вытирая пыль

               

  Ну вот, теперь подоконник, а чашку кто сюда поставил, ты же и поставил, больше некому, - морщит лоб напрягая память, – нет там чашки, нету там чашки, - это он уже вслух отражению в оконном стекле, -  если   не помнишь, значит, ты думал о чем-то другом, не мог же ты не думать вовсе.

  Эту чашку с побуревшей золотой каймой по голубому полю мы купили в Новочеркасске, на сувенирной раскладке, где продавались казацкие шашки, нагайки, Аксинья с ведрами, Григорий с конем и прочая дребедень.
  Со стороны мы наверно, казались пожившей супружеской парой, несколько надоевшими друг другу, но совершенно не представляющими жизни врозь (мне, признаться, это нравилось) и встречные, казалось, посматривали одобрительно. Мы и правда, давно знали друг друга но, даже  и теперь, спустя столько лет, когда   от радостной игры светотени   трепетали пряди ее светлых волос,  это,  как озноб в жаркий день, как бриз на реке, еще бы продлить, прислушиваясь к   мучительно - сладкому  сердцебиению, но возникали слова, слова неуклюже топтались по таким живым, таким маленьким воспоминаниям,  бриз исчезал  и снова застывший в медленном течении Дон.
 
  Яблоки, я положил их вчера, их шесть, зеленых до оскомины,   одно из них подгнившее, с  мертвым бурым пятном сбоку.
  И вдруг он разрыдался, разрыдался бурно, безобразно, подвывая по бабьи, размазывая сопли по небритым щекам,   не умея и не желая остановиться, не стесняясь седого отражения с недоброй улыбкой в оконном стекле.