вновь несбыточной мечтой,
И жизнь становится как  будто бестелесной.
О, если б был бы я свободен, как орел,
То ввысь вознесся бы над славой и позором,
Летал бы гордо над громадой южных гор,
Встречал бы молнии его бесстрашным взором!
Встречал бы с радостью я солнца первый луч
И ночи звездные, объятые молчаньем.
Но был бы я как Ангел волен и могуч?
Навек угасли бы души моей терзанья?
Нет, не хочу я быть бестрепетным орлом
С его суровыми и зоркими очами,
С его клекотчущим, бессловным языком,
С его могучими, но бренными крылами.
О, как велик в час ночи звездный небосвод!
Но рвутся в высь иную высшие желанья.
В душе моей тоска нездешняя живет
И тесны своды мне веков и мирозданья.



Праздник жизни

Прошла пора метель и снега,
Кричат уж в небе журавли,
И майских дней душистых нега
Ждет край родимый впереди.

Прошла пора зимы молчанья –
Весь мир ликует в торжестве!
В напеве каждом – жизни тайна.
В палитре красок – весть душе.

Везде – столь пышное цветенье.
Сады купаются в лучах.
Везде – столь сладостное пенье.
Вновь жизнь забрезжила в лесах.

Весна – краса земной природы,
Эдем, воскресший на земле,
Как чаша жизни, дар свободы
Столь драгоценна ты душе!

На небе северном, мерцая,
Льют звезды яркие лучи,
И будто вновь ворота Рая
Живущим всем отворены.

Как вновь душе не изумиться
Цветущей майской красотой?
Как не любить и не молиться
И не взывать к Творцу с хвалой?







Весна

Как Ангел светлых грез, надежды и томленья
Пришла в наш грустный край цветущая весна
С улыбкой ясных дней, с душистою сиренью
И сладостной мольбой лесного соловья.
Как звонко смех ее звучит в грозе гремящей,
В бегущих меж полей с журчанием ручьях,
В воскреснувших лесах, листвой своей шумящих,
В напевах певчих птиц, ютящихся в садах.
Настала вновь весна! – минули дни ненастья.
Ожили вновь в душе надежды и любовь,
И хочется мне вновь поверить в сказку счастья,
И светлые мечты волнует снова кровь.
О, как же ночь ясна! Как чисто звезд сиянье!
Прекрасен, как Эдем, весной родимый край!
Здесь веет от садов кругом благоуханье
И радостную весть несет счастливый май!
Как вестник неземной далекого Эдема
Явилась вновь весна на север – в царство вьюг,
Лазурною красой украсив наше небо,
Ковром из пышных трав покрыв цветущий луг.
Весна пришла в наш край! – как ярко солнце блещет,
Избыток жизни вновь в природе молодой,
Томится вновь душа, ликует и трепещет
В тот тихий час, когда взор видится с зарей.
Опять сады стоят в уборах подвенечных
И хочет вольный дух молиться и любить,
И словно явлена нам в майских красках вечность
И сердце этот миг не может позабыть.








Роскошен Божий мир - изящен и велик...

Роскошен Божий мир – изящен и велик.
Любовь предвечная – вселенной всей основа.
Средь бездны сумрачной творенья свет возник,
Когда изрек Творец торжественное слово.
И распростерлись вмиг иные небеса,
Красой нетленною таинственно сияя,
И вознеслась бесплотных Ангелов хвала –
Хорала Горних Сил мелодия святая.
Как арфа вещая запел весь Божий мир,
Когда разверзся свод небес необозримый
И вспыхнул звездный свет бесчисленных светил
И ночь наполнилась красой неизъяснимой.
Сияют в небе звезды, солнце и луна.
Встречает утро мир ликующей зарею
И льется тихий свет иного бытия,
Когда последний луч прощается с землею.
Прекрасен Божий мир в пустынях и морях,
В степях бескрайних с их простором и молчаньем,
В лугах цветущих и заснеженных горах,
И в высях космоса с их вековечной тайной.
Как чуден Божий мир, поющий нам: «Живи!
Забудь печали все и грусть разуверенья,
Исполнись светлых дум, покоя и любви,
И вознеси мольбу за каждое творенье!»










Есть тихий час, проникнутый тоской...

I

Есть тихий час, проникнутый тоской,
Когда на мир ложатся тени ночи,
Звезда взгорает в небе за звездой
И рвутся к звездам ввысь душа и очи;
Когда вокруг покой и тишина
И жизнь сама как будто замирает.
Сияет вновь над городом луна
И ночь святые думы навевает.
На улице так пусто и темно,
И так мрачны пейзажи городские,
А сердце… тихо молится оно
И рвется, рвется в дали неземные.
Таинственен полночный небосвод,
Пылающий несметными звездами.
О, как чарует он наш смертный род
И мысль возносит нашу над веками!

II

Ночь тихая прекрасна, как мечта.
Ночь лунная – грустящих исцеленье.
Ночь ясная чудесна, как мольба.
Ночь звездная – светил богослуженье.
Ночь – вестница загадок и чудес,
Владычица вселенского молчанья,
Всходящая на звездный трон небес,
Царящая над бездной мирозданья.
Ночь звездная – изысканный покров.
Наступит день восьмой миротворенья –
Окончится течение веков
И грянет горний свет преображенья.
И вмиг навек исчезнут смерть и тьма,
И сгинет гнет наследья рокового,
И станет жизнь, как Божий лик, светла,
Исполнившись величия святого.


Рай

Как не томили б в жизни сумрачной тоска
И чаша горькая печалей и страданья,
Но сердце верит в лучший мир и чудеса.
Есть неразгаданная нашей мыслью тайна.
Как небо звездное объемлет мир земной,
Так жизнь подлунная объята чудесами;
Сквозь звезды вещие сияет мир иной
И бездна вечности зияет перед нами.
Весь мир наш чувственный пространства и веков –
Шедевр зодчества, загадка для сознанья.
Над тьмой вселенскою сияющих миров,
За гранью опыта, науки и познанья
Есть мир таинственный – обитель неземных,
Где нет печалей, смерти, горя и страданий,
Где реют сонмы дивных Ангелов святых,
Там царство светлых дум и праведных желаний.
Пусть в здешней жизни суждено всем нам страдать
И смерть грядет за нами словно грозный мститель,
Но тем, кто верует дается благодать
И дверь раскроется в небесную обитель.
И грозный Ангел Бога с пламенным мечом
Не заградит врата омытым покаяньем,
Не сокрушит молящих громом и огнем,
Не встретит души их суровым наказаньем.
О, как прекрасен ты – бессмертной жизни край,
Где каждый миг звучат молитвы и хоралы!
О, как чудесен ты – невыразимый Рай,
Чертог таинственный неизреченной славы!
И тем, кто жертвовал и плотью и душой,
И врачевать умел сердец живых недуги,
Встречал дни скорби непрестанною мольбой
И возложить готов был жизнь свою за други –
Для тех отверзнутся небесные врата
И озарит их невечернее сиянье,
И души их взойдут в святые небеса,
Покинув смертный круг печалей и страданья.



Ночь над пустыней
Ночь над пустыней. Светит полная луна
И освещает вольным путникам дорогу.
Сияют звездами ночные небеса
И край пустынный, словно Ангел, внемлет Богу.

Покой торжественный на небе и земле.
Священный час настал всемирного молчанья.
Но отчего же грусть в томящейся душе?
Зачем же сердце гложут тайные страданья?

Как я б хотел крылами Ангела взмахнуть
И вознестись над бренным миром и звездами,
Дыханьем Божьих уст свою наполнить грудь
И жить любовью вечной, песнью и мольбами.

Как я б хотел бы все печали позабыть,
Не ведать мрачных дум и горечь сожаленья,
Лишь вечной радостью и правдой Божьей жить,
И каждый день встречать с улыбкой изумленья.

Как я б хотел бы стать свободным от оков
Греха  и тления – старинных язв природы,
Расторгнуть узы все пространства и веков
И обрести венец божественной свободы.









Закат

К концу склонился день. Закат сошел с вершины.
Вечерний час настал – повсюду тишина.
Прощальный луч упал на рощи и долины,
И в небе воссияла вечерняя звезда.
Закат сошел, как царь, с короной золотою,
И тихо воцарился халиф земли на час.
Венец его блистал ярчайшею звездою,
Дворец воздвигнул он в пурпурных облаках.
Закат – родитель грез, тоски и вдохновенья,
Надежды, тихих дум, печали и мечты,
Святых молитв, любви, улыбки умиленья
И самых чистых слез растроганной души.
Сияй златым огнем, закат, в дали вечерней
И озари красой небес наш бедный край.
Сияй во мраке жизни, Господь – Свет Невечерний,
И радостью сердца нездешней наполняй.
В вечерний час тоски, раздумий иль покоя,
Как сон неуловимый, легка моя душа.
Не тронут ее боль, нужда и злое горе,
Ведь стали так близки ей Бог и небеса.
Закат угас вдали – настало время ночи,
И Ангелов клинки вселенную хранят.
Сияют звезд огни во тьме, как Божьи очи,
И тайны душ людских с небесных высей зрят.









Не плачь, не плачь, моя душа...

Не плачь, не плачь, моя душа.
К чему бессонные рыданья?
Зачем упрек в твоих речах
И возглас горестный роптанья?
Как звезд полночных тихий свет
Не одолеет сумрак ночи,
Так ты – рыдающий поэт,
Бессилен жить, как сердце хочет.
Рыданьям мир не изменить.
Мечтам жизнь часто прекословит,
И тем, кто жаждет верой жить
Судьба нелегкий крест готовит.
Не жди блистательный венец –
Не ждет тебя, мой друг, признанье,
Но ждет – безвременный конец
И жребий смертного страданья.
Пройдет еще немало лет
И жизнь с ее борьбой суровой
Оставит на душе свой след,
Но верь, поэт, бессмертным словом
Мысль пронесется сквозь века –
Не сгинет твой бесследно гений
И будет чуткая душа
Внимать гласам твоих творений.
Пускай, мой одинокий друг,
В грядущем ждет тебя гробница
И ты покинешь жизни круг,
Но книг нетленные страницы
С их музыкальной красотой –
Мольбы и песни, арфы звуки,
С их философской глубиной –
Надежды, думы, сердца муки
Взволнуют вновь живую грудь
И всколыхнут твою отчизну,
И призовут к стихам прильнуть,
Свершив таинственную тризну.



Как восхитительны июня вечера...

Как восхитительны июня вечера,
Когда пылает небо заревом заката,
Ракита плачет у сребристого пруда
И грустью светлою душа моя объята;

Когда последний луч ласкает летний день
И даль безбрежная туманна и безмолвна,
И веет сладостью душистая сирень,
И сердце чуткое задумчивостью полно;

Когда темнеют в час вечерний небеса
И в рощах замерли застенчиво березы,
Ложится ночи тень на темные леса
И навевают сны несбыточные грезы;

Когда с  востока ночь безгласная грядет
И воцаряется молчание природы,
Во мраке месяц над полями восстает
И тихо шепчутся вдали речные воды;

Когда мерцают звезды в сумрачной дали
С их блеском призрачным и думой вековою,
И брезжит тихий свет над сумраком земли,
И муза кроткая витает надо мною.










Родина

Мой край родной, где все простором дышит,
Где нивы зреют золотом полей,
Где ветер нежно ландыш так колышет,
Где песнь поет так сладко соловей.
Люблю тебя, отчизна – Русь святая.
Моя страна с великою судьбой.
Восстань царица северного края
С венцом и славой предков вековой.
Земля твоя – бескрайние владенья:
Сибирь – природы дикой великан,
Кавказ суровый – кладезь вдохновенья,
Полночный край и степи южных стран.
О, край родной – отрада дум и взора!
Люблю я даль синеющих лугов,
Крик журавлей в полях, затишье бора
И пенье птиц в безмолвии лесов.
Люблю твои застенчивые ивы
И рощицы задумчивых берез,
Сребристых рек тончайшие извивы
И ночи с их сияньем ярких звезд.
Люблю тебя, мой север – край суровый
Метелей, вьюг и зимних холодов,
На окнах зданий чудные узоры
И белый саван выпавших снегов.
Мой край родной – отчизна славянина,
Где в летний день коса в полях блестит,
Где в час осенний плод дает рябина,
Где шум ручьев мелодией звучит;
Где свод небес так чист, глубок и ясен,
Пестрят луга лазурью васильков,
Где час заката грустен и прекрасен,
Как Ангел меж багряных облаков.
Люблю твоих певцов и их сказанья,
Их думы, песни, лица и язык,
Твой дух могучий, стойкий в испытаньях,
Твоих святых мольбы, их дивный лик.
О, как прекрасна ты – моя Россия!
Грустна, как в небе первая звезда,
Грозна, как разъяренная стихия,
Загадочна, как русская душа.
О, Русь – страна безмерного размаха,
Высоких дум и взвинченных страстей,
Великих битв, заветов Мономаха,
Святых чудес и древних алтарей.
О, Русь моя! – страдалица святая,
Согбенная веками под крестом,
То в рубище, как нищенка простая,
То с царственной державой и венцом.
О, Русь – страна с наследием великим,
Отчизна гениальнейших людей,
Не сломленная злобой черни дикой.
О, Русь моя! Живи, надейся, верь!
Омой грехи былые покаяньем
И снова стань великой и святой.
В дни счастья и в дни скорби и страданья
Будь храмом для святыни неземной.















Утешение

Когда измучен я печалью и тоской,
А сердце жаждет мира, счастья и свободы,
С надеждой светлою и тихою мольбой
Вхожу я в древний храм таинственной природы.
Темнеют ли вдали дремучие леса
Иль скачет вольный конь в степях необозримых,
В лучах рассвета ль утопают небеса
Иль звезды блещут с их красой невыразимой;
Глядит ли в зеркало залива темный лес
В полночном сумраке дремучего молчанья
И льется лунный свет с померкнувших небес
И звезд бесчисленных прекрасное сиянье,
Иль птиц веселый свист и пенье соловья
В садах разносится весеннею порою,
Плывут неспешно над землею облака
И ива кроткая рыдает над рекою;
Брожу ли я в лесу в тени родных дубов
Иль в рощах лиственных, березово-кудрявых,
Любуюсь ли на даль синеющих лугов
Иль на Кавказ взираю грозно-величавый;
Во всем душа находит радость и покой,
Надежду ясную и тяжких дум забвенье,
Как будто сходит с неба Ангел неземной
И в дар приносит мне святое утешенье.









Июльская ночь

Есть чудный миг в безмолвии ночей,
Когда смолкают птиц игривых свист и пенье,
И шум обыденных и мелочных речей,
И наступает час молитвенного бденья;

Когда погас закат неспешно за холмом
И воцаряется покой невозмутимый,
И звезды яркие блистают серебром
И словно молятся мольбой невыразимой;

Когда созвездия мерцают в вышине
И их молитв язык таинственный и чудный,
Как речь родимая, понятен, ясен мне
В тиши ночных садов – прекрасных и безлюдных.

О, как отрадно мне молиться и любить,
Душой счастливою касаясь Всесвятого!
О, как хотел бы я всю душу перелить
В молитвы чудной поэтическое слово!












О, сколько лет прошло, родной и старый сад...

О, сколько лет прошло, родной и старый сад,
Восторгов юности, счастливых дней наследство,
Опять вкушаю я твой сладкий аромат,
С улыбкой грустной вспоминая мое детство!

Сирень изящная и розовый пион,
Кусты смородины под сливою ветвистой,
Жасмин с дыханием пьянящим, словно сон,
И палисадник с белой лилией душистой.

Светло и грустно на растроганной душе.
О днях былых мне ветхий дом напоминает,
Давно забытое нашептывает мне
И о минувшем с грустью тихою вздыхает.

Здесь слушал я раскатов вешних первый гром.
Здесь любовался я красой багровой розы.
Здесь был величьем звездных высей изумлен.
Здесь навивала ночь душе бессонной грезы.

Я помню грусть и трепет плачущих берез,
Счастливых летних дней покой и безмятежность,
В полночном небе мириад горящих звезд,
Сребристых ландышей задумчивую нежность.

Я помню вас, необозримые луга
С травой душистой и синеющею далью,
И вас, густые, непроглядные леса,
И сердце полнится немыслимой печалью.

Как много лет прошло – минул разлуки час,
Но замер грустный взор с раздумьем и тоскою.
Мелькнул прозренья блеск в задумчивых очах
И восстает из позабытого былое.




Осеннее утро

Мрачнеют с каждым днем осенним небеса
И звезды в час ночной задумчиво-безмолвны,
В синеющей дали теряются луга
И ивы у реки тоской и грустью полны.

В час утренний туман луг сонный серебрит
И веет над рекой осенняя прохлада
От сникнувших берез и плачущих ракит
До сумрачных аллей озябнувшего сада.

От дремлющих степей до молчаливых рощ,
Над тьмою деревень созвездьями мерцая,
Раскинула покров необозримый ночь,
Задумчивость и сны бессонным навевая.

Но в сумрачной дали вдруг вспыхнула заря
И льется солнца свет в безбрежные просторы –
На воды хладных рек, пустынные поля
И сумрачных лесов златистые уборы.

И в этот чудный миг близки душе моей
Величье и покой задумчивой природы,
Печаль и красота осенних светлых дней
И святость чистых чувств, молитвы и свободы.










От торжищ суетных изменчивого мира...

От торжищ суетных изменчивого мира
Я уходил в безбрежность вольной жизни прочь.
С молитвой радостной моя звучала лира.
Вуаль простерла надо мной немая ночь.

Затих над рощей дальней голос соловьиный,
Едва я слышу ветра пение в полях.
Как милы сердцу ночь, река и холм пустынный
И небо севера в сияющих звездах!

Давно погас вдали заката луч прощальный.
Как сладкозвучна серебристая река!
Грустит о чем-то сокровенном тополь дальний
И в реку смотрится задумчиво луна.

В лучах алмазных рдеют в сумраке вершины
И грезят ивы над рекою в полусне,
Излился лунный свет на спящие долины
И травы шепчутся в полнощной тишине.

О, как прекрасны ночи северной природы!
В них – пробужденье дум, в них – радость вешних чувств,
В них – безмятежный край покоя и свободы,
В них – чудеса, как в вещих таинствах искусств.

Любовь к прекрасному бытует в нас от века
И над громадою несущихся эпох
Я ощущаю тайный трепет человека
И слышу с трепетом души молящей вздох.







Слепцы

Сквозь мрак очей своих глядя на Божий свет,
Слепцы не ведают величия природы.
Для них чудес в безбрежных далях жизни нет.
Для них не веет дух молитвы и свободы.
Их души серые – бездушные гробы.
Их мысль бескрылая – унылый край пустыни.
Для них искусство лишь незрелые мечты.
Для них неведомы преданья и святыни.
Рассудок их всю жизнь вокруг опустошил:
Для них нет музыки в морей прибрежных волнах.
Для них не молится небесный хор светил.
Для них навеки сгинул предок в тьме безмолвной;
В них не волнуется при звуке флейт душа
И грусть не щемит сердце в тихий час заката,
Не восхищают их величьем небеса.
Душа их трепетом священным не объята.
Для них и человек – бездушный, смертный лик,
Ничтожный гость среди громады мирозданья.
Для них случайно он во тьме веков возник
И смысла нет в его надеждах и страданьях.
В унылой скуке их летят земные дни
И пропадают в темной пропасти бездонной,
С душой холодною идут во тьму они
И страх вселяет в них  марш скорби похоронный.
Сквозь мрак души своей не видя ничего,
Слепцы утратили и честь, и человечность,
Они не в силах различить добро и зло,
И не предчувствуют грядущей жизни вечность.








Астра

В вечер тихий, в вечер ясный
Тихо астра отцвела –
Увядал цветок прекрасный
И мрачнели небеса.

Грустно заревом багряным
Догорал вдали закат,
И повеял фимиамом
В полусне осенний сад.

Небо вспыхнуло звездами
Над затихнувшей землей,
И прощалась со слезами
Полночь с  астрой голубой.

Тихой ночью опадали
С сонной астры лепестки,
И созвездья замирали
От печали и тоски.

Возрыдали в мраке ночи
Над увядшей небеса,
И смежились неба очи
Плачем горестным дождя.










Вещие думы

Сижу задумчив я – с собой наедине,
Синеют предо мной вдали Кавказа горы,
Златистый луч зари тускнеет вдалеке
И шепчет совесть мне безгласные укоры:
«Скажи, зачем, поэт, ты мыслишь и живешь?
Куда тебя ведет Орфеево призванье?
О чем ты так грустишь? Зачем еще поешь,
Не чая обрести на родине признанье?»
Бывают в жизни дни – задумавшись, порой
Печали затаив в душе своей – страдаю.
Как странник я бреду в пустыне снеговой
И с думой вековой о жизни размышляю:
Души и сердца песнь родной стране чужда.
Не внемлет дикий скиф златой кифары струнам.
Промчится жизнь моя – я сгину без следа
Иль буду заклеймен философом безумным.
Зачем же я творю, слагая звучный стих,
И жажду перелить в мелодии и звуки
Весь трепет тайных чувств и тайну дум моих,
Надежды и мечты, моления и муки?
Кто будет их читать и чувствовать душой?
На стих певучий мой чье сердце отзовется?
Кто вспомнит обо мне с признаньем и мольбой?
Над вещею строкой потомок ль встрепенется?
К чему душе обман несбыточной мечты?
Лишь эхо повторит разбитой арфы звуки
И сгинут в страшной тьме могильной тишины
Надежды и мечты, моления и муки.
Пусть так – я не страшусь ни яда клеветы,
Ни бездны вековой вселенского забвенья.
Нет страха там, где есть бессмертие любви,
И нет корысти там, где честь и вдохновенье.










В заре вечерней сад купался…

В заре вечерней сад купался,
Лучи струились меж аллей
И грустной песнью заливался
В кустах влюбленный соловей.
Закат сгорал с багряным блеском,
Цветы дремали на стеблях,
Река притихла с дальним плеском
В прощальных солнечных лучах.
Темнело небо над землею,
Мерцали звезды в вышине
И ивы с сонною грезою
Склонились к дремлющей реке.
Душисто-сладостной сирени
Струился нежный аромат
И ночи сумрачные тени
Легли на одичалый сад.
Сияла ночь красою звездной
И озаряла тихо твердь,
И словно стоя перед бездной
Я прозревал и жизнь, и смерть,
И будто ангельские очи
Сияли звезды в темноте
Сквозь непроглядный сумрак ночи,
И отражалися в пруде.












Три зимних дня

Был зимний день – светило солнце,
Сияли чистые снега
И расписной узор оконцу
Дарили щедро холода.
Леса в серебряных уборах
Объяты были тихим сном,
И в ослепительных просторах
Царила тишина кругом.

Был зимний день – снег тихий падал
На белоснежные поля
И в серой дымке снегопада
Сливались небо и земля.
А в час вечерний и морозный
В сияньи тусклых фонарей
Снежинок танец грациозный
Отрадой был моих очей.

Был зимний день – ветра шумели
И вся земля была бела,
И выли русские метели
Всю ночь до раннего утра.
И снились мне закаты мая
И даль синеющих полей,
И как в тени садов, летая,
Пел сладкозвучно соловей.











Юг и Север

I

Вот Юг томительный, где яхонт неба рдеет,
Где зреет сладостный пурпурный виноград,
Где воздух нежный ароматом розы веет
И пенье слышится пленительных цикад.

Где в пляске ветреной язычников богини
Застыли в камне – в изваяньях на века,
Где взор теряется в безбрежном море синем
И бьется о скалу эгейская волна.

Где музы древние сказания шептали,
Где песни пел певец мифический – Орфей,
Где в вечных спорах мудрецы Афин блистали
И голос слышался Сократовых речей.

В тени раскидистой полуденного сада
Как хорошо душой и телом отдыхать.
Как бесподобна ты, ушедшая Эллада.
Всей красоты твоей в стихах не передать!

Но сердце просится на Север – в край далекий,
Где долго властвует суровая зима,
Где необъятный купол неба звездноокий
Встречает ночью русских храмов купола.


II

В тиши полуночной заснеженного сада
Под звездным небом и сияющей луной,
Когда утихла песня вьюг и снегопада,
И вся земля блистает зимней красотой –

В сребристых мантиях стоят леса отчизны,
В покрове снежном – необъятные поля,
В дали синеющей – простор безбрежный жизни,
И, как бриллианты, блещут чистые снега,

В душе моей царит покой и вдохновенье,
И в тишине зимы сияющих ночей
Как будто сходит с неба Ангел утешенья
С небесной музыкой возвышенных речей.

И слышу я в тот миг священной арфы звуки,
Молитв святых незабываемый напев.
Где яд сомнения? Где горечь тайной муки?
Как будто гнет страстей таинственно исчез.

Где мгла уныния? Где крик земного горя?
На сердце так легко. Молитва на устах.
Надежды тихий свет горит звездой во взоре
И песнь нездешняя звучит в души струнах.





















Витал, как Ангел, над землею тихий сон…

Витал, как Ангел, над землею тихий сон
И летний ветер проносился над полями,
Ложилась ночи тень и звездный небосклон
Мерцал несчетных звезд далекими огнями.
Утихло все кругом и в призрачных лучах
Омылся темный лес с цветущею долиной.
Повеял с луга аромат душистых трав.
Красой блистали ярко звездные вершины!
Сиял на небе серп сверкающей луны,
Шептались в тьме полночной мирные дубравы
И грустной музыкой серебряной реки
Звучали сонных вод бессонные октавы.
Минули дни весны – не слышно соловьев,
Но шум разносится над стихшими лугами
И шелест слышится озерных тростников,
И плеск прохладных вод с певучими волнами.
Когда во мгле ночной стемнела даль лугов
И лунный свет в зеркальной глади отражался,
Спал лебедь чутко, отыскав в прибрежье кров,
И в тростнике озерном до зари скрывался.
И в этот мирный час, задумчив, я брожу,
От жизни суетной и шума отрешенный,
На выси звездные и в даль лугов смотрю,
И до зари молюсь – счастливый и бессонный.


















Гефсиманская чаша

Все страшнее сумрак темной ночи
И не видно в небе ни звезды.
Если можно, смилостивься, Отче,
Чашу смерти мимо пронеси.

Меж угрозой смерти и спасеньем
Вновь стою у роковой черты.
Совершится ль чудо избавленья
Или ждет Голгофа впереди?

Полон мир печалей и страданья.
Не найти опоры в наши дни.
Все суровей жизни испытанья.
Все страшней предчувствия души.

Я иду во тьме кромешной ночи.
В темном небе вспыхнул свет звезды.
Я приму и жизнь, и гибель, Отче,
Только путь Христа мне укажи.























Памяти А.А. Фета

В твоих стихах души рыданья
И голос вещих дум звучит,
В них красотой очарованье,
В них чувств возвышенных зенит.

В них сердца тайная печаль
И звук чарующих мелодий,
Души задумчивая даль
И гимны северной природе.

В них грезы сумрачных ночей
И нега солнечного мая,
В них сладко плачет соловей,
В садах в вечерний час летая.

В них трепет подлинной любви
И сердца лучшие желанья,
В них мимолетность красоты
И крик душевного страданья.

В них душу всю излил поэт,
Венок не алча славы вечной,
В них повесть пережитых лет
И голос думы человечной.












Тоска по весне

Оледеневшие леса
Стоя, застыв в красе хрустальной,
И над равниною печальной
Застыла в сумраке луна.

Молчит о чем-то зимний лес,
Лишь голос ветра завывает,
И снег так тихо опадает
С холодных, сумрачных небес.

И так тоскливо на душе…
Скорей бы солнце засияло,
И пенье птиц бы зазвучало
Как гимн воскреснувшей весне.

Скорей бы звонкие ручьи
В долинах вешних зажурчали,
И трели снова заиграли
Так мелодично соловьи.

Блестят алмазами снега
В луны чарующем сияньи,
Но сердце полно ожиданья –
Скорей бы к нам пришла весна!


















Рассвет

В рассветный час в дали туманной
Зажглась златистая заря,
И будто край обетованный
Зарделась вешняя земля.

В лучах блистающих долины
Вздымались зеленью ветвей,
Сияли горные вершины,
Бежал с журчанием ручей.

В тот миг с возвышенным волненьем
Я мир прекрасный созерцал,
И будто первый день творенья
Очам отверзнутым предстал.

Согрето верой и любовью,
Запело сердце вновь в груди.
О, что за радость и раздолье!
Как будто явью стали сны.

И нет ни страха, ни мученья,
И нет вопросов роковых.
Ни смерти нет, ни зла, ни тленья.
О, это – дивный мир святых!

Как мрак исчезли все сомненья.
Сияет Истины рассвет,
И славит Бога в восхищеньи
Воззревший Истину поэт.













Час заката

Есть одно неумирающее, всем векам и народам общее переживание мистического опыта, которое неизменно вызывается в нас закатом и восходом солнца.
Князь Евгений Трубецкой


Час заката – час молитвы,
Тихих дум в уединеньи.
Гул утих житейской битвы.
Это – час отдохновенья.

Час заката – час покоя,
Исцеленья от печали,
Когда все пережитое
Унеслось в былого дали.

Час заката – час хваленья
Бога – Зодчего вселенной.
Это – время вдохновенья
И гармонии священной.






















Горечь разлуки

Луга в сияющей росе,
Дрожит озябший куст сирени
И медленно бледнеют тени
В багрово-утренней заре.

Ласкают теплые лучи
Лугов зленеющие травы,
Березок рощи и дубравы
И воды зыбкие реки.

И слышно мне как за рекой
С тоской щемящей песня льется
И голос грустный раздается
От брега девы молодой.

Как соловей поет она.
О, сколько в ней любви и муки!
Как страшно горечью разлуки
Истомлена ее душа!

О, где же суженый ее?
О, если б час пришел свиданья,
То сердца муки и терзанья
Навек оставили б ее!..


















Буря

Мерцали звезды в синеве –
Весь небосклон сиял в уборе,
Но как орган запело море,
Вздымались волны к вышине.

Взволнован бурей был залив
И тучи по небу бежали,
И волны моря бушевали,
Врезаясь с яростью в обрыв.

И слышен был из бездны гул,
И зрима мощь морской пучины.
Во тьму окутались вершины
И ветер страшный с моря дул.

И слыша бури грозный шум,
Сердца у смертных трепетали,
А воды яростью дышали
И все страшней был бури шум…























Сумерки

Уже померк златой закат
И тени сумерек сгустились,
И птицы в гнездах притаились,
И мглой окутан старый сад.

Уже далекая звезда
В вечернем небе заблистала,
И в водной глади отражала
Свой свет прекрасная луна.

Уже в наш мир слетают сны.
Ночь навевает спящим грезы,
А в небе темном блещут звезды
Над зыбким сумраком земли.

Уж дремлет ива над прудом
И воцарилося молчанье;
Лишь тихий плеск и трепетанье
Душистой липы под окном.























Архимандрит Киприан Керн

Кто сей инок с грустными очами?
Отчего в душе его тоска?
Князь по духу шествовал меж нами
В клобуке старинном чернеца.

В эру смут вгляделся зорким оком –
В черный век, забывший о святом,
Инок православного Востока,
Вечности взыскующий в былом.

В час богослуженья он явился
В полумраке зыбком алтаря.
Фимиам кадильный заструился.
Зазвучала пламенно мольба.

В каждом слове – сердца трепетанье.
В каждом вздохе – тихая печаль.
Отчего томят воспоминанья
И тревожит дней грядущих даль?

От шумящих улиц многолюдных,
От томящей душу суеты,
Он сокрылся б в келии безлюдной,
Где читал стихиры и Псалмы.

Там – вдали от тягот попечений,
Среди книг, лампады и икон,
В тишине раздумий и молений,
Как в Эдеме, был бы счастлив он.











Под небом Тютчева и Фета…

Под небом Тютчева и Фета
Бродя осеннею порой,
Встречая первый луч рассвета
С последней гаснущей звездой,

В аллеях сумрачных гуляя,
В поэта думы погружен,
И, в тайных грезах замирая,
Как будто грезя о былом.

Как сон туманное виденье –
Грядут певцы минувших дней,
И блещут мысль и вдохновенье
В очах таинственных теней.

И воскресает предо мною
Пейзаж Дворянского Гнезда,
Где над ротондой вековою
Звучит мелодия стиха.

И вижу я родные лица.
И внемлю гениев речам.
И жажду истово молиться,
Войдя в искусства вечный храм.

Но миг ушел – ушло виденье.
Шумит осенняя листва.
О скоротечное мгновенье!
О незабвенная греза!

Как эхо тихое былого,
Как звезд угасших дальний свет,
Звучит былых поэтов слово,
Одолевая бездну лет.









Тонет в сумраке даль голубая…

Дочь заходящего солнца. Звезды. Небо... Бесконечная гладь моря.
А.Ф. Лосев


Тонет в сумраке даль голубая.
Ночь сошла на затихший залив.
В небе сумрачном месяц сияет,
Волны моря в лучах осребрив.

Сонный ветер тихонько колышет
Даль безбрежную глади морской.
Я как будто мелодию слышу –
Дарит музыку моря прибой.

Небо южное блещет звездами.
Манит бездны сияющей даль.
То опять окрыляет мечтами.
То ввергает в тоску и печаль.

Наплывают нечаянно думы,
Как на берег морская волна.
Замирает в сиянии лунном
Все прибрежье – земля и вода.

Отчего же так хочется света?
Рвется к дню золотому душа,
Когда в огненных красках рассвета
Расцветут над землей небеса.

Когда Эос в пунцовом сияньи,
Как богиня, на небо взойдет,
Озаряя морей трепетанье,
И забрезжит зарею восток.









Опавшая листва

В уныло-сумрачных лесах
Сгустились синие туманы,
И рдеет всполохом багряным
В дали светлеющей заря.

Над садом чахнущим кружась,
Листва златая опадает.
Почто же сердце изнывает,
Неизъяснимого страшась?

