Lucky 02 Time to Vietnam

Мало кто устоит пред напутствием сотни народу. Петерсон мчался в сторону аптеки, нагоняемый милициею и злобною продавщицей, оставившей магазин токмо затем, чтобы отомстить за страдания охранника Димки. Петерсон бежал очень хорошо, он сам чувствовал, что никогда не шёл на взлёт, как шёл сегодня, никогда так прекрасно не удирал от милиции, но автомобиль оказался быстрее. Левый борт подрезал правое ребро, и Петерсон покатился по тротуару, как подгоняемый ветром мусор. Катился он долго: по меньшей мере, три квартала он пересёк в горизонтальном положении, которое так любил, и, закатившись за облезлый куст у аптечной стены, замер. Мог ли он знать, что милиция найдёт его уже спустя три секунды и примется пинать голое тело дубинками и прикладами.

По существу, именно эту главу следовало проименовать «Good Luck», ведь именно здесь, в самой пучине экшена, обращённого против г.г., и возник субъект, спасший ситуацию.

Спустя три удара дубинкой и два прикладом, из аптеки вышел волосатый хипарь в гавайской рубахе, увидал потасовку и бросился в кусты с грибным ножом в руках. Перерезав двум милициантам их толстые глотки, он поднял с земли автомат, отвязал с убитого подсумок и схватил Петерсона за руку:

- Петруха? Ты куда пропал? Визор говорил, ты хотел его убить…

Петерсон не ответил.

- Тебя пытали? Ты вообще откуда здесь? Как твоя нога?

Петерсон продолжал молчать. Он закрыл разбитое лицо резинкой и глухо ныл от боли. Хипарь сообразил, что раздетого парня пытали гораздо дольше, чем он мог себе представить, вскинул Петерсона на плечо и понёс в неизвестном направлении.

- Что ты делаешь? – пришёл в себя Петерсон. – Отпусти меня…

- Никак не могу! - кричал хипарь, набирая ход. – Щас изо всех щелей полезут! Нужно добраться до наших - они вышлют птичек, чтобы поджарить этих грёбаных вьетконговцев…

Он сбросил Петерсона наземь, припал на колено и расстрелял несколько автомобилей, припаркованных у филиала Белшины.

- Скорей, к вертолёту! – крикнул хипарь и потянул за руку обезумевшего в событиях Петерсона.

Они бежали по проезжей части, распугивая автолюбителей. Хипарь постреливал в молоко. Откуда не возьмись, нахлынули омоновские грузовики заморских марок и непредвиденных конфигураций, перегородили беглецам путь и заговорили:

- Требуем сложить оружие!

Хипарь взял вправо, распластался под мусорным баком и прикрикнул:
- Нас окружили! Щас попрут камикадзе! Держи оборону!

Петерсон, распластавшийся за хипарём, не совсем представлял себе, как он должен держать оборону с одной только резинкой от трусов, но послушно выжидал какого-то особого момента, в коем резинку возможно было бы применить.

Двери грузовиков распахнулись, и асфальт стал раскачиваться от веса омоновцев, приземлявшихся и тут же убегавших к укрытиям. Хипарь перезарядил и начал отстреливать омоновцам головы, словно закалённое в боях и украшенное орденами пушечное мясцо. С каждым залпом очередной солдат милиции помирал без особенных мук, и это показалось Петерсону пилотажем. Хипарь доставал обоймы из подсумка, дёргал затвор и давил спуск весьма умело, побеждая неизвестных, но очевидно злонастроенных мужей, у которых имелись жёны, дети и частная собственность где-нибудь в столице. Петерсон огладил подбородок. Ситуация начала его даже в некоторой мере устраивать.

- Патроны кончились! Отступаем! – выкрикнул хипарь. Он кинул автомат наземь и бросился назад, в копну автомашин, забившихся в пробке. Петерсон вновь приуныл. Лавируя между машинами, хипарь приговаривал «нахуя я всё сожрал, нахуя я всё сожрал» и попеременно обыскивал то один, то другой свой карман. Вдруг он спохватился, обернулся к Петерсону, пошарил взглядом по голому телу, ругнулся и побежал прежним манером. Спрятавшись за многотонный фургон, хипарь решил отдышаться.

- Ты кто такой? – задал Петерсон очевидный для него вопрос.

- Трэшер, - безразлично ответил хипарь, снял цветастую рубаху и выжал из неё литр пота.

- И что? – не понял Петерсон.

- Что-что, - сказал Трэшер, пережимая хрустящий рубашечный жгут, - вопросов к тебе много, вот что. Ты зачем Визора хотел замочить? И откуда у тебя нога?..

- Не знаю я никакого Визора, - ответил Петерсон. – Ты кто такой вообще?

