Художник

(Пьеса с роялем, скрипкой, тромбоном и шестью барабанами в четырёх картинах)


=Картина первая=


Вовчик не пил уже неделю.

Держался как мог. Крепился изо всех сил.

Слово дал. Последнее. Вернее, самое последнее.
То, предыдущее, он не сдержал. Как и все ранешние.

Поэтому насмелился, настроился и снова дал. Опять. В который уже раз.
Уже сам себе. Лично. Конкретно. И даже Богу.

На коленях в этот раз стоял. Пред Богом ответ держал. Слово ему тоже давал. Самое последнее. Мысль такая его посетила. Отменная. Сперва себе, потом ему.
Должно помочь, думал Вова.

Молился он и крестился. Пред образом по полу ползал, прощения просил. На икону ошалело глядел растопыренными глазами. С мольбой. С прошением. Клялся. Каялся. Обещал. Лбом бился. Изо всех сил колотился. Ударялся, не щадя себя.
Страшно было и больно, но он терпел, терпел и терпел.
Обещаний много у него в жизни было. И себе любимому. И родным. И близким. Но исполнить их как-то не получалось. Или не хотелось… или не удавалось.

Почему? Бог его знает.

То ли из-за безудержной тяги к спиртному.
То ли из уважения к собутыльникам.
То ли из полной солидарности с ними, с пропойцами, с пьяницами, с алкашами, с бедными человечками, с опустившимися людьми, если считать их таковыми.
То ли из-за привычки многолетней.
То ли из-за лени. То ли из-за ложной гордости.
То ли от того, что он плюнул на себя, по течению бросился плыть. А куда выплывет… – безразлично.
То ли из-за ещё чего-нибудь. Причин много можно найти, выбирай любую.

Даже на один день у него, у бедолаги, не получалось «завязать». Не то, что на два или на три. А вот так, чтобы неделю не пить… почти семь дней… Нет, не было такого никогда. Это факт. И он неоспоримый. С фактами трудно спорить. Даже невозможно.
Но… неделю целую держится Вован. Крепится. Зубами скрипит, но держится. Рот зажав плотно. Ладошкой его перекрыв. Это прогресс! Ай, молодец какой…
Володя был бесконечно рад, что, наконец-то он образумился, что скоро человеком нормальным станет, трезвым, непьющим, вежливым и культурным, что всё теперь у него получится, всё то, что задумал.

Вырисовываться оно понемногу даже стало.
Мысли его и желания в жизнь претворяться потихоньку начали.
День за днём. Час за часом.

Бриться стал каждое утро, расчёсываться, зубы чистить, горло полоскать, гимнастику делать, за собой следить: культурные слова произносить, благостные мысли и помыслы на самый первый план выпускать… ну и всё остальное, что полагается делать цивилизованному человеку.

Последние новости слушать стал с утра раннего, интересоваться всем в мире происходящим, радоваться хорошему и горевать по трагичному, ругать за плохое и отвратительное и хвалить за благостное.

Особенно его увлекали известия, что некоторые граждане… что они… страдальцы… что они побороли в себе зверя страшного… и вот… не пьют… и не курят… не сквернословят и не скандалят… подобающе себя ведут… и дома… и на работе… и в обществе… на людях… Паиньки, в общем, из них получились… люди полноценные… человеки настоящие…
И в то же время Вова был весьма зол сам на себя из-за того, что заняться нечем практически: типа занять у соседей деньжат на день-два теперь не получается… типа в магазин вино-водочный за фанфуриком сбегать не удаётся… типа бутылку раскупорить… типа стакан подержать… типа с друзьями, с корешами-пьяницами на лавочке во дворе посидеть да побалагурить на разные темы, утирая сальное мурло рукавом грязным…

Непривычно как-то вдруг стало… не комильфо…

Надо к чему-то руки приложить, иначе не выдержу, сорвусь, опять напьюсь до отрыжки с корефанами… снова в луже валяться стану… крутилось в его голове.
Заняться нужно каким-либо интересным делом.
Но, чем?.. Чем конкретно? Чем заняться?

Марки начать коллекционировать?
Когда-то занимался этим.
Да… Много марок собрал, много альбомов у него было. Кляссеров, то есть. Филателия – это хорошо…
Но где же их взять? Марки-то… Письма давно никто ему не пишет.

Ящик почтовый пустой сколько уж лет висит. Да и исхудился весь: дверца не закрывается, болтается из стороны в сторону… как не знай что… гнутая-перегнутая на сто рядов. Вот-вот оторвётся.
Надо отремонтировать, но некогда. Не до него, не до ящика… Не до неё, не до дверки сейчас… Ладно. Потом займусь… Как-нибудь… При случае…

Про что это думал-то…
Ах, да. Про марки. Где их брать? Покупать? На что? Где денежку взять? Нет! Нет, говорю! Нет и нет. Не подходит нам филателия. Затратно. Очень дорого.

Может, этикетки спичечные?
Тоже уйма была в своё время. А теперь где их взять? А?? Спички-то… Все поголовно на зажигалки перешли… Да… Интеллигенты… чёрт бы их всех побрал…
Ещё что можно собирать?

Эх, не знаю… Что- то не думается совсем… не идёт ничего в голову… кроме… кроме этого… Но это нельзя ¬– зарок дал.

Володя сходил на кухню, попил водички из крана.

