Капа

В одном из тенистых дворов на улице Зелинского  в Ташкенте была старая поликлиника. В ней жили истории болезни, промывания желудка, выписки с больничного и постановки на учет, кардиограммы и анализы крови на дифтерит, десятки тысяч перке с сопутствующими им снимками легких. Правила в этом мире писала усатая большая тетка с длинным именем Капитолина Сергеевна. Она умело дирижировала всем этим хаосом из своего маленького окошечка регистратуры.

У Капы, как звали ее за глаза, на отдельном приставном столике жил старый китайский термос с выцветшими павлинами. В вазочке синего стекла не иссякал запас печенья «крокет».

В маленькой тумбочке со сломаной дверцей Капа держала яблоки, отчего дерево вбирало в себя и годами хранило осеннюю душистость любимой семиренки. По утрам Капитолина Сергеевна доставала из верхней шуфлятки маленький складной ножик и ловко чистила первое в этот день яблоко. Его тонкие, почти прозрачные дольки ложились на дно большой со щербинами кружки в горошек, заливались гречишным
медом, привозимым каждое лето золовкой с брянщины, и  только потом утопали в кипятке  из верного термоса. Наполовину съеденная серебряная ложка ждала своего часа, чтобы нырнуть в обжигающий душистый послеобеденный чай.

Капа, будучи руководителем большого хозяйства, держалась с достоинством. Народ собирался пестрый, но для каждого у нее находилось время. В ожидании врача с ней можно было поговорить о ленивой невестке и ушедшем в очередной запой муже, не к месту случившейся беременности и долгих бессонных ночах, разыгравшейся снова подагре и нескончаемых, до зелени в глазах, головных болях. Капа закладывала за щеку крокет, доставала с полки истрепанную историю болезни и, не переставая кивать рассказчику, протягивала ее через окошко вместе с жетоном на прием. Она почти никогда не выражала своего отношения к рассказу, но ее лицо, живое и участливое, несло в себе непередаваемый запас сострадания. К вечеру в ее крошечном регистратурном мирке скапливались чужие боли, измены и объяснения в любви. В нем умирали и рождались люди, которые вот уже четыре десятка лет составляли ее жизнь.

Муж Капы, который один имел право так ее называть, был военным хирургом, прошел войну, но на пенсию все не выходил. Он давно не оперировал, не считая того, что вскрывал своими длинными чуткими руками многочисленные фурункулы и непрекращающиеся чирии. Выписавшись после операции, больные приходили к нему на перевязки, надеясь на быстрое выздоровление и получая его. Звали хирурга Савелий Петрович. Высокий и худощавый, он мог бы показаться нескладным, если бы не легкость походки  и необыкновенно красивые руки.

Казалось, что ничто не сможет остановить их размеренной, правильной  и по–своему красивой жизни на тихой зеленой улице Зелинского. Рядом с поликлиникой кричала многоголосная школа, за ней детский сад с неизменным ароматом котлет, молочного супа и малинового киселя. Сразу за детским садом стоял Капин двухквартирник с маленьким ухоженным садом, неизменным ташкентским виноградником, скрывающим уютный айван и примыкающий к нему сарайчик, где хранилось домашнее вино, ласково прижимались друг к другу круглыми боками кадки для засолки капусты и огурцов и висела нехитрая рыбацкая снасть.

По утрам Савелий Петрович варил кофе в уютной светлой кухне, разливал его в чашки и, собрав на подносе нехитрый завтрак, нес его в спальню, где они с Капой начинали день за маленьким столиком у ее любимого трюмо.

ххх

Прошло почти двадцать лет прежде, чем я снова приехала в Ташкент и оказалась на Зелинского. На месте Капиного дома стоял двухэтажный особняк с надписью «Злая собака». На первом этаже школы зажил праздничной жизнью ресторан, дополняемый бильярдной и тиром на втором. Поликлиника уступила место многоквартирному дому.

Подметавший тротуар старый дворник оказался жителем соседней махалли. Он и рассказал, как в один из осенних дней остановилось сердце перевязывавшего рану Савелия Петровича. Капу увезла приехавшая за ней из России дочь. А вскоре закрыли и саму поликлинику.

Вот только из памяти никак не стирается ни эта старая поликлиника с ароматом душистой семиренки, ни усатая Капа с перочинным ножичком в руках, зорко следящая за доверившими ей свою жизнь обитателями скромной улицы Зелинского.

Их жизнь оборвется вместе с моей…