Невыдуманная история

Галина Лонгиновна Козловская, бывшая некогда красавицей, а сейчас совсем дряхлая старуха с распухшими подагрическими ногами, доживала последние годы своей долгой и яркой жизни.
 
Она была эвакуирована в Ташкент вместе с мужем из Ленинграда, когда там начались первые бомбежки. Муж был известным оперным композитором, она писала к его операм либретто.

Алексей Федорович, по сути дела, стал отцом узбекской оперы. Больше тридцати счастливых, как казалось, лет прожили они в маленьком глинобитном домике с тенистым садом. Принимали гостей, устраивали поэтические вечера, показывали приехавшим в эвакуацию друзьям первые наброски будущих опер. Среди их слушателей были Ахматова и  Раневская…
 
Сегодня она зашла в кабинет мужа, чтобы открыть окно. Алексея Федоровича уже давно не было с ней, и она заходила сюда редко не только потому, что уже с трудом ходила, но еще и потому, что ей, даже спустя столько лет, было трудно возвращаться памятью в тот день, когда его не стало.
 
В этой комнате муж работал, последние годы зачастую оставался на ночь и спал на старенькой, вытертой тахте рядом с роялем, объясняя это тем, что по ночам ему не спится, а вот работается легко.
 
Войдя в комнату, она вдруг увидела на полу блестящий предмет. Галина Лонгиновна с трудом нагнулась и подняла  значок Союза композиторов, который Алексей Федорович всегда носил на лацкане пиджака. Она подумала, что надо бы его убрать куда-нибудь. Подойдя к письменному столу, она с усилием открыла верхний ящик и положила туда значок. Уже собираясь задвинуть ящик обратно, она вдруг увидела в дальнем его углу какой-то небольшой сверток. Галина  Лонгиновна выдвинула ящик до самого конца и взяла в руки пачку пожелтевших писем, схваченных тесемкой. Как странно, подумала она, никогда их здесь не видела.
 
Письма были написаны женской, какой-то даже ученической рукой. Все они были адресованы ее мужу. Письма о любви, нежной и трепетной. Они тянулись через все годы их жизни в Ташкенте, почти до самой смерти Алексея Федоровича.
 
Она вспомнила эту женщину, поэтессу, которую  называла «серенькой мышкой».  Приходила «мышка» всегда неслышно, одна, садилась в мягкое, глубокое кресло, пила чай и подолгу слушала, как Алексей Федорович играет на рояле. Иногда читала стихи, всегда о любви и всегда полушепотом. Уходила тоже неслышно. Порой Галина Лонгиновна даже не знала, ушла ли она или до сих пор сидит в кресле.
 
За окном догорал день. Пожилая женщина дочитывала последнее письмо невидящими от слез глазами. Вот и все, подумала она. Старое кресло как будто обнимало ее, подхватив с двух сторон под мягкие, безвольные руки. Она откинула голову на высокую спинку, закрыла глаза и умерла.