Вернулся в комнату, в окошко посмотрел. Никого! Куда-то разбежались все! А то, бывало, сидят на лавочке, наблюдают за его балконом, ждут, когда выйдет покурить.
После перекура он обычно спускался вниз и вёл с ними беседы на разные темы под водочку, под портвешок, вермутишку, кагорчик, пивко.

Брага иногда присутствовала. Баба Тося их снабжала. А они бабе Тосе денежку давали, когда она у них появлялась.

Так и жили… братушки с сестричками… не тужили…
Братушки – это друзья-товарищи по выпивке.
Сестрички – это боевые подруги по той же выпивке. Но и не только по выпивке. Сестрички всё умели. И иногда хотели. Не всегда, конечно, но бывали такие дни сумасшедшие.

Вот они все и сидели на лавочке у подъезда. Пили, закусывали, веселились, песни пели, танцевали иногда.
Потом спали там же… на скамеечке той.
Просыпались, находили где-то спиртное и снова пили.

Закусь откуда-то появлялась. Или появлялся. Или появлялось. Стоп! Закусь – это он? Или она? Или оно? Сообразить невозможно. Голова пустая.
Ладно. Чёрт с ней. С закусью. Или с ним. Или с нём. Как сказать-то?
Ну вот… приехали… Фигня какая-то… Голова не фурычит…

Ладно. Чёрт с ней. С головой этой…
Никто не знал, откуда закусь эта появлялась. Но она была. Как по мановению волшебной палочки. Как из сказки. С неба. Из-под земли. С дерева. Из рукава. Из-под подола. Из-за… из-за пазухи… Или ещё откуда…

Ниоткуда! Вот откуда!

Засохшие пирожки сменялись ржавой селёдкой с лучком и хлебушком.
Огурчиком закусывали, помидоркой, редиской… корочкой.
А то и просто рукавом занюхивали…

Да… Были времена… Вспомнить приятно…

С балкона, изогнувшись, как пантера над пропастью, и крепко держась за шаткие перила, Вовчик проверил скамейку у парадного. Тоже никого.
Пусто. Скука. Скукота. Скукотища… Куда все подевались?
 
Закрыл дверь, прилёг на диван. От нечего делать телевизор включил.
Репортаж с вернисажа транслировали.
На экране мелькали шедевры мирового значения: картины Моне и Мане, небритого рыжего Ван Гога, прелестного Рафаэля, чудесного и чудного разностороннего Леонардо да Винчи, замечательного Тициана, великолепного во всех отношениях Микеланджело…

Вот были художники… Экстра-класса. Как наяву изображали.
Я так не смогу, пробежала тень сомнения у Владимира.

Хотя… вспомнил он уроки рисования в школе.
В пятом или шестом классе маленький Вовочка с вихрастым непослушным чубчиком и яркими веснушками на щеках и носу нарисовал графин с водой. И очень даже удачно у него в тот раз вышло.

Как получилось? Непонятно.

Просто взял и нарисовал. Как увидел, так и изобразил.
Правдоподобно, во всяком случае. Весьма реалистично получилось.
Рука сама написала. Автоматически.
Похоже было! Как две капли воды.

Как у Рафаэля. Как у Леонардо. Как у Тициана. Как у Микеланджело.

Учитель даже перепутал его с настоящим графином и чуть не выпил из него прямо из горлышка, вырвав альбом из Вовкиных рук. Видать, с бодуна тяжёлого Ефрем Саныч был… голова болела у бедолаги… жажда его мучила…

Вот он и исполнил своё нестерпимое желание. Дай ему бог счастья и здоровья…
Эх, было дело… Есть, что вспомнить…

Владимир тяжело вздохнул, кашлянул в кулак, ещё раз вздохнул, решительно отвернулся к стене и попытался заснуть и забыться. Но сон не шёл. Мозги зашевелились.

И тут ему пришла в голову одна замечательная идея. Даже очень прелестная.

Вот чем надо заняться!! Рисованием.

Таким макаром можно и время убить, и пользу обществу принести.
Да и к друзьям-подругам тянуть не будет.
Подумано – сказано. А сказано – сделано!
Всё! Хватит ерундой заниматься. Конец хандре.
Вперёд, на винные склады…

Стоп! Какие ещё склады? Они, склады эти, и магазины вино-водочные в прошлом остались. В лету они канули! В бозе они почили!! А теперь…
Теперь вперёд к искусству! К добрым делам! К хорошему! К светлому! К прекрасному! К превосходному! К восхитительному! К созиданию!
Сейчас возьму холст, кисти, краски и начну ваять. А чего ждать-то?

Сказано – сделано! И конец очень хорошим должен оказаться. Как в сказке.
Но… но не получится быстро. Разучился…

И жизнь изобиловала не тем, чем хотелось. Особенно, в последнее время. Но как же тогда сказка?..

Сказка быстро сказывается, да дело долго делается. Вот как.
Но ничего!! От нас всё зависит. От меня, в частности! Стоит только захотеть.
А я уже хочу… Нет, ни этого. И не того… Рисовать я хочу. Очень хочу. Желаю! Возжелаю!! И немедленно надо начинать! Пока пыл не прошёл. Пока хотение не исчезло.

Так-с… Холста дома нет. Да и не было его никогда. Откуда ему тут быть?
Ага. Не рисовальщики мы, не плотники… И сожалений горьких нет… Это точно.
Зато ватман есть.

Был где-то, во всяком случае… Не зря в конструкторском бюро работал. Натаскал этого ватмана в своё время. Думал, пригодится.
И вот… нате вам… берите, скоко хотите.
Рисуйте. Пишите. Ваяйте. Да хоть валяйте.

