преданность

                ПРЕДАННОСТЬ

Солнечным летним утром два давних приятеля возвращались с рыбалки из места, которое давно уже опробовать для себя как место для ужения. Один из отрезков канала «Москва-Волга» между двумя шлюзами был особенно красив и чем-то напоминал картинку из букваря – прямые зелёные берега с посаженными около шлюза огромными густыми голубыми, как у стен Кремля, елями, голубая вода, отражавшая красующийся скульптурами вдали другой шлюз, недалеко от которого ожидал прохода ослепительно белый теплоход; над шлюзом пролетал сверкающий на солнце самолёт, а по левому боку канала проходила железная дорога. Поймав несколько краснопёрок и окуньков, оба пришли к выводу, что здесь очень красиво, но не слишком богато рыбой, и направились к железной дороге. Там выяснилось, что их электричка будет ещё не скоро, и уселись на скамью в её ожидании. Мимо проходили поезда и несколько электричек, идущих не туда, куда возвращались приятели. Они сидели, покуривая и лениво перекидываясь словами. Вдруг один из них заметил бегающую по платформе собаку. Это был красивый гладкошёрстный жёлто-коричневый пёс с белыми подпалинами у задних ног. Поведение собаки привлекало внимание. Каждый раз при подходе электрички к платформе пёс останавливался у дверей третьего вагона, близко подходил к ним, всматриваясь, несмотря на толпы выходящих и входящих людей, в глубину тамбура,  отпрыгивал назад, когда дверь закрывалась назад, когда дверь закрывалась, и снова сидел в ожидании следующего состава.

- Как будто ждёт кого-то, - с сочувствием проговорил один из приятелей, - хозяина, наверное.
- Нет, - вдруг вмешался в разговор словоохотливый уборщик платформы, - не хозяина, подружку.
- И давно он её поджидает?
- Да уж года полтора, как на платформе живёт. Спит в непогоду под лавкой, а так всё время у третьего вагона крутится.
- Полтора года?

- Да. Мы его Рыжим зовём. Хороший пёс, покладистый. Мы его подкармливаем. Тут Катерина, жена моя, свести вздумала к нам во двор, опять убёг на платформу. Так и живёт. Подругу его в прошлый год поезд увёз. Хорошие такие собачки были, дружные…Вот один раз подруга, играючи, в вагон прыгнула, в дверь возьми и захлопнись.

 Уехала, стало быть. Он, бедный, заметался…Так с тех пор и ждёт у третьего вагона, - сказал уборщик и снова занялся своим делом.
- Да-а, - задумчиво произнёс один из приятелей через несколько минут. – Вот это преданность. Между людьми такое встретить невозможно.
Другой приятель, которого звали Петром Ивановичем, сидел молча, как будто что-то вспоминая, а потом тихо произнёс:
- Не скажите…Среди людей и не такое встречается.
- Вы встречали что-нибудь подобное?

- Встречал, представьте себе. Года, может быть, через три после войны ехал я в поезде в командировку. Тогда уже толпами народ не перемещался. Наоборот, все по домам уже осели и передвигались значительно меньше, особенно зимой. Я был в купе один. Днём выспался, как следует, а ночью не спится, и всё. Поезд шёл медленно и как-то  очень неровно. На стыках рельсов очень уж стучало с хромотой, и подстаканник с недопитым чаем в стакане с ложечкой не только что дребезжал, а ползал по столику с одного края на другой. Знаете, когда на чём-то внимание зафиксируешь, очень трудно от этого звука оторваться. Раздражает хуже храпуна, ей богу. Не могу спать от этого звука и точка. Сел, держу подстаканник , как кузнечика, в кулаке, чтоб не прыгал, от делать нечего гляжу в окно и ничего не вижу. Тьма стоит кромешная. Как будто за пределами поезда мир кончился.
Пётр Иванович невольно поёжился.

- Такого рода ночи невольно наводят на тоску. Теряется ощущение реальности. Кажется, что весь мир охватывает холод. Непроницаемый мрак лишает цели и смысла бытия. После долгого спотыкания поезд, наконец, остановился. За окном при тусклом свете в купе не было видно ничего, кроме глухой беззвёздной и безлунной ночи. То ли в поле остановились, то ли на станции, сразу не поймёшь. Но какое-то количество снега за окном позволило всё-таки угадать вдали смутное очертание станционного строения и почти пустынную платформу. В такие ночи, хоть ты и находишься за стенами, невольно испытываешь зябкость какую-то и неуют. Лишь одинокий человек ходил вдоль платформы, высоко подняв воротник. Что за человек? Зачем посреди ночи там ходит и в поезд не садится? Неприкаянный какой-то. Жалко мне его стало. А он то подойдёт к поезду, то от него уходит, как будто встречает кого. И вдруг подходит к моему окну, лицом к стеклу прижался и руку у глаз щитком держит. Я опешил. И не столько от неожиданности его появления, сколько потому, что лицо его мне показалось знакомым. Но через мгновение человек исчез, да и поезд вздрогнул, загремел сцепами и поехал дальше в пустынную ночь.

