Летний день в музее

В музейном кафе у пруда с кувшинками текла неспешная летняя жизнь.  Подавали кофе со льдом, холодные пласты арбуза, разносили запотевшие кувшины с розовой сангрией.

В тени платановых деревьев за столиками сидела и тихо разговаривала утонченная публика.

Старый француз в мятой шляпе доедал пончики с ванильной начинкой. Последний пончик как-то неудачно лопнул, и крем тонкими струйками брызнул на неуверенную руку заезжего гостя. Его спутница в глубоком льняном декольте ловко подхватила ванильное распутство салфеткой, и то, что должно было быть нелепостью, превратилось в смешной эпизод.

Двойняшки в легкой коляске-пролетке сучили ножками, ловили подвешенных на кольцах зайцев-акробатов, пускали забавные пузыри, надувая упитанные щеки, и вдруг дружно заплакали, как будто им обоим враз приснился страшный сон.

Тонкая девушка-тростинка играла в электронную игру на телефоне, она перекладывала скоунс из одной руки в другую, он крошился на радость подлетевшим воробьям и наконец закончился вовсе, так и не достигнув затерявшегося пункта прибытия.

Синие и красные стрекозы летали по своим делам, останавливались ненадолго передохнуть на высоких стеблях, осматривали мир своими вертящимися глазами-шариками, неслышно перебирали тончайшими лапками и устремлялись над прохладой воды крошечными диковинными вертолетиками.

Два селезня заботливо изучали прибрежные заросли тростника, вертели хвостами и, высоко закинув головы, заглатывали в клювы найденную добычу. Стебли тростника, как струны,  перебирал ветер, наигрывая легкую полуденную мелодию.

Белые лепешки калифорнийского мака не мигая смотрели на мир желтыми пушистыми от пыльцы глазами. Утомленные  летним зноем скульптуры Майоля прятались в тень, волнующе обхватывали гладкую округлость бедер изящными девичьими руками, смыкали сонные веки и ждали вечерней прохлады.

Небольшая стайка туристов рассыпаясь брела по дорожке вдоль пруда. Широкополые шляпы женщин взмахивали под легким бризом, открывая миру светлые, задумчивые лица.

В дальнем углу сада на тенистой скамейке сидел молодой человек со скрипкой и нервными пальцами перебирал на телефоне буквы, отвечая на нечаянное счастливое письмо. Он внезапно встал, быстро схватил чехол со скрипкой и метнулся в музей. Из-за стеклянной двери ему махала рукой его юная подружка. Одетая в белое легкое платье, она напоминала парус, быстро летящий к желанному берегу.

Прожившая много лет в супружестве пара молча доедала сэндвичи с ветчиной. Мужчина смотрел куда-то внутрь себя, мял салфетку, неряшливо отпивал из стаканчика кофе и не переставая двигал стулом, как будто хотел изменить географию нескладывающейся семейной жизни. Даму эти попытки не волновали, она думала о том, что вот уже выросли не только дети, но и внуки, что жизнь скоро закончится, а ей все кажется, что там, на горизонте, вдруг скоро появится новое ее начало.


В музейной тишине продолжало жить прошлое. Златокудрые красавицы Тьеполо безмятежно летели в поднебесье, трубили в свои золотые трубы, подмигивали веселым, беззаботным ангелам. Несущие их облака были до того пушисты и легки, что казалось, они вот-вот вылетят в зал,  подхватят поклонников изящного и заберут их в свою бесконечную голубую высь.

На старом деревенском дворе розовощекие голландские крестьяне резали свинью. Дети уже начали играть с пузырем, тыкая в нем изо всех сил грязными пальцами. Женщины заканчивали стирку, одна из них уже успела развесить несколько мужниных портков. С речки после рыбалки возвращался молодой парнишка, у него на поясе висел солидный улов.

В полутемной комнате сидит утонченная, почти музыкальная дама Модильяни, она напоминает девушек Ботичелли из «Примаверы». Такой же легкий наклон головы, покатые плечи, изящные, почти волнистые руки мягко лежат на спинке стула. И слышится мелодия, сотканная из грусти, полная ожидания пока не сбывшегося чуда.

Импрессионисты зовут в свой нереальный мир: танцуют девушки Дега, мягко смотрят карими глазами на мир восхитительные женщины Ренуара, плывут в легкой дымке пейзажи Коро, на стогах Моне в Живерни лежит первый недолгий снег, мадам Ван Гог всматривается усталыми добрыми глазами в свою непростую жизнь.

И эти загадочные Будды, Вишны и Кришны, веками уводящие нас своими танцами ли, позами ли в непостижимый мир, таинственный и манящий. Вот если бы хоть чуточку приоткрыть потайную дверцу, чтобы заглянуть или хотя бы  просунуть руку и почувствовать холод веков…

Мы выходим из музея, прощаясь с роденовскими «Гражданами Кале». Восьмое столетиe «стоят» эти застывшие в своем первом шаге к смерти мужчины по всему миру, не зная границ, продолжая спасать свой город. А, может, это и не люди вовсе, а то, что поднимается в нас, готовых совершить этот самый главный шаг в нашей жизни?