Тэк-с… И где же он? Где он хранится? Где лежит? Где пылится? Где?? Где??
Найдём!! Обязательно!! Кто ищет, тот всегда найдёт.

Раньше мне постоянно говорили: «Свинья грязь везде найдёт!»
И я не спорил с ними… Ещё чего не хватало. А чего спорить-то… Находил же… Грязь эту… И не только грязь. Всякого в жизни полно было…

Но это всё в прошлом. Теперь в завязке я. И при деле. При хорошем. При созидательном. Художником знаменитым скоро стану. Только вот найти, на чём бы нарисовать. Может, всё-таки, на ватмане?

Так-с… Конечно! На первый раз и ватман сойдёт.
Сейчас найду! А краски где?

Краски в антресолях должны лежать. Туда клал на время. Давно, правда.
Вот они… родимые. Засохли только. Развести не получится. Спирт не держим-с… В завязке мы… Неделю уже как. Держимся…

Карандаш где-то был. Простой. Где он? Где?
Ах… Вот он, ненаглядный. Туточки валяется.
Сейчас заточим как надо и вперёд.

Ножик на столе. Как обычно. Там его место. Хлебушко… Рыбка… Лучок-с…
Да-с… Так-с… Не рукавом же! Дома-то грех рукавом. На улице, в подворотне – это ещё куда ни шло… Там хоть как… Хоть рукавом… Хоть чем…

Вовчик быстро сглотнул набежавшую вдруг слюну и принялся чинить карандаш.
Что бы такое нарисовать? Или кого?? Написать! Художники пишут! Надо натуру найти. Предмет любой или вид подходящий. Или… или натурщицу. Живую…

Может, Зинку?
Нет, Зинка не пойдёт. Какая с неё мадонна? Прощелыга! Пройдоха!
Без зубов и в прыщах вся. И на груди, и на спине, и на руках, и на лице.

Ирка?
Тоже нет.
Хотя… Ирку голую на диване можно… даже нужно…
Можно и нарисовать. И написать. Она выглядит прилично. Ничего. Кучеряво. Даже неотразимо. В теле, так сказать. И в складочках вся в таких милых. Она типаж.
Но замёрзнет, гадина. Она же только под одеялом горячая. А в раскрытом виде эта мадам мурашками сразу вся покрывается.

Хотя… Это же находка! «Дама с мурашками». Такой картины я не встречал никогда!.. Может, и нет таких. Пионером буду. Первым, значит.

Софья Борисовна, соседка, сказала бы – пионэром… Странная она, какая-то. Все люди в булочную ходят, а она в булошную. Все за булочками, а она за пышками. Кофиё пьёт, зараза этакая. Не пьёт, а испивает… Где она таких слов нахваталась? Чудна;я… Шляпка с сеточкой. Губки бантиком. Да ещё в помаде ярко-красной. Все табак курят, а она нюхает его… Ну прям… Екатерина Вторая… Кость белая…
Что-то давно её не видно. Неужели?..

Нет! Нет! И нет! Свят! Свят! И свят! Жива, наверное… Надо проверить…

А если Коляна написать?
Прописать детально этот несравненный горбатый нос, в драке перебитый трижды или четырежды; уши его длинные и лохматые, – это от природы.

Картина «Урод в фуражке» – тоже будет звучать. Можно прославиться. Ни за что, ни про что. Ни за понюшку табака, говорят. Но там же будет мой труд. И немалый. Ведь картину соорудить, это вам не поле перейти.

Всё, решено! Кольку будем прописывать. Во всей его красе. И в обмундировании.
Но… Хотя… Подумать ещё надо. Хорошенько надо покумекать.
Если Колька сюда заявится, то несдобровать мне.

Николай с пустыми руками не приходит. Никогда-никогда. Придёт… Принесёт… Достанет… Распечатает…. Нальёт. И не отстанет от тебя, покуда не примешь… стопку… другую, третью... Бог-то троицу любит. Коля тоже. Такой уж он человек. Набожный. Услужливый. И настойчивый. Его уже не переделаешь. Не то что меня. Меня-то можно, если постараться. Но не сейчас… Сейчас я кремень! В завязке!

Тэк-с. Анализируем. Сопоставляем. Соображаем. По таким чисто прозаическим причинам Николай не подходит для главного героя картины. Категорически!

Славка?
Тот в запое. Второй месяц пошёл. Да и что у него примечательного? Нос только. Краснючий… Как морковка.
Тогда уж лучше снеговика слепить и на бумагу перенести. Классный снеговик получится. Как живой. Как Славка Белобородов.

Ещё кого можно?

Марата изобразить?
Но его давно не видно. Сгинул куда-то. Может, помер… Может, приставился… Маратик наш. Ой! Или преставился… Как правильно-то? Не соображу никак.
Царствия ему небесного… рабу божьему.
Может… и правда… на небесах он уже…

Кого ещё можно изобразить? На ум никто больше не идёт.

Тэк-с… Отставлю-ка я эту затею неисполнимую. Не буду с людьми работать.
Надо предмет выбрать какой-никакой. Неодушевлённый. Мёртвый.

