Своя правда

               

Слежку за собой я вычислил сразу. Только не мог понять: свои это или у меня, как говорится,  на хвосте. Наверное, все таки свои, - решил я. После того, как Козуб подложил под машину и взорвал Женьку, начальник вызвал именно меня и предупредил: ни в коем случае террориста не трогать. Он сейчас наш козырь. Мы его поймаем и предадим суду. Он наш политический шанс.
- Ну, почему же не трогать,  -  возмущенный возразил я. - Когда они взрывали Гиви, Мотороллу, мы не отвечали,  и они распоясались. Если бы ответили, то и Женька сейчас,  может быть,  был бы жив. Я был на освидетельствовании трупа моего друга, с которым мы начинали в разведке и которого я любил, как  родного брата. Там, в  трупной,  я и решил, что даже вопреки начальству, полностью  поквитаюсь за смерть друга. Конечно, я знал:  меня за своеволие и нарушение приказа, лишат (наверное) наград, даже  званий, объявят в розыск но все это ерунда. Месть за друга была выше этого. В тот же день, освободившись в центре города  от слежки, я перешел  по своему каналу границу   и начал следить за Козубом в соседнем государстве. Именно   расправился с Женькой. Я его быстро  вычислил. Он был террористом со стажем и уже пересекался со мной года два  назад.  Мои приборы несколько раз дали его снимки, хотя он маскировался тщательно. Он долго не  маячил на нашей стороне,  и  по традиционному  таможенному каналу  быстро  миновал границу  под  именем прибалта. Видимо,  на таможне были к этому готовы.  Это было частью операции, которую готовили в Киеве, а может в другом месте.  Его пропустили легко, почти не проверяя.  Наши, я так понял,  его еще или не вычислили, или специально дали уйти. Наверное, все-таки первое.  В слежке   в нашем управлении,  я считался   асом. Меня же  трудно было вычислить, даже не знаю сам почему. Может, интуиция. Козуб даже не подозревал, что я  его вычислил и уже  иду за ним  след в след  в соседней стране.
 Перейдя успешно  границу и, получив на карту,  за выполненную работу, видимо, крупную сумму, он   расслабился.
Поселился сразу  в дорогом отеле, занял лучший номер с проституткой. Я эту страну и город хорошо знал. Здесь жила однокурсница мамы по Ленинградскому университету. Помню, мы приехали к ней в гости, когда мне было уже 13 лет. Чистенький, ухоженный город.  Исторические уголки, скамеечки. Нам с мамой очень нраваилось. Тетя Илзе повела нас по городу и около одного из зданий сказала.
- Здесь у нас теперь публичный дом. Ты еще  не пробовал женщину? - спросила она меня. Я сильно смутился, а мама на нее шикнула.
 Теперь в этом городе у меня была своя сеть, хорошо законспирированной агентуры, а в  отеле, где поселился Козуб,  работала  уже несколько лет моим   агентом  русская девушка  Даша.  Я заказал номер рядом  с Козубом  и сразу же созвонился с  ней. Отель в свое время, в Союзе,  был построен государством. Он даже сегодня выглядел респектабельно,  с колоннами, портиком и еще всякими архитектурными изысками.  После распада СССР, его сразу приватизировали и напичкали  западными новинками, что, впрочем, помогало  мне работать. Сама страна, бывшая наша республика, сильно изменилась. И не в лучшую сторону.  Можно сказать, обезлюдела, потеряв почти половину населения и развалив собственную экономику. Люди, коренное население,  съехало в поисках работы в развитые страны, но ненависть к прошлому, когда было свое,  довольно развитое производство, национальная культура, даже кинематограф почему-то осталась, даже  усилилась. Во всем стали виноваты коммунисты и русские. СМИ каждый день тиражировала и выбрасывала  в народ  эту ненависть.
  Любой опытный агент за рубежом, помимо утвержденной  в управлении разведывательной инфраструктуры,  создает свою, тайную, почти личную. Она помогает ему в работе и бывает страховочной, особенно в чрезвычайных ситуациях. Здесь я тоже организовал свою сеть,  и Даша была ее частью.
Даша явилась после звонка сразу же, веселая, загорелая.
- Ты с каждым годом  молодеешь, - встретил я  ее  в номере улыбкой и  комплиментом.
