Костёр, два патрона и семечки

         Начальник партии напутствовал строго: – В отряде ты должен быть засветло!  – Так и будет: – я бодро заверил.
         Шарахаться ночью по тайге и тем более спать на снегу, не хотелось мне вовсе.   
         Собрал рюкзак – банки, хлеб, спички, буссоль, запасные портянки, туда же топор. Начальник проверил ружьё и от себя даёт два патрона с пулями... Оружие нам полагалось на форс-мажор с росомахой и особенно с медведем. 
         Главное! С косолапым я не должен брататься. Я обязан отпугивать его криками, песнями, стрельбой в воздух. Если не отпугну, значит соблазнил. В избытке чувств зверь может обнять, рёбра пересчитать, поцеловать вряд ли. В этом случае инструкция гласит – стрельба на поражение целесообразна.
         Нелепо думать, что в экстриме не растеряюсь и зверя уложу наповал.  Не был я медвежатником. А если рука дрогнет и раню лохматого? От него не убежишь и пощады ждать не придётся... И почему лишь два патрона? Третий лишний, поскольку у медведя два глаза, не более.
         Да хоть мешок патронов! Не добавляют они смелости, задним умом понимаешь, что в тайге ты не хозяин.  Звери тебя чувствуют, инстинкт подсказывает им сторониться. Вот на это и приходится уповать, а не на патроны и лихость. Ну, а чтоб душу облегчить, начальник сунул мне в карман семечки. – Погрызёшь, обжаривал сам. – Жест неожиданный, но напряжение они действительно сняли.
         Вручили мне кроки маршрута – ручьи и конечная речка. Я был готов… Утром позавтракал. Мешок на плечи. Ружьё на шею. Встал на лыжи и вперёд, топтать двадцать с гаком километров тайги… В прошлом осталась самонадеянность, когда ходил на глазок. Возвращался на свои же следы, сделав по тайге прогулочный круг. С тех пор без буссоли, без компаса даже ни-ни. Шёл беззаботно оглядывая ландшафт и к обеду пересёк два ручья. Однако, смущала реальная картина и та что на схеме. Ручьёв под снегом могло и не быть, распадки сухие. Обманчива местность зимой, но азимут выдерживал, паники поэтому не было.
         Время к обеду. Запалил костёр. Вскрыл топором банку, закрепил крышку в расщелину палки и в огонь.  Горячая тушёнка! Поджаренный хлеб! Да на свежем воздухе! Да когда ещё хочется есть!.. Потом банку выжег, набил снегом, помыл кипятком. А уж крепкий со сгущёнкой чай –  апофеоз. Такой обед сытный, а коли сыт, то и дорога веселей кажется. На лыжи и вперёд!               
         Тайга бодрит разнообразием. В соснах светло, видна перспектива и шагалось легко. Ельник мрачный, не уютный, наводит тоску. На полянах просторно глазам, там я бодро насвистывал марш славянки. К подлеску особое отношение, он цепляется за лыжи, норовит свалить меня в снег. Так что, ходьба на стрёме, одним глазом под ноги, другим по сторонам.
         Однако, время шло, стало смеркаться. Я смело предполагал, что двигаюсь в графике. Впереди ожидаемая речка, палатки, друзья и тепло. На печке кастрюли, сковородки. Что там на ужин? Солянки, бифштексы с яйцом не про нас. Не будет нормальных щей, не будет и жареной картошки. Без изыска питание в поле. На все фантазии ингредиенты одни – банки, макароны, крупы, и вода в разных пропорциях.
        Конечно, на охоту я хожу и бываю удачлив. Но свежатина не прельщает меня. По мне лучше тушёнка по советскому ГОСТу. Ребята смеются, но каждому своё – на охоте мне важен только процесс.
        А вот вариации с чаем – это уже ритуал.  Чифир варится с осознанием дела, и Боже упаси, если пенка спрыгнет в огонь… Кружка с кайфом пускается по кругу. Его не пьют, его поглощают маленькими глотками, и также степенно закусывается сигаретным дымком. Публика сосредоточена, молчит, без базара… А не гурманы чай пьют без смака, их требования примитивны – кипяток, заварка, сахар и легкомысленный трёп.
       В отвлечённых размышлениях я вышел на заданную речку, хотя и подозрительного вида. Кустарник вылезал даже на русло. Речка? Не речка? Гадай, не гадай, но дело к вечеру, там и ночь со всем вытекающим. А хотелось-то засветло дойти!.. Орал до хрипоты, даже шмальнул из ружья.
        Увы, тишина. Сконцентрировался, подавил панику. Сейчас главное – костёр и хорошо бы брезент на отражатель тепла. Увы, не предусмотрел, но экстрим мобилизует, подсказывает план.
        Нашёл корневой выворот дерева – этакая стена с меня ростом. Под ним расчистил площадку.  Свалил сухостой на дрова и на постель разлапистую кедрушку. Запалил буйный пионерский костёр. Треск горящих дров, блики огня, искры в небо завораживали и о мрачном не думалось.               
        А когда жар накопился, я сгрёб его и на нём выстроил охотничью нодью, она обещала долгое горение. А на прогретый грунт настелил кедровый лапник и расположился на нём.  Тепло, костёр под боком, и тишина-а-а... Вот она-то была неуютной, жутко вязла в ушах. Шорох настораживал, а если дерево вдруг щёлкнет, то это уже потрясением было, и только ружьё под боком бодрило.  Как-то надо привыкать.
        Росомаха не пойдёт на человека, а медведя быть не должен – так хотелось мне думать. Хотя гарантий тайга никогда не давала, и за пределом освещённости чудилось не вообразимая мура.               