Натюрморт? Он же… мёртвый… Он же так интпретируется… инипретируется… Вот чёрт… язык сломаешь, пока выговоришь… Стоп. В словарь надо глянуть. В этот… в инциклопедический… или в просто циклопедический… Вот чёрт… Да что это такое… Произнести не могу. Никак не получается… Вот… в энциклопедический! Вот в какой. Что там насчёт притации?? Вот. Нашёл. Кто ищет, тот всегда находит. Вот вам. Вот! Пожалуйста. Интерпретировать. Стало бы натюрморт интерпретируется как мёртвая природа и мёртвые предметы. Хорошо, когда словарь под рукой. Всё там есть.

Цветы можно нарисовать. А где их взять? Цветы-то! Негде… Да и не сезон.
Веник вон только в углу на кухне. Но в нём три былинки остались. Минимализм какой-то получится… а не натюрморт. Тогда отставить придётся.

Пейзаж? Не-а… Не на чем глаз остановить. Серость одна. Беспробудная серая до ужаса серость… Куда ни глянь…

А может, детство вспомнить? Графин нарисовать?
Графина нету… Разбился. Давно уже. Стоял, стоял и грохнулся. Вдребезги. На кусочки мелкие разлетелся.
Ну и бог с ним. Туда ему и дорога. Давно просился. Вот и допросился.
Всё. Нет его, графина. В вечность он канул.

Надо альтернативу найти. Вариантов много. Нечто подобное сейчас подберу.
Да. Надо подобрать нечто. И немедленно…
Что же… Что же… Что же…

О! Вот что надо сделать. На кухню надо сходить.
Вооо!!! Вот оно!! Вот это и нарисуем!


=Картина вторая=

Вовчик трудился уже час целый, но так и не закончил. Не смог. Не сподобился. Не получалось. Руки не те. Забыли руки былое… Сноровки тоже нет. Испарилась куда-то.
Да и дёрганый он весь какой-то… нервенный… замученный… измученный…
Глаз косит, рука дрожит… в животе бурчит, под ложечкой сосёт, сердце тикает в бешеном порядке, душа ноет тоскливо… жидкости просит. Но нельзя. В завязке мы…

Лист за листом в мусор улетали.
Брак… брак… брак…
Не то… не то… не то…
Фигня… фигня… фигня…

Измучился весь… Испереживался… Истосковался…
Лень тут появилась. Апатия.

Рисовать расхотелось…
А ну это всё… к… к… к… к такой-то фене…

Вова! Что с тобой? Ну-ка, воспрянь духом! Ну-ка!!! Вспомни!
Встал. Закрыл глаза, заткнул уши, вытянулся.
Встряхнулся… Помолился… Помощи попросил…

Помогло. Вспомнил. Нарисовал. Прямо с натуры.
Как живая получилась. Бутылка! Из кучи в углу вытащил.

Эта из-под водки была. Можно и вермутную нарисовать. Портвейных тоже много. И этикетки на них покрасивше водочной. Поярче. Поколоритней. Чувственней. И бутылка побольше. Помонуменальней! Выбрать любую можно. На любой вкус. На любой объём и конфигурацию. А можно прямо в куче их изобразить. Вон, гора какая громадная.
Владимир вспомнил, что видел однажды картину, а на ней точно такая же огромная гора. Только не бутылок, а черепов… Смотрелось зловеще…

Славно должно получиться: гора пустых разнокалиберных бутылок на фоне…
Эх, про фон лучше помолчать…
 
Раскинул умом. Пришёл к тому, что не надо это рисовать. Не поймут. Да и плагиатом попахивает… Разбирайся потом с наследниками Верещагина. Нет. Не буду.

Лучше попроще что-либо. Стакан, к примеру. И с философским подходом получится, если наполнить его, скажем, не весь. Пусть зритель потом сам додумывает: стакан наполовину полн или наполовину пуст… Как говорится, каждому своё. Стаканчик треба помыть, протереть, просушить. Сиял, чтобы… На вернисаж же.

Вовчик снова взял карандаш в руки и начал ваять. Изображать, стало быть. Сделал набросок еле видными штрихами. Затем обвёл пожирнее. Вроде, получилось. Неплохо даже. Свет, тень, штрих, перспектива линейная. Жаль, что воздушная перспектива мала, пространства не хватает. Фон маломалешный. Расплывчатый. Ни о чём не говорящий. Чтоб зрителя не смущать. То ли стена такая блёклая… То ли туман плотный… то ли вообще космос далёкий… туманность Андромеды…

Вода булькает, искрится. Её ровно половина. Пущай думают… люди-то… зрители… скоко там…

Посмотрел со стороны – получилось хорошо.

Отошёл подальше – ещё лучше, отлично даже. На свету ещё краше.

Захотелось огурец солёный пририсовать. Но не стал портить. Да и думы не стоит перекладывать на другие рельсы. В завязке же…

Ещё раз глянул на стакан искрящийся. Славно получилось. Переливается всё.
Искры в голове появились. Искры радости и веселья.

Философия в голове забулькала. Сделал глотательное движение. Тепло по телу пошло всё дальше, дальше и дальше.

Организм заработал, в тонус вошёл, в ритм. Жить захотелось…
Опять на картину глянул. Другими уже глазами. Критически.

Всё прекрасно! Но, всё же, честно говоря, чего-то не хватает.

