Дождь 3

Слух  о его приезде разнесся по селу, как пожар. Подросшие девчонки из его детства, по большей части под надуманными предлогами, заглядывали в хату бабки Матрёны и … «хором девушки вздыхали – мы не нравимся ему».
Охали, ахали над подарками. Глеб, ожидая наплыва посетителей, запасся десятком упаковок батистовых носовых платочков - импортных, венгерских – раздаривал их девушкам. И, главное, никому не обидно – платочки разнятся лишь по рисунку, предпочтение не отдано ни одной из девчат. И девушки смущенно благодарили за такую красоту. Только одна из них  со смешком сказала, что платочки дарятся к слезам, примета такая. Но ее зашикали.
Они же и зазвали его вечером в клуб – будут кино и танцы.  Клуб был новенький, колхоз отгрохал его для развлечения сельской молодежи, дабы оставались в родных местах и не стремились уехать в Орел, а кто понахальнее, и в саму Москву. 
Высоченные парни, дружки его  детских лет и опасных игрищ, подпирали стены и не знали как себя с ним вести. С одной стороны – приятель по всем хулиганским затеям, атаман шумной ватаги, а с другой – столичная знаменитость, кумир миллионов болельщиков. Но он держал себя просто, доступно. Здоровался со всеми за руку и называл каждого по имени, подчеркивая, что не задается и помнит своих друзей.  Всех угощал сигаретами «Столичными», хотя сам не курил. Оправдывался:  «Спортивный режим не позволяет». Ребята расслабились и вновь приняли его в свою стаю.
Вечно пьяный киномеханик Коновалов по ошибке привез из  райцентра Болхова  фильм-сказку «Морозко», и взрослые уже парни и девицы, с хохотом, уселись смотреть кино об уморительной Марфушеньке-душеньке, хвастливом Иване - крестьянском  сыне и ненаглядной Настеньке. И как ни интересно было наблюдать за  фарсовой игрой молодой талантливой  актрисы Инны Чуриковой и похождениями ее персонажа, на словах: «Хочу жениха, хочу богатства, хочу, хочу, хочу…»  он поднялся и быстро покинул клуб,  не оставшись на танцы, ради которых, собственно говоря, и собрался весь сельский бомонд. Он не хотел разжигать ревность парней. Девушки и в самом деле оказывали ему повышенное внимание – облачились в свои лучшие наряды – крепдешины, шелка, панбархаты. И пахли популярными и дорогими, аж целых  три рубля за флакончик, духами «Триумф». А – прически? А  малиновые перламутровые маникюры на когда-то обгрызанных ногтях?  Да, каждой было лестно прогуляться  по  деревне с первым женихом России.
Совершенно счастливый, уснул на сеновале и всю ночь плавал в упоительном дурмане родных трав и цветов. Проснувшись на ранней зорьке, спрыгнул с сеновала и пошел купаться на Оку. Далеко за рекой, почти над горизонтом, над широкими  просторами  и заливными лугами висела хрустальная звезда. И звали ту звезду Венерой.
Раздевшись, он бросился в кипящую водоворотами  холодную реку, совсем недавно прошло половодье, а она обожгла его ледяными поцелуями, и  с посиневшими от холода губами, он выскочил на берег, под дружеский гогот гусей, стал прыгать с ноги на ногу, с трудом попадая ими в штанины.
Войдя в хату, Глеб увидел уже накрытый стол с крынкой парного молока, печеными пирогами и сваренными вкрутую  крупными яйцами с оранжевыми, размером с мандарин, желтками. Ловко орудуя ухватом, бабушка вытащила из печи чугунок с кулешом – вкуснейшей пшенной кашей политой топленым русским маслом.  На столе стояли фаянсовые тарелки с рисунком из аляповатых алых цветочков - претензия на жалкую деревенскую роскошь, но ложки были  старые – деревянные, расписные. Памятные еще по детству. А те же самые  цветы, что смотрелись грубо на тарелках, выглядели на них живописно и ласкали взгляд.
- Людмила, что ты прячешься? – прикрикнула бабушка, - иди к столу, завтрак стынет. Тебя стыдится. - Шепнула она внуку, дабы совсем не смутить жиличку.
Девушка вышла из комнаты и остановилась у косяка. И он мысленно ахнул. Вчерашняя очаровательная Настенька с косой цвета гречишного меда, стояла перед ним.  Она застенчиво  улыбнулась, и он ответил ей своей сияющей, притягательной, прославившей его, улыбкой.
- Людмила, завклубом. - Представилась она.
               
Расцветала весна и расцветала их любовь, сказать о которой он так и не посмел. Но о чем было говорить, когда соловей все ночи напролет заливался вместо него, пел песню любви, такой робкой и такой трогательной, у которой, казалось, не будет конца.  Они бродили, обнявшись, в прозрачные и холодные майские ночи, сидели друг против друга в огромном дупле старой ракиты, пряча свои чувства от завистливых глаз.
Колдовство творилось вокруг, и колдовство  творилось в его душе. Он видел, как зацветают  яблоневые и вишневые сады, как в золотой бубен Луны бьет ветер, как  кружат  солидные полосатые шмели вокруг белоснежной таволги.
Пролетела неделя отпуска, и пора было собираться в Москву, футбол не мог ждать, да и терять драгоценные  весенние денечки  он больше не мог –  легкая травма - растяжение связок, прошла. Но как же трудно было оторваться от сладких губ девушки, её прелестного смеха, её серых глаз.
Бабушка весь вечер накануне его отъезда вздыхала, тайком вытирала глаза и, открывая  шифоньер, крестилась на спрятанную в его недрах, подальше от атеистических глаз, икону Казанской Божьей Матери. Наконец, не выдержав, сказала:
- Совсем пропадет девка. В нашем селе, сам знаешь, пары с детства     образуются, а она пришлая здесь, да еще и образованная.  Где жениха искать? Выйдет с горя за  пьяницу Коновалова - пустого мужика. Тоже мне работа  - кино крутить. Баловство одно!  А Людмила девушка хорошая, культурная – училище закончила, на гитаре играет, поет. И чистоплотная, и уважительная, ласковая… 
Каким же нужно быть дураком, чтобы такую девушку пропустить?  А что  - деревенская, так это ж хорошо. Больше мужа будет уважать.
- Не ворчи, родная, - отозвался Глеб, - я на нее загадал. Коли дождется она меня, а повода  ждать я ей не дам, и ты не говори ей нарочно, и мои чувства не остынут  тоже, вернусь сюда осенью, сыграем свадьбу.
- Живоглот ты. - Вздохнула старушка, слышавшая от  людей, что внук ее знаменит даже больше, чем местный гармонист - огрызок сатаны, мастер сочинять похабные частушки.  Но всей свалившейся на внука славы она представить не могла, телевизора в хате не было, а черная тарелка радио включалась изредка, песни послушать – концерт по заявкам в рабочий полдень.
Да и некогда было крестьянке, праздности не знали ее руки – большое хозяйство на ней  - куры, утки, гуси. Две драчливые козы – Глашка да Лушка, петух – главный деревенский хулиган. А сад?  12 яблонь! А огород? Одной картошки десять соток. Еще и колхозная свекла. Будь она неладна!  Но в этом году она тяпать ее не пойдет. Внук оставил ей  деньги – аж целых сто рублей новыми на конфеты, хозяйственное мыло и мануфактуру.