Дневник беженца. Без лица

Настя крутит в руках телефон. Лицо у нее уставшее, тревожное. Огромный подвал и несколько комнат ее дома за последние недели превратились в склад – кто-то несет, кто-то наоборот – забирает: одежда, старые чайники, чашки, постельное белье. И все это место – как бесконечная история чьей-то боли: почти всякий, кто входит сюда, приносит осколок грустной истории. С отчаяньем роется в одежде. И просит фотографировать без лица.
– Вот так, – говорит Настя. – Сотни снимков, и все без лица. Я думаю сделать из этого коллаж. Множество сменяющихся снимков, на которых у людей нет лиц.
Настя талантливый художник. С чутьем, с творческой интуицией, но самое главное – с сердцем. Огромным. Больше мира. И всем она хочет помочь. Как может. Или даже больше.
– Вот почему без лица? – Настя ищет ответы на свой лад. – Не по своей вине они здесь и в таком положении. Боятся, что их в чем-то обвинят? Что в сети, в отчетах волонтеров кто-то узнает?
А я знаю почему. Но не могу объяснить. Тут слишком много всего. И сразу. Разных причин, поводов, страхов, сомнений. Все просто и все сложно одновременно.
Вот жил ты. Своей жизнью. Как умел. Иногда был ленив или несправедлив, совершал глупости или безумства, а иногда – наоборот, работал на износ, любил, жертвовал, творил. И все в твоей жизни шло своим чередом. Ты сам отвечал за свои плохие или добрые поступки, сам искал свой путь, был творцом своей жизни. У тебя было лицо.
А потом оказался тут, в этом подвале. И на этих снимках.
Ты ли? Есть ли еще ты?
Меня, например, больше нигде нет. Нет, мои документы и учетные карты лежат в миграционной службе, у меня есть регистрация и даже СНИЛС, но это все безликие бланки. А меня, человека с мечтами и грустью – нет. И порой кажется, что, проходя мимо зеркальной витрины, в ее отражении я не увижу глупого неуклюжего человека со смешной прической – лучи солнца или капли дождя смогут проходить сквозь меня. Так как меня – нет. Какая-то та, по-настоящему моя, настоящая жизнь навсегда рухнула, а новую я строить не умею. Не могу. Потому что – не сейчас. Нет у меня какой-то новой точки отсчета, опоры, надежды. Близких нет рядом. Родного дома. Выстроенного мной быта, где каждая вещь сама ложилась в ладонь. Ничего у меня нет. Вот и живу какими-то условностями, полужизнью. Жду. А ведь судьбе виднее. Выведет или утопит? Вернет мне меня или вырвет с мясом, оставив лохмотья и тоску? Не знаю.
А разве у других не так? Кому из беженцев легко смотреть в лицо прохожим? Не страшно достать свой синий паспорт где-то на почте или в чьем-то кабинете?
Что-то неуловимое надломилось в каждом. И лиц больше нет. Стерлись.
Когда-то в юности меня очень потрясла книга одного зоолога, который наблюдал за людьми, как за животными, и строил умозаключения именно как зоолог. Не слушая слова, не рассуждая о социальных мотивах, а только исходя из поведения, инстинктов, жестов, обрядов, нарядов, он рассказывал простые, очевидные, а потому почему-то очень парадоксальные и точные вещи.
Вот и у меня теперь такой досуг. В толпах людей без лиц я что-то ищу и систематизирую, пытаюсь понять. Может, где-то среди этих людей есть что-то, что даст мне силы и надежду? Вдохновит. Откроет глаза на очевидную, а потому такую непонятную правду. А может, найдется кто-то мудрый, кто заразит примером?
Всматриваюсь, не различая лиц. Хочу в них верить. Хочу знать, что все они выстоят, а значит, и я тоже справлюсь. Слабая, глупая…
А люди как люди. Пустоту и боль отчаянья каждый заполняет на свой манер – кто-то знает все волонтерские пункты и первым приходит на раздачи, пытаясь урвать и восполнить что-то утраченное, радуясь даже не результату, а процессу. Десять килограмм гуманитарки! Весомо, значимо! И уже даже не важно – чего. Главное – много! И завтра выдадут еще где-то. А послезавтра – еще… Самый азартный спорт, который позволяет забыться. Не горевать. Видится иллюзией борьбы со сложными обстоятельствами. Искушает легкими победами.
Кто-то занят великой стройкой новой жизни. Шанс начать с чистого листа, получить новый паспорт. Открыть новый город, новое дело, построить новый дом. Переступить и забыть прежнего себя, оставив все горести там, в старом паспорте. Искусство жить так, как будто раньше ничего не было. И старательно забывать каждый день, возводя стены между собой и прошлым. А как иначе? Иначе ведь с ума сойдешь, так страшно там было. Потому никакого «вчера», только «завтра». И большая новая стройка.