Объём есть. Двести грамм, всё-таки. Это, если до ободка. Как раз на троих. Третьему, вообще-то, поменьше достанется. Ну и чёрт с ним. Не будет опаздывать. А ждать мы не привыкли. Ещё чего! Так что… жизнь такая… Кто успел, тот и съел.
А если до краёв налить… то ваще… из пузыря два полных стакана выйдет… На двоих! Вполне даже. Пить можно. Даже нужно. С радостью. Лишь бы не расплескать. Осторожно надо. Медленно. С чувством… с толком… с расстановкой…

Но всё равно чего-то на картине не хватает.
Вода из-под крана. Вода, как вода. Н2О. Химия… – она и в Африке химия.
Свежести! Вот. Точно. Затхлая вода. Но она везде такая. И у всех.
Прозрачности тоже хватает. Мутно. Мутновато. Не всё, конечно. Но имеется такое свойство. Почему? Непонятно. Помыл же стакан. Начисто. Шлифанул даже тряпочкой. Фильтры, наверное, на водозаборе забились… зашлаковались… Но мы-то здесь при чём? Мы тута не виноваты. Как та бестия в фильме кричала? «Не виноватая я!!! Он сам ко мне пришёл!!!» Так и тут. Вода сама в кран прибежала… Не надо нас приплетать к этому. Да и сполоснули мы стакан. Потом протёрли досуха. На свет глянули. Затем плюнули и ещё раз протёрли. Контрольный выстрел, так сказать, сделали. Полой рубашки, правда. Но какая вам разница. Всю жизнь так делали. Руки привыкли. На автопилоте сами делают. В этом плане всё замечательно у нас, не придерёшься, не подкопаешься. Как учили. Всё честь по чести. Беленько всё. Ага, беленько…

Стоп!! Вот причина несовершенства – цвета нет. Раскрасить не мешало бы.
Но чем?.. Надо подумать. Хотя… думай тут… не думай…
О! Вот чем!!

Полез Вова снова на антресоли за красками. По всем углам пошарил. Нашарил. Наскрёб. Собрал. Вытащил. На стол определил. По цветам разложил: каждый охотник желает знать где сидит фазан. Радуга получилась. Ура. То, что нужно.
За ножик взялся. За молоток. Расковырял, растолок, размолол, отсеял, отвеял, размочил, размешал, водички добавил, до нужной консистенции довёл. Получилось. Прилично даже. Готово к употреблению. Можно принимать. Ой! Ваять!!
 
Кисточку не удалось реанимировать – напрочь засохла, в камень превратилась, в металл, в титан, в сплав туго… туго… туго…
Ладно. Чёрт с ним. Со сплавом этим…

Что с кисточкой делать? А?? Где найти подходящую??
Что делать? Как быть? Как поступить?
Но… не всё потеряно. Есть ещё порох… Голь на выдумки хитра.
Вот и в этот раз…

Надёргал из старой беличьей шубейки волосков, собрал в пучок, привязал к палочке. Получилось довольно сносно. А в этих спартанских условиях даже весьма неплохо. Отлично. А если учесть ещё некоторые обстоятельства, сравнить с тем же веником, то можно назвать раритетом и эксклюзивом.
Шедевры только писать такими штуками! Попробую. А что? Могём!
Ну, с богом…

Володенька задумался, какой техникой цвет передать: заливкой, штриховкой, напылением, набрызгом, мазками, точками или каплями. Можно и по-другому, от обратного, как математики говорят, – сперва замазать всё! затем отмыть, осветлить, процарапать, прошкрябать, отбелить, наконец…

Лучше, конечно, каплями. Каплями привычней и сподручней. Кап… кап… кап… Из самогонного аппарата у бабы Тоси так капает. Успевай только посуду подставлять. Но это раньше так было. Неделю назад. Теперь не ведаем. В завязке мы…
Опять задумался: может, новый способ изобрести…

А что? Могём! Не боги горшки обжигают…

По старой привычке машинально сунул «сигарету» в рот, чтобы думалось лучше. Кисточку новоявленную за сигаретку принял. По рассеянности. По невнимательности.
Через минуту понял, что затолкал «тютюню» не мундштуком, а табаком… – волосы кисточки подсказали – размокли… в мочало превратились… Перевернул.

С зажатой в зубах палочкой продолжил исследования в области живописи.
Неожиданно вспомнил, что курить тоже бросил, – поморщился, вытащил кисточку и окунул её в краску. Мол, там её место. Не в роте… Ой! Не во рту.

Сходил, водички попил. Перекрестился. К ваянию приступил.

Минут через десять стакан ожил. Засиял цветом. Запереливался радугой.
Из такого стакана и пить приятно. Но как пить, когда там половина. Непорядок!
На ум пришёл сосед Васька.

Этот Васька любил выпить, но пьянел быстро. Быстрее обычного. С полстакана. Бывало придёт в гости, два пузыря принесёт. Добрый он. Дурак, но добрый. Закусь тоже всегда с собой имел. Чтобы не сразу захмелеть, чтобы успеть вторые полстакана хряпнуть.