- Это чьё же лицо, - думаю, - чьё же это лицо? Ведь я его точно видел когда-то.
И вдруг понял, кто это. Побежал к проводнику, спрашиваю, как станция называлась, от которой только что отъехали.
- Щебёнкино, - отвечает. – Мы здесь обычно больше минуты не стоим. А тут, видно, что-то случилось. Задержались маленько.

Я вернулся к себе и всё думаю, думаю… Наконец вспомнил. Это же Иван Банько, мой однополчанин, который без вести пропавшим считался. Иван этот красивым парнем был. Немного на китайца похож. Смугловатый, черноволосый. Глаза узкие, карие. А рот – не как у нас, в ширину лица, а в кучку собран, и губы резко очерчены. Ну и заводила был! Самым неутомимым балагуром на привалах слыл. И очень он любил сестричку одну из санитарной роты. Надей её звали. Мы все с неё глаз не сводили. Тоже красавица. Косы короткие, но толстые. Глаза голубые и голос удивительный. Бархатный голос, завораживающий. Но только недотрогой была, как будто дворянского происхождения. Иван за ней увивался серьёзно. Каждую свободную минуту в санитарную роту бегал. Всё норовил ей помочь в чём мог, поднести что-нибудь в основном. Поначалу шутил с ней при встрече, а потом всерьёз уж от неё не отходил, балагурить среди нас перестал. Совсем от своей любви изменился. Да и она, смотрим, уже не против него была, голосом своим обволакивала. Через полгода у них любовь уже настоящая была. Но хоть и война была, настояла Надежда на том, чтобы жениться, как положено. Наши ребята им даже кольца из гильзы смастерили. Свадьба была с кольцами и печатью. Наш замполит справку выдал. Только вот погулять на свадьбе не пришлось. Так…по чарочке пропустили за здоровье молодых. Бои тут начались нешуточные. На третий день после свадьбы Ивана, как и меня, ранило, только меня потяжелее. Из полка рано утром раненых повезли к железной дороге на станцию на трёх машинах. Я был в первой, где тяжёлые. И Надя с нами. А Иван ехал в последней. И вдруг по дороге на нас «миссер» налетел. Откуда только он взялся? Стал нас расстреливать в упор. Первые-то машины проскочили, а последняя взорвалась на наших глазах. В жизни никогда не слышал, чтобы женщина так кричала, как несчастная Надя.

Всё это сразу мне в ту ночь ясно вспомнилось. И стал я думать, что ошибся. Не могло быть это лицо ивановым. Своими глазами ведь видел, как его машина в воздух взлетела. Но когда из командировки возвращался, чувствую, не даёт мне Щебёнкино покоя.
- Нет, - думаю, - я должен выйти во всём удостовериться, а то мне его лицо всю жизнь покоя не даст.

И вышел. Хоть не такой же глухой ночью, но всё же поздно вечером. Вышел и не знаю, куда направиться. Пошёл к станции. Нашёл какого-то железнодорожника, рассказал ему почти всю историю и спрашиваю, не знает ли человека, который мог в окна вагона заглядывать.

- Ходит тут один. Тихо помешанный. Но он мирный, никого не трогает. Мы к нему привыкли. Походит, походит и уйдёт. А где живёт, не знаю, честное слово. Некогда, знаете ли, за ним наблюдать. Да вы в городе поспрашивайте. У нас город небольшой. Может, повезёт.

Переночевал я на станции. Сам себя ругаю. Не бросаться же мне к каждому встречному, не знает ли неизвестно какого сумасшедшего. Однако утром подхватил свой чемоданчик и пошёл по городу, спрашивая у людей, не знают ли они Ивана Банько. Около магазина встретил женщину – не молодую и не старую, только уж очень худую и утомлённую с виду. Подошёл. Извиняюсь.

- Ивана? – спрашивает. – А вам он за каким делом нужен?
- Однополчанин я его. Нас война разлучила. Кажется мне, что он где-то здесь живёт.
- Однополчанин, говорите?
 И заставила меня самому назваться и полк назвать.
- А кого вы из санитарной роты там знаете?
- Да забыл уж всех. Помню только, что сестричка у нас была, Надя. Она как раз замужем за Банько была.
- Я и есть Надя, - говорит она и платок с головы снимает.

