Люди для людей

                Отец


Он приходил – тяжёлый и земной,
В движениях неспешен и просторен.
За чёрною шинельною спиной
Мятежно пахло воздухом и морем.

А дома было тесно и тепло,
И всё казалось маленьким и тонким,
И от шагов чуть тренькало стекло,
И пахло щами, пудрой и ребёнком.

Всегда хватало мужиковских дел.
Шёл нескончаемый ремонт в квартире,
Где молоток геолога висел
Как символ памяти о довоенном мире.

Но шли послевоенные моря,
С Атлантики шумело зыбью злою.
Погоны. Чёрный китель. Якоря.
А в доме пахнет твёрдою землёю.


***
Крутой разряд срывается пробоем –
Обыденности толщу осветить…
Родители уходят на работу,
А сын кричит:
                Не надо уходить!

Нет большей супротивности несходства,
Когда их ставит рядом жёсткий век:
Неумолимый идол производства –
И маленький несчастный человек.

Но каждый смертный в этих толщах мглистых,
Готовых искрою насквозь прожечь,
Есть малое дитя родных и близких,
Товарищей, возлюбленных, друзей.

И все мы, крохи, с детскою обидой,
Ревём о том из всех недетских сил,
Что забирает беспощадный идол
Всех тех, кто был и дорог нам и мил.

И с каждой вспышкой их всё меньше в списке,
А идол ненасытен и сердит…
И плачем мы ко всем родным и близким:
 - Пожалуйста, не надо уходить!


 ***

Забывают школьницы формулы динамики,
Выпускные – кончились, помнить – нет причин.
Горожанки летние забывают валенки.
Забывают женщины пройденных мужчин,

Поцелуи сладкие, объясненья пошлые,
Волновавший некогда шёпот на ушко…
Я и сам не памятлив, забываю прошлое,
В квазинастоящее с головой ушёл.

Притерпелся к практике:
                прятать память мальчика,
И губами слизывать крем с привычных щёк,
Антрекот зажаривать, и разлад замалчивать…
Но ведь кроме этого что-то есть ещё!

Есть ещё высокое, синее и небное,
За семью печатями спрятанный секрет…
Девушки,
                с которыми ничего и не было
Оставляют в памяти
                самый прочный след

***
Фантазия для пишущей машинки

Он слёг. Хворал недолго. Отошёл.
Собрали небогатые поминки.
И вдруг – уже усевшися за стол –
Услышали стук пишущей машинки.

Сидевший с краю зять тихонько встал,
Дверь кабинета приоткрыл неловко…

Град торопливых клавишей стучал,
Крутился валик, тренькала коробка,
Выбрасывались веером листы
И слово билось головой в страницу…

Как надо ничего не пропустить!
Как надо торопиться, торопиться,
И делать вид, что это так легко,
Что каждый лист спокойно аккуратен,
Покуда он ещё не далеко,
И слышно всё, что хочет досказать он…


    Кухонная элегия
 
Вредно  курить? Кури...               
Времени перерыв.
К ночи усталый свет.
Отдыха табурет.
Руку ко лбу притронь.
Газа  пустой  огонь.
Над  головой – твое
Стираное  белье.
Мутно  вода сошла.
Ванна белым-бела.
Сумка пустым-пуста.
День  хлопотать устал.
Капает  вечный кран.
В темя  долбит обман.
В память  воткнулась  ночь.
Как  вороненый нож.
Тесный  мирок угла.
Где-то – колокола.
Где-то – магнитофон.
Где  ты, хороший  сон?
Как далеко кровать...
Вредно  существовать.


              Клуб однолюбов

Мне приснилось однажды, что я безымянный и древний, – Много старше, чем Данте, старей Низами…
Мне приснились однажды седые, сухие деревья
В серых сумерках, где ни небес, ни земли.

Там они, закосневшие прочно в святом постоянстве,
Отклоняя услуги попа и врача,
Без опоры и крова бесшумно витают в пространстве
И порою ветвями о ветви стучат.
 
В тусклом времени, как в тихоструйном ленивом потоке,
Их вращает судьбина, колышет пустяк…
Никогда не живут короеды, жуки, древоточцы
В слишком плотных, до гулкости твёрдых костях.

Чем-то собраны вместе, они не составили круга,
Не сошлися в ячейки случайных семей.
Им, похоже, не надо общаться и даже друг с другом,
Ибо каждое знает само по себе…

Мне приснилось сегодня название: Клуб однолюбов;
Серый дом, где входящие в дверь не стучат,
Где не ждут ничего пожилые спокойные люди
И молчат – удивительно чисто молчат.



Три выдержки из женской болтовни

…Я всё болтаю, не слушай,
вам, мужикам, не понять,
хочется высказать душу,
ну, обними же меня!

…В родах участвуют двое,
ну-ка, живее, сынок!
Будем шептаться с тобою
по вечерам, перед сном…

…Пусто и холодно с краю.
Страшная, злая кровать!
Что ж это? – вот, помираю,
Не с кем и слова сказать…






   Вадик

Что-то опять в газетах
Стали считать ракеты.
Где-то опять движенье
В пользу вооруженья.
Кому-то опять неймётся.
Как-то всё обернется?...
Что же меня зацепило?
Припоминаю – было:
Словно сигнал к веселью –
Вдруг
топоток за дверью,
Вдруг
голосочек спросит:
– Можно к тебе в гости?
И как бесшумная рыбка
Сперва вплывала
улыбка.
За нею – полной луною –
Являлся и сам собою
Стеснительно, но солидно,
Этакий мини-мужчина.
Застенчивая походка...
Но надо все поглядеть!
-  А можно надуть лодку?
-  А можно в ней посидеть?
- Это удочка или палка?
-  А она раздвигается как?
-  А поедем с тобой на рыбалку?
-  А я понесу рюкзак?
-  Конечно, поедем...
Было...
Что же меня зацепило?
Какое-то слово знакомое…
Саркома....


   
   ***

Перевал через полночь,
               где времени ветер вещает
и пророчит о том,
               что не видно ещё за горой…
Обрастаю людьми,
               как иной обрастает вещами.
Окруженьем оброс,
               как сосна обрастает корой.

Но сейчас
        продувает с вершины сквозная тревога
и знобит,
        освистав назначенье моё на земле.
Может я – лишь лишайник
        на кряже у Господа-бога
и чешуйка коры
        на великом вселенском стволе?

На ночном перевале,
                где ветра глагол постигаешь,
измеряешь судьбу,
                и нельзя ни придать, ни отнять…
И чешуйка-сынок,
                прирастая к плечу, засыпает.
И смолинка-слеза
                невзначай прошибает меня.