Но в этой квартире ему это не удавалось. Не проходило здесь… В этой квартире умные живут, сообразительные и обходительные.
В этой квартире ему сразу наливали полстакана, дескать, всем по столько, все, мол, равны перед богом, а потом этаким галантным джентльменским движением с двукратным подмигиванием, – мол, пей дорогой товарищ, нам ничего не жалко чужого для хорошего человека, доводили содержимое примерно до двух третей.
Василий понимающе и одобряюще кивал, как дурачок ошалелый, и опрокидывал в себя любимого… в нутро своё…

Нет, вру. Какой там опрокидывал… Вася медленно цедил пойло из стакана сквозь зубы. Маленькими глоточками с небольшими перерывами нервно старался протолкнуть сквозь судорожно сжимающееся горло порцию за порцией этого горячительного напитка. Горло, пищевод и желудок отчаянно сопротивлялись, процесс шёл с переменным успехом – он его туда, оно обратно…

И так весь процесс продолжался. Смотреть страшно и больно.
Желание быть своим в доску, компанейским и готовым на всё!! делали своё дело, и этот рубаха-парень выходил победителем, а стакан побеждённым.
Гордость его переполняла. Выплёскивалась из него на рубаху.
Он чувствовал себя сверхчеловеком. Но, на время…

Впихнутое с таким трудом всенародное сорокаградусное горючее неумолимо поджигало весь организм изнутри, отчаянно било по мозгам, с жутким напором давило на сознание, отрубало напрочь руки и ноги.

Василий Степанович падал замертво в том месте, до которого успевал добраться, будучи ещё в транспортабельном состоянии.
После выруба Васьки Вовчик оказывался один на один с целой непочатой бутылкой и с немалыми остатками в другой. Пей не хочу…

Он и пил…
Один и молча.
Чокался с бутылём, как с тренером, и приговаривая: «Будем…» или «Бум…»
К концу второй бутыли обязательно появлялся Колян. Не раньше… и не позже…
Именно тогда, когда Вова собирался выплеснуть остатки в стакан.

Как будто всё это время Колюнчик стоял у дверей, суча ногами, и специально ждал этого момента, нетерпеливо подглядывая в мутный глазок.

Как истинный товарищ, соратник и верный друг, Володя протягивал Коле то, что собирался только что употребить сам.

Николай охотно принимал дружеский дар, опрокидывал поданный ему гранёный стакан, хлопал хозяина по плечу и с чувством полного достоинства и превосходства вываливал на стол всё, что было в пузатеньком потрёпанном портфельчике.

А там… а там неизменно находилась продукция местного вино-водочного завода в расширенном, так сказать, ассортименте, а также вкусно пахнущие пакеты с бакалеей и гастрономией. Ну и другое там было. И жидкое, и твёрдое. Полный ларчик.
И как это всё вмещалась в такой небольшой с виду кожаный сундучок… было загадкой. Тем не менее… оно всё тут… на столе… можно потрогать и попробовать.
Пили за солдатскую и офицерскую дружбу, за армию в целом, за ВВС и ВДВ в частности, неизменно поднимали по полной за железнодорожные войска – Николай Фомич в них начинал свою службу на заре становления военным человеком. И закончил её, службу воинскую, он тоже в них, в желдорвойсках в чине капитана: четыре звёздочки на погонах с одним просветом. Но пил Коля за все виды и рода войск. За тактические и за стратегические. И за оперативные. И за специальные. И за особые. За все, которые в наших Вооружённых силах были. Слава нашей Армии!

Хороший он человек. Армейской закалки. Не пьянеет никогда. Орёл!
А пил и пьёт всегда.

И все присутствующие тоже пили и пьют вместе с ним: и пьющие; и непьющие. Умеет гвардии капитан Хромченко уговорить, научить, потребовать, заставить…
Когда заканчивались припасы из портфеля, появлялись другие точно такие же из других мест: из шинели, из кителя, из галифе. Кудесник… да и только. Капитан запаса! Или в отставке… История умалчивает про это… Но всегда в форме, в мундире военном. С погонами. С орденами. С медалями. С портупеей. С нашивками на рукавах. С наганом в кобуре. С кортиком на поясе. Почему? Неизвестно. Тайна военная. Или государственная. Не всем знать об этом предписано. Секрет. Не нашего ума это дело. Рылом не вышли. Ну и ладно. Каждому своё, как говорится.


=Картина третья=

Вовчик в гордом одиночестве и в расстроенных чувствах сидел на табурете и пристально смотрел на стакан. С неким вниманием. Пытался выяснить: на половину пуст он? или всё же полон?? Кто может подсказать?..

Раздался звонок. На пороге стоял Колян. Как всегда: в фуражке, шинели, кашне, галифе, сапогах хромовых зеркальной начищенности и при портфеле пузатом.
– Привет! Как жизнь? Чем помочь? Сейчас сделаем! Прошу! Налетай!!

Володя как мог увёртывался от соблазнительного приглашения. Отнекивался. Отбрыкивался. Отмалчивался. Пытался убедить, что в завязке. Неделю, мол, уже.
Доводы оказались не! вескими. И не! убедительными. Напор капитана в отставке (или в запасе) имел такую мощную силу, как при исполнении им служебных воинских обязанностей в военное время, да ещё в СМЕРШе или в армейской контрразведке. А то… и в НКВД. Пришлось сначала прикинуться глухим, слепым, тупым, непонимающим, затем больным, почти мёртвым, потом отступить, и уж в конце самом сдаться. А что делать? Делать нечего! Друг же! Лепший!

Но всё это происходило словно в тумане и не наяву. Как во сне…
Володя не понимал, что делает. Неужели гипноз?..

Далее всё происходило само собой. Как и всегда. Как и прежде.

Появился Славка. Видать, каким-то образом вышел из запоя. Или доктора вывели. Сейчас это запросто. Штук пять уколов, и ты в норме. Опять интеллигент. Можно дальше пьянство беспробудное продолжать. Да, повезло парню. Зашёл вовремя. Вероятно, нюх у него особенный. Или слух… Звон бутылок услышал…

За ним Зинка, пройдоха в прыщах заявилась.

