Сумасшедшая бабка

 Рассказ не смешной. Потому что документальный, без вымысла, без иронии.

  Художник, он же режиссёр, он же гуманист-просветитель шёл себе своей дорогой и вдруг увидел бабку. В её внешности не было ничего примечательного. Всё серое - лицо, одежда, редкие волосы из под серого платка. Но бабка наклонилась над кучкой мусора, наваленного у въезда в лес, бабка что то шептала и гладила мусор. Художник-режиссёр подошёл поближе, тут он увидел, что бабка гладит не столько мусор, сколько единственную травинку, пробившуюся среди пустых сигаретных пачек и ржавого хлама. Это зрелище сразило режиссёра-гуманиста наповал, пробрало до слёз.
- Вот про что надо снимать кино! - чуть ли не прокричал он.
Мысленно, конечно же, не в слух. Точно также продолжил:
- Мы думаем это старая, серая, вонючая бабка, а она способна любить, сочувствовать каждой травинке! У неё своя вселенная, а мы, увы, лишь на её пороге! Нам не дано любить невыразительную травинку, а бабка отдаёт своё сердце каждой мусорной крошке.
Из глаз режиссёра-художника потекли слёзы, он смахивал их, всё ближе приближаясь к бабке. Он уже почти расслышал, как бабка шепчет "завидные вы мои! чудные!". Это относилось не только к травинке, но и к треснувшему сиденью от унитаза, к измазанному бурым детскому кубику с буквой "у", к чему то пенному, застывшему. Бабка гладила это всё уже обеими серыми ладонями, очень нежно, точно уснувших внуков. Режиссёр был всё ближе, ему всё сильнее хотелось зажать нос, слёзы продолжали течь и он уже не смахивал их.
- Вот она подлинная вселенская любовь! - ликовал художник-просветитель.
Тут бабка заметила его, сложила серые ладошки, сверкнула мышиными глазами.
- Ты чего же гад делаешь!? - вскричала бабка, сжав ладошки в сизые кулачки.
- А что такое? - остановился режиссёр.
- По траве в сапогах! По травинкам живым, гад, топаешь! - сизые кулачки готовы были полететь режиссёру в лицо.
Под сапогами ( точнее, кроссовками ) режиссёра не было ни единой травинки. Были окурки, бумажки, фигурка похожая на дымковскую игрушку с отбитыми ногами и головой. Но бабке дороги были все эти обломки-обрывки и ненавистен усатый человек в кроссовках.
- Будь ты, скотина, проклят! - бабка часто зашевелила ниточными губами, точно шептала страшное заклинание.
Режиссёр остановился, как вкопанный. Его слёзы мгновенно высохли, точно их не было.
- Ах ты, сука отжившая! - режиссёр замахнулся на бабку, моментально забыв все свои недавние мысли и чувства.
В ответ бабка очень точно плюнула и попала художнику-гуманисту в глаз. Тут же ещё раз, в переносицу. Режиссёр непроизвольно отступил, подскользнулся на дымковской игрушке, сел задом в мусор.
- Женщина, успокойтесь! Что случилось?
Это к бабке подошёл человек в фуражке. Бабка плюнула и в него. Тоже в переносицу. Человек в фуражке отошёл в сторону, занялся тщательным вытиранием лица, одновременно обдумывая, как быть с бабкой. Между тем бабка плюнула в идущую мимо молодую женщину. Та ойкнула, вопросительно взглянула на полицейского. Режиссёр поднялся на ноги и понял, что весь зад у него в липком, жёлтом. Дотронулся рукой - ладонь стала грязно-жёлтой и липкой. Бабка же продолжала всех проклинать, продолжала плеваться. Потом вдруг села на карточки, заплакала, вновь стала гладит травинку, чуть ли не целовала треснувшее сиденье от унитаза. Режиссёра стало стыдно, что он назвал бабку вслух сукой. Молодая женщина стерла плевок одноразовой салфеткой, пошла своей дорогой. Полицейский продолжал топтаться в стороне. Бежать было совестно, не по уставу, а что делать он так и не придумал. Между тем, на дороге появилась и притормозила машина с красным крестом. Люди в белых халатах рассматривала происходящее, не торопясь покидать машину. Им не хотелось брать бабку к себе. Режиссёр-гуманист начал что то произносить, но тут появился некто молодой, в спортивном костюме и очень энергичный;
- Кто это тут бабушку обидел? Неужели родная полиция? Или ты, усатый?
Бабка заревела, закудахтала, вдавила в собственный подбородок сиденье от унитаза.
- Так кто такой смелый бабушек обижать? - молодой спортсмен грозно оглядел всех, включая затормозившую скорую, стал поднимать рыдающую бабку, всем своим серым лицом уткнувшуюся в груду мусора.
  Но как только спортсмен приподнял бабку, та плюнула ему в лицо. Попала в широкую, мужественную скулу.  Спортсмен дёрнул головой, отпустил бабку и тут же, по каратистски резко ударил её ребром ладони по шее. Бабка обмякла, молча свалилась всё в тот же мусор, лицом в унитазное сиденье, примяв единственную травинку.