А кто-то просто ждет. Без суеты, но с мукой решая простые бытовые проблемы, поднимая себя с постели, выстаивая очереди в миграционной службе и вычеркивая день за днем из календаря, выискивая какую-то надежду в новостной ленте, доверяя знакам, космосу, Хроносу. Аукая в бездны интернета, разливаясь слезами – домой хочу. Как же я хочу домой…
И я хочу, Господи, и я!
Но все – без лиц. Этот диагноз один на всех. Для искателей, для строителей, для тех, кто просто ждет, плывя по течению.
Ведь этот подвал с гуманитарной помощью, с вещами, которые принесли добрые люди – он стирает лица. Нет, конечно, не только он – но все эти новые страшные обстоятельства, все эти очереди, справки, пакеты, вынесенные из храмов, подарки от неизвестных. Своим стыдом, болью, страхом, бессильем, внутренним преодолением. Да, ты должен выжить. Должен довериться. Пойти в чужие руки. Рассказать о себе. Вывернуть наизнанку… Ты должен остаться неузнанным. Сам, даже случайно, не видеть отражения в зеркалах. Можно даже не отбрасывать тени. Чтоб через годы легко забыть. Меня там не было. Ни нового. Ни старого. Был просто кто-то безликий. Никто.
Никто.
Беженец.
Не я.
Господи, как это легко и как тяжело одновременно – быть беженцем. Тебя не прибивает к земле грузом твоего быта, тебя волочит сквозь все адские события сама жажда жизни. Ты бежишь, бежишь… Даже старого себя оставляешь где-то там, за спиной. Так легче.
И будет время, дай Бог, вернешься. К себе. В себя.
А сейчас – беги. И что там ждет впереди? Еще много боли, сомнения и страхов.
Мне, например, страшно чем-то обрастать. Я еще бегу. Мне ничего не нужно. Мне бы выжить. Забиться в тихий теплый угол. Прижать сына. И довериться будущему, которое все расставит по местам.
Перебирая свой не хитрый скарб, обнаруживаю детские ботиночки. Мой сын, маленький трехлетний мальчик, маленький беженец, прошел в них путь через полмира и теперь их перерос. С детьми такое бывает. Они растут, забывают беды, радуются простым и глупым вещам, легко прощаются с тем, что им больше не нужно.
А я все реву и реву, потому что теперь так мало вещей осталось, которые связывают меня и дом. Сломали, потеряли, продали, переросли, бросили по пути, пытаясь добраться туда, где нам было бы спокойно. И все еще не добрались. Доберемся ли?
А ведь так важно не утратить связи. Если уж стала безликой, нужно сохранить хоть что-то на память о себе.
И вот они – маленькие разноцветные ботиночки. Мы купили их в магазине на углу. Сын капризничал, не хотел примерять. Выпрашивал машинку. А я все присматривалась – эти? А может, другие? Самые яркие, самые веселые. В которых можно будет встречать счастливую весну и прыгать по лужам, собирать цветы для мамы, кататься на горке. А не бежать…
Я хочу их оставить. И прижимать к сердцу, когда будет совсем грустно. И, пусть уж так, вспоминать и этот маленький магазинчик, и этот странный день, когда все еще было так хорошо и мир был к нам так добр.
Хочу сохранить. Но не могу себе позволить такой простой материнской радости.
Я беженец.
Мне нельзя обрастать лишним. Мне нужно бежать дальше. Быть сильной. Быть храброй. И быть безликой.
И вот вечером, под шумным небом нашего приграничного города, укладываю сына спать и сама валюсь в какой-то полудреме. Спать нельзя, мне еще работать, но сон накатывает и накатывает. И в дремоте я вижу их – тех самых, страшных, безликих, которые и есть все мои беды. Все мои горести. Все мои страхи.
Силуэты без лица. И каждый из них – немного я. Они ползут из темных щелей и пытаются взобраться к нам на постель, пробраться под одеяло, ухватить за босые ноги, голые руки… Плачу, отмахиваюсь, прикрываю от них сына.
– Кто вы? Кто?
И сын тихонько охает во сне. И небо над нами грохочет. И страх разрывает. И будущее не предопределено.
Нет, мой маленький, ты не станешь безликим. Пусть вся твоя грусть останется мне. Я бежала, чтоб защитить тебя. И я буду бежать столько, сколько нужно. Ради тебя.
И столько людей, бесконечное множество бескорыстно отдающих, жертвующих и плачущих вместе с нами – они тоже за нас, сын.
Ночные страхи уходят с рассветом. И солнце горит в тех, кто рядом.
Мы выстоим. Мы останемся людьми.
И у нас будут лица.

А Настя на прощанье спрашивает, можно ли меня обнять. И обнимает. И почему-то есть уверенность, что она может так обнять весь мир.
Спасибо.


Поддержать автора
2202 2023 3930 9985