Потом эта… как её… Забыл, как звать… Она это, в общем… Баба. В теле. Фигурка ничего. Ладная. Песни поёт. Стриптиз танцует. А как звать? Да какая разница…

Этот ещё припёрся… Как его… Вот чёрт, из головы выскочило. Потом вспомню.
Дверь не закрывалась. То он… то она… то оно… то они… Кумпания, в общем!

Уже за полночь Колюнчик стал демонстрировать своё умение. Из его карманов и прорех появились резервные боевые припасы: Армянский три звезды, «Кубанская», «Три семёрки», «Три топора», «Три сапога». «Старка» вообще возникла из воздуха. Вот так фокус!..

«Померанцевую» Игорь принёс.

Марат так пришёл, без ничего.

Шампанское откуда-то само прилетело. Из космоса… Вроде бы, никто не приносил его. И форточка закрыта на шпингалет. Или это опять проделки кэпа Коппера?

Венгерский вермут вызвал у всей компании неоднозначную реакцию. Кому-то он нравился, кому-то нет… Но никто не навязывал своего мнения. Уже хорошо!..

Калейдоскоп закрутился. Карусель завращалась.

Кружилось в голове. Вертелось извне.

Всё смешалось в доме Чеботарёвых… Кто где… Кто с кем… Кто на ком… Кто под кем… Кто как… Кто что… И так далее… И тому подобное…

Звон бокалов, удары стаканов, скрип зубов, стук каблуков, шелест шёлка, стон какой-то пронзительный, писк и визг. Снова звон бокалов, опять удары стаканов.
Пили за то… Пили за это… Пили просто так…

Владимир Степанович проснулся с тяжёлой головой. Чего она болит-то…
Неделю не пью, отчего же ей болеть?.. Неужели простыл? Грипп? Какой?? Птичий?.. Свиной?.. Ещё какой бывает? Заячий? Или куричий? Нет. Не похоже на грипп. И пахнет чем-то… Не пахнет, а воняет…

Опять эти Шарабановы за стенкой рыбу тухлую жарят? Вот, сволочи. Житья от них нет. То рыбу, то мясо гнилое, то ливер… И где они берут такое? По помойкам ходят? Вот, засранцы… Вот, крохоборы… Вот, козлы…

А почему я в одежде? Неужели и взаправду заболел… Потеплей оделся, чтобы прогреться… Но почему тогда без одеяла? Что это за прогревание такое… И в ботинках… Что случилось? Ходил, что ли, куда? Не помню. Вроде бы никуда не собирался. Что я делал? Не помню. Как отрубило. Вот! Вспомнил! Телевизор смотрел. Про художников. Потом сам за кисть взялся. Классно получилось. Как в пятом классе. Или в шестом? А?? Забыл уже. Эх, давно это было… Ладно. Чего там. Это уже не важно. Важно, что завязал, человеком стал, художником…

Но почему в ботинках?

И кто это рядом лежит? Под одеялом. Под моим!!
Баба?! Кто такая? Откуда она? Незнакомая… Копперфильд постарался?

А где наш Коппер? Кэп где? Приходил же вчера. Наливал мне. Настаивал, чтобы хлобыстнул я. Но нет! Никогда! Но пасаран! Я же слово дал, я же сопротивлялся! Я же отказался. Меня голыми руками не возьмёшь!! Я сильный!

Только голова вот отчего-то болит. Раскалывается. Трещит вся! Вот-вот лопнет… на куски разлетится…

Аспиринчику надо хлобыстнуть. А где его взять?

Может, у бабы этой есть? У них, у баб, вечно в сумочке всего полно: сигареты, зажигалка, косметика, вата… таблетки противозачаточные… презервативы…
Ага, как же… будет у них аспирин…

У них, у баб этих распутных, другие пилюли, женские.

А может, они при головной боли тоже помогают? Те! Другие пилюли! Как узнать? У кого спросить?

Эта спит. Как корова развалилась. Растележилась на моей кровати. Кто же, всё-таки, она такая? С виду ничего так, культурная. С перманентом. В теле. Губки пухлые.

Стоп! А почему она раздетая?.. Поэтому и раздетая, что культурная.

Это я, бичара, в штанах завалился. Да ещё в ботинках. Надо снять их и в прихожей у двери поставить.

А на диване кто? Голая. И в мурашках вся.

Оппа! Да это же Ирка! Как она здесь оказалась? Неужели позировать пришла? Ну и балбес же я. Вот придурок. Модель тут лежит, мёрзнет. А я, идиот, там прохлаждаюсь. С бабой неизвестной. Ну и дела… Дожил, Вовчик… А ещё в завязке.

Это дело надо исправлять. Срочно! Поставлю ботинки, и за дело. Кисть в руку и вперёд. Пока модель спит. Пока мурашки не исчезли. Бабу-то можно и другую найти. А вот мурашек таких дивных больше не сыскать. Раритет! Эксклюзив!! «Баба с мурашкми!» Что-то как-то грубо… Нет. Не баба! «Дама с мурашками». Вот это дело. На весь мир прославлюсь!!

А это кто у дверей прикорнул? Сидя спит. Вот, чудак на букву «м». Нет. Не чудак. Не придурок, а дурак! Полный! Истинный! Точно на букву «м». Даже на «М».

У дверей, козлина, спит. У моих дверей! Как раз на том самом месте, где ботинки обычно мои стоят. Куда же их изволите, поставить, сударь?