И мнится – кружатся листы,
Боясь, упав, коснуться праха.
Неужто это чувство страха
В своих сердцах скрываем мы?

Зачем же сердце трепетало?
Зачем, тоскуя о былом,
Мелькнувшем в жизни словно сон,
В груди болящей замирало?

Что есть опавшая листва?
Картина жизни мимолетной,
Тоска по вечности бесплотной
И скоротечность бытия.


















Ночи час. Небо севера в звездах…

Ночи час. Небо севера в звездах,
Лунный свет на сребристом снегу
И морозный, полуночный воздух.
В эту ночь я уснуть не могу.

В бездну звездную млечных туманов,
В темно-синюю звездную высь
Думы тихие с грезами канув,
Будто в вечность саму унеслись.

Час свободы и время покоя –
Счастья зыбкого призрачный миг.
Оттого ли проникнут тоскою
Мой певучий, задумчивый стих?

Оттого ли, что месяц далекий –
Лучезарный скиталец небес,
Мне напомнил, я – скальд одинокий
В мире тайн роковых и чудес?

Оттого ли, что в звездной пустыне
Не найти мне желанный приют?
Оттого ли, что в прошлом и ныне
И в грядущем печали нас ждут?

Тихой думою стих мой навеян.
Я покоя и воли ищу.
В сердце светлые чаянья зреют.
Я надеждой и верой живу.













Драма любви

Стихотворение «Драма любви» навеяно анимационным произведением Макото Синкая «Пять сантиметров в секунду».

О, дорогая, напиши
Хоть строчку мне, хотя бы слово!
Печали сердца так страшны
В час одиночества суровый.

С души томительной тоской
Смотрю на вид дорог железных.
Мы – разделенные судьбой.
Мы – две звезды бескрайней бездны.

Я помню тот чудесный час –
Час незабвенного свиданья,
Когда любовь связала нас
В преддверьи драмы расставанья.

Я помню первый поцелуй,
Мечтой о счастье упоенье,
Когда в любви открылась мне
Столь ясно вечность во мгновенье.

Меж нами тысячи пространств,
Но я люблю тебя, как прежде.
Над суетой непостоянств
Горит звезда моей надежды.

Как спутник в сумрачной дали,
Я брошен в бездну мирозданья.
О, жизнь земная без любви!
О, безотрадное скитанье!

В душе моей печаль и грусть.
Смогу ли я воспрянуть духом?
К тебе ль, любовь моя, вернусь
Иль окажусь забытым другом?

Скажи, ты помнишь ли меня
И двух влюбленных обещанье
Иль мы расстались навсегда
И тщетны юности мечтанья?
В тихую летнюю ночь

Пламя свечи догоревшей погашено.
Думы уносятся прочь.
Звездами яркими небо украшено
В тихую летнюю ночь.

Льется с небес лучезарных сияние
На золотые поля.
Где ж вы, души одинокой страдания?
Где же ты, сердца тоска?

Сном безмятежным почили селения.
Звезды так ярко горят!
Где же вы, сердца людского волнения?
Сердце поет, а я – рад!

Как же прекрасна ты, ночь ясноокая!
Даришь ты чудные сны,
В душу вселяешь мне чувства высокие
И навеваешь мольбы.

Будто бы небо само улыбается
В звезд лучезарных лучах.
Будто бы сердце мое изливается
В тихих, безмолвных мольбах.

Где же вы, думы о жизни печальные?
Где же ты, злая печаль?
Звездное небо, как бездна бескрайняя,
Манит в небесную даль.

Пламя свечи догоревшей погашено.
Думы уносятся прочь.
Звездами яркими небо украшено
В тихую летнюю ночь.








Неугасимая лампада

Мне снился сон: в Кавказа далях синегорных
Когда-то был воздвигнут древний монастырь,
Где раздавалась песнь молитв с высот нагорных,
Где днем и ночью в кельях слышался Псалтырь.

В вечернем сумраке, на всенощное бденье
Молились с трепетом во храме черницы.
В словах звучало их глубокое смиренье
И Свету Тихому немолчные мольбы.

И вот прошли лета – и монастырь в руинах,
Заброшен ветхий храм и опустел алтарь,
Но в страшном сумраке горит неугасимо
Лампада древняя, сияя, как и встарь.

О, если б ты могло, мое людское сердце,
Сиять так чисто, как лампада в чудном сне,
То вмиг открылась бы в чертог небесный дверца
И мрак греховных чувств неведом был бы мне!..















Южная ночь

Небо в звездах утопает.
Море к брегу шлет волну.
Ночь волненья умиряет.
Мысль возносится в мольбу.

Неба звездного сиянье
Дух свободный ввысь зовет.
О какой-то вечной тайне
Море южное поет.

В тихом шуме волн прибрежных
Мне мелодия слышна –
Будто звуки арфы нежной
Доносились до меня.

И душа моя запела,
Как созвучье синих волн.
И в морскую даль глядел я,
Светлых чувств и мыслей полн.

















Арфа херувимская














Зачем я не Ангел?

Зачем я не Ангел, не знавший скорбей
И суетных мира страстей,
Свободный от тленья и плоти оков,
Живущий средь сонма духов?

Не ведал бы смертных невзгод и нужды
И чужд попечений земли,
Я Бога бы в песнях святых прославлял
И счастье небес бы вкушал.

Вознесся б на крыльях в небесную высь,
Где вечны блаженство и жизнь.
И билось с восторгом бы сердце мое,
Сияло б, как солнце, лицо.

Я с тихой молитвой и арфой святой
Склонился б над бренной землей,
И звук неземной Херувимской струны
Коснулся бы чуткой души.

В час скорби несчастных бы я посещал
И веру в сердцах укреплял,
Развеял бы козни губительных сил
И стражем молящихся был.

Собрал бы я смертных святые мольбы
С лица многослезной земли,
И выше вселенной неисчислимых звезд
На небо их к Богу вознес.

Пред Богом предвечным бы я предстоял
И славу Его созерцал;
И вечной любовью бы были полны
Все думы и чувства мои.





На икону Феофана Грека Иоанн Предтеча

Склонясь главой с благоговеньем,
С неизъяснимой добротой
Подвижник веры и смиренья
Зовет всех к правде неземной.
Не с громким словом обличенья –
С молитвой тихой на устах,
С предвестьем таинства крещенья,
С прозреньем в страждущих очах.
Пустынный Ангел покаянья,
Предтеча Сшедшего с небес,
Цветок любви и состраданья,
Свидетель таинств и чудес.
Пророк Израиля вдохновенный,
Объятый силой неземной,
За правду Божью убиенный,
В веках прославленный святой.
Молись за мир наш многогрешный,
В пустыне вопиющий глас,
Звезда надежды в тьме кромешной,
Молись, святой Иоанн, за нас.
В наш век ликует дух гордыни
И правит миром страсти гнет,
Но дивный образ твой и ныне
В церковной памяти живет.
Молись за нас мольбой пророка
И пусть исчезнут чары зла,
И грянет правды свет с Востока,
И вновь воскреснет в нас душа.








Я верю

Я верю, что Ты благ, всеведущ и велик,
И царствуешь в веках, объемля взором вечность.
Вся драма бытия в очах всезрящих – миг,
А мера Божьих сил в мирах всех – бесконечность.
Я верю, Ты велик, непостижим уму
И создал из ничто весь мир и человека,
Свой горний Дух вдохнув в земную грудь ему.
Твой Промысел хранит вселенную от века.
Я верю, Ты – Любовь, Ты – Правда, Жизнь и Свет,
Ты – совершенный Дух – свободный, вездесущий,
И равного Тебе во всей вселенной нет,
Единый наш Господь в трех Лицах – Всемогущий.
Я знаю, без Тебя я лишь – ничтожный прах,
И узник, под крестом страдания согбенный,
С рожденья на земле томящийся в цепях
И к казни роковой, как все, приговоренный.
Я знаю, что Ты есть и мой бессмертен дух.
Пусть ждет в грядущем плоть – и смерть, и погребенье,
Но весть Священных Книг утешит чуткий слух
И веру утвердит в усопших воскрешенье.
Я знаю, Ты со мной в скорбей и счастья дни.
Все жизни и пути в Твоей святой деснице.
Оазис средь пустынь  безжизненных – мольбы.
Я жив пока могу любить, творить, молиться.
Я верую – Творец во всех делах велик:
В горсть праха Ты вдохнул небесное дыханье –
Бездушный истукан обрел язык и лик,
И вспыхнуло в глазах его в тот миг сознанье.
Я верую, Твой дар – сиянье звезд ночных,
Блеск утренней зари и радость вдохновенья,
Краса морей и гор, слова молитв святых
И сердца тишина в часы богослуженья.
Я верую, что Крест – во тьме веков маяк,
Святыня чистых душ и жертвенник спасенья,
Надежда всех людей, победы Божьей знак
И смерти грозной – смерть, врат адских – сокрушенье.
Я верую, что Ты – всесильный, вечный Бог
И истинно Твоих пророков вещих слово,
И Царствие Твое – святых небес чертог,
Где нет скорбей и зла, нет бремени мирского.
Там творчества расцвет и торжество любви,
Там в жизни идеал священный воплощенный,
Там краски неземной и вечной красоты,
Там музыка небес звучит для всех спасенных.
Там вечность – каждый миг, там правит Бог святой,
Там нет печалей, мук, тоски и сожаленья,
Там Божий Дух витает над каждою душой
И Ангелы возносят молитвы с восхищеньем.





















Был утра час – свершилось таинство венчанья...

Был утра час – свершилось таинство венчанья.
Блаженны те, кто могут верить и любить,
И в жизни светлый день и в сумраке страданья
В святом согласии с надеждой в сердце жить.

Весенних лет мечты легки, как дуновенье,
И чувства пылкие волнуют мысль и кровь,
Но грезы юности промчатся как мгновенье.
Достойна вечности – лишь чистая любовь.

Пусть время властвует над суетной землею
И годы быстрые, как птицы, вдаль летят,
Но век изменчивый не властен над душою
И очи вечности с небес на смертных зрят.

Любовь ни времени, ни смерти не подвластна.
Пусть смерть безжалостно нить жизни оборвет –
Есть лучший мир, где все нетленно и прекрасно,
Где счастье страждущий навеки обретет.

Есть мир таинственный божественных видений
За гранью опыта, рассудка и мечты.
За гранью наших слов, наук и представлений
Есть мир прекраснейший свободы и любви.









Монах

В келье пустынной с безмолвной молитвой,
В тихою ночь с ее звездным сиянием,
С трепетом в сердце пред страшною битвой,
С плачем в устах – покаянным рыданием

Молит за душу свою окаянную –
Ищет с надеждою инок спасение,
К Богу взывая с мольбой непрестанною
В час многоскорбный тоски и сомнения.

В мире, как странник без рода и племени,
Не приобрел меж людей он пристанища.
Страшно исчезнуть во мраке забвения.
Страшно изведать геенну страдания.

Время и смерть над вселенной властители.
Нет в них любви – не найти человечности.
Ищет душа неземные обители,
С грустью томится в изгнаньи по вечности.

Нет меж людьми ни любви, ни согласия:
Суетны наши дела и желания,
Речь оскверняется воплем проклятия,
Сердце – иссохший родник сострадания.

Боже всесильный! Даруй мне терпение,
Жизни земной укажи цель достойную,
Страшные годы скорбей и гонения
Дай претерпеть мне с душою спокойною.

Силы вдохни в мою грудь в час страдания
Ненависть встретить добром и прощением,
Крест страстотерпца нести без роптания,
Недругов злобу рассеять молением.

Боже предвечный, Господь над вселенною,
В сердце мое возложи упование,
Душу соделай рабою смиренною,
Правды нездешней наполни алканием.

В час неминуемый смерти печальной –
В полночь ли темную, в утро ли ясное,
Дай умереть мне с мольбою прощальной –
С песнью хвалебной, как небо, прекрасною:

В небо взойду ли – в обитель спасения,
В сумрак ли ада низвергнусь кромешный,
Верю, что свято Твое провидение,
Верю, что праведен суд Твой нездешний.




















Бог

Творец всесильный, Бог предвечный,
Как Ты богат – Творец светил!
С какой любовью бесконечной
Ты мир премудро сотворил.
Как Ты велик, Создатель мира!
Сколь чудны все Твои дела,
И сколь бессильна моя лира
Воспеть величье Божества.
Но что красоты всей вселенной
В сравненьи с гением Твоим?
Твои суды и судьбы – бездны,
И даже высший Серафим
Постичь Тебя не помышляет,
И думы лучших мудрецов,
Всех тайн Твоих не постигают
И меркнут пред Царем веков.
Как жалок огнь свечи ничтожной
Пред светом солнца в небесах,
Так и с Тобою невозможно
Сравнить красу земли – то прах!
Ты – Дух свободный, вездесущий,
Ты – Жизнь и Истина, Ты – Свет,
Бог совершенный, всемогущий,
Твоей любви пределов нет.
Ты был, Ты есть, Ты вечно будешь!
Жизнь на земле – кратчайший миг,
А после смерть – и Ты рассудишь
Всех нас – творенья рук Твоих.
Твое величье, Царь Небесный,
Не могут выразить слова,
Лишь благодать Твоя чудесно
Дарует сердцу знать Тебя.
Благословенна жизнь земная,
Но лучше горний Твой чертог.
Твоя любовь – блаженство Рая,
И счастье наше там, где Бог!
Как описать любовь Господню,
Что дышит в строках Псалтыря,
Чья сокрушила мощь преисподню,
Чьей силой вечной жизнь свята?
Наитьем Духа Всесвятого
Ты мысль возносишь мудрецов,
В уста пророков сеешь слово,
Смываешь с нас печать грехов.
Как близок Ты во дни страданий.
Ты с нами – с каждою душой.
В годину страшных испытаний
Я верю, Боже, Ты со мной.
С любовью нас Ты посещаешь
Во дни печалей и скорбей,
И дух унылый исцеляешь
Небесной радостью Твоей.
Как Ты могуч, велик, всезнающ!
Но что есть смертный человек,
Что Ты его не оставляешь,
Хоть жизнь его – мгновенный век?
Я – мал, но Ты, Творец, со мною,
Ничтожен, но Тобой велик;
Я – прах с бессмертною душою,
Ты дал мне волю, ум, язык.
Я есмь миров двух сочетанье;
Я – дух, подобье Божества,
Но я же – смертное созданье,
И плоть возляжет в гроб моя.
Я – царь, величьем окруженный,
Но смерти я – ничтожный раб;
Я – узник, под крестом согбенный,
Во мне же – образ Божий зрят.
Я есмь вселенной лишь частица,
Но духом – выше всех миров;
К Тебе я призван возвратиться
И жить как Ты, бессмертный Бог.






Гефсиманская ночь

Ночь наступала… У селенья
Кедрон предгорный протекал,
И полон скорби и томленья
Иисус апостолам сказал:
 «Душа скорбит Моя смертельно,
В ночь эту бодрствуйте со Мной».
И сев у камня для моленья,
Оплакал весь наш мир земной.
Сад Гефсиманский… Звезды ночи
Над миром дремлющим зажглись.
Христос молился: «Авва Отче,
К душе Скорбящего склонись.
И если можно мимо чашу
Отец предвечный пронеси,
Или направи волю нашу –
Да будет так, как хочешь Ты!»
Иисус скорбел и пот кровавый
На землю тек с Его лица,
Он цену знал Голгофской славы
И гнет тернового венца.
И в страшный час Его мученья
Страдальца Ангел укреплял
И сердцу Сына утешенье
С небес Всевышний посылал.
Встав от молитвы, Он в печали
Узрел, как спят ученики –
Как мертвецы они дремали
Не зная мук Его души.
«Что спите? Час последний пробил.
Уж близок грешников отряд,
И вас Господь узреть сподобил,
Как буду Я за всех распят».
Иуда шел уже с толпою
Обречь лобзанием Христа
На смерть. За серебро земное
Предать Небесного Царя.
Бог предан… Руки возложили
Рабы старейшин на Него –
Пришла пора страдать Мессии
И в терн облечь Свое чело.
Но Петр, взявши меч, ударил
Первосвященника раба.
Иисус сказал: «меч взявший в длани,
Умрет от острия меча.
С небес двенадцать легионов
Мне мог Отец бы ниспослать
Не дать на Мне и волос тронуть,
А зло творящих покарать.
Но надлежит Писаньям сбыться
И смерть из чаши Мне испить,
И в гроб сойти, и возродиться,
И мир, воскреснувши, судить».


















Воскресение Христово

Мерцанье звезд в безмолвьи угасало
И жены к гробу с плачем в сердце шли,
А небо Иудейское встречало
С надеждой свет ликующей зари.

Иисус, взойдя на крест, уже скончался…
Окутан плащаницей… погребен.
И плат завесы в храме разорвался,
И с уст Христа сошел предсмертный стон.

Уж чаша смерти горькая испита.
Сбылись Его пророчески слова –
И кровию святой земля омыта,
И обнял мир распятый Бог с креста.

И вот Его истерзанное тело,
Положено Иосифом в скале,
И жены-мироносицы безмерно
Скорбя, идут к Нему с мольбой в душе…

Отвален камень Ангелом от гроба,
Сошедшим с вестью радостной с небес:
«Что средь усопших ищите Живого?
Христос распятый в эту ночь воскрес!»

Христос воскрес – не тщетна наша вера,
Не тщетны пост, Писанья и мольбы!
Христос воскрес – в Нем идеал и мера
Для нашей жизни, веры и души!

Христос воскрес! Где ада ликованье?
Где смерти неизбежной торжество?
Всесилен Бог – в Нем наше упованье.
Христос воскрес – нетленно Божество!

Христос воскрес – и к вечности творенью,
Низвергнув ад, открыл Господь врата.
Любовь Его – от смерти избавленье.
Жив Бог – бессмертны вера и душа!

Христос воскрес – и демоны все пали;
Повержен ад – ликуют небеса!
Бог вездесущ – Он вечно будет с нами.
Христос воскрес – смерть больше не страшна!
























Чудесны Бога думы и дела!

Чудесны Бога думы и дела!
Хвала Творцу за жизнь и созерцанье,
За золотом горящие поля,
За ландышей и роз благоуханье!

Хвала Тебе за огненный закат
И тайну неземную звездной ночи,
За то, что Ты сиянием плеяд
О вечности сынам земли пророчишь.

Я зрел зимой, как молится луна,
Как схимница, в безропотном молчаньи,
Как в ризе белоснежной вся земля
Взносила к небу тихо воздыханья.

Я зрел безбрежность стынущих морей,
Осиянных вечернею зарею,
И солнце, как верховный иерей,
Блистало лучезарною красою.

Но что мои восторги и хвала?
Лишь слабый отзвук песни Херувимов.
Весь мир – Твой храм; природы красота
Вещает о Творце неоспоримо.
 








Екклесиаст


1

Час полночи немой раздумья навевает.
Раскрыта Книга Книг. Не ведаю я сна.
Душа моя скорбит и сердце замирает,
И вновь звучат в ушах библейские слова:
«Все суета сует!.. Проходит род за родом,
Заходит солнце вновь, чтоб вспыхнула заря.
Течет река времен и мчится год за годом,
И все, что было, канет в забвенье без следа.
Пускай пройдут века и в пропасти забвенья
Исчезнет слава царств, народов и царей,
И храмы вековые под гнетом разрушенья
Оставят лишь руины старинных алтарей.
Все суета сует! Нет памяти о прежнем –
Исчезнет все, как сон, развеется, как дым.
И что есть наша жизнь? Лишь миг, летящий в бездну.
Зачем же мы живем, мечтаем и скорбим?
«Все суета сует!..» – столь грозно и столь властно
Звучит над здешним миром сей возглас роковой.
Зачем же ищем мы в сей жизни счастье страстно
И снова забываем о тайне гробовой?
Минувшие века печально возвещали:
Вся жизнь – томленье духа, скитанье под луной.
Кто мудрость приобрел – умножил и печали,
И только смерть дарует скорбящему покой.

2

В былые дни в садах любил встречать я ночи
И пеньем услаждал томительным свой слух,
Там звездный небосвод о Боге мне пророчил,
Но страшною тоской измучен был мой дух.
Нет счастья ни в трудах, ни в славе, ни в познаньях,
И каждый новый день вселяет лишь печаль;
И нет мне избавленья от тягостей страданья,
И ничего не ново под солнцем, как и встарь.
Всему свой тайный срок отмерен в мирозданьи,
А время роковое есть мера всех вещей.
Всему свой час придет – и счастью, и страданью,
И радостному смеху, и слезам от скорбей.
Есть время разрушать и время царства строить,
Всем сердцем ненавидеть и всей душой любить,
Молчанью предаваться и правду смело молвить,
Плясать беспечно в танце и горестно тужить.
Есть время и войне, и миру во вселенной.
Есть время, чтобы жить и чтобы умирать,
Мечтать и тосковать о чем-то незабвенном
И счастье под луною с надеждою искать.
Блаженнейший удел – быть вовсе не рожденным
И муки безутешных жильцов земли не знать,
А если уж родился – быть Богом просвещенным
И луч святой надежды хранить и не терять.

3

В лачуги бедняков и в царские чертоги
В свой час приходит смерть таинственным жнецом.
Настанет грозный миг и сгинут все тревоги,
Навек замрут уста в молчанье роковом.
Проходит наша жизнь, пройдут лета скитанья.
В немую даль веков мы с трепетом глядим.
Читая о былом старинные сказанья,
В раздумиях порой мы с грустью говорим:
«Пройдут века и в прах низвергнутся граниты,
В руины обратятся былые алтари,
Умолкнут струны арф и древние хариты,
И в склепах затворятся великие цари».
Как дивен солнца свет и луч его прощальный.
В морях необозримых – простор и чудеса.
В далеких небесах – безбрежный мир и тайна,
А в лилиях Саронских – восточная краса.
Нам счастья не найти в сединах долголетья,
Но как же величав преклонных дней закат,
Когда спокойно старец взирает вглубь посмертья
И тихою мольбой в предсмертный час объят.
Ешь, пей и веселишь в дни юности беспечной,
В печалях не теряй бессмысленно минут,
Но помни – ждет нас всех в дали посмертной вечность
И всех нас призовет Господь на страшный суд.



Как сильно Бог предвечный возлюбил…

Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками.
(Рим.5:8)

I

Как сильно Бог предвечный возлюбил
Свое необычайное творенье,
Сойдя с небес в наш мир, Он возвестил
Завет святой любви и всепрощенья.

Он милость неба к грешникам простер
И, на Кресте распятый, чистой кровью
Попрал греха и смерти приговор,
На зло ответив правдой и любовью.

Во гроб положен – в третий день воскрес,
И пала смерти сумрачной держава,
Вознесся Он в святой чертог небес
И воссияла вечным светом слава.


II

Любовь Царя веков границ не знает,
Господь могуч, премудр, вечен, благ,
И мощь десницы Божьей  потрясает,
И ад, и смерть пред Ним – ничтожный прах.

В руках Его – суд правды и прощенье,
В устах – небесной истины слова,
В очах – всепроницающее зренье,
Престол Его – в надзвездных небесах.

Ни жизнь, ни скорбь, ни силы всей преисподней,
Ни смерти рок, ни ада глубина
Не отлучат нас от любви Господней.
Любовь Творца к нам – вечна и верна!


Плач Адама

Скучал Адам на земле
И горько рыдал, и земля
Была ему не мила.
Он тосковал о Боге…
Преподобный Силуан Афонский

Адам скитался по земле
И с горечью рыдал.
Со скорбью страшной на душе
Он к Господу взывал:
«Скучает сердце без Тебя,
Мой Боже, где же Ты?
В душе терзанья и тоска
Ответь же на мольбы.
Когда я был в Раю с Тобой
Любовью дух мой жил,
Но обольстившись силой злой
Я Бога оскорбил.
И не о райской красоте
Мой падший дух страдал,
А о любви, Господь, к Тебе,
Что я грехом попрал.
О, как скорбит душа моя
И жизнь мне не мила!
На сердце тяжкая вина
За содеянья зла.
И дух нечистый надо мной
Простер зловеще власть,
И душу он лукаво тьмой
Облек в порок и страсть.
 О, Боже, для моей души
Ты – Жизнь сама, Ты – Все.
Как жить на свете без любви?
Я без Тебя – ничто».
И слезы по лицу лились,
И был великий стон.
В Адаме скорби все слились
И горько плакал он.



Песнь из Псалтыря

Когда наступит ночь, созвездия зажгутся
И спящий мир земной объемлет тишина.
Раскрою я Псалтырь и строки отзовутся
И в сердце зазвучат протяжно, как струна:

Как чудно, мой Господь, Твое святое имя,
И славой вознесен превыше Ты небес,
И мощь Твоих перстов в веках необозрима
И нет числа для всех загадок и чудес!

Когда смотрю я в высь небесную с звездами
И в вышине сияет торжественно луна,
То вопрошаю вновь с былыми мудрецами:
Зачем же сотворил предвечный Бог меня?

С рожденья я хожу по смерти грозной краю,
Но смерть для чад Твоих не гибель, не конец;
И в здешности земной я вечность прозреваю,
И знаю – верных ждет сияющий венец!

Не многим умалил пред славой бестелесных
И честью увенчал Ты созданных людей,
И дух вдохнул в их грудь – бессмертный и небесный,
От века указав святую жизни цель.

А я… я согрешил безмерно пред Тобою,
И в беззаконьях был, нечистый, я зачат.
Я грешен от рожденья и плотью и душою,
И сердце мне грехи печалью тяготят.

И все ж я, на любовь предвечную надеясь,
В мольбах к Тебе взываю: О, Боже мой, спаси,
И, тьму унылых дум надеждою развея,
Из мертвых душу мне, Спаситель, воскреси!



Ангел

В полночном небе над землею
Печальный Ангел пролетал,
И над всеплачущей юдолью
С молитвой к Господу взывал:
«Господь всесильный, Бог вселенной,
Прими детей несчастных стон.
Утешь любовью их нетленной
В Твоем величии святом».
И степь, и море со звездами
Как струны дрогнули тогда,
И вся земля с монастырями
Молитвой в этот миг жила.
И Ангел с сердцем сокрушенным
На лики страждущих взирал,
И плакал он об угнетенных,
И слезы с грустью проливал.
И в этот миг Господь предвечный
Из бури к Ангелу воззвал,
И трепет перед Безупречным
Небес посланника объял:
«Внемли, Я был среди скорбящих
От сотворения веков,
И плачу всех внимал молящих,
Их всех утешить Я готов.
Всех тех, кто на земле страдает,
За них Я кровь Свою пролил.
Моя любовь смерть низвергает,
И ад Я словом сокрушил.
Во Мне – источник их спасенья,
Я с каждой страждущей душой.
Я – Бог любви и всепрощенья;
И тот, кто молится – со Мной».






Гефсиманская молитва

В те дни, когда душа в страданьях изнывая
Печальною думою объемлет жизнь свою,
И все мученья и тревоги прозревая,
Возносит к Богу с ропотом мольбу;
И жизнь является ей притчей непонятной,
И вспоминаются потерянные дни,
И светлые мечты, что гибли безвозвратно,
И яд мучительный презренной клеветы;
И всюду бой ведут друг с другом смертный братья,
И хочется воззвать к Создателю в сердцах,
И с уст уже готов сорваться стон проклятья,
Как гром, что потрясет бессмертных в небесах;
О, вспомни ночь, когда со скорбью нестерпимой
К Отцу взывал с мольбой о чаше Божий Сын,
И с мукою в груди для нас непостижимой
Молился наш Спаситель за весь наш грешный мир.
Привыкли мы винить Творца в своих страданьях.
Как будто мы забыли, что Бог наш есть Любовь,
И принял Он за нас Голгофские страданья,
И на Кресте пролил Свою святую кровь.
О, если б мы в саду той ночью Гефсиманской
Узрели б как Господь страданьем был томим,
Как всей душой за нас молился Он несчастных,
То ропот бы никто из уст не проронил.









Исповедь Августина Блаженного

Когда молюсь Тебе, мой Боже, – я живу,
Ты – радость тех, кто сердцем верит бескорыстно.
Дух окрыляет житие их и мольбу,
Ведя всех верных в занебесную отчизну.

Мысль о Тебе волнует думы и сердца,
А без любви Твоей не знаем мы покоя.
Безумен тот, кто ищет счастье вне Тебя,
В любви предвечной – правда, счастье и раздолье.

Где нет Тебя, там ложь, насилие и боль,
И не найти душе надежды на спасенье.
Смотрю на Крест, а там – распятая Любовь,
И тайна страшная вселенной искупленья.

Где б не был я – мой дух измучился тоской.
Куда б не шел – к небытию бежит дорога.
Но сердце чувствует – любовь Твоя со мной
И вечность ждет меня в неведомых чертогах…













Речь Элиуя

Когда три мужа перестали
На стон Иова отвечать,
То Элиуй младой летами
В сердцах стал старцев укорять:
«Пусть старцы много лет прожили,
Преданья знают давних дней,
И пыл страстей в душе смирили,
И славны мудростью своей,
Но тайн Господних разуменье
Лишь Вседержитель нам дает,
И людям свыше Откровенье
Лишь Дух Его с небес несет.
Никто не внял речам Иова –
Печальной повести скорбей,
И вот я обращаю слово
К несчастнейшему из людей.
Внемли, Иов, словам правдивым
От сердца сказанным тебе,
Исполненным священной силы,
Что ниспослал Всевышний мне.
Вот я, из бренья образован,
Как ты, страдалец, – человек,
И с плотью дух Творцом мой скован,
И краток жизни здешней век.
К чему с Всевышним состязанье?
Из праха нас Господь создал
И уст Божественных дыханьем
С любовью жизнь нам даровал.
В делах Своих непостижимый,
Зла не свершает наш Творец,
И для созданий Им любимых
Смерть – лишь врата, а не конец.
Кто кроме Бога промышляет
О человеке и земле?
Кто всей вселенной управляет
И внемлет слезам и мольбе?
О, если б сердце обратил Он
От мира плотских и небес,
То вмиг иссякли б жизни силы,
И каждый бы из нас исчез.
В страданьях тяжких, в скорбных думах
Нельзя надежды нам терять
И следуя путям безумных
В злодействах Бога обвинять.
Всеблаг всесильный Вседержитель,
С небес Всезрящий видит все –
Он нечестивых сокрушитель,
Творенье любящий Свое.
Он слышит вопль угнетенных,
Влагает правду нам в уста,
И мысль пророков осененных
Возносит дивно в небеса.
Бог совершенный наш в познаньях
Не отвратил Своих очей
От мира горя и страданья,
От праведных и злых людей.
Высок могуществом нездешним,
В суде Своем непогрешим,
Таинственный, как мрак кромешный,
В летах Господь  неисследим;
Он судит царства и народы,
И глас Его – разящий гром,
Что сотрясает неба своды
В Своем величии святом.
Простер, как зеркало, над нами
Бог всемогущий небеса,
Чтоб люди мудрые сердцами
Хвалили с трепетом Творца.










На весах Иова

О, если б взвесили души моей страданье,
То перевесило оно бы на весах
Песок морей и звезд полуночных сиянье!
И оттого звучит неистовство в речах.
Как стрелы сердце мне раздумия пронзили,
И яд сомнений дух из чаши скорби пьет,
И вежды водопады слез мои пролили,
А жизнь отчаянье мне в душу хладно льет.
Измучен я теперь тоскою безотрадной.
О, если б чаянье души моей сбылось,
И Бог, откликнувшись, изрек бы слово правды,
То сердце с радостью в груди бы улеглось!
Зачем я помню в дни несчастий жизнь былую?
Зачем в речах друзей отрады я ищу?
Почто, Всевышний, о Тебе я так тоскую
И всей душой Тебя о милости молю?
В борьбе с судьбою я крепился беспощадной,
Но небеса молчат в ответ на все мольбы.
И в мире полном зол, томим духовной жаждой,
Взывал с надеждой я к Тебе, Творец земли.
Ужели плоть моя тверда как медь иль камень?
Что ищешь Ты во мне, Своей любви лишив?
А в сердце мука – преисподней черный пламень,
И то – отчаянья невыносимый миг.
Достоин страждущий от ближних сожаленья,
Но братья все мои – неверны, как ручьи;
И нет в речах пустых любви и утешенья,
И как хлысты бичуют душу языки!..








Вопросы Иова

О, если б знали вы страданья
Моей истерзанной души,
То вмиг исполнились молчанья
И не сплетали речи лжи.
И это в мудрость Бог вселенной
Вам непременно бы вменил,
И Сам бы в час благословенный
В уста молитву вам вложил.
Зачем же ложью вы бесчестно
Решились Бога защищать?
Иль для Всевышнего так лестно,
Что мудрецы вдруг стали лгать?
О, неужели Бог всезрящий
Не видит скрытое в сердцах,
И ложь за правду выдававший
Пред Ним не лжец, обманщик, прах?
О, если благ Творец предвечный
И ложь чужда Его суду,
То как же ты – мудрец беспечный
Не внемлешь с трепетом Ему?
Как краткодневен! Как несчастен
Женой рожденный человек!
Как цвет опавший – бренно счастье,
И как мгновенье – жизни век!
Никто не чист из всех рожденных.
Безгрешных нет на сей земле.
Но я с надеждой, прокаженный,
Взываю, Господи, к Тебе.
Смотрю на мир я, и объемлет
Раздумье горькое меня:
Дела всех праведных – в забвенье,
А те, кто сделал столько зла
Проводят в счастье дни земные,
У них нет горя и невзгод,
И кары Бога роковые
Не оборвали грешный род.
А между тем они от Бога
Сердцами с детства далеки,
Не поднимают к небу взора,
Их в беззаконьях гибнут дни.
Хоть Ты, Господь, премудро судишь
По правде горних и земных,
И на суде Твоем рассудишь
Всех добрых, кающихся, злых,
Но где же правда в мире нашем,
Когда бесчестных счастье ждет,
А праведник из жизни чаши
Мученье лишь и скорби пьет?






































