Так проходит земная слава

Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.

Николас Бараташвили

Воспоминание никогда не являлось историческим документов. Это всегда очень субъективное отношение к прошедшей действительности. Автор не может быть объективен, поскольку он всегда пишет еще и о себе. Да и память обладает свойством путать временной порядок событий. Тот, кто вспоминает, всегда как бы проигрывает прошлую историю заново, точнее он ее заново конструирует, и себя в ней. 

Я давно собирался написать об этом человеке. Теперь его нет и ничто меня не сдерживает написать это маленькое воспоминание. Человек уходит и вместе с ним уходят какие-то эмоции в отношении него, а с другой стороны он даже гипотетически не сможет прочесть эти строки. Хотя…

Какой это был год? 1975-й, да расцвет брежневской эпохи. Я поступал в институт, а Виктор Александрович Куприн учился в аспирантуре, подрабатывая на подготовительных курсах, ведя математику. Почему-то я запомнил в чем он был одет, хотя мне это вообще-то не свойственно. Полосатая рубашка с коротким рукавом, серые брюки и сандалии, называемые тогда в народе плетенками. После занятия я подошел к нему и что-то спросил. Он заулыбался, как-то смущенно, переминаясь с ноги на ногу, стараясь что-то путано объяснить. Он произвел впечатление такого большого доброго дяди, с которым почему то не очень хотелось общаться. Это было первым впечатлением, которое сформировало мое отношение к нему и впоследствии только усиливалось и усиливалось. Я не могу объяснить это мое восприятие, разве только тем, что, возможно, внутренне я  чем-то похож на него, а одинаковые заряды, как известно, отталкиваются.
Брежневская эпоха. Да это было довольно спокойное время, но что-то уже витало в воздухе. Пахло переменами. Словно повеяло весной, но под снегом таилось то, что обычно там и скрывается. И вот именно в это время ректором института стала Эльвира Игнатьевна Струнина. Это был, если я не ошибаюсь, 1977 год. Она сменила Ивана Васильевича Попова, известного только тем, что за время своего руководства он написал несколько писем в министерство с просьбой сделать наш институт филиалом Курганского педагогического института. Вот и весь его вклад. О Эльвире Игнатьевне у меня теплые воспоминания. А вот судьба обошлась с ней жестоко, била не жалея. Эпоха перемен многих не пощадила.

Моя мама работала в институте с 1958 года. Мне не было еще года, а я попал в атмосферу того, что происходило в стенах ШГПУ (ШГПИ). Мама приходила с работы и все разговоры были о том, что там происходит. Многих преподавателей и сотрудников я знал за долго того, как их увидел. Ну словно это были мои  близкие родственники, которых я еще не видел, но скоро увижу. Жалко, что я очень мало помню из того, что говорила мама. В ее рассказах не было того, что называют сплетнями. Мама вообще по доброму ко всем относилась, просто ее работа была частью ее жизни, частью ее самой. И она хотела этим с кем-то поделиться. А дома были я, сестра и бабушка. Вот мы и слушали. Поэтому я считаю себя частью ШГПИ (а теперь ШГПУ)  с 1958 года.

Я закончил учебу. Потом я на шесть лет покинул Шадринск: стажировка, армия, аспирантура. Но я приезжал и мама мне рассказывала что происходило в институте. Куприн возвратился из аспирантуры. Его ждали. Тут нужно отметить одну важную особенность, свойственную, наверное, всем педагогическим вузам. В них было много преподавателей, имеющих степень по педагогическим наукам. Но кафедра математики, физики, филологии должна была иметь специалистов и по профилю. На кафедре же математики не было ни одного кандидата физико-математических наук.  И Куприн был очень нужен, более того, ему пророчили место заведующего кафедрой.

Надо сказать, что при Э.И Струниной сменилось несколько проректоров по учебной части. А это фактически первые заместители ректора. И там все складывалось довольно интересно, и я бы сказал мистически. Проректорами были Ю.С. Колмогорцев, В.Я. Авдонькин, В.А. Куприн. Но не многие знают, что проректором должен был быть Михаил Александрович Кибардин. И он фактически уже начал исполнять обязанности проректора, но из ВАК пришло сообщение, что его диссертацию не утвердили.  Потом он перезащитил диссертацию, но проректором уже не стал. Это было первое событие, которое поворачивало историю института туда, куда мы и пришли к концу 80-х годов. По воспоминаниям моей мамы Эльвира Игнатьевна была очень довольна тем, как Михаил Александрович Кибардин взялся за работу. «Он как будто был создан для этого места» - говорила она. Проблема с диссертацией, подобная той, которая случилась с диссертацией Кибардина, была чрезвычайно редким явлением. Еще реже случались подобные события с диссертациями по физике, при чем экспериментальной физике.  И, наконец, все кто знал Михаила Александровича, его добросовестность, аккуратность, скрупулезность во всем, просто разводили руками. Но случилось то, что случилось. И это очевидно повлияло на историю нашего института и всех нас.

