И грянет гром
- Судя по вашим чертам лица вы не из рабочих. И не из крестьян. Если бы я не знал откуда вы, то я бы сказал, что вы чистокровный ариец. Но скорее всего вы дворянин. Я разбираюсь в лицах.
Я смотрел в его глаза напыщенные самомнением, и заметил, что щека его дернулась. Раздражение! Он был раздражен этот немец с хищным лицом. Когда он начал говорить, я понял, откуда он. Из какой части Германии. Акцент мне был знаком.
– Вы говорите по-немецки? У меня нет переводчика. Мне нужно кое-что выяснить.
Воинствующий народ Германской нации. Он был истинным ее представителем. Народ, который мечтал о мировом господстве всегда.
Мой ведомый был сбит. Он выпрыгнул с парашютом возле аэродрома. Его пытался расстрелять мессер, но я сбил его. К нему уже бежали автоматчики. Его плен был неизбежен, и я пошел на посадку.
– Это какой по счету воздушный бой у вас?
Мы находились в здании предполетной подготовки. Это был наш аэродром. Пока его не заняли немцы. В классе были молодые пилоты. Человек двадцать.
Виктор полулежал на полу, прислонившись к стене. Гимнастерка была в крови. Ему не оказали помощь. Но он был в сознании.
Генерал сидел за столом командира.
- С какой целью вы приземлились на немецком аэродроме?
На что вы рассчитывали? Скоро сюда прибудут господа из гестапо. Они будут вас допрашивать. Но пока у меня есть время, я хотел бы кое-что узнать.
Он развалился в кресле.
- Весь мир мечтает освободиться от большевиков. Мы те, кто эту мечту воплощает. Падение Европы перед третьим рейхом это доказывает. Мы железный порядок планеты. После вас падут англичане и американцы. Германия будет править миром. Речь идёт о каких-то неделях. И мы будем маршировать по Москве.
Мы Дансинги – древнейший германский род. Род военных.
Нам нет равных. Славяне будут рабами! Это их удел. Варвары будут в цепях. Истинные арийцы будут править миром. И нам решать, кому жить, а кому умирать. Новая библия- Майн Кампф, уже написана. И наш вождь торжествует победу. Триумф победы над Европой горячит нашу кровь. Не доброта, а доблесть! Не жалость, а сила! Падающего толкни! Падает глиняный колосс России. И восторжествуют сильные над слабыми.
Вы русские не готовы к войне!
К нему обратился охранник. Дансинг выслушал его. У него вздернулась бровь.
- А что это за история с Юргеном? Самый злой пёс отказался выполнять команду.
Теперь ухмыльнулся я. Это было как пощёчина для него.
Мы с отцом ходили на волков. Без оружия с голыми руками. Ставили флажки и загоняли самых матёрых в ловушки из флажков. Надо было бросится на волка и сунуть большие пальцы рук ему в пасть за щеки, там, где не было клыков, а потом душить его ногами. Он был обречен. После нескольких таких охот, когда страх ушел совсем, волки уже не бросались на меня, а просто сдавались.
- Юрген испугался. Этого не может быть!
Он обратился к охраннику.
- Пристрелить.
Охранник вышел.
Дансинг внимательно посмотрел на меня. Потом задумался.
- Я впервые вижу перед собой волкодава.
Я думал, что меня атаковал, по крайней мере, командир полка. А тут какой-то мальчишка. Что я скажу Герингу? Это случайность? Как я мог потерять семь пилотов в первый день войны,
Я молчал. Человек предполагает. Господь располагает. По своему промыслу он позволяет на время подняться какой-либо стране, и возгордиться своей исключительностью. А потом наступит возмездие.
Их фюрер испытывает головокружение от лёгких побед. Также было и с Наполеоном. И он тоже испытывал триумф, и торжествовал скорую победу. А потом его солдаты жрали лошадиное мясо, и ползали на коленях, прося корку хлеба у варваров славян. Жалко, что они не читают историю.
А ведь история пишется кровью тех, кто поставил себя выше Господа. Триумф фюрера - это дутый пузырь тщеславия жалкого ничтожества!
Наступит время, когда над Берлином будут развеваться красные знамёна. А этого фюрера, дрожащего от страха в подвале какого-нибудь бункера, застрелят, сожгут и развеют его пепел по ветру.
Готов ли я к войне?
В четырнадцать лет я начал прыгать с парашютом. В пятнадцать начал летать на По-2. Когда отца забрали, я молча принимал оскорбления и насмешки сверстников в школе. Отец предупреждал меня. Что воин может погибнуть в любую минуту, и младший заменит старшего.
В летной школе ко мне также относились сурово, несмотря на мои успехи, пока я не вытащил курсанта из горящего самолёта. И тогда командир училища поверил в меня, не комсомольца. Ведь я был верующим, и носил крест.
Так я стал командиром пары.
Со своим ведомым мы отрабатывали новые маневры, согласно тем типам самолётов, которые были у вероятного противника. И я всегда переоценивал возможности врага, добавлял ему скорости и мощности в бою.
Когда в летную школу прибыли немецкие пилоты на своих самолетах, я уже летал на И-16. Проблем с языком для меня не было. Они были веселы и очень самоуверенны. Даже позволили мне полетать на мессершмите. Я предложил им провести учебный воздушный бой, их двое и я со своим ведомым.
У них были очень напряженные и злые лица, когда они в потных комбинезонах вылезали из своих самолетов. Они проиграли. Они здорово пожалели, что я летал на их самолёте.