- Да, была на курорте, - засмеялась она и,  приподняв платье, показала на стройных  ножках золотистый  загар.  Мы с Дашкой давние друзья. Однажды, в самом начале ее вербовки, мне пришлось переспать с ней, но позже мы остались только друзьями и партнерами.
- Какое будет в этот раз задание? - спросила она, чмокнув меня в щеку. Я достал таблетку и протянул ей.
- Это что, яд? – спросила Даша.
- Нет, сильное снотворное.
- А если он заснет на мне?
- Не заснет. Оно действует через полчаса. Ты должна к этому времени успеть.
Я достал пачечку купюр и протянул девушке. Она пересчитала и подняла на меня  глаза.
- Здесь на десяток, если не больше клиентов, - ты не передал?
 Я засмеялся: ты все по клиентам меришь.
- Нет, серьезно, - возразила Дашка. – Может,  пойдем в постель, время еще есть?  Она лукаво улыбалась, кивая на  роскошную  кровать рядом. Конечно, я не аскет и не монах  и у меня  такие же, как у любого мужика желания. А  Дашка  в двух шагах  с ее соблазнительной  загорелой фигуркой. После курорта она сама прелесть. Можно тоже расслабиться.  Но я  давно понял истину: в нашей работе, как  и серьезной семейной жизни, подобных удовольствий следует избегать -  если хочешь сохранить и то и другое. Мне,  конечно,  иногда приходится оказываться с женщинами в одной  постели.  Этого требуют обстоятельства нашей не совсем обычной работы, но я,  по возможности, все же  стараюсь уходить от  интимов, если это возможно.
– Мне как-то неудобно: за одну таблетку и столько, - продолжала настаивать Дашка. .
- Он убил моего друга, нагло, цинично, - сказал я.
- Ладно, все сделаю, - пообещала, сразу посерьезнев, девушка. Потом начала рассказывать.  – Отдыхала на юге, на  море, ходила первый раз на нудистский пляж. Ты знаешь, поначалу острое ощущение, как с первым клиентом, а потом привыкаешь. За мной там сразу начали увиваться, чуть не толпами, но я всех отшила. Терпеть не могу мужиков на отдыхе. А они, как с ума посходили. Один стрючок начал даже   руку и сердце предлагать. Говорит, я бизнесмен, будешь, как сыр в масле кататься.  Я  его по-русски матом – тут же отстал. Зато, смотри, как загорела. Оттянув край сарафана,  она показала красивую грудь
- Дашка, перестань, а то сейчас отшлепаю, - пригрозил я.
- Да,  сделаю, сделаю, я профессионал, - пообещала она.- Тем более, что люблю тебя одного и всех мужиков по тебе равняю. Эти ее фразы – обычный лексикон проституток, своего   рода проявление  техники.
- Дашка, вот зачем ты влезла в проституцию, - обругал я девушку.-Красивая баба. Хороший характер. Нарожала бы в России детей и была бы счастлива.
- Эх, - вздохнула она. - Где тебе понять, столичному мальчику. Наш город в Сибири – крошечный: одни пьяницы, да замотанные работяги. Две фабрики, работы хорошей нет. Я вот сейчас и сама живу неплохо, и отцу с матерью помогаю; и денег уже долларами  и евро скопила порядочно. Годик полтора еще  поработаю,  вернусь домой и открою салон красоты. Бомба будет. Не только будем стричь,  делать прически, но вечера знакомств устраивать, культурные встречи. Она взглянула на часы. - Ладно, я побежала.
- Сними с компьютера заказ, чтобы не засветиться, -  напомнил я. Она при  мне позвонила на  ресепшен и сняла заказ.
- Ирен моя подруга, не волнуйся,  не  подведет.
Когда  вышла , потеревшись на прощанье щекой о мою щеку, я повесил  на стену «слухач», (так мы называем  подслушивающий прибор) и начал менять свою внешность. Слухач работал безотказно.  Козуб звонил по телефону, кому-то хвастал: все прошло без сучка и  задоринки и  теперь он кайфует. Говорил, сволочь не на мове, а  на русском. Когда Дашка простучала в дверь, прекратил разговор.  Она действовала, как профессионал: сразу вывалила на него кучу комплиментов:  и какой он приятный, и  как  ему будет хорошо с ней. Но он сразу поставил условие: в душевую и презерватив. Она тоже не растерялась, а ты шампанское и тоже после меня  в душевую.   И деньги вперед.