Ба… Так это же Славка! Ну и сударь… Не сударь, а идиот. Полный! Кретин! Ему до дома-то два шага – этажом ниже спуститься. А он тут… сидя… Неудобно же. Ну, не дурак ли? Точно идиот! Кретин!

Ботинки не мешало бы сполоснуть. Или протереть влажной тряпочкой. А то они какие-то… мягко говоря, грязные. Налипло, насохло, застыло – не отодрать. И где же меня угораздило так их испохабить? Быстро под кран, пока никто не видел. Стыдоба!

Скажут: вот, засранец… Грязнуля! И будут правы. Неделю уже не употребляю, а обувь в порядок так и не привёл. Вот, болван. Вот, чучело огородное… Ну как же так…
Ладно… В ванную комнату пошли… чего тут рассуждать…

Стоп! Стоять! Тпру!! Стоять, я сказал. Раз-два!

Что за дела? А как же мыть ботинки прикажете, если в ванную кто-то накидал всякого разного белья. Откуда оно взялось? Чьи это проделки? Чьи шутки? Опять Копперфильд? Ну-ка, что там Давидушка нам послал? Так-с… Смотрим-с…

Шинель суконная с капитанскими погонами…

На черта она мне нужна… Если понадобится, у Коляна возьму. Точно такая же у него.

А это что-с?.. Галифе.

Ты, иллюзионист хренов, ещё бриджи мне пришли. Или эти… как их… кальсоны с тесёмочками. Эх, ты, немчура… Мериканец, то есть. И то какой-то нечистый мериканец. С примесью…

Так-с… дальше копнём…

Что, что? Или показалось? Ну и Копперфильд! Ай, молодца… Ай да телепат… Бисов сын! Не успел я подумать, а он – хрясь… и в дамках. Мои думы в реальность превратились. Ничего себе! Быстро же ихняя престидижитаторская почта работает. Раз! и в глаз! Хлоп! и в лоб! Вот так немчура недобитая… Вот так мериканец недоделанный…

Вот он, подарок! Вот они, кальсончики! С завязочками!! Как надо! Как положено! Только о них подумал… и вот вам. Фиг вам! Нате! Получите! И распишитесь…
Бэу, правда, подштанники. Ага. И стиранные. И не раз. Видно, у мериканцев нема новых кальсон, промышленность, однако, не выпускает. Кудесник Дэвид, однако, с кого-то стащил их. С носками вместе. Ну и шутник… фокусник этот… мериканский…

А это что-о-о?

Оппа!! Трусики женские… Ого! Ну, зачем же так-то… Какие они пунктуальные, иностранцы эти. Дэвиды… Копперы… Фильды всякие… Чёрт бы их побрал.

А может, это бабы той, что на моей кровати полёживает? Приняла душ и забыла надеть. Отнести ей?

Ну уж нет. Много чести… – разносить всем и каждому.
А тут что шевелится?
Ну нет! Только ни это! Это уже за гранью. Так не бывает.
Это же ни что… Это – кто…

Это же они… мои знакомые…
Как они тут оказались?

Колян и Зинка это… Вот те на!! С какого перепугу они сюда залезли? В мою ванну? И, главное, зачем? Почему без спросу… Здесь что, господа… хозяина нету?.. Проходной двор тут? Нетушки! Сейчас порядок бум наводить!! Да! Бум!


=Картина четвёртая=

Похмелялись тем, что осталось. Закусывали тем, что бог послал.

Зашла несравненная Софья Борисовна. В шляпке с вуалью. И с зонтиком. Мадонна! Не ниже… Рафаэль… Леонардо… Микеланджело… отдыхают… Чудо! наша Софочка!

Приветливо, душевно, по-соседски, по-женски и даже по-матерински произнесла, фиксами золотыми отсвечивая, благословенная Софья Борисовна:
«Вольдемар! Дорогой ты наш соседушка! Я в булошную направилась. Что у нас за углом налево. Рядом, в общем… Вам пышек не прикупить? Там такие прелестные пышки выпекают! Чудные! С маком. С корицей. И с коньяком… Пальчики оближешь…»

Вовчик, услышав про коньяк, занервничал, запереживал.
Внутри его возникла борьба противоположностей.
Немного поколебавшись, он принял одну из сторон и хмуро отказался.

Софья Борисовна удалилась, поджав губки. Обиделась…

Николай Фомич уговорил Вольдемара нарисовать другой стакан. Лично для него. Он сказал: повыше, поширше и полнее, до краёв… чтобы.

Вовчик сел за «мольберт». А что делать? Приятель просит…

К обеду выдал результат.

Стакан получился каким-то кривым, неровным, уродливо изогнутым и треснувшим в нескольких местах. Как и вся Вовочкина жизнь, треснувшая и убогая. Худая она… и скверная…

О том, что стакан этот был абсолютно полным, однозначно сказать было нельзя. Трещины, рытвины и сколы говорили об обратном.

Николай Фомич рукой только махнул, мол, чёрт с ним. Если надо, то, дескать, добавим. Есть откуда. И стал собираться.

Собираться стала и кумпания.

Когда гости разошлись, Вовчик присел у окна и сидел так, не шелохнувшись, до самого позднего вечера. Он облокотился на серый пыльный подоконник, смотрел на серый тоскливый пейзаж и думал про свою никчёмную серую жизнь. И он пришёл к выводу, что он, как бы не звучало это парадоксально, художник. Самый настоящий.

От слова худо…