Я свободно говорил на немецком, английском, французском, испанском, японском языках.
Готов ли я к войне? Всегда. В любую минуту.
Громы рождаются воинами и умирают воинами. Пока на Земле существуют армии, мы должны быть лучшими воинами. Громы всегда гордились тем, что они защищают Родину.
Да! Я был готов к войне.
Один русский из всех - в поле воин. Один воин из рода Громов - это целая армия.
Когда разговариваешь с германцами надо понимать силу языка. Имеет значение всё. Глаза, осанка и громкий, гортанный, резкий голос с жестикуляцией губ. Как будто ты выстреливаешь словами. Я это видел у немцев пилотов. За мыслью должно быть действие. Иначе жизнь будет бесплодна.
- One kampf, kain sieg! (Без борьбы не победы!), - крикнул я во все горло на баварском диалекте.
Это был клич их фюрера.
– Я заберу своего ведомого, и уничтожу ваш аэродром!
И моё лицо выразило презрение.
Дансинг и пилоты вздрогнули.
У моих глаз возле зрачков есть какие-то странные жёлтые точки. Глаза у меня голубые. Но при определенных условиях эти точки вспыхивали, и говорят, что я с горящими глазами был страшен.
Пока они пытались понять, ошеломлённые моими словами, я выхватил у автоматчика слева гранату с его пояса, сдёрнул чеку, зажал предохранительный рычаг, и направил на генерала.
Все находящиеся в зале застыли в ужасе.
Увидеть русского с гранатой и с горящими волчьими глазами, было для них нечто.
Я медленно засунул чеку в гранату и бросил ее на стол.
– Барон Фон Дансинг! Русский Гром вызывает тебя!
Мой ЯК заправили. Установили боекомплект. Благо ящики с патронами лежали возле самолетов. Я перевязал Виктора и уложил его в грузовой отсек.
- Зачем ты здесь? – прохрипел Виктор.
Я дал ему воды с фляги.
- Не обсуждается. Я твой командир.
Молодые пилоты вышли из летного домика и встали между самолётами. Сегодня я должен был умереть на их глазах. Этот наглый русский должен погибнуть от руки германца.
Зенитные расчеты перевели в боевое положение. Первым взлетал Дансинг. За ним я.
« Живый в помощи Вышнего, крове Бога небесного водворится…»
Фон Дансинг хотел увидеть мой коронный прием. Вот тебе прием. И я пошел на то, на что никто в Европе не мог пойти. Ни один пилот.
Когда наши самолёты разошлись, я развернулся навстречу Дансинга, и дал максимальный газ. Он вышел на линию огня, и ему пришлось принять лобовую. Мы стремительно сближались. Нервы на пределе возможного. Кто свернет первый - тот погиб. И никто уже не мог уйти с линии атаки. Должен умереть один или оба. И Дансинг дернулся.
Доля секунды, и я открыл огонь. Пулеметная очередь распорола его брюхо. Он так и не узнал мой коронный прием.
Его самолет стал падать, оставляя черный дымный след за собой, и я тоже спикировал вниз, прикрываясь им от огня зениток.
А дальше, пока немцы не опомнились, я пошел на переворот, и выровнял у самой земли вне досягаемости их снарядов.
И грянул гром!
Их бензовозы стояли между самолётами. Пилоты стали разбегаться, но было уже поздно.
«Падёт от страны твоя тысяча, и тма одесную тебе, к тебе же не приближется …»
Все самолеты, бензовозы, машины с боеприпасами, я превратил в одно пылающее огненное месиво. И на все это у меня ушло менее минуты.
Я уже уходил на бреющем полете на восток, когда краем глаза заметил парашют. Кровь закипела в моих жилах, и ударила в голову. Ярость обрушилась на меня ураганом. Мой палец лег на гашетку пулемета. Ещё секунда и я отомщу за своего ведомого, размажу своего врага по небу. Ведь для подлых законы не писаны. Сейчас! Вот сейчас!
Белый купол парашюта проскочил под моим крылом, и я снял палец с гашетки.
Для подлых не писаны законы. Они написаны для честных.
Спустя несколько лет, я стоял в Трептов парке, в центре Берлина, перед статуей Воина Освободителя. На всех иконах изображают женщину с младенцем. А здесь. Могучий воин с девочкой на руках. Это был символ Отца. Отец, защищающий Мир.
Я закончил войну командиром полка. Мой полк дошел до Берлина без единого поражения. И не погиб ни один пилот. Когда в мой полк приходило пополнение, я говорил только одно: - Никто. Никто не возвращается без напарника. Ведомый без ведущего или ведущий без ведомого.
И вдруг услышал знакомый голос за спиной.
- Когда меня выписали из госпиталя, я всем сказал, что Германия проиграла войну, герр Гром.
Я обернулся. В инвалидном кресле сидел калека.
- В тот день вы победили не тем, что сожгли немецкий аэродром. А тем, что не расстреляли меня, когда я висел на парашюте. Только страна, способная на милосердие, будет жить вечно. Участь остальных – Забвение. Германии больше нет. И не будет. Германский дух пал в небытие, и уже никогда не возродится.
Я повернулся к памятнику Солдата Освободителя.
Эти памятники будут стоять везде, откуда начиналось зло, и где оно погибло.
И так будет всегда!
Кто следующий в очереди за мировым господством?!
Русские готовы!
И грянет Гром!
Свидетельство о публикации №222101500417