      Одиночество давило, в голову лезла уничижающая мысль. Куда я лезу? По Сеньке ли шапка?! Вспомнились вдруг матушка и батяня. Знали бы они, видели бы, где сейчас их сынок – всё МЧС подняли бы на уши. Родные мои старики, суматошные и неугомонные, не рвите себе душу. Я хочу собственную историю жизни. Всё у меня будет тип-топ, а вы помолитесь в этой уверенности. Да разве же угомонятся?!
        В заботах были наивными. Догадывались, что в тайге жить не сахар, вот и посылали мне сладости. Они якобы, заменят белки, жиры, углеводы, прогонят тоску, стужу и это будет повод их вспоминать. Хотя могли бы и огненной воды подослать. Конечно не пить, рот полоскать! Да где уж там, навечно для них я ребёнок.
       Насмотрелся на огонь, мысли растеклись, и я незаметно уснул… Проснулся от того, что один бок припёкся, а другой окоченел. Перевернулся как пирожок на сковородке. Лежал, слушал тишину. Млел в нарастающем блаженстве тепла, а мысли в голову, как тараканы на хлебную крошку… Конечно нет шатуна, в этих случаях нас предупреждают. А вот летом можно встретиться и это всегда напрягает.
       С эвеном Кольмой копали шурф. Он внизу с лопатой, а я по брусничнику прошёлся. И решил друга разыграть… Ломал ветки, урчал по-медвежьи. Похоже или нет, но видимо да, если Кольма как собачонок стал вдруг неистово лаять. Мне сценка эта показалась потешной, и продолжал остервенело рычать.
        А снизу истошное тявканье. Навзрыд!.. Что-то не так. Я поднялся над шурфом: – Я это! Я!
        А мне с истерикой: – Гав-гав, а ты какого хрена?!.. Гав!
       Насилу успокоил я друга.  Стыдно, шутка была жёсткой и её мы замолчали навек.
       Пошевелил дрова, костёр повеселел. Я пошвыркал чаю, и сон явился опять. Надолго ли?!.. И часа не прошло, как замёрз одной стороной. Перевернулся… Хорошо костёр греет, от удовольствия потекло даже из носа. И опять подумалось о жизни, вспомнился конфуз.
       На базе в разговорах дёрнул меня чёрт за язык. Ляпнул, что работа нравится и про зарплату не думаю вовсе.  Повариха изумилась, забыла про котлы, сковородки, на меня глянула странно. Не доводилось видеть ей такого чудака, и понесла это открытие по инстанции дальше.
        Понять меня ей было не дано, да и нужно ли взаимопонимание курящего вагона с некурящим?! Понял и то, что мне лучше помалкивать. Все мы разные, у каждого своя в голове варится каша.
       А как я добирался в эти края?!  Пришёл на ж/д вокзал, смотрел на расписание, соображал, куда денег хватит доехать. Билет купил, а на пропитание остались кутарки, не учёл сей щекотливый момент.  Тратил их экономно. На воду налегал из бачка. Было и такое, что…
       Ночь. Пассажиры угомонились, и офицер подо мной захрапел тоже. Хорошо храпел, надёжно. А рядом с ним на столе надкусанный батон…, и скоро я пировал на своей третьей полке.
      Приехал на станцию Лена. Разговорился на улице с парнем. Слово за слово, проскочила доверительная искра. Кончилось тем, что знакомец привёл в дом, накормил, уложил спать на диван. А после завтрака указал на ледовую дорогу, по которой автостопом я и добрался, наконец, в экспедицию.
       В ленивых воспоминаниях опять явился сон с тоскливым пониманием, что пирожковой мороки не избежать. И она, конечно же, была. Опять сон изгажен. Опять одна моя половина обижалась на другую. Пока ворошился у костра, в голове забродила ассоциация с летом.
      Прилетел с поля на базу и мне не оказалось места в балках. Где спать?.. Пора будить совесть у начальства! Конечно, припомнились и Кастро, и Каддафи с причудами. Вот и я, раскинул спальный мешок на дровах белых людей. Удобства никакого, не сон, одно страдание! Но я ждал триумфа, когда начальник увидит мученика и разрыдается от стыда и жалости. Уснул, но был на стрёме, и вот – дверь скрипнула, шеф на крыльце с чем обычно выходят. Зевнул, глянул как дурачка: – Закаляешься? А в клубе койки стоят.   
      Костёр горел. Я ворочался с боку на бок.  Ночь оказалась тягомотной, сон разодран на куски. Однако, возбуждаться пора, небо серело в утренней зорьке. Завтракал и думал – что делать дальше. Становилось страшно. А если я промахнулся и прошёл мимо стоянки? Искать будут, не бросят, но когда и чем это обернётся? И что делать сейчас? Пройти ещё до одного распадка?..  Надо пробовать.
       В полушубке нащупал вдруг семечки. Надо же, такой пламенный привет! Они вселяли уверенность в светлое будущее, да и вкусными были, сам нач их обжаривал.
       Поплевался шелухой, взбодрился и отправился в путь дальше. Не торопился, зачем. Лыжи шуршали, нашёптывали смуту, я без надежды оглядывал даль… Чу! Вышел на очевидную реку, палкой под снегом угадывался лёд. А в сторонке на берегу…
       Чудеса и только! Стоят палатки, дымят печки. Дежурный рубит дрова и мне машет рукой… Ура! Я вышел идеально точно. Из палаток вылезли ребята, что-то орут, машут руками.
       Господи, как люблю я этих парней! Как я скучал по ним, опостылевшим! 
      Мы вновь вместе. Впереди вся жизнь, и мне в кайф она такая.