  Полицейский первым нагнулся над бабкой. Спортсмен сделал тоже самое.
- Вроде жива, - сказал полицейский.
- Я не сильно, - развёл ручищами спортсмен.
За их спинами хлопнули дверцы скорой. Врач и фельдшер неторопливо направились к помойной куче.
- Иди ка ты отсюда! - негромко, но твердо, проговорил спортсмену полицейский.
- Почему? - не понял тот - ведь ударил он бабку даже не а пол, в четверть силы.
- Она в скорой умрёт, а мне придётся тебя хватать и сажать, - пояснил полицейский.
- Да?
- Да. А так, скажу что ничего не видел, - устало произнёс полицейский, присел перед бабкой на корточки, чуть при этом не заплакав.
- А он? - кивнул спортсмен в сторону режиссёра.
- Он тоже ничего не видел, - ни на кого не глядя, ответил полицейский.
- Да, я ничего не видел, - согласился гуманист-художник.
- А она? - спортсмен указал на подошедшую женщину средних лет.
Женщина выразительно вздохнула. Врач и фельдшер отвернувшись, курили, вообще ничего не видя.
- Тогда я, в самом деле, пойду, - сказал спортсмен и удалился быстрым спортивным шагом.
Женщина средних лет второй раз вздохнула. Врач с фельдшером закурили по второй сигарете. Полицейский продолжал сидеть на корточках. Режиссёр-художник измазал вторую ладонь в жёлтой липкой грязи. Ему по прежнему было стыдно, что назвал бабку сукой. А бабка, тем временем, зашевелилась, чуть приподняла голову, потом туловище. Полицейский переглянулся с подошедшей женщиной.
- Расходимся, - деловито, по милицейски произнёс он.
Женщина помогла бабке подняться на ноги.
- Спасибо, дочка, пойдём от этих гадов! Всю живую траву перетоптали!
- Пойдём, мама, пойдём! - только и произнесла женщина, крепко держа бабку за обе руки.
Однако это не помешало бабке в очередной раз метко плюнуть в режиссёра-гуманиста.
- Сука, ё... - не сдержался вторично режиссёр и тут же устыдился.
Полицейский был уже далеко. Заработал мотор и у скорой.

Мать и дочь пришли в квартиру. Они жили вдвоем около леса с непременной помойкой. Бабка таскала с помойки всякие грязные, ломаные вещи. Дарила их единственной дочери. Войдя в ванную комнату, женщина сморщилась, задержав дыхание - бабка справила в раковину обе нужды и малую, и большую, как только не свалилась при этом.
- Дочка, вот тебе к приданому, как венчаться будешь, обязательно одень!
Женщина обернулась. Бабка протягивала ей сломанное унитазное сиденье. Бабка улыбалась, не помня-не понимая, что муж от её дочери ушёл почти десять лет назад. Женщина взяла в руки грязный подарок к приданому, прижала к груди, улыбнулась, произнесла:
- Спасибо, мамочка.