Исикава такубоку 1886 1912
В качестве корреспондента газет Такубоку едет на Хоккайдо, однако начавшийся туберкулез и отсутствие средств к существованию заставляют его вернуться в Токио. Он предлагает в журналы свои романтические стихи, но его мало печатают. Было лишь несколько публикаций во влиятельном журнале «Плеяды» (Субару), которые подверглись критике. В это время он начинает писать в традиционном жанре танка, вмещая в старую форму совершенно новые переживания, повседневную жизнь и тоску. Танка этого периода вышли в свет под названием «Горсть песка» (1910). Поэт нанимается на работу в газету Асахи Симбун, где становится корректором и впервые получает постоянный заработок. В 1909 он опубликовал, ставшее позже знаменитым, эссе о поэзии «Стихи, которые можно есть», в котором изложил принципы современной поэзии и запечатлел собственный опыт. Исикава скончался от туберкулеза в большой бедности в 1912 г. в возрасте 26 лет. После смерти поэта увидела свет его вторая книга танка «Грустная игрушка», ставшая любимой книгой японцев. В ней собраны лучшие его стихи самых последних лет и месяцев. Широко известен его «Дневник, написанный латиницей», который он вел в 1909 г. По всей Японии стали возникать и сейчас существуют клубы поклонников Исикава Такубоку.
txt: leit
(200x313, 55Kb)
* * *
Есть люди, для которых все прекрасно.
И то им хорошо, и это по душе.
Когда бы эту легкость духа мне!
* * *
Так захотелось просто быть в пути
И ехать в поезде! Поехал.
А с поезда сошел, и некуда идти.
* * *
Смотрю на горы родины моей –
И ничего сказать не в силах…
О горы родины, благословенье вам!
* * *
Далеко небо родины моей…
На дом высокий молча я взобрался
И вниз потом спускался, полный грусти…
* * *
Как сердцу дорога родная речь!
На станции с толпой людей смешался,
Чтоб только услыхать слова родной земли!
* * *
Как будто с камнем крадутся за мною,
Так эта грусть преследует меня
С тех пор, как родину покинул.
* * *
О смерти думаю всегда как о лекарстве,
Которое от мук освободит…
Ведь сердце так болит!
* * *
О, больше сотни раз чертил я на песке тот знак: «великое!» -
И, мысль о смерти бросив,
Вернулся вновь к себе…
* * *
Привычка детская – открыв глаза лежать, -
Такая грустная привычка!
Не упрекай меня за это, мать…
* * *
Вот солнца блеск слабеет все на сёдзи…
Смотрю на них – и у меня
На сердце будто бы темнеет…
* * *
Какая грусть в безжизненном песке!
Шуршит, шуршит.
И все течет сквозь пальцы, когда сожмешь в руке…
* * *
Дорога поездом…
На станциях, в полях, где проезжаем,
Так дорог сердцу запах летних трав!
* * *
На бледно-розовом переливаясь снеге,
Лучи заката осветили
Вагонов окна посреди степи.
* * *
Как в груду мягкую скопившегося снега
Пылающие щеки погрузить –
Вот так бы полюбить!
* * *
Я долго полз в пыли среди песчаных гор,
И в этот день я вспомнил
Боль первой, молодой моей любви…
* * *
Не удержать слезы, упавшей на щеку,
И не забыть мне человека,
Который показал, что все – лишь горсть песка!
* * *
Наш поцелуй прощальный был так долог!
На улице, среди глубокой ночи –
Пожар далеких дней…
* * *
Как горек он –
Тот след от поцелуя,
Что яшмой белою остался на руке!
* * *
Всех людей захотелось хвалить!
Веселюсь.
В умном сердце глубоко запрятана грусть…
* * *
Когда спокойно сердце, -
А это редкость для него, -
Тогда и тиканье часов лишь забавляет!
* * *
Пусть даже мимоходом
Начнут рассказывать мне о селе родном…
О, запах жаренных осенней ночью моти!
* * *
Как сердцу дорога деревня Сибутами,
Мне не забыть тех гор,
Мне не забыть тех рек!
* * *
Крестьяне отказались от сакэ…
А от чего откажутся они,
Когда им станет хуже?
* * *
Вдруг незаметно для меня
С крупинками песка слеза смешалась…
Какой тяжелой сделалась слеза!
* * *
Эх, ноги и руки раскинув,
По комнате всей растянуться!
…А после – спокойно проснуться…
* * *
Вступил я на свою родную землю, -
И поступь стала почему-то так легка,
Хотя на сердце было тяжело.
* * *
Хочу найти я место, где сумел бы
Повеселиться, чтобы ночь скорей прошла!
Лишь вспомню я о доме – сердце стынет.
* * *
Дым, плывущий и тающий в небе лазурном.
Дым, плывущий и тающий, -
Разве он не похож на меня?
* * *
Последнее время
И мать иногда говорить начинает о нашей деревне;
Ведь осень сейчас!
* * *
Льется дождь. И теперь в моем доме у всех
Такие угрюмые лица…
Хорошо, если все проясниться!
* * *
Ах, осени приход! Он будто бы вода:
Умоешься –
И мысли обновились!
* * *
О, если о печали говорить,
Вкус всех вещей назвал бы я печальным,
Печаль я слишком рано испытал.
* * *
Когда я слышу лесть,
В сердце вдруг поднимается злоба…
Горько знать о себе слишком много!
* * *
Лежу в траве без дум и без печали.
А высоко над головой –
Резвится коршун в ясном небе…
* * *
Как пляшущий дракон в пустынном небе –
Дым этот тающий.
Гляжу – не налюбуюсь!
* * *
С детьми из дорогой моей деревни
Я встретился – и радость беспредельна,
И грусти больше нет!
* * *
Дочурке своей пятилетней,
Почему-то дал имя я русское – «Соня»,
И звать ее так доставляет мне радость!
* * *
Роман Тургенева!
Его я в поезде читал, долины Исикари проезжая,
Где падал мокрый снег!
* * *
О, брови жены,
Провожавшей меня на вокзале, в снегу потонувшем,
С ребенком моим на спине!
* * *
Приятна сердцу так усталость эта,
После того, как столько я работал,
Дыханья не переводя!
* * *
Друзья!
Не брезгуйте так жалким видом нищих!
Ведь я в дни голода такой же, как они!
* * *
Печальным –
(И я был таким)
Становится сердце ребенка, который не плачет, хотя и ругают, и бьют.
* * *
Прижавшись к окошку больницы,
Смотрю я, как бодро шагают
Разные люди…
* * *
В тот день, когда я голодал,
Так добра была морда собаки, что в лицо мне глядела,
Голодная, тонким виляя хвостом!
* * *
Сегодня снова боль в груди моей.
И думаю: «Уж если умирать,
Уеду и умру в родном селе!»
* * *
Вот тут, под деревом каштана, у дороги,
С приятелем я спорил,
Который утверждал, что боги есть!
* * *
Вот – и работали,
Работали, а жизнь не стала легче.
И глаз не отвожу от рук своих.
Свидетельство о публикации №222101400881