Боткино

Свежим сентябрьским утром Лида ехала в старом разбитом «жигуле», который поймала рядом со своим прошлым домом на Новомосковской. Ехала на Боткина. На этом старом ташкентском кладбище давно уже хоронили только «на подселение», в семейные могилы к ожидавшим там родственникам.

Ехать одной на кладбище было неуютно, и она попросила мужа своей давней подруги Милки, которая сейчас гостила у дочери в Париже, составить ей компанию. Руслан был крымским татарином, молчаливым и строгим. С годами он все больше уходил в какой-то свой мир, редко впуская туда даже малочисленных, оставшихся от прежней жизни друзей.

Лида приехала первой и сразу пошла в крохотную комнату с обнадеживающей надписью «Дирекция». В дирекции за столом, с трудом удерживающимся на трех ножках и трех кирпичах вместо четвертой, сидела маленькая сухая старуха. На вид она была одного возраста с кладбищем. Один глаз закрылся еще до войны, когда соседские пацаны достали его из рогатки. Усыхающая левая рука лежала на острых старческих коленках, а правой она подпирала неожиданно румяную для всего ее вида щеку. Старуха кипятила чай в старой кружке с потрескавшейся эмалью. Рядом на белой в какой-то другой жизни салфетке лежали несколько сморщенных сухарей и две вернувшиеся вдруг из моего детства подушечки.

Всем своим видом Пантелеевна давала понять, что ничто не должно было отрывать ее от надвигающегоя чаепития. Последние шестьдесять лет ее долгой жизни прошли на этом кладбище. Пантелевна была убеждена, что люди жили только для того, чтобы умереть и приехать на Боткина, чтобы простить и забыть обиды, перестать раздражаться на дураков, смириться с неслучившимися радостями и обрести мудрость и покой в другой пока неизвестной нам жизни. Она так много и многих помнила, что иногда ей начинало казаться, что она уже там с ними, вот только не хватает какого- то совсем маленького шажка, чтобы стать одной из них.

Лида понимала,  разговор сo старухой заладится не сразу. Она даже подумала, что надо бы уйти и вернуться, когда та закончит свой нехитрый завтрак. Но Пантелеевна уже зацепила ее единственным здоровым и колючим глазом, одновременно нащупывая на салфетке сухарь.

Лида приехала на Боткина с миссией, которой сама от себя не ожидала. Пятьдесят лет назад сюда привезли мамину сестру, маму Любу, еще молодую женщину с красивыми серыми глазами. Удалявший ей опухоль головного мозга хирург знал, что жизнь Любовь Георгиевны Лимарь вскоре остановится, но узнав о ее маленьких дочках трёх и пяти лет, решился прооперировать с несвойственной его профессии верой в чудо. Известие о смерти мамы Любы пришло вечером. Уже было темно, и Лида вместе с двумя дочерьми мамы Любы играла в куклы на земляном полу бабушкиного дома. Бабушка Нюра сидела на низкой железной кровати и беззвучно плакала.  Тусклый свет керосиновой лампы выхватывал ее скорбное лицо и делал боль от утраты такой осязаемой, что даже дети, еще не понимающие  слова «смерть», боялись пошевельнуться и только прижимали к себе тряпочных кукол.

В то ташкентское утро Лиду отделяло от страшного вечера без одного месяца полвека. Хромой стол в дирекции вдруг покрылся мелкими брызгами выплескивающегося из кружки кипятка. Старуха не спеша вынула кипятильник и достала из тонкого сухого рта первый за этот день вопрос. Лида искала могилу мамы Любы без всякой надежды. Пантелеевна, бросая прямо в кружку заварку, бесцветно сообщила, что погребенных 50 лет назад уже, может, два раза закрыли другими. Лида понимала, что младшая Любина дочь, Верочка, которой сейчас самой за пятьдесят, будет благодарна уже за свечку в старенькой церкви, куда нашедшие здесь приют души собираются для неспешной молитвы.

Руслан в церковь не зашел. Он топтался у оградки своего безвременно утонувшего друга, а потом неспешно отправился к братской могиле команды Пахтакора, разбившихся на самолете Ташкент- Минск.

Этим рейсом в то лето должен был лететь Лидин друг юности, остановившийся у них на пару дней. Лида тогда только родила своего крупного, на 4600, мальчика, который стал отрадой и гордостью всей ее жизни. Кирюше было чуть больше двух месяцев, когда в дверях появился рюкзак, скрывающий под собой небритого чужого коренастого юношу. Григория, за неимением места, положили спать под кухонным столом поверх его же ватного спальника.

Было начало августа, стояло обычное жаркое ташкентское лето. Смущавшийся поначалу теснотой, стиркой пеленочного ситца и малым жизненным пространством, Гриша вскоре привык к этой веселой суете, свежим холодным свекольникам, яблочным пирогам и густому малиновому киселю, поменял билет и, взяв транзистор, поехал на стареньком трамвае на еще свежий, без зеленой осенней ряски, искусственый водоем под названием «Рохат».

Лежать на гальке, вдавленной телами в серую пляжную пыль, было утомительно, и он то и дело бросался в прохладу воды, поднимая с небольшой глубины вязкое глинистое дно.

Под старыми карагачами на берегу стояла влажная тень, под ней можно было долго лежать, закрыв глаза и слушая неспешный разговор двух апушек, торгующих белыми, почти пустыми семечками. 

В транзисторе три девчонки танцевали на палубе. одна из них  вдруг сбилась с ноги, испугавшись внезапного голоса диктора с экстренным сообщением. Семнадцать народных любимцев из талантливой молодой футбольной команды разбились в небе над Днепропетровском. Парни, только что получившие новые квартиры и начавшие тренироваться в спортивном комплексе по соседству с резиденцией Шарафа Рашидова, погибли вместе с другими 140 взрослыми и двенадцатью детьми, не имеющими никогого отношения к команде-маяку. День трагедии, 11 августа 1979 г., совпал с  днем первого матча только что созданного «Пахтакора» в 1956 году на стадионе с тем же именем.

 Боявшийся полетов капитан команды Михаил Ан играл в карты. Он отказывался лететь на этот матч с минским «Динамо». Только понимание партийной важности этого вида спорта заставило его присоединиться к команде. Народная любовь к пахтакоровцам была так велика, что можно было пересилить нелепый страх высоты.

Не поверивший голосу из приемника, Гриша оставался какое- то время неподвижно лежать на соломенной подстилке. Билет, который он поменял, был как раз на этот рейс…

Руслан перечитал все семнадцать фамилий, знакомых с юности. Мальчишки, так и не ставшие взрослыми, встречали каждый день своей нежизни с алыми гвоздиками. Дело о гибели самолета, столкнувшегося в небе с другим Ту–134 на высоте 9600 метров, до;гое время лежало в архивах КГБ СССР под грифом «секретно»…