Снятся людям иногда

      И мне снится…
 
      …еду в автобусе, за окном удивительной красоты здания… заброшенные, запущенные… выбиты стёкла, скрипят створки окон, хлопают двери под сквозняком в пугающих чернотах подъездов, деревья вросли в кирпичную плоть домов, выбрасывают ветви на улицу и опутывают стены. Безлюдно. То вдруг иду окраинными, почти дачными, тенистыми улочками, вишенки, яблоньки, раскрытые калитки, вместо тротуаров – тропинки, кусты шиповника с краснеющими плодами льются за ограды, за которыми прячутся нарядные особнячки… приветливые, улыбающиеся люди.    
      Помнится долго – десятки лет.
      Где это, в какой городской стороне, знаю; порой хочется съездить туда, но на самом деле ничего подобного там нет. Там совсем по-другому.

     …за железной дорогой, к реке, промышленная зона, появившаяся в тяжелое для страны время. Строилось на скорую руку, да так и осталось: тесные корпуса окружены трущобами; хоть время и придало им некоторую живость и колоритность, даже романтичность чужой, бедной и непонятной жизни, я всегда торопился уйти отсюда.
      А во снах: многоэтажки, причудливые балконы, подоконники в цветах, весёлые занавески, картуши над окнами, пилястры, украшенные орнаментами прекрасных тонов. Плющ карабкается до крыш. Лето, ярко, по плиткам тротуаров прыгают солнечные зайчики. Деревья в несколько рядов, между ними ухоженные клумбы. Под вечер разливаются ароматы – голова кружится.
      Наутро счастливая улыбка…

      Будь я старше Антонио Гауди, то утверждал бы, что он подсматривает и воплощает в камне мои сновидения.

      …северо-западная – зажиточная – часть города.
      Застроенная со вкусом строгими домами, обязательные деревья хороших пород, на главной улице богатые изысканные витрины магазинов; она, эта главная улица, неширока и не шумна, но хватало места и автомобилям, и троллейбусам. Прохожие неспешны и вежливы.
      Отсюда недалеко и до университета, можно пешком минут за пятнадцать, можно и на машине, но вкруговую и долго.
      А ещё от одной из городских магистралей – какой, уверенно сказать не могу, но догадываюсь, – ответвлялась мощная улица; сделав пару неожиданных изгибов, она вливалась в прямоугольную торговую площадь, какими славятся старинные европейские города, и растекалась по округе мелкими улочками. И я оказывался как бы в тупике, не зная, куда и зачем идти; возвращался назад разочарованным…
      Пожалуй, не было места в городе, не посещённого мною во сне. И как странно преломлялась действительность в моём спящем мозгу!
      Во снах я добирался электричкой или автобусами до чудесных окрестных городков, не менее живописных, чем наяву. Я помню и просторные поля за окнами, и свежие сельские дороги, причудливые повороты которых запоминались навсегда. Каждый городок, каждый посёлочек отличался своей особой прелестью, своим очарованием и уютом, не присущим большим городам. Эх, если б я мог описать хотя бы один!
      Но я понимал, что это сны и они далёки от реальности.
      Иные сны повторялись по многу раз, повторялись неизменными. Если сон не нравился, я просыпался и долго лежал в темноте с открытыми глазами. Случалось, что хороший интересный сон вдруг прерывался и сменялся другим.

      Частенько снились Харьков и Ош. В Харькове жила многочисленная родня, а в Ош я ездил в бесконечные командировки.
      Во снах и эти города не совпадали с настоящими, я просто знал, что это Харьков, а это Ош. В достоверности сновидений не было никаких сомнений – я не раз проходил привычным путём
и навещал старых добрых знакомых. 
      В Оше моя гостиница располагалась на тёмных нижних улицах; обычно я не ждал автобуса, а поднимался к автостанции. Там я заглядывал в книжный магазин, где продавщицей служила общительная круглолицая женщина в очках, мы охотно разговаривали, я что-нибудь да и покупал. После книжного я шёл рынок по соседству, затем в универмаг. Широкие лестницы и переходы заполнялись народом, возле прилавков было тесно. Я помню блеск фальшивых бриллиантов, штуки тканей, сложенных в горку, цветастые детские и женские одежды, но, как и положено мужчине, так и не ставшим взрослым, спешил в огромный отдел игрушек. Чего только здесь не было: немецкие железные дороги, автомобильчики, сборные модели самолётов, конструкторы, оловянные солдатики, ещё всякая всячина… Всё бы купить… За автостанцией любопытный уголок – узкие улицы плотной застройки, дома в пять – шесть этажей, магазинчики с завлекательными витринами, скромные закусочные и малюсенькие кофейни со вкуснейшими пирожными и булочками, мощёная площадь, суетливые горожане…   
      А в Харькове я любил ездить в центр на трамвае. Трамвай кружил по склонам, поднимаясь на холмы, где, под нежнейшими облаками в пронзительной синеве, необъятные площади, окружённые величественными зданиями, переходили одна в другую.
      Порой я затруднялся сказать, где нахожусь – во сне или нет. Однажды в Харькове, выйдя из троллейбуса на Павловом поле, даже растерялся – как здесь всё изменилось, и лишь спустя долгие секунды понял, что это сон.   

      Я видел много городов один другого краше. Наяву и во снах. Несоответствия удивляли, но мне нравилось везде и просыпался я в приподнятом настроении, окрашенном лёгкой грустью, – не вернуться в чистые прекрасные города, наполненных множеством красивых и нарядных людей.

      В круг моего общения входил старый холостяк своеобразной внешности и каких-то непонятных кровей – в лице его было что-то персидское; в нём сочетались западный рационализм и восточная тонкость мысли. Утверждали, что он со странностями. Он-то и объяснил: наш мир не единственный, во сне мы видим некий параллельный мир, в котором по-своему отражается всё, что есть в нашем. Но, сказал он серьёзно, параллельные миры неисчислимы. Случилось, что мы вместе стояли на трамвайной остановке, он говорил, что недавно к нам являлся Пётр Первый; это означает большие перемены. И, действительно, перемены случились. Немалые. Я спрашивал: а что в других мирах?, но собеседник лишь загадочно улыбался.

      Бывал я и во Львове, совершенно не таком как в жизни: широкие прихотливые улицы, обилие фруктовых деревьев, вольные фасонистые постройки.
      Иногда с Юрием Александровичем, старшим братом моей матери, мы наносили визиты его приятелям, живших на далёкой окраине на холмах в одном из кукольных домиков, утопающих в цветах. Мы взбирались по крутым лесенкам, хозяева накрывали стол на веранде, чтобы посумерничать на свежем воздухе, потом Юрий Александрович заходил в комнаты и играл на фортепиано.   
      Снился львовский вокзал, одно из множества творений германского гения, с бесчисленными монументальными залами, где взгляд не достигал потолков, с огромными, до крыши, окнами. В крайнем левом зале среди других располагались газетный и книжный киоски, продавщицы хорошо знали меня – я был частым покупателем. Говорливый народ, сгибаясь под кладью, сновал по вокзалу, людские голоса отражались от стен и сливались в сплошной гул, сквозь который вдруг прорывался чей-то возглас.
      Однако, выйдя на улицу, я заставлял себя просыпаться: темень, нет привычных мощёных улиц, а есть заросшие огромными колючками глубокие крутые овраги, какие-то пугающие без единого огонька хмурые дома, редко стоящие над обрывами, старые женщины со злобными лицами… 

      А ещё я летал во сне…

      Но странно вот что: Владимир, город на крутых холмах над Клязьмой, город, в котором я в молодости оставил часть своего сердца и души, не снился никогда.

2022