Проректором стал Юрий Семенович Колмогорцев. Я его хорошо знал. Очень достойный человек. Но, вероятно, все таки это было не его место. Через три или четыре года его сменил В.Я. Авдонькин. Не буду использовать слухи, чтобы характеризовать Владимира Яковлевича и объяснять, почему он быстро ушел с должности проректора. Но опять же по отзывам, он на должность подходил. И снова провидение распорядилось так, что ему пришлось уйти. Такое ощущение, что кто-то управлял движением нашего института во времени, подталкивая его в определенном направлении, убирая людей, которые могли повлиять на ход нашей истории. А поскольку, как говорят, в истории нет сослагательного наклонения, то я не могу сказать, что направление, выбранное провидением, было наиболее оптимальным. Просто это случилось и все.

Проректором стал В.А. Куприн.  Было ли это вынужденное решение или Виктор Александрович показал себя достойно в качестве заведующего кафедрой - не знаю. Только потом до меня стали доходить интересные факты.  Факты, потому что это рассказывала моя мама. И она сама понимала, что что-то происходит не на уровне ректората, а в самом институте, среди преподавателей. «Они все выступают против Эльвиры Игнатьевны и собираются вокруг Куприна»  - говорила она. Мама говорила, что это было просто видно, когда в перерыве работы совета института за Куприным следовали мужчины преподаватели, что-то всегда жарко обсуждая.

В очередной мой приезд из Ленинграда мама сообщила мне, что в институте происходит что-то странное. Первый проректор, т.е. Куприн не разговаривает с ректором. Это было удивительно. Казалось бы ректор в этом случае должна как-то решить вопрос, заменив своего заместителя. Честно говоря, я не знаю, как тогда решались подобные административные коллизии, но Куприн оставался в своей должности. В институте образовалась мощная оппозиция. В стране и в нашем Вузе шли параллельные процессы. Одним из отражений этих процессов было голосование на совете института против  Владимира Игнатьевича Струнина — брата Эльвиры Игнатьевны. При чем, как рассказывала мне мама, это было неожиданно, никто и слова плохого про него не сказал, а голосовали против. Владимира Игнатьевича наказали только за то, что он был братом Эльвиры Игнатьевны. Страсти кипели. Из аспирантуры я вернулся в 1986 году и попал в самую гущу событий.

Конечно, я не был сторонним наблюдателем. И меня захватили эти эпохальные события и в стране и в институте. Конфликт между ректором и проректором выплеснулся наружу. Областное партийное руководство желая как-то успокоить брожение, которое шло не только у нас, но и в других вузах области, решило устроить, что-то типа публичной порки. В Кургане созвали большое собрание преподавателей от всех вузов области. Зал был заполнен. Кто был на сцене в президиуме — я не запомнил.  Но помню, что выступала секретарь по идеологии обкома партии. Особенно досталось нашему института и, конечно, Куприну. А надо сказать, что партийные органы были еще вполне в силе и критика с их стороны была серьезной угрозой. Думаю в зале всем было неуютно.

Наступил перерыв. Я побродив по коридорам, направился в буфет. Странно, но буфет был практически пуст. Посередине стоял стол, за столом склонился Виктор Александрович Куприн, жуя какой-то коржик и запивая соком. Лицо как у провинившегося школьника. Вид этого большого сгорбившегося обиженного ребенка произвел на меня удивительное впечатление. И я решил выступить. Когда началась вторая половина собрания, на которой снова стали поносить наш институт, я встал и начал говорить.  Я не помню, что я тогда говорил, но со сцены попытались меня остановить. И вдруг, из зала меня поддержали. С мест начались выкрики, что бы людям не затыкали рот. При чем поддерживали курганцы. В общем все закончилось скандалом. После собрания ко мне подошел Куприн и поблагодарил за поддержку, пожав руку.

Я приблизительно знаю, как начиналось восхождение Виктора Александровича к власти. Знаю, кто был его ближним кругом на самом начальном этапе, когда он из заведующих стал проректором. Моя мама, на глазах которой происходили  «революционные сходки», сказала об этом просто: они его спаивают. Я не уверен, что это было точное определение, но то, что были те, кто начал его подталкивать к лестнице, идущей наверх — это факт.  И я их хорошо знал.
То выступление в Кургане сблизило меня с Куприным, но я не вошел в его ближний круг, хотя и поддерживал его до определенного времени. Почему не вошел? Наверное, в силу своего характера, желания остаться независимым, идти своим путем. Но я поддерживал его. Из министерства приехала комиссия. Приехали из областного комитета партии. Местные городские органы как могли, поддерживали нас. Как всегда, поползли слухи о закрытии института, о создании филиала. Но судя по всему, никто из властей закрывать нас не собирался. Положительную, для нас, роль сыграла обстановка в стране. Власти боялись применять серьезные меры к институту и людям, им неугодным. Было принято решение провести выборы ректора. Естественно для Струниной это означало конец карьеры. Слабость руководителя - всегда дорога к концу карьеры.
Перед выборами все были в сильном напряжении. Институт гудел как встревоженный улей. Гудел со стороны тех, кто поддерживал Куприна. Те, кто был против были тише. Сказывалась простая логика: они не верили, что победит оппонент Куприна. Оппонентом же был проректор по учебной работе Курганского педагогического института. Это был слабый ход со стороны курганского обкома, но, видимо, другой достаточно мощной фигуры у них не было. 