- В холодильнике  все есть, - пообещал Козуб:  и шампанское, и коньяк, и даже водка – напьемся. В душевой Дашка была, наверное, четверть часа. Он в это время достал шампанское.
- Бегом в душевую, - скомандовала девушка, видимо, уже готовая к разврату, как в фильме у Шукшина. С ее красотой, ей позволялось многое. Поэтому в интиме командовала  обычно она.
- Есть, - отчеканил по-военному клиент. Дашка откупорила шампанское, тоже профессионально, почти не слышно,  и наполнила бокалы.  Когда Козуб вышел из душевой, она встретила его шампанским. Звон хрусталя означал для меня:  таблетка в клиенте. Я снял со стены слухач – не люблю подслушивать. Минут через сорок Дашка дважды негромко  стукнула в мою дверь. Это означало: клиент спит и дверь в номер открыта.
Когда я вошел в номер, Козуб лежал на кровати, на животе и сильно храпел. На спине и ногах торчала довольно густая рыжая шерсть.
- Противно, - невольно подумал я. – Как Дашка таких терпит. Я ткнул спящего несколько раз, чтобы убедиться, что он крепко спит. Можно было по тихому заколоть его простым ножом, и уйти,  но  я хотел  устроить над ним показательный  Женькин суд.
 Женька был  стопроцентным украинцем, хотя  рос в основном  в русской среде.  Хорошо знал мову, мальчишкой каникулы каждый год проводил на Украине у бабушки с дедушкой. Мечтал,  чтобы три славянских народа были едины. Когда разразилась на Украине вакханалия русофобии, сам напросился работать в Киеве и выполнял свою работу блестяще.
- У них своя правда, - как-то задумчиво сказал он в отношении политики так называемых укров во время нашего чаепития. И вздохнул: а у нас своя.  Он в это время уже выехал с Украины и получил известие, что его приговорили.
Тело этого подлеца   должно  было  разлететься на куски, как разлетелось на куски  тело моего друга. Не меньше, - решил я, приговорив Козуба. - Чтобы не повадно было никому.
Специальная операция на Украине, когда состоялся наш последний разговор с Женькой,  длилась уже несколько месяцев.   Мы с  Женькой были не вполне согласны с тем, как она  проводилась. Именно Женька передал в центр сведения о готовящемся со стороны Киева большом наступлении на республики ЛНР и ДНР. Это подтвердила и космическая разведка. Женька  вовремя был отозван в Москву, так как его рассекретили. Я думаю,  именно тогда его и  приговорили, как предателя.
 По нашему  мнению с Женькой,   спецоперация была, конечно, нужна. Но  проводить ее необходимо было не так.  На перовом этапе все сделали  правильно: уничтожили  ракетами все основные источники угрозы, но  потом следовало все перевести  в плоскость политики, исключительно политики. Против Зеленского на Украине  назревал большой заговор,  и переворот должен был стать внутренним делом украинского народа, тем более денацификация. Вышибить из головы оружием идеи невозможно. Для этого нужен длительный процесс переосознания. Как этого не могли понять там в верхах, начиная операцию, мы с Женькой не понимали. Было большой ошибкой  втягиваться в большую войну и вводить армию на территорию Украины. Здесь была допущена недооценка сил и военных и, тем более   экстремистов. Но раз уж такое случилось, то нужно было бить не по хвостам, а по штабам в Киеве, который всем руководил. Но  все начали делать с точностью до наоборот. Зеленскому дали возможность обращаться со всем миром именно из Киева. Принимать у себя открыто премьеров и президентов, лить грязь на Россию, и фальсифицировать факты – одна Буча, что стоила. И это привело к противостоянию всего Западного  мира против России. НАТО и Америка добились своего – стравили между собой славян, причем, самых близких. Прав был в свое время Талейран: ошибка хуже преступления. Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока я стоял у спящего Козуба и примеривался, как правильно  подложить под него взрывное  устройство.
Спрятав его  под подушкой, я оставил на столе записку на английском и русском языках, в котором было два слова – «месть убийце» и вышел. Входил я в отель вечером респектабельным англичанином, а уходил ночью  через черный ход,  загримировавшись под человека с юга -  в  густой,  черной шевелюре  и   такой же бороде.