Молитвенный гимн Пресвятой Богородице

О, Пречистая Дева Святая – затворенный Всевышнего сад!
Что между терний белая лилия из славных долин Саронских,
То Ты среди женщин земных – непорочная в девстве Твоем.
Как великолепен был храм, возведенный царем Соломоном в Иерусалиме,
Облако славы Господней сошло с небес и обитало в нем!
Но Ты, о Надежда всех отчаянных, прекраснее этого храма,
Ибо предвечный Бог Слово сошел с небес и обитал в Тебе.
Ты – живой Ковчег Завета, вошедший в Святая Святых храма
И принявший в Себя сапфирную скрижаль Слова Божиего.
Ты – неувядающий райский цветок, благоухающий святостью.
Ты – земля обетованная, на которой процвел Божественный Нарцисс
На радость всем народам земли и ради их спасения.
О, Честнейшая Херувим и Славнейшая без сравнения Серафим,
Ты – воззвание падшего Адама и избавление от слез Евы,
Ты – утренняя заря, украсившая мир и предвещающая солнце правды;
Ты – вместилище Бога вездесущего, Которого не вмещают небо и земля,
Ты – престол Вседержителя, с любовью промышляющего о нас.
Радуйся, Невеста неневестная, ибо Ты – дверь непорочная,
Через Которую Бог снизошел на землю, чтобы люди восходили  на небеса!
О, святая колесница Восседающего на Херувимах и купель очищения!
О, Таинница неизреченного Совета Божиего, превосходящего всех мудрых!
Ты – лестница Иакова, по которой Господь снизошел на землю;
В Тебе – предначертание всех чудес Христовых и святости Его,
Ты – Неополимая Купина, изумляющая Ангелов небесных,
И дивная предвестница поражения демонов пылающего Ада.
Размышляю о славе Твоей и душа моя объята трепетом.
Как мне прославить Тебя и воздать благодарность за милосердие Твое?
О, носившая под сердцем Агнца и Пастыря несравненного,
Источник воды, текущий в жизнь вечную и утоляющий жажду духовную,
Пречистый оазис Всевышнего посреди песков екклесиастовой пустыни,
Напояющий всех жаждущих любви, вечности и слов Господних!
Не опали души моей всемилостивая Царица Огневидная,
Но умоли Господа даровать мне разумение, дабы достойно воспеть Тебя.
О, светильник Царя Небесного, Тебе дивятся Ангелы на небесах,
Ты – непоколебимый столп Церкви и ее неугасимая лампада,
Ликование праведных и святых, всех скорбящих радость и упование!
О, Жена, облеченная в солнце и имеющая венец из двенадцати звезд,
Утверждение веры подвижников и святилище Духа Господнего!
Ты – отверзательница врат небесных и скиния Бога Слова.
О, подательница благости Божией и нива жизни Христовой,
Настанет конец времен и придут Ангелы-жнецы Господни с серпами,
И пожнут, отделяя пшеницу от плевел, но не погибнет молящий Тебя!
О, спорительница хлебов и живоносный источник надежды,
Ты – в скорбях и печалях утешение наше и заступница за многогрешных;
Всемирный потом греха затопил землю, но Ты – собираешь всех верных
И зовешь всех кающихся в Новый Ковчег – всесвятую Церковь Христову;
Мир объяла тьма, но Ты не оставляешь нас в молитвах Твоих,
И как неугасимая свеча, ведешь нас ко Христу в пристанище спасающихся!
О, хранящая в молитвах весь мир! Бушуют воды житейского моря
И разверзаются бездны погибели – тонут, как суда, сыны человеческие,
И дьявол, как чудовищный левиафан, жаждет пожрать души их,
Но Ты, о Пречистая Дева, простри над молящими Тебя покров милосердия!
Как странники, скитающиеся среди песков пустыни, истомились мы душой,
Изнемогли от бед и тягот, не видим света Божиего, ибо бредем в полночь,
Но Ты – звезда путеводная, укажи всем заблудшим дорогу спасения,
Утоли всю печаль и тревоги душевные – приведи нас к Творцу всеблаженному.
Радуйся, нечаянная радость всей земли и погибших взыскание!
Ты –  прекраснейшая из дщерей человеческих и венец благочестия,
Чья душа – как дыханье Всевышнего, чужда смрада греха и порочности!
О, наставница в целомудрии и избавительница от печалей,
Труба Иерихонская, сокрушающая державу смерти,
Море, утопившее адского фараона, река, напоившая жаждущих искупления,
Святая Матерь Изводящего души из Ада и Избавляющего от смерти;
Ты – огненный столп, неприступный для бесов, и слава всей Церкви,
Ты – заря грядущего дня Господня и лампада неизреченного света,
Просвети души наши Богопознанием и убереги от сетей дьявольских!
О, хранительница тайн Божиих, неизреченных устами человеческими,
Ты не предала мыслей и молитв Твоих святому писанию,
И не изрекла любви Твоей к Богу и Сыну Твоему и скорбей сердца Твоего!
Велика любовь Твоя, о благоуханный цвет святости и нетления, –
Та любовь, что превзошла разумение многооких Херувимов,
Ты любовь, которой дивятся шестикрылые и пылающие Серафимы,
Ибо любовь Твоя – совершенна и непостижима даже для Ангелов.
Как безмерна была мука Твоя при распятии любимого Бога и Сына Твоего!
Семистрельная рана в сердце Твоем – скорбь об Умирающем на Голгофе.
О, Скорбящая за мир! Ты страдала всем сердце за Сына Твоего у Креста,
Но, не так ли Ты скорбишь за нас и молишь Всевышнего о нашем спасении?
Ты – умягчение злых сердец и Молитвенница, плачущая за весь мир,
Тебе всех жалко и Ты плачешь на небесах о всех народах земли,
О всех живущих во грехе и оскорбляющих Спасителя своего.
Но в очах Твоих – луч надежды, озаряющий всю вселенную,
А в сердце Твоем – неоскудевающий родник пренебесной любви.
О, Споручница грешных, научи нас любви и смирению,
Услышь мольбы безутешных и испроси им от Бога радость и успокоение,
И да будут молитвы Твои нерушимой стеной, ограждающей нас от бесов.
Как сияешь Ты святостью, Всеблаженная! Убереги нас от зла
И исцели раны душ наших. Не отставь нас одних, но утешь всех страждущих
И омой совесть нашу от скверны в святой купели покаяния.























Голгофа

С душой страдающей и кровью обагренный,
Склонясь и падая под тяжестью креста,
Он шел сквозь крик толпы, на смерть приговоренный
И мучим тернием кровавого венца.
С любовью в мир придя за нас принять мученья,
Он знал, что ждет Его Голгофа впереди,
А вслед за ней – из мертвых чудо воскресенья,
И путь апостолов во все концы земли.
«Распни, распни Его!» – кричал народ лукавый
И грубый черни смех звучал вокруг креста.
И страшный час настал – распятья час кровавый,
И тьмой кромешною покрылись небеса.
«Сойди с креста наш Царь, Властитель Иудейский» –
Вещали  книжники, над Страждущим глумясь,
И смех гремел над лобным местом фарисейский,
А Божий Сын скорбел за души их молясь.
Меж двух разбойников Он, в муках умирая,
Отца Небесного простить убийц молил,
И к всем страдающим объятья простирая,
Всю мира скорбь приняв, пред смертью возопил:
«О, Боже, Боже Мой! Зачем Меня покинул
Ты в этот страшный час – и тьма вокруг Меня…».
И всем казалось, что Господь Его отринул
И что бессмысленна предсмертная мольба.
И дух предав Отцу, Христос изрек: «Свершилось!»
И в храме в тот же миг завеса порвалась.
И грянул гром, и твердь земная сокрушилась,
И пали ниц евреи, Бога устрашась…
Христос страдающий!.. С немыслимым мученьем
Ты умирал за нас, став жертвою святой,
И пред Твой любовью, полной всепрощенья,
Склоняюсь я с надеждой, верой и мольбой.






Таинство молитвы

В вечерний час, когда над дальними горами
Ночь луноликая взойдет на небеса
И высь безбрежная заблещет вся звездами,
К Тебе уносится в мольбах моя душа.

И Ты беседуешь таинственно со мною –
Стихи библейские звучат в ответ мольбам;
И весь внимаю я с надеждою святою
Твоим евангельским заветам и речам.

Я вновь дышу Твоим Божественным дыханьем,
И с новой силой жажду верить и любить,
И, жизнь окинув взором полным содроганья,
С печалью мыслю: «Как я мог так грешно жить?..»

В садах Эдемских зори счастья нам сияли
И мы не ведали печалей и тревог,
И арфы Ангелов хвалой святой звучали,
И каждый вечность обрести блаженства мог.

К чему же с уст слетает жалкий крик роптанья
И оскверняет плач мелодию стиха?
Но я б хотел порой излить печаль в рыданьях
И боль души Творцу в неистовых мольбах.










Как странник, затерянный в мрачной пустыне...

Как странник, затерянный в мрачной пустыне,
Я долго на свете без веры блуждал,
Но путь долгожданный к нетленной Святыне
С небес мне всезрящий Господь указал.

Всех судеб земных Он Судья и Вершитель
С терновым венцом на святейшем челе,
Сошедший на землю безгрешный Спаситель,
Распятый за нас на голгофском Кресте.

Во власти Господней и суд, и прощенье.
В руках Его мир и нездешний покой.
Христос, совершивший грехов искупленье,
С любовью простер Свою длань надо мной.

Не бросил Ты нас ни в скорбях, ни в скитаньях,
И к каждой склонялся скорбящей душе,
И чашу вселенского горя-страданья
Испить согласился в полночной мольбе.

Я вижу Твой Крест, что воздвигнут во храмах.
О, Боже, как благость Твоя велика!
И хочет душа вновь воскликнуть: «Осанна!»,
И славить, как Ангел небесный, Тебя.

Взошел Ты на Крест ради мира спасенья
И с кроткой мольбой за убийц умирал,
И смерть сокрушил Ты Своим воскресеньем,
И в книгах святых нам как жить указал.

Средь сонма имен, чье число скрыто тайной,
Ты имя мое в Книгу Жизни вписал.
Жизнь есть Божий дар, а не жребий случайный.
С любовью Ты Сам меня, Боже, создал!

Любовь Твоя выше сияющих сводов.
Любовь Твоя выше всех тайн и чудес.
Любовь Твоя – путь для земных всех народов
В отчизну святую, что выше небес.


Я знаю, тайна есть везде…

Я знаю, тайна есть везде:
В манящей на небе звезде,
В мельчайшей чашечке цветка,
В речах и притчах мудреца.

Полны загадок быль и сны,
Слова священные мольбы.
О, как таинственна черта –
Конец земного бытия!

Есть тайна вечности и дней,
Счастливой жизни и скорбей,
Любви, печали и тревог,
А в сердце каждой тайны – Бог.
















Воскрешение Лазаря

Грядет Мессия в Иудею –
В тот дом, где жизнь оборвалась
Где смерть, нещадно скорби сея,
В обитель смертных ворвалась.

Христос сказал: «Воскреснет вскоре
Ваш унесенный смертью брат
И радость сменит злое горе,
И вострепещут смерть и ад».

Придя к пещере погребенья,
Веля с гробницы камень снять,
Иисус вознес к Отцу моленье
И стал к усопшему взывать:

«Изыди вон!» – звучало слово.
И ужаснулись смерть и ад,
И Лазарь вышел из Шеола,
Обвитый в погребальный плат.

Воскрес мертвец – и смерть бессильна!
Воскрес мертвец – ад побежден!
Воскрес мертвец – любовь всесильна
И Лазарь к жизни возвращен!










Песнь о воскресении Лазаря

Радуйся, душа моя, чуду воскресения.
Не рыдай как Мария, воззревшая Лазаря во гробе.
Не плачь как Марфа, наблюдавшая торжество тления.
Ибо грядет Спаситель твой и Царь славы.
За Иорданом ходящий во дни болезни усопшего,
И как Бог вездесущий у одра его пребывающий,
Грядет Христос – Сын Божий в Вифанию.
Выйди же с верой навстречу к Господу, о душа моя,
Как боголюбивая Марфа к Иисусу воззвавшая.
Радуйся, душа моя, чуду воскресения.
Ибо грядет Господь воззвать мертвого из гробницы его.
Восскорбел духом Иисус и исторгли слезы Его очи,
Когда узрели скорбь и плач о покойном.
Восплачь же, душа моя, как Мария о Лазаре возрыдавшая.
Восплачь о себе, окаянная, о своих согрешениях.
С тихим плачем восплачь, но будь чужда наветам отчаяния.
Вспомни душа моя речь иудейскую: как Иисус любил Лазаря.
Но не так ли Господь возлюбил и тебя
И распят на Кресте был во имя спасения?
Скорбя духом, Христос шел к гробнице –
Бог святой снизошел в область мертвых.
С мольбой к Отцу во Святом Духе Ты воззвал, Христе Боже наш,
Громким голосом: «Лазарь! Выйди вон».
Восстань, душа моя, из гробницы нечестия.
Выйди из мрака неверия к свету Истины.
Отзовись, заблудшая, на святой голос Господа
И гряди из царства смерти к воскресению,
Как Лазарь четверодневный.
Радуйся, душа моя, чуду воскресения.
Воскрес Лазарь – и низвержена смерть гласом Божиим!
Воскрес Лазарь – и дрогнули врата преисподней!
Воскрес Лазарь – и отступило тление и обновилась плоть твоя!
Радуйся, Лазарь – верный друг Господа.
Воскресение твое – вестник победы над смертью!
Воскресение твое – предтеча воскресения всех мертвых!
Воскресение твое – деяние Бога благого и всемогущего!
Слава Тебе, Христе Боже наш, благословен идущий во имя Господне!
Слава Тебе, Победитель Ада и смерти!
Слава Тебе, Жизнедавец и жизни бессмертной источник!


Отшельник

Как дымка в сумраке на месяце сквозясь,
В мерцаньи звезд алмазных в небе пролетая,
Кочуют странники в полночный тихий час –
То облаков прозрачных реющая стая.
Смотрел на них с тоской печальный сын земли
И полон грусти был, печали безотчетной,
Но думы в высь его небесную несли,
Туда где Ангел реет чистый и бесплотный.
В горах безропотных – покой и тишина.
Вдали виднеется сверкающее море.
Звучит в душе молитвы вещая струна
И блещет тихий свет надежды в ясном взоре.
Какой покой царит в далеких небесах,
А на земле – кровавых войн ожесточенье.
Когда любви не отыскать в людских сердцах,
То ждет в грядущем мир обманчивый крушенье.
Красой блистает звездноокий небосвод
И дышат вечностью в ночном безмолвьи горы.
Златистым заревом вдали растет восход,
Благословляя безмятежные просторы.
В душе зажглась моей священная заря –
Источник светлых дум, любви и вдохновенья,
И на очах сверкает чистая слеза –
Слеза хрустальная святого умиленья!
Но в сердце скорбь моем – для всех людей чужой,
Поэт – скиталец в окаянном, падшем мире.
Куда бежать мне – заклейменному толпой?
Зачем звучать моей неоцененной лире?
Но в утра раннего святой и тихий час,
Когда свершалось в храме таинство моленья,
Весь мир как будто бы огонь свечи погас
И совершилось Божье чудо – откровенье:
И Ангел мне сказал: Иди, оставь сей град
И скройся с верою среди песков пустыни,
Где в кельях иноки молитвой мир хранят
И часа ждут нерукотворные святыни.
Иди, молящийся, и ты отыщешь там
Души страдающей покой и исцеленье:
В песках пустыни неприметный Божий храм,
А в храме – таинство святое причащенья.
До срока должен ты свет веры уберечь,
Когда же мир тщету мирских сует познает,
Придут в пустынный край светильники возжечь
Все те, кто Истины познанья возжелают.
























Библия

О, Библия – святая Книга Книг,
Раскрылись предо мной твои страницы.
Настал неизъяснимых таинств миг –
Что было и того, что должно сбыться.

Ты – истины божественный родник,
Хранитель вековечного преданья.
Блажен, кто в смыслы Вечной Книги вник,
Где каждый стих – поэзия и тайна.

Ты – с Богом человечества Завет.
Ты – откровенье тайны сокровенной.
Ты – мыслей гениальнейших Ковчег.
Ты – Божий глас в молчании вселенной.

О сколько тайн и мудрости в стихах,
В пророчествах, сказаниях и притчах;
Все книги пред тобой иные – прах,
И меркнет царств прославленных величье!

В твоих стихах – Всевышнего слова.
Ты – Божьих тайн святое откровенье.
Ты – жизни путеводная звезда.
Ты – благовест надежды и спасенья.









Горний Иерусалим

Над ветхой Библией в раздумии склонясь
И грозным таинствам пророчества внимая,
В священном трепете концу времен дивясь
И суд Всевышнего над миром прозревая,
Я верю – в вечности воздвигнут Град святой,
Как храм таинственный с жемчужными вратами,
И Божья скиния в отчизне неземной
Красой нетленною блистает над звездами.
Как солнце вечное сияет там любовь.
Там всюду царствует безбрежная свобода.
Там не коснутся душ печаль, невзгоды, боль.
Там, как Эдем воскресший, райская природа.
Там пенье Ангелов восторженных звучит
И новый гимн возносят арфы золотые.
Там благодати луч сердца животворит
И жизнь становится Небесной Литургией.
О, Град невиданный, ты – краше всех красот!
Ты – сердца чистого нетленная святыня,
Звезда прекрасная божественных высот
Над мира здешнего безжизненной пустыней.
Не вянут там, в садах, нездешние цветы,
Весна бессмертная раскинулась в долинах;
Там песня чудная – прибой морской волны,
И, как алмаз, сияют горные вершины.
Там нет ни времени, ни смерти, ни скорбей.
Там радость вечная и жизнью упоенье.
Там торжество счастливо-незакатных дней,
Там вечность целая объемлется мгновеньем.
Отверзлись в вечность нам блаженную врата
Христа распятого святой, пречистой кровью,
И Он зовет всех нас с голгофского Креста
С надеждой, верой и божественной любовью.
Когда читаю я во мраке здешних дней
О Граде Божием с красою несказанной,
То плачу с радостью, как древний иудей,
Достигший в странствиях земли обетованной.




Вечерняя молитва

Вечерний звон монастыря
Звучит как благовест природы,
И лик багряный свой заря
Склонила в замершие воды.

Темнеет в сумрачной дали.
Все ярче звезды, тише звуки.
Величье и покой земли! –
И нет на сердце больше муки.

В скитах монахов тайный час
Молитвы, дум и песнопенья,
И в кельях покаянный глас
В тиши молитвенного бденья.

Покой царит в моей душе
И так легко на сердце стало,
Как будто вняв земли мольбе
Бог небо свил как покрывало,

И льется свыше вечный свет,
И время замерло навеки;
Скорбей, разлуки, смерти нет
И внемлют Богу человеки!..












Покаяние

В Божьем храме пред иконой,
С преклоненной головой,
С восковой свечой зажженной
И смиренною мольбой,
Горько плакал бедный странник,
Полный грусти и тоски.
В каждом возгласе рыданье –
Плач отчаянной души.
Это – сердца сокрушенье.
Это – мытаря мольба.
Это – горечь сожаленья
И раскаянья слеза.
В час молитв свеча пылает
Пред иконою святой.
Горе в сердце утихает –
Словно Ангел неземной
В Божий храм слетел к молящим
С наднебесной высоты
И принес душе скорбящей
Дар Божественной Любви.
Это – чудо утешенья.
Это – радость и покой.
Это – таинство прощенья,
Торжество над сатаной.
Это – тайна покаянья,
К свету путь из царства тьмы,
Неземное трепетанье
Бога вспомнившей души.
 













Воскресшая Эллада

I

В аллеях сумрачных запущенного сада,
В тени деревьев с золоченою листвой,
Бродил я с думой и старинная Эллада
В изящных образах воскресла предо мной.
Под сенью сладостной раскидистых акаций
Белели статуи задумчивых дриад,
И нимф смеющихся, и величавых граций,
И шел неспешно золотистый листопад.
Как в сне волшебном – в позабытые чертоги
Вошел я с трепетом, как гость, едва дыша.
Застыли в мраморе мифические боги
И мнилось мне, что я услышал их гласа.
В аркадах мраморных – на высях Геликона,
С разящей недругов сияющей стрелой,
Блистал кумир надменный Феба-Аполлона
С античной гордостью, величьем и красой.
Селена грустная с печальными очами
Главу задумчиво склонила в тишине,
С тоской немыслимой бессонными ночами
Следя как спит Эндимион в глубоком сне.
Дыша воинственно неистовою страстью,
С мечом сверкающим грозит живым Арес,
А на престоле олимпийском с царской властью
И грозной молнией воссел могучий Зевс.

II

Я видел их: богов античности надменных,
В красе пластической танцующих наяд,
И пляску дикую вакханок исступленных,
И фавнов скачущих вакхический парад.
Я слышал арфы мелодические звуки
И то, как пела Пана древнего свирель,
И оживали в камне судьбы, грезы, муки –
Античных мифов и преданий колыбель.
Героев доблестных мелькали вереницы –
Их подвиг славный, их паденья и грехи.
Поэм Гомеровых ожили вновь страницы
И вновь заспорили в Афинах мудрецы.
Вновь слава вспыхнула, добытая в сраженьях,
Вновь Арго держит путь в бушующих волнах,
И дабы вымолить возлюбленной спасенье
Запел Орфей, на чудной арфе заиграв.
Вновь Прометея мне являются страданья
И то, как семеро восстали против Фив,
И как Алкеста восходила на закланье,
За мужа жизнь отдав и на три дня почив.
Но не влекут меня язычников кумиры.
Иного жаждала христианская душа,
С иной мелодией звучали струны лиры
И возносилась к Богу вечному мольба.
С библейской верой и восторженной душою
Иной я музыке с надеждою внимал,
Иной пленился неземною красотою,
Иной избрал себе священный идеал.
От арфы Феба и греховных ласк Киприды,
Отвергнув капище языческих богов,
Бежал в пустыни я священной Фиваиды,
Услышав в сердце потрясенном Божий зов.




















Ангел-хранитель

О, Ангел неба безмятежный,
С неумолкающей мольбой,
С любовью, верой и надеждой
Склонись над страждущей душой.

С момента таинства крещенья
Ты был со мною, верный друг,
Витал вокруг незримой тенью,
Целя душевный мой недуг.

Молитв священными словами
Ты дух мятежный осенял
И неусыпными очами
Во мне ты совесть пробуждал.

Я забывал земные муки
И сердца грустного печаль,
Когда звучали неба звуки
И мне открылась неба даль.

С небес божественною песнью
Ты в мир подлунный наш сходил
И языком молитв небесных
Душе о Боге говорил.

Ты – страж души моей бесстрастный,
Защитник мой от зла и лжи.
Ты – Ангел грозный и прекрасный,
Певец свободы и любви.

Внемля души моей моленьям,
Со мною к Богу ты взывал,
Но часто слезы огорченья
Над мною, грешным, проливал.

Прости за все, души хранитель,
Избавь от лютых козней зла,
Небес невидимых воитель,
Не покидай, молю, меня.

Когда же жизни здешней путь
Окончит таинство могилы,
Не дай безгласно мне уснуть –
Вдохни мне в грудь молитвы силы.

И после смерти – будь со мной,
Не оставляй души в мытарствах.
Храни меня своей мольбой,
Ведя мой дух в Господне царство.





























Молитва

В небе месяц ясный светит.
Ночь, покой и тишина.
А в душе – священный трепет.
В звездах блещут небеса.
Звезд таинственных сияньем
Дали чудные полны.
Арфы замерли в молчаньи
И безмолвны мудрецы.
Это – гимн Творцу вселенной.
Это – грация небес.
Это –  холст благословенный
Тайн несметных и чудес.
Сердце в радостном покое,
На устах моих – мольба,
Звезд сиянье в ясном взоре.
Рвется к Богу ввысь душа.
Небо звездное пророчит
О надзвездной красоте,
И душа увидеть хочет
Запредельное мечте.
Но огонь грехопаденья
Сжег два ангельских крыла,
И врата в страну спасенья
Затворились для меня.
Если было б сердце чистым
Я бы мог любить и петь,
И звездой сиять лучистой,
Как орел бы ввысь лететь.
Сердце, Боже, мне очисти,
Дух в молящем обнови,
Озари мои все мысли
И желания души.
Не оставь меня в бореньях.
Дай мне силы верой жить,
Отвечать на зло прощеньем
И врагов моих любить.
Научи меня молиться
И скорбящим сострадать.
Дай в надежде укрепиться
И смиренным сердцем стать.
И совьются, будто свиток,
Звезд далеких небеса.
Будет горе позабыто.
Будет счастлива душа.




























Иноки

Монахи молятся в скитах:
За мир их возгласы несутся,
И слезы из очей их льются,
И трепет тайный в их сердцах.

В незримый миру тайный час
Невыразимого молчанья
С надеждой, верой и рыданьем
Монахи молятся за нас.

В объятьях ночи голубой
Звучат бессонные моленья,
И, внемля гласу песнопенья,
К ним сходит Ангел неземной.

Сойдя с божественных небес,
Мольбы сбирает он в кадило.
В очах его – святая сила.
В руках – родник святых чудес.

С мольбами жителей земли
Взносясь к небесному престолу,
Склонив главу к земному долу,
С улыбкой кроткою любви

На подвиг иноков взирая,
Он славит Вышнего хвалой
И, крест чертящею рукой,
Земных жильцов благословляет.













Небесный вестник
(малая поэма)

«Нет счастья на путях земных» –
В сознаньи мысль моем звенела.
Душа молилась и скорбела
И ждала слов небес святых.

Зачем я верил и любил,
И, внемля музыке небесной,
Скитаясь в этой жизни тесной,
Я пел и песней сердца жил?

Зачем я мыслил и страдал?
Я как орел был птицей вольной.
Но отчего так, Боже, больно?..
Недосягаем идеал.

Неотразимой красотой
Любви, свободы и прощенья
Я был повергнут в изумленье,
И прославлял Творца хвалой.

Как вифлеемская звезда
Над суетою бренной жизни,
Зовя к небесной нас отчизне,
Сияла вера во Христа.

Но отчего печаль в душе
И сердце стонет от страданья,
И все загадки мирозданья
Неудержимо льнут ко мне?

Как обрести душе покой?
Как ум избавить от сомненья?
О, Боже, даруй утешенье!
О, Боже, будь всегда со мной!

Сомкнулись смолкшие уста,
В глубоких думах и молчаньи
Стоял я, полный содроганья,
И вдруг… во тьме зажглась звезда.

И огнекрылый Серафим,
С небесной мудростью своею,
Сошел ко мне, и я, робея,
Стоял, безмолвен, перед ним.

И он изрек: «Лета текут –
Пройдут назначенные сроки
И ты, мой брат печальноокий,
Придешь, как все, на Страшный Суд.

Совьются свитком небеса
И будет Бог Судьей всезрящим,
И ты, с надеждою молящий,
Падешь пред Ним с молитвой в прах.

В тот миг откроются уста
И грянет гром Господней власти,
И ослепительное счастье
Пожнет смиренная душа.

Но страшен грешников удел:
Их ввергнет Суд Господень в бездну,
Навеки в тьме они исчезнут,
Где в вечных муках Люцифер».

Как громом, речью потрясенный,
Понурив взор свой, я стоял,
И Ангел Божий мне сказал,
Небесным светом озаренный:

«Стремись душой, как птица, ввысь,
Не падай духом в дни страданья,
Правдив будь, полон состраданья,
Надейся, веруй и молись.

Минуют жизни здешней дни
И смерть сомкнет усопших веки,
Но Богу верные – навеки
Войдут в обители любви.

Страшись в геенну пасть душой.
Знай, грех – Святыни оскорбленье.
Спеши же, вымоли прощенье
В мольбах раскаянья слезой».

Адам

У затворенных райских врат
Ночь пала сумрачной вуалью,
И жгучей, страшною печалью
Адам рыдающий объят.

В душе его – тоска и стыд,
А на челе – печать изгнанья,
В устах дрожащих крик страданья
Как грозный реквием звучит.

Печален блеск его очей,
Сверкают слезы на ресницах,
Душа отчаянно молиться
Желает в сумраке ночей.

Где счастья дивная пора?
Где райский сад благоуханный
С красой природы несказанной?
Где жизнь, не знавшая греха?

Весь мир стал холоден и пуст,
Не слышно Ангелов напева,
И плачет, горько плачет Ева,
Лишаясь от страданий чувств.

Но отчего рыдает царь
И плач несется по вселенной?
Зачем стал смертным он и тленным?
Чем осквернил души алтарь?

Обет нарушив, пал Адам,
Отведав горький плод познанья,
Исполнен дерзкого желанья
Подобен стать самим богам.

О горе миру! Царь земли
Был мудр, счастлив и безгрешен,
А ныне – плачет, безутешен,
В безмолвьи сумрачной ночи.

Мерцает полночи шатер
Небес далекими звездами,
Весь мир уже овеян снами,
Но мрачен был Адама взор.

Его души коснулось горе,
И отблеск муки неземной
В очах его блистал слезой –
Слезой бездонною, как море.

Людей увлек коварный змей
Своею дьявольскою речью,
Направив участь человечью
На путь скитаний и скорбей.

С грехом и смерть ворвалась в мир,
На всем земном – проказа тленья,
И стонут в муках поколенья,
Не слыша голос райских лир.

Как горько плачешь ты, Адам, –
Звучат бессонные рыданья,
И песнь тоски и покаянья
Летит к надзвездным небесам.






















Монашество

Монашество – иного мира тайна,
Жизнь Ангелов на суетной земле,
Вседневный плач и трепет покаянья,
И ночи, проведенные в мольбе.

Монашество – на Небо восхожденье
И Песнь Песней, звучащая в сердцах,
По Свету Невечернему томленье
И отблеск Рая в старческих очах.

Монашество – от мира отреченье
И крестный подвиг жертвенной любви,
Плод веры, целомудрия, смиренья
И жажда вековечной красоты.

Монашество – величие Синая,
За всех живых и умерших мольбы,
Во славу Бога песнь небес святая,
Звучащая в устах сынов земли.
















Рождественская песня

Ночь святая – славьте Бога!
Сердцем к небу обратитесь.
Прочь, печали и тревога!
Пойте, радуйтесь, молитесь.

Сбылись чаянья пророков –
Час настал Христа рожденья,
И ведет звезда с Востока
Трех волхвов на поклоненье.

Ладан, золото и смирну
Принесли Христу халдеи,
Весть благая всему миру
Зазвучала в Иудее.

Ангел радостно вещает
Пастухам о Божьем чуде
И живущих призывает –
Славьте Бога песнью, люди.

Ныне Божий Сын родился –
Солнце Правды воссияло.
Мир навеки изменился.
Славьте Бога – Царя славы.

Слава Богу – мир народам.
Пусть утихнут смертных распри.
Пусть ликует вся природа
И познают люди счастье.

Ныне чудо совершилось –
В малых яслях Невместимый;
Слово Божье воплотилось,
С нами Бог непостижимый.

Бог любви и всепрощенья,
Всемогущий и Предвечный,
Свет надежды и спасенья
В мраке жизни скоротечной.

Ночь святая – славьте Бога!
Сердцем к небу обратитесь.
Прочь, печали и тревога!
Пойте, радуйтесь, молитесь.




























Видение Сына Человеческого
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

«Я есмь и Альфа и Омега.
Я есмь Начало и Конец.
Я – Бог Судья, грядущий с неба.
Я – Зритель дел всех и сердец».

В подир священный облаченный,
На персях – с поясом златым,
Семью светами озаренный,
Сын Человеческий гласил.

И глас Его – как голос трубный
И шум морских могучих вод,
Как гром, гремящий ночью судной,
Когда совьется небосвод.

Глава Его и власы белы,
Как снег, как белая волна;
А очи – огненные стрелы
И взор, пронзающий сердца.

Семь звезд в деснице всемогущей.
Из уст исходит острый меч.
Он – Бог предвечный и грядущий,
Стопы Его жарки как печь.

И лик Его как солнце блещет
В сияньи пламенных лучей,
И смерть сама пред Ним трепещет,
И ад лишен своих ключей.

Он есмь и был, грядет и судит.
Он – Царь небес и Бог земли.
Внемлите гласу грома, люди,
В священном трепете души.







Книга за семью печатями
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

Врата отверзлись в небеса
И, тотчас  в духе вознесенный
Над миром суеты и зла,
Узрел апостол изумленный
На небе вечности престол
И на престоле был Сидящий –
Бог вездесущий и всезрящий,
И был как гром Его глагол.
И мощь блистала в дивном взоре,
Как яспис лик Его сиял;
И пред престолом было море,
Над вид – сверкающий кристалл.
И гимн Живущему во веки
Сложили старцы-мудрецы –
Блаженной жизни человеки,
Сложив пред Ним свои венцы.
Молчал Сидящий на престоле
И книгу тайн в руке держал.
И Ангел громко вопрошал:
«Кто снять печати все достоин?»
Никто на небе и земле,
Никто в преисподней мрачных безднах
Не мог печатей сих отверзнуть
И зреть сокрытое во тьме…
И Агнец закланный предстал
С семью всезрящими очами,
С семью священными рогами,
И книгу из десницы взял.
И старцы пали ниц пред Ним
И Херувимы песнь запели –
Звучали арфы и свирели,
И книгу тайн Господь раскрыл.









Жена, облаченная в солнце
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

На небе явлено знаменье –
Жена в свет солнца облеклась
И, муки чувствуя рожденья,
Молитве сердцем предалась.

Венец двенадцати сияний
Украсил блеск ее чела;
Возвышен крест ее страданий,
У ног ее взошла луна.

И явлен был дракон багряный
С дестью рогами в небесах;
Семь диадем блистали славой
На всех семи его главах.

Треть звезд хвостом увлек он с неба
В гордыне дикой и слепой,
И, полный ярости и гнева,
Предстал пред светлою женой.