Выборы предполагали выступления кандидатов и выступления групп поддержки. Честно говоря, я почти не помню это мероприятие. Я даже не помню выступал ли я. Но помню, что  вел это мероприятие Лев Петрович Соколов. Очень интересный, умный, глубокий человек. На всю жизнь у меня осталась картина, когда он дымя папироской, проходил по коридорам альма-матер. На выборах он выложился так, что все потом говорили: ну это был звездный час Льва Петровича. Он раскрылся совершенно в новом качестве. Зал покатывался от хохота от его тонкого юмора. Конечно, он подыгрывал Куприну и, вполне вероятно, немного добавил ему голосов. 

Результат выборов был в общем-то предсказуем, однако кандидат от Кургана получил все же около 30 процентов голосов. Часть преподавателей и сотрудников видели в Куприне ту самую силу, которая уже окрепла и слепо, тупо, безжалостно разрушала их и мою Родину - Советский Союз. Куприн стал ректором и быстро начал меняться, карьера его набирала обороты.
А я почти закончил свое повествование, осталось лишь обозначить некоторые характеристики Виктора Александровича. Как и любой человек он был соткан из противоречий.

Да, при Викторе Александровиче было много построено и за это, я лично, мог бы ему поклониться и заверить, что жизнь его прошла не зря. Если бы он мог прочесть эти строки, если бы мог.

Управленческий стиль работы Виктора Александровича был довольно своеобразным. Грубость с которой он обращался к своим подчиненным часто доходила до хамства. Однако общаться с выше стоящим начальством он категорически не хотел. В министерстве удивлялись, что ректора Шадринского пединститута они никогда вживую и не видели. Один бывших работников нашего учреждения рассказал мне, что ездил с Куприным в Москву в командировку. Тогда Виктор Александрович был еще в должности проректора. Когда приехали в Москву, Виктор Александрович стал говорить, что простудился, что у него температура и попросил своего спутника пойти в министерство одному и сделать все дела, в том числе и за него. Тот согласился. Закончив дела в министерстве  он решил зайти в ГУМ. И тут нос к носу столкнулся с Куприным, живым и здоровым. Это было его характерной чертой: все внешние дела за него решали его подчиненные, с которыми он обходился часто очень некрасиво. Не берусь даже пытаться объяснить это с психологической точки зрения. В конце концов почти все в нас идет из детства, а о детстве Виктора Александровича  мы уже ничего не узнаем.
Нельзя не сказать и о той болезни, которая сопровождала Виктора Александровича  в течение всей его деятельности на посту ректора. Не знаю, на сколько пристрастие к алкоголю повлияло на его ректорские дела, но на его характер это могло повлиять значительно.

О том, что Виктор Александрович счастлив в семейной жизни, я слышал от многих, знавших его. Таких единодушных характеристик я больше, наверное, ни о ком не слышал. Был у нас в институте преподаватель, Юрий Александрович Трапезников. Не много осталось тех, кто его еще помнит. Он всегда смеялся, рассказывал смешные случаи и анекдоты. Но мне всегда казалось, что это была лишь маска, скрывающая его внутреннюю трагическую сущность. Он писал стихи, и на мой взгляд очень талантливые. Но к своему стыду, я не позаботился  о том, чтобы записать их. А после его смерти не попытаться их найти в бумагах Юрия Александровича. У него было много сатирических стихов, в которых фигурировали преподаватели нашего института. Были и злые стихи и просто смешные. Был целый цикл стихотворных эпитафий, где очень точно были схвачены какие-то  характерные черты человека. Я запомнил только две эпитафии и то частично. Вот что было написано о Куприне, всего две строчки:

Лежит Куприн в могиле той,
Конечно, со своей женой.

Лучше и не скажешь о его семейной жизни. Дай бог, всем такую.

Послесловие

Когда Куприн ушел с должности ректора, он словно снова превратился в того человека из начала 1980-х. И я подумал, что может тогда после своего избрания он и не менялся. Просто повернулся к людям другой своей стороной. Как-то он приехал к Виктору Сергеевичу Бирюкову, чтобы извиниться за  свое хамское поведение. А к кому же было ему еще приезжать, ведь именно они когда-то в далеком советском судьбоносном прошлом в начале 80-х и заварили всю эту "кашу".

Пирогов В.Ю. ©
2022 Шадринск