Смотрю на неё, не узнаю. Та ведь совсем молоденькая была, пухленькая, симпатичная, с косами… А передо мной разве что только не старушка. Всё-таки присмотрелся, узнал знакомые черты.
- Не может быть, - говорю, - Неужели это вы? Никогда бы не поверил.
- Я – усмехнулась она горько. – Здорово постарела?
- Нет, нет, просто сразу не узнал. А Иван тоже здесь живёт?
- Да. Только…я бы не советовала вам его видеть. Зря только расстроитесь. Теперь уже ничего не исправить. Мы тут живем неподалёку. Давайте вот сядем здесь на лавочке, я всё и расскажу.
И рассказала мне следующее.

«Когда мы на машинах везли раненых, его машину немец на бреющем полёте расстрелял. Машина взорвалась. Я была в другой машине и всё видела. Можете себе представить, на третий-то день после замужества. Да вы нашу свадьбу-то помните? – спросила она и показала руку с неказистым медным кольцом на пальце. – Ну вот. Как уж доехала со своими ранеными, как их сдала, уж и не помню. Но назад нам не суждено было вернуться. Немец наступал. Так и уехала с ранеными в поезде. Два года ещё повоевала, потом меня свалил тиф. Полгода в себя приходила. Совсем в скелета превратилась. Отослали в тыл. Тут уж я совсем сдала. Вроде бы жить незачем. Никому я не была нужна. И решила снова податься в эти края. Думаю, может, хоть его могилу найду, поплачу. Иду по улице, вот как вы, не знаю, с чего начать поиски, да и есть ли у него могила. И вдруг…Глазам не поверила. Сам Иван мне навстречу идёт в бушлате ободранном.

- Ваня! – сама не своя крикнула и к нему бросилась. – Ваня, дорогой!
А он на меня как-то странно посмотрел. Я уж подумала, что забыл или разлюбил. Но нет. По нему было видно, что он меня просто не знает.
- Я, - говорит, - не Ваня, а Леонид. Вы ошиблись. Извините великодушно.
Тут мне совсем плохо сделалось. Я ведь не сразу поняла, что он ничего не помнит. Но что-то удержало меня, чтобы сразу всё не бросить и забыть его навеки. Глаза у него были честные и даже сочувствующие. И тут мой взгляд на его правую руку упал. Кольцо! Таких ведь, как у нас, колец ни у кого не было.

- Ну как так, - спрашиваю. – А кольцо-то это откуда? Я Надя! Надя я!
Но ни кольца, ни меня, ни нашего полка, ни взорванной машины - он решительно ничего не помнил. Жил в этом городе без документов. В какой-то подсобке обретался. Стекольщиком работал. Кто и когда его Леонидом назвал, так и осталось неизвестным. Можете представить себе моё положение! И не вдова, и не мужняя жена. Поселилась я у него в подсобке. Думала, рассказами память восстановить. К скольким уж я врачам обращалась… Но те в один голос говорили, что вряд ли, что изменится. Вот так вот.

Думала, его могилу найду, а нашла свою. Меня просто не существовало. Ни имени моего, ни заботы, ни ласки. А была только в его мозгу некая Наденька. Он и описать-то её не мог. Не мог сказать, кто она, а вот только Наденька, ради которой он жил. Меня он просто терпел, а думал только о Наденьке, которая, якобы, должна скоро приехать. По ночам бегал на вокзал её встречать. Я эту Наденьку возненавидела лютой ненавистью. И за что меня бог покарал? Иногда волчьим воем выть хочется. Где вы видели женщину, чтобы она сама к себе ревновала?
Кое-как выправила ему паспорт. И то потому только, что он в городе сумасшедшим слыл, хотя у него потеря памяти, «амнезия» называется, была. Поняли, что у меня никакой корысти называть его мужем не было. Потом комнатку дали. Но Наденьку свою по сию пору забыть не может. То есть, не какая она и не где живёт, а просто Наденьку, которая обязательно за ним приедет.

Так что вот и решайте, хотите вы с ним встретиться или нет?»
Признаюсь, в это трудно было поверить. Я растерялся. Долго молчал. Потом встал, поцеловал ей руку и сказал: «Вы редкая женщина, Надя. Дай вам бог здоровья и терпенья. Вряд ли я чем-нибудь смогу вам помочь, но если помощь будет нужна, сразу напишите. Прощайте».
А теперь вот скажите, что такое «преданность» и кто из них обоих кому был наиболее предан?