Через час улетал самолет в Турцию. На нем летела группа чеченцев: то ли с хаджа, то ли с каких-то похорон важного  человека в Европе.  У меня в кармане уже был на этот самолет  билет с регистрацией,  и я тоже летел на нем, как бы с группой чеченцев. Я родился и вырос в Чечне и знал неплохо  не только язык, но и законы горцев и решил спрятаться от своего управления именно в Чечне. В  горах  у меня были свои друзья и товарищи по работе – верные, надежные люди.
 Чеченцы из делегации  ничуть не удивились, увидев меня в аэропорту  вдали от Чечни. Сейчас чеченцев можно  встретить по всему миру. «Нохчи вуя?» (ты-чеченец?) - спросил меня руководитель делегации, когда мы садились в самолет. Я кивнул и сказал, что живу в этом городе и лечу по делам в Анкару. Я вежливо поздоровался со всеми земляками и занял свое место у иллюминатора, избегая дальнейших контактов.
 Через три часа меня в аэропорту встречал настоящий чеченец,  мой друг, Магомед Мусаев. Он заметно поседел, пока мы не виделись, но был, как и раньше солидным и представительным. Мы с ним работали вместе всю чеченскую кампанию и крепко сдружились. У Магомеда отец был муллой, но с раннего детства сын почему-то потянулся не к религии, а  к науке: истории, литературе, искусству.  В школьные годы и в армии много читал. Россия, как он считал, принесла в Чечню цивилизацию.
Себя он называл «позитивным националистом», то есть, при всем том, что я люблю свой народ, - говорил он,  -  я с уважением отношусь к другим народам. Русские, считал он, незаслуженно пострадали и обделены в семье других народов, тем более, что они являются государствообразующим народом. Если бы  они, как народ,  не были в течение многих лет ослаблены, тем более разделены, то не случилось бы и трагедии девяносто первого года, когда Союз развалили. Он даже разработал специальную программу возрождения русского народа с помощью других народов России. Вместе с тем, как он считал, будущее в России, да, впрочем и в мире, за народами, исповедующими ислам. Он приводил какие-то свои цифры, но главное, утверждал, что европейцы и иже с ними, которые уже разрушили многие фундаментальные институты  общества, такие, как  семья, духовность, уважение к пожилым,  сами собой деградируют. На него некоторые смотрели косо, с опаской, в том числе земляки-чеченцы.
На последнем курсе юридического института, куда он поступил, как и многие чеченцы (эта специальность среди чеченцев была особенно популярна),  с ним провели беседу комитетчики,  и он согласился  служить. Перед тем, как мне поехать работать  в условиях войны в Чечне, именно он полгода   работал со мной, чтобы подчистить мои недостатки в языке, знании законов этики и религии ислама, тем более, что отец у него был муллой.  Там мы с ним и подружились. Много чеченцев светловолосых и даже рыжих  в Чечне, особенно среди горцев-мелхов, которые периодически, ввиду потерь мужского населения в войнах и стычках, широко открывали двери в  свои ряды, даже умыкали детей и женщин у соседних племен и родов; и мне  для работы почти  пришлось   особо менять свою внешность, перед работой в Чечню:  только вставил коричневатые линзы в глаза и  отпустил рыжеватую бороду.  Я жил  некоторое время рядом с  мелхами, недалеко от селения Бамут,  и меня сами чеченцы часто путали со своими. Магомед был из народности нахчо, красивый черноволосый, с гордым орлиным взглядом. Он  ввел меня в круг своих знакомых в республике. Через них я,  как  спортсмен,  мастер спорта,  быстро вошел в группу телохранителей самых известных полевых командиров и отслеживал и предотвращал  теракты, сообщая о планах, куда следует, за что  получил  за время работы кучу наград и званий. Теперь все это, я думаю,  аннулировали, и я превратился  в предателя  и даже русского  террориста, как об этом объявили все  западные СМИ (об этом при встрече сразу же мне сообщил Магомед).
- Да , шороху ты навел, - смеялся он, передавая мне несколько  газет о теракте.  - Я связался, - добавил он, -  с помощником Главного в Чечне, моим другом Мусой, - Главный на твоей стороне и обещает убедить Президента, чтобы тебя не трогали в управлении.  Назвал тебя настоящим мужчиной.  Вы ведь с ним неоднократно еще во время войны встречались, как и с его отцом.