И та, родив Мессию-Сына –
Царя бессмертных и веков,
Укрылась в тихую пустыню
На крыльях царственных орлов.

И видел я в небесных сферах
Могучих Ангелов войну,
И Бог могуществом безмерным
Низверг в преисподню сатану.

И дьявол в ярости ужасной
Жену задумал погубить
И души смертных и несчастных
В реке нечестья утопить.

Но жертвой Агнца повержен
И скован яростный дракон,
Что обольщал грехом всю землю
И отравлял живущих злом.


Два зверя
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

И видел я как зверь из моря
На брег песчаный выходил.
Горела гордость в его взоре,
Как дикий барс он грозен был.
С дестью рогами, с пастью львиной,
Он царства ревом потрясал
И символ власти – диадимы –
Семь глав свирепых украшал.
И вся земля ему дивилась.
И власть была ему дана.
И царства зверю покорились
И ликовал дух-сатана.
И гордо речь его звучала,
Когда отверзнул зверь уста
И имя Божье проклинала
Неистощимая хула.
И вел войну он со святыми,
И покорил все языки
И все империи земные,
И пали ниц пред ним цари.
И видел я иного зверя –
Рога он агнца носил,
И, пред народом лицемеря,
Как змей лукаво говорил.
И он творил в те дни знаменья
И чар оккультных чудеса.
И отвечала поклоненьем
Вся обольщенная земля.
И он соделал начертанье
На руки людям и чело –
И заклейменное сознанье
Прияло зверское число.









Вавилонская блудница
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

Семь Божьих чаш – сосудов гнева
На мир в час скорби излились,
И громко рек посланник неба –
«Смотри, апостол, и дивись.

Сидящая на многих водах,
Пред нею пали ниц цари,
И ей прельщаются народы,
И племена и языки.

Взирай, Иоанн, жена пустыни
Вином греха весь мир поит,
Хулит с насмешкою святыни
И власть избранникам сулит.

То – вавилонская блудница
И матерь мерзостям земным,
На ней – порфир и багряница;
Она – враг мудрым и святым.

В ее руках златая чаша,
А в ней – бесчестье и разврат.
Ее услада – гибель наша.
Ее союзник – смерть и Ад.

На звере страшном и багряном
Царицей гордою воссев,
Она сулит богатства странам
И прелесть низменных утех.

В ее устах – хула на Бога.
В ее очах – соблазна блеск.
О, как же душ погибших много!
Их царь и бог – пьянящий грех.

Семь глав имеет зверь багряный
И десять царственных рогов.
Падут пред ним цари и страны
И тьмы бессчетных языков.

Но Царь царей и Бог-властитель
Повергнет в прах его мечты.
Он – духов злобы Победитель.
Он – Свет, низвергший царство тьмы».











































Падение Вавилона
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

Сходящий  с неба Ангел славы
Закат царств мира созерцал
И над руинами державы
В час судный громко восклицал:

«Сбылось начертанное ныне:
Пал град великий – Вавилон,
Поверглась ниц жена пустыни
И слышен тяжкий ее стон.

Где власть земных царей надменных?
Где роскошь алчных купцов?
Погибло все – богатства тленны!
Руины – участь их дворцов.

О, ты – гонитель всех пророков,
Убийца мудрых и святых,
Жилище бесов и пороков
И царство идолов пустых!

Восплачь, град гордых и бесчестных!
Рыдай, блудница-Вавилон!
Где звуки арф твоих прелестных?
В устах твоих – лишь плач и стон.

Свершился Божий Суд над миром –
Вострепетала вся земля,
И над поверженным кумиром
Ликуют сами небеса».














Конец времен
(Из цикла «Симфония Апокалипсиса»)

Час пробил времени скончанья –
Звучит Архангела труба,
Земля объята содроганьем
И свитком свились небеса.

И на сияющем престоле
Судья вселенной восседал,
И мощь в Его сверкала взоре,
И славой лик Его сиял.

И вмиг усопшие воскресли
В нетленных ризах и телах,
И смерть и Ад сокрылись в бездне,
И зазвучала речь в громах.

И Бога истинного слово
Вердикт о каждом изрекло:
Настал час славы для святого,
Исчезли смерть, печаль и зло.

Сердца раскрылись словно книги,
Их повесть – думы и дела;
И пали тяжкие вериги
На совершителей греха.

В огонь низвергнут князь лукавый,
А с ним – коварный лжепророк
И зверь, лишенный прежней славы,
И всякий, любящий порок.

Час пробил – время миновало
И в вечность канули века,
И воссияли Божьей славой
Иные небо и земля.

И с горних высей Град Небесный
На землю новую сошел
И посреди сиял чудесно
Святой Всевышнего престол.


Волхвы

По слову вещего пророка
С небес Сын Божий в мир грядет,
И свет звезды волхвов ведет
Из далей древнего Востока.

В день Благовещенья зажглась
Звезда над шумным Вавилоном.
Народ Востока был взволнован,
И весть о чуде разнеслась.

О что за чудная звезда
Внезапно землю озарила?
Ее и солнце не затмило.
То сила Ангела была.

И погрузились мудрецы
В преданья истинных пророков,
И звездозрители Востока
В страну Израильскую пошли.

Их путь был труден и далек,
Их ожидали испытанья,
Но свет нездешнего сиянья
Вел в Вифлеем их в тайный срок.

Их путь пролег в Иерусалим,
А там – народное смятенье,
Жестокость Ирода правленья,
Что духом злобы был томим.

А дальше – к Вифлеему путь
Звезда волхвам трем указала,
Когда вновь в небе воссияла,
Наполнив трепетом их грудь.

И вот Востока мудрецы
Пришли к Христу на поклоненье
И с сердца радостным волненьем
Дары Ему преподнесли.

Христос грядет с небес – встречайте!
Сбылись пророчества стихи.
Бог явлен миру во плоти.
Мессию в песнях прославляйте!

Христос родился на земли
И Солнце Правды воссияло,
И тьма зловещих сил бежала
От воплощения Любви!

Ликуйте, небо и земля!
Ликуйте, звезды всей вселенной!
Ликуй, мир Ангелов нетленный!
Ликуй, поющая душа!


















О смысле искусства и предназначении поэта

…исполняйтесь Духом, назидая самих себя псалмами
и славословиями и песнопениями духовными,
поя и воспевая в сердцах ваших Господу.
(Еф.5:18-19)

…Он пел о блаженстве безгрешных духов
      Под кущами райских садов,
     О Боге великом он пел, и хвала
      Его непритворна была.
М.Ю. Лермонтов

Весь мир – собрание неизъяснимых Божьих тайн, занимается ли человек научным исследованием мира – необъятных просторов вселенной с грандиозным ее ансамблем мерцающих звезд и галактик, или неизведанного универсума микромира с его парадоксами, погружается ли он в чудеса квантовой физики или размышляет о вековечных, неразрешимых и проклятых проблемах метафизики – философствует о Боге и душе, о времени и вечности, о добре и зле, возвышает ли мысль свою до духовных реалий метафизического мира или в благоговейном трепете молится Богу – всюду человек сталкивается с великим множеством Божьих тайн и чудес, с неизведанными безднами непостижимого великолепия Божьего мира, его наиярчайших красок, диковинных форм и наинежнейших ароматов, с фантастическими галереями самых загадочных и изящных, тончайших и многообразных, прекраснейших и грозных произведений Божьего искусства – реальность оказывается фантастической, непредсказуемой и непостижимой, вызывающий страх и трепет, изумление и восторг в сердце человека – будь он ученый или философ, художник или поэт, монах или богослов – в великом восторге он замирает перед дивным зрелищем бесконечной таинственности и удивительного великолепия, являющегося отблеском и тенью славы и величия Творца вселенной, премудро сотворившего все на небесах и земле, но еще более великое и грандиозное чудо и еще более завораживающая, многозначительная и непостижимая тайна, вызывающая изумление у самих Ангелов, скрывается в самом человеке. В книге Бытия рассказывается, что Господь сотворил человека по образу и подобию Своему – создал его тело из праха земного – материи, и вдохнул в лицо его таинственное дыхание небесной жизни из Своих Божественных уст, а значит, человек есть «ипостась двух миров» – духовного и материального, он имеет в себе нечто надмирное – то, что выше всей вселенной с ее красотами, безднами, тайнами и чудесами, и в чем заключается духовное достоинство его личности – бессмертную и боголикую душу, которая настолько же выше и превосходнее тела, как тело выше и превосходнее одежды, ибо человек есть образ Божий как одухотворенное существо – свободная, разумная, творческая и самоопределяющаяся личность. Святитель Иоанн Златоуст говорил: «Нет ничего драгоценнее души – душе ничто не равноценно». Каждый человек есть уникальная и незаменимая личность, он – произведение премудрости и любви Создателя, одаренный великими дарами – умом и самосознанием, творческими талантами и свободной волей, совестью и царственным достоинством, он возвышается над всем видимым миром и призван к священному служению Богу и достижению высшей цели – наивысшему Божьему идеалу совершенства, к святости и обожению. На путях духовного восхождения к Богу каждый из нас призван к попечению о душе своей – к развитию всех наших духовных сил, к нашей душе обращены догматы Церкви, заповеди Евангелия, молитвы и богослужения, наш ум призван к научному, философскому и богословскому развитию, наша воля – к нравственному исправлению и укреплению, а сердце – к духовно-эстетическому  и религиозно-этическому воспитанию, наконец, мы все призваны к стяжанию благодати Святого Духа и Его даров, чтобы каждый из нас мог стать совершенным и придти «в меру полного возраста Христова» (Ефес.4:13), стать совершенными, как Отец наш Небесный, достичь высшего идеала совершенства, в чем заключается главная задача и цель нашей жизни. Добродетель – это удел не только мудреца и святого, но призвание каждого человека. Все мы призваны Самим Богом к духовно-нравственному совершенствованию. На скрижалях нашего сердца начертан внутренний закон, вызывавший изумление немецкого философа Канта, чтобы мы имели нравственные ориентиры в своей жизни. Нам дана совесть, чтобы мы могли различать добро и зло и делать свободный и осознанный нравственный выбор. Нам даны заповеди святого Евангелия и евангельский образ Христа Богочеловека – наш нравственный идеал, чтобы мы ревностно стремились к исполнению Божьей воли. У нас есть нравственное сознание, чтобы мы могли испытывать самих себя и самих себя исследовать – вникать сокровенную в глубину своих души, оценивать свои дела и слова, намерения и помышления – измерять все мерой Христовой и строго и беспристрастно судить себя на суде совести и каяться в грехах пред Всевышним, дабы не быть осужденными в грозный и благословенный, таинственный и радостный день Страшного Суда. Древнегреческий философ Пифагор был убежден, что высшее назначение мудрости – исправление нравов людей и изгнание зла из души: «Пуста речь философа, которою не исцеляется никакая страсть человека. Ибо как нет пользы в том врачебном искусстве, которое не изгоняет болезней из тела, так нет пользы и в философии, если она не изгоняет зла из души». Человек есть существо мыслящее и разумное, он призван Богом к обретению мудрости и познанию Истины. На страницах Священного Писания Бог взывает к людям, дабы они приобретали мудрость и душеполезные знания, Слово Божие не только не осуждает обширных познаний Моисея, «наученного всей мудрости египетской» (Деян.7:22), ни мудрости царя Соломона, превзошедшего всех царей и мудрецов древнего мира, ни ученость пророка Даниила, получившего прекрасное образование при царском дворе в Вавилоне, напротив, Слово Божие призывает нас искать премудрости Божье и познания Того, Кто сказал о Себе, что Он есть Истина (Ин.14:6), ибо Сам Бог есть Свет, просвещающий всех людей, а осуждению подлежит лишь ложная мудрость и лжеименное знание – заблуждения рода человеческого, потому удаляться нужно лишь от мнимой мудрости и ложной философии по стихиям мира сего и преданиям человеческим, но надлежит любить премудрость Божью и исповедовать философию по Христу – философию Святого Духа, блестяще выраженную в святоотеческом наследии. Во Христе «сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол.2:3),  Он – предвечный Бог Слово, единосущный Отцу и Святому Духу, Ипостасная Премудрость и Сила Божия, несущая в мир истины, недоступные нашему разуму, но постигаемые верой, просвещающей наш ум, Им даны ответы на все самые страшные и горькие, самые изощренные и глубочайшие вопросы человеческого духа и бытия, Он научает нас познанию Бога и назначению человека, дает уразуметь цель истории и конечные судьбы мира. Святые отцы и учителя Церкви, ревностно исповедуя апостольскую веру и духовно истолковывая Библию, изобличали все изъяны эллинской мудрости, но не отвергали науку и философию, беря все ценное в античном культурном наследии. По известному изречению древнего богослова Климента Александрийского, философия была для эллинов тем, чем Ветхий Завет для иудеев – «детоводителем ко Христу», а потому нельзя пренебрегать любовь к знаниям и мудрости: «Некоторые, считая себя даровитыми, не хотят коснуться философии, ни изучать диалектики или вообще естественного созерцания и науки, а ищут  одной простой веры, но ведь это то же самое, что, не прилагая ни малейшего старания к виноградной лозе, желать тотчас получить от нее гроздья винограда». В своем наставлении юношам святитель Василий Великий указывал как пользоваться сочинениями языческих поэтов и философов, высказывая мысль, что в эллинской поэзии и философии была тень богооткровенных истин, предызображение христианской веры, ее пророческое предчувствие. Святитель Григорий Богослов – один из самых ученейших и рассудительных мудрецов Церкви, пояснял, что настоящий христианин – это человек верный Богу и устремленный к Истине, он никогда не будет гнушаться  философией и наукой, но будет обогащать ум своей различными познаниями, не замыкая его в кругу мирской учености, но возвышая к наивысшей премудрости Божьей: «Подлинно, что всякий, имеющий ум, признает первым благом для нас ученость, и не только сию благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, приемлется за единое спасение и за красоту умосозерцательную, но и ученость внешнюю, которою многие из христиан, по худому разумению, гнушаются как злохудожнною, опасною и удаляющею от Бога». Христос заповедовал нам быть мудрыми, как змии, искать мудрость, но вместе с тем быть кроткими, как голуби, отбросить кичливое суемудрие и не надмеваться своими познаниями, как бы велики и многогранны они ни были. Апостол Павел наставлял верующих: «Слово Христово да вселяется в вас обильно, со всякой премудростью; научайте и вразумляйте друг друга псалмами, словословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господа» (Кол.3:16). Человек есть не только существо мыслящее и интеллектуальное, совестливое и волевое, но и творческое, и поэтическое, его душа умеет восторгаться и восхищаться красотой Божьего мира и ужасаться злом и несправедливостью, а созерцание красоты может скорее привести к Богу, чем чисто эмпирическое и теоретическое знание и рассудочное исследование.
Немецкий поэт и философ Ф. Шиллер – один из самых пылких поклонников прекрасного в истории Европы, отдавал предпочтение эстетическому созерцанию пред теоретическим познанием и утверждал, что вековечные философские вопросы не могут быть разрешены научным исследованием, а Истина познается не одним холодным рассудком человека, опустошающим саму жизнь, но все существом – она переживается и открывается сердцу. По определению архиепископа Амвросия Харьковского, полагавшего, что через искусство большинство людей может познать Истину, в то время как наука служит только сравнительно меньшему кругу людей, искусство «есть род душевной деятельности, в которой людьми, особо одаренными, идеи ума, ясно осознанные и усвоенные сердцем, силою фантазии, по законам изящного, воплощается в образах посредством слова, или удобного для этого вещества». Святитель Григорий Нисский подчеркивал, что человек есть мусическое существо, музыкальное и поэтическое искусства «согласны с нашим естеством», ибо мы сотворены по образу и подобию Бога Творца, обладаем творческими дарами, в наших творческих способностях сокрыт источник всех искусств, а высшая цель искусства – не только дать нам насладиться в скитаниях нашей скоротечной жизни мимолетной красотой земного мира, приносящей сердцу  отраду и утешение, но и более того – через произведения искусства может произойти нравственное исправление человека, пережив состояние катарсис, он может совершить переоценку ценностей и обратиться к Богу, искусство может вдохновить на покаяние, молитву и подвиг, возвысить человека через преходящую чувственную красоту к красоте духовной и нетленной, а в конечном итоге к Самому Богу. Бог есть наивысшая Красота, Он – высочайший Художник, Творец и Первоисточник всего прекрасного, от Него получили красоты все сотворенные Им вещи – все прекрасное в природе, в людях и Ангелах есть дело рук Господних: «Как величественны дела Твои, Господи, все премудростью Ты сотворил; и земля полна произведений Твоих» (Пс.103:24). Все мироздание полно красот, тайн и чудес Господних и вся природа, как монументальный орган или изящная арфа Давидова, слагает восторженный гимн во славу Всевышнего и прославляет неисчислимое богатство премудрости Божией: «Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его все звезды света. Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес. Да хвалят имя Господа, ибо Он повелел и сотворились; поставил их на веки и веки; дал устав, который не прейдет. Хвалите Господа от земли, великие рыбы и все бездны, огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его, горы и все холмы, дерева плодоноснее и все кедры, звери и всякий скот, пресмыкающиеся и птицы крылатые» (Пс.148:3-10). По заветной мысли святого Григория Нисского, тварный мир с его стройностью, красотой и соразмерностью есть прекрасный гимн и песнь в честь Бога Творца, «мусикийская стройность», первая, первообразная и истинная музыка, ибо «мир есть некое складно и чудно сложенное песнопение всем обладающей силе – и это всестройное песнопение может расслышать ум». По рассуждению святого Дионисия Ареопагита, премудростью Бог сотворил все на небе и земле, а из всего сотворенного образует Он единую симфонию и гармонию – музыку небесных сфер, музыкальное созвучие вселенной, о котором говорили Пифагор и Платон, тем самым весь мир есть откровение Бога Слова, он – логосен и музыкален, изящен и прекрасен, является величественной и таинственной симфонией, грех же – дисгармония, вторгнувшаяся в эту симфонию и нарушившая мировую гармонию по воле разумных тварных созданий, восставших на Бога – Ангелов и людей. Природа есть великая и загадочная книга Божья, она – вечная вдохновительница художников и поэтов, во всех ее явлениях и образах, вызывающий у нас эстетическое переживание, отображается творческая сила Бога. Авва Евагрий рассказывал, что к праведному Антонию пришел один мудрец и спросил отшельника: «Как ты живешь, отче, если лишен утешения и знаний, получаемых из книг?» Антоний ответил ему: «Книга моя философ, есть природа, она всегда под рукой моей и когда хочу я могу читать эту книгу Божью». Преподобный Максим Исповедник говорил, что все в мире символично и таинственно – на всем чувственном бытии отпечатлены следы и образы духовного мира. Эту мысль о символизме природы, высказывает и преподобный Григорий Палама, писавший в своих «Беседах»: «Самый весь этот чувственный мир является как бы каким-то зеркалом того, что находится за гранью мира, дабы через духовное созерцание сего мира, как бы по некой чудесной лестнице, нам взойти к оному высшему миру». У изумительного русского лирика А.Н. Майкова, в чьей поэзии гармонично переплетается любовь к Слову Божиему и античной культуре, созерцательное настроение и упоение красотой, есть великолепное стихотворение, где он говорит, что во всем чувственном есть тени и отблески духовного, а в явлениях и зрелищах  природы есть проблески горнего мира, они возводят нашу мысль и наш дух к Богу:

Зачем предвечных тайн святыни
В наш бренный образ облекать,
И вымыслом небес пустыни,
Как бедный мир наш, населять?

Зачем давать цвета и звуки
Чертам духовной красоты?
Зачем картины вечной муки
И рая пышные цветы?

Затем, что смертный подымает
Тогда лишь взоры к небесам,
Когда там радуга сияет
Его восторженным очам…

Святитель Григорий Нисский мудро полагал, что искусство происходит от Бога, а творческая сила дарованная людям есть драгоценнейшее из всех благ, данных Богом человеку, ибо в книге Иова говорится, что Бог «Сам научил человека искусству и даровал жене его – умение ткать и вышивать узоры». Высшее назначение всех искусств – музыки и живописи, поэзии и архитектуры – «быть жрицею, которая в образе прекрасного поведает народам тайны высшего мира», а это означает, что искусство выражает не только чисто эстетическую потребность человека, но и глубочайшим образом связана с его духовной жизнью и с религией – особенно с религией. По толкованию святителя Иоанна Златоуста, скиния – это не только Божия святыня, но и шедевр искусства, Сам Господь научил пророка Моисея дару зодчества, умению сшивать ткань и  плавить золото, оттачивать камни: «Я исполнил его Духом Божиим, мудростью и всяким искусством составлять искусные ткани, работать из золота, серебра и меди, резать камни для вставливания и резать дерево и делать всякую художественную работу» (Исх.31:1). С древнейших времен в сознании людей бытовала мысль о том, что искусство – изобретение Божье, а вдохновение – «божественное воодушевление», она идет от книги Иова и Пятикнижия Моисеева,  от античных поэтов – Гомера, Горация и Овидия, и с особенной пророческой силой, мощью и проникновенностью раскрывается в стихах А.С. Пушкина:

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.

Тайна гениальности, вдохновения и возникновения идеалов в душе поэта и художника – это неизъяснимая Божья тайна, которую нельзя объяснить естественными и обыденными причинами, она пророчески указывает на то, что в душе человека таинственно отпечатлен образ Божий, а само творчество человека синергитично – душа творца свободна и самостоятельна в своих творческих действиях, но вместе с тем она всегда открыта трансцендентному миру и воспринимает или вдохновение, идущее свыше от Бога или темное наитие, исходящее их преисподних бездн, поэтому художник и поэт, равно как и монах, всегда призван к аскезе – хранению ума и сердца, к духовному деланию. Высшая цель искусства – не отображение мимолетной красоты природы и не в эстетическом наслаждении, как думают многие теоретики искусства, она заключается не в том, чтобы примирить нас с печальной действительностью, с пошлостью и суетой окружающей нас будничной жизни, не в том, чтобы унести истомившуюся душу человека в волшебный мир поэтических грез и мечтаний, как полагали поэты-романтики от Новалиса до А.А. Фета, ее назначение более высокое, чем эстетическое воспитание сердца, о котором грезил Шиллер, или подъем нравственного состояния людей, приучение их чувствовать сияющую красоту добродетели и ужасающее безобразие порока, о чем мечтали моралисты всех времен и народов. Высшая цель искусства заключается в духовном преображении человека и мира, не только в нравственном исправлении, но и в обращении к Богу – смысл искусства имеет религиозный характер, искусство призвано освобождать нас от тяжести мира сего и возводить от временного и земного к вечному и небесному – к Богу, чтобы пребывать с Ним и славить Его. Христианская вера освящает искусство и направляет к высшей цели, раскрывает его сакральный смысл, она устремляет человека к занебесным идеалам вечной красоты и Божьего совершенства, возвещает, что вся загадочная, фантастическая и великолепная красота природы со всем е многообразием, со всей ее безудержной мощью и всеми стихиями – лишь бледная тень Божьей славы, что в величайших произведениях искусствах дан проблеск вечной красоты Царства Небесного, воспетой в пророческих стихах Апокалипсиса, сияющей как путеводная звезда в нашей нынешней действительности – в реалиях падшего мира, лежащего во зле, она учит нас не страшиться скорбей, но научиться восторгаться и умиляться, находить время посреди суеты для молитвы, воспевать богосозданную красоту природы, как псалмопевец Давид, восклицавший: «Ты возвесилил меня, Господи, творением Твоим; я восхищаюсь делами рук Твоих. Как велики дела Твои, Господи! дивно глубоки помышления Твои!» (Пс.91:5-6; 118:28-29). Сам Христос Богочеловек – наш Божественный Учитель и «прекраснейший их сынов человеческих» (Пс.44:3), усматривал чудную красоту в природе – белой лилии, более изящной и прекрасной, чем сам Соломон во дни величайшей славы своей, в живописных видах полей, в морях и холмах, в горах – в том числе и Фаворской горе – одной из прекраснейших гор Палестины, где во время молитвы совершилось дивное преображение Христа перед Его тремя апостолами. Бывают благословенные минуты в жизни каждого человека, когда сердце его возгорается от красоты Божьего мира и очи его исторгают слезы радости умиления, жалости и сострадания. По блестящему выражению Шекспира, искусство приносит человеку нечто гораздо больше, чем эстетическое наслаждение, оно дарует ему счастье и возвышает его дух, укрощает страсти и водворяет покой в сердце: «Поэт недаром сочинил, будто Орфей зачаровал деревья, камни и потоки, потом что на свете нет ничего настолько упорного, твердого и свирепого, чтобы на время не укрощалось музыкой». Вдохновение и мудрость – от Бога, а искусство – священно, оно должно иметь высокий нравственный и духовный смысл, служить преображению человека и его соединению с Богом, а там где художник отступает от священных идеалов и попирает святыни веры, создавая безнравственное произведение, там нет высокого искусства, о лишь обнаруживается безнравственность самого художника, кощунственно использующего дары Божьи в своих эгоистичных и безбожных целях. Искусство предполагает высокую нравственность, оно требует от творца своего – борьбы за святые идеалы посреди дисгармонии нашего падшего мира, его цель – воззвать к душам людей через прекрасное, отвратить их от зла и возвести к Богу, вселить в них нравственное негодование и протест против всей несправедливости, воспламенить их сердца огнем веры, надежды и любви. История свидетельствует, что вслед за духовным упадком – упадком религиозного и нравственного сознания, неминуемо следует упадок искусства – в наше время апостасии нет монументальных произведений искусства, равных «Афинской школе» Рафаэля и «Страшному Суду» Микеланджело, «Божественной Комедии» Данте и «Гамлету» Шекспира, музыке Баха и Бетховена – все измельчало, словно измельчал современный человек, о чем в свое время сетовали Кьеркегор, Ибсен и наш поэт Надсон:

Напрасно я ищу могучего пророка,
Чтоб он увлек меня – куда-нибудь увлек,
Как опененный вал могучего потока,
Крутясь, уносит вдаль подмытый им цветок…
На что б ни бросить жизнь, мне все равно… Без слова
Я тяжелейший крест без ропота приму,
Но лишь бы стихла боль сомненья рокового
И смолк на дне души безумный вопль: «К чему?»
Напрасная мечта! Пророков нет… мельчая,
Не в силах их создать ничтожная среда;
Есть только хищников недремлющая стая,
Да пошлость жалкая, да мелкая вражда.
А кто и держит стяг высоких убеждений,
Тот так устал от дум, гонения и мук,
Что не узнаешь ты, кто говорит в нем – гений
Или озлобленный, мучительный недуг!..

Мы живем в постыдное и трагическое время – время развращения душ и нравов, когда даже художники, музыканты и поэты отрекаются от святых идеалов искусства ради низменных наслаждений, мимолетного успеха, приобретения материальных благ и позорного угождения толпе. Но ведь поэты в России – это душа нации, они – хранители русского языка, без которого не может существовать культура, и гибель высокого искусства, остающегося в наш печальный век достоянием редких душ, и развращение поэтов – изобличает катастрофическое духовное состояние нашего общества. Наше время отмечено научно-техническим прогрессом, но это еще не предполагает прогресса культуры, нравственности и духовности, а напротив – может сопровождаться духовной и нравственной деградацией. Мышление современного человека – рассудочно и механистично, оно крайне ограничено, не различает добра и зла, мало способно к пониманию эпических художественных произведений; это мышление нельзя назвать духовным, творческим и интуитивным, более того – многие современные люди, утонувшие в потоках информации – бушующем море интернета, разучились логически мыслить и анализировать, человек превращается в машину, а его мышление – в счетное устройство, вот она – картина вселенского апокалипсиса расчеловечивания. Надо честно признать, что все мы – Россия и весь мир –  переживаем глобальную духовную катастрофу – власть рынка, страсть к обогащению, идеология массового потребления истребляют религиозную веру в сердце человека и всю высокую культуру. В наше время в сердцах людей оскудела любовь к мудрости и красоте, философия выродилась в отвлеченную диалектику, у нее нет живого духа, нравственность превратилась в пустое слово, и сами слова – обесценились и извратились, а искусство утратило духовную мощь и глубину, скатилось к пошлости и непристойности, скудоумию и пустозвонству. Конечно, еще Гораций, изрекший – «ненавижу непосвященную толпу и держу на отдалении», понимал, что объятый вдохновением поэт противен черни – людям, глумящимся и оскверняющим алтарь искусства, будь они из народных низов или из самых высот власти. Разговоры о «смерти поэзии» в современной цивилизации нашего мира, отчужденного от святынь веры и потрясенного катастрофами двадцатого века, тема «проклятых поэтов» и их обреченность на гонения, мысли о постпоэтическом времени на часах истории – все это возникло не на пустом месте. Мы живем в эпоху постмодернизма, а для постмодернизма характерны: 1) отрицание образа и подобия Божия в человеке – дехристианизация оборачивается дегуманизацией; кощунственная эстетизация зла; 2) апология гедонистического образа жизни, кризис морали, культ порока и вседозволенности; 3) циничное отречение от всех христианских святынь и ценностей. Многие современные поэты утратили искренность сердца, духовную силу мысли и веры, потеряли Божьи дары созерцания и молитвы, вот почему их лирика – бессердечна и бездуховна. Много ли современный человек уделяет времени молитве, задумывается ли он о смысле жизни  и смерти, ищет ли его душа Бога, стремится ли жить по заповедям Евангелия? К сожалению, подавляющая масса людей живет так, будто Бога и души не существует, они почти не думают о вечных вопросах, мучивших Иова и Соломона, Сократа и  Плотина, Данте и Достоевского. Разве эти великие мудрецы минувших эпох стали вечными спутниками для современного человека? Когда-то древнеиудейский мудрец Екклесиаст с печалью произнес: «во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь» (Еккл.1:18). Мне скорбно сознавать, что у большинства современных людей нет духовного стержня – религиозной веры, они живут как праздные существователи и тратят невозвратимое время жизни на бессмысленные развлечения, но предают забвению все возвышенное и духовное – не помнят о Боге. В Священном Писании есть загадочные слова – в преисподней нет памяти о Боге. На языке Библии помнить о Боге – молиться Ему, помышлять о Нем, исполнять Его святую волю, а если у нас нет памяти о Боге, то мы в злобе, страстях и пороках уподобились обитателям преисподней. Высокая религиозная и философская поэзия – это дыхание духовного воздуха, она оживляет душу, утешает сердце в дни скорбей, оттачивает мысль, а без поэзии человек духовно беден, жалок и безобразен. Наш современный мир чужд поэзии, в обывательском сознании искусство воспринимается как собрание красивых небылиц, а поэт становится национальной славой, вызывая благоговение и восторг в сердцах почитателей, лишь после смерти, при жизни же он – отверженный, лишний человек – так было во все времена и так будет до апокалиптического скончания мира. Всматриваясь в людей моего века со всей их пошлостью, приземленностью и антипоэтичностью, с поруганием всего священного – презрением к религии или превращением ее в идеологическое орудие, равнодушием к искусству и пренебрежением к философской мудрости, мне порой хочется воскликнуть вслед за А.С. Пушкиным:

О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха,
Жрецы минувшего, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
И чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и умиленье!

Русский поэт, публицист и литературный критик Юрий Кублановский прав, говоря, что в наш технотронный век с его идеологией потребления, христианский поэт, верный Церкви и русской духовной культуре, «не может не чувствовать себя маргиналом», но он призван  «максимально воплотить свой творческий дар, ниспосланный Господом Богом, не навредив ни сердцу читателя, ни Отечеству, распорядиться этим даром деликатно и бескорыстно». Скажу более того, в наш век христианский поэт не может не ощущать себя Иовом, сидящим на руинах, и ведущим молитвенную беседу с Богом, или пророком Иеремией, плачущим о разрушенном Иерусалиме, взыскующим правды Божьей и Его милости. Существование поэзии в нашем мире – великое чудо и непостижимая тайна, творческое свидетельство бытия Божиего, богоподобия человека и его духовности. Все таланты и вдохновение от Бога, но признание этой истины, предполагает: благодарность Всевышнему – творческий ответ человека на неисчерпаемые Божьи дары, хвалу Создателю с осознанием собственной недостойности – греховности; чувство ответственности – человек как духовное и совестливое существо ответственен за каждое свое намерение, деяние и слово – за свое творчество и искусство, за свою свободу и жизнь. Русскому поэту Евгению Евтушенко принадлежит известное поэтическое изречение: «поэт в России больше, чем поэт», но как светский стихотворец он понимал миссию поэта лишь как гражданский долг, в то время как назначение поэтического искусства – духовное и религиозное. Для Евтушенко поэт – «образ века своего» и прообраз грядущего, он как Гамлет осуществляет связь времен, наследует духовные сокровища культуры от прошлого, приумножает их и самозабвенно отдает будущим поколениям. В поэте «бродит гордый дух гражданства», он – патриот, проницающий взором суть времени, но Евтушенко забывает самое главное – чтобы быть совестью России, поэт должен обратиться к Богу, нести миру Его весть – библейское слово. Высшее назначение поэта – быть вестником Божиим, нести миру пророческое слово и благую весть, не только восстанавливать распавшуюся связь времен, но и соединять свой век с вечностью. Перед каждым поэтом встает вопрос: что такое поэзия, как она связана с религией и философией, где истоки поэтического искусства и в чем предназначение поэта? Высокое искусство требует от поэта и художника не только ума и таланта, но и исповедания священных идеалов, верности Богу, оно должно заключать в себе глубокую мудрость, высшие идеи и смыслы. Искусство – это творческое проявление духовной жизни человека, но чтобы художественное творчество стало утешением души и ее очищением от нравственных изъянов – грехов, страстей и пороков, как мечтал Томас Манн, оно призвано к священному служению. Русский религиозный философ Иван Ильин был убежден, что наше отечественное искусство, великая русская литература и классическая поэзия имела основу в Православии, ее истоки и дух – христианские, а миссия – служение Богу: «искусство в России родилось как действие молитвенное; это был акт церковный, духовный; творчество из главного; не забава, а ответственное делание; мудрое пение и сама поющая мудрость». Как грустно видеть, что искусство, призванное быть прибежищем всего священного, прекрасного и возвышенного, и творчество – призванное к священнодействию и подвижничеству, в наш век пустоты, эпатажа и восторжествовавшего абсурда исполнились нравственных и художественных  изъянов, а у наших именитых деятелей культуры и искусства наблюдается атрофия совести, равнодушие к великим истинам веры, снобизм, дилетантизм и насмешки над высшей мудростью, заключенной в Священном Писании. Вся русская литература возникла как христианское слово, она проповедует христианские ценности и занята тем, чтобы одухотворить человека, дать ему силы выдержать весь ужас земной жизни и не отчаяться, живя в мире, лежащем во зле, напомнить ему о Боге и вечности, побудить к раздумьям, покаянию и молитве, от древнерусских повестей до Пушкина, Лермонтова и Тютчева, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова и Пастернака она имеет тон проповеди и исповеди, занята разрешением вековечных религиозно-философских вопросов – исканием Бога, разгадками величайших тайн бытия – добра и зла, смысла жизни и смерти, она призывает проявлять милость к падшим, к униженным и оскорбленным, в ее центре душа человека в ее обращенности к Богу. Совершенно прав исследователь В.Н. Захаров, писавший о православных аспектах русской культуры: «Русская литература в полной мере  восприняла и усвоила христианскую концепцию человека в том виде, в каком она сложилась в Православии. Идеи спасения, страдания, искупления и преображения определяли ее духовный пафос», «любовь и милость – на этих этических основах держалась русская литература в древние  и новые времена». По суждению В.А. Котельникова, во всех своих значимых произведениях – в их идейных смыслах и художественных высказываниях – русская литература несет на себе следы христианской традиции. Истоки искусства священны, а потому оно должно быть проникнуто религиозным содержанием и молитвенным духом, назначение и смысл искусства – духовный, Дух Божий дышит и веет где хочет, Он находит Себе обитель в сердцах художников, писателей и поэтов, имеющих религиозное миросозерцание и ищущих правду Божью – в душах, жаждущих верить и томящихся на земле, не прельщающихся соблазнами суетного мира, но устремленных к горнему, небесному и вечному. Настоящий поэт самоотвержен и бескорыстен, ведь всякий утилитаризм и прагматизм – смерть искусства, насилие над совестью поэта, опошление красоты, отречение от нравственного идеализма.  По блестящей мысли Игоря Гарина: «Поэзия – не только поющий язык, но и бескорыстное сердце. Сребролюбие – второй враг поэзии, первый – верноподданичество». Настоящий поэт есть человек с поющим сердцем, умеющим любить и созерцать, восхищаться красотой звездного неба и нежностью маленького цветка, дышать дуновением уст Божиих – быть вдохновенным, ибо без вдохновения на струнах лиры нет жизни, а без любви вся ученость и мудрость – ничто. Русский поэт Ф.И.Тютчев – глубоко религиозный человек, обладавший даром глубокой философской мысли, сетовал на то, что уже в его век «рассудок все опустошил», все священное изгоняется в область поэтического вымысла и грез, а человеку – «ничтожной пыли», существу, созданному из праха земного и забывшему о своем духовном достоинстве – образе Божием в себе, не дано дышать «божественным огнем». Наш рано почивший, но одаренный многими талантами любомудр Д. Веневитинов, изобразил поэта как возвышенного художника «с раздумьем на челе суровом», он – «любимец муз и вдохновенья», имеющий высшие дары и печать небесной тайны на челе, исполняющий волю Бога и несущий глаголы неба на землю, что отличает его от лжепоэтов, чьим арфам не следует внимать:

Люби питомца вдохновенья
И гордый ум пред ним склоняй;
Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй.
Не много истинных пророков
С печатью власти на челе,
С дарами выспренних уроков,
С глаголом неба на земле.

Если духовная сущность кризиса нашего времени – апостасия, отпадение от Церкви и веры – трагедия расцерковления культуры и человека, блуждание нашего духа в поисках иных ценностей, то исход из этого страшного кризиса, опустошающего души людей и грозящего гибелью нашего социокультурного мира  – воцерковление, возвращение к Церкви и святоотеческому наследию, к священным истокам русской культуры.  По замечанию протоиерея Г.Флоровского, все подлинные достижения русской культуры и религиозно-философской мысли всегда были связаны с творческим возвращением к святоотеческим истокам, ибо наивысшая ценность – это святыня веры, а высочайшая из святынь – Сам Бог, и если мы хотим, чтобы возродилась великая русская культура во всей ее драгоценной многогранности, со всей ее философской глубиной мысли, молитвенные обращение к Богу, жаждой справедливости и проповедью любви и всепрощения, со всеми ее христианскими идеалами и надеждами, со всей ее провидческой зоркостью и апостольским призванием, то нам надо понять, что поэзия, музыка и литература – это не пустая забава и не развлечение, это не суетная роскошь земной жизни и ярмарка тщеславия, а священное служение – особая миссия вестничества. Русская классическая поэзия – это лирическая исповедь и творческое самовыражение русской души, всех ее устремлений и духовных исканий, навеки запечатленых в лирике Лермонтова, ее восхищения мимолетной красотой природы и жажды вечности, отображенной в поэзии Фета, ее скорбей, обличений несправедливости и чаяний на лучшую жизнь, блестяще выраженных Некрасовым, всего ее неутолимого томления, проникновенно звучащего в стихах Кольцова и Никитина, ее предостережений, воззваний и пророческих прозрений, раздающихся в строках Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Блока. Можно согласиться с мыслью Д.С.Дарского, считавшего, что «русская поэзия по природе своей христианка, укрывшаяся от мира молитвенница», ведь внутренние миры и души ее творцов, их идеи и убеждения взращивались в христианской среде – многие великие русские писатели и поэты были с раннего детства причастны  церковному богослужению и храмовой жизни Церкви, ее таинствам и литургическим молитвам и песнопениям, ветхозаветными и новозаветными текстам, через зрительные и слуховые впечатления оказывавшими сильнейшей внияние на художественный вкус и духовную организацию их душ, нравов и миросозерцаний. В книге «Русская поэзия в контексте православной культуры» Т.А.Кошемчук справедливо замечает, что хоть у каждого русского писателя и поэта свой жизненный путь – свои искушения и испытания, падения и взлеты, своя драма и итог, но в глубинах их душ всегда оставался мощный и глубочайший пласт церковной культуры, а потому даже поэты и писатели, отвергающие христианскую веру и называющие себя атеистами, желая превознести подвиг жертвы и самоотречения, сравнивали борцов за правду и справедливость с Иисусом Христом, не находя ничего боле высокого во всей истории мира, ибо хоть эти атеистически настроенные писатели и поэты и отреклись от веры во Христа Богочеловека, их мысль продолжала вращаться вокруг библейских сюжетов и богослужебных текстов Церкви, их творчество было наполнено христианскими образами и смыслами. Нет ничего удивительного в том, что Н.В.Гоголь, размышляя о лиризме наших поэтов, говорил, что в их лучших произведениях есть нечто близкое библейскому духу – «высшее состояние лиризма, которое чуждо увлечений страстных и есть твердый возлет в свете разума, верховное торжество духовной трезвости», а верховный источник лиризма – Сам Бог, вот отчего поэт в России – это почти пророк, а слова наших пиитов порой звучат с пророческой силой и властью. В библейских книгах мы находим высокие образцы величественных мыслей о Боге и молитвенные песнопения, с которыми не может сравниться искусство Гомера и Гесиода, Пиндара и Горация, и которые остаются недосягаемы и в наши дни. В Библии сказано, что Бог сотворил небо и землю – мир духовный и мир материальный, Он есть Творец мира, буквально – всемогущий Поэт неба и земли, и все сотворенное Им было прекрасно – «хорошо весьма». Господь с любовью сотворил мир, Он с любовью смотрит на литое как зеркало и глубокое как бездна небо, где сияют звезды, луна и солнце, на землю, где текут реки и распростерлись моря, произрастают леса и сады, летают птицы, слагающие свои песни. Как возвышенно и торжественно описывается красота Божьего мира в Псалтыре: Господь сотворил Ангелов – служителей Своих, духов пылающих, по воле Его восходит солнце и раздается гром, Он сотворил кедры Ливанские, высокие горы – сернам, душистые цветы –  пчелам, соделал все премудро! Религиозный человек благоговеет пред величием Бога и красотой сотворенного Им мира – пророк Давид с восхищением смотрел на небо, звезды и луну, а мудрец Иов с восторгом и трепетом созерцает таинственную и необозримую красоту Божьего мира и мощь Творца, говорящего с ним из бури, как поэт и художник с радостью наблюдает ликование утренних звезд. Иов – это величайший мученик Ветхого Завета, он все потерял – земное счастье, возлюбленную, своих детей, здоровье и душевный мир. Иов – праведник и мудрец, он знает, что страдает безвинно, и обращается к Господу с молитвенным воплем из страшной бездны отчаяния – зовет Всевышнего, вопрошает Его о справедливости, ищет общения с Богом. Мудрость Иова и его язык – поэтичны, это язык Библии и пророков, язык общения с Богом, и в этом высшее назначение поэзии – говорить с Создателем, искать Царство Небесное и возвещать правду Божию, не терять веру и надежду, пребывая в мире, лежащем во зле. Как емки слова Иова, все несравненные образы этой книги – содержат в себе мудрость более глубокую, чем вся мировая философская мысль, священную поэзию веры и Откровения, превосходящую все научные суждения и сухой анализ от средневековых схоластов до современных ученых! Как бледны и поверхностны речи утешителей Иова – трех великих мудрецов древнего мира – Елифаза, Вилдада и Софара, как узок умственный кругозор всех рационалистов – от книжников Библии до Декарта, Спинозы, Канта, Фихте и Гегеля в сравнении с возвышенной речью Иова, с его исповедью и молитвами, притчами и исканиями – их мысли и речи сухи как раскаленный песок пустыни, а его слова – как могучий поток реки, как горный ручей! Вдохновение Иова неисчерпаемо, а вера его – проницательна, выстрадана и несокрушима. Мудрец Иов верует в Бога, в Его могущество и премудрость, справедливость и благость вопреки всему – как великий молитвенник и подвижник Ветхого Завета, он верует в Бога до конца – искренне и бескорыстно. В книге Иова – высоко поэтической книге, мы находим более глубокие раздумья о тайне теодицеи – философском вопросе о том, как всеблагой и всемогущий Бог допускает существование зла в мире? – чем в писаниях Платона и Плотина, Августина Блаженного, Лейбница и Серафима Вырицкого с их оправданием зла и эстетическими теодицеями, бесконечно далекими от библейского миросозерцания и несовместимыми с евангельским образом истинного Бога. Если Иов – это библейский мученик веры, то книга Иова – это творческое свидетельство о премудрости, могуществе и благости Бога, о величии и красоте сотворенной Им вселенной, о тайне человека, его жизни, страданий и души; она – истинная теодицея во всех ее многогранных смысловых аспектах: мессианском – пророчество Иова о грядущем Мессии – Богочеловеке Иисусе Христе, искупившем грехи мира; эсхатологическом – пророчество о всеобщем воскресении из мертвых, о Царстве Небесном, где Господь утешит всех скорбящих; этическом – Бог всеблаг и милосерден, а суд Его – праведен; эстетическом – от Бога все прекрасное в мире, Он – Творец красоты, а грех и зло – это безобразие, противное Богу и Его святой воле; аксиологическом – для Создателя каждый человек столь же драгоценен, как весь духовный и материальный мир; мистическом – вселюбящий Бог никогда не оставляет Свое творение, Он ближе нам, чем наше сердце; литургическом – общение со Всевышним есть наивысшее счастье и вечная жизнь для человека, ведь если человек есть живой храм Божий, то ум его – иерей, а сердце – алтарь, и оно – пусто и несчастно без Бога. В основе всей жизни Церкви лежит Божественная Литургия, она – сердце всех молитв и богослужений,  квинтэссенция всей святоотеческой литературы, все догматическое и нравственное богословие Церкви литургичны, сама догматика реализуется в литургической жизни Церкви и оживает в молитвенном опыте, ибо богословие и богослужение, догматика  и Литургия, вера и молитва – едины в Церкви, и каждый христианин, включающийся в ее литургическую жизнь всем сердцем и умом, волей, душой и молитвословием, воспринимает ее бесценное сокровище – гимнографию, содержащую в себе высочайшее богословие, воспетое сердцем верующего человека, хвалящего Бога, благодарящего Его за явные и сокровенные милости, кающегося пред лицом всезрящего Судии, с благоговейной надеждой и священным трепетом причащающегося Святых Тайн Христовых. Все православное богослужение проникнуто догматическими истинами веры, оно является поющим и литургическим богословием, и если человек внимательно вслушается в богослужебные тексты, то воспримет догматическое богословие через молитву – воспримет зорким умом и всей глубиной сердца. Выдающийся писатель и религиозный мыслитель К. Леонтьев назвал Божественную Литургию – величайшим художественным произведением, соединяющей красоту земную и небесную, а ее творцов – ученейшими богословами и философами Церкви: «Без этой учености и без этого философского воспитания невозможно было бы создание церковного богослужения столь наглядно и поэтически живописующего христианской пастве и философию Церкви, и ее историю. Ибо церковные песни, возгласы, моления обдуманно пользуются всяким поводом, чтобы помнить о Троичности Единосущного Божества, о воплощении Второго Лица, о девственности Богоматери, об Ангелах, о характере и заслугах того или иного святого». Русский богослов и философ С.Н. Булгаков справедливо писал, что богослужебные книги – источник мудрости и вдохновения для наших поэтов и писателей, философов и богословов, они – важнейший источник приобщения человека к православной вере и духовной культуре России, эти книги – воспитательницы эстетического вкуса и нравственного сознания лучших наших людей – святых и гениев, ибо если православный храм есть небо на земле, то Литургия – явление вечной и высшей духовной красоты в реалиях нашего чувственного мира. В великолепном стихотворении А.М. Жемчужникова «У всенощной на страстной неделе» поэтически выражена красота церковного богослужения, воздействующего на душу человека, равно как и молитвенное раздумье поэта, осознающего свое окаянство, греховность и недостойность войти в небесный чертог – горний Иерусалим, но жаждущего спасения, тихо молящегося со всей святой Церковью  – «Светодавче – просвети», с покаянным порывом обращающегося к Богу:

На улице шумной – вечерняя служба во храме.
Вхожу в этот тихий, манящий к раздумьям приют,
Лампады и свечи мерцают в седом фимиаме,
И певчие в сумраке грустным напевом поют:

«Чертог Твой я вижу в лучах красоты и сияя,
Одежды же нет у меня, чтобы в оный войти…
Убогое, темной и грешной души одеянье,
О Ты, Святодатель, молюсь я Тебе: просвети!»

По слову архимандрита Софрония Сахарова, в Церкви человек обретает величайший дар – писание Нового Завета, данное Самим Христом, Слово Божие становится нашим словом, библейский язык и библейское мышление – нашим языком и нашим мышлением, а значит – воцерковляются наше мышление и наша речь. Библейский образ мышления – высоко поэтичен, язык Псалтыря, книги Иова, притч Соломоновых, Песни Песней и книг пророческих – это язык священной поэзии. Все библейские мудрецы от Моисея, Иова и Соломона до апостола Иоанна Богослова излагали свои мысли о Боге и душе, о жизни и смерти, вере и неверии, красоте и любви, грехе и искуплении, на поэтическом языке. Бог велик и непостижим для ума человека. Все, что сотворено Богом великолепно, а по сущности – непостижимо и сокровенно. Мы знаем, что Бог есть Сущий, познаем Его любовь, всемогущество и премудрость, веруем – Он благ и свят, вечен и абсолютно совершенен, но никто не в силах познать Божественную Сущность, так и сущность всех сотворенных Им вещей, и сущность человека – сокровенная и непостижимая тайна. Человек – это наивысшее Божье творение, вошедшее в мир как царь в великолепный дворец, он – тайна для самого себя. В очах Всевышнего личность Иова, по своему масштабу сравнима с красотой всей необозримой вселенной, и более того – тайна человека, его души и свободы, жизни и смерти, страданий и веры – еще более великая и неизъяснимая тайна. На страницах Псалтыря царь и пророк Давид, с глубоким изумлением перед тайной человека, на языке высокой и священной поэзии библейских книг, вопрошает Всевышнего: «Когда я взираю на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (Пс.8:4-7). Что такое человек и в чем его тайна? Для чего Господь сотворил человека и почему между ним и иными живыми существами – животными, птицами, рыбами и растениями – неизмеримая пропасть? Размышляя о загадке человека, святитель Игнатий Брянчанинов писал в своем «Слове о человеке: «Человек – тайна для самого себя. Неужели эта тайна запечатлена окончательно и нет никакого средства раскрыть ее?» В книге Бытия есть загадочные слова, повествующие о сотворении Богом человека: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» (Быт. 1:26). Когда Господь создал небо и землю, Ангелов – служебных духов Своих, животных, птиц и растения, то Он ни с кем не советовался. Прославляя могущество и премудрость Создателя, пророк Исайи воскликнул в молитве: «Кто уразумел Дух Господа, и кто был советником у Него, и учил Его?» (Ис.40:13). По учению Церкви – это Предвечный Совет Трех Лиц Святой Троицы, таинственно совещавшихся между Собой о сотворении человека. Бог премудр и всеведущ, Он советовался с Самим Собой, сотворил человека по образу и подобию Своему – наделил его чертами богоподобия – умом и свободой, совестью и творческими дарованиями. Сидя в тенистой роще, вдали от людей и суеты, святитель Григорий Богослов с грустью в сердце размышлял о человеке, его душе и тягостной жизни, и в одном из своих богословских стихотворений, предал перу те вековечные вопросы, которые тревожили его разум: «Кто я был? Кто я теперь? И чем буду? Ни я не знаю сего, ни тот, кто обильнее меня мудростью… Я существую. Скажи: что это значит?.. И ты, душа моя, кто, откуда и что такое?.. А если ты, душа моя, что-нибудь небесное, то желательно знать, откуда ведешь начало?» В своих великолепных стихах святитель Григорий Богослов стремился постичь тайну человека – самого загадочного из всех Божьих существ, его «душа есть Божие дыхание», она – духовна и неуничтожима, ибо сотворенному по «образу великого Бога неприлично разрушиться бесславно», а его тело – создано из персти земной, он – создание духовное и чувственное. Господь собрал все тайны и чудеса всех миров, слил их воедино и актом всемогущей воли Своей создал человека. Человек – загадочное создание, он соединяет в себе два мира: мир духовный и мир чувственный, созданный из праха земного, он обладает бессмертной душой, подобной Ангелам, он же – духовное и богоподобное создание, обладающее мышлением и волей, совестью и художественным чувством, творческими талантами и дарованиями. Человек – это неизъяснимая тайна для самого себя, все загадочно в нем: его многогранное мышление – интуитивное и аналитическое, абстрактное и образное, его ощущение – чувственное восприятие материального мира, его свободная воля, как маятник, таинственно колеблющийся между добром и злом, прекрасным  безобразным, святым и порочным, его жизнь – собрание тайн и притч, его сердце, символически сравниваемое в Псалтыре и книге пророка Иеремии с неисследимо глубокой бездной, ведомой одному Богу. Во всех Божьих мирах нет создания более таинственного и поразительного, чем человек, он – величайшее чудо, образ и подобие Всевышнего, и он же – самое страшное и трагическое существо, раздираемое противоречиями; он – песчинка, затерянная во вселенной и окруженная со всех сторон бесконечными тайнами, и он же – венец Божьего миротворения. Но если Господь сотворил все премудро и дух, душа и тело человека изначально находились в гармонии – дух был покорен Богу, душа – духу, а тело – душе, то после грехопадения прежняя гармония разрушилась и духовное и чувственное борется в человеке, самое же трагическое – это духовная борьба с Богом, кощунственное предательство Создателя и сопротивление Его святой воле. В надгробном слове Кесарию святитель Григорий Богослов охарактеризовал  человека как существо парадоксальное: «Мал я и велик, унижен и превознесен, смертен и бессмертен; я вместе земной и небесный! Одно у меня общее с дольним миром, а другое – с Богом; одно – с плотию, а другое – с духом!» Человек есть существо смертное, более того, он осознает конечность своего земного бытия. В романе «Жизнь Арсеньева» Иван Бунин – один из величайших писателей России, непревзойденный мастер русского языка – могучего, богатого и живописного, задумчиво вопрошает: «Не рождаемся ли мы с чувством смерти?». Человек есть мыслящее существо, ему свойственно задумываться о том – что такое смерть? Что будет с ним после смерти? Куда уйдет его душа? Смерть – наставница мудрых, она учит человека ценить время его земной жизни, не привязывать душу к мирским вещам – суетным и бренным, но искать даров Божиих в созерцании красот природы, в бесценных сокровищах духовной культуры, в чудесах и молитвах, в Церкви, ее богослужениях и таинствах, и прежде всего – искать Самого Бога и горнего Царства Его. Смерть – это мера всех вещей, данная нам от Бога, ее не было в мире, сотворенном Творцом, но Господь попустил ей быть после грехопадения Адама и Евы, ибо смерть отрезвляет грешников, развенчивает их иллюзии и сокрушает кумиры, дает узреть нашу жизнь в духовном свете, она беспощадно судит нашу жизнь, отсеивает все пошлое и фальшивое от искреннего и священного, возносит мысль к Богу, побуждает к покаянию и молитве. Человек сотворен Богом, любовь Всевышнего – основа его бытия, а потому многоскорбную мысль о бренности бытия и смерти нельзя переносить в сферу метафизическую – сферу бытия личного духа. Если существует Бог Библии, то жизнь имеет смысл и мир Им сотворен, а человек – не только земной муравей – маленькое и ничтожное существо из плоти и крови, но и богоподобное создание, обладающее нравственным сознанием и бессмертной душой. Уже древнеиудейский мудрец Екклесиаст сказал: «и возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его» (Еккл. 12:7). Смерть есть исшествие души из тела, она – не конец бытия, а врата в иной мир – незримый и духовный. Жизнь еще более таинственна и величественна, чем смерть, ибо жизнь от Бога, она – дар Божий, и в то же время жизнь – это холст, а человек – художник, он свободен и сам пишет картину своей жизни, что налагает на него духовную и нравственную ответственность за все его действия и помышления, слова и намерения сердца. Во всей непостижимой сложности пеструю картину нашей жизни, где есть место роскоши и нищете, благородству и коварству, вере и сомнению, любви и предательству, глубже многих философов и мудрецов описал в стихотворении «Жизнь» русский поэт Семен Надсон – этот непревзойденный лирик, чьи стихи изумляют не только мелодичностью и красотой слога, но и особым философским глубокомыслием:

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Какой нестройный гул и пестрая картина!
Здесь – поцелуй любви, а там – удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идет пророк, согбенный под крестом.
Где солнце – там и тень! Где слезы и молитвы –
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра – расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червем;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты – бледный трус, подавленный стыдом!
Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее – мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе – куда ее движенье,
Кто мог бы уловить черты ее лица.
То вся она – печаль, то вся она – приманка,
То все в ней – блеск и свет, то все – позор и тьма;
Жизнь – это Серафим и пьяная вакханка,
Жизнь – это океан и тесная тюрьма!

Со всех сторон окруженный тайнами, человек стремится постичь их, он – существо духовное и мыслящее, и мысль его уносится в бездну тайн – возвышенных и страшных, величественных и горьких, ибо его сердце и душу мучают тайны добра и зла, времени и вечности, любви и страдания, жизни и смерти, свободы и ответственности, греха и искупления. Человек – это не «разумное животное», а свободная  самоопределяющаяся личность, он принадлежит не только материальному миру, но и духовному миру, как существо поэтическое – возвышенно мыслящее, стремящееся найти ответы на самые глубокие вопросы жизни: Для чего нам дана жизнь? Что ждет нас после смерти? Что такое свобода? Как обрести счастье? С древних времен человек стремился познать самого себя. Глубочайшие мысли о человеке, о смысле его жизни и предназначении высказывали не только философы, но и поэты, среди которых были настоящие мудрецы. Уже выдающийся ученый и религиозный философ Блез Паскаль говорил, что высшее знание о Боге, душе, жизни и смерти, о свободе, грехе и искуплении, времени и вечности обретается не умом – рациональным мышлением, а сердцем – любовью, созерцанием, верой и молитвой, оно есть достояние не кабинетного мыслителя и ученого философа, а пророка и апостола, монаха, поэта и мудреца. Схожие мысли можно найти в письме Достоевского своему брату:  «Что ты хочешь сказать словом «знать»? Познать природу, душу, Бога, любовь… Это дознается сердцем, а не умом». Философ может размышлять о книге Иова, Песни Песней и Псалтыре, о «Божественной Комедии» Данте Алигьери, «Гамлете» и «Буре» Шекспира, «Потерянном Рае» Мильтона, пытаться расшифровывать глубинные смыслы величайших произведений художественной литературы, но то, что создано вдохновением неисчерпаемо для рационального мышления. Для святителя Григория Богослова лирические стихи – это голос, идущий из глубин души – из сокровенных бездн духа, и поэт-богослов обращается к поэзии, чтобы лучше понять самого себя, обнажить свое сердце со всеми его горькими думами и заветными молитвами, скорбями и светлыми надеждами. Поэзия нужна человеку, чтобы познать самого себя – заглянуть в свою душу, увидеть свой духовный мир и описать созерцание на языке метафор. В поэтических образах «Божественной Комедии» мы найдем более великую мудрость и более проницательные суждения о человеке, чем в «Диалогах» Платона и сочинениях Аристотеля, в книгах Канта и Гегеля. Возьмите в руки «Божественную Комедию» и с первых ее строк вы поймете, что Данте Алигьери – великий поэт и христианский мыслитель, а его поэма – грандиозное произведение, в ее образах и сценах – кладезь мудрости и нравственных поучений, он возвестил о величии человека и страшной его греховности, о высоком назначении поэта-пророка – ходить пред лицом Всевышнего и возвещать людям правду Божию. Для Данте человек – это высшее Божье творение, он одарен умом и свободой, все в видимом мире создано для него, ибо он – образ и подобие Всевышнего в земной юдоли, существо духовное, способное молиться и любить, созерцать красоту сотворенного мира и прославлять Создателя, но в то же время после грехопадения человек стал смертным и грешным существом, обуреваемым бурей низменных страстей – плотским вожделением, страстью к наживе, жаждой славы и власти. Священник Анатолий Жураковский, соединивший творческую одаренность и любовь к культуре с аскезой и бескомпромиссной верностью Церкви, так охарактеризовал антиномию человеческого бытия: «Человек царственен, ему подчинена вся полнота твари, но он же – данник природы, обязанный искать себе пропитание «собственными трудами и усилиями». Он свободен и творчески одарен, но он же вместе с тем немощен, он – ничто перед лицом Дающего всему жизнь Бога». В величественной и возвышенной оде Г.Р. Державина «Бог» есть изумительные строки, как бы высеченные из камня, столь же глубоко выражающие величие и ничтожество человека как существа духовного и чувственного, смертного и бессмертного, несущего на себе печать богоподобия, но ползающего во прахе как жалкий раб страстей, ничтожный червь:

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб, я червь – я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.

В своем «Слове о человеке» святитель Игнатий Брянчанинов с изумлением писал, что наш мир – самый таинственный из всех миров, а человек – самое непостижимое из всех Божьих созданий, стремящееся познать самого себя и понять смысл своего существования: «Смотрю на видимое нами великолепное и обширное мироздание, поражаюсь недоумением и удивлением. Повсюду вижу непостижимое! ...Непостижимо для меня раскинут широкий свод небес, утверждены на своих местах и в своих путях огромные светила небесные; столько же непостижимо произрастает из земли травинка, небрежно попираемая ногами. Она тянет из земли нужные для себя соки, разлагает их, образует из них свойственные себе качество, вкус, запах, цвет, плод; возле нее другой стебелек, из той же земли, из таких же соков, вырабатывает принадлежности совсем иные, последуя отдельным, своим законам, и часто возле вкуснейшей ягоды или благовоннейшего цветка произрастает злак, напитанный смертоносным ядом... Среди предметов необъятного мироздания вижу себя – человека. Кто я? Откуда и для чего являюсь на земле? Какая вообще цель моего существования? Какая причина и цель моей земной жизни, этого странствования, краткого в сравнении с вечностью, продолжительного и утомительного в отношении к самому себе? Являюсь в бытие бессознательно, без всякого со стороны моей согласия; увожусь из этой жизни против моей воли, в час неопределенный, непредугаданный. Являюсь и увожусь как творение. Живу на земле, не зная будущего. Мне неизвестно, что сделается со мною чрез день, чрез несколько минут. Постоянно встречаюсь с неожиданным. Постоянно нахожусь под влиянием обстоятельств и обстановки, которые порабощают меня себе. Одна привычка, одна проводимая безрассудно жизнь мирит с таким странным положением. Не может оно укрыться от наблюдателя. Что делается со мною, когда я, пробыв на земле срочное время, исчезаю с лица ее, исчезаю в неизвестности, подобно всем прочим человекам. Способ отшествия моего из земной жизни страшен: он именуется смертью. С понятием о смерти соединено понятие о прекращении существования: но во мне живет убеждение невольное, естественное, что я – бессмертен. Чувствую себя бессмертным: постоянно действую из этого чувства... Человек – тайна для самого себя...». В Священном Писании сказано, что Бог сотворил человека по образу и подобию Своему – по таинственному образу Святой Троицы. По слову преподобного Симеона Нового Богослова Господь есть Отец, Логос и Святой Дух, и образ Божий в человеке – это ум, слово и дух. У святителя Игнатия Брянчанинова мы снова находим эту мысль: образ Бога Троицы в человеке есть ум – образ предвечного Бога Отца, слово – образ предвечного Бога Сына, Слова Божиего, дух – образ предвечного Бога Святого Духа. Из древних подвижников Церкви преподобный Григорий Синаит считал, что в человеке ум, слово и дух есть образ Святой Троицы. Господь сотворил человека, взяв «персть от земли» – материю, и вдохнув в него «дыхание жизни» – живую душу. Святитель Григорий Богослов говорил, что по телесной природе человек – плоть от плоти земли – причастник материального мира, а по духовной природе – «образ и подобие Божества», и душа его имеет ум и свободу, способна мыслить и молиться, творить и созерцать, верить, надеяться и любить.  С религиозным пафосом изумления, святитель Григорий Богослов констатирует необычайную загадочность человека, антиномичность и противоречивость его бытия: «Зритель видимой твари, таиник умосозерцаемой, царь над тем, что на земле, подчиненный Горнему Царству, земной и небесный, временный и бессмертный, видимый и умосозерцаемый, Ангел, который занимает середину между величием и низостью, один и то же есть и дух и плоть… Что это за смешение в нас?.. Как бессмертное срастворено со смертным? Как льюсь я долу и возношусь горе?.. Как мысль и заключена в пределы, и неопределима, и в нас пребывает, и все объемлет в быстроте своего стремления и течения?». Тайна человека стояла не только в центре святоотеческого богословия, но и была одной из ключевых тем поэзии – углубляясь в самого себя и пытаясь познать себя, человек обращался не только к науке, философии и религии, но и к искусству – он поэтически осмысливал и лирически описывал загадочность, двойственность и антиномичность своего существования, что с огромной силой выражено в стихотворениях Тютчева:

О вещая душа моя!
О сердце, полное  тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..

Так ты – жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный,
Как откровение духов…

Пуская страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.

В религиозно-философской лирике Тютчева, черпающей мудрость и вдохновение в Библии и православной вере, не только высказываются святоотеческие мысли о величии человека и его ничтожестве, но и с непревзойденным поэтическим изяществом и афористичностью, выражается основная антиномия человека – он есть существо духовное и чувственное, его душа – жилица двух миров, он – венец всего Божьего творения, созданный по образу и подобию Божиему, но вместе с тем, он есть существо греховное и падшее, его грудь волнуют страсти роковые. Во всей мировой литературе – даже у Софокла, мыслителей эпохи Возрождения и Шекспира – мы не найдем столь возвышенной хвалы в честь человека, как в святоотеческой литературе и в русской поэзии, но там же мы находим самое пламенное обличение греховности и порочности людей, самые грозные пророческие предостережения и изобличения зла, лжи и несправедливости, раздающиеся в катастрофических и почти апокалиптических тонах – не только в сочинениях Григория Богослова, Иоанна Златоуста и Симеона Нового Богослова, но и в стихах русских поэтов – Лермонтова и Тютчева, Некрасова и Надсона. Тайна зла – одна из самых мучительных тем, мучила всех совестливых и мыслящих людей – всех истинных поэтов, философов и богословов, теснейшим образом она связанна с библейским сюжетом о грехопадения трети Ангелов во главе с Люцифером с небес, а затем и первых людей – Адама и Евы, обитавших вЭдемском саду, поддавшихся искушению и ставших рабами греха через отступление от Бога, переплетаясь с темой помрачения нашего разума и затемнения в нас образа Божиего, борьбой добра и зла в сердце каждого человека и всеобщей враждой и разногласием, воцарившимися в мире, она приводит нас к вопросу о нравственном выборе человека, что с особой силой и проникновенностью звучит в стихотворении «Ангел и демон»  – одном из лучших шедевров Майкова:

Подъемлют спор за человека
Два духа мощные: один –
Эдемской двери властелин
И вечный страж ее от века;
Другой – во всем величьи зла,
Владыка сумрачного мира:
Над огненной его порфирой
Горят два огненных крыла.

Но торжество кому ж уступит
В пыли рожденный человек?
Венец ли вечных пальм он купит
Иль чашу временную нег?
Господень Ангел тих и ясен:
Его живит смиренья луч;
Но гордый демон так прекрасен,
Так лучезарен и могуч!

Каждый человек есть свобода и самоопределяющаяся личность, он есть существо, рожденное в пыли – сотворенное из праха земного – материи, он поставлен в ситуацию выбора между добром и злом – Ангелом, призывающем искать горнего – вечного венца, и демоном, искушающим смертных чашей временных нег, дабы они забыли о Боге и вечности, пренебрегли своей душой, жили так, будто не будет ни смерти, ни Страшного Суда. В Нагорной проповеди Христос возвещал, что все мы – бездомные и тоскующие странники, не имеющие места, где можно главу преклонить, лишившиеся своей отчизны – Эдема, наши сердца ранены тоской по Богу, наша жизнь на земле скоротечна, а потому нам надо искать не временных материальных благ, а Царства Небесного и правду его. В христианском сознании тайна человека глубочайшим связана с Богочеловечеством Иисуса Христа, ибо Христос есть Сын  Божий и предвечное Слово Божие и наш Первообраз, Он – Иисус из Назарета, Бог вочеловечившийся – евангельский Богочеловек и наш высочайший идеал. Преподобный Максим Исповедник учил, что человек причастен Божественному Логосу, его душа – духовна, ибо обладает свободной волей и логосом – духовным разумом, уподобляющим человека Богу. Мне вспоминаются строки из трагедии Шекспира «Гамлет» – этого философского и поэтического шедевра, где мы находим не только горестные мысли о ничтожности, порочности и смертности человека, но богословский гимн его величию, как созданию, сотворенному по образу Бога: «Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! В поступках как близок к Ангелу! В воззрениях как близок к Богу! Краса вселенной! Венец всего живущего!». В Священном Писании сказано, что Господь сотворил человека разумным, от Него знание и разум, Он – источник премудрости. В книге Иова возвышенно провозглашается – все проницает разум Всевышнего – все на небе и на земле, и преисподняя обнажена пред Ним, но премудрость Божия – таинственна и сокровенна:  «Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена» (Иов. 28:21). Господь «премудр сердцем и могуч силою, кто восставал против Него и оставался в покое? Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу – и не взойдет, и на звезды налагает печать» (Иов.9:3-7). И пророк Исайя пламенно прославляет премудрость Божию, что выше всех наш мыслей – как небо выше земли, ибо «разум Его неисследим» (Ис.40:28). Вслед за страждущим мудрецом Иовом и пророком Исайей, апостол Павел будет проповедовать, что Сын Божий, Иисус Христос распятый и воскресший – это Ипостасная Премудрость и Сила Божия, веру в Него – для иудеев соблазн, а для эллинов безумие, а мудрость мира сего – безумие в очах Всевышнего. Библейская философия – книга Иова и Псалтырь Давида, притчи Соломона и Песнь Песней – чрезвычайно поэтична, это религиозная философия и в основе ее – Божественное Откровение и молитва, таинственный и сокровенный опыт Богообщения. Сам Господь говорил с Моисеем, Иовом и пророками на языке высокой поэзии – на этом языке изъясняются все библейские мудрецы, это священный язык Ветхого Завета и Нового Завета, язык апостольской проповеди и Церкви, ее молитв и богослужений.  Великий русский писатель Ф.М. Достоевский проницательно заметил, что «поэт в порыве вдохновения разгадывает Бога, следовательно, исполняет назначение философа». Самые глубокие и сильные строки о сущности и загадке времени принадлежат не Платону-философу, изрекшему – «время есть текучий образ вечности», а Платону-поэту, провозглашающему – «время всесильно: порой изменяют немногие годы имя и образ вещей, их естество и судьбу». Человек есть одухотворенное существо, он призван философствовать и молиться, но зачастую ум его сталкивается с неразрешимыми тайнами, мучающими душу – с тайнами жизни и смерти, добра и зла, времени и вечности, а самая великая, грандиозная и непостижимая тайна – это Сам Бог, Который «сделал мрак покрывалом Своим» (Пс.17:12). Немецкий философ Кант обратил внимание, что есть метафизические вопросы неразрешимые для ума человеческого, привыкшего мыслить через призму пространства, времени и причинно-следственных связей – вопрос о бытии Бога и теодицее, вопрос о свободе и назначении человека, о том, на что такое вечность и на что мы можем надеяться – что ожидает нас после смерти. Если ум первозданного Адама был духовен, его познание – было созерцанием, то после грехопадения ум человека духовно деградировал – возникло дискурсивное, логическое и рациональное мышление, и оно не может постичь глубочайших Божьих тайн. По мысли преподобного Иоанна Дамаскина ум человека обладал врожденным знанием Бога, духовной способностью постигать суть вещей, но извращенный грехом ум потерял духовное знание, утратил мудрость и созерцание. Но и после грехопадения человек есть существо разумное, он способен мыслить – интуитивно и аналитически, созерцательно и дискурсивно-логически, экзистенциально и диалектически. С грустью мудреца и искренностью исповедника, с вдохновением апостола и проницательностью пророка человек способен размышлять о добре и зле, жизни и смерти, красоте и безобразии, времени и вечности, духе и материи, возносить свою творческую мысль к Богу – богословствовать: философствовать о Боге и молиться Богу. По слову святителя Григория Богослова философия – это высочайшее искусство – поучение в премудрости Божией, упражнение ума в Священном Писании, ее цель – познание самого себя и Всевышнего: «Непрестанно созидай ум свой в храм Богу, чтобы внутри своего сердца иметь невещественную опору – Царя. Познай самого себя, из чего и каким сотворен ты, доблестный мой, и через сие удобно достигнешь красоты Первообраза». Человек призван размышлять о Боге и величайших тайнах мироздания, о том, что было прежде сотворения вселенной, откуда она возникла и для чего нам дана жизнь, что будет с нами после смерти и что такое вечность. В философской лирике Ивана Бунина, вглядывающегося в звездное небо подобно псалмопевцу Давиду, изумившемуся красоте луны и прославившего Бога, есть изящные строки, свидетельствующие, что и поэт призван быть настоящим мудрецов и молитвенником:

Звездой пылающей, потиром
Земных скорбей, небесных слез
Зачем, о Господи, над миром
Ты бытие мое вознес?

Со времен Платона поэтов делят на два типа: озаренные Богом – творящие по наитию, неистовые (как их называл Сократ в «Диалогах» Платона), и обученные – опирающиеся на поэтику и теорию искусства, но все великие поэты, такие как Данте, Шекспир и Мильтон, соединяли в себе вдохновение от Бога и философскую мудрость, энциклопедическую эрудицию, отточенное веками мастерство в стихосложении. Всякое разделение искусства, философии и религии – искусственно. Все великие поэты являются выдающимися мыслителями, ибо искусство – это сфера духовного творчества, а дух предполагает мышление – интуитивное, философское, созерцательное, и свободу – духовную, творческую, молитвенную. Если мы обратимся к величайшему индийскому мудрецу Шанкаре, то увидим, что его философская рефлексия нашла поэтическую форму выражения как единственно достойную; отсюда и поэтичный язык Упанишад с их тревожной красочностью и меланхоличностью. Немецкий философ Шеллинг говорил, что философия и поэзия – одно, а романтики Новалис и Шелли, считали поэзию – наставницей философии; н самая высшая философия – это христианское богословие – не сухая, схоластическая и академическая теология, а экзистенциальная, молитвенная, выстраданная, обретенная в духовном опыте апостольской веры. Все лучшие произведения поэтического искусства полны глубоких размышлений и интуитивных прозрений, а значит мудрость – это не привилегия одних философов и богословов, но и достояние поэтов, и прежде всего библейских пророков, обладающих боговдохновенным знанием – мудростью от Бога. Если бы поэты не обладали высшей мудростью, не постигали мир духовно и не описывали суть вещей – душ и жизни, смерти и страданий метафорически и символически, а каждый символ и каждая метафора – многогранны по заключенному в них смыслу, то искусствоведение было бы выше искусства, но ни один ученый искусствовед, ни один специалист по творчеству Данте, не обладает мудростью, талантами и проницательностью самого Данте Алигьери. Знаменитый философ и поэт эпохи Возрождения Франческо Петрарка, прославившийся своими сонетами, основной темой которых была – любовь к Лауре, побуждавшая его еще сильней любить Бога, ценивший Цицерона и Платона, но критический относившийся к античной философии в целом, полагал, что между поэзией и богословием существует огромное сходство – они призывают человека познать себя, обратиться к Богу, обличают пороки и окрыляют высокие стремления души. Если же мы обратимся к Джованни Бокаччо – противоречивому поэту, известному не только своим безнравственным «Декамероном», но и любовью к «Божественной Комедии» Данте Алигьери и изящным сонетам Петрарки, то найдем у него глубочайшие рассуждения о связи поэзии и теологии, о высшей миссии поэта – стремиться к вечному, а не бренному, внушить возвышенные помыслы людям и направить их умы и сердца к Богу. Можно конечно вспомнить критическую тираду святителя Игнатия Брянчанинова о державинской оде «Бог», но его острое противопоставление Церкви и искусства, творческой свободы и священных заветов Евангелия совершенно искусственно и неоправданно, порождено духовно-эстетическим нечувствием ума и сердца, пренебрежением к таланту богословствующего поэта, монашеским презрением к «светским» поэтам, писателям и мыслителям. Святой Дух – третья Ипостась Святой Троицы, животворящий Бог Освятитель, дышит, где хочет, Он действует совершенно свободно и таинственно – за гранью обычной человеческой логики – житейской, аристотелевской, диалектической, но Дух Божий есть источник всех даров и талантов, Он отмечает Своих избранников таинственной печатью даров – пророчества и мудрости, знаний и чудотворства, и творческими дарами – веяние Святого Духа порой ощущается в неожиданных взлетах мысли, в откровениях и прозрениях ученых и философов, в величайших шедеврах искусства – в элегиях, одах, песнопениях и лирических стихах поэтов, в сонетах и симфониях музыкантов, ибо как сказал А. Майков, «вдохновение – дуновенье Духа Божия!». Надо помнить, что без творчества и свободы духовная жизнь Церкви и христиан немыслима и невозможна, а творчество – есть Божий дар и задание –  особая миссия для человека. Святое вдохновение от Духа Божиего, назначение человека – творческое, а без творчества и свободы наша духовная оскудевает и угасает, и наша святая Церковь, слагающая Псалтырь и гимны, возвышенно богословствующая, тем самым лишается бесценных даров Святого Духа. В религиозной лирике Псалтыря и книгах пророков, в молитвах святых отцов Церкви – от Ефрема Сирина, Симеона Нового Богослова до Силуана Афонского мы находим словесное выражение их духовного опыты общения с Богом, изречение тайн будущего века. Духовный опыт подвижников и молитвенников Церкви, их философские размышления и церковные гимны изумляют не только своей богословской мудростью, но и поэтической красотой. Изучая церковную поэзию – Псалмы Давида и песнопения преподобного Ефрема Сирина, Отче наш и Иисусову молитву, гимны и песнопения Церкви, ее молитвы, раздающиеся во время богослужения под сводами храмов, мы глубже познаем нашу веру.  Для христианского поэта, философа и богослова невозможно согласиться с мыслью Т.А. Кошемчук, гласящей, что отношения поэта с музой – «отношения скорее душевные, чем духовные, в них нет грозного духа преодоления онтологической пропасти между Творцом и человеком», напротив, для всех великих поэтов – от Данте и Шекспира до Лермонтова, Тютчева и Фета – муза есть нетленная богиня с венцом из звезд, она – вестница Божья, нисходящая с небес и вдохновляющая поэта, художника и музыканта, она открывает ему истины и укрощает бурю его страстей, дарит душевный покой и наполняет сердце восторгом, возносит душу в небесные просторы и зовет к самоотречению и подвигу по имя высшего, по слову Пушкина, она должна быть послушна Божьему веленью и перед ней поэт, согласно благовестию Фета, в трепете стоит коленопреклоненный, приемля через нее посланные Богом дары и откровения. В стихотворении Тютчева «Поэзия» муза описывается как посланница Божия, она нисходит с небесных высот – из горнего мира – в нашу земную реальность, лежащую во зле и утопающую в стихийном раздоре, вдохновляя человека на творчество и давая ему дышать «божественным огнем», приобщая к красоте и первозданной гармонии Божьего мира:

Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с Небес слетает к нам –
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре –
И на бунтующее море
Льет примирительный елей.

Существует глубочайшая связь между искусством и религией, ибо истоки духовой культуры – религиозны. Человек есть существо религиозное, религия – это духовная связь с Богом, она существовала со времен сотворения Адама. Человек есть образ и подобие Божие, он призван к непосредственному общению с  Творцом, его душа ищет Бога, устремляется к своему Первообразу, как Суламита искала своего Жениха в Песни Песней. Бог ищет нас, Он стучится в двери нашего сердца, как таинственный Странник из Апокалипсиса. Люди приходят к Богу разными путями – через веру предков, философские поиски смысла жизни, через горькую чашу скорбей и искусство. Гоголь назвал высокое искусство – «незримой ступенью к христианству». В сущности это художественная синергия – соработничество человека с Богом Творцом. Бог открывает Себя человеку, и хоть религиозный опыт таинственен и многогранен – по сути своей уникален, ибо уникальна каждая личность, - Господь ищет нашего сердца, ибо истинная религиозность всегда исходит из глубин сердца и духа, она – интимна, сокровенна и неизреченна. Бог есть Сущий и Непостижимый, Он – выше всего чувственного и мыслимого, превыше звездных небес и духовного мира, Он есть тайна всех тайн, и религиозный опыт – мистичен и апофатичен. В притче Иисуса Христа о блудном сыне религия – это путь падшего человека к Богу, возвращение к своему Небесному Отцу – через акт веры и покаяния, ибо покаяние – осознание своей греховности и своего окаянства, сокрушение сердца и скорбь духа, плач о грехах и поиск Бога – Спасителя, есть адомантово основание и сердцевина нашей религиозной жизни, а цель веры – движение к Богу, ибо только Он может вернуть грешникам потерянную красоту непорочных лилий. Духовное основание религиозной веры – это личный религиозный опыт человека, а его источник – восприятие Божественного Откровения. С точки зрения христианства религия – это вера в библейского Бога, в Святую Троицу, в Бога пророков и Откровения, а не в Бога ученых и философов – абстрактный мировой разум или мировой дух. Религиозный человек ищет молитвенного общения со Всевышним, в духовном опыте веры для него драгоценнее всего любовь Божия, в то время как воображаемый Абсолют верующих рационалистов лишен сердца и не способен любить, что прекрасно демонстрируют деизм и философские системы Спинозы, Фихте и Гегеля. Вся литургическая поэзия Церкви создана для того, чтобы звучать в священном пространстве храма и заключать в слова невообразимой проникающей силы высочайшие истины нравственного и догматического богословия, запечатлеть в памяти верующих сюжеты Священного Писания и научить их мыслить богословски. Обратимся к строкам воскресного тропаря 3 гласа «Да вселятся небесная»: «Да веселятся на небесах, да радуются на земле! Ибо явил могущество мышцы Своей Господь: попрал Он смертью смерть, первенцем из мертвых стал, из чрева адского вывел нас и даровал миру великую милость». В богослужебных молитвах каждое слово отличается глубиной библейской мудрости: могущество мышцы Господней – образ всемогущества Божиего, восходящий к Псалтырю; попрал Он смертью смерть – знак окончательной победы Христа на Голгофе над смертью и Адом – в иконографии воскресший Спаситель встает на грудь змея – смерти, и на сокрушенные врата Ада; эти слова имеют еще и эсхатологический смысл – Бог смерти не сотворил, она вошла в мир после грехопадения Адама и после свершения времен смерть истребится как последний враг Царства Небесного, где нет времени, смерти и скорби; Христос есть первенец из мертвых как говорится в посланиях апостола Павла и в Апокалипсисе, и все мы призваны воскреснуть уже для нетленной и вечной жизни,  ибо если Христос не воскрес, то и вера наша тщетна и мы – самые несчастные из всех людей, потому что обманулись в Боге; Христос – Победитель Ада, Он извел оттуда все души, откликнувшиеся на Его проповедь и даровал вселенной великую милость – в эсхатологической перспективе вся тварь освободиться от власти тления и смерти, чтобы унаследовать Царство Божие, ибо для Вседержителя драгоценна каждая звезда, мерцающая на небе, каждая птица небесная и каждый цветок, не говоря уже о каждом человеке, ради искупления грехов и спасения которого, Христос был распят и пролилась Его святая кровь. В «Херувимской песни» с ее углубленным молитвенным сосредоточением возвещается о наивысшем назначении поэта и богослова – носить Бога как многоочие Херувимы в сердце и всей жизни и воспевать Ему «трисвятую песнь» как шестикрылые Серафимы из книги пророка Исайи – совершать высшее служение Творцу вместе с самыми близкими Ему ангельскими силами, оставляя всякое житейское попечение – всякое помышление о суетном и бренном: «Таинственно изображая Херувимов и Животворящей Троицы трисвятую песнь с ними вместе воспевая, оставим теперь все житейские заботы». В молитвенных обращениях к Богородице и Ее благоговейном почитании как более чтимой, чем Херувимы и несравненно превосходящей славой Серафимов, поэтически выражается богословское учение о Святой Деве Марии: Она – храм, вместивший невместимого Бога – Того, Кого не вмещал звездный мир, все просторы земли и бездны морские, вездесущего Вседержителя; неопалимая купина – в Пятикнижие сказано, что Господь открылся Моисею как Сущий, воззвав из горящего и несгорающего куста – в мариологическом плане – несгорающий куст есть плоть Девы Марии, выдержавшая небесный огонь присутствия Божиего и сохранившая девственность и после рождения Богомладенца. В церковной поэзии Богородица есть лествица, которую видел Иаков – Христос сошел через Нее в земной мир – Бог воплотился; Она – огненный столп, идущий в пустыне и Ковчег Завета, хранящий скрижали Моисеевы – Слово Божие. Все чудеса Ветхого Завета пророчествуют не только о Христе Спасителе, но и о Ней – «Споручнице грешных» и «Взыскании погибших», «Всех скорбящих радости» и «Умягчении злых сердец», ведь Она – милосердная Молитвенница за весь мир и за каждую душу, Защитница самого падшего, но кающегося грешника на Суде Господнем, в Ее мольбах – утоление печалей скорбящих и надежда всех отчаявшихся. Святитель Феофан Затворник говорил, что признак истинной христианской жизни – молитвенное призывание Пресвятой Богородицы. Это молитвенное воззвание великолепно выражено в поэтической молитве М.Ю. Лермонтова, обращающегося к Божьей Матери – «теплой Заступнице мира холодного», а через Нее и к Ее Сыну и Небесному Заступнику всего рода человеческого и каждого отдельного человека – к Иисусу Христу:

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего Ангела душу прекрасную.

Священник, ученый, поэт и богослов о. Павел Флоренский писал, что культура имеет религиозное происхождение, она произошла из религиозного культа – богослужения. В древние времена музыка, поэзия и изобразительное искусство были неразрывно связаны с религией. Вся духовная жизнь человека и его религиозно-культурное творчество движется любовью и стремлением к Богу, исканием непреходящей и вечной красоты, тоской по утраченному Раю, а высшее назначение творчества – свободное служение Всевышнему. В русской поэзии эту вечную истину изящно выразил А.С. Пушкин – «веленью Божию, о Муза, будь послушна»; и еще более вдохновенно в словах Бога, обращенных к пророку – «исполнись волею Моей и, обходя моря и земли глаголом жги сердца людей». Библейский Бог есть Творец, и человек, созданный по образу Божиему, наделен творческими дарами и талантами. Бог создал мир из ничего, а человек творит из уже созданного Всевышним материала, он – возделывает сад жизни, преображает и одухотворяет мир. Человек есть творец, он соучастник Божьего дела, и смысл творчества – исполнять святую волю Божию, делать мир еще более прекрасным и величественным, ибо весь вир – видимый и невидимый создан как дивный храм Господень. Гоголь считал, что искусство есть примирение с жизнью, иные полагали, что смысл искусства сугубо эстетический – украшение нашего мира и обыденной жизни, но истинное назначение искусства – это духовное преображение личности, вселенной и жизни. По слову преподобного Максима Исповедника человек есть существо духовное и чувственное, он – на грани двух миров, творческий посредник между Богом и миром, его ум, сердце и воля восходят за грань материальной вселенной к Творцу. Господь велик в Своих созданиях, Его всезнающий ум – неисследимая бездна творческой премудрости, благодатным наитием Святого Духа Он озаряет души поэтов и художников, ученых и мудрецов, от Него – дарования и мудрость, таланты и вдохновение. В религиозном смысле творчество – это уподобление Богу, путь к духовному совершенству, а творец – священнослужитель, употребляющий свои таланты во славу Божию. Всей свой жизнью и каждым творческим актом человек призван служить Богу, а без веры в Бога, без  молитвы и аскезы, в отрыве от Церкви и ее литургической жизни искусство погибает, а человек духовно деградирует. Но человек есть свободная и самоопределяющаяся личность, он может использовать ум, таланты и свободу, как в добрых целях, так и в злых – служить Богу, или отвергнуть свою священную миссию и избрать путь эгоистического самоутверждения – нравственной ереси эстетического нарциссизма. Всем поэтам надо помнить мудрые слова Державина: «Величие, блеск и слава сего мира проходят; но правда, гремящая во псалмопениях славословие Всевышнему, пребывает и пребудет вовеки!» В искусстве есть величайшие соблазны – эстетические чувства, душевные волнения и экзальтированные восторги несовместимы с духовным трезвением, аскетическим подвигом, созерцанием и молитвой. Существует эстетический разврат ума, сердца и воображения, а эстетическое наслаждение может сделать самоцелью – превратиться в кумир, что противно вере в Бога и евангельской нравственности. Если церковное искусство отражает духовный опыт молитвенников и подвижников Церкви, прошедших через суровую школу аскезы, участвующих в таинствах и богослужениях, воюющих со страстями, стремящихся к непрестанной молитве и исполнению заповедей Евангелия, то мирской искусство – отражает эмоциональную и интеллектуальную жизнь художника и поэта, его эстетический опыт и художественное видение мира, которое может быть замутнено страстями и пороками, противоречить истинам Божественного Откровения и кощунственно отрицать церковную веру, мораль и догматику. Искусство может быть направлено на служение Богу и поиск вечной красоты, черпать вдохновение в священных книгах Библии – в книге Иова, Псалтыре и четырех Евангелиях, в богослужениях Церкви, в духовном опыте и писаниях ее мудрецов, а может стать для человека запретным плодом, золотой чашей с вином, отравленным ядом, и привести его к духовной гибели, вот почему всем поэтам, художникам, музыкантам и философам необходима аскеза творчества. Библейский мудрец Екклесиаст предостерегал: вся мудрость и все знания, вдохновение и слава – ничто без Бога, ибо человек призван искать не только даров Божиих – мудрость, вдохновение и таланты, но прежде всего – Самого Бога, Он – наивысшая цель. В Новом Завете сказано, что Бог есть Дух и Любовь, и человек, сотворенный по образу Божиему – существо духовное, он есть свободная и творческая личность, способная любить, молиться и созерцать. Тайна образа Божиего в человеке есть дух и любовь. Духовность в христианском смысле – это благодатное действие Духа Святого в человеке, умение жить по заповедям Евангелия, любовь к мудрости, а высшая Премудрость – это Бог. Для христианина вне религиозной жизни – молитвенного общения с Богом, участия в таинствах и богослужениях Церкви, борьбы со страстями, исполнения заповедей и Богопознания – нет, и не может быть никакой духовности. Вся жизнь святых Церкви была пронизана таинственным действием Святого Духа, они – истинные подвижники и мудрецы. В отрыве от своих религиозных истоков искусство есть суррогат духовности, как плотские утехи и романтическая влюбленность – суррогат любви, которая сильнее смерти, она всегда целомудренна и духовна, жертвенна и возвышенна. Бог есть Любовь и тайна сотворения мира – это акт любви Творца, Его любовь дала всему жизнь, от любви Божией – все прекрасное в мире и человеке. В конце «Божественной Комедии» Данте Алигьери вдохновенно скажет, что любовь Божия «звездами, луной и солнцем правит», она – источник вечного счастья и небесного блаженства, в ней – полнота жизни. Все самое прекрасное и величественное в поэзии и литературе, музыке и живописи создано благодаря любви к Богу или любви к возлюбленной, и есть исполнение двух евангельских заповедей. В русской религиозной лирике есть произведение непревзойденное по силе и глубине религиозного чувства, каждая строка которого дышит искренностью, мольбой о самом главном для всех христиан – о любви к Богу и ближнему:

Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердую волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.
Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью –
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить.

По учению святых отцов Церкви человек есть существо словесное, одаренное Всевышним даром слова. В Библии Сам Господь именуется Словом: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин.1:1). На страницах Псалтыря возвещается: «Словом Господа сотворены небеса и Духом уст Его все воинство их» (Пс. 32:6). Творец создал мир из ничего через Слово, ибо Слово – это творческая сила Божия. В Новом Завете Сын Божий, Иисус Христос назван Словом – Божественный Логосом. По выражению апостола Павла Он – предвечная Премудрость и Сила Божия, через Него все начало быть, ибо Слово Божие – источник жизни. В Новом Завете говорится, что Слово Божие воплотилось – Сын Божий стал Сыном Человеческим, в мир пришел Богочеловек Иисус Христос – обещанный Мессия. По мысли святителя Григория Богослова именно логос – ум и слово роднят человека с Богом и Божественным Логосом, они даны человеку для познания Бога и восхваления Его величия и премудрости, мудрость же – светильник праведной жизни. В книге Бытия рассказывается, как Господь привел всех зверей и птиц к человеку, и он нарекал их всех именами. В Священном Писании имя символизирует мистическую связь человека и живого создания с метафизическим  миром, оно есть откровение о его духовной сущности. В Новом Завете сказано, что имя спасенных будет записано Богом в книге жизни, а имя избравших путь греха и погибели – вычеркнуто из нее. Ум первозданного Адама был духовен и проницал сущность вещей. Господь наделил человека великим творческим даром – это дар устремления к Богу и предстояния Ему, и способность нарекать – постигать и характеризовать сущность всего сущего в видимой вселенной. Господь есть Творец мира, и человек – творческое создание. Первозданный Адам был царем вселенной, он – великий мудрец и вдохновенный песнописец, одаренный поэтическим даром выражать в словах и звуках то, что он воочию созерцает своим духовным взором, а значит, высшее назначение человека – любить, молиться, петь – быть арфою живой. Весь сотворенный Богом земной мир – великолепная арфа и грандиозная лира, но чтобы она зазвучала и струны ее издали молитвенные звуки, обращенные к Богу, нужен поэт и музыкант – человек, который виртуозно исполнит гимн творенья и вознесет к Всевышнему молитву от лица всего видимого мира – от лица всей вселенной, даруя ей язык и воспевая славу Божию, как писал в своем стихотворении «Поэт» А.С. Хомяков:

Все звезды в новый путь стремились,
Рассеяв вековую мглу,
Все звезды жизнью веселились
И пели Божию хвалу.
Никем не знанные лета,
Земля катилася немая,
Небес веселых слепота.
Она без песен петь вершила,
Без песен в путь текла опять,
И на устах ее лежала
Молчанья строгого печать.
Кто даст ей голос? – Луч небесный
На перси смертного упал;
И смертного покров телесный
Жильца бессмертного принял.
Он к небу взор возвел спокойный,
И к Богу гимн в душе возник;
И дал земле он голос стройный,
Творенью мертвому язык.

Велика роль слова в религиозной жизни – через слово пророки возвещали волю Всевышнего, а апостолы проповедовали о Спасителе, искуплении грехов мира и Его победе над смертью и Адом. Все богослужения и таинства в Церкви свершаются через слово, в священных словах молитв таинственно действует сила Святого Духа, изливающаяся в сердце и просвещающая ум молящегося. Господь открывал Себя человеку, Он влагал слово Свое в сердца и уста пророков, апостолов и евангелистов, которые силой Святого Духа написали книги Библии. Священное Писание – источник наших знаний о Боге, оно – боговдохновенно и есть Слово Божие. Бог дает знание о Себя, Он делает человека мудрецом и богословом, просвещает его светом Истины. Христианское богословие – это религиозная философия высшей пробы, духовная мудрость, которую Господь Сам влагает в сердце человека, и потому речь истинного богослова – это речь исходящая из сердца, как из сокровенного источника. Существует три аспекта богословия: это Слово Бога о Себе – Откровение, слово мудреца о Боге – догматика, слово человека к Богу – молитва. Истинные богословы Церкви – это пророки и апостолы, а также ее святые отцы – великие подвижники, мудрецы и молитвенники, всю жизнь свою отдавшие борьбе со страстями и духовному совершенствованию, исполненные благодати Святого Духа, имеющие духовный опыт Богообщения. В основе Богопознания лежит – Божественное Откровение и личный духовный опыт, ибо богословие не есть отвлеченное знание о Боге, но есть духовное знание Бога и молитвенное общение с Богом. Высочайшее Богопознание возможно только в Церкви, через молитву и борьбу со страстями, участие в святых таинствах, изучение Священного Писания и святоотеческой литературы. Без благодати Святого Духа невозможно созерцать Бога и познать Его таким, каков Он есть, невозможно правильно понять слов Священного Писания. Нельзя рационально расшифровать тексты Священного Писания и понять глубины христианской веры без благодати Святого Духа, как пытались это сделать древние гностики, горделиво и надменно мнящие себя элитарными христианами, а свою эклектическую философию – духовной мудростью, или как это пытаются ныне сделать оккультисты нашего времени – эзотерики, теософы, антропософы и последователи Агни-йоги. Преподобный Силуан Афонский проникновенно писал: «Написанное Святым Духом познается только Святым Духом». В религиозном акте веры дух направлен к Богу, сердце ищет Его с любовью, душа взывает к Спасителю с покаянием. Вера преображает разум человека и углубляет его мышление, возносит ум к Богу, претворяет мысль в молитву. Лев Шестов сетовал на то, что философская метафизика абстрактна, а не экзистенциальна, ее логика противна Библии и ее выспренней поэтике, заражена рационализмом. Но существует религиозная метафизика, которая ищет Бога Авраама, Исаака и Иакова, а не Бога ученых и философов, взыскует бессмертия и свободы, исходит из Божественного Откровения и духовного опыта веры. Человек обращается к Священному Писанию, учению Церкви и духовному опыту ее подвижников, чтобы понять смысл своей жизни, найти ответ на религиозно-философский вопрос – «зачем жить?», и духовно-нравственный вопрос – «как жить?» Философия есть любовь к мудрости и поиск Истины, но вся мудрость у Бога и слова Его – истинны, а христианское богословие – это философия высочайшей пробы. Познание Бога невозможно без молитвы, молитва же, идущая из сокровенных глубин души – искренняя и сердечная, лишенная искусственных изысков и риторики, основана на любви к Творцу, а без любви невозможно и поэтическое искусство. В основе религиозной жизни христианина лежит любовь к Богу, сердечное созерцание и чуткая совесть, а без всего этого даже самое ученейшее богословие и догматически верная проповедь, будут лишены искренности и глубины веры. Религиозный мыслитель Иван Ильин справедливо утверждал, что вера – это самое таинственное и драгоценное достояние души, она – залог нашего спасения и нравственных добродетелей, семя духовной мудрости и целомудрия. С христианской точки зрения вера – это не только признание бытия Божиего, но и верность Его заповедям. Надо не только верить в Бога, но и верить Богу – исповедовать Его Откровение как высочайшую и абсолютную Истину, быть верным Его слову – духовным аксиомам веры. Религиозная жизнь – это тайна духовного опыта личности, но опыт веры не субъективен, ибо христианин усваивает духовный опыт всей Церкви – внимает слову пророков и апостолов, читает священные книги Библии, руководствуется в их толковании учением святых отцов Церкви, участвует в богослужениях. Некогда философ чувства и веры Якоби сказал о себе: «По вероисповеданию я – христианин, а по своему уму – язычник». Но Господь ищет всецелой верности человека, как нашего сердца – в любви к Нему, нашей воли – в исполнении святых заповедей Евангелия, так и нашего ума – в постижении Божьих тайн и незыблемых истин веры. Священные догматы Церкви – это не абстрактные философские умозаключения, а богооткровенные истины веры, содержащиеся в Божественном Откровении и богословски сформулированные на Вселенских Соборах Православной Церкви. Если вера в Бога и любовь к Нему освящает наше сердце, а исполнение заповедей – нашу волю, то постижение догматического богословия Церкви и верность этим истинам – духовно просвещают наш ум, научают нас богомыслию и духовной молитве, учат правильному представлению о Боге, человеке и вселенной, о жизни и смерти, времени и вечности, грехе и искуплении, рабстве и свободе. Если человек не исповедует догмат о Святой Троице и не верит в то, что Бог есть Любовь, то он никогда не научится евангельской любви к Богу, ближним и врагам. Не понимая догматическое учение Церкви, человек никогда не обретет духовную цельность религиозной веры, будет несчастным и раздвоенным существом – ум его будет в разладе с верой, а мысль – с сердцем, и он обречет себя на вечные сомнения и колебания в вере. Догматы дают верное знание о Боге, они воцерковляют ум человека, учат его христианскому образу мысли, без которого невозможен христианский образ жизни. Догматическое богословие святой Церкви глубочайшим образом связано с ее нравственным учением – с евангельскими заповедями и христианской этикой. Если мы обратимся к Библии, то будем поражены глубиной ее мудрости и духовной мощью, лирической силой и пронзительной исповедальностью творцов Ветхого и Нового Заветов. В сравнении с этой Святейшей Книгой меркнут все сочинения поэтов, ученых и философов. Библия от Бога и дана миру Богом через Его пророков и апостолов. Но библейские мудрецы не думали о красоте слога – художественная обработка Слова Божиего кощунственна. Чем человек может украсить Божественное Откровение, если наш Господь – венец всех совершенств и Творец красоты? Однако, язык Библии высоко поэтичен, и здесь тайна – Бог говорит с нами на языке священной поэзии, и пророки и апостолы – от Моисея, Иова, Давида и Соломона до Иоанна и Павла, просвещенные Духом Божиим и получившие от Него мудрость и знания, начинают говорить и писать поэтически. Поэтический язык ближе к логосу – языку духа и религиозной веры, языку молитв и созерцаний, чем обычные прозаические языки. Высокий язык Псалтыря, Евангелия и книг пророческих учит человека мыслить духовно и общаться с Богом, поэтическое искусство помогает выразить духовную сущность образно и символически, на языке притч и метафор. Язык Библии – это язык не рассудка, а сердца, он затрагивает самые сокровенные струны души, напоминает человеку о потерянном Рае, настраивает его душу на молитву – Богообщение. Когда я открываю книгу Иова или читаю писания пророка Исайи, то мою душу всегда потрясает их библейская страстность и исповедальная пронзительность, обнаженность самых глубоких и сокровенных бездн духа и сердца перед Всевышним, в сравнении с которой столь бледными и флегматичными кажутся исповеди Русо и Льва Толстого. Язык сам по себе – великая тайна, и то, что Господь избрал язык поэтический и Библия написана на языке пророков и поэтов, свидетельствует о религиозной миссии поэтического искусства. Для преподобного Симеона Нового Богослова возвысившего богословие до боговдохновенного поэтического искусства, и постигшего высшее назначение поэзии – стать вдохновенным богословием, ибо мудрость и вдохновение, знания и красота – все от Бога и даны человеку, чтобы познавать Бога и прославлять Его, поэзия была языком богословия, а богословие – молитвенной поэмой о Боге, гимном и песнью во славу Всевышнего. Книги Библии изумляют не только глубиной богословской мысли, но и художественной гениальностью, как драгоценный бриллиант, отшлифованный до Божьего блеска, таящий метафизический смысл и сверкающий в веках истории, поражающий Божьей силой и мудростью, превосходящей все сочинения философов, книжников и мудрецов мира сего. Священное Писание – это непревзойденный образец религиозной лирики и философской поэзии, осененной глубокой мудростью, искренней и пламенной религиозностью, вдохновляющей всех церковных поэтов, христианских философов и богословов. Во многих книгах Библии – в книге Иова, Псалтыре и Песни Песней мы созерцаем драгоценные жемчужины глубочайшего богословия, облаченного в поэтические формы, Божественного Откровения, изреченного на лирическом языке. Послания апостола Павла, изумляющие читателя вдохновенностью и исповедальностью, огненной религиозностью, возвышенным слогом и мудростью, превосходящей мудрость Сократа, Платона и Аристотеля – это новозаветные богословские поэмы. Общеизвестно, что преподобный Ефрем Сирин избрал поэтическое искусство как изящное оружие в борьбе с гностической ересью Вардесана и иными лжеучениями. Церковный язык – это язык молитв и богослужений, книг Священного Писания, где высочайшее богословие изложено на языке совершенной поэзии; это язык богослужебных напевов и литургических канонов, язык проповедей и евангельских притч. Священный язык Церкви – это язык Божественной Литургии и богослужебных текстов, язык книги Иова и Псалтыря, Евангелия и Апокалипсиса, язык монастырей и скитов, молитвенников и проповедников Слова Божиего, язык высоко поэтический, далекий от мирской суеты – от вульгарного, низменного и пошлого языка улиц и базара, современных школ и университетов, возвышающийся над нашей обыденной жизнью и свидетельствующий об ином мире – о духовных реалиях метафизического мира. Мы знаем из Евангелия, что Христос изъяснялся притчами, а притчи – это язык мудрецов, образная и поэтическая речь, издавна передающая духовную мудрость и нравственное поучение, философскую тайну, о которой нужно глубоко размышлять. Когда апостол Иоанн Богослов сказал, что Бог есть Любовь, что Он любит нас и весь сотворенный мир, ждет от нас ответной любви, то его слова – образец высокой религиозной поэзии. Богословие – это духовное знание о Боге, а поэзия – язык богословия, не сухого академического богословия – схоластики, а духовно-опытного богословия святых отцов Церкви. Апостол Иоанн Богослов говорит, что любовь есть вершина Богопознания и совершенное познание Бога – Бог познается любовью, она – венец всех совершенств, залог безгрешности и бесстрастия, и вся жизнь христианина есть стяжение любви Божией. Во всех книгах Библии – в книге Иова, Псалтыре, Песни Песней, писаниях пророческих и в Новом Завете сказано, что наивысшая ступень христианского Богообщения – это бескорыстная, жертвенная и духовная любовь к Богу. Преподобный Иоанн Дамаскин изрек мудрую мысль о Боге – она есть основа апофатического богословия: Бог существует, но нельзя сказать, что Он есть по Существу, ибо любовь, мудрость, могущество и благость – предвечные Его энергии, Он же – есть Сущий и Непостижимый, пребывающий превыше всего материального и духовного. Святой Дионисий Ареопагит писал, что Бог абсолютно непостижим в Сущности Своей, но дает познать нам Свою премудрость и любовь, Свое могущество и благость, Сам же Он неуловим для мысли, за гранью всякого познания. Среди всех русских поэтов, быть может, с наибольшей лирической мощью и священным вдохновением пророков, с художественным блеском и молитвенной силой величие и непостижимость библейского Бога воспел Державин в своей величественной оде «Бог»:

Неизъяснимый, Непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображения бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной радости теряться
И благодарны слезы лить.

Католический богослов и немецкий мистик эпохи Средневековья Мейстер Экхарт утверждал в своих «Духовных проповедях и рассуждениях»: Бог неизречен и совершенен, мы ничего не можем изречь о Его Сущности, и Он есть самое Совершенное, что мы можем помыслить. В этих словах чувствуется схоластический привкус – рационализм проник в сферу Богопознания, а ведь еще Плотин вдохновенно писал, что Божество превыше мысли и бытия, а значит – нельзя помыслить совершенство Бога и логически доказать Его бытие. Следует сказать иное –  Бог настолько совершенен, что мы не в силах помыслить Его совершенство, ибо все наши представления о Его мудрости, любви, могуществе и красоте – лишь бледные тени в сравнении с Абсолютным Божеством. Но как изречь тайну любви Божией и поведать о том, что непостижимо для ума и неизреченно? По мысли древнегреческого мудреца Платона поэтическое искусство дано человеку, чтобы он научился говорить о невыразимом – о Боге и любви, о духовном мире и красоте, о жизни и смерти. Святитель Григорий Богослов говорил, что премудрость Всевышнего сокровенна и глубока, и тайны Божии столь многочисленны, что наш ум не может их постичь, а язык изречь их во всем величии. Священное Писание написано мерной речью поэтов, ибо поэтический язык более возвышен и более мощно воздействует на душу слушателя и читателя, как драгоценный камень – сверкающий бриллиант, он имеет много смысловых граней: буквальный, аллегорический, нравственный и анагогический уровни смыслов. Святитель Григорий Богослов – этот возвышенный мудрец святой Церкви, обладал не только колоссальными богословскими знаниями, но и блестящим литературным стилем как Гомер, изумительными поэтическими дарованиями; он соединил в себе высокую интеллектуальную культуру и  любовь к изящным искусствам, ученость философа и священное вдохновение пророков и поэтов, диалектическую тонкость мысли Сократа с лирической задушевностью Псалтыря, сердечность Иова с ораторским красноречием Цицерона, скорбные элегические раздумья о неизбежной смерти и страданиях, выпадающих на долю несчастного человека с пламенными молитвами и благоговейными мыслями о любви и всемогуществе Создателя. Человек есть образ и подобие Божие, он – словесное существо, через слово он мыслит и постигает тайны всего сущего, изливает свою душу на исповеди и обращается к Богу в молитве. Святая Церковь учит, что к чтению Священного Писания человек должен приступать с молитвой, всецело обращая ум и сердце к Богу. Молитва – это крылья, возносящие душу к Богу, она – таинство общения с Творцом и преображения личности, зеркало духовной жизни человека и библейская стезя самопознания. В молитве человек познает Бога таким, каков Он есть – он познает любовь Божию, Его премудрость и всемогущество, постигает замысел Всевышнего о себе, и осознает свою греховность, ибо падший человек есть смертное и греховное создание. Молитва есть обращенность души к Богу, интимная беседа ума с Создателем, предстояние Всевышнему, занятие Ангелов, наставница Богопознания, самораскрытие сердца Богу – искренняя молитва имеет глубоко исповедальный характер. В молитве человек обращается к Богу и приближается к Нему, пребывает наедине с Ним и духовно познает Его. Молитва исходит из самых сокровенных глубин сердца, она – сердце религиозной жизни, без нее колеблются духовные основы жизни, душа закрывается от Бога и отпадает от Него. Молитва предполагает искренность сердца, это ее священное средоточие, ибо без искренности нет исповеди и покаяния, нет веры и любви. В религиозном смысле искренность – это жизнь сердца и духовная сила веры, она – хранительница совести и чести, без нее извращаются понятия о добре и зле, и становится невозможной нравственность, а молитва из священной песни сердца превращается в фальшивый аккорд лицемерной и изолгавшейся души. По слову святителя Иоанна Златоуста обращаться к Богу в молитве надо с искренней душой – от всего сердца, ибо Он ближе всех к нам, мы везде предстоим Богу, Он зрит все – все наши слова и помыслы, дела и намерения. Вся сущность религии заключается в молитве – в таинственном общении с Богом, а молитва – это новая, духовно обновленная и целостная жизнь души, без нее человек обречен на духовное падение, подобно тому, как молния низвергается с неба. Христос развенчал фарисейство – внешнее благочестие при внутренне порочности души, ибо Богу противно лицемерие, ложь – предательство правды Божией, лжец может быть фанатичным, но не может быть искренне религиозным. Молиться Богу можно только из глубины сердца и совести. Из глубин потрясенного скорбями сердца, со вздохом отчаяния к Богу взывали Иов, Давид и Силуан Афонский, и через молитву они обретали утешение в любви Господней. Человек есть духовное существо, а молитва – это дыхание жизни для его души, через нее он может ощутить духовную свободу, вознестись над гнетущей и унизительной жизнью в земном мире – над этой всеплачущей юдолью, ощутить присутствие Божие, а потому молитва – это акт духовный и вдохновенный, творческий и созерцательный, жизнеосмысляющий и покаянный. По слову Пушкина высшее назначение поэта – это молитва: «не для житейского волнения, не для корысти, не для битв, мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв». В молитве человек ощущает дыхание уст Божиих – благодать Святого Духа, утешается от скорбей и укрепляется в вере, разрешает сомнения и находит оправдание надеждам, созерцает мудрость и могущество Создателя и прославляет Его в песнях и гимнах. Молитва – неоскудевающий источник творческого вдохновения для поэтов и художников, философов и мудрецов, а вдохновение – это духовный луч Божий, касающийся человеческого сердца. Господь даровал человеку дивный дар молитвы и человек может всю свою жизнь и каждый творческий акт свой превратить в молитву – молиться как Ломоносов, созерцая красоту северного сияния и прославляя могущество Бога Творца, или как Лермонтов с ландышами у ручья, познав, что наше счастье – в Боге, и устремив свой дух к небесным высям. Высокие истины Божественного Откровения для христианского поэта непререкаемы и священны. Это прекрасно выражают сильные и задушевные строки русского лирика Никитина, поэтически раскрывающие глубину и мощь его религиозных чувств, переживаний и мыслей – измученный тяготами земного существования,  он не теряет надежду на Бога, проливает слезы покаяния и умиления в молитве у подножья Креста и, как и прежде верит в бессмертие души:

Я верю истине святой, -
Святым глаголам Откровенья
О нашей жизни неземной,
И сладко мне во дни страданья
Припоминать порой, в тиши,
Загробное существованье
Неумирающей души.

Для религиозного человека Бог – это священный центр жизни, Он – не абстрактная идея и не воображаемый Абсолют ученых и философов, а живой Бог пророков и Откровения – абсолютно свободная и надмирная Личность. Какая же наиважнейшая мировоззренческая черта отличает религию и христианскую веру от идеалистической философии? В философских системах Бог – это абстрактный мировой дух, но для христианина Бог есть Личность, и верующий не только размышляет о Боге как иной идеалист, но и стремится к личному общению с Богом, испытывает мистическое чувство трепета и благоговения перед Всевышним, не может жизнь без Его любви, боле сильной, чем смерть, более огненной, чем преисподняя. Монахи уходили от мира, отрекались от всего мирского, чтобы обрести величайшее духовное сокровище, ту драгоценную жемчужину, которой обретается Царство Небесное, и это – духовная молитва. Святитель Григорий Богослов писал, что монашество – это искание Бога и Его горнего Царства, а жизнь монаха – устремление к Богу, непрестанное пребывание в молитве, размышление о Боге, смысле жизни, смерти и Страшном Суде. Для того чтобы размышлять о Боге и молиться Богу, читать Священное Писание и книги святых отцов Церкви, древних поэтов и мудрецов, писать богословские трактаты, проповеди и песнопения, вести созерцательную и безмятежную жизнь, монахи уходили в горы и пустыни, искали уединения и безмолвия. Высшая цель монаха – обрести вечное добро – благодать Святого Духа, а его миссия – очистить свое сердце и молиться за весь мир. Высочайший духовный подвиг монаха – молитва за весь мир, за каждую душу – за всех живых, усопших и еще не рожденных, и эта молитва – величайшая жертва самоотречения, подвиг более великий, чем миссионерство и проповедь Евангелия. Чем выше духовная культура монаха и чем ближе он Богу, тем больше он ощущает свою духовную близость к каждому человеку и живому созданию и сильнее чувствует свою ответственность за мир. Вся сущность Евангелия заключена в двух заповедях – любви к Богу и ближним, и монашество – это жизнь, отданная исполнению этих заповедей. В идеале жизнь монаха – это Евангелие в действии. Монах – это молитвенник за мир, его сердце должно быть исполнено любовью ко всем – к каждому живому созданию – любовью не мечтательной и искусственной, а любовью духовной и благодатной, исполненной жертвенности и самоотречения. Преподобный Исаак Сирин – великий подвижник Церкви и учитель молитвы, говорил, что на евангельской высоте духовного подвига монах обретает милующее сердце и сострадает всем живым созданиям – людям, животным, птицам, растениям и даже бесам, объемля весь мир бескорыстной и духовной любовью. Преподобный Силуан Афонский учил, что душа молитвенника чувствует мировую скорбь – всю боль этого мира. Чем больше любовь, тем больше страдание за мир и за каждую душу. Монах ищет счастья не на земле, а в Боге, он жаждет не чувственных наслаждений, а Богообщения. Монах понимает, что земная красота имеет преходящий характер и обратится горстью праха, в то время как небесная красота – духовна, вечна и нетленна. Монах знает, что страсть – это темное влечение извращающее душу, а любовь – обретается победой над страстями, открытостью сердца Богу, духовным преображением личности. В чем сущность монашества? Монашество – это любовь к Богу, искание вечной и небесной красоты, тоска по Царству Небесному, осознает своей греховности и покаяние пред Богом. Для монаха красота – это великая и неизъяснимая тайна, ее истоки духовны, ибо все прекрасное от Бога – от Него красота духовного мира и Ангелов, звезд небесных и заснеженных гор, сверкающих как алмаз на солнце, бескрайних морей и цветущих садов, где поют свои песни птицы. В акафисте «Слава Богу за все» – этой восхитительной молитвенной поэме, митрополит Трифон Туркестанов писал о том, что скоротечная земная красота заставляет звучать сокровенные струны в нашем сердце, пробуждая в душе человека тоску по нетленной красоте духовного мира. В небе, сияющем звездами и сладкозвучной музыке речных вод, в нежных благоухающих цветах и в великолепном зрелище безмятежного заката человек может узреть тень премудрости и величия Создателя, отблеск Его бесконечной любви и несравненной красоты. Если человек хотя бы на мгновение узрит красоту духовного мира, то он всегда будет тосковать по ней, искать ее – вечную красоту за гранью материального мира. Мудрый Платон говорил, что любовь – это стремление к красоте. Если это земная и преходящая красота, то любовь эта – чувственна, но если это небесная и вечная красота, то любовь эта – духовна. Аристотель полагал, что в основе философии – любви к мудрости, лежит изумление. Но если величайшее совершенство – это Бог и от Него вся красота и мудрость, то искание вечной красоты есть любовь к Богу, искание Бога и тоска по Нему, а невыразимое изумление пред Ним – состояние души монаха, для которого высшая драгоценность – молитва, Богообщение, а самая страшная мука и нестерпимая скорбь – богооставленность. Для монаха весь наш падший мир – это темница духа, а страсти – духовные цепи, приковывающие душу ко всему суетному, преходящему и бренному, но христианская вера – духовное освобождение личности. На страницах Нового Завета мы читаем – познаете Истину, и Истина сделает вас свободными, где Дух Господень, там и свобода. Величайшее сокровище монаха – это благодать Святого Духа, она дарует человеку высочайшую свободу и мудрость. Уже древнегреческий философ Гераклит Ефесский говорил, что истинная мудрость заключается не в многообразии знаний – «многознание уму не научает». С христианской точки зрения истинная мудрость – духовно-опытное познание Бога, а не энциклопедическая эрудированность. Для монаха познание Бога более драгоценно, чем знание всех иных вещей, ибо знание Бога есть бесценная жемчужина, духовная мудрость. Монах знает, что без очищения сердца и молитвы нельзя приблизиться к Богу и познать Его. Господь в Своем величии превыше всякого познания и непостижим для ума величайших мудрецов нашего мира и высших Ангелов – Херувимов и Серафимов. В основе религиозной веры христиан и их Богопознания лежит Божественное Откровение. Библейский Бог Сам открывает Себя тем, кто ищет Его, тоскует о Нем, взыскует Истину. Невозможно познать Бога интеллектуальным путем, доказать Его бытие научно или философски. Если Бог есть Дух и Любовь, то и познание основано на любви и духовном восхождении человека к Нему. Надо не доказывать бытие Бога, а жить Богом, не только размышлять о Нем, но и молиться Ему, искать Его всем сердцем, душою и разумением. Святые отцы Церкви описывают путь Богопознания как вертикальное восхождение к Богу, движение нашего духа ввысь, подобно тому, как пророк Моисей восходил на гору Синай, чтобы приблизиться к Всевышнему, говорить с Ним и получить от Него скрижали завета. Монах находит в Боге – источник и смысл жизни, он трагически ощущает, что без Бога и любви наш мир плосок и сер, душа – порочна и бесчувственна, а жизнь – бессмысленна. Монах ощущает свою греховность, видит безотрадное зрелище падения своей души. Вся жизнь монаха – это покаянный плач о грехах. Покаянные слезы очищают наше сердце, а как сказано в Евангелии – только чистые сердцем Бога узрят. Высший путь познания Бога – это любовь, а без борьбы со страстями невозможно обрести духовную любовь. Святитель Иоанн Златоуст учил, что невозможно любить Бога и жить греховно и безнравственно. Любовь – это самая мощная сила, она животворит душу, все прекрасные чувства и возвышенные мысли. Но если любовь иссякает, то сердце человека превращается в бесплодную пустыню. Мироощущение монаха и заветные стремления его души, с грустью осознающей как скучны песни земли, ищущей Бога и помнящей о горнем мире, великолепно выражены в изумительном стихотворении М.Ю. Лермонтова «Ангел». Это одна из самых бесценных жемчужин русской религиозно-философской лирики. В строках этого лирического шедевра совсем нет пессимизма и отчаяния, в них – истинная евангельская мудрость и монашеская тоска по горнему миру, с которым неразрывно связана совестливая и лирически чуткая душа поэта. Все ценности земного мира с его чувственной красотой меркнут перед святой песнью Ангела о Боге великом и блаженстве безгрешных духов. Духовная лирика Лермонтова – это песни души, тоскующей в изгнании, скорбящей от зла, царящего в мире, ищущей Бога и возносящей к Нему свои горестные молитвы и раздумья. В стихотворении «Ангел» юный Лермонтов предстает как христианский мудрец и лирический философ. В этих трогательных и мелодичных строках он истинно велик, а его произведение – одна из вершин русской и мировой духовной лирики.

     По небу полуночи Ангел летел
      И тихую песню он пел.
     И месяц, и звезды, и тучи толпой
      Внимали той песне святой.

     Он пел о блаженстве безгрешных духов
      Под кущами райских садов,
     О Боге великом он пел, и хвала
      Его непритворна была.

     Он душу младую в объятиях нес
      Для мира печали и слез,
     И звук его песни в душе молодой
      Остался – без слов, но живой.

     И долго на свете томилась она,
      Желанием чудным полна,
     И звуков небес заменить не могли
      Ей скучные песни земли.

Священное Писание открывает тайну человека – он принадлежит не только видимой вселенной, но и духовному миру, ибо Господь вдохнул в него дыхание жизни. Вся церковная поэзия и литургические гимны нацелены на то, чтобы пробудить в нашей душе стремление к Богу, а богослужебный язык – это язык молитвы. Апостол Павел говорил, что данное от Святого Духа непонятного для душевного человека, еще не просвещенного Слово Божиим, ведь его душа – пленница страстей, а ум привык логически мыслить и анализировать, но не способен к созерцанию. Красота богослужений Церкви, ее религиозной лирики навсегда останется закрытой книгой для человека, если он не научится от Святого Духа жить духовной жизнью и мыслить духовно. Люди зачастую ищут в поэзии сильных чувств, ярких метафор, возбуждающих их эмоции и страсти, но поэзия Данте, Шекспира и Мильтона не только эмоционально воздействует на душу читателя, но и побуждает его задуматься о жизни и смерти, добре и зле, времени и вечности, Боге и Страшном Суде. Если душевная поэзия обращена к воображению, эмоциям и аналитическому уму человека, то духовная поэзия – к молитве и созерцанию, к тому, что выше и глубже слов. Нельзя подобно архимандриту Рафаилу Карелину утверждать, что поэтическое искусство Данте, Шекспира и Мильтона лишь душевно, в сущности – бездуховно; их поэмы, лирика и драмы – это грандиозные, пестрые и монументальные картины, вмещающие в себе целые художественные миры, но они еще и возводят ум к Богу, обращают взор души к духовному миру, глубокому и неисчерпаемому как бездонная чаша неба. Среди верующих существует две крайности – одни отвергают поэтическое переложение Псалтыря и Евангелия, полагая, что религиозная лирика должна исходить из сердца, обнажать душу и ее духовный опыт, иные наоборот думают, что лишь такие церковные произведения как Псалтырь, «Божественные Гимны» преподобного Симеона Нового Богослова и поэтические переложения библейских книг могут именоваться религиозной лирикой, отвергая духовную поэзию Данте и Мильтона, Пушкина, Лермонтова, Кольцова и Надсона. Если мы отвергнем поэтические переложения Псалтыря, книги Иова, Евангелия и древних молитв, то отвергнем лучшие творения Ломоносова, Державина и Пушкина, а если будем считать религиозной лирикой лишь священные книги Библии и молитвы великих подвижников Церкви, а всю поэзию от Данте до Пастернака объявим «душевной» – на языке Церкви бездуховной, то откажем всем поэтам в высшем праве на глубоко личное общение с Богом, духовную свободу, молитвенное творчество и исповедальность. В церковной поэзии слово обретает духовную глубину, ее небесная красота, познающаяся духовным оком созерцающего сердца, есть отблеск Божьей красоты, а ее душа – молитва. Язык Священного Писания, молитвы, богословия и Божественной Литургии – это наивысший из всех языков, изумительно соответствующий святым таинствам церковного богослужения, порождающий в умах и сердцах верующих ощущение иного мира и чувство предстояния Богу, дающий возможность словесно выразить духовный опыт подвижников Церкви, помочь молящимся отрешиться от мирской суеты: «всякое ныне житейское отложим попечение». Архиепископ Иоанн Шаховской верно сказал, что высшее назначение поэзии: лирическое – исповедь поющего сердца, ибо возникновение стихотворения, драмы или поэмы – это всегда тайна и чудо, самовыражение души и излияние ее сокровенных глубин; литургическое – обращение к Богу с молитвой, «молитва поручает поэзии быть ее помощницей». Многоученый поэт, филолог и философ Серебряного века – Вячеслав Иванов, говорил, что молитва – это душа поэтического искусства, она есть устремление к Богу и вечной красоте преображенного мира, жажда горнего и духовного, возжигающаяся от Божественной Литургии, свершающейся в храмах, и от созерцания звездного неба:

Духа пламенным дыханьем
Севы Божии полны,
И струи небес прозрачных
Вглубь до дна оживлены…
Сердце ж алчет части равно
В тайне звезд и в тайне дна:
Пламенеет, и порочит,
И за вечною чертой
Новый мир увидеть хочет
С искупленной Красотой.

Молитва занимает огромное место в религиозной жизни христианина, без нее немыслимы монашество и богословие, исповедь и богослужения, аскетика и литургическая жизнь Церкви. Если богослужение – это сердце религиозной жизни христиан, а Божественная Литургия – сердце всех молитв и богослужений, то Христос – сердце Литургии и смысл всей литургической жизни Церкви, в которой просвечивает вся бездонная глубина и небесная красота нашей веры, и отражается весь духовный опыт и вся мудрость Церкви, есть евхаристическое общение с Богом, причастие Святых Тайн Христовых. Божественная Литургия – это нетленная святыня Церкви и ее поющее богословие, поэтическое свидетельство о духовной мощи и совершенной красоте христианской веры. Божественная Литургия – это жизнь Церкви, ибо Церковь живет молитвой Богу и служением Ему, она – мистическое Тело Христово, а таинство Евхаристии – святейшее из всех таинств, драгоценный алмаз христианской веры, величайшее мистическое сокровище Церкви, хранящее в себе тайну нашего спасения. Священномученик Серафим Звездинский, глубоко прочувствовавший духовную красоту Божественной Литургии, изумляющийся этому великому и чудному дару Божиему, этой священной тайне, которой дивятся Ангелы на небесах, оставил нам великолепные строки, дышащие поэзией Псалтыря, литургического канона и Евангелия: «Много чудных звезд – песнопений – хранится в Церкви Православной (святоотеческих творений), но все они сходятся в солнце Церкви нашей – в Божественной Литургии. Много чудных цветов в пажитях церковных, но всех прекраснее роза – Божественная Литургия. Дивны драгоценные камни Церкви нашей – обряды, но всех их ярче блистает бриллиант – Божественная Литургия. Все источники, все ручейки, таинства наши, сливаются в глубочайшем святейшем таинстве Божественной Литургии». В Евхаристии не символически, а реально и духовно человек соединяется с Богом духом, душой и телом. В этом святом таинстве заключена вся мистическая жизнь Церкви, все ее метафизическая миссия, ибо через Тело и Кровь Христовы человек вступает в величайшее общение со Христом, в Котором обитает вся полнота Божества, ибо Он – Хлеб Небесный, источник нашего спасения. Церковь живет благодатью Святого Духа и не может существовать без Священного Писания, догматов и Божественной Литургии. В таинстве Евхаристии заключено мистическое совершенство Церкви, в богослужениях – ее несравненная красота, в догматах – неизменные истины веры, в богословии – небесная мудрость, в святом Евангелии – голос Спасителя. Святая Церковь, упоенная созерцанием великолепия вселенной, не только молится о спасении всей твари, стремясь объять всех действенной силой евангельской любви, но и с радостью возносит к Всевышнему литургический гимн, возвещающий о красоте сотворенного мира: «Ты поставил небо, как кровлю, и раскинул его, как шатер (Ис. 40:22, Пс .103:2), утвердил землю ни на чем, одною мыслию (Притч. 3:19), соорудил твердь и устроил ночь и день; Ты извел свет из хранилищ, и сокращением его наводишь тьму для управления ночью (Быт. 1:16), и начертал на небе хор звезд во славу величия Твоего; Ты сотворил воду для питья и омовения, живительный воздух для вдыхания и выдыхания, для произведения звука языком, ударяющим воздух, и для слышания, так как при содействии его слух воспринимает речь. Ты сотворил огонь для ослабления мрака, для удовлетворения нужд и для того, чтобы согревал нас и светил нам; Ты отделил великое море от земли и устроил его приспособленным к плаванию, а землю соделал удобною для хождения – то наполнил животными малыми и великими и эту населил кроткими и дикими, одел разными растениями, увенчал травами, украсил цветами и обогатил семенами; Ты сдержал бездну и очертил для нее широкое пространство – моря, полные соленых вод, но оградил ее пределами мельчайшего песка (Иер. 5:22), то ветрами вздымаешь Ты ее до высоты гор, то расстилаешь ее, как равнину, - то приводишь в неистовство бурею, то украшаешь тишью, чтобы едущим на кораблях пловцам она стала удобною для путешествия. Ты опоясал созданный Тобою через Христа мир реками, наводнил потоками, увлажил неиссякаемыми источниками, и скрепил горами для прочности неподвижного пребывания грунта. Ты наполнил мир Твой и украсил его благовонными и целительными травами, животными многими и различными, сильными и слабейшими, ядомыми и рабочими, кроткими и дикими; шипениями пресмыкающихся, криками разнообразных пернатых, круговращениями лет, числами месяцев и дней, переменами времен года и переходами дожденосных облаков для произращения плодов, для поддержания животных, равновесия ветров, дующих, как им назначено Тобою (Иов. 28:25), и для размножения растений и трав». Для христианского мироощущения весь мир был сотворен Богом как великолепный храм, на всей природе лежит печать премудрости и величия Божиего, она пронизана лучами Его любви, полна тайн, чудес и красот, на ней отпечатлелся след Его творческой мысли и неоскудевающей благости. В книге Екклесиаста благовествуется: «Все соделал Бог прекрасным в свое время» (Еккл.3:11) – первозданный мир Божий был великолепен и вызывал восхищение у Ангелов, и даже после трагедии грехопадения – вселенской катастрофы, мир вызывает изумление, прекрасно выраженное словами преподобного Ефрема Сирина: «О, какая глубина богатства, какой великий замысел и какая высокая премудрость у Бога! О, какое сострадательное милосердие и какая благость Создателя! С какой мыслью и с какой любовь сотворил Он этот мир и привел его в бытие!.. Какая любовь была источником сотворения мира!..». С молитвенным восхищением и поэтическим восторгом о красоте Божьего мира писал поэт и писатель Некрасов во дни юности своей:

Ты начал жить. Роскошен жизни пир.
На этот пир ты позван для блаженства.
Велик, хорош, изящен Божий мир,
Обилен всем и полон совершенства.
Лазурь небес, безбрежный океан,
Дремучий бор, так пышно разодетый,
Седой зимы сердитый ураган,
И тишина торжественная лета,
И говор вод, и пенье соловья,
И над землей витающая птица,
И по волнам скользящая ладья,
И в небесах горящая денница,
И темнота безмесячных ночей,
Приют тоски, мечтаний и любови –
Картины чудные для сердца и очей.

Человек сотворен Богом для духовной жизни – молитва и созерцание есть крылья его души, а без них душа бескрыла, обречена влачить жалкое существование в здешнем мире сует, не способна возвыситься к Богу. Известная древнегреческая пословица гласит: «много лживых историй рассказывают поэты». Но поэтическое искусство – это не буйство воображения, а разговор о главном – о Боге и душе, о свободе и страданиях, о грехе и искуплении, о добре и зле, о жизни и смерти, о времени и вечности, о любви и красоте. Высшее призвание поэта – говорить правду, отсюда – правота поэта у О. Мандельштама. Поэтов часто обвиняют в том, что они – отрешенные от жизни мечтатели и фантазеры, а их искусство – лишь игра воображения, и эти суждения иногда верны в оценке авангардизма и постмодернизма. Но высокое искусство – священно, его источник – вдохновение и духовное созерцание, а не воображение и полет фантазии, иначе каждый фантазер мог бы быть поэтом, но истинный поэт – созерцающий и лирический философ, он изрекает в лирике, одах, притчах, элегиях и сонетах неизъяснимое и сокровенное, воспринимает духовную глубину жизни. По слову А.С. Пушкина, когда сердца поэта касается Божественный глагол, то он внемлет «неба содроганье, и горний Ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье…». Вдохновение – это дыхание жизни для нашей души, дуновение из Божественных уст, луч Божий касающийся сердца человека, тоскующего по горнему миру и с любовью устремленного к Творцу. Схиархимандрит Софроний различал три типа вдохновения – художественное, философское и религиозное, и последнее из них есть святое вдохновение – таинственное присутствие Духа Святого в нас. В размышлениях старца Софрония о трех типах вдохновения чувствуется трагическое осознание разрыва между Церковью и культурой, оно же есть следствие разрыва человека с Богом, который оборачивается извращением души и культуры, их упадком и последующей смертью. Но человек сотворен по образу и подобию Божиему, он призван к молитве и созерцанию, к любви и творчеству – исполнению святой воли Всевышнего, ибо творчество драгоценно в очах Господних, оно – призвание и послушание человека. Господь всеблаг, Он хочет всех спасти, путь спасения – это жизнь в Церкви Христовой, но спасение не осуществляется Богом без воли человека и предполагает приумножение талантов, и потому спасение есть синергия, сотворчество Бога и человека. Христианин не должен ни обоготворять культуру – впадать в идолопоклонничество, ни анафемствовать и отвергать ее, ведь культура – ценна в очах Всевышнего, хоть и не является высочайшей ценностью, ибо для христиан превышего всего – Бог. Митрополит Трифон Туркестанов писал, что Господь велик в Своих творениях и особенно в человеке – наитием Святого Духа Он сокровенно озаряет души поэтов и мудрецов, ученых и художников, и они пророчески постигают неисследимые бездны Его творческой премудрости, а значит – художественное, философское и религиозное вдохновение – от Бога. В искусстве выражается эстетическая жизнь человека, его воспоминание о небесное красоте, чувство возвышенного и прекрасного, но мирское искусство таит в себе множество соблазнов, оно может оказаться золотой чашей с ядом. Многие русские писатели и поэты – Пушкин, Гоголь и Лермонтов, осознавали двойственность земной красоты – она может возвести душу к красоте горнего мира и к Богу, а может прельстить эстетически чуткого человека. Наиболее глубокие и проницательные раздумья о тайне красоты – ее двух гранях – идеале Содома и идеале Мадонны, оставил Ф.М. Достоевский: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут... Перенести я при том не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом Содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом Содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны и горит от него сердце. Нет, широк человек, слишком широк, я бы сузил. Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой... В Содоме красота и сидит для огромного большинства людей – знал ли ты эту тайну или нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут диавол с Богом борется, а поле битвы – сердце человека». Преподобный Макарий Египетский говорил: «Бог есть наивысшая красота», и если человек из глубин сердца взывает к Богу, то он украшает свою душу и жизнь высшей и нетварной драгоценностью – благодатью Святого Духа. Для христианского поэта и художника особенно важна апостольская верность Христу и Его святой Церкви, верность ее догматам и Символу Веры, идущему от Божественного Откровения, строгая аскеза творчества – борьба со страстями и греховными помыслами, углубленная религиозная жизнь, стойкость веры и надежда на Бога в период тяжких испытаний, осознание, что вся земная жизнь – это путь к вечности, а высшая цель – вечная жизнь и Богообщение, основанное на бескорыстной любви к Богу. Если вдохновение – это не эмоциональная разгоряченность и душевно-эстетический восторг, а дар Святого Духа, то высшее назначение поэта  – быть священнослужителем Богу, иереем Всевышнего, но это предполагает аскезу творчества. Религиозный философ Евгений Трубецкой вдумчиво и рассудительно охарактеризовал православную икону как «умозрение в красках», а церковную поэзию и духовную лирику можно назвать «умозрением в слове», или «созерцанием в слове». Христианский поэт должен приступать к творчеству как к священнодействию – с молитвой и постом, жить литургической жизнью Церкви, очистив ум и сердце – не воображать и фантазировать, а созерцать и предстоять Богу, ощущая мощь и глубину Его премудрости, и находя в Его любви – источник вдохновения. Поэзия – это искусство не только возвышенно говорить, но возвышенно и духовно мыслить, а это невозможно без духовной любви и созерцания. Если человек откроет свое духовное око, то он воспримет весь окружающий его мир духовно – не одним скептическим рассудком и логическим мышлением, но сердечным созерцанием. Мир полон Божьих тайн и чудес и никакие научные исследования и открытия, никакой научно-технический прогресс не лишат бытие его глубины и таинственности, ибо тайны Божии безмерно глубоки и чудеса Его достойны изумления. Величественная картина мироздания изумляла даже таких рассудительных мыслителей как Аристотель и Кант – этих скептиков и аналитиков, опиравшихся на логическое мышление, и понимавших, что силы нашего разума имеют свои границы, ведь в отличие от современных обскурантистов от науки, они были честными мыслителями и интеллектуалами. Еще наш проницательный поэт Ф.И. Тютчев заметил, что люди не могут приблизиться к созерцанию великих тайн Божьих, потому что у них «рассудок все опустошил». Со всех сторон человек окружен бесчисленным множеством Божьих тайн, красот и чудес, сами жизнь и смерть его – поучительная притча, но рассудочный человек не ощущает таинственности и чудесности Божьего мира, его не изумляет великолепие звездного неба, нежный цветок не скрывает для него никаких тайн, тихий снег не утешает его душу, зрелище восходящего солнца в горах не поет ему радостный гимн в честь Создателя. У проницательного Кальдерона я нахожу следующие строки, выражающие христианский взгляд на мир Божий: «одна таинственность – все небо, и чудо дивное – весь мир!» Но для рационалиста мир плосок – лишен духовной глубины и таинственности, все детерминировано, механично и прозаично – нигде нет духовной свободы, чудес и небесной красоты; все обусловлено естественными законами – все закономерно и логично, бытие Божие – ненужная гипотеза, а все, что описывается на страницах Библии – вымысел и обман. Выступая против пошлых рационалистов и саркастичных скептиков своего века, посягнувших разоблачить все тайны и чудеса Божьи, и свести всю красочную и многообразную палитру жизни к рассудочным схемам, Тютчев с пророческой силой возвестил, что природа – это «не слепок, не бездушный лик», у нее есть душа и язык, в мире есть любовь и свобода. В бездушном и механистическом взгляде на природу нет ничего духовного и поэтического – это антихристианское восприятие жизни природы, но христианский поэт созерцает в природе – дивное произведение Божие, живую проповедь о Творце, а в ее красоте – тень и отблеск красоты горнего мира. Для многих философов и ученых природа бездушна и нема, она – не храм Божий, а мастерская человека, и эта философия нигилизма – источник утилитарного, циничного и прагматичного отношения к природе. Но для христианского мироощущения природа – великолепный храм Всевышнего,  она вся пронизана лучами Его любви, ее язык понятен тому, кто верует в Бога, и нежная красота многое говорит религиозно настроенному сердцу, раскрывая такие тайны Божии, какие не в силах постичь заносчивые мудрецы мира сего и описать в своих абстрактных научных формулах. Однажды к Антонию Великому пришел философ и после долгой беседы спросил у святого: «Скажи мне Антоний, ты же за всю жизнь быть может не прочел ни одной книги, откуда же у тебя такая мудрость?» Антоний ответил ему: «Я каждый день читаю книгу, написанную Богом, одна ее страница – земля, а другая – небо, и эта книга открыта для каждого». У апостола Павла встречается мудрая мысль, согласно которой величие и премудрость Бога можно постичь через созерцание Его творения. И святитель Григорий Богослов писал, что весь видимый мир, небо, земля и море – это великая и преславная книга Божия. Среди русских ученых и поэтов эта мысль вдохновляла Ломоносова, считавшего, что премудрый Создатель дал человеку две книги: в одной Он явил Свое величие  и эта книга – природа, человек же используя науку, философию и искусство познает Творца через Его творение; а в иной книге – Бог открыл Свою волю, и эта книга – Священное Писание. Если поэт христианин, то в своем творчестве он обращается к этим книгам, написанным перстом Всевышнего – к книге природы и к Священному Писанию, черпая в них вдохновение и стремясь верно постичь их духовное содержание. Религиозное миросозерцание дает христианским музыкантам, философам, художникам и поэтам духовно понимать природу и ее язык, созерцать ее красоту и находить в этом источник утешения, Богопознания и счастья:

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером и утра в час златой
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он:

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога!

Для христианина природа есть храм Божий, где славится имя Господне, земля – подножие ног Его, а звездное небо – это величественный купол. Когда я смотрю на таинственную и величественную картину звездного неба, то сердце мое замирает от красоты Божьего мира. Звездное небо проповедует славу Божию, и каждый цветок на земле возвещает о премудрости замысла всемогущего Зодчего вселенной. Ни один рукотворный храм не может сравниться с этим величественным и великолепным храмом со всеми его звездами и морями, горами и садами, со всеми красками и восторженными песнями, в которых слышится хвала Создателю. В величественных картинах природы и в созерцании ее чудес и красот, в просторах безмятежного моря, в ароматном дыхании душистых цветов, в раздолье колосящихся полей и в отстраненных от земных тягот и забот облаках, неспешно плывущих по голубому небу в полуденный час летней поры, дан человеку не только неисчерпаемый источник мудрости и вдохновения, но и исцеления ран и страданий души, дана отрада для истерзанного сердца, упоение созерцания и могучий призыв к творчеству и молитве. Нет слов, чтобы описать красоту Божьего мира с его небесами, морями и полями, но в наш технократический век духовное восприятие жизни – это драгоценное достояние редких душ, даже среди художников и поэтов, ибо религиозное отношение к природе возможно лишь благодаря лирической отзывчивости сердца, возвышенной христианкой верой. Христианство зачастую упрекали в том, что оно стесняло свободу творчества, а ее высокие евангельские идеалы не способствовали процветанию искусства, но именно религиозное отношение к природе и христианский взгляд на человека как на свободную и разумную личность, сотворенную по образу Божиему и одаренную эстетическим чувством и творческими дарами, позволяет нам, вдохновляясь нравственными идеалами Евангелия, познать высший смысл искусства и назначение творчества как священное служение Богу. Святитель Григорий Богослов говорил, что Платон обивающий пороги земных властителей – это жалкое зрелище, ибо великий мудрец и поэт призван не льстить и упрашивать смертных венценосцев, но служить одному Богу, обличать их грехи и пороки, проповедовать правду Божию, возвещая, что все величие и блеск мирской власти есть нечто суетное и преходящее. У Кальдерона – этого «католического Шекспира», познавшего весь драматизм нашего бытия, одного из величайших испанских писателей, чье творчество, по слову Пушкина стоящее на высоте недосягаемой, – вершина религиозно-философской драмы, в пьесе «Жизнь есть сон» мы находим строки, изобличающие ничтожность земного величия:

…То был лишь сон!
И если я теперь предвижу
Разоблачение обмана,
И если я теперь уж знаю,
Что наслажденье – только пламя,
Которое в ничтожный пепел
И легкий ветер обратит,
Я буду к вечному стремиться!
Оно – живительная слава,
Перед которой прах ничтожный
Величие и блеск людей.

Кьеркегор думал, что поэзия – это самое совершенное из всех искусств, она придает значимость жизни, но сама жизнь поэта неизбежно трагична в нашем мире – героический стоицизм не спасает душу от страха, трепета и отчаяния, а утешение скорбящего – лишь в религиозной вере Авраама, Моисея и Иова, в страстном молитвенном обращении человеческого духа к Богу, в евангельской надежде на спасение. Настоящий поэт – это несчастнейший, он новый Иов своего времени, источающий слезы, мученик веры, отвергнутый миром, страждущий лирик, молящийся в Гефсиманском саду, грустный посланник из царства вздохов, излюбленный фаворит мук и страданий, апостол печали, молчаливый друг боли с поющей лирой. Тоска и страдания сопровождают поэта до порога могилы, он – пишет кровью сердца, и провозглашает правду не страшась смерти. «Что такое поэт? Несчастный, переживающий тяжкие душевные муки; вопли и стоны превращаются в его устах в дивную музыку. Его участь можно сравнить с участью людей, которых сжигали заживо на медленном огне в медном быке Фалариса: жертвы не могли потрясти слуха тирана своими воплями, звучащими для него сладкой музыкой». Творчество – это мученичество, поэзия всегда экзистенциальна, не существует искусства без слез, ибо высокое искусство сродни священнодействию, оно – произведение величайшего напряжения духа, две его главные темы – любовь и смерть, а потому скорбь и чувство красоты уживались в сердцах всех великих творцов – Иеремии и Данте, Микеланджело и Шекспира, Бетховена и Мильтона, Достоевского и Надсона. О чем бы ни писал поэт в сонетах и элегиях, одах  и поэмах – о Боге и любви, о смерти и страдании, о душе и вечности, о жизни и времени – все исходит из глубин его сердца, все не только утонченно и метафорично, но и экзистенциально и исповедально. Кьеркегор прав говоря, что поэт – это странный человек, он совершенно одинок на свете – взглянешь на него и ощутишь бесконечную грусть. Поэт – это духовно чуткий человек, чья сила переживаний утысячерена, он страдает острее и глубже обычных людей – грустит оттого, что пора первой любви – лучшая и самая прекрасная пора в жизни, столь мимолетна, скорбит, понимая, что никто не вернется из царства мертвых, не может принять ничтожность и пошлость извращенных нравов, изобличает как пуста, порочна и суетна наша жизнь, обращается к Библии, к музыке Моцарта и Баха, к произведениям Данте и Шекспира, размышляет о жизни и смерти, молится в тишине Богу. Для Кьеркегора вся мудрость заключена в Библии, одна строка этой Священной Книги более проницательна и глубока, чем целая библиотека. Но Библия написана на языке пророков и поэтов, в каждом ее стихе – огненная вера и глубокое страдание, несравненная мощь духа и мистический трепет сердца, молитвенная обнаженность душ и боль веков и тысячелетий. Не многие поэты были счастливы в земной жизни, но почти все они познали одиночество, клевету и гонения, а иные – и насильственную смерть; в древние времена страдали – Иов, Давид и Иезекииль, Гераклит, Платон и Пиндар, в Европе – Данте и Блейк, Мильтон и Байрон, у нас в многоскорбной России – Пушкин и Лермонтов, Веневитинов и Баратынский, Надсон и Владимир Соловьев. Может поэт в России и больше, чем поэт, но вся его жизнь – восхождение на Голгофу, о чем в своем стихотворении с беспощадной правдивостью поведал М. Волошин:

Темен жребий русского поэта,
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.

Земная жизнь людей, отмеченных печатью Божьей тайны и благословения, есть страдальческая повесть и непрестанный подвиг крестоношения – все гении, святые и пророки мучаются в нашем мире, лежащем во зле, где так сильна власть лукавого князя мира сего, они всегда «едят свой хлеб со слезами», как выразился Гете, томятся духом, ищут Бога и высшего совершенства и на алтаре своей веры и своего творчества сжигают всю свою жизнь – приносят самих себя в жертву во имя святых идеалов. Державин считал, что поэзия – это священное искусство, она дарована людям от Бога и высоко ценилась у всех народов земли – и северные скальды, и Гомер у древних греков, и Давид у иудеев – все они удостоены чести и славы. В Ветхом Завете вдохновенный пророк и религиозный лирик – одно лицо, о чем красноречиво свидетельствует Псалтырь – книга молитв и нравственных поучений, учительница нравов и поэзии венценосного иудейского лирика, духовно ощущавшего как солнце, луна и звезды, реки, холмы и птицы, Ангелы на небесах и люди на земле хвалят Вседержителя. Для возвышенного лирика Жуковского, чья муза, по тонкому суждению Белинского, «дала русской поэзии душу и сердце, познакомив ее с таинствами страдания и утрат», поэтическое искусство – это стремление к прекрасной и возвышенной цели. Как религиозный поэт Жуковский убежден, что «поэзия есть Бог в святых мечтах земли», «пред коей выше – только Крест Голгофский», иными словами выше искусства только вера и религия, и поэзия призвана служить Богу и Его вечной правде. Если мы внимательно обратимся к творчеству Пушкина, столь много размышлявшего о смысле и назначении поэтического искусства, то увидим, что для него идеальный образ поэта – это библейский пророк Исайя, посланник Бога, обличающий пороки мира, погрязшего в беззакониях, возвещающий людям Слово Божие, глаголом жгущий сердца людей. По заветному убеждению Пушкина муза должна быть послушна веленью Божиему, равнодушна к хвале и клевете невежественных и надменных глупцов, а поэт, «не требуя наград на подвиг благородный»,  пробуждать лирой «чувства добрые», самоотверженно славить в свой жестокий век свободу, призывать «милость к падшим» –  все это ключевая тема его известного стихотворения «Памятник». Поэт призван быть свободным – идти, «куда влечет его свободный ум», не зависеть ни от власти царя, ни от мнения народа, будучи верным своим святыням и убеждениям, дивясь красотам природы, сотворенной Богом, и лучшим произведениям искусства, бескорыстно служить Истине, Добру и Красоте. Для Пушкина свобода – это самостоянье человека, залог величия его, она дарована людям по воле Бога, и должна быть основана на любви – любви к Творцу, Отчизне и всему прекрасному, что есть в душах и мире. Высшая призвание человека – быть поэтом и удостоиться пророческого служения, а пророк – это духовный преображенный поэт, вдохновляемый свыше, испытавший прикосновение горнего мира и пламя Божьего огня, он служит одному Богу и слышит Его громовой голос, повелевающий глаголом жечь сердца людей:

Духовной жаждою томим
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводных ход,
И дольнее лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык
И празднословный и лукавый,
И жало мудрое змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Поэт всегда томим духовной жаждой, ищет Бога и правду, как лань ищет потоки воды, и пока молчит его святая лира, но в глазах окружающих он  – обычный человек, погруженный в заботы суетного века. Но в представлении Пушкина истинный пиит есть «небом избранный певец», он далек от суетной и бездумной толпы, для которой печной горшок дороже Бога и искусства. Величайшее назначение поэта – быть молитвенником и певцом, вестником иных миров и пророком Божиим, нести миру Божий глас и прорекать Его глаголы всем народам земли. Среди многих духовных даров Божиих, ниспосылаемых ученикам Христа, один из самых таинственных и важнейших – пророческий дар. Апостол Павел говорил, что пророческий дар – источник мудрости и прозрений, утешения и назидания, провозвестие о том, что свершилось – о победе Христа Богочеловека над Адом и смертью, прорицание того, что грядет и описано в стихах Апокалипсиса, наставление в Истине и утешение всех скорбящих и отчаявшихся: «Достигайте любви; ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать», ибо «кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение» (1 Кор.14:1, 3). У пророка открывается духовный взор – «вещие зеницы», орлиная зоркость, позволяющая смотреть на все вещи с духовной высоты веры, в его устах «жало мудрое змеи», а вместо трепещущего сердца у него в груди «угль, пылающий огнем» – благодать Святого Духа. Еще более загадочные строки – «как труп в пустыне я лежал», знаменуют, что человек духовно мертв без Бога, а все изящные искусства и вся мудрость не помогут обрести ему смысл жизни, если не приведут его к вере в Бога и не будут служением Творцу. Именно Божий глас – небесный глагол Всевышнего оживляет поэта, возвещая ему высокую цель его пророческого служения – «глаголом жги сердца людей». В глубоких раздумьях о назначении поэта к образу библейского пророка обращался и Лермонтов, искавший ответы на свои философские вопрошания в Священном Писании. Высшее призвание поэта – пророческое служение Богу, но жребий пророка в нашем земном мире весьма трагичен. Как и на страницах Библии, пророк у Лермонтова есть избранник Всевышнего, хранящий Его Завет и обладающий властью над умами и сердцами людей, никому неподотчетный кроме Бога и совести, и в то же время он – одинокий и отверженный миром странник, оклеветанный молвой и всеми презираемый. Наш замечательный русский поэт Алексей Апухтин, чья лирика отличается философской глубиной, искренностью и мелодичностью, а стихи  перелагал на музыку Чайковский и любил декламировать со сцены Блок, вслед за Пушкиным и Лермонтовым, порицал тех лжепоэтов, для которых толпа – кумир, а все высокие стремленья души и священное вдохновение давно заменены льстивой речью и бесславной жаждой злата. Русская поэтесса, переводчик и религиозный мыслитель Олька Седакова очень проницательно заметила: «лирического поэта недаром окружает трагический или страдальческий ореол, недаром мысль о поэте внушает образ ранней и роковой гибели». Поэт наделен талантами Всевышним, он призван нести людям слово правды, и трагически одинок в здешнем мире, но через веру и молитву, через любовь и вдохновение, через творчество и созерцание ему начинается открываться высший мир – духовный мир, и томящаяся душа его обретает счастье в Боге и общении Ним. Наиболее проницательно священное служение пророка постиг и запечатлел Лермонтов – самый глубокий и религиозный из всех русских поэтов; его пророк читает в очах людей «страницы злобы и порока», ибо как сказал апостол Иоанн Богослов «весь мир лежит во зле» (1 Ин.5:19), но он знает, что «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин.4:16). Пророк есть глашатай Истины, он – посланник Всевышнего, и потому «завет Предвечного храня», пророк провозглашает «любви и правды чистые ученья», и, не смотря на жестокость людей, побивающих его камнями, он не проклинает род человеческий – род лукавый, но не теряет веру в Бога, с ликованием созерцает звездное небо и красоту природы, покорной Вседержителю и Его избраннику. В лермонтовском стихотворении «Пророк» блестяще запечатлена величественная и таинственная картина религиозного подвижничества – служения Богу и проповеди любви и правды ближним, нравственный подвиг евангельской любви к врагам – гонителям пророков. Бурная, но короткая жизнь Лермонтова, овеянная тайной неисповедимых судеб Божиих, завершилась трагической смертью, но этот поэт с мятежной душой умел примирять сердце и ум, всю жизнь искал познания Бога и примирения с Ним. Разочарованный суетой и низкими нравами здешнего мира, певец печали и тоски и величайший русский религиозный лирик находил отраду в высоких думах и стремлениях души, изумленно созерцал великолепие природы, и в благословенные часы молитвенного упоения видел Бога в небесах и обретал в Нем счастье на земле, являя в стихах красоту и мощь Творца, человека и вселенной. Лермонтов – наиболее чуткий духовный поэт России, ее несравненный лирик и трагик, более проницательный, чем Достоевский, Гоголь и Булгаков, более религиозный, чем Державин, Тютчев и славянофилы, а все его богоборчество – это библейское богоборчество Иова и Иеремии, оно не уводит от Бога, а ведет к Нему – не к абстрактному Богу ученых и философов, и не к порочному, неумолимому и жестокому Богу религиозных фанатиков и изуверов, а к истинному Богу пророков и Откровения. Господь одаряет пророка всеведеньем, открывает ему не только души и сердца людей, но и неисповедимые судьбы мира. Надо признать, что у самого Лермонтова был удивительный Божий дар пророческого предвидения. В загадочном и страшном стихотворении «Предсказание» он прозревает тяжелые времена России, пророчески предугадывает грядущий ход ее истории и грозно описывает крушение самодержавия:

Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.

В русской душе заложена неутолимая духовная жажда вечности и бесконечности, искание Бога и тоска по идеалу. Взять хотя бы Семена Надсона – великолепного лирика и религиозного поэта России, певца поруганных идеалов с совестливой и лирически отзывчивой душой, всю жизнь боровшегося с низостью и пошлостью, искавшего Бога и отстаивающего Его высшую правду. Весь тон поэзии Надсона элегичен, с его лиры срываются пронзительные и скорбные аккорды, отзывающиеся в сердцах вдумчивых читателей, побуждающие их задуматься о Боге и душе, о жизни и смерти. Это искусство имеет скорбный оттенок, но оно не только обличает порочный культ Ваала и золотого тельца, не только проповедует святые идеалы Евангелия, призывая к покаянию и обращаясь к евангельскому образу Христа – к Богу страждущему и обагренному кровью, но и являет чуткое понимание человеческой души, не менее глубокое, чем у Данте и Шекспира, Мильтона и Достоевского, ее важнейшая черта – исповедальность. Жизнь Семена Надсона была достойной, но несчастной, его отношения с Богом – сокровенными и драматичными, но всегда искренними, лишенными лукавства. Все его стихи – это исповедальный крик и трогательная песнь нежной и израненной души, а сам Надсон – угнетенный безотрадной жизнью меланхолик, но он – глубоко религиозный меланхолик, и хоть его возвышенная поэзия – «поэзия скорбей», его поэтический голос – голос верующего поэта, изливающего в стихах душу Богу и читателю. Вся русская литература и поэзия неизменно обращалась к текстам Священного Писания, черпала из книг Библии вдохновение, не всегда дорастала до высокой религиозной жизни и молитвенного созерцания, но была проникнута искренним религиозным чувством и глубокими философскими мыслями. Многие из лучших произведений русской поэзии насквозь религиозны, непосредственно связаны с христианской теологией и антропологией, сотериологией и эсхатологией, представляют собой поэтическое истолкование Священного Писания. Как и величайшие мудрецы древних времен – Моисей и Иов, Давид и Соломон, Сократ и Платон, лучшие русские писатели и поэты призывают своих читателей к самопознанию – задуматься над тем: «Откуда мы пришли? Зачем мы живем? Для какой цели появились на свет? Что будет с нами после смерти?» Человек сотворен по образу и подобию Божиему, он – микротеос, но Господь сотворил его из праха – и человек есть причастник материального мира, вселенной, он – микрокосм, малый космос. Если человек познаем самого себя, то он найдет ключ к разгадке тайны сотворения мира, познает свою душу – образ Божий в себе, высшую цель и смысл своего бытия, и свои бесчисленные грехи и страсти, ибо после катастрофы грехопадения наше сердце напоминает мрачную пещеру, где обитает множество ядовитых змей – это наши пороки и страсти, жалящие душу и отравляющие ее. Но разве может быть счастлив человек, носящий в своем сердце мучительный и обжигающий огонь низменных страстей? Разве может наша бессмертная душа быть счастлива без Бога? Древнегреческие мудрецы говорили, что человек становится совершенным и прекрасным, когда отсекает от себя все лишнее. Господь сотворил человека прекрасным, грех же есть безобразие, грехопадение обезобразило человека, извратило его ум, волю и сердце. Низменные страсти делают всех нас порочными и мерзкими, как отвратительные чудища на полотнах Иеронима Босха. Путь спасения – обращение к Богу, покаяние, ведь только Бог может освободить душу от власти греха и смерти, ибо Сам не имеет греха и победил смерть. Христос искупил наши грехи на Голгофе и воскрес из мертвых, Он – единственный Спаситель мира, только Им исцеляется сердце и утешается душа. Вся великая русская литература – поэзия Державина, Пушкина, Баратынского, Лермонтова и Кольцова, проза Гоголя, Достоевского и Лескова, возвещает, что мы повреждены духовно – обезображены грехом, позволяет нам заглянуть внутрь наших сердец, увидеть испорченность наших душ, обращает нас к Богу ни одним холодным рассудком, но всем сердце и душой, пробуждая жажду искупления и освобождения, искание вечности и смысла, Божьей правды и неземного счастья. В поэтическом тропаре из поэмы «Иоанн Дамаскин» замечательный русский поэт А. Толстой прекрасно иллюстрирует идею о бренности бытия человека и о том, что все мирские блага – мимолетный дым, а истинное счастье и наше спасение у Бога:

Все пепел, призрак, тень и дым,
Исчезнет все, как вихорь пыльный,
И перед смертью мы стоим
И безоружны и бессильны…

Вся жизнь есть царство суеты,
И, дуновенье смерти чуя,
Мы увядаем, как цветы, -
Почто же мы мятемся все?..
Все пепел, дым и пыль, и прах,
Все призрак, тень и привиденье –
Лишь у Тебя на небесах,
Господь, и пристань, и спасенье!

 По слову выдающегося русского мыслителя С. Л. Франка русская литература обращена к религиозным и философским проблемам, ее история связана с историей философской и богословской мысли в России, а все великие русские поэты были глубокими религиозными мыслителями, ищущими Бога. Наш величайший русский поэт – А.С. Пушкин, очень любил читать Священное Писание, находил в книге Иова «всю жизнь человеческую», и считал, что «религия создала искусство и литературу». Наиболее глубокие суждения о русской культуре и религии оставил религиозный философ Иван Ильин убежденный, что «искусство в России родилось как молитвенное действие; это был акт церковный, духовный». По слову этого проницательного мыслителя «русская поэзия долго была представительницей русской религиозной философии и русского пророческого дара». Размышляя о духовных и нравственных устоях великой русской литературы, религиозный мыслитель, музыковед и литературовед В.Н. Ильин, пришел к мысли, что иночество есть основа русской культуры, в центре нашей литературы находится образ кающегося грешника и идеал святого подвижника, отрешившегося от суетной жизни во имя служения Богу, а высшее назначение нашей поэзии – быть арфой Давидовой. Русский историк и философ Г. Федотов, исследуя религиозную культуру России, пришел к мысли, что русским поэтам и писателям был близок образ страждущего Христа Спасителя, возвестившего о любви и всепрощении миру, лежащему во зле. В религиозной лирике поэта и философа Семена Надсона есть великолепные изумительные молитвенные строки одного из моих любимейших стихотворений, трогающие сердце и прославляющие евангельский образ Иисуса Христа – Божественного Страдальца, искупившего грехи мира, прощающего Своих врагов и молящегося за Своих убийц, покоряющего душу не царской властью, а жертвенной любовью:

Я не Тому молюсь, Кого едва дерзает
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,
И перед Кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь Его стремясь;
Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарями
Народ, простертый ниц, в смирении лежит,
И льется фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами
Священным трепетом исполненных духов,
И Чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных миров,-
Нет, перед Ним я нем!.. Глубокое сознанье
Моей ничтожности смыкает мне уста,-
Меня влечет к себе иное обаянье -
Не власти царственной,- но пытки и креста.
Мой Бог – Бог страждущих, Бог, обагренный кровью,
Бог-человек и брат с небесною душой,-
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

Бог Библии есть Творец неба и земли, Он – Небесный Художник, вложивший в наши сердца неугасимое стремление к вечной и нетленной красоте, и неудовлетворенность земным, сотворивший всех нас художниками и поэтами, и мы и в жизни и в творчестве своем должны быть духовно цельными – наши нравственные идеалы и наша религиозная вера должны пребывать в гармонии с нашим художественным творчеством, а значит искусство теснейшим образом связано с моралью и религией. Для христианского миросозерцания искусство призвано быть песнью, пропетой во славу Творца, звать душу человека к горнему миру, укреплять его веру в дни страданий и часы тягостных раздумий, дарить ему надежду среди бурь и невзгод земной жизни, обращать его верующее сердце к высшим идеалам, животворить эстетически утонченную и чуткую душу. Все величайшие творцы лучших произведений мирового искусства во все века истории нашей эры вдохновлялись религиозными идеалами христианства, искали оправдание и смысл творчества в литургической жизни святой Церкви и в ее вероучении, обращались к сюжетам и притчам Библии, были людьми глубоко верующими и искренне религиозными – среди них: Данте и Мильтон, Рафаэль и Микеланджело, Моцарт и Бетховен, Державин и Лермонтов, Кальдерон и Достоевский. Все творчество этих величайших поэтов и философов, художников и музыкантов было проникнуто религиозными мотивами, вдохновлялось любовью к Богу, ко всему прекрасному и возвышенному, а они сами стремились найти ответы на вечные вопросы в христианстве. Если священник должен уметь зреть сердца людей, возвещать им Слово Божие и вести их к общению с Богом, а философ и богослов – воспринять Бога духовно, вдумчиво изучить Священное Писание и постигать глубинные смыслы веры, то поэт – воспевать Бога в гимнах и молитвенных песнопениях. Христианам надо помнить, что многие стихи о молитве – это еще не сама молитва, также как чтение Псалтыря и Молитвослова не является молитвой, ибо молитва есть устремление духа ввысь – к Богу. Поэт может молиться в стихах как Данте, Державин, Пушкин и Лермонтов, а может поэтически описывать молитву, и тогда его религиозная лирика будет не молитвой, но ее предвосхищением. Вергилий сравнивал душу человека с музыкальным инструментом, и религиозная лирика настаивает струны души, ум и биение сердца на молитвенный лад – обращает ее к Богу. Святитель Иоанн Златоуст говорил, что молитва – это сущность духовной жизни, она соединяет людей не только друг с другом, но и с Ангелами. Молитва у людей – это глас, исходящий из сердца к Богу, и основное занятие Ангелов есть молитвословие – духовное устремление к Богу. Ангелы на небесах славят Господа, они устремляются к Нему с пламенной любовью, озарятся горним светом Его премудрости, прославляют Его непрестанно. Высшее дело Ангелов славить Бога, воспевать Его несравненное величие, о чем мы читаем в богослужебных текстах: «Его же воинства небесная славят, и трепещут Херувимы и Серафимы, всякое дыхание и тварь, пойте, благословите и превозносите во вся веки!» В этом видел религиозное назначение поэта и находил смысл духовной поэзии Державин, писавший: «В духовной оде удивляется поэт премудрости Создателя, в видимом им в сем великолепном мире чувствами, а в невидимом – духом веры усматриваемой; хвалит провидение, славословит благость и силу Его». В чем заключается назначение поэта с точки зрения Державина? Поэт обращается в стихах к Богу и создает гимны и песни во славу Творца, как пророк Давид он восхищается величественной картиной мироздания – небеса вещают славу Божию, вся природа несет весть о Нем, он обличает беззакония нечестивых, отстаивает правду, как мудрец Соломон ищет мудрости и напоминает людям о бренности земной жизни, о смерти и бессмертии, черпает вдохновение в Псалтыре, беседует о Боге, изумляется подобно Иову пред Его творением, пред грозной и прекрасной тайной Божьих судеб. По слову Державина вся лирическая поэзия Библии, боговдохновенные книги пророков и Псалтырь, все самые высокие и священные страницы из книги Иова и Евангелие имеют источником вдохновения – любовь Божию. Вдохновение – это ощущение Бога и Его горний луч, касающийся души поэта, осеняющий его сердце восторгом, а ум высокими мыслями о Боге. Святитель Феофан Затворник писал, что гимны и молитвы великих подвижников и святых, Псалмы, гимны и песнопения есть драгоценнейшее духовное сокровище Церкви, излияние благоговейных чувств к Богу из сердец, исполненных благодати Святого Духа. В молитве душа человека устремляется ввысь – к Богу и горнему миру, и высочайший молитвенный подвиг – прославлять любовь и премудрость Всевышнего во дни скорбей как пророк Давид и страдалец Иов, молиться за весь мир как Иисус Христос в саду Гефсиманском, и за своих убийц и гонителей как молился наш страждущий Спаситель на Голгофе. В духовной поэзии человек уподобляется Сыну Божиему и Ангелам, ибо прославление Бога и молитва за мир – ангельское занятие, и величайшими духовными поэтами были – Ефрем Сирин и Григорий Богослов, Иоанн Дамаскин и Симеон Новый Богослов, Роман Сладкопевец и Силуан Афонский. Многие духовные писатели Церкви – от святителя Игнатия Брянчанинова до священника А. Ельчанинова и архимандрита Рафаила Карелина – утверждали, что сфера искусства не духовная, а чисто душевная – и действительно поэзия и литература состоят не только из молитв и созерцаний, духовных взлетов и прозрений, она – исповедь и летопись жизни ее творцов со всеми их жалобами и сетованиями, исканиями и сомнениями, восторгами и борениями, надеждами и печалями, но на вершинах культуры мы находим устремленность к Богу и напряженную духовную жизнь, образец творчества, основанного на христианском миропонимании, вере и любви. Высочайшая похвала для христианского поэта – сравнение с лермонтовским Ангелом, поющим дивную небесную песнь о Боге: «о Боге великом он пел, и хвала его непритворна была…».