- Трэшер, - без особых эмоций выразил Трэшер. – Нужно добыть напалму и «Хьюи». Иначе чарли нас всех прикончат.

- Ты кто такой?! – в третий раз выговорил Петерсон, ничего не смысля в происходящем.

- Я ветеран! – гордо ответил Трэшер. – Стрелок передней спарки пятидесятого калибра!  Hardened in combat and trained for action!.. Эх, напалма бы… килограммов десять…

- Ветеран вьетнамской? – спросил Петерсон, потеребливая прищепку на ухе.

- Почему вьетнамской? Психоделической. Нахуй я все таблетки сожрал?.. – проговорил он невзнарок и выругался. - Слышал, может, песня такая была - «Psychedelic soldier». Там берет восхитился ужасами войны и вырезал всех вьетконговцев. Без сострадания. Без суждения. Единственный мой кумир.

- Кто ты, ****ь, такой?! – набросился Петерсон на Трэшера с резинкой от трусов.

- Ишь, какой доёбистый! – отбился Трэшер от жертвы милисентов. – Я нас от чарли спасаю, а он руками машет… Отдай резину! - Трэшер выхватил у Петерсона его оружие и тут же просиял: - Чёрт, да этой штукой можно Боинг замочить! От дедовских?

- Твою мать, - не находил себе места Петерсон, - если б не ты, меня бы лет на пять упекли всего, а теперь… расстрелом не отделаюсь… это если повезёт…

Трэшер оттянул резинку и высунулся из-за фургона. Как только показалась его голова, послышался свистящий залп из РПГ. Трэшер бросился вперёд, снуя между машинами, уклоняясь от выстрелов и отражая резинкой волны ударных войск. Где-то позади прогремел взрыв. Трэшер сделал тройное сальто, растянулся в шпагате, перекатился на другую сторону улицы, прыгнул выше головы и оказался на броневике лицом к лицу с гранатомётчиком, заряжавшим ракету. Выхватил у солдата гранатомёт.

- Не М-79, но тоже ничего, - довольно выговорил Трэшер и прицелился солдату в лицо, – можно сделать рокет-джамп!

- Совсем ****улся! – ответил солдат без особого удовольствия. – Ладно, меня могут зашить, я ж уборотень, а ты кто? Жалкий человек.

Трэшер согласился, влепил оборотню резинкой и устремился назад, постреливая ракетами в разные стороны и этим расчищая путь. Забежал за взорванный фургон и убедился, что Петерсон жив, хоть и не так, чтоб уж сильно. Голый мученик валялся на земле в крови и саже, в его спине торчал длинный металлический штырь.

- Терпи, Петруха, терпи, - сказал Трэшер, легко вытащил штырь, отбросил в сторону и удивился, почему из такой глубокой раны вытекло так мало свежей крови.

Петерсон даже не пикнул. Он повернулся навзничь и спросил:

- Что ты чувствуешь, когда убиваешь?

- Это из тех шуточек про отдачу? - вопросил хипарь в ответ. – Не… Отдача – беда не большая. Скольких человек я уже убил? Шесть сотен совершенно точно, и это только теперь. Они испустили дух у меня на глазах. Что я чувствую? Нехватку боеприпасов.

- Мне б так, - сказал Петерсон, приподнявшись на локте и потрепав прищепку. – Всю жизнь меня волки позорные третируют, а я даже ударить толком не могу.

- Да, упыри эти волчьи только и могут, что… – начал Трэшер, но об этом они говорить не успели.

Лопасти вертолётных винтов порезали утренний эфир на сочные кровавые ломти. Трэшер вскинул гранатомёт.

- Идти можешь? – спросил он Петерсона.
На удивление обоих, Петерсон даже не хромал, и шёл так гладко, будто вновь собрался на взлёт. Трэшер постучал очередной ракетой о свою кудлатую голову, зарядил и выстрелил в показавшийся из-за хрущобы военный вертолёт. Вертолёт взорвался, слетевший винт устремился в толпу зевак, собравшихся на зрелище. Толпа значительно поредела.

- Дерьмо, - выругался Трэшер. – Откуда у чарли вертолёты? – Он прислушался и ругнулся значительно краше. – Они используют нашу тактику! Чуешь? Вагнер!
Петерсон прислушался, но кроме стонов умиравших зевак и рокота вертолётов ничего не услышал.

- Я предлагаю спрятаться отсюда, - сказал Петерсон, - иначе это никогда не кончится.

- Ты прав, - ответил хипарь, укрывая от Петерсона то, что оставшаяся у него ракета - последняя. - Если у чарли есть вертолёты, значит есть и напалм. А если так, то нам несдобровать. Надобно делать ноги, да поживее.

И они скрылись в узкой подворотне, откуда их было не видать.