 - Пока поживешь в его гостевом домике в горах под охраной. Я попросил,  и он уже дал распоряжение: завтра привезут тебе Люду с дочерью самолетом.  Сам будешь встречать. Только сомневаюсь, что она тебя узнает, - засмеялся Магомед. – Ты с этим черным париком, вообще,  стал неузнаваемым. Я , если бы ты ко мне первым не подошел, тоже не смог бы тебя   узнать. В общем, поздравляю,  ты все сделал чисто. Тебя никто не обнаружил. Ищут на месте. Кого-то, говорят, задержали. Наши только догадываются, что это ты - кто был ближе всего к несчастному Женьке и мог это сделать? Конечно, ты.   Ты этого гада четко разделал. Фотографии разлетелись по всему миру. Они теперь призадумаются, как совершать в России теракты. А то дали им слабину. Это не по-чеченски, - заключил Магомед.
В этот же день меня переправили в Чечню, и я позвонил Даше.
- Как дела? Тебя не обнаружили?
- Нет, я же сказала, что Ирен меня  прикроет, - почти весело проурчал в  мобильнике ее голос.
- Слава богу, а то я волновался. Но будь осторожна.   Я отключил телефон  и со спокойной душой отправился  в горы.
 На следующий день, мы  с несколькими ребятами из охраны,  встречали  уже в аэропорту Грозного  Люду. Она была одета по-мусульмански, но дочери Лизы при ней  почему-то не оказалось. С Людой мы познакомились при довольно интересных обстоятельствах. Лет восемь назад моя бывшая классная, зная, что я офицер, пригласила меня на встречу со своими учениками на 23 февраля в школу.  Там я увидел первый раз Люду и сразу расстроился: на руке у нее было обручальное кольцо. Все в ней - и лицо,  и фигура, и то, как она разговаривала, мне  очень понравилось. Душа кричала - это твоя! Но что-то в ней, я заметил, было печальное.  Она при знакомстве  с интересом на меня взглянула,  особенно когда узнала, что я из органов, но не более того.   После мероприятия, я проводил ее до дома, а на следующий день уже ждал  недалеко от подъезда с цветами.
- Вы что, с ума сошли, - возмутилась она. – Я замужем. Я вложил ей в руку цветы, повернулся и ушел, расстроенный и, потеряв всякую надежду.  Через месяц в телефонном разговоре Клавдия Петровна, моя бывшая классная, между прочим,  сообщила мне, что Люда с мужем разводятся. Больше она ничего мне не сказала, но я  сразу воспрянул духом. Купил цветы и поехал домой  к  Людмиле. Она открыла дверь в простом, милом  халатике. Вся такая родная и близкая, и я твердо решил: что бы там  ни было, но  я  ее завоюю. Я в это время находился в отпуске и был свободен, что бывает в нашем ведомстве  очень редко.
 Про себя я до сих пор не перестаю удивляться ее первому супругу, как  он не оценил такую замечательную, такую домашнюю, семейную женщину. Мы с ней  живем уже восемь лет,  и я не перестаю восхищаться ее чистоте, порядочности и преданности семье.
-  Люда, я вас люблю, - с порога  тогда признался я. – Выходите за меня замуж. Она заплакала и сквозь слезы рассмеялась.
- Я еще не развелась, а вы уже замуж. Тем не менее, я вошел и что-то ей долго и горячо говорил. В общем: мы стали мужем и женой, а через год у нас родилась Лиза.
 Меня, при встрече в аэропорту в Грозном жена не узнала и,  когда мы сели с ней в легковую машину на заднее сидение, демонстративно от меня отодвинулась. Когда выехали за город, я спросил:
- Люда, а где Лиза? Жена испуганно посмотрела на меня и, можно сказать,  отпрянула на сидении. – Людка, не пугайся, это я, Виктор, - засмеялся я.
- Ну, Вить,  ты меня  действительно напугал, призналась она, все еще испуганно глядя на меня. Чужой человек с твоим голосом.  Только в домике,  в горах, когда я разгримировался,  она обняла меня.  Дочка Лиза, по ее словам,  гостила у бабушки. Она с ней созвонилась и сказала, что за ней придут дяди,  и чтобы она  их не боялась, а  ехала с ними. Через день  к нам в горы привезли и Лизу. Так наша семья воссоединилась. Только через полгода с меня сняли в управлении  все обвинения и даже наградили. Эти  полгода мы наслаждались  тем, что